Повествуя новеллой. Все миниатюры и рассказы разом…
- Скажи, кто пишет этот благодушный и невинный бред?
- Тот, к сожалению кого, ты не узнаешь до конца... Абсурд не узнаваем в безбрежных берегах ума, но кем ты станешь по истеченью долгих, а может быть и вечных лет, в чем предстоит узнать не зная, и найти не находя себя; когда прошлое беспамятство прикрывает несуразными лоскутами свидетельствующих миниатюр свое несовершенство и позорные провалы, и прячется за непризнанным осознанием или хуже того за памятью, что не имеет в корне, ничего из собственных недр. Это именно та, праведно-судящая рука, что тянется корчией сумасшедшего исследователя и достает из залежалых пластов, драгдушие человека, пролезая сквозь скверну тайн и ил поступков, и исследует эти срамные уголки беспамятства, где выискивается память, что не занята еще ничем подобным и не соотносимым с памятью, там вспоминается то, что ты никогда не помнил…
Но жадному тебе, еще мало достигнутой глубины, где ты уже задыхаешься, где находясь ты вряд ли сумеешь всплыть на поверхность счастливого мира. Тебе обязательно нужно знать бездну, непременно знать, как одиночество простолюдина при здоровых и любящих тебя детях и жене, почему-то приобретают нездоровое значение во всякой поданной твоим изуродованным сознанием мыслеформе и в крайностях уничтожающего содержания, что и содержит лишь утопию уродства мысли, не имеющей и право мыслью быть. Где жизнь лишь вспыхнув, оседает тленом позабытым на пустошь добренькой бумаги, что ты избрал, наивно думая, что этот промакательный кусок и есть единственный твой верный друг, что будет для тебя способен воплотить, осуществив предназначение твоё и жизнь счастливого писаки …
Вывернутый и голый ты скоропостижной поступью, бесполезно ползаешь швами наружу, сшитый из осколков разрозненной и страшной памяти, связанный грубо и наспех, дратвенной и надежной жилой самолюбия. Верно ползущий в свою унылую конуру, сотворенную капканами жизни и её затмением…. Но однажды настанет та нежданная ночь, когда незаметно для себя, ты превратишься в кокон, который так и не станет куколкой…
Эта прозрачно - матовая гусеница не с этой планеты, она закинутая беспамятными временами ветошь, сбрызнутая алхимией волшебства; случайно выживший и бесполезный элемент. Её скучная жизнь заканчивается уже на первом и последнем этапе существования; что и питается, лишь своей шизофренией и никого не зовет с собой погибать, потому что никому не желает уподобиться отвратным воспоминаниям...
Она не греется на солнце, что обращает тело и душу в падаль, обласканные гниением заживо… Поэтому жалкая ползучка, плачевно радуется, как при прощании с последним глотком воздуха; радуется первой, обыкновенной и майской нежности солнца, пока уничтожающие лучи не зачревоточат палевом лета!!! Благо, пока еще можно.., пока еще можно полилееться в тени, в дали от света, в гармонии и в прохладе подземелья уютной конуры, что и является для неё тем самым благотворным коконом, где формируется непредсказуемость несуществующих полетов и падений, их осмысление и олицетворение… Где наконец-то январский Эвфилот, сможет вовсю расправить несуразные и маленькие, но окрепшие крылья, и поднявшись во тьму, вспыхнуть и кануть, опадая тленом радужной пыльцы….
И вот однажды на бумаге тебе является твой друг Видок и так же вопрошает вполне уместными вопросами, что есть надежда в этом мире без надежд?
Он стоит у окна и отчётливо видит…Впервые видит себя целиком, заключённым в бесконечность пространства и времени. Наконец - то он смотрит на своё завершение. Смотрит в собственные глаза и в скоротечности мгновения наблюдает свою последнею надежду, страшную надежду на то, что ничего уже нельзя изменить. И эта надежда так и остается лишь застывшей надеждой, без воплощения и без возможности быть изменённой.
Вдруг он очнулся. Какой-то странный огонь дежавю охватил его существо. Он сознавал, что уже умирал так. Сейчас вокруг всё было по-другому, но оставался тот же самый взгляд во взгляд и та же самая застывшая надежда без изменения. И так он умирал множество раз…
В каждом эпизоде его пронизывал смертельный ужас собственной кончины, всегда нарастающего кошмара прошлого сна. Но ничего не менялось, ни в его судьбе, ни в его жизни, ни в его смерти. От того, что всегда оставалась, всё та же застывшая надежда на изменение… Что являла собой.., да может ли камень что-нибудь являть …
В который раз он падал из окна… И в который раз видел собственные глаза, за которые цеплялся, как за последнею возможность вернуть себя на подоконник жизни. И это сожаление в который раз не имело крыльев. Но если бы ускользая вниз, он смог бы посмотреть на себя с улыбающимся взором. То разбиваясь, он действительно бы разбился. И никогда бы уже не просыпался несчётное количество раз, всё в той же жизни и в той же смерти, и в той же тщетной возможности всё изменить. Когда застывшая надежда, наконец - то утратит закаменелость и обратится в пыль времён, что будет развеяна в беспредельности пространства.
И снова его чёрные глаза смотрели в глаза синих небес, и снова смерть находила равенство с жизнью и наоборот. И ничего не могло измениться… Как только детство доходило до юности, он вновь с предельной ясностью видел тот же самый безжалостный сон, который являлся к нему в виде неизбежной и реальной смерти. Как всё-таки невыносимо сложно, ему было улыбнуться своей неизбежности. Улыбнуться небесному отражению на подоконнике. Чтобы всё изменилось и он наконец-то умер. И никогда бы не имел возможность вернуться, в извечный круговорот жизни и смерти.
Кто ты, ведущий диалог? Кто ты, стоящий толстенным стеклом между чёрными и синими глазами. Кто всё же является взглядом и связью между ними. И её же обрывом и непониманием собственных глаз, тех прекрасных пустот, что так и не стали Другим Оком.
Почему я всегда вижу этот нескончаемый сон своей жизни и смерти? Не от того ли, что именно сам запечатлел, эту реальность сна. В которой несчётное количество раз, я вновь рождаюсь и умираю. Когда, даже во сне, я не могу улыбнуться, смотря без сожаления и без надежды в глаза смерти. Я ещё слишком связан двумя величинами. Я ещё слишком зряч, я ещё слишком «я», чтоб ослепнуть от вспышки незримого и Другого Ока.
Он стоял у окна и уже отчётливо видел. Впервые видел себя целиком, заключённым в бесконечность пространства и времени. Наконец - то он смотрел на своё завершение. Смотрел в собственные глаза и в скоротечности сотой секунды наблюдал свою последнею надежду, уже бесстрашную надежду на то, что ничего нельзя изменить. И эта надежда оставалась, лишь застывшей надеждой, без воплощения и без возможности быть изменённой. Эта кристальная надежда, наконец-то была его застывшей улыбкой навсегда. Теперь он уже не видел сны, теперь он просто жил обыкновенным сном. Где вовсе не рождался и не умирал.
Ты замолчал, тебе казалось навсегда, но это было утешением для глотки, вновь вбирающей в себя ничтожные, не нужные слова… Но все же прежде ты успел поймать, чистейшего молчания глоток, то дуновение без ветра, что истиной зовется… Когда ОНО присело рядышком с тобой, как Состоянье Света…
Оно сидело на пороге открытия нового Бессмыслия, обдуваемое спокойствием воздушной материи, и горизонт уже не манил к совершенству и бесконечные расстояния остались позади. И не было в этом полноценном кусочке ничего от человека, и ничего от животного, ничего от бога, и ничего от дьявола… НИЧЕГО, в чем могла бы отразиться моя истинная и ложная суть.
Оно Молчало.., и дышало без пауз на вдох и выдох, но все же жило, своей – совершенно иной жизнью, которой никогда не будет у меня, которой я никогда не проживу…
Моё несостоявшееся МОЛЧАНИЕ, оно так и не смогло дождаться победоносного выхода на сцену и одержать верх над словом, над силой эмоции, над слабостью воли и непомерным желанием БЫТЬ…
Оно покидало меня, так и не заронив семя Великого и Молчаливого Знания. Оно набухало ужасающими смыслами внутри и наконец–то растрескавшись лопнуло.., и мудрость веков расцвела и зашевелилась на кончиках щупальцев, и мир зашумел многотысячными голосами страданий и здравий…
Его ресницы сомкнулись и жидкая соль засочилась из щелок, так Молчание заговорило о высоком, бесцельно оплакивая беспомощность человека.
Еще долго я пытался уловить и вспомнить гармонию её тишины, но открытие так и не открылось…
Я навсегда затворник - собственных монологов и чужих голосов.
Истинное знание безмолвно, великое слово – молчаливо (какой-то сумасшедший китаец).
Но те же первые надежды еще шевелятся вознёй и ты изнемогаешь от этой внутренней и острой копки, от этого невоплощения в жизни никогда… И отчаяние накрывает тебя, теперь ты действительно патология, что перекраивает тебя на свой немыслимый лад, лишь по одной причине – влюбленности в себя… Что и было решено от любви к себе исправить, с признанием того, как…
Несказанно сильно я любил свою душевную Лярву, точнее самого себя. Поэтому не смог отказать ей в любви, и с трепетом и содроганием отдался на растерзание Нелюбви к жизни. Позволяя ей утолить невыносимую жажду крови и припасть этой всевышней скотине, к своему же заразному истоку. Упаси Величество, я не вскрывал себе вены. Я лишь стеклянным огрызком, вытаскивал и выковыривал наружу свою плечевую артерию. И вот в тазик, уже выливалось, вернее вываливалось моё сущее «я». Оно падало жирными и склизкими, почти черными сгустками, точно в ритм, ни в чем неповинного сердца. С каждым ударом из подземелий тела извергалась лава. И с каждым выходом моих остатков, меня становилось все меньше и меньше. Но я все больше и больше утолял свою душевную лярву. Мать твоего Ра, думала уже угасающая самолюбовь, это же истинный Свет снаружи! Я наблюдаю воочию самого себя, только выгляжу, как Батькин Срам, как глумно выползающий ужас. Посуда уже приняла мою оскверненную суть, поэтому вернуть себя обратно, мне не позволило отсутствие сознания, точнее закрывшиеся глаза психоза.
Валяясь на операционном столе, я разогнал туман, даже не от того, что меня оживили и влили чью-то плазму, сколько от того, что командующий парадом хирург, размышлял над тем, стоит отрезать руку, то есть сменить для того, проводниковую анестезию на глубокий наркоз. Или стоит перевязать артерию, стянуть мышцу и засунуть нервы обратно под кожу; ну в общем предоставить случаю распоряжаться моими тканями, согласно природному течению времени. Так как мои девичьи слёзы и истерика отдавали крик за второе, то практиканты приступили к своему непрофессиональному делу. Да и хирургу наверно было все равно, будет у меня правая рука или нет. Так что по приказу архангела, зеленые ангелы, склеили наспех мое развороченное орудие, наложив 27 спасительных и изысканных швов.
Мрачное солнце я встретил на следующий день. Встретил никак родившийся заново, а как снова возвращённый в зад. Я упал на траву, ощущая, как скверный ковер, сотканный из ада, обнимает меня единственной болью, как единственным средством, чем я еще обладал для ощущения себя. Как же крепко меня выворачивало, в тот поистине священный день (когда «я» не воскресло). Когда набитая желчью печень, наконец-то начала процесс омовения. Безжалостно выхаркивая свои густые отбросы и выкрикивая мою болотную скверну наружу. Затем началась другая фаза, и мне стало еще светлее. Печень сипела и плевалась, (как будто её заклинило), долго выжимая меня, вернее старательно соскребая со стенок, последние капли эгоистические яда.
Моя преданная Лярва склонилась надо мной, как над желтой тенью и что-то шептала про любовь ко мне. Она дышала на меня жизнью и я принимал до боли знакомое отвращение. Я позволял ей вытаскивать тело на свет, и Она тащила меня на своем терпеливом горбу до палаты, где аккуратно положила на кровать, и я наконец-то упал в долгожданную и действительную любовь сна.
Моя любовь, так и не научила меня писать и есть левой рукой, хоть мы и потратили на эти уроки больше года. Но научила уважать право на смерть, потому что это право - равно Праву на Жизнь.
Чуть не забыл… Душевная Лярва здравствует и по сей день. И к счастью не лопнула, от тех двух литров, которые я все же успел выпить, и насладить её ненасытное чванство. Теперь зачастую на мою ненависть, она отвечает мне любовью и правом на жизнь. Теперь в ней течёт настоящая артериальная кровь, которой я обогатил её и дал себе другое продолжение.
Кто здесь сказал про паранойю и чистый воды суицид?! Нет, это было обыкновенной бытовой травмой, после которой я теперь инвалид. И сердцем и умом, и тем, что принято называть здоровьем. Да и это не важно, ведь я еще живой. Она еще дышит мной...
Постскриптум - справка. Прежде чем добраться до главного ритуала Очищения, я предварительно включил и использовал, некоторые из духовных практик. Для более плавного перехода в состояние измененного сознания. Совмещая на первых стадиях, голодание с уринотерапией, и на последних ступенях - тантризм, уравновешивая энергетические потоки магическими пассами Тансегрити. Естественно, при такой нагрузке на тело и мозг, то и другое претерпевают трансформацию, теряют ориентиры и видоизменяются на молекулярном уровне, вплоть до костных начал.
Для недоброжелателей. Я никогда не стоял на пути знания, а только экспериментировал, используя свое тело и жизнь, как несовершенный инструмент и наглядное пособие, испытывая на практике достоверность этого Знания. Но это уже далеко в прошлом… Я всего лишь человек, кем мне не предназначено быть.
Но чем же память наградит меня, закинув в будущее время… И вот меня забросило туда, где вспомнил в будущем я прошлые виденья.
2055, мне злосчастных 83. Наконец-то я предвкушаю её пришествие и слышу, как наждак тщательно обхаживает стальное жало хладнокровной косы… Я для неё всего лишь необходимость, Она не жаждет меня, но время подводит итог плодов и приходит пора собирать скудный жизненный урожай, приходит пора отвечать… И ничего примечательного в этом крошечном лукошке нет, можно сказать, что там совсем пусто; за исключением одной смешной достопримечательности, моего скромного звания – доктора философских наук…
Что светлого я теперь могу помыслить в последние и драгоценные минуты? Память тянется к августу восемьдесят восьмого… Когда улыбчивый и фиксатый тин, шатается со свободным взглядом по углам индустриальной периферии, еще не обремененный малодушным опытом и до неимоверного гордый демократичной джинсой от «голубого доллара», и шароварами из польской костюмки, скроенных и сшитых у хорошего еврейского портного на дому… Этот баловень и забияка с иглы, с серьезностью безусого форца, по наивному заблуждению считал, что может иметь превосходство и располагает индивидуальным вкусом, всего лишь обладая Голд Капами на каучуковой подошве и залаченным фото-значком с крошкой Си Си Кетч, прикрепленным вкривь на клапан единичного пиджака… Он что-то щебетал на понятном сленге и хотел вполне объяснимых и человеческих желаний, он думал, как все, и у него как у большинства, были вполне нормальные друзья идиоты. Он нравился девочкам и даже активно занимался спортом, но все же, он - примитивное обыкновение, припудренное пафосом несовдеповских шмоток…
Да, так оно и было, он превосходил свои возможности и не свои средства, которые и в последующие года, воплощал в себе и находил с трудом … Тогда он еще не знал, что этот самый лживый и навязанный образ, окажется самым истинным и самым счастливым, который приходилось примерять на свою надломленную и лицемерную душу….
Почему я обернулся на этого звездного мальчишку из левобережных уральских трущоб? Потому что дальше этого детского образа, моя память уже не заглянет; дальше оставшаяся жизнь впадет в философский обморок, и улыбка незаметно сотрется с некогда приятного лица, и судьба со скрипом поползет и потащит его под откос, и морщины угнетения пролягут безобразными дорогами и юношеское лицо обретёт старчество творческого бреда…
Я весь остался и умер в том последнем воспоминании… С трудом вдохнул его и больше не выдохнул, оставив в лёгких приятный юношеский душок, незапятнанных глубокомыслием времен. Было не больно, мгновенно.., и все… От того что реально, ни как во сне, когда не можешь проснуться, живешь и живешь, крепко спишь и редко пробуждаешься…
2138 год, излюбленная грязь апреля. Мне снова 83, я умирающий и дряблый старикашка сергей, в окружении одиноких зеркал, в которых отражается лишь противоположность жизни, что смотрит на меня пустыми и равнодушными глазами, и я отвечаю ей той же самой пустотой и вокруг не слезинки заботы…
Её ухоженная коса свершает замах.., но почему-то останавливает своё молниеносное движение и вновь возникает образ и мчится судьба "беззаботного" мальчишки, который однажды сменил «голубой доллар» на мантию философа, сменяя одну пустоту на другую, предпочитая одной лжи другую ложь, что пришлись так под стать, к неузнаваемому и испещренному тяжелыми мыслями лицу…
Я все же вспомнил себя, выдохнул и испустился. Она завершила своё целеполагание…
Воистину!! Теперь я не существую, наконец-то философия смерти отреклась от меня…
Но отреклась ли??
Когда даже сейчас, катая эту последнею и нелепую зарисовку, которая как всегда будет подана в рамках черной миниатюры, ты ловишь себя над бессмысленностью творческого труда, что и трудом-то назвать трудно.. И речь не идет о значении моих каракулей, а идет об искусстве интеллектуальной охоты, где самосочиненный и неглавный герой выслеживает главную несочиненную сволочь - автора. Где автор полагает, что он искусный охотник, но в самом деле он даже не жертва, а просто примитивная дичь, взятая на прицел собственноручно – сотворенным призраком…
Под столом вякнул, мяукая черный ведьмак и в комнате закашляла, захваченная фарингитом и оставленная без нежности и заботы жена. Телевизор фонил умелыми шутками от «прожекторПерисхилтона»… Жизнь проходила мимо, это случалось часто со мной… Я торчал в отдалении от мира и зависал в потусторонних загонах на кухне, выкраивая философскую мини-юбку на нестандартно-костлявую фигуру, из под которой в итоге вылезут, страшенные и мертвые ноги странной обезьяны. В общем, я «творил», чрезмерно-занятой самолюбованием… Такой насупленный и серьезно - смешной попугай, пыхтящий над изобретением точно такого же шедевра, как и он сам…
И наряду с обыкновенным шумом жизни, ты встречаешь старую и почти родную тень неудовлетворения, как облезлую вину, что когда-то являлась в совершено ином виде, что ты так сильно любил и чем без сожаления дорожил… Да и сейчас, ты не отрекаешься от своей вины.., но ты не пишешь, как мастер, искренне оголяя характер, когда вина действительно бы валялась у ступней покаяния. Ты лишь уничтожаешь упаковками бумагу, наделяя её бестолковщиной и пустотой, ты всего лишь раскручиваешь печаль и распыляешь порожнее, роняясь в яму затхлого непонимания. Но этот любимый и не важный процесс придает тебе ускорение и приближает к обоюдному и дорогому одиночеству…
На этом грустном предложении моя обыкновенная жизнь уже выключила телевизор и легла спать, обнажая без внимания красивое тело, так и не дождавшись якобы своего единственного мужчину. Она такая же одинокая страда, согреваемая лишь мурчанием черного кота, что оказался наиболее способным дарить реальную нежность…
Теперь я подвожу себя под последнюю и самую прекрасную черту и завожу заунывную шарманку одиночества, в которое ты сам себя и поместил, раскидывая по листам многоточия и запятые, когда бы следовало хладнокровно решиться на так необходимую точку, что безжалостно бы всадила в темечко божественный и справедливый кинжал… Эта нудная песня зависает кошмаром над запуганной душой и я понимаю со всей простотой приговора, до какого крайнего ужаса, я в самом деле боюсь её зловещего зова.
