…И жили люди в добре и согласии, и постигали устройство этого мира, и град был великий – Троя*. И правили им двенадцать правителей-мудрецов, превосходящих качествами своими всех людей на Земле. Одного из правителей звали Мунон, и женат он был на дочери Приама по имени Троан. Их сына Трора мы зовём Тором – сильного, красивого и непобедимого. Он совершил много великих подвигов, одолел всех берсерков и великанов, а в северной части света повстречал прекрасную прорицательницу Сибиллу – мы зовём её Сив – и женился на ней. И потомка Тора в шестнадцатом колене звали Волен – а мы зовём его Один.
* Которая будет найдена в Малой Азии археологом Шлиманом много веков спустя; а потом выяснится, что там несколько городов, один на другом и один другого древнее... город хранит уйму загадок.
И было пророчество Одину и его жене, что имя его будет прославлено в северной части света, а потому взял он с собой жену и много лучших людей и туда отправился, куда предписано свыше. И где бы ни пролегал путь их, везде их прославляли и принимали скорее за богов, чем за людей. И пришли они в страну саксов, где Один оставил конунгом* сына своего Веглега, а сына Бальдра оставил править землёй Вестфаль. Третий же сын Сиги поставлен был конунгом страны франков, а Один пошёл ещё севернее, и достиг земли, которая называлась Рёйдготланд. Сын его Скъёльд стал родоначальником датских конунгов, ибо Рёйдготланд мы знаем как Ютландию.
* Конунг – главный вождь, король в скандинавских странах.
И далее Один отправился в страну, что теперь зовётся Швецией, и тамошний конунг Гюльви принял его как бога и правителя, ибо видели люди, что красотою своей, силой и мудростью асы* превосходили их всех. И город был выстроен, названный Сигтуна, и законы там были назначены, как это было в Трое, и двенадцать управителей были поставлены во главе его, а сам Один пошёл с людьми ещё севернее, покуда путь им не преградило великое море. Сына своего Сэминга он поставил править этой страной, которая нынче зовётся Норвегией. А с собою Один взял сына Ингви, который был конунгом в Швеции, и от него пошёл род Инглингов. И асы брали себе жён во всех этих землях, и рождали сыновей, и настолько умножилось потомство их, что расселились они по всей северной части света…
* Асы – высшие скандинавские боги, возглавляемые Одином. Асам противопоставляются ваны – небольшое число богов плодородия, а также великаны, карлики и низшие женские божества.
Так повествует Пролог Младшей Эдды*. Один – глава пантеона скандинавских богов – пришёл на север с юга, из Трои. Потомок Тора, он и одного из сыновей своих нарёк Тором, и стал Тор богом-громовержцем со своим грозным огненным топором… Имена Одина и Тора мы привычно связываем с поистине самым горячим, бесстрашным и неугомонным племенем рода человеческого – с викингами, которых также называют норманнами.
* Младшая Эдда – собрание скандинавских мифов, записанное исландцем Снорри Стурлусоном в XIII веке.
Но происходят ли все викинги непосредственно от Одина и асов? Ведь земли, в которые пришли они во время своего великого северного похода, уже были населены людьми, у которых были даже свои конунги… И когда состоялся великий приход Одина в скандинавские земли?
Как бы то ни было, в V веке нашей эры римский историк Тацит писал о скандинавском народе – о свеарах – с которыми римский флот императора Августа столкнулся у полуострова Ютландия. Римляне были поражены дивной формой скандинавских кораблей – «нос спереди и нос сзади» – а также поняли, что имеют дело с неистовыми сребролюбцами, отважными воинами и отчаянными патриотами своей земли. Причём мирные земледельцы, постепенно превратившиеся в торговцев, неожиданно стали воинствующими викингами буквально в течение ста лет – примерно в конце VII века нашей эры.
Дух Одина, Тора и Фрея* овладел народом, населявшим скандинавские земли, и некому было сдержать их в своём стремлении к завоеванию и познанию мира. Ни один из северных народов не мог похвастать тем, что не подвергся их набегам, или тем, что сумел оказать беспокойным соседям достойный отпор. Бесстрашие и боевой фанатизм викингов стали легендой. Умереть в бою и занять своё достойное место в ряду предков, наслаждающихся прелестями волшебной Вальхаллы** – вот предел мечтаний истинного скандинавского воина. Один и Фрейя*** с радостью примут отважную душу, освобождённую от израненного тела, а потому не стоит щадить себя во имя счастья своего вольного народа. Смелость достигалась всей системой воспитания, упорными тренировками, постоянными драками, нескончаемыми боевыми походами, священными клятвами-ламентами, неимоверным количеством выпиваемого пива и поеданием мухоморов перед боем. Справедливости ради стоит отметить, что рыболовство, охота и земледелие почитались викингами ничуть не меньше, чем участие в очередной проверке благосостояния соседей, но истинный викинг всегда был воином и путешественником, которого зовут богатства и необычность дальних стран. Настоящий воин всегда с радостью сменит заступ на меч, а меховую шапку на стальной шлем. И – в путь! Кроме междоусобных стычек, викинги умудрились залить кровью всю Европу – от Кольского полуострова на востоке и до Гибралтара на западе, от Норвегии и Шотландии на севере и до самой Византии на юге, а вообще-то викинги-купцы сумели наследить даже в Багдаде.
* Фрей (Фрейр) – главный скандинавский бог земледелия и плодородия.
** Вальхалла (Вальгалла) – находящееся на небесах, в Асгарде, пристанище павших в бою храбрых воинов – эйнхериев. Вальхалла принадлежит Одину. Эйнхерии пируют, пьют неиссякаемое медовое молоко и едят неиссякающее мясо, развлекаются с женщинами-божествами – валькириями… словом, в блаженстве ждут грядущего конца света.
*** Фрейя – богиня, вместе с Одином принимающая умерших воинов в Вальхалле (но не его супруга! Супругу Одина зовут Фригг). Фрейя – сестра-близняшка Фрея и одновременно его жена, так как кровосмешение между богами викингов вовсе не возбраняется.
Здесь надо сказать, что обычно принято викингов называть викингами лишь тогда, когда они совершают свои набеги – во всех остальных случаях это норманны и скандинавы. Такое разделение вряд ли можно считать корректным. Как говорится, викинг – он и в Африке викинг, тем более что лихих рыжебородых северян побаивались даже там, на северо-западе Марокко.
Скандинавия – страна фиордов и труднодоступных скал, а значит, путешествовать вдоль неё лучше всего морем. В строительстве судов викинги весьма и весьма преуспели. Если первоначально это были длинные деревянные беспалубные лодки, приводившиеся в движение вёслами, то в эпоху своего расцвета викинги вышли в Атлантический океан, для чего их корабли стали шире и выше бортами, обзавелись палубой, бортовой защитой и прямыми парусами, поднимавшимися посредством рея на невысокой мачте. Это были кнорры – торговые суда, а также драккары, корабли-драконы, флотилии которых наводили ужас как в Лиссабоне, так и в Париже. Корабль стал для истинного викинга домом и кровом, и недаром ярлов* и конунгов (а равно и других знатных скандинавов) хоронили в собственном корабле, уложив рядом принесённых в жертву рабов и домашних животных, украшения и предметы быта, личное оружие – словом, всё необходимое для вольготной жизни в Вальхалле. Несмотря на то, что в Вальхалле настоящего викинга ждало несметное множество красивых женщин, в могилу воину непременно ложилась одна из девушек, а то и не одна. Чёткого представления о загробном мире у скандинавов не было, и поэтому они старались предусмотреть всё, что возможно – на всякий случай – причём даже тогда, когда на их землю пришло христианство. В мире викингов непостижимым образом уживались основы матриархата (например, женщина сама решала, за кем быть замужем и когда покинуть разочаровавшего супруга) и такие неожиданные для христиан вещи как, например, многожёнство.
* Ярл – знатный человек, наместник конунга.
Итак, о кораблях. Это были (во всяком случае, в интересующее нас время) довольно длинные лодки с наборным дубовым корпусом. Они имели киль, шпангоуты, стрингеры и кницы – то есть все основные детали, из которых положено делать корпус надёжного деревянного корабля. Дубовые бревна распускались радиально вдоль, и таким образом получались доски будущей обшивки. Их крепили железными или бронзовыми заклёпками. Нос с кормой действительно мало отличались и были загнуты кверху. На носу не редкостью были фигуры (головы) драконов, химер воронов и змеев, добавлявших боевого духа. Корабли были однопалубными; вдоль бортов из носа в корму шли одинарные ряды трёхфутовых круглых щитов, защищавших гребцов от стрел и дротиков противника. Примерно к 500-600 годам нашей эры появляется прямоугольный, порой почти квадратный парус, который крепился к рею и поднимался вместе с ним примитивным подобием ракс-бугеля* на вертикальной мачте. От падения мачту удерживали штаги и несколько пар вант, а на парусе уже применялась система рифления – одна-две полки риф-сезней, которыми можно было подвязать нижнюю шкаторину на случай шторма. Роль руля выполняло особое рулевое весло с широкой лопастью, находившееся в корме по правому борту. Корпуса кораблей конопатились, смолились и смазывались жиром для ходкости. Малая осадка позволяла драккарам буквально выезжать на берег, а грузоподъёмность и остойчивость были просто завидными. Вместимость драккара составляла тридцать-сорок человек. Это были почти идеальные для своего времени боевые корабли.
* Ракс-бугель – поднимаемое через блок кольцо, обёрнутое вокруг мачты. Кольцо имеет крюк, за который цепляют рей с парусом.
Существует норвежская традиция, согласно которой викинги пошли из тех мест, где стоит город Тронхёйм. И по сей день флаги пяти государств почти не отличаются друг от друга – только цветом: Дания, Финляндия, Швеция, Норвегия и Исландия справедливо считают себя государствами викингов, а исландский язык до сих пор является практически тем самым языком, на котором говорили потомки великих асов (другие скандинавские страны в значительной мере утеряли эту традицию, поскольку расположены не столь обособленно). Как уже было сказано, викинги были язычниками, имея трёх основных богов и целый рад второстепенных, причём боги эти считались вполне земными человеческими существами, имели право свободно расхаживать по норманнской земле и общаться как с людьми, так и мифическими великанами и троллями, без которых и Скандинавия не Скандинавия. Однако примерно вместе с парусом и заморскими купцами в северных землях начинают появляться носители иных вер – мусульмане и христиане. Если основы мусульманской веры у викингов вызывали откровенные насмешки (кроме, пожалуй, многожёнства), то христианство входило в этот дерзкий и вольнолюбивый народ вполне гармонично. Купец-викинг ради удачной сделки легко мог позволить осенить себя крестным знамением, а то и несколько раз подряд, и приезжие миссионеры-христиане особого отторжения не испытывали. В отличие от мусульман, христиане несли свою веру в массы весьма осторожно, стремясь не оскорбить действующих языческих богов, силой никого не крестили и потому цели своей вполне достигли. Другое дело, что христианство викингов имело довольно странный вид: изучение Евангелий и отправление христианских культов умудрялись уживаться с прежним поклонением Одину, Тору и прочим. Викинги с удовольствием почитали своих предков, как и сказано в Десяти христианских заповедях, но вот «не убий», «не прелюбодействуй», «не укради» и «не имей иных богов» их как будто совершенно не касалось. Монахи саксонских, франкских и английских земель рвали волосы на головах от отчаяния, завидев на горизонте флотилию боевых кораблей, на которых к берегу плыли здоровяки-головорезы с соломенного цвета волосами. Церковная утварь, распятия, инкрустированные золотом и серебром обложки священных Писаний – всё это интересовало уважающего себя викинга только с одной точки зрения: из какого материала всё это было сделано.
Если простой землепашец, заручившийся помощью Фрея, получал доход от своего земляного надела, то воин не имел иных источников существования, кроме как торговля награбленным. В Скандинавии не добывается серебро, но дефицита белого драгоценного металла викинги не испытывали никогда, потому что Один и Тор традиционно были богами-воинами, указывая своему народу путь к победе. Одетые в довольно примитивные кольчуги, вооружённые короткими обоюдоострыми одноручными мечами, копьями, луками и стрелами, воины-скандинавы были поистине ужасны в своём боевом порыве. Кроме перечисленного, знаменитым оружием викингов стали датские тяжёлые боевые топоры (реже – молоты).
При слове «викинг» воображение рисует нам свирепое бородатое лицо с голубыми глазами и соломенными патлами, торчащими из-под рогатого шлема. Это не вполне соответствует действительности. Шлемы викингов (по крайней мере, найденные при раскопках) никаких рогов не имеют. Они сделаны из железа или бронзы (реже – из стали нехитрого состава) и напоминают половинку яичной скорлупы без шишака, с накладкой-забралом для защиты глаз (или без таковой) и иногда с планкой, предохраняющей переносицу. Ряд шлемов имеет также боковые пластины, прикрывающие виски и даже скулы. Широкие полоски кольчуги могли защищать как лицо воина, так и его шею сзади и с боков – всё зависело от достатка бойца. Есть основания утверждать, что в ходу у скандинавских воинов также были конические островерхие шлемы, схожие с теми, что носили дружинники русских князей, но рога – это из области легенд и тех времён, когда эпоха викингов уже пошла на убыль.
Флотилии воинствующих конунгов и ярлов включали в себя десять-двадцать (а известны случаи – и пятьдесят, и сто) размалёванных драконами кораблей. Высаживаясь на предназначенном к разграблению побережье, викинги просто кромсали, рубили и вырезали всех подряд, не щадя абсолютно никого; забирали всё до последней безделушки и уходили на гружёных доверху драккарах к местам дележа добычи. Во многих случаях брались пленные – это и красавицы (понятно зачем), и знатные вельможи (с целью выкупа), и просто будущие рабы. Весьма часто викинги занимались банальным рэкетом, то есть взимали солидную плату за охрану поселений, городов и аббатств от самих себя (гораздо реже – от других викингов). Хвастаясь своей боевой славой, они оставляли рунические письмена во всех покорённых местах (например, в храме Святой Софии в нынешнем Стамбуле на мраморной балюстраде есть скандинавская надпись типа «здесь был такой-то», и даже имя до сих пор можно разобрать: Хальфдан).
А ещё это слово, прочно вошедшее во все языки цивилизованного мира – «берсерк». В английском оно означает «неистовый». В старо-скандинавском – «медвежья куртка». Это воин особого отряда, какие имел при себе каждый уважающий себя ярл или конунг. Берсерки, как правило, жили отдельно, носили меховые куртки из шкуры медведя и славились своей безудержной отвагой, изощрённым владением оружием, свирепостью и презрением к боли. Они дрались до последнего издыхания, не чувствуя ран, а запах собственной крови только подстёгивал ярость, сводя их с ума. Точнее говоря, во время боя берсерк находился в изменённом состоянии сознания (что достигалось целым комплексом средств) и только знай себе отчаянно рубил направо и налево, подчас даже своих. Ничего подобного противники викингов никогда и нигде не видели, и потому одно только слово «берсерк» вселяло в них трепет и ужас.
За всё время господства викингов в Европе им всего однажды был дан достойный отпор. Это сделали в 844 году мавры, когда флот из почти ста драккаров последовательно разграбил Хихон, Ла-Корунью, Лиссабон, Кадис и множество поселений на атлантическом побережье Марокко. Викинги поднялись вверх по реке до Севильи и разорили город дочиста, но мавры всё же сумели нанести ответный удар с помощью зажигательных снарядов и потопили тридцать кораблей. Эмир Абд-аль-Рахман II развесил захваченных в плен викингов на пальмах Севильи, а головы двухсот из них (в том числе и самого ярла) отослал в качестве приветствия своему соратнику в Марокко. Потерпевшие поражение викинги обменяли пленников-мусульман на провиант и право уйти восвояси, после чего пятнадцать лет не совали туда свой нос. Однако в 859 году датский сорвиголова Бьёрн Железный Бок отыгрался за неудачу: он заявился в Иберию с флотилией в шестьдесят два корабля, прошёл Гибралтар и вычистил как Марокко, так и южное побережье страны франков. Затем последовала Италия (в частности, викинги разорили Пизу), Греция и даже Египет…
А сейчас самое время поговорить о движении викингов в сторону американского материка.
Итак. Что такое наша Земля с точки зрения рядового норманна девятого столетия нашей эры?
Во-первых, она плоская.
Во-вторых, посреди Земли находится большой океан, возможно даже огромный, но размеров его никто не знает, ибо викинги всё больше путешествовали вдоль берегов.
В-третьих, сами берега. Суша довольно узкой полосой окружает весь океан, поэтому теоретически куда ни плыви – всё равно пристанешь к какому-нибудь берегу.
Согласимся: что-то рациональное и соответствующее реальности в этих представлениях всё же есть.
Такая география подвигала викингов на дальние плавания в направлении открытого моря – они легко достигали Англии, пересекая Северное море, они знали не только Оркнейские и Шетландские острова, но также и Фареры. Кроме того, к западу от Фарерских островов находился относительно большой остров, который приблизительно с 795 года начали уверенно заселять ирландские монахи и прочий люд. Что заставило именно монахов пуститься в опасное океанское плавание, до сих пор остаётся загадкой, но несомненно одно: среди них наверняка были скандинавы, которые отчаянно искали приключений и новые земли. Покуда их сородичи разбойничали на южных европейских и даже африканских берегах, они обращали свои взоры на север и запад, где, согласно их миропониманию, непременно должна была быть земля и где можно было бы поживиться (а возможно – и поселиться). Более того, судя по именам, дошедшим до нас в сагах, а также по обнаруженным в Исландии средневековым скелетам, скандинавские мореходы, отплывая из Ирландии и Шотландии, брали с собой кельтов (скорее всего, в качестве рабов). При попутном восточном ветре от Норвегии до Исландии ходу примерно неделя-полторы, а от Британии – вдвое меньше. Исландия представлялась тогда одним из Фарерских островов, и не попытать на ней счастья противоречило бы самому духу норманнов. История же приписывает открытие Исландии в 550 году монаху по имени Брендан.
Исландская «Книга поселений» («Landnamobok», начало XIII века) ничего не говорит об ирландских монахах, но повествует о том, как три норманнских мореплавателя примерно в одно время (около 860 года) и почти независимо друг от друга обнаружили себя в виду исландских берегов. Разумеется, Исландия тогда ещё не была Исландией – это был большой безымянный остров со множеством извилистых фиордов, зелёных холмов, странных огнедышащих гор, горячих родников и фантастически красивых водопадов, а также белоснежных ледников, лежащих на возвышенностях в глубине страны. Первого викинга звали Наддод, он был из Норвегии. Второй был швед Гардар Сваварссон. Обоих крепко потрепало штормом, как рассказывает сага, и оба нашли приют на пустынных исландских берегах. Гардар Сваварссон перезимовал и обследовал около семисот миль побережья, после чего вернулся домой. Его рассказы вскружили голову третьему викингу, норвежцу Равену Флоки, который вновь отправился на новую землю, но уже с конкретной целью основать поселение. Флоки избрал уютный фиорд на северо-западе острова, высадился на берег, но чересчур увлёкся охотой на морского зверя, совершенно позабыв о заготовке зимнего корма для с таким трудом завезённого сюда скота. В итоге зима подвела черту под надеждами Флоки: колонисты с трудом перенесли холода, весь скот пал, а остров вместе с фиордами был покрыт льдом и снегом почти до конца мая. Такое положение дел стало для Флоки неожиданностью. Он покинул остров, напоследок назвав его «Ледяной страной» («Iceland»), однако соплаватели не разделили его пессимизма, справедливо обвинив своего предводителя в недальновидности, и высказали мнение о пригодности острова к проживанию. С тех пор скандинавские переселенцы потянулись в Исландию сплошным потоком.
Но здесь у пытливого читателя неминуемо должен возникнуть вопрос: а как же ориентировались викинги в открытом море? И в самом деле, магнитной стрелки они не знали, а сухопутные приметы в океане малоприменимы... Как же узнать, где север, а где юг (выражаясь языком викингов, «норд» и «зёйд»)? Давайте попробуем решить эту проблему тем же путём, каким её решали отважные норманнские мореплаватели.
Прежде всего окажемся на суше и определим, где север, а где юг. Это несложно. Теперь возьмём плоскую дощечку в форме круга, диаметром фута полтора. Проведём на ней соответствующие линии «норд – зюйд» и «ост – вест», то есть разобьём круг на четыре части по сторонам света на манер обычного компаса. Можно даже нарисовать румбы, разделив круг на тридцать два равных сектора. В середину воткнём вертикальную палочку-шток в палец толщиной и в четверть фута длиной. И отложим работу до утра.
Как только взойдёт солнце, и палочка-шток начнет отбрасывать тень, сориентируем дощечку по сторонам света и станем каждые десять-пятнадцать минут отмечать положение конца тени. К заходу солнца получим симметричную кривую линию с северной стороны круга. Этого достаточно, теперь можем выходить в океан.
Оказавшись в океане и увидев солнце, достанем наш «прибор» и расположим его горизонтально, воткнём палочку-шток и будем поворачивать дощечку до тех пор, пока кончик тени от палочки не коснётся одной из двух возможных точек на нарисованной кривой (не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы отличить время до полудня от времени после полудня). Теперь мы с точностью около пяти или десяти градусов знаем, где норд, а где зюйд, но этого вполне достаточно, чтобы более-менее правильно вести свой корабль. Кроме того, мы ещё и время уточнили, поскольку наш прибор проградуирован также и в часах.
Этот способ имеет два неоспоримых недостатка: во-первых, Солнце может быть скрыто туманом или облаками, и это самое неприятное. Во-вторых, «прибор» будет «работать» только на одной определённой географической широте – на той, на которой мы его «проградуировали», и только в определённое время года. Что касается второго неудобства, то северо-западные пути викингов находятся на примерно одной широте, и ошибка будет невелика (мимо Исландии, а тем более Гренландии не промахнёшься). Кроме того, ничто не мешает заготовить несколько дощечек – например, на каждый месяц года. Что же до первого… хм, потому-то норманнские моряки и вызывают восхищение: в Северной Атлантике и по сей день плавать не сахар – с современными знаниями и хитрой электроникой – а уж тысячу девятьсот лет назад…
Определять направление в море с помощью звёзд ещё проще. Лишь бы они были видны.
Итак, переселенцы-скандинавы обосновались в Исландии, начали отхватывать себе лучшие участки земли, разводить скот, охотиться и строить дома. Надо сказать, их мало заботило, что деревьев на острове не так уж и много, а потому древесина вскоре стала дорогим дефицитом. Этот факт чуть позже сыграл свою роль в открытии Америки, а пока приглядимся к жизни и быту колонистов.
Исландские саги, как и «Книга поселений», были записаны через четыреста-пятьсот лет после описываемых в них событий, и вряд ли могут служить точным историческим источником. Но проведённые (и проводимые по сей день) археологические раскопки позволяют получить картину, которая может претендовать на звание правдивой. К примеру, саги говорят о первом поселении неподалеку от нынешнего Рейкьявика – его якобы основал норвежец Ингольф Арнеарсон примерно в 870 году. Однако радиоуглеродный анализ предметов, найденных в раскопках типичной скандинавской фермы на острове Хеймаэ (острова Вестманнаейяр у южного побережья Исландии), говорит о том, что её построили лет за двести до появления Ингольфа. С другой стороны, прямо в центре Рейкьявика, на улице Тьярнагата, под домом номер четыре при прокладке теплотрассы обнаружили остатки средневековой постройки, связанной с сельским хозяйством. Постройка относится к временам Ингольфа и Флоки. Там же найдено множество костей птиц (в том числе и вымершей большой гагарки), которые, несомненно, шли в пищу, покуда не научились бояться колонистов-охотников. Вполне вероятно, что поселенцы вели и промысел моржей, потому что моржовые клыки и кости в раскопках встречаются очень часто, а сегодня моржей в Исландии просто нет. Похоже, переселенцы весьма неразумно относились к хрупкому богатству новооткрытого края, исчерпав его запасы за каких-то двести-триста лет.
А вот чего было в достатке – так это земли. Сколько сумеешь обойти за день с факелом – всё твоё. Однако возникали многочисленные конфликты, и чтобы разрешать их, исландцы создали алль-тинг – первый в мире (а впоследствии и самый северный) парламент. Алль-тинг (All-Thingy – буквально: всеобщее собрание) созывался ежегодно в Тингведллире, в «долине тинга», километрах в пятидесяти от Рейкьявика, в первый раз это было в 930 году. Алль-тинг составляло тридцать шесть (позже сорок восемь) вождей-годоров («равных богам»), которые представляли своё поселение или род, точнее – местные тинги, «сельсоветы». Делегаты ставили свои палатки в красивой долине у реки с хрустальной водой, где заключали сделки, принимали законы, судили, обсуждали «положение в регионах»… В 1000 году алль-тинг с целью сокращения междоусобиц принял в Исландии христианство, а начиная с 1262 года, он уже заседал в «дымчатой бухте» – в Рейкьявике. Подход к гуманности законов был типично скандинавский: за воровство рубили голову или вешали, лентяя-раба можно было показательно изувечить, колдунов топили в болоте или забрасывали камнями... Многое зависело и от личности (вернее, кошелька) преступника. Приговор можно было смягчить возмещением ущерба или уплатой выкупа. Но самым жёстким наказанием (например, за убийство) считалось отречение от общества – навсегда или на определённый срок. Любой при встрече мог унизить или даже убить отверженного, да и сама по себе ссылка в суровых условиях «ледяного острова» резко уменьшало шансы изгнанника на дальнейшую жизнь, хотя и явилось ещё одним толчком для открытия Америки…
Вскоре исландские колонисты начали усердно торговать с остальным миром. На экспорт шли рыба, жир, шкуры, знаменитая и по сей день исландская шерсть, сыры… Исландские соколы очень ценились европейской и арабской знатью. Взамен исландцы требовали мёд, древесину, металл, смолу, муку и всё то, чего не могла дать эта красивая, удивительная но не богатая на природные ресурсы страна. Денег не чеканили – металл был крайне необходим для повседневных нужд. Но уж в чём преуспели исландцы к началу второго тысячелетия, так это в совершенно бездумном уничтожении даже того немногого, чем обладали: вырубали и без того редкие и низкие леса, нещадно эксплуатировали почву… Результаты эрозии колонисты ощутили довольно быстро, когда были вынуждены есть даже морских моллюсков, которыми раньше традиционно пренебрегали. Население к тому времени выросло до шести-десяти тысяч человек, лучшие участки земли давно были разобраны, а в семидесятых годах Х века и вовсе разразился великий голод. Несмотря на то, что люди сумели более-менее достойно перенести эти тяжёлые испытания (а доходило до того, что порой немощных и старых просто убивали, избавляясь от лишних ртов), кое-кто начал поговаривать о том, что где-то за океаном должны быть ещё земли. Например вот, некий мореход по имени Гуннбьёрн, сын Ульва Вороны, как-то раз шёл на Исландию из Норвегии, угодил в шторм и промахнулся мимо острова. Тем не менее, он всё же попал к суше: в двух-трёх днях пути (около четырёхсот пятидесяти миль) на запад он увидел неприветливые скалистые островки, местами покрытые снегом – позднее сага назовет их Гуннбьёрновыми островками (они лежат к востоку от нынешнего Ангмагссалика и ныне известны как шхеры Гуннбьёрна). Поняв, что это не Исландия, Гуннбьёрн Ульвссон не стал высаживаться на неизвестный берег, повернул назад и дошёл-таки до «ледяного острова»; тогда о его открытии узнали многие. Кроме того, находились люди, которые с высоких гор и ледников видели на западе какие-то далёкие горные вершины, размытые серым туманом. Было похоже, что бурная вода к западу от острова – это не открытый океан, а всего лишь пролив; впоследствии он будет назван Датским проливом. Кроме того, поговаривали о трёх исландцах, которые якобы даже перезимовали на неизвестном берегу. И здесь мы наконец-то подошли к рассказу об Эйрике Рыжем.
Эйрик Рыжий по национальности был норвежцем. Полное его имя – Эйрик Рауди Торвальдссон (или Турвальдссон); Рауди означает «рыжий»; свою кличку он получил за красно-рыжую огненную шевелюру и такую же бороду, что было удивительно даже для скандинавов. Внешность Эйрика вполне соответствовала его внутренней природе: он был знаменит своей вспыльчивостью и привычкой действовать без особо долгих раздумий. Впрочем, похоже, что это у него было наследственное. Его отец Торвальд, сын Асвальда, сына Ульва, сына Бычьего Торира являлся простым бондом – свободным, хотя и не знатным землевладельцем. Родился Эйрик приблизительно в 950 году и жил со своим папашей в Ядре на юго-западе Норвегии. Как уже говорилось, Эйрик был не тихоня, то и дело ввязывался во всякие стычки, которые для кого-то подчас кончались летально. До поры до времени всё сходило с рук, но как-то раз папаша Торвальд всерьёз заступился за сынка-задиру и в драке убил некоего согражданина, пользовавшегося внушительным весом в обществе; в результате их обоих из Норвегии попросили.
Здесь мы немного отвлечёмся и разъясним, как получаются скандинавские фамилии. Согласно древней традиции, ныне сохранившейся только в Исландии, дети всегда наследуют имя отца. Эйрик, сын Торвальда – Эйрик Торвальдссон; Ингрид, дочь Олафа – Ингрид Олафдоттир. Имена матерей не наследуются, и это идёт несколько вразрез с теми зачатками матриархата, которые были приняты в среде викингов. Впоследствии традиционных скандинавских имён стало просто не хватать: в одном и том же поселении можно было встретить, к примеру, семерых Харальдов Свенссонов. Чтобы их как-то различать, люди придумали ещё и приданные имена, а попросту – клички, прозвища. Вот и вошёл в историю Эйрик Торвальдссон под кличкой Рауди (или Рауда) – Эйрик Рыжий. Однако вернёмся к криминальной семейке.
Примерно в 970 году папаша Торвальд вместе с сыном обнаружил себя в поселении на Роговом побережье, на северо-западе Исландии. Эйрику тогда едва стукнуло двадцать лет. Эйрик был оженён на Тьодхильд Йорунддоттир, красивой девушке из состоятельного семейства, переехал на юг острова в Ястребиную долину и получил очень даже неплохой надел плодородной земли (на зависть соседям), который так и назывался – Усадьба Эйрика у Озёрного Рога. Всё бы ничего, но как-то раз рабы Эйрика стали причиной снежного обвала, которым снесло дом его соседа Вальтьова. Родственник Вальтьова по имени Эйольв Дерьмо жестоко расправился с рабами, Эйрик (недолго думая) – с Эйольвом и Вальтьовом, а заодно и с их приятелем Храфном Драчуном. Родичи Эйольва Гейрстейн и Одди потребовали у тинга суда, и в итоге Эйрик был выселен в фиорд Брейда за пятьдесят километров от прежнего местожительства. Он занял Пушичный и Бычий острова, провёл зиму на Южном острове… тут можно было бы успокоиться и сменить нрав, да не таков был Эйрик Торвальдссон по кличке Рыжий.
Всё начиналось довольно культурно: в 982 году его сосед Торгест одолжил у него скамьевые доски* – причём те, которые использовались как скамьи в доме Эйрика. Вероятно, Эйрик рассчитывал на возврат драгоценной древесины с процентами, а сам пока переселился жить на Бычий остров, где начал строить свою новую усадьбу. По прошествии оговорённого срока он потребовал доски назад, но неожиданно получил отказ в грубой форме (видимо, Торгест просто презирал Эйрика как ссыльного преступника). Эйрик молча пошёл собирать отряд верных ему людей и в итоге вернул доски силой. Торгест при этих разборках также был не один. Разумеется, вспыхнула ссора между двумя кланами, перешедшая в бой. В этой заварухе Эйрик со своими ребятами зарубил двух сыновей Торгеста и ещё несколько человек. Местная ассамблея признала Эйрика виновным (видимо, с учётом прежних прегрешений), но вынесла далеко не самый суровый вердикт: три года высылки за пределы острова.
* Скамьевые доски – либо сами скамьи, идущие вдоль стен в норманнском жилище, либо резные доски впереди этих скамей.
Делать было нечего, тем более что Эйрик уже давно подумывал насчёт таинственной земли, которую якобы видели где-то на западе. Денег у него хватало; какое-то время он скрывался в заливе Димуна, пока жаждущий мести Торгест со своими людьми обыскивал окрестности. Эйрик размышлял, куда бы ему теперь податься. И придумал.
Друзья Эйрика Эйольв и Стюр помогли ему купить небольшой кнорр, поскольку он решил пойти и посмотреть, что за острова такие видел мореход Гуннбьёрн Ульвссон. Набрав команду, Эйрик тепло попрощался с Эйольвом и Стюром, после чего вёсла вспенили воду.
Лодки викингов при попутном ветре – а хотя бы и на вёслах («Хей-я! Хей-я!») – легко делали сто, а то и сто двадцать миль в сутки, но в данном случае мы говорим о неспокойном Датском проливе, и потому можно предполагать, что до неведомой земли искатели добрались дней за пять. Будущая Гренландия встретила путешественников сплочёнными паковыми льдами, за которыми тянулась широкая полоса припая, и лишь за ним открывалась взору угрюмая серая стена причудливых островерхих гор под серым покрывалом плотных облаков. Имеет смысл полагать, что Эйрик достиг восточного берега самого большого острова планеты где-то под шестьдесят пятым градусом северной широты, пересекши пролив наискосок на юго-запад. Первое, что он увидел – это ледник, который он назвал Средним, и который потом был назван Белая (в другой саге почему-то Синяя) Рубашка. Поняв, что высадка на берег особых результатов не сулит (если состоится вообще), он повернул влево и, используя попутное течение, обходя многочисленные льдины, направился на юг. Вскоре, через неделю-полторы (а пройдено было около шестисот километров) берег круто повернул к западу, и Эйрик увидел южную оконечность вновь открытой земли. Он дал ей имя Заслон-гора, а мы ныне знаем её как мыс Фарвел. Течение также повернуло направо, но столкнулось со встречным; изумительной красоты горы, каких не видывали нигде, несомненно привели Эйрика в восторг – однако продиктовать свои мысли было некому: среди попутчиков Эйрика не было скальда, умеющего слагать кёнинги*. Похоже, викингам повезло на погоду, ибо мыс Фарвел по праву заслужил репутацию мыса Горн северного полушария. Здесь сталкиваются течения и ветра, здесь кипят пеной большие хаотичные волны, а у берегов моряка ждут коварные рифы. Эйрик же успешно обогнул опасный мыс и пошёл на север вдоль западного побережья.
* Кёнинги – скандинавские стихи, слагаемые по определённым правилам с использованием множества обязательных и дополнительных метафор.
Не прошло и двух дней, как взорам мореплавателей открылся чудный фиорд – длинный, с бирюзовой водой, отражающей яркое солнце. Берега фиорда вздымались вверх, зеленея густой травой и цветами. Было тепло, почти как в далёкой родной Норвегии, щедро обогреваемой Гольфстримом.
– Вот она, страна моя, лежит, ибо не лгут глаза мне… и «зелёная земля» имя ей будет… – прошептали губы Эйрика. – Здесь на берег ступим! – громко крикнул он друзьям.
Гул одобрения был ему ответом.
Да, это была Гренландия, «зелёная земля». Groenland. Сага говорит, что так назвал её Эйрик Рауди Торвальдссон, ибо верил, что красивое название привлечёт сюда много новых людей… Всё же думается, что если бы Исландия и Гренландия были открыты в обратном порядке, то они и назывались бы наоборот.
Однако за мысом открылся ещё фиорд, за ним – ещё один, и ещё… Это была целая сеть обширных фиордов, которыми изрезан берег в районе нынешнего Юлианехоба. Сегодня это место носит имя Эйрика Рыжего. Здесь, на острове Эйрика, он провёл свою первую зимовку, а всю весну изучал новый фиорд. Древесины было навалом – плавник выносило северными реками и пригоняло сюда со всего студёного океана; густой ковёр травы сулил успешное скотоводство; было много птицы, был зверь, в том числе морской, была рыба. Здесь можно было жить!
Но берег тянулся дальше на север, и кнорр Эйрика вновь вышел в море. В течение лета он с друзьями прошёл почти тысячу километров вдоль западного берега Гренландии, заходя во многочисленные фиорды, отмечая в своей памяти мысы и острова, время от времени поднимаясь на прибрежные вершины… и с одной из них он вдруг приметил едва проглядывающие сквозь колыхающуюся дымку серо-голубые горы… где-то там, в той стороне, куда заходит Солнце… Там ещё одна земля!
Так был открыт пролив, который только через несколько веков назовут проливом Дэвиса. Эйрик сумел пересечь его и первым из европейцев ступил на землю Америки. Он не знал, и не мог знать, что неизвестная страна – это полуостров, ныне известный как полуостров Камберленд, восточный берег острова Баффинова Земля* из состава Канадского Арктического архипелага. Пройдя совсем немного к югу, Эйрик обнаружил довольно обширный залив, много позже названный так же, как и полуостров, а после этого направился в «свой» фиорд, поскольку короткое полярное лето шло на убыль. У него в запасе был ещё один год. Никто из экипажа (если так можно выразиться про находящихся на кнорре норманнов) не ныл и не роптал. Не такие это были люди.
* Баффинова Земля, или Земля Баффина, с английского буквально переводится как «Баффинов остров» (Baffin Island).
Проведя ещё одну зимовку на юге Гренландии, Эйрик Рауди поставил себе задачу проникнуть на север вдоль западного берега страны, неожиданно оказавшейся столь огромной, и прикинуть её действительную величину. На следующий год он сумел дойти ещё дальше, чем в прошлом году, открыл (перечисляем современные названия) залив Диско, остров Диско, полуостров Нугссуак, полуостров Свартенхук – а ведь это семьдесят второй градус северной широты! Точно неизвестно, но вполне вероятно, что корабль Эйрика побывал и у входа в залив Мелвилл, но это ещё сто восемьдесят миль к северу, и хотя море Баффина* практически не замерзает, в северной его части ледовая обстановка, мягко скажем, не из простых. Разумеется, всех этих названий ещё не существовало – они появились века спустя. А пока что, обходя многочисленные айсберги, Эйрик Рыжий шёл на юг, поражённый размерами открытой суши и предвкушающий радость, с которой эту новость встретят его соотечественники в Исландии и Норвегии.
* Мы больше привыкли к названию «Баффиново море», или «море Баффина», и это справедливо, но на английских (и всех остальных европейских) картах оно называется «Baffin Bay» – залив Баффина – или даже «Baffin Basin».
И в самом деле: когда Эйрик сотоварищи в 985 году возвратился в Широкий фиорд Исландии и рассказал результаты своего трёхлетнего изгнания (а соплаватели подтвердили каждое его слово), желающих переселиться в новые земли оказалось более чем достаточно. Эйрик жил на Островном Лежбище у своего друга Ингольфа, весной всё же сразился с Торгестом, но потерпел фиаско. Здесь напомним, что уже начавшая скудеть Исландия не радовала колонистов, а потому на следующий год Эйрик Рыжий повёл в «свой» фиорд флотилию из двадцати пяти кораблей и почти семисот человек с пожитками и скотом. На этот раз мыс Фарвел показал свой нрав, и одиннадцать кораблей либо затонули, либо повернули назад, но четыреста пятьдесят переселенцев всё же увидели долгожданную новую землю с довольно обширными пастбищами.
Само собой, Эйрик стал местным ярлом, и его власть в новом поселении была практически неограниченной. Тогда же фиорд назвали его именем; у него был лучший участок земли, получивший название Браттахлид (Крутой яр, или Крутой склон), семья его была самой зажиточной. У Эйрика была супруга (всё та же Тьодхильд), три сына (Тростейн, Лейф и Торвальд, как дед) – а также дочь Фрейдис, рождённая вне брака и бывшая замужем за человеком по имени Торвард. Понемногу жизнь в колонии налаживалась.
Всего фиордов в округе оказалось более чем достаточно, так что колония протянулась почти на сто двадцать миль, получив чуть позже название Эстербюгден, что означает «восточное поселение». Почему же восточное, если берег западный? Сложно сказать, особенно если учесть, что в течение последующих четырнадцати лет появилось ещё и «западное» – Вестербюгден. Правильнее было бы их назвать северным и южным, но не так-то просто сегодня проследить логику тогдашней норманнской мысли. Вестербюгден располагался в нынешнем Годтхоб-фиорде и его округе, милях в трёхстах к северу от Эстербюгден. За эти годы число хуторов-ферм в обоих поселениях перевалило за двести пятьдесят.
Сказочная страна – Гренландия! Нет, не в смысле богатств и природного разнообразия. Очарование Гренландии в другом. Представим себе огромный кусок суши, практически весь покрытый вечным льдом и снегом, по самым краям которого тянутся и сверкают узкие полоски сочной зелени. Особенно прекрасна она в солнечный летний день, когда в бескрайнем синем небе, пусть и низко над горизонтом, полыхает яркое светило, старательно согревая заждавшуюся тёплых лучей почву, из которой спешно тянутся к небу жаждущие жизни зелёные ростки. В лазурной воде моря отражаются белоснежные льдины, прохладный воздух пьянит своей чистотой и свежестью… И – почти полная тишина. Только с далёким грохотом откалывается от сползающего с гор в море глетчера очередной гигантский кусок материкового льда, и грохот этот знаменует рождение очередного айсберга. Нежно-голубой, бирюзовый и слепящий глаза, будет он не спеша плавать у берега или сидеть на мели, покуда не исчезнет, унесённый течением в Дэвисов пролив, и не растает где-то там, в море Лабрадор…
Но даже летом так бывает не всегда. Штормовая погода для Гренландии – обычное явление, а в совокупности с фактом, что всё это за Северным Полярным кругом, она делает жизнь в «Зелёной стране» непростой и опасной. Но викинги привыкли и не к таким трудностям, а потому обустройство новых ферм в обеих колониях шло полным ходом. Корабли с отважными мореходами сновали из Гренландии в Исландию-Норвегию и обратно. Завязалась торговля между поселениями и европейским материком, появилась третья колония – Херьолфснесс, почти у самого мыса Фарвел, также на западном побережье.
Один из таких вот мореходов-викингов, курсировавших между Исландией и Гренландией, сам того не предполагая, сделал очередное географическое открытие. Звали его Бьярни Херюльфссон, сын Херюльва Бардарссона и женщины по имени Торгерд. Норвежский купец и судовладелец, он родился около 950 года и жил в Норвегии, а летом 986-го в очередной раз отправился на корабле в Исландию с грузом для своего отца-колониста. Прибыв на место, он узнал от людей, что отец вместе с Эйриком Рыжим отправился на поселение в Гренландию.
Бьярни даже не стал разгружать свой кнорр:
– Плыть в Зелёную страну хочу, привык зиму с отцом проводить. Кто согласен сопровождать меня на птице волн? Есть смелые?
На это люди отвечали, что он старший – ему и решать. Бьярни покачал головой.
– Неразумным сочтут плаванье наше, ведь никто из нас прежде в море том не бывал…
Однако тут же поднял парус.
Три дня плыли они, покуда дул попутный ветер, но потом налетел шторм с севера, всё заволокло туманом, и люди понятия не имели, куда идёт их корабль. Много суток прошло – так говорит сага – прежде чем они вновь увидели солнце и смогли определить стороны света. Ещё сутки кнорр шёл под парусом, и вскоре мореплавателям открылась низменная полоса берега, тянущаяся далеко в обе стороны, с холмами, поросшими зелёным лесом… Встал естественный вопрос, Гренландия ли это. Бьярни с сомнением покачал головой.
– Не про такую землю мне сказывали. Гор белых нет. Видите сами.
Время торопило, и потому не охочий до открытия новых земель Бьярни повернул на север. Однако вскоре по левому борту опять открылась суша – вместо того, чтобы открыться по правому. Если взглянуть на современную карту, то становится понятным, что корабль Бьярни отнесло к северной оконечности острова Ньюфаундленд, а затем он шёл вдоль восточных берегов полуострова Лабрадор и далее до южной оконечности Баффиновой Земли – мест, ещё никогда не видавших европейцев…
– И это не Зелёная страна. Потому что в Зелёной стране, говорят, ледники огромные – а где же здесь ледники?
Попутный ветер тем временем стих, и люди Бьярни предложили высадиться на берег – посмотреть, что за земля такая, размять ноги, дров-воды набрать…
– У нас достаточно и того, и другого, – отрезал Бьярни в ответ.
Поднялся было ропот, но он так посмотрел на своих спутников, что те тут же взялись за вёсла. Подуло с юго-запада; путешественники поставили полосатый парус, и через трое суток открылась третья земля, и тоже по левому борту. Земля была гористая, и путешественники сразу же заметили ледник. Однако Бьярни снова воспротивился высадке, сказав, что земля эта ему не нравится. Что-то подсказало ему повернуть на восток, и с тем же попутным ветром кнорр пошёл в открытое море (на самом деле – в пролив Дэвиса). Ветер крепчал, пришлось взять рифы, но через четверо дней прямо по курсу уставшие мореплаватели увидели четвёртую землю.
– Вот это всего больше похоже на то, что я слышал о Зелёной стране. Здесь и подойдём.
Можно верить, можно не верить, но когда уже в сумерках кнорр достиг суши, подойдя к какому-то мысу, увидели они вытащенную на берег лодку, и высадились, и узнали, что как раз у этого мыса и живёт Херюльв, отец Бьярни… надо же.
Вести о загадочных землях на юго-западе почему-то не произвели фурор в стане колонистов – надо думать, потому что они были слишком заняты срочным обустройством поселения в преддверии грядущей зимы. О каких новых землях можно мечтать, когда эту только начали осваивать? К тому же, что мог рассказать Бьярни Херюльфссон о новых землях, если он нигде даже не высаживался на берег? Люди высказали общее порицание его недостаточной любознательности, поэтому Бьярни так и жил в колонии Эстербюгден, время от времени совершая плавания в Норвегию и обратно (во всяком случае, в 994 году он уж точно туда плавал, встречался там с ярлом Эйриком и рассказал о виденных им новых странах). Вернулся в Гренландию с титулом дружинника ярла, а дальнейшая его судьба нам неизвестна…
Впрочем, нет. Нашёлся один колонист-гренландец, которого рассказ Бьярни Херюльфссона всё же сильно заинтересовал. Не сразу, правда, а по прошествии почти восемнадцати лет – но на то были вполне веские причины: во время плавания Херюльфссона к неведомым берегам ему было примерно десять-одиннадцать лет от роду. А до той поры он также слышал о землях на западе от Гренландии, и слышал не от кого-нибудь, а от собственного отца. Ибо звали этого молодого колониста Лейф Эйрикссон – Лейф, сын Эйрика (часто говорят – Лейв, и здесь нет большой ошибки), сын того самого Эйрика Рауди Торвальдссона, то бишь Рыжего.
В некоторых исторических хрониках записано, что родился он примерно в 975 году в норманнском поселке в Гренландии, но мы знаем, что такого быть не могло – до 982 года о Гренландии не знал даже его отец. Поэтому примем, что родился он в Исландии, там провёл детство, а юность застала его уже в Гренландии. Некоторое время он жил в Норвегии у конунга Улава Трюгвиссона, где принял христианство, а в Гренландию вернулся* в паре со священником-миссионером и активно участвовал в крещении гренландских колонистов. Потом гены взяли своё: Лейф отправился к Бьярни Херюльфссону и купил у него тот самый кнорр, который уже плавал у неведомых берегов, после чего набрал себе команду в количестве тридцати пяти человек.
Предводителем похода Лейф видел своего отца, и даже почти уговорил его, хотя Эйрик и отнекивался – мол, стар уже, и не так вынослив, как прежде… Однако всё ж поддался уговорам, закопал в укромном месте неприкосновенный запас золота и серебра в ларце, сел на коня и поехал было к берегу. Неожиданно конь споткнулся, Эйрик упал на камни и сломал себе ногу. Падение с коня – очень плохая примета, и не только среди викингов.
* «Сага об Эйрике» (Eiriks Saga Rauda) говорит, что именно при возвращении из Норвегии Лейф попал в шторм, и его вынесло к неведомой земле, на которой рос виноград – после чего его и прозвали Удачливым, или Счастливым. «Сага о гренландцах» (Gr;nlandings Saga) повествует по-другому – как и этот рассказ.
– Наказание мне... за то, что сокровище зарыл, – сказал, сокрушаясь, Эйрик Рыжий. – Вижу, не суждено мне другие земли более открыть, кроме той, где живём мы. Разошлись пути наши, и боги у нас разные, чей сильней – кто знает?
Христианский закон и впрямь запрещал зарывать клады. Эйрик оставался язычником до конца дней своих, но новой вере не возражал. Все остальные члены семьи Рыжего были христианами. Тьодхильд, супруга Эйрика, приняла новую веру одной из первых и даже велела выстроить церковь неподалеку от своего дома. Она так и называлась – Тьодхильдина церковь («Тьодхильдскирха»). Дошло даже до того, что Тьодхильд вообще публично отказалась жить с Эйриком Рыжим, покуда тот христианство не примет. Эйрику такое пришлось весьма не по нраву, но выбор в пользу новой веры он так и не сделал.
Лейфа интересовали новые страны на предмет богатства деревом и пушниной, а может и чего ещё, и был он, как повествует сага, «высок, могуч и лицом пригож, человек умный и сдержанный». Впрочем, то же говорили и о его братьях. Итак, весной 1004 года Лейф отправился в сторону заката через пролив, который нам будет известен как пролив Дэвиса.
Дэвисов пролив – та ещё «конфетка», если пересекать его на паруснике, да ещё с прямым вооружением. Странное взаимодействие ветров, волн и течений превращают плавание в мороку. Корабль то идёт (но совсем не туда, куда надо), то почти стоит на месте, раскачиваемый волнами, то вдруг летит птицей, а через два часа может начать дрейфовать в обратную сторону. Однако Лейфу сопутствовала удача – тем более что шёл он не на юго-запад, а на северо-запад, к тем горам, что в 983 году видел его отец, и использовал попутное течение. Учёные до сих пор спорят, высаживался ли он на каменистые берега Баффиновой Земли, на полуостров Камберленд, или сразу попал к более-менее лесистому полуострову Лабрадор. Сага же утверждает, что Лейф со своими спутниками «открыли ту страну первой, которую Бьярни открыл последней», что подошли к берегу, бросили якорь и высадились, что «нигде не было травы», а «вдали виднелись большие ледники», и что «между ледниками и морем всё сплошь было, как каменная плита». Это куда больше похоже на Землю Баффина, чем на Лабрадор, пусть даже в северной его части. На Лабрадоре ледников нет вообще.
Лейф сказал:
– Мы-то хоть побывали в этой земле, не то, что Бьярни – ха, даже на берег не сошёл. Стране же этой название даю – пусть отныне зовётся Хеллуланд, Страна Каменных Плит.
Лейф видел, что эти земли приспособлены к жизни людей ещё хуже, чем Гренландия с Исландией. Поэтому он не стал зря тратить время и проследовал на юг, повторяя в обратном порядке путь Бьярни Херюльфссона. Пройдя вдоль полуострова Лабрадор, берега которого он назвал Маркланд – Лесистая Земля – он выбрал подходящий залив (ныне залив Гамильтон, 54-й градус северной широты), где и высадился на берег. Этот момент считается моментом, когда впервые в истории на американскую землю ступила нога европейца. Мы же позволим себе с этим не согласиться. Мы-то знаем, что на Баффинову Землю первым ступил отец Лейфа Эйрик Рыжий, и что было это в 983 году. Однако, если под словами «американская земля» понимать материк Северной Америки, то тогда фраза становится вполне справедливой.
И далее они плыли с северо-восточным ветром два дня, и вновь увидели землю, и остров у берегов. Погода была прекрасной, и они вновь высадились на побережье, и казалось им, что никогда в жизни они не пробовали губами ничего слаще, чем те капли росы, которые блестели на сочной зелёной траве… «Затем они вернулись на корабль и вошли в пролив между островом и мысом, который протянулся на север».
Была ли то северная оконечность острова Ньюфаундленд?
Лейф выбрал мыс с уютной бухтой, в которую впадала вытекающая из озера река. Отлив был очень низким, и вскоре корабль Лейфа сел на мель, даже не достигнув берега. Однако радость первооткрывателей была столь велика, что они бросились в воду, обалдев, и бежали к берегу по дну обмелевшего залива. Чуть позже по приливу викинги завели корабль в реку, а затем и в озеро. Здесь они устроили временные землянки, но когда окончательно решили зимовать, построили большие дома на манер тех, в которых жили скандинавы в Норвегии, Исландии и Гренландии.
Бухта, особенно после Исландии и Гренландии, виделась им сущим раем. Крупного лосося было вдоволь, и палтуса; было весьма тепло, здесь не было полярных дней и ночей, а вскоре поселенцы убедились, что нет и морозов зимой, так что корм скоту можно было и не заготавливать – трава почти не вяла.
А пока Лейф сказал:
– Хочу, чтоб разделились мы и разведали эту землю. Пусть поочередно половина из нас остаётся дома, а другая осмотрит весь край, но далеко пусть не заходят и к вечеру возвращаются, всем вместе держаться надобно…
Был среди них человек по имени Тюркир Южанин, что из земель германских. Небольшого роста и невзрачный на вид, он был мастер на все руки, довольно долго жил в семье Эйрика и нянчил самого Лейфа, когда тот был ещё ребёнком. Лейф очень любил Тюркира – и вот Тюркир пропал. Ушёл вместе со всеми на разведку, но отбился от группы и исчез. Лейф крепко выругал спутников Тюркира и сам отправился на поиски, взяв с собой дюжину человек. Однако Тюркир уже сам шёл им навстречу и выглядел крайне весёлым. Сначала он долго что-то лопотал на германском языке, корчил рожи и вращал глазами, а потом перешёл на скандинавский:
– Я зашёл далеко, дальше всех, но я скажу, что я нашёл! Смотрите все! Я нашёл виноградную лозу. Я нашёл виноград!
– Правда ли это? – спросил Лейф, не веря своим ушам.
– Никогда не лгал Тюркир. Кто скажет? Уж я-то знаю, что такое виноград. Я родился там, где вдоволь и лозы, и винограда…
Утром Лейф сказал спутникам:
– Теперь у нас два дела есть. Один день мы будем собирать виноград и резать лозу, а другой – валить деревья и грузить на корабль. У нас будет прекрасный груз!
На обратном пути всё время дули благоприятные ветра, покуда не показались острые пики удивительных гренландских гор. Неожиданно, когда уже нужно было делать поворот к берегу, Лейф не стал менять курса, поскольку заметил нескольких человек, сидящих на торчащем из моря большом камне. Предводитель спасённых назвался Ториром и добавил, что он норвежец. Сага не упоминает, что случилось с ними, но можно предположить, что их корабль сел на рифы и был разбит волнами. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и ещё троих зимовать в его доме, а всех остальных – ещё десять человек – разместил по домам односельчан. Говорят, с тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым, ибо он зажил в богатстве и славе. Это был год 1005-й от Рождества Христова.
Своим возвращением Лейф Эйрикссон дал обширную пищу для будущих археологов и историков (точнее, для их споров), назвав новооткрытую страну* Винландом. «Винланд», по мнению многих из них, означает «Виноградная страна», но дело в том, что и Лабрадор, и Ньюфаундленд по своим природным условиям никак не могли быть страной винограда. Ну не растет там виноград, и не рос никогда – слишком холодно. Что же тогда имел в виду Лейф, и что за фрукты он привёз домой из Америки? Вполне вероятно, что ответ очень прост: ягоды. Вино ведь можно производить не только из винограда. Например, из крыжовника. В Гренландии винные ягоды – дефицит. Отведав вина из ягод, которые растут в тундрах и лесах новых земель, Лейф вполне мог решить привезти домой как сами ягоды, так и кусты для рассады. Другое дело, что у него ничего не получилось, да и не могло получиться – природные условия в Гренландии не те. И даже название Винланд может быть переведено не как «виноградная страна», а как «винная».
* Между прочим, английская фраза «ньюфаундленд» (new found land) так и означает: новооткрытая страна. Правда, это слово появилось много позже путешествия Лейфа…
Иного мнения придерживается ряд археологов, и прежде всего – норвежец Хёльге Ингстад. Он считает, что хорошие пастбища имели для викингов куда большее значение, нежели вино, а корень «vin» может происходить от староскандинавского понятия «луг». Возражать ему непросто. Действительно, медвежья ягода и голубика в Гренландии всё же росли и растут до сих пор. Можно ли из них делать вино? Попытаться, наверное, стоило бы; из голубики уж точно можно, хотя и сложновато без сахара... Следует, правда, сказать, что ряд историков по-прежнему считает выкладки Инстада притянутыми за уши.
Однако если мы предположим, что экспедиция Лейфа Эрикссона заплыла несколько южнее острова Ньюфаундленд – куда-нибудь к берегам залива Мэн – то это действительно мог быть виноград. До Малого ледникового периода* там было намного теплее, чем в XX веке.
* Малый ледниковый период – период весьма резкого похолодания в северном полушарии, длившийся примерно с начала XI почти по середину XVIII века.
Итак, Лейф Эйрикссон вернулся назад в Гренландию, а впоследствии саги навсегда запечатлели подвиг его и его отца.
Следующим, кто решил попробовать себя в роли первооткрывателя, стал брат Лейфа – Торстейн Эйрикссон. Но что-то не сложилось в тех сферах небесной канцелярии, которая заправляет удачей мореходов. Или там сочли, что ни к чему столько много удачи в корзину одной отдельно взятой семьи викингов?
Как бы там ни было, Торстейн с друзьями отплыли из фиорда Эйрика, полные надежд. Однако им не суждено было попасть в желанный Винланд. Их мотало по морю Лабрадор, потом вынесло в Атлантику; они прошли в виду Исландии (но не сумели пристать к берегу), то же самое произошло у Ирландии. В итоге осенью, измученные и больные, они всё же возвратились в Вестербюгден, пристав в Пикшевом фиорде. На их прибытие Эйрик заметил не без сарказма:
– Хо, веселей же были вы летом, когда уплывали из фиорда…
И тут же поправился:
– Но и то благо, что вернулись.
В зиму, последовавшую после этих событий, почти всех людей Торира, спасённых на камне в море, скосила жестокая болезнь. Умер сам Торир, умер и первый гренландский ярл Эйрик Рауди Торвальдссон. На Лейфа легли все заботы, связанные с ведением хозяйства и управлением, так что про путешествия в далекие страны пришлось забыть. Однако был и третий сын Эйрика Рыжего, Торвальд Эйрикссон. Похоже, тяга к дальним странствиям и приключениям у мужской части семейства Эйрика была в крови.
Нет сведений, как очередные путешественники достигли Винланда. Сага говорит только, что они вытащили корабль на берег и перезимовали, питаясь рыбой. Весной занимались ремонтом корабля, а параллельно этому группа из нескольких человек на лодке исследовала побережье. Страна оказалась «красива и лесиста… в море много островов и большие мели». Ни животных, ни человеческого жилья разведчики не повстречали, но на одном из островков обнаружили деревянный настил для сушки колосьев. Осенью они вернулись в стан Торвальда (точнее, «к домам Лейфа» – так говорит сага).
Следующим летом корабль Торвальда направился сперва на восток, затем на север вдоль побережья. Потом приключилась буря, и его выбросило на берег. На ремонт сломанного киля ушло много времени, и Торвальд решил в память о событиях назвать ближайший мыс Килевым мысом, поставив сломанный киль на мысу в виде знака. Далее он пошёл вдоль берега на восток и обнаружил небольшой заливчик, разделяющийся на два фиорда, с мысом посередине. Здесь было настолько хорошо, что Торвальд высказал мысль о поселении.
И тут произошла первая встреча викингов с аборигенами. Девять индейцев (по-видимому, из племени алгонкин) безмятежно спали под вытащенными на берег кожаными лодками. Викинги захватили всех, кроме одного, который сумел спустить лодку на воду и ускользнуть. Пленники, наверно, сопротивлялись (ещё бы!), поэтому викинги их просто убили – дело привычное.
Если на Баффиновой Земле и Лабрадоре встреч с эскимосами* не состоялось вообще, то индейцы быстро продемонстрировали заморским пришельцам, чья это земля на самом деле. Викинги называли индейцев «скрелингами», что значит «бормочущие», «уроды», «дикари», «сброд», но этот «сброд» вернулся на место происшествия целой флотилией лодок, и выглядели они совсем не мирно. Торвальд распорядился поставить вдоль бортов щиты и первыми не нападать. Индейцы, дивясь на большую деревянную пирогу, скользили вокруг по воде, стреляя из луков. Единственным пострадавшим из викингов оказался сам Торвальд Эйрикссон: стрела пролетела в щель между щитом и бортом, попав ему под мышку и смертельно ранив.
* Канадские эскимосы называют себя «инуит», что в переводе означает «настоящие люди».
– Вот… посланница Фрейи, – проговорил Торвальд, умирая. – Она принесла мне смерть... Возвращайтесь домой, а меня отнесите на тот мыс, где я так хотел поселиться… Похороните меня там – вот я и поселюсь на нём. Поставьте крест в голове и в ногах, и пусть мыс этот теперь зовётся – Крестовый мыс…
Вот так ещё один член семьи Эйрика Рыжего вошёл в историю, став первым викингом, павшим от руки американских индейцев и похороненным в американской земле. После печальной церемонии путешественники набрали винограда, лозы, древесины и отправились домой, в фиорд Эйрика, где всё и рассказали Лейфу Эйрикссону.
Третья экспедиция викингов в Новый Свет состоялась аж через пятнадцать лет. Исландский купец Торфинн Карлсефни Турдарсон, годы рождения и смерти которого, увы, неизвестны, был сыном женщины по имени Торунн и Торда Сноррссона Лошадиная Голова, что жили в северной части Исландии на Рябиновом мысу в Полуостровном фиорде. Он неоднократно плавал из Исландии в Гренландию и обратно с торговыми целями – вот и летом 1019 года снарядил он корабль, и присоединился к нему Снорри Торбьёрнссон из Лебединого фиорда, да ещё сорок человек.
* Карлсефни – прозвище, такое же, как и Рауди. Оно означает «из которого выйдет мужчина». Торфинн Турдарссон более известен именно как Карлсефни, под этим прозвищем он фигурирует и в сагах.
Тем же летом ещё один корабль в Гренландию снарядили Бьярни Гримольфссон из Широкого фиорда, и Торхалль Гамлиссон с Восточных фиордов, и с ними также было сорок человек.
Как долго корабли были в море – неизвестно. Но осенью оба они пришли в фиорд Эйрика. Зиму они провели в Эстербюгдене*, и Торфинн взял в жёны Гудрид – ту самую, что осталась вдовой от спасённого Лейфом Торира, который умер во время эпидемии.
* Непонятно почему, но (согласно саге) в это время Эйрик ещё был жив. Или – не тот Эйрик? Не Рыжий? А какой?
В поселении много говорили о том, что-де надо бы разыскать и заселить далёкий Винланд. Разговоры кончились тем, что Торфинн и Снорри начали готовить экспедицию. Весной к ним присоединились ещё два корабля под началом Торвальда Эйрикссона и Торварда, который был мужем Фрейдис, побочной дочери Эйрика Рыжего. Всего же собралось в Винланд сто сорок человек; возможно ли представить себе эти кнорры и драккары, кораблики, которые по сути своей – ладьи, лодчонки, открытые всем пронизывающим ветрам и солёным брызгам, да в славящемся своим буйным норовом студёном море Лабрадор? А на них куча людей, мужчин и женщин, одетых в холстину, едва прикрытых от рёва стихии, да ещё быки-коровы-овцы, и на них на всех – самый минимум еды безо всякой возможности приготовить горячую пищу…
Торфинн просил Лейфа Эйрикссона отдать ему свои дома, что остались в Винланде, но тот разрешил лишь попользоваться ими по мере надобности, и только. У Лейфа, видимо, были свои персональные планы насчёт Винланда.
Был в составе экспедиции один человек по имени Торхалль Охотник. Благодаря ему, команда переселенцев чуть позже лишится одного корабля и десяти человек, поэтому стоит сказать о нём особо. Он ходил на рыболовный и зверобойный промысел ещё с Эйриком Рыжим, а потому был по-прежнему приближён к семье, хотя его откровенно недолюбливали. И было за что: старый, безобразный (хоть и высокий), сварливый (хотя и молчун), хитрый и себе на уме. Несмотря на торжество христианства в Гренландии, Торхалль продолжал оставаться истовым язычником. Почему его взяли с собой? Скорее всего, потому что он был незаменим в профессии, давшей ему прозвище.
Сначала корабли пошли в Вестербюгден, а затем, пользуясь попутным северным ветром, на юг. Вскоре по правому борту заметили землю, которая при ближайшем рассмотрении оказалась сложенной из больших каменных плит. Это был Хеллуланд, а к юго-востоку от этих мест обнаружилась земля, которая не могла быть ничем, кроме Маркланда. Ещё через двое суток плавания они снова увидели землю справа, и пошли вдоль берега, обходя длинные песчаные отмели. На одном из мысов обнаружили сломанный киль от кнорра и поняли, что это был Килевой мыс. Всему побережью было дано имя Удивительные берега, потому что, казалось, они не кончатся никогда. Затем стали появляться заливы, и в один из них они зашли. Это был Лабрадор.
Чтобы разведать неизвестную страну, Торфинн решил использовать двух шотландцев, которым не было равных в беге. Их привёз в Гренландию Лейф Эйрикссон из Норвегии как подарок конунга Улава Трюггвиссона. Они и впрямь бегали быстрее оленей, были взяты на корабли на всякий случай, и вот случай настал. Одетые в рубища, они были высажены на берег с заданием бежать на юг и юго-запад, вернуться к исходу третьего дня и рассказать, что видели. Три дня спустя разведчики вернулись – один с пучком самосеянной пшеницы*, другой с кистью винограда. На словах они рассказали, что виденные ими земли плодородны, и что на них можно хорошо жