Гринго

Голь Перекатная
     Гринго чувствовал себя не в своей тарелке. Страдание читалось в том, как комкал он в руках некогда белую засаленную бейсболку, как топорщились седоватые вихры вокруг лысины его, покрасневшей от напряжения и жестокого чилийского солнца... Драная страна, драный континент. Уже пару недель, как география Южной Америки скомкалась для Гринго в одну бесконечную окраину мира, звуковым оформлением напоминавшую латиносные кварталы Майами. В отличие от Майами, однако, простиралась она без конца и краю, а по-английски тут мало кто понимал... И к дьяволу политкорректность: общественные туалеты у латиносов грязны, а еда и мимика - слишком уж обильны и натуралистичны.
     В салоне рейсового автобуса, следовавшего с тихоокеанского побережья к атлантическому, Гринго употреблял прямо из целлофанового пакета недоеденный в привокзальном баре стейк и запивал это дело "фантой"; стейк объективно был хорош. "Фанта" - такая же, как всегда. Плазменный экранчик в проходе показывал какую-то невнятную голливодскую мелодраму. Что-то из жизни студентов колледжа... но звук английской речи безусловно радовал.
     ...Эти люди едят слишком много мяса, столько протеинов вредно. Гринго убрал пакет с остатками стейка в вещмешок - тоже весьма нуждавшийся в стирке - и стал смотреть в окно. Он понимал, что мыслит предвзято. И что случившееся могло произойти где и с кем угодно, а наступающая с востока мощная цепь гор должна потеснить видение зелёных стен полицейского участка  в чилийском городе Вальпараисо...
     Тополиные посадки вдоль дороги походили на карабинеров расцветкой и статью... Тупых, ленивых карабинеров, которые по-английски понимать не желали и вообще ничего не желали понимать. Гринго поёжился и принялся рассматривать своих попутчиков. Впрочем, в поле зрения попадало немногое: через проход, задрав ноги на раздатчик холодной и горячей воды, сидела неопределённого возраста девица и слушала музыку в наушниках. Из банки с завинчивающейся крышкой девица ела фруктовый салат, а лет ей было всё же под сорок - судя по неброскому дорожному кейсу "Самсонайт" (не из дешёвых) и седым прядям в растрёпанной шевелюре. Впереди девицы сидел лысый мужик в рваных джинсах и тоже разглядывал остальных пассажиров. Встретившись глазами с Гринго, он фамильярно залыбился и подмигнул. Гей наверное.
     Сзади ехали парень и девушка из Испании - как выяснилось, они неплохо объяснялись по-английски и от них Гринго узнал, что проводник вот-вот начнёт раздавать кофе, что до пограничного комплекса в горах ещё два часа, что на ведущем к нему "серпантине" 36 поворотов, что провоз продуктов питания запрещён и чреват штрафом, а на самой заставе - сколько-то там тыщ метров над уровнем моря - очень холодно. Гринго с удовольствием продолжал бы это плодотворное общение, но беседа у вежливых испанцев особенного энтузиазма не вызывала. Им хотелось целоваться. И - судя по тому, как они друг в друга вцепились - не только.
     Ещё Гринго бы музыку послушал, но айпод украли вмсте с остальными вещами.
     Драная страна, драный континент.
     Ему нравилась классическая музыка. В основном - Бах и другие гениальные немцы. Ну, кое-кто из русских тоже. И какого чёрта понесло его в Латинскую Америку. Лучше бы в Германию поехал. Или в Санкт-Петербург. Он представил, как шёл бы сейчас по Невскому Проспекту, а кругом сновали бы себе, стыдливо придерживая подмышкой топоры, мятежные Раскольниковы; брели ещё неубитые старухи-процентщицы в цветистых платках; расхаживали бритоголовые мафиози, поскрипывая кожанками, и косолапые медведи оставляли на снегу следы - большие, будто сувенирные корзинки...
     Нет, всё это чушь, конечно. И тем не менее. Гринго вполне мог находиться сейчас где-нибудь совсем в другом месте. И вообще. Никакой он не "Гринго" (прозвище приклеилось во время рандеву по амазонской сельве), а гражданин Канады Альберт Кларк - человек, не стеснённый предрассудками и уважающий чужие культуры.
     Уважать чужие культуры, кончено, гораздо удобнее дома, выискивая информацию об оных в интернете и прислушиваясь к шуму с улицы родного Торонто. Да, а что такого. Он с удовольствием представил, как настоящий Альберт Кларк находится в данный момент в собственной квартире, на 35-ой Роуз Авеню, слушает Чайковского, перелистывает туристические проспекты и прикидывает, сколько стоило бы махнуть куда-нибудь в Европу недели на три. А  через Анды меж тем катит малым ходом некий Гринго, отпетый лох, который повёлся на местную романтику и в портовом хостеле позволил обобрать себя, как липку...
     Альберт Кларк сидит в своём чёрном кожаном кресле, выгодно приобретённом на распродаже в «Эдельвейсе», и пьёт из толстой глиняной чашки "экспрессо" с коньяком (а вовсе не ту баланду, что разливает по пенопластовым стаканчикам проводник в рейсовом автобусе)... Мистер Кларк дослушает диск с "Евгением Онегиным", уберёт рекламные проспекты в стол и – как всегда, во вторую пятницу месяца - отправится ужинать к дочери. После этого он вернётся домой и ляжет спать. В его жизни всё логично, добротно, прозрачно... И потому несколько странно, почему именно сейчас, грея руки о глиняную чашку с кофе, Альберт чувствует себя... скажем, неспокойно. Не в своей тарелке. Не может же быть, чтобы запах кофе... или узор на коврике из меха ламы... Краем сознания он ощущает некоторую незаконченность общей картины собственного бытия. Ей не хватает то ли перспективы, то ли деталей на первом плане. Кларка раздражает предчувствие того, что где-то в краю лам и людей, которые не говорят по-английски, петляет по узкой горной дороге некий "Гринго", и упорядоченность мироустройства зависит именно от него.
     ... Или не от него?
     Что знал он о Буэнос-Айресе, увековеченном Мадонной и Антонио Бандерасом? Танго, недавний кризис, ловконогие футболисты с итальянскими фамилиями... Всё? Нет, не всё. Бетонная, с обколотыми краями, рампа у подъезда, шум электрички, маленькие окна  неряшливого здания... развесёлый санитар в короткой белой размахайке с оторванным хлястиком... Господи, это ещё что такое?
- ... Сеньор! - молоденькая бесцветная испанка настойчиво теребила Гринго за рукав. - Мы уже на границе. Наденьте что-нибудь тёплое, снаружи прохладно. И не забудьте выбросить еду, если у вас осталась. Проверяют строго.
     Он заметался, споткнулся о чью-то сумку, выставленную в проход, чуть не сбил с ног лысого мужика (наверное, гея), который пару часов назад имел наглость ему подмигивать... В ответ на дежурное "сорри", прозвучавшее как-то слишком жалобно, мужик солидно кивнул и похлопал незадачливого иностранца по плечу, пропуская вперёд.
     "О, thank you, no, no… - Гринго вспомнил про недоеденное мясо в синем целлофане, - I'need…"
     Сзади напирали сурового вида старуха с мощным бюстом и давешняя лохматая девица с наушниками. Гринго поспешно втиснулся в пространство между освободившимися сидениями, потом, уже добравшись до своего места, залпом выпил остатки "Фанты", выудил из рюкзака пакет с мясом... Документы - на месте, распиханы по многочисленным карманам и кармашкам "жилетки папарацци" и шортов. Рядом с копией справки из чилийской полиции обнаружился недоеденный шоколадный батончик... Где же у них тут помойка? Через окно было видно, как попутчики уже выстраиваются на паспортный контроль. Гринго сунул объедки в скромно пристроенный за раздатчиком прозрачныый контейнер (там уже лежали какие-то свёртки) и, не успев подивиться на чистоту и модерновый дизайн мусорного ящика, выскочил из автобуса вон.
     Пограничный комплекс представлял из себя крытый жестью пирамидальный ангар, выглядевший на фоне скал с оползнями из матового льда как-то инопланетно и неказисто. Слева в гигантские врата затекала очередь человеческая, а справа стояли друг за другом автобусы и частные автомобили. Хорошо, что испанцы предупредили насчёт еды и прочего. При мысли о возможном расхлёбывании новых проблем с латиноамериканскими служителями порядка, у Гринго даже мурашки пробежали по спине.
- ...Конечный пункт следования? - строго спросил из будки парень в армейском кепи.
- Буэнос-Айрес! - в тон ему ответил Альберт и с неудовольствием подумал, что получилось слишком громко и пафосно, оставалось только честь таможеннику отдать...
     Впрочем, какой там "Альберт"... Гринго. Благоразумный мистер Альберт Кларк уже отужинал у дочери и теперь принимает пенную ванну перед сном. Ещё он думает, что двухнедельный тур "Европейские столицы" - чартерный рейс, трёхзвёздочные гостиницы, включённые сити-туры - по деньгам получается вполне доступным.  И вроде бы всё прекрасно. Эвкалиптовый экстракт, негромкая ритмичная музыка, пристроенный на краю ванны порнографический журнал, поджарая блондинка с пятнадцатой страницы, сеанс проникновенных и безопасных прикосновений... Любовь... Кого же ещё любить, как не себя. Только в себе самом человек и может быть уверен. Только сам себя человек и не предаст. Но возникает желание куда-то бежать... Нет, не бежать, конечно, а ехать, и не "куда-то" (и даже не в европейские столицы), а в чилийский город Вальпараисо... Нет, в Вальпараисо уже поздно. В Буэнос-Айрес. Скорее.
     ...В клинике имени доктора Борда его прозвали "Тито" (от уменьшительного -"Альбертито") и всячески баловали. Как же не баловать отказника-то. Ну, понятно, что пока длилось разбирательство со страховой компанией, из посольства Канады минимум раз в неделю кто-нибудь захаживал навестить... Благодаря личному ходатайству консула, беднягу поселили в отдельную палату, провели в неё кабельное телевидение, чтобы можно было смотреть СНН на английском, а кормили исключительно "докторским" меню. Но это - как говорится - официальный компонент взаимоотношений Тито с его вынужденными анфитрионами. Неофициальный - "от сердца" - это нелимитированное время для купания с гидромассажем, шуточки санитара Педро, которого Тито в конце концов даже понимать начал; свежая клубника (выяснив, что смирный иностранный отказник питает к ней слабость, индейская женщина без возраста - Мирта - каждый день приносила  мисочку "с собственного огорода"), прогулки на любовно отреставрированном "бьюике" доктора Лоренцини... То есть, всё было бы прекрасно... если бы местом действия не являлась психиатрическая лечебница. И если бы дочь согласилась приехать и забрать его оттуда. Его, Тито. Его, Альберта Кларка.
- Шизофрения, батенька, относительна, ибо относительно само понимание нормы, - гудел доктор Лоренцини, залихватски паркуя своё сокровище прямо на потрескавшемся асфальте тротуара, - Человек, понимаете ли, так спроектирован, что концентрация на себе, рассматривание себя самого... хм, скажем, с разных точек зрения, - является естественным защитным механизмом психики. Мир непознаваем, дорогой мой Тито, и слишком уж неохватен для взгляда... осторожненько, тут ступеньки... но разум отказывается с этим мириться, привычки и социум требуют своего, а сердце скорбит... День добрый, Санчес! Мы - вон туда, к окошку...Человек пытается подобрать наиболее доступный для наблюдения объект, ошибочно останавливает выбор на собственной персоне и... Фрустрации продолжаются. Углубившись в себя, он сталкивается всё с той же непознаваемостью... или необходимостью ориентировать процесс познания в совершенно неожиданном русле... и механизм зашкаливает. Иногда, заметьте. А иногда нам только кажется, что зашкаливает. Потому что - опять же, из соображений самозащиты - человечество создало себе ряд связанных с познанием штампов. Этического характера - в том числе... Да-да, Санчес, принеси, будь другом,  два каппучино и бутылку минеральной воды без газа.
     Следить за ходом мысли доктора удавалось с трудом: во-первых, из-за дурацкого испанского акцента Лоренцини, а во-вторых - из-за уколов, от которых мозг левитировал не в самой черепной коробке, а где-то около. Впрочем, Тито и не  стремился себя утруждать. Ему нравилось просто смотреть, как идут по улице люди, едут машины, колышатся кроны платанов; очень нравился капуччино в этом кафе и то, как за стойкой из морёного дуба Санчес - опустив на грудь серую бородку клинышком - задумчиво и как-то даже элегично протирает рюмки и чайную посуду.
- ... Этическая проблема заключается в том, что "зацикливаться" на себе у нас не принято. Человек, относящийся к собственной персоне с повышенным вниманием и заботой, предпочитающий собственную компанию - обществу других людей, рискует прослыть "эгоистом", "себялюбом"... это ещё в лучшем случае... Не горячо? Давайте, я вам размешаю... А в худшем на него начинают навешивать ярлыки как раз из нашей сферы: "аутист", "параноик",  Я не спорю: углубившись в себя, очень легко заплутать... и заплутавший индивидуум действительно может стать опасным для других людей. Однако, он не более опасен, чем коррумпированный политик, какой-нибудь маркетолог или обычный мальчишка-карманник, который через пару-тройку лет превратится в грабителя рецидивиста. А вообще я вам скажу одну вещь, батенька... Вы пейте, пейте. Вам жидкости нужно побольше. Так вот... Когнитивный диссонанс - или преславутое "зашкаливание механизмов" - происходит у человека тогда, когда погрузившись в собственное "я" он чувствует самоотторжение. Попросту говоря, отсутствие любви к самому себе.
- Так не бывает, - покачал головой Тито. Качнул её из стороны в сторону, и вместе с ней колыхнулся левитирующий рядом мозг. Доктор, кажется, читает ему мораль. С какой, спрашивается, стати.
- Только так и бывает, дорогой мой Тито! - радостно воскликнул Лоренцини. - В мире нашего слишком обширного и непознаваемого "я" любовь играет роль амальгамы. "Любовь" в широком смысле слова. Однако, ещё Христос отметил, что любовь к ближнему начинается с любви к самому себе.
     На самом деле, эту мысль Тито уже от кого-то слышал. Или читал. Или даже думал сам... Но что конкретно означает - "отсутствие любви к самому себе"?! Разве инстинкт самосохранения, уводящий нас от опасности, или стремление к комфорту - не есть эта любовь?
- Есть! - Лоренцини торжествующе взмахнул салфеткой, - Но - кроме упомянутых - тут присутствует ещё масса факторов. Что скажете насчёт разрушительной работы, которой чревата излишняя самокритика? И - наоборот: разъедающий волю страх признаться себе в чём-то нелицеприятном? Или же - банальное курение, пьянство, наркомания..?
     Курить Гринго бросил десять лет назад и чрезвычайно гордился этим обстоятельством. Однако, когда заново наполненный людьми, сумками и чемоданами автобус вынырнул из унылого пограничного ангара с аргентинской стороны, ему вдруг ужасно захотелось ощутить во рту вкус сигареты. Означает ли это приступ нелюбви к себе..? Могут ли злоключения последней недели быть связаны с низкой самооценкой или ещё какой-нибудь заморочкой в этом духе? Потому что Гринго отнюдь не считал, что у него низкая самооценка. Собственно, когда тебе за пятьдесят, кое в чём человек может быть абсолютно уверенным. И Гринго (вернее, Альберт) в основном бывал собой доволен. За редким исключением...
     На Анды меж тем неспешно спускались сумерки.
- ...Это ещё что за дерьмо? – вопила лохматая девица, потрясая в воздухе давешним синим целлофаном с остатками стейка... Вопила она по-испански, но слово «поркерия» Гринго – лиловый от стыда - вполне опознал... Как и сам целлофановый пакет. В другой руке возмущённая пассажирка держала тот самый контейнер, который на самом деле оказался гламурным чемоданом из прозрачного пластика, и который Гринго второпях принял за мусорницу... При этом было совершенно ясно, что вопрос про дерьмо –  сугубо риторический. Гневный взгляд владелицы чемодана был направлен прямо на виновного.
- Простите, мэм... мисс... – залепетал Гринго.
- Как вам не стыдно, мистер! – лохматая перешла на вполне сносный английский, - Мало того, что всю дорогу вы чавкали тут и хлюпали!
- ...Я?
- Вы!!!
     Гринго осенило:
- Но вы тоже ели! Вы ели фруктовый салат!
- Да! – девица упёрла руки в бока, - Только потом я не бросила его остатки вам в рюкзак!
- Вы задрали на раздатчик воды ноги в грязной обуви!
- Моя обувь чище вашей физиономии и волос! Гляньте в зеркало!
     Пришёл проводник, девица тут же переключилась на него, тыкая пальцем то в  чемодан, то в злосчастного попутчика. Если бы у ног Гринго в этот момент разверзлась земля, он не задумываясь шагнул бы в преисподню... Но земля не думала разверзаться, автобус продолжал свой размеренный бег, а пассажиры с величайшим интересом вслушивались в перепалку.
- ... И ведь мнят себя небожителями! – распалялась лохматая, - ****а я в рот вашу Америку, знаете ли! Понаехали тут...
- Я канадец! – рявкнул Гринго.
- Не велика разница! – девица демонстративно заткнула уши наушниками и плюхнулась в своё кресло. Зрители с сожалением начали расползаться по местам. Проводник состроил в сторону Гринго сочувственную гримассу. Испанская парочка, воспользовавшись паузой, слилась в поцелуе. Альберт Кларк вылез из ванны и задул свечку: чтобы попытаться улететь каким-нибудь утренним рейсом, в аэропорт нужно ехать прямо сейчас.
     ... Но предварительно предупредить Мэнди, конечно же.
     Когда они с Барбарой развелись, Мэнди было двенадцать. Доктор Лоренцини считает, что это самый уязвимый возраст. В отличие от травм полученных в раннем детстве, обиды пубертатного периода не только откладываются в подсознание, но и подкрепляются доводами вполне созревшего разума... Однако, Мэнди никогда не говорила ни о каких обидах! С ней вообще никогда не было никаких проблем. Школа, изостудия, танцы, вполне приличные мальчики, вполне умеренный шопинг... Университет, замужество. Первая суббота каждого месяца – ужин с матерью, вторая суббота каждого месяца – с отцом. Альберту и в голову не приходило...
- А почему вы развелись? – поигрывая чайной ложечкой спросил доктор Лоренцини.
     ... И выходило, что Тито не помнит толком, из-за чего. Он честно собирался ответить на вопрос доктора, но с изумлением обнаружил, что не может этого сделать. События пятнадцатилетней давности – что такое 15 лет, когда самому тебе за пятьдесят? – почему-то выглядели в недрах памяти тускло и неразборчиво. Самым чётким было ощущение скуки и глухого раздражения... В смысле – тогдашней скуки и тогдашнего раздражения. Да, они, видимо, просто осточертели друг другу. И Барбара сказала, что хочет вернуться к родителям, в Кларингтон, а ему тем летом предложили кафедру в Торонто. Как-то так.
     Ужинали, когда уже совсем стемнело. Будто в самолёте, проводник раздал пассажирам пластиковые подносы с едой, а потом ходил и разливал напитки. Стаканчик вина оказался весьма кстати,  и настроение у Гринго уже совсем было улучшилось, когда вид на куриную ножку с рисом вдруг закрыли вихры и физиономия владелицы прозрачного чемодана...
- Приятного аппетита! – сказала она и показала в улыбке все 32 прокуренных зуба.
     Гринго судорожно сглотнул и на всякий случай отодвинулся подальше.
- Я хотела извиниться, - прощебетала дева. – Я очень грубо выступила, особенно в отношении вашей родины.
- Я не американец, я канадец, - буркнул он.
- Тем более! – её лицо опять озарилось улыбкой, - Сейчас унесут эту гадость, - она кивнула на поднос, - и пересаживайтесь ко мне. У меня есть виски и вафли на закуску.
     Гринго растерянно моргал.
- Вашему мозгу определённо не хватает сладкого. – она выразительно покрутила пальцем у виска, а потом произнесла ещё раз, по буквам, - В-и-с-к-и, в-а-ф-л-и.
-...Если он откажется, то мы нет, - хихикнул сзади юный испанец.
- Он не откажется, - уверенно заметила патлатая девица, - Ба, мы же не представлены. Меня зовут Соланж, а вас?
- Идите к чёрту.
- А что там делать..? Здесь интереснее. Бросьте дуться.
     Лучше бы она опять орала на весь автобус.
- Я не дуюсь. Ваши извинения принимаются. Но я устал и хочу спать. Меня, к вашему сведению, позавчера обокрали. Обобрали до нитки.
- Тем более! Вам совершенно необходимо сладкое!
- А вы-то откуда знаете, что мне необходимо?! И вообще, я не люблю виски.
     Но не прошло и десяти минут, а он уже глотал обжигающую жидкость и заедал её полураскрошившимися вафлями. Соланж хихикала:
- У вас такой озабоченный вид, когда вы жуёте..! Вы не преподаватель, случаем?
- ... А у вас такой вид, будто по вас каток проехал... Преподаватель.
- А я страховой агент. Только мне это надоело. И что же вы преподаёте?
- Статистику.
- А почему развелись?
     Гринго попрехнулся... А Соланж смотрела на него своими выпуклыми зелёными глазищами и болтала в воздухе ногой в зелёном носке.
- Откуда вы знаете, что я разведён?
- Женская интуиция.
- Я не понимаю...
- Ну, ваш внешний вид, само это турне по нашим широтам... Женатый человек так не выглядит и не путешествует.
- А закоренелым холостяком я разве не могу оказаться..?
- Нет! – она отхлебнула виски.
     Гринго обиженно засопел.
- Нет, серьёзно! – продолжала она с энтузиазмом, - Я не умею точно объяснить... Но вот гляньте-ка на меня повнимательнее. Кто я – старая дева, замужняя дама или разведёнка?
     Он посмотрел повнимательнее. Лицо у Соланж было очень живое, с достаточно резкими мимическими морщинами около губ, которые её, однако, не старили; под просторной джинсовой рубашкой угадывалась высокая грудь, а ноги она опять задрала на раздатчик...
- Замужняя, - ляпнул он, только чтобы не затягивать паузу.
     Та покачала головой:
- Как психолог, страховой агент или разведчик вы умрёте с голоду, Альберт. Я никогда замужем не была, и уже не собираюсь...
- ... Она родилась в Чили, - объяснял он уже доктору Лоренцини, - Но родители у неё бельгийцы, эмигрировали после второй мировой...
- Аха, - тот задумчиво откидывался на спинку кресла.
- Предполагается, что у чилийцев довольно  т р е п е т н о е   отношение к иностранцам и блондинам... - Тито передёрнуло, - Родители Соланж легко устроились и даже нажили некоторое состояние... Сама она училась в очень дорогой католической школе для девочек.
- Зато вас чилийцы  п о т р е п а л и! - довольный собственным каламбуром Лоренцини расхохотался. - Ну, не дуйтесь на меня. Я буду считать свою задачу выполненной, когда - услышав от меня шутки на эту тему - вы всё-таки начнёте усмехаться...
     Н-да, Соланж тоже что-то говорила про "квоту здорового цинизма". К тому времени они уже допили виски, проехали какой-то достаточно крупный город, сам Гринго успел провалиться в сон и перейти обратно - в состояние бодрствования… По завершении перехода выяснилось, что его правая рука плотно лежит на её ляжке, а в левом ухе негромко играет музыка, кажется что-то из Баха. Второй наушник был у Соланж, которая не спала, а внимательно смотрела в темноту ночи.
- Что ты собираешься делать в Буэнос-Айресе? - спросила она.
     ...Тот же самый вопрос задал себе Альберт Кларк, подъезжая без четверти четыре утра к аэропорту Торонто-Пирсон.
- Ничего, - твёрдо ответил Гринго, предвкушая замешательство Альберта у стойки "Эр-Канада", - Мой самолёт вылетает из Монтевидео, так что, переправлюсь на пароме в Уругвай и... Ты хочешь поехать со мной?..
- Хочу, - просто ответила Соланж. Потом как будто смутилась и заговорила о "здоровом цинизме".
- Наверное, я всё же выпишу вас, - сказал Лоренцини, дослушав пациента, - И уж точно - с сегодняшнего дня заканчиваем инъекции. Но таблетки надо будет ещё попить какое-то время, Тито. Постепенно снижая дозу.
      Ну и слава Богу, подумал Альберт Кларк, убирая сделавшую своё дело кредитку в карман. С одной стороны, отсутствие мест на обратные рейсы должно было вызвать естественное раздражение. Но с другой - что-то подсказывало ему, что в Буэнос-Айресе он долго не задержится, а вылетать потом придётся откуда-то совсем из другого места. И вообще Кларку вдруг стало весело. Он ещё никогда и никуда не ездил, покупая билет только в один конец... Жаль, не удалось с дочерью поговорить. То есть, он несколько раз хватался за телефон и набирал её номер, но - как объяснить свой неожиданный отъезд к чёрту на рога?!  Мэнди подумает, что отец свихнулся... и, наверное, окажется права. Нет, он позвонит ей уже из Аргентины. Или когда вернётся.
     ... Буэнос-Айрес проявлялся в розоватом рассветном мареве постепенно, на манер человека, который, просыпаясь, переворачивается на другой бок, приподнимается на локте, потягивается, садится и, наконец, спускает с кровати ноги. Сначала по обочинам шоссе стало больше деревьев и одноэтажных домиков с плоскими крышами, потом деревьев стало меньше, а домики подросли на пару этажей. Потом участились перекрёстки, и автобус вспорхнул на хайвей, с которого было видно высотные здания ближе к центру. Соланж зарядила в ай-поде подборку музыки 80-х, и теперь они с Гринго нахлопывали друг друга по коленям в ритме диско, и крошки от вафель разлетались в разные стороны, и Гринго подумал, что Буэнос-Айрес ему наверняка понравится, и Монтевидео, пожалуй, тоже, а до отправки парома в Уругвай надо будет прогуляться по этому симпатичному городу и выяснить, действительно ли аборигены танцуют танго прямо на улице...
     Мальчишка-токсикоман, пристроившийся на газоне у центрального автовокзала, наблюдал полчаса спустя, как из раздвижных дверей вышла в обнимку пара туристов: белобрысый, не по погоде одетый старик в шортах и спортивного вида тётка с прикольным прозрачным то ли чемоданом, то ли кейсом. На пандусе к ним присоединился - непонятно откуда взявшись - ещё один такой же старик... ну, то есть, совершенно такой же. Такого же роста, в такой же белой бейсболке, в шортах и с армейским рюкзачком... До стоянки такси они шли втроём, а там странная компания увеличилась ещё на одного человека. Мальчишке показалось, будто четвёртый турист походил на двух других стариков, как брат близнец. Но самое интересное было дальше: так и не сев в такси, все четверо пошли через дорогу, а из-за угла именно в эту минуту выехал грузовик-рефрижератор, на несколько секунд закрывший обзор... Когда он проехал, оказалось, что на противоположной стороне остался только один старикан-близнец... Они со спортивной тёткой торопливо уходили в сторону речного вокзала.
     Мальчишка сплюнул и протёр глаза. Глюки у него бывали часто и самые разные, но лучше, наверное, натощак клеем не дышать.
     А то ведь и заболеть можно.

10/03.2010, Буэнос-Айрес