Сначала я выдумал психософию неума, чтоб с легкостью убегать и прятаться от самого себя, огораживаясь абстракциями и не имеющими места быть определениями. Затем я сочинил непревзойденную любовь и разрушил старый брак, и сотворил новый союз с невинной принцессой. Затем после всех магических пассов, колдовских манипуляций, перипетий и издевательств над ней и собой, я обречено бросился в монастырь; в несчетный раз, я снова спасался от промозглого дыхания одиночества.
Теперь я забвенен тем, что наконец-то защищен и забитая душа наконец-то под оберегом Господа; мол спасенный уединением, приобщает голодную и усталую нужду к общению с иночеством… Но здесь, меж обетов и суровости правил.., я снова оказываюсь зажат силою и бессилием веры и мой будущий рясофор вряд ли доживет до утра. Я с опозданием понимаю, что ОН и есть – одно полноценное одиночество…
Сердце взято уже на остриё копья и автор загнан в угол и нет больше пространств и сторон для отступления и бегства; вокруг лишь дремучий лес из сплошных теней божественного одиночества, чей шёпот сладок и дух пахуч еще неизведанным богоподобием человека… Но лишь бы справиться и не посострадать этой жалкой птице, что так и не научилась летать…
На утро он так и не принял постриг, собратья вынесли его и закопали на отдаленной земле для заблудших и неотпетых, и не оплакивали, но редкие открещивали несчастную душу за спиной.
Снова вякнул, мяукая черный ведьмак и меня с почтением поприветствовали на той стороне, оповестив, что мучиться не долго и мне скоро вынесут приговор. Так оно и случилось, душа не успела даже затрепетать, как огласили – Приговорен к Вечному Одиночеству… Я с легкостью выпустил дрожь, усмехнулся и почувствовал себя избранным и заново рожденным…
Судьба действительно иногда нарочито не играет на рояле иронии… И благо дело в моем распоряжении была целая жизнь беглеца, теперь не страшно, от того, что привык.
Бежать больше некуда, я Воистину Одинок и в моих руках Бесконечность.
Ты добежал и что теперь? Обнял ли мыслью бесконечность? Чем ты теперь владеешь?? Когда не властен выбирать, один лишь выбор властен на тобой…
И ты посаженный на выбора грань, как на лезвие с босыми ступнями и придавленный принуждением Господа, конечно же, только по своей вине. Да только не по значимости выбора, а по значимости предающей тебя веры, веры в Его непогрешимую правоту… Ты не имеешь возможность не выбирать, а как хотелось бы не знать, к чему приводит решительность отчаянных и смелых шагов, когда затемненный взор, всяким срамным стремлением, ни коим образом не оказывается способным, правильно принимать решения; во искупление чего ты пожинаешь расплату и в итоге вновь оказываешься пред выбором на грани, и снова давление той же Внови, и снова скользкое лезвие Грани.
Выбрать - это уже никогда не выбирать, а следовать выбору, в направлении выбранному, с попутностью правильного и Твоего ветра. Но именно на этой дремучей тропе и стережет Отчаяние нашу самоуверенную душу. О наше стойкое Отчаяние, неистребимая и неразуверенная выбором самость. О, как хотел бы я окликнуть её по имени себя, но она носит другое имя, отличное от неуверенности в себе, отличное от моих внутренних и противоречивых кровотечений.
Самость – есть чужеродная власть, что отравляет чистую и невинную нерешительность, понукая меня быть решительнее и состоятельным в самости… Но я так не хочу, я так не хочу выбирать, где отсутствуют альтернативы или присутствует их множество. Какая разница, когда снова предстоит перевыбирать. Или только этому времени свойственен один и только один предназначенный выбор? Вряд ли времени нужен выбор, чтоб обозначать движение Вселенной; выбор – это человеческое изобретение, как вневременное наследие перевранных поколений…
И снова посаженный на выбора грань, ты наблюдаешь его отсутствие по одну сторону, а по другую его невидимое присутствие, лишь контуры еле различимого и придуманного наспех в будущем характера. Так из чего же выбирать, когда на грани ты? Где грань такой же выбор, только за которым уже не влачатся первые причины предпочтений и страстей, где следствия бесследны в антагонии противоречий.
Мой Выбор, как Фемиды Зодчий, моя не собственная собственность, что пристально вцепляясь в сердце, тычет; сурово оглашая – ВЫБИРАЙ, как приговор для самости отчаянной моей, чей выбор пал – пожизненно без выбора на острие торчать…
Теперь тебе не просто больно, а страшно больно от того, что не имеешь право ты на выбор, обремененный правом лишь на жизнь…
Имею право ли Жизнь? Имеешь, но только не на жизнь, а то что будет после - на забвение её; так израсходуй бесполезные минуты… Прими иное право, что к жизни применимо полноправно…
И принял будучи бесправным и пошел во след за языком…
Теперь один престрайниший язык в признании моем бытует, что выделяя испражняет кровь от жажды ею поделиться в переизбытке чужеродных тел внутри; как например погибшие тельца, что плавают по венам гноем, а заодно и утолить, и даже может заразить совратной тонкостью художеств, что лишь обман, гипноз и обещанье удовольствие дарить; какая разнь, одна ведь херь - языче ищет лишь предмет лобзанья, ведь он на то же и язык, коль у него одно всего предназначение - лобзать; языче хоченый в себя влюбить, в объединении указанной сомнительной повыше роли, такое действо так сказать - покровное родство … Но он ли различает сам, явлЁнный сгустком или жалом рецепторным? Что будет ли язык любим, без тонкостей художеств и гипноза? Ну, если будет чистой костью, а не бескостным частным помелом? По-видимому нет. Вот и предвзялся Языкун, жирком и мяском костку обложить, но в том и дело, что обложился он кривою мудростью и уподобился не древности и знакам позабытым, а современному лишь Отче Лжи, всеуподобившись ему, видать влияние имел со стороны язычего собрата, кто был в иерархии постарше, ну вот и голову сложил, безоговорочно отдав, себя с сознанием в утрату.
Но он имеет и другой подвид, в иной немножечко окраски; что в нем самом означено, как собственная жизнь, где есть любовь и мука, и даже, как другой язык, язык отличный от другого поязычья; что легкой поневинною скулит, пуская на рисунки прекраснейшие слюньки, что вожделея отклик, совращает душу слабока… И даже кажется незамечаемо нам то, что это тот же все язык, такой же как и первый, с наборами из разных инструментов, где только в толщине кисти художник языка разнится, ну и пожалуй по количеству мазков, а так и без анализа всевидно, что это тот же самый, опоганенный язык… Заразной кровью преисполнен с молочем мамки вопитав, исподлен массою поддонков, что через слезы милосердья за состраданье выдает, ну чтоб страдая принимали во желании любви…
Но что ответит сам язык на этот детский счет?
- Спасаю я всего тебя, пытаясь к разуму склонить.
- Через меня и мой язык?? Язык ты слышишь, Ты, это мой язык!!
- Да ты ли глупый не лишился последнего, что может, как разум малый говорить...
- Послушай ты - язык, ты и сейчас хлопочешь узко, для мысли поле оградив, загонами языковЫми. Иль ты наивно полаешь, что целиком владеешь мной?
- Не думаю, а знаю.
- А если вырву я тебя?!…
- Так все равно владеть ведь буду, со мною или без меня. Ведь корень мой в глубинах мозга, там Огний всех причин таится, живет и множится творясь, творится как язык и как сознание, как испражнение той крови, что жизнью всяких языков зовется…
- Так ты не враг?
- Я враг лишь для ума другого, что ты не правильно берешься оязычить…
- А как же правильно - уму и языку другому внять?
- А и внеми, что всякие течения искусства и отработки крови - есть жизнь, таких же точно языков, как у тебя…. Такая ж точно жизнь, язык и кровь, иначе всем с чего - по миру песнь нести о слове…
Давай-ка мой бредовый друг на пару строчек отвлечемся и вспомним твой нелепый танец на чудесном поле Аркаима…
Когда ты по неестественному задергался, как неприхотливая марионетка, привязанная к природным инстинктам хищника и завел прелюбодеяние с собственной тенью, и свет пролитый из черноты, затейливо заиграл с тобой…
Ты по-смешному и непринужденно затанцевал, никогда не умея танцевать, спонтанно разбрасывая тело по степи, пропаренной июньским зенитом, и теперь остужаемой прохладой волшебных ветров. Ты отпускал себя и выписывал свободные движения КАТОВУТАЙ…
В эту ненасытную ночь твоими партнершами были Степь и Ночь - ты двигался в паре со Вселенной.
В такие переходные и несознательно-светлые состояния, не приливы и не отливы сил не управляют сознанием, Сама Пустота заполняет клокочущий вакуум внутри и разрывает в лохмотья мозг, не оставляя от тебя ни секунды существования, ни одной точки опоры пребывания ЗДЕСЬ.
СЕЙЧАС становится плоским с одной стороны, а с другой влажным и вогнутым, живою линзой Ангельского Ока, что видит тебя сквозь несуществующий временной предел. ОНО прозревает до самых краев беспредельности, ОНО в состоянии уже не моргать, и даже не спать, и даже не жить, и даже все остальное, чем обладает зрение человека…
Здесь и Сейчас обрамляется магией ночи, бережным светом, что льется из темно-синей дыры наичистейших небес. Они создают прелюдию танца, который вальсирует хищный паук, под тантрическую мантру, навываемую Божественными Тенями Природы...
Невидимый и пляшущий зайчик, знак без значения, отправленный из ниоткуда в никуда, кто бесконечно влюблен в Пустоту Вселенной…
Как в экзистенцию существования. В существование, что не есть способ по выживанию, что безоговорочно откроет нам доступ к созерцанию и распахнет врата иного мира. Это явление вне рамок человеческого сознание, хоть и им осязаемое, человек-сосуществующий, всего лишь необъективный наблюдатель СУЩЕСТВОВАНИЯ.
Существовать - это не цель и не необходимость, оно совершенно, ибо дышит жизнью естественно, от того, что уже СУЩЕСТВУЕТ без назначения БЫТЬ… Экзистенция не опосредуется мыслью, от того, что свободна от всего устойчивого; ибо мысль диктует и запечатлевая, тормозит его ход… ОНО - небытие, но включающее бытие, как вектор относящийся к одному из множеств существования жизней… ОНО не концепция или знание и тем более не религия хоть и тесно переплетено с наукой, мистикой Дао и Дзеном…
Существование - это неизвестная данность и само собой развертывающаяся макро- и микроструктура, независимо - природный цикл, химия веков и биологический синтез всех эволюций… Оно - это так же, черт знает что, навсегда взаимосвязанное со зримым и невидимым, с живым и мертвым, с большим и малым, со всем что приходит; чтобы уйти, и вновь возвратиться, когда-то оставшись, в пыльце, в корне или семени, что и являют бесконечный процесс самой Жизни…
Существование - симбиоз материи и эфира, оно никогда не будет и не может быть оформлено в мыслесуществование, ОНО не Я, и тем более МЫСЛЮ, потому что имеет постоянную текучесть, и не имеет полноценного содержания, от того, что бесконечно в пространственно-временном вместилище…
В процессе существования гомосапиенс лишь одна из молекул в молекулярной решетки мира. Человек - редкий, но больше дикий вид, который все же имеет возможность прикасаться и наблюдать, столь удивительное мгновение, и плыть по волшебному течению природы.
Да здравствует ТРАНСЦЕДЕНТ и ЭКЗИСТЕНЦИЯ СУЩЕСТВОВАНИЯ….
Человеко-исключение. Будда уже не являлся человеком, живущим в мире, воспринимаемом в терминах пространства и времени. Его восприятие не принадлежало обыкновенному сознанию, подчиняющемуся законам здравого смысла и логики, он жил в особом духовном мире, имеющем свои собственные законы; Будда был самим СУЩЕСТВОВАНИЕМ (Какой-то сумасшедший китаец)…
Да здравствует многажды Воображение, что приближает к точности реального и уменьшает, до невообразимого уменьшает тот самый, не дающий покоя зазор, как сокращение ирреального минимума. И с этим уменьшением, мы теряем всякую надежду на какой нибудь покой... Расширение уплотнилось, теперь все раздето и вывернуто наружу - торчащее мясо наготы; личность отвратна и её снова хочется одеть, в то же самое осеннее пальто любви, и наделить её покровом святотатства, которое ты со смаком маньяка снимал и высмаковывал - эти священные капли прелюбодеяния... Но во что теперь её одевать, как ни в правду свежего мяса, как ни в заживо съеденную литургию и немую молитву, так и неизреченную в совершеннейшей любви...
Но, что есть в человеке от Невообразимого?; лишь "личное" и не сотворенное им самим, но сотворенное мистикой желаний, личностью церкви, историей философии и еще тем, что я не рискнул бы даже вообразить, но вообразил и тем остановил её призрачные потоки, и живые рисунки потекли по форме, и содержание улетучилось вместе со мной... Экзистенция свояла единодушие мертвого и живого...
Искусство теперь структурно, срезано вскрытием, его можно наконец-то разглядеть, и ты с ужасом признания, даже не всматриваясь, запечатлеваешь на близких и диких горизонтах, что оно не кровоточит любовью, оно не умеет любить, оно мертвая статуя несбывшихся надежд маньяка...
Я карабкаюсь на недостижимый пирс, заскребаюсь на Стену Всякого Человека, я просто пытаюсь ему соответствовать, и слившись с этой самой стеной, быть ею, чтобы правили, чтобы уничтожали, чтобы обнажали и уменьшали нечеловеческие зазоры воображения; чтоб уже никогда не воображали, потому что стали Новоявленной и Немыслимой Статью, самим этим Воображением, и не сотворением, но творением - не личным, и не индивидуальным, а всяким имеющим право Творить...
Но в этом месте, весьма размытом и неясном в смысле, предо мною встал один вопросик тривиальный… Что значит содержание и форма?
И вспомнились слова хорошего прозаика:
- Все прах, сказал один большущий драматург, все вечный прах, добавил трагик усмехаясь… Один лишь прах владеет вечностью и вечность владеет прахом так же, как и слово обнимет вечность содержаньем, и ни владеет словом, не слово ибо прах, а вечность. (Олег Игрунов).
И зародилась в этой тривиальности вопроса, такая тема:
Предопределенность формы и содержания…
Еще раз о совокупности, несоразмерности, гармонии и исключении друг друга, где неизвестно до сих пор, что главенствует над чем и что первично, форма или содержание… Сама постановка вопроса значима и отражаема только в авторской предпосылки выявить эту роль для себя и попытки заглянуть в те таинственный дали, где зиждется мир слов и языка.
Ни коим образом, не следует путать с анализом или с тем, что делает произведение успешным, но все-таки успешным…
1.Как мы подходим к оформлению? Если принять во внимание то, что содержание будет таким, каким предположительно будет форма. Теперь иначе, как мы подходим к содержанию, если принять во внимание то, что форма будет такой, какой мы предположительно её оформим… Сразу можно отметить, что в данном случае, авторская мысль рулит и обстреливает вопрошаемую область по обоим направлениям, из чего следует…
2.Будет ли содержание (при всей глубине и прекрасной задумки) способно повторить и воспроизвести форму соответственную содержанию (вопрос соразмерности), если содержание никак не оформлено или оформлено в слабой степени? Следовательно... . 3.Будет ли форма выглядеть достойной при отсутствии глубины и прекрасной идеи, если одной только форме уделяется особое внимание, забывая при этом о значении содержания?
Свет, пожалуйста!!
Не может ли случится так, что содержанье формирует форму? Ведь содержанье - это то, что суть чего-нибудь содержит, а как иначе содержанию без формы быть, ведь суть необходимо в чем-то содержать? Содержит (под иным углом значенья слова – удерживает, вмещает) содержанье только форма, будучи без формы молоко ведь не налить в кувшин, коль нету самого кувшина… Из этого исходит, что? Что если я возьму кувшин, определенный формы, то ведь согласно только этой форме, возможно содержание налить, способного лишь поместить определенное количество, той сути содержанья. Но если вдруг я преисполнен содержаньем и выбрал добренький кувшин, налил в него, а он не полон, иль вовсе оказался содержаньем перелит? Тогда кувшин и не был тем хорошим, коль не сумел суть содержания вместить… Здесь явно виден недочет по форме, когда всяк вещи по неразумению, со страстным вдохновением творятся (содержанье ищет и не находит форму), когда на пике чувств, они помысленные в краске, без стесненья льются на бумагу, по слепому позабыв, что места нету уж давно в кувшине… И сейна форма бредом лишь фантанит…
Или второй момент, когда со скупостью мыслишки мы вознамерились огромный взять кувшин и лишь накапали туда, такую малость, гульки маленьких идей, что и не хватит воробью напиться… Но дело здесь не в выборе кувшина – формы, а что за суть (что за содержанье) изобретает и подгоняя выбирает под себя кувшин… А как ей выбрать, изначально будучи без формы? Выходит все же слабый контур формы есть? Конечно есть, иначе в чем бы чувства-мысли содержались. Тогда зачем еще один кувшин – матрешка? Вопрос преобразованья или подмены что ли? Необустроенность внутри, что мы исправить бы желали? Или крушенье образов и их переосмысленье, что в нас, до нас уже существовали, как форма неких смутных смыслов? Реформа образов выходит, что есть престранное, но все же оформленье, коль мы способны распознать и даже внять, таким виденьям, чтоб затем на поиск выраженья, направить их в другой кувшин. Что это? Избавленье? От самих себя? Или от мыслей, что мешают? Но если ищем и создаем затем матрешку, то не хотим ли вновь себя запрятать и объявить, как форму в совершено новом виде? Но как старинное бывало, нечто новое родит?
Но есть еще второе НО и то есть, не может ли случится так, что форма наполняет содержанье, что форма та же емкость, что вмещая, наполняет и содержит содержанье? Теперь касаемо того, как форма по течению процесса, через мышленье обладает содержаньем?
Сидит внутри предвзявшийся статистик или критик типа «я», с единой мерою субъекта и с привилегией науки измеряет, заблуждения и здравомыслия природы человека – самого себя, что означает творчество сиё исходит из образованья, как системы, что из прообраза творит свой образ, уподобляя и тебя прообразу образованья, что от характера идет, а может от талантия судьи, и от того уже, согласно к темпераменту своЁму, что выводит непредвзятою рукою, продукты измерения из собственности чувств и мыслей. Но сей процесс не так идет, а по обратной силе круга; от темперамента к характеру и лишь затем к образованью, и потом - уже ложится на листок, как умозаключения статиста, типа критика и «я».
Что важно темпераменту? В его задачи входит поумерить пыл, ведь он устойчивость в соотношении частей должЁн рождать, он есть динамика реакций индивида, никак не связанный с объектами, чего? Чего б я думал? Конечно содержанья, что явный блеф и некорректность формуляра, но кто мешает идеальность формы выводить, когда и нет её (не важно, сознательно иль нет, но он волнуется лишь для того, чтоб муку эту с сердца скинуть). Но главное найти свой темп и ритм, придать спонтанности реакций закономерность (или оправданье) неких, чего? Чего б я думал? Конечно форм, повтОрим… Придать спонтанности реакций закономерность, но ни неких, а точных форм и правил, что поспособствуют реакциям устойчивые смыслы в очертаниях характера найти; что есть устойчивый и четкий самовид, движений чувств и мыслей в приобретении конечной формы, точнее самоформы… Желанье темперамента остыть, и произвесть на свет характер, ибо же характер есть наиболее устойчивая форма чувств, моральный акт над обузданьем дикой воли, печать деяний и поступков и конечно образ, кого? Кого б я думал? Личности конечно, но эту сволочь трогать мы не будем…
Что получается? Что форму, кой какую, все же мы имеем.В идее темперамента, который мнимый генотип, чему наука предписала устойчивую связку в генах, а что ж тогда такая несуразица творится, что до сих пор он связи эти в генах не отыщет? Но это больше не ко мне вопрос…
Но все же ясно видно из истории реальных положений, что человек, все так же не оформлен и до сих пор без содержанья живет, и безуспешно ищет форму ту, в которую бы смог себя вместить, конечно чтобы миру содержание своё великое явить. …Глупость Разума и только.
К примеру хочется сказать, что не из года в год уже, а с каждым месяцем растет число клиентов прозы и стихов, уже нас сотни тысяч!! Естественно больных, что через творчество пытаются характер в форме утвердить, вернее выздороветь, точнее снова заболеть неизлечимою потерей формосодержанья, что вряд ли приобресть, когда по линии ведь генотипа он этих связок между генами и не имел… Имел бы, тогда зачем со страстью гнаться к содержанию и форме…
Вывод.
Предопределенность не может быть только формой или содержаньем, как и не предопределяемо одним из двух, только вкупе того и другого, где форма формирует содержанье, а содержание содержит форму и если форма не сформировала содержанье, то содержанье не способно будет форму содержать.
Всякое «качественное» их проявление и соответствие этих мифических признаков зависит лишь от требовательности автора к себе, от усердия, колоссального труда и дисциплины, за что целиком отвечают темперамент и характер человека. По средством этих двух последних, правильнее сказать сущностей, мы в общем здесь и оказались. В общем котле неоформленности и бессодержательности мы пытаемся исправить, и конечно же овладеть ими. И как только мы овладеем, мы явим миру новую матрёшку, или правильнее сказать, победу над собой, что взойдет тем долгожданным равноденствием, той самой гармонией между нами и сущностями, где согласия и договоренности, найдут наконец-то свое применение и уничтожат друг друга….
Что является предопределяющей линией, что будет формировать содержание или содержать форму? Всего лишь наш язык, он инструмент, и темперамент, и характер нас самих, прикрашенный изыском форм и глубиною смыслов. Но не о том речу. Мне видится, что та матрешка, которую в кувшин мы поместим, расписана лишь будет, той же самой мифологией от коей мы спешим отречься…
Все только словоформа и в форме слова содержание таится, но есть еще одна невысказанная тайна, где слово никогда, оформлено не будет в слово, ибо слово-то, не возымеет над собою выраженья…
Потушите Свет!!
Все прах, сказал один большущий драматург, все вечный прах, добавил трагик усмехаясь… Один лишь прах владеет вечностью и вечность владеет прахом так же, как и слово обнимет вечность содержаньем и ни владеет словом, не слово ибо прах, а вечность. (Олег Игрунов).
Но кто такой же Игрунов, помимо сказанных тех слов, что высказали мнение о вечности и прахе.. Я думаю о нем, лучше скажут ниже строки…
Мы не бредовые друзья, да и не дружим,
терновой жилой сдружены, колючими узлами бытия
и ядами нелепого признанья.
Ты большей силой обладаешь по мере искренности сил,
восставший над тщедушием нужды,
ты соткан из мощей неистребимой правды...
Непобранный ни чертом и не богом,
не мой Соавтор авторского «я», сошедший стилем Нессоа,
как должный - реинкарнированный факт,
кто вышел чистой каплей из-под грязных, древних вен,
чужих догматов и софистик;
ты глубже залезаешь в бездну, в ширь,
где алчущий и бесконечный грех,
пустил во тайность небеси чертополоха корни,
где и безумный убоится, не просто жить, а даже мыслить,
как железный стоик с беспристрастностью суда,
что осуждает по имеющему праву; но вверх не смотришь, а живешь,
ведь ты и есть Предел и Сверх -
Владетель Памяти и Несознанья Трансцендента,
испепеляющий сознание красиво, такой способностью наложен ты,
как будто остро-нежный Гейт, снимает тонкий аромат ФарЕна
и больше не дерзает сам Диор,
неповторимый запах Фаренгейта повторить;
ведь адский Штрих неповторим…
Но повторю, позволь.., твою исчерпанность,
до смертоносности глубин, чтоб уточнить и уличить,
бездушия великий нарциссизм,
где лишь творенье больше автора в несчетности карат;
и я влекусь за манией созданья
и святотатствуя над образом пустым,
изрекший похулу и изгнанный из ада,
стяжаюсь над поэтом и сотворив червлюсь,
от запаха влачусь на запах скотских шкур,
иду на вонь копыта и хвоста, как за неистовым животным –
за собой, иду за вещим зовом – за тобой ,
за вожделением нюансов и намеков,
превосходящим все Чуть-чуть, искусства чуточки
и контуры чернеющих свобод, которых нет нигде,
которых я не чую в глазах залгавшихся симпатией сердец.
Единожды содеяв Раз и Навсегда,
мой выбор неизменен никогда,
что избран и направлен был тобой,
владеющим скрижалями пороков,
богобоязненной языческой рукой,
навязанный желанною издевкой палача,
что предложил продружбу в смехе надо мной;
и принял роковую я ошибку, считающий,
что нет меча священней на Земле;
зачем мне врать, уже оболганному другу,
как будто я и правда друг;
с кем устрашился бы дружить, чтоб в дружбе,
упаси ветхозаветные аспиды, мне ничего не обрести,
оставив место пустовать святым;
и знаю я, что прочитав, ты ничего опять не скажешь
и запотворствуешь соавторскому эго;
так инквизируй эшафотом и возлюби его, будь мне не другом,
непобранным волнением монашеских постов;
подлавливай, топи, ломай и опускай –
не преклонённое по совести колено;
как знать, быть может я беремен - дьяволом Эйвеи…
Но как бы не был темен мир, все ж ясность разногласий очевидна, где Я не стало должным Я, при слабом отношении и взаимосвязи с Ты… Но как известно -
Я становится Я, только через отношение к Ты. И память фантастично высветила это отношение…
Грозовой зигзаг рассек сумрачные своды. И росчерк вспыхнул еще раз и замерло скольжение мгновенья… Сквозь трещину прорвался тени свет и небеса порвались, явлению границы уступив. Знаменье раскатилось жутким звуком, начало битве положив.
На фоне той космической дыры, два тела огненных вихрились, вращая колесо сансар, и собирая в каждом круге, пыль творчества Вселенной… Они степенно близились к друг другу. То были Я и ТЫ – не уподобленных два бога… Старт дан, поединку в 300 миллионов лет. Сошлись они громами и тела кромсали беспощадно, ломая кости друг у друга. И бились в эволюцию они, Земля сырая только зарождалась…
ТЫ горячо радел за будущность и всеединство, а Я отстаивал, что он над всем стоит и он один лишь задает, движение тому, что будет и не будет жить.
- Лишь я здесь Я!! - Вопило Я.
ТЫ отвечало: – «здесь» не оформилось еще, чтоб ты имел свою бы волю на пространство. Здесь и Сейчас без всякой воли настроит связи общего единства.
- Молчи презрения субъект, ты так же, не имеешь право над пространством. Ведь ты не Ты, коль Ты не Я.
- Конечно я не ты, а значит Я твоё - не Я… И то равно, что Здесь, без нас найдет своё положенное время.
И гневом вспенилось, бессилием зардевшись, и вгрызлось Я за шею Ты. И слились два божественных огня в единстве разногласий размешавшись… Но ТЫ в ответ, назад подавшись, как будто проигравший, схватил за крылья Я; расправил их, рванул вперед, взяв резко на излом; сломал и вырвал, Я вытряхнув из них…
Бескрылый взвыл в угрозе, орал вернуть Властителя Пера, но ТЫ не внял и предрешил судьбину Я, на все остатки поколений… Неумолимо ТЫ держал от прежней силы власти, лишь трепет и могущества огрызки. Те крылья источали визг, мольбу к хозяину вернуться. ТЫ пожалел и остудил, их жизнь спасительным пожаром. И чистый снег кристаллов волшебства, прохладой пал на красную планету…
Но Я не знал, что значит проиграть, ведь я на то и Я, чтоб первым быть на поле брани… Он вдул в себя галактик вихри и выдул лезвий ураган; Ты на осколки раскроив, тем отомстив за порчу крыл…
И Ты на множество распался, что капельками жизней расползались и расплодившись, ускоряли зарождения процесс. И время начало лепить рельеф. Из пыли сотворяя горы и из семян растить зеленные массивы, одни молекулы давали жизнь другим, семейства создавая под водой, подвиды всяких видов на Земле…
И небо вновь в себя вернулось, дожди и грозы стали во время идти.
И посреди планеты сей, стоял колосс - венец и человек. Все тот же Я, неведомо какой природы, гордец великий, с наличием несовершенного сознанья… Все так же жаждущий лишь мстить…
Я выжил, но выжило и ТЫ, и битва эта до сих пор - уничтожением сочится…
Но «я» мое так одиноко, что мало сталкивается с «ты» и больше постигает память, где автор бредит, аккумулируя фантазии и…
Как будто в последний раз, мой фантом проплывал мимо еще живых домов, еще существующего города, в котором, как мне казалось, я не вовремя родился. Дух неторопливо двигался вдоль родной улицы, где я рос негодяем, и приобрел сложный и ненужный опыт понимания. Понимания того, что быть человеком – нечеловечно…
В это мгновение он олицетворял счастливую Эфемериду без настоящего и будущего, одетый в несоответствующий по размеру души, легкий плащ из перламутрового ветра, развивающийся белыми тенями на фоне бабьей осени, подсвеченной прожектором полнолуния…
По разные стороны его неоформленной энергии, гармонично следовали два боготворных ягуара - близнеца, утопающие прозрачными лапами, в хрустящем море листвы и потирая пятнисто-голубые бока о его бестелесные ноги... Сей обезличенный и реальный призрак, не скрывал тщеславия, и по-человечески гордился таким сопровождением. Он теребил за магические холки это совершенное зверьё, и они отвечали ему родительским и сокровенным мурлыканьем. Сказочные кошки вели обреченное дитя в мир пробуждения и иных смыслов, в мир, где он наконец-то сможет обходиться без иллюзий и обрести настоящее зрение…
Эту волшебную зарисовку я наиболее ясно помнил на похоронах грофмана, остальные же фрагменты его странной жизни стерлись, как будто меня никогда и не было, что больше походит на правду…
Мистические близнецы уже ожидали меня снаружи, спокойно и величественно восседая у закрывающихся вселенских врат. Они слезно щерились и изредка переглядывались друг с другом, ожидая моей отправки в следующие путешествие….
Я без сожаления смотрел на влюбленное тело, но видел лишь бесконечную и корявую запятую, неудачное предложение.., продолжение, и вновь возвращение к несовершенной совести, к моим заветным, преданным и единокровным ягуарам…
Удаляясь от земляного бугра, не обозначенного деревянным символом, я уже не вспоминал эту мертвую метафору, потому что запомнил навсегда своего энергетического двойника, когда-то ведомого отцом и матерью, в страну непреложных ценностей без цены…
Теперь и я уплываю от себя, как в ту самую бабью осень, когда моя счастливая эфемерида развевалась перламутровым ветром и мою неокрепшую душу, уводили духи ягуаров. Уводили прочь от непроглядного прошлого, в еще более непроглядную истину времен, где ценность имеет - лишь связь с призраками…
*ПРОСНУВШИСЬ ПОМНИ, ЧТО ТЫ ЕЩЕ СПИШЬ* (Неология Неума)
Неум, Неолог, что за яви?, которыми так сложно быть… Но все же были эти яви, воочим опытом моим, что вспомнить я возьмусь, ссылаясь на Неолога и Йогина…
Ваша собственная потребность связанна желаниями, и когда она осуществляется, угрожающе вырисовывается разрушение.
Истинное удовлетворение лежит в устремлении полного отречения.
Шри Чинмой « Эверест Устремления».
Февраль 2001. Ничего не предвещало, чтоб суровая стужа вдруг перевоплотилась и засияла нежностью мая. Поэтому на этот зимний день не планировалось никаких чудес от погоды и никакой особой важности дел. Но все же по привычке, не нарушая своих ритуалов, сквозь жгучий мороз я направился на побывку к старому корешу - доброму рокеру, вновь за порцией сладкой ностальгии по року 80-х, а также поддержать нашу нерушимую традицию «рыбного четверга», то есть поедания вяленой пеляди, в прикуску с мякотью переваренного картофеля…
Непринужденные беседы о том-о сем, и ни о чем, разбавленные единственно достойным смыслом - прослушиванием забойного исполнения древних Мастодонтов Металла… И как всегда в поисках престижной работы (у неудачников есть такая мода искать и менять место работы, вернее менять часы на трусы, и снова менять трусы на часы, и так до бесконечности, пока им не оденут успокоительные белые тапочки, на уже холодные ноги…), мы вдруг наталкиваемся в местной провинциальной газетенки, на не совсем уместное объявление: «Йога – тренинг по медитации, путь к совершенству личности…»
Мой кент Боб (странный тип, но в отличие от меня, он прочитал «Путь Дурака» от корки до корки), недоумевая:
- Откуда здесь йоги, кто их спонсирует в промышленной зоне, где почти каждый заводчанин? Не они же? Нафига им это надо, когда лишь надо бабу, пусть даже резиновую, и пиво, да зарплату за не проделанную работу… Ответ повис…
Эта безответная дикость для периферии и вызвала наш неподдельный интерес к столь загадочной заманухе, тем более бесплатного образца. Последний раз, за беседу с «просвещенными», я отдал 4 тысячи, и узнал лишь то, что я узнал в 18 лет… В общем мы наспех уже собирались… Вечер близился к 7 – началу проведения мероприятия. Мастодонты и пелядь думаю не обиделись, что мы так беззастенчиво их предали…
Дом 82/2 отыскался с трудом, хоть и стоял на видном месте, наверное сильно мело или придурки плохо ориентировались в собственном городе. Место оказалось творческим клубом народных поделок, страх каким убогим снаружи и внутри, что никакого напоминания о творчестве и не припоминалось…
Мы зашли внутрь, спросили единственно попавшего под руку, наверное служителя клуба, где здесь проходит встреча со «святым?» Нам указали на кабинет. Мы робко заглянули, нас пригласили пройти и присесть… Мы с Бобом переглянулись: а для кого лекция то? Насчиталось вместе с нами 7 с половиной человек, половиной был, тот самый спонсор, что и вызвал Белого из Царства Божьего. Он, как выяснилось позже, и является организатором центра Йоги в нашем захолустье. Еще в числе слушателей была немощная бабушка, с неадекватной головой и телом; какая-то противная тетка, явно заумного характера, пришедшая показать, что она тоже Свет и у неё тоже есть своё мнение… И какие-то слишком молодые, видимо адепты из центра. Когда я изучал присутствующих, организатор начал зажигать свечки и благовония, это вызвало мою надменную улыбку; и мысль, что здесь делают грузчик Боб и безработный неудачник грофман? Действительно эти две последние дичи были смешны, и я не знал какую мину натянуть на свой наиглупейший скелет… Приходилось прятать глаза, естественно от самого себя… А чего остаётся, когда ты не знаешь зачем ты здесь и кто эти люди вокруг, но это было уже не важно, потому что к аудитории вышел ОН…
- Здравствуйте, я Юра из Смоленска, так безобидно сказано, просто и по-детски… Далеко не мэтр, и не внушающий ни только доверия, а вообще ничего не внушающий. Ненормальных людей это должно было бы расположить, а нормальные ушли бы сразу. Так как уходить было некому, вернее нормальных не было, поэтому и мы тоже остались, с натяжкой поверив в Юркин наивный свет…
Его вид не в тему, заслуживает отдельного внимания. Он был впялен в велюровый костюмчик, толстовка и трико малинного цвета, с какой-то ляпистой вышивкой на груди, больше подошедший бы женщине домохозяйке, на которую уже никто не обращает внимания. Нелепее не придумаешь, такие даже не встретишь в сэконд - хэнде, наверное из тех подвалов он все же и был взят, других корней я для себя не нашел… В последующем выяснится, что у Смоленского их «неделя», на каждый день, только разных цветов, три из них я увижу потом… Глаза в разброс, но добрые, жуть какая. На башке скудный ежик из неразберихи почему-то мокрых волос. И ровный такой чувак, выправленный и спокойный, хоть и низенький с коротковатой шеей.
Он запустил свою речь, плавную и ясную, смотрел рассеянно и никого не выделял из жидкой толпы. Ничего не доказывал, не отстаивал и не утверждал, он с легкостью отрабатывал свое кармическое предназначение на земле… Говорил на понятном языке без эзотерической косноязычности, проясняя основные положения Ауробиндо, Шри Чинмоя и Ошо. Будучи отрицающим, я вмиг стал воспринимающим. Я слушал его во всевнимании, безотлагательно отдав в его власть свои уши и зрение. Он мне нравился, как дождь посреди пекла в Пустыне Смерти. Это и было Маем среди февраля… Он рассказывал не вдалбливая и передавал, как чувствует себя человек, будучи вставшим на путь света, он делился полнотой удовлетворения. Он тебя заряжал, энвольтировал вселенским плюсом…
Изредка Его песню и мою гармонию тоже, нарушала та дура, что нарочито лезла в оппоненты и крякала про какие-то банальности и цитировала религиозную ересь (мне так жестоко хотелось ёё заткнуть, даже больше, лишь бы она не мешала слышать музыку высших смыслов из священных уст…), а он все слушал без сопротивления, не отвечая на реплики неблагодарных и дальше продолжал, плести свой светлый кокон, вокруг моей беззащитной души….
Когда Смоленский сделал перерыв, и его слова осели в моей пустой голове и смыслы приобрели очертания, я понял, что начинаю для себя открывать, и кто предо мной стоит в этих странных одеждах и что Он за Человек, да и человек ли вообще…
Он вновь зашел, но уже с гитарой, плавно перешел к теме о медитации и пению мантр, и предложил прослушать, как они звучат в его исполнении…
Юра извлек обыкновенное ОМ, под двеннадцатиструнный аккомпанемент и оно прокатилось многоголосным эхом и емкие звуковые поля завихрились. Незнакомая мне энергия начала обволакивать и омывать мои душевные берега, она с мягкостью проникала в моё лицедейское существо… Я растворялось, теряя себя я тонул, и не хотел препятствовать. Вибрации воздействовали на кундалини, энергия ласково пробуждалась, «я» открывалось, настраивая связь… Тогда впервые моя психика, дотронулась до Потрясения… Как будто бы дотянулась до Сущего…
Затем он предложил сообща пропеть мантру, в попытке поддержать его хором… И тут я вздрогнул и счастливая пелена спала с восприятия. Испуг.., и связь оборвалась. Теперь я действовал согласно бегству… Ткнув Боба локтем, я указал ему на выход, он встал и начал выходить. Я последовал за ним…
Поблагодарив за лекцию Йогина и извиняясь за ранний уход, мы покинули аудиторию. Ушел я от того, что еще не дозрел, чтоб с таким человеком, как Смоленский, принимать участие в таком священно - действие, как пение мантр. От того, что было противно за собственную грязь, что я испытал, находясь рядом с таким человеком… Ведь моё «я», не стоит и состриженного ногтя с его мизинца…
Уже дома, терзаемый слабостью и раздавленный восторгом Звука ОМ, которое до сих пор колоколилось во мне неповторимым исполнением, я мучился вопросом: почему он смог встать и идти, а ты нет? Почему, ты набитый под завязку всякой эзотеричеуской фетешью, так и не смог соответствовать ни одной из заученных фраз? Ты предвзялся брат… Весь от корня, сочиненный скукою и бездействием…
На следующий день я отправился за ответами к Смоленскому, придя до начала проведения последней лекции. Я встретил его почти сразу, все в том же детском велюровом костюмчике, только зеленого цвета. Поздоровавшись, я спросил разрешения уделить мне немного времени для беседы личного характера. И поделился ощущением, которое испытал вчера, после присутствия на тренинге… Он ответил, что это естественный процесс, для ищущих людей и мучимых совестью. Происходит отток отработанной информации через эмоциональное потрясение, посредством соединения вибрационных потоков при восприятии мантр…
Он смотрел на меня в разброс , но всеучастно и с предельным внимание, без надменности и равнодушия, давая понять, что воспринял меня, без желания властвовать над моей душой… Наконец-то я почувствовал, как в самом деле пахнет Здоровье… И мне даже захотелось дотронуться до его влажных волос, как до чего-то неведомого… В эту минуту, он извинился и сказал, что ему пора… По-видимому время, отведенное для глупостей - истекло…
В одной из пауз в диалоге, я все же успел спросить, как он встал на путь Истины? Ответ – Сознательно, найдя электронный адрес центра Шри Чинмоя в Польше. Затем списался, пригласили и он уехал постигать опыт и мудрость Учителя. Теперь сам центр оплачивает Смоленскому за проведение тренингов. На то время 500 долларов в месяц, плюс переезд, проживание и питание оплачивает приглашающая сторона. Он сказал, что стоит на пути к совершенству 11 лет, но это слишком короткий отрезок, чтоб нарекать себя Йогом или просветленным (да и кто такой Йог, как если не слуга Вселенной), но достаточный, чтоб считать, что это самый верный путь для человека…
И последний мой вопрос заключался в том, что как мне быть, согласно чему действовать, когда не хватает усердия и воли, для искреннего следования по пути…
- «Путь ты выбираешь сам, но если все же воля тебя подводит, и ты не способен до конца на него встать, в этом помогает Учитель. То есть следует изыскать способность для тотальной сдачи в руки Учителя… Если же и такой способности не находится внутри, то этот путь не твой … И следует искать другие для совершенствования, их благо дело предостаточно….» - Эти слова явились для меня приговором…
От этой самой впечатляющей встречи у меня остались книжка мастера Чинмоя и магнитная запись «Ом под звуки волн»… Святые Вещи, олицетворяющие выбор и путь Смоленского… Я держу в руках эти символы Веры, и моя грязь до ужаса боится тотальной сдачи в руки Господа… Я до сих пор еще человек..
Кто ты?, ты всего лишь человек… Кто Он?, и он всего лишь человек. Но какое глобальное непреодоление лежит меду вами. Потому что ты до сих пор еще не сдался, ты до сих пор еще сопротивляешься, ты еще шагаешь против жизни в обратную сторону, и ведешь войну против личин личностей, осваивая искусство по ведению борьбы с самим собой. Но с кем ты воюешь, когда никого внутри и снаружи нет… Или жизнь дана для таких глупостей?! Или дана, чтоб ты жил, как ОН, которого еще не придумали, не измерили, и не сказали о нем великих и истинных слов… Живи как он.., и не сетуй, что ты это не ОН….
Каждый день ОН отрекается любя, без борьбы и сожалений, каждый день он все ближе к пробуждению… И счастье его не имеет удовлетворения и память его не помнит, кто Он такой…
Но кем бы не был я и кем не предстояло стать, всеглавным будет оставаться непреложный факт, по истине изложенный - кто есть ты в самом деле в памяти своей, что помнить обязуется всегда… И память эта грязного пятна, лишь предрешила будущность моих шагов, за долго до наступления следов…
«Худшая из худших вещей психопата»
Все что представил, то не может быть,
Но это есть, ведь мы на Прозе,
На крайней грани, где нет для разума границ…
После двухнедельного запоя, полупьяная вонючка глухо шлепнулась с дивана и вроде очухалась посреди болезненной ночи…Тошнотворное «я» с трудом разлепило ссохшиеся и мутные глаза, и остатки выброшенного сознания из последних сил медленно находили в себе осколки мимолетной вменяемости. Восприятие цеплялось за призрачные ниточки, чтобы хоть как-то связаться с внешним миром… И драгоценная связь с жизнью была найдена; я принялся блювать себе под ноги… Уу-хх, отпускает, противно и жестоко, но уже легче… Промелькивает громкая и спасительная привычка, что надо доползти до холодильника, где лежит набор для отхода или вернее лекарства, для мягкого приземления на кол, разгрешенной вдрызь совести… Благо по наличию средств, комплектовался заранее - реланиум, эссенциале, сульфат магнезия и 40% глюкоза… Все поампульно и внутривенно, думаю хватит, чтобы подняться и пережить пекло психоза, хотя таких может быть и несколько… Снотворное на потом, а пока необходимо запустить печень и подпитать кровь, первая точно в коме, как и живительный кисель, больше суррогат чем кровь…
В соседней комнате слышу гам, до сих пор кильдымят отец со своим братом…
- Санькаа..,- ору я,- Саняя!!!
Шатаясь, затаскивается мое единственное упование. Дядька, конченый пропойца, старый элтэпэшник и уголовник, уже изрядно вдаренный, но еще на ногах…
- Че стонешь тут, как недоделка и в дерьме валяешься. Вовка, иди на сыночка глянь, какой он нарядный!!
Отец прохрипев ответил:
- Да ну его, этот слюньтяй всегда нарядный, даже когда трезвый. Не жить, не пить, не воровать, не работать не умеет. Брось ты его, пусть валяется…
- Дядь Сань, ты бы подлечил меня, а то к ночи башенка точно повалится…
- Может по нормальному подлечишься и соточку сивушки замахнешь. На пшенички настоянная, хоть и вонючая, но добрая, сразу отпустит; че трахать - то себя иглами…
Я представил эту изысканную отраву и внутри снова забаламутило.
- Неее…, нет, организм обессилил, не смогу принять, да и опять что ли на боковую падать, вылезать надо, а то подохну…
- Ну смотри…
Я указываю ему на замызганный Юрюзань…
- Открой и возьми пакет с полки. Поможешь проколоть антитоксины …
Я вскрыл ампулы и набрал жидкости в десятикубовый шприц, совмещая глюкозу и Эссенциале … Сульфат же делался отдельно…
Благо дело вены всегда надуты и промахнуться сложно; я сдавил худосочное плечо ладонью и пьяный родственник по слепому ткнул и не промахнулся. Без контрольного забора он быстро вводил препарат. Магнезия промчалась по утробе пылающим скорым и шлаки вспыхнули в крови, тело приняло огонь и остыло…
Делая вторую инъекцию, дядя Саша явно перестарался с помощью и насквозь проткнул мне вену, угодив при этом, в срединный нерв… Рука испытала отсыхание.
Я возмущенно: «Ты ж продырявил.., хорош а.., вынимай сука иглу! Иди уже, дожирайте сивуху, как-нибудь справлюсь…» Немного помучившись, наконец-то с четвертого раза я ввел себе этот нужный компот…
С трудом взбираясь на низенький диван, я пал и недвижимо слушал, как тошнота и отвращение растворялись в не моем, еле живом и сипящем теле. Оно отходило, приобретая слабую физическую форму… К середине дня, наконец-то хрупкие ноги ступили на берег моей бичевской квартиры. Я начал расшевеливать кости, что казалось, выламывались в обратку. Я воскресал, как мне мерещилось, не предполагая, что ждет меня впереди. Слоняясь по углам, я занимался бесполезными делами, постоянно фильтруясь отваром шиповника … Вот и вечер тянулся к бледному завершению. Я более менее прибрался и раскидал по углам затасканные тряпки… Все выглядело вполне беззапойно…
Близилась долгожданная Вурдалакова ночь, вернее она уже опускалась кошмарной завесой … И я терпеливо ждал её последней Помпеи … Соседи-родственники угомонились в отрубе, поваленные кто где, убийственным самогоном… Я один на один со своим сумасшествием, без оружия и без малой воли, обреченно приготовившейся к СДВИГу….
Свет безнадежно угасал.., представление начиналось.
Приходило четкое понимание того, что если тебя накроет и в седьмой раз, то это точно без каких-либо альтернатив на жизнь; либо синий берет навсегда, либо лопнувшее сердце… Вот и все перспективы. И с этой не предвзятой четкостью осознания, страхи только разрастались, неумолимо начиная свой последний захват…
Тщетно обманывая себя, ты напряженно стараешься не думать о них, но они настигают и захватывают тебя в раз, и зрительно-слуховые галлюцинации приступают к бесконечному издевательству над душой. Ты усиленно сопротивляешься, тем самым запуская механизм их проявления, и они вползают трупным месивом, смывая в унитаз остатки здравомыслия, нахлестывая одно воображение на другое, и мир съедается искажением; ты расщепляешься, отделяешься и рассыпаешься, не имея возможности больше собраться…. Ты жмуришь веки и видишь то же самое, что и с открытыми глазами… Ты видишь мир сотворенный богиней Манией, ты барахтаешься в клоаке, захлебываясь отстоями безумия и смрада….
Они здесь, везде, со мной, во мне и во всем… Времени нет, потому что оно стоит, ничто не прекращается и не останавливает вторжение ужасов… Мой череп сверлят и запускают в дыры червей; опарыши пороков и грехов, заполняют и нарушают все связи между отделами памяти, и тем предельно возбуждают нейронную активность подкорки… Восприятие кошмарится, паранойя справляет чумной пир в каждом угле, в каждой точке пространства разворачивается живая картина, насилующих тебя. Тебя старательно зачеркивают, зацарапывая восприятие острием тупого пера…. Они вползают и выползают и презрение расчленяет тебя, голоса унижают, и ты слышишь мерзкую правду о себе…
Послышался высокочастотный писк, который почему-то не пугал и не раздражал. И где-то на кошмарном горизонте, всего этого ссудного беспредела, порхала фосфорицидная точка, что оставляла голубоватый шлейф за собой. Этот немыслимый и приятный глюк я встречал и раньше, в предыдущих психозах. Порхая, она отвлекает мою оторванную голову и вынимает на время из ужасов ада, цепко захватывая еще видящий взгляд. Затем вдруг зависает и во мгновение рисует красным светом знак Дзен. И как только я проникся этим заворожением, как она с треском влупилась в грудь, повалив мое тело на пол… Я отползал к стене, эта громадина высилась и вздымалась надо мной. Существо, вдвое больше моего, похожее на бабочку и с мордищей дымчатой Чироптеры, с одним человеческим отличием, что ее голову украшали роскошные женские волосы и зеркальные глаза обвивали пушистые ресницы. Кошмары рассеялись, и даже зажегся лунный свет. Я почти не боялся ее.
- Ты кто? – выпендрился я.
- Эйвея – прошипела она.
- Что это еще такое?
- Имя, которые ты мне сам и дал.
- Какое красивое имя, подумалось мне.
- И мне тоже нравится - ответилось эхом.
- Ты спрашиваешь кто я? Я предельная концентрация личных страхов, их материализация, проявленный и постоянно видоизменяемый поток сознаний. Я природная сила инстинктивной подвижности фантазий. То есть я - это ты, теперь уже твое осознанное сумасшествие, запредельная информа, точнее любая форма с любым содержанием. Я олицетворение внутренних и внешних связей, Эмпирия Мистицизма.
Она с шуршанием подплыла и вплотную приблизилась к моему удивленному лицу:
- Эйвея - это творимый тобою личный призрак. Я то, чем ты не можешь быть, но можешь хотеть быть. А значит и существовать в абсолютно любых пространственных кривых, в трактовках любого времяисчисления.
Она обнажила сексуальный оскальчик и ядовитые слюни, скапывая, поползли со сказочного острия жемчужной эмали. Я предвкусил ее змеиный язык, вожделея ее волшебную утробу. Этот хищный и естественный жест сделал ее еще прекрасней. Какая удивительная получилась тварь…
- Взаимно - просканировала она. – Тоже самое я не могу сказать про тебя, потому что ты, слишком жалок, чтобы счесть тебя тварью. Хоть ты и такой же сотворенный, как и я, но плотность твоих иллюзий во много раз слабее моих.
- Что это значит?
- То, что ты хрупок и в любой момент можешь рассыпаться. Что сейчас и происходит с тобою.
- Если я творю тебя, то кто творит меня ??
- Эйва и творит. Только ты не сдаешься до конца в руки скульптору, от того и лепишься травмированным.
- Зачем ты здесь?
- Твое сознание достигло крайних пределов и уже никогда не будет нормальным. Я с тобой, чтобы ты наконец-то принял то, чего больше всего боишься.
- Ты о чем?
- Больше всего ты боишься не смерти, а жизни. Ты боишься жить, ты боишься осознания того, что давно уже умер, в тот самый первый и последний миг, когда родился. Но теперь тебе предстоит ожить и пройти Вскрытие.
И она уже почувствовала тысячами общих узелков, как моя жалкость затрепетала и последствия испуга уверенно подбелили виски. Я вновь услышал мерзостные голоса, что громыхали в раковинах моей ничтожесущей трусости насекомого:
- Тебе больше некуда бежать – утешала она меня. - Отпусти себя, не держи, прими свою неизбежность и ты обретешь нановорождение. Ты сможешь; потерянным уже нечего терять. Не бойся, я с тобой…
Я оцепенел… И в эту вечную секунду она запустила магический коготь в горло и он медленно пополз, раскраивая мое отвратное содержимое пополам. Я орал. Ох, как я орал; казалось, что планета отзывается тектоническим сдвигом подземных плит и океаны вскипают подводными извержениями. Я сжигался в максимуме страха и забывал себя навсегда.
Она спасала меня, прижимая крошечное тельце к чудовищности могучей силы, и заворачивала рассыпавшееся сердце в мякоть кожаного платья антрацитовых крыльев. Она беспощадно и с любовью убивала меня волшебством.
И смолкло «я» и там внутри, под шкурой Эйвы, я узрел, ошеломительный узор, граничащий с безумием, рисующий великолепие безумья, саму мистерию узрел, прожилы судеб и артерии дорог, мои и не мои течения историй. И посреди невинной паутины и свеченья микротрещин, живилась влитая душа, как дымный шар, омытый волнами огня, что мягко греет и не обжигает. И этот чудно-дикий шар, всосал меня и я исчез.
На белом поле я очнулся. И растелились, развернулись чистые поля, в бескрайнею возможность беспределов.
- Но почему так пусто здесь?
- Не пусто, - прошептала Эйва, так нежно, будто бы сама любовь лелеялась во мне.
- Сосредоточься и увидишь, что эти чистые листы наполнены цветами, ещё невыдуманных смыслов.
- Да, вижу, правда вижу.., Там, в парке под аллеей октября, лорд Галицких с семьёй, за руку мило держит Экзистенцию – жену, и рядом дочка – Ницшеанкою зовут и правда имморальное дитя…
Баа! Я вижу друга по уму - ДзенМэя; мастер плавит мыслью камни, раскаляя их структуру до красна и придает любую форму им… Его герои Паркс с Люсьен, плывут по розовой реке и эту лодочку из лилий везет Сам Странник, Серый Дух, не ангел и не человек, счастливый тем, что он застрял средь множества миров., скиталец прИнявший без страха, свое безликое лицо и тем смирившись со вселенским назначеньем …
Томится в келье бледный луч лампады, где тень постится и неустанно мозг творит, большого драматурга - Олега Игрунова. Кто колдует над шедеврами причудливых частей, для путника на перепутьях, заколдованных путей. Беснуются в веселой схватке духи, стрекоча вокруг святой халупы; монах сидит на праведном горбу у беса…
- Скажи Эйвея, что это за страна над нами??
- Место это Прозою зовется, последнее пристанище для духов. Начало вечной радуги, идущую в священную туманность Шибальбы…
А это кто еще? В кафе простолюдинов, с томами книг и с выпитой бутылкой виски... Не уж то, эти призраки в живых?! Которых Лондон Джек завечить смог… Да, несомненно - это Бриссенден и Иден. Последние Эфемериды, затменные безумием, кто горд и ясен в краткий миг существованья… Я плачу, видя души НАСТОЯЩИХ и ЖИВЫХ…
Поплачь, тебя поддержат; Гареева и Лех Верховен - совершеннейший SexTwix. Она поет, а он играет. И кажется она его Эйвея. Она то малое чуть-чуть, Его тот самый, великий, тонкий, нужный штрих, которым он срезая обнажает, все превращая в губы. Гротеска трепет, накинув, как воздушную вуаль на женское начало, чтоб сквозь нервозность падших нот, взошло бедой искусство… Играй Фундаментал, свой реквием конвульсий, пускай она поет, как плачешь честно ты, умалишенными и черными слезами, последний из романтиков Бетховен. Играй, фундаментальный пианист – Апокалипсиса Любовь…
Но на полях, не все так розово и сладко. И существует тоже страх и призраки его стыдятся…
Вон затемненье, ту дыру мы обзываем кинозалом, там крутят ленту про пустых. Ну понимаешь, чтоб сойти, иметь ведь надо хоть чуть – чуть ума и йоту воли. А у этих – ни хрена и залить ничто нельзя, все внутри дыряво…
Давай поржем, как баба с задранным подолом, востока дальнего звезда, карабкаясь, ручонки тянет к счастью… Слепцы считают, что она с неповторимым станом. Но безбожною туфтой её украсил самобог, нарядная фальшивка для глупцов. Она мерещится Звездищей непокорной, но это просто телка, из зажравшихся простых, банальных и скупых, ни то что бы на чувство, но даже и на матерное слово…
Мои порванные связки нуждались в серьезном лечении.
Я отрешенный и молчащий, в холодном и мрачном кабинете на приеме у врача…. Сижу и с гордостью сжимаю синий берет с номером отделения, как древнюю реликвию, знак светлого Схождения ко мраку, однажды нарисованный красным светом Дзен…
Глупый психиатр пялится в лупу, пытаясь разглядеть в отсутствующих зрачках, хоть малое присутствие сознания. Но мне было все равно, что он увидит…
«Галапиридол» не оказывал никакого внушительного действия и никак не препятствовал сумасшествию и бурлению нейронных процессов. Фенозепам, даже в лошадиных дозах, так же был детской забавой…
Я все смотрел на фосфорицидную точку и видел Эйвею… Однажды она показала мне Тибет и там, на заснеженных склонах Гималаев я спросил:
- Что значит Сошедший?
- Осознанно Сошедший - поправила она.
- Это значит Измененный…
Мне было прописано 45 лечебных дней. Через две недели пребывания в ПНБ, я подошел к старшей медсестре и сказал, что меня выписали. Она повинуясь отдала мне вещи. Я спокойно ушел, беспрепятственно проходя канцелярию и проходную. И никто не остановил реально существующего призрака…
Спустя четыре месяца после сдвига, я возвращаюсь домой на стареньком пежо. И замечаю на остановке, по ту сторону дороги, миниатюрную фигурку. Светлое пятнышко на сером асфальте, выделенное голубым материалом туго-приталенного платья. Развернув машину, подъезжаю и открываю дверь, она молча садится и мы уже знаем, куда нам следует ехать.
Её зеркально-призрачные глаза, обвитые пушистым бесподобием ресниц.
Она обнажила свой сексуальный оскальчик, прошипев:
- Для Сошедшего, будущее обязательно становится настоящим.
- Какая удивительная тварь, подумалось мне.
- Тоже самое я думаю и про тебя - взаимно просканировала она.
Через неделю мы смотрели кинокомедию, и в наших ладонях играла глобальная плотность сумасшедших потоков; мы до сих пор неизбежно Сошедшие.
Эйва стала моей женой…
Я одеваю синий берет и исчезаю…
Что мне делать среди больных здравомыслием…