Сделать себя счастливым

Галина Коломиец
А Бреана всё кричала и кричала. Сколько он себя помнил, она всегда добивалась от него нужного ей ответа именно таким способом: криком. Бывало, он пытался сопротивляться: говорил не то, чего от него ждали, молчал или начинал орать в ответ. Со временем понял, что гораздо проще согласиться с ней, поломавшись для вида, иначе крик становился бесконечным…
Вот и сейчас тоже: кричит. А что кричит – сама-то хоть понимает? Зачем ей этот его ответ? Ей жить что ли легче станет?
- Любишь её? Нет, вот ты скажи: любишь? Ну, что ты молчишь? Любишь? Ведь любишь же, да? Любишь? Любишь?!
Бреана… Из каких тёмных уголков семейной генеалогии её мать, обиженная на весь мужской род одиночка, выкопала это имя? Семейные предания рассказывали что-то то ли о литовских, то ли о польских корнях – Олег никогда не прислушивался, ему просто нравилось называть её «Бея», нравилось, как на языка плавно перекатывались звуки её имени. Было время, когда он улыбался только от того, что вдруг, совершенно некстати, всплывало в памяти это «Бея» и всё вокруг становилось простым и понятным.
Было время… Но сейчас оно прошло, осталось только имя. И крик.
- Что ты молчишь? Я с тобой разговариваю! Скажи мне честно, будь хоть раз мужиком: ты любишь её? Любишь, да?
Как она подурнела: этот вечный хвостик, растянутые футболки с застаревшими пятнами (на людях она всегда была безукоризненна, а вот дома превращалась в настоящую неряху, пугая порой даже привыкшую ко всему прислугу своим бомжиным видом), от приятных округлостей фигуры остались лишь воспоминания – жилы, мышцы, кости… Кто внушил женщинам, что они должны непрерывно худеть? Кто заставил их фанатично посещать эти их «фитнесы»? Куда делись задорные ямочки на щеках? Он сотню раз говорил Бее, что ему очень нравится вся она, такая, какая есть – но куда там! «Все подружки худеют», «модные платья только на анемичных малолеток шьют», «ты посмотри только журналы!», «мне в SPA стыдно перед массажистом раздеться!»… Да нужна ты этому массажисту! Он гей в десятом поколении, как только плодятся такие! Но спорить с Беей – себя не уважать: она начинала кричать и он каждый раз был вынужден соглашаться: да, худые реже болеют, да, в этом зелёненьком платьице она выглядит как школьница, да, такой фигуркой может похвастаться не каждая мать двоих детей…
- Ты совсем меня не любишь? Ты извести меня хочешь? Что ты молчишь?
Второе отделение: «ты меня не любишь», потом пойдут слёзы. Олег всё это проходил не одну сотню, а может даже тысячу раз: не добившись от него желаемого одним только криком, Бея начинала плакать. Она сама беззаветно при этом верила, что муж её – бесчувственный тиран, что он нарочно издевается над ней и рыдала так горько и искренне, что однажды, когда он проявил настойчивость в своём молчании, довела себя до какого-то мудрено называемого приступа, и пришлось вызывать врача, за которым поехал поднятый с постели в час ночи приятель, потому что оставить бьющуюся в конвульсиях жену Олег никак не мог…
Чего она сейчас добивается? Он должен согласиться: да, люблю. Да, другую. Да, не тебя. И это будет почти правда, но кому от неё станет легче? Он любил свою Бреану, любил столько, сколько мог, большего от него требовать было невозможно: он окружил её всей возможной заботой, а потом и роскошью, он пахал, как лошадь, он отрёкся от всего, к чему когда-то стремился – он любил её и считал, что поступает правильно. Он растерял друзей. Он разругался с родственниками. Он пошёл даже на то, чтобы отправить своих детей, в которых души не чаял, в какие-то жутко престижные иностранные школы и теперь видел их только время от времени, при каждой встрече всё острее понимая, что они отдаляются, безвозвратно отдаляются от него…
Бреана билась уже в истерике: «Ты… не… любишь… меня-а-а-а!», а Олег всё никак не мог решиться, ответить на её вопрос, покончить с этим навсегда… Он оглядел огромную «гостевую» комнату загородного дома: нет, ничего «его» в ней нет, всё «по феншую», всё, как с картинки в глянцевом журнале. Где та забавная статуэтка, которую он притащил из Франции, за которую так отчаянно - весело торговался со стариком – эмигрантом на тамошнем «блошином рынке»? Она не прижилась здесь, была сослана во флигель и разбилась, став жертвой очередной ссоры охранника с женой. Олег горевал о ней гораздо больше, чем о всех 20-ти годах совместной жизни с Бреаной, горевал искренне, но тайно, молча, потому что терять лицо он не мог себе позволить. Не перед ней. Уволить охранника через месяц – это да, это – сколько угодно. Но – по другому поводу, потому что на территорию забежала собака и напугала Бреану своим злым и растрёпанным видом…
Олег встал, подошёл к телефону и набрал номер врача: «Петр Семёнович? Приезжайте к нам – Бреана Константиновна плохо себя чувствует», прошёл мимо рыдающей жены, вышел на крыльцо, закурил. Вернулся, взял барсетку: брать что-то ещё не имело смысла – здесь не было ничего такого, что бы он захотел взять в новую жизнь. Хотел просто уйти, но не смог – вернулся, подошёл к беззвучно всхлипывающей жене:
- Да, Бея, да. Я люблю другую. Да, я ухожу от тебя. Да, ты во всём права – я дурак. Тряпка. Слюнтяй. Да, я сбегаю. Да, я не хочу бороться. Не сейчас. Не за тебя. Прости и прощай, мне нечего больше тебе сказать… - как глупо и пафосно звучат слова. Что ими можно выразить? Как всё объяснить? Кому вообще нужно то, что он сейчас сказал?
Бреана подняла голову, зыркнула на него неожиданно сухими, злыми глазами и сказала спокойно, будто и не было истерики минуту назад:
- Ты пожалеешь! Я заставлю тебя пожалеть!
В её глазах плещется ненависть, но его она уже не трогает: он согласен даже начать всё с нуля, он согласен даже стать нищим, он согласен на всё, только бы никогда больше не слышать её крик, не видеть жилистую шею, когда она, как ей кажется, элегантно вздёргивает подбородок, не натыкаться на модных дизайнеров интерьеров, не вовремя вернувшись домой, и не оправдываться потом за «испорченный сюрприз»…
Никогда. Не видеть. Не слышать. Не любить.
И что с того, что никакой «другой» женщины у него нет и не было никогда, что единственная его любовь давно похоронена под грудой модных тряпок, глянцевых рекламных проспектов, баночек с кремами, сонмом «нужных» знакомств, черепками разбитых иллюзий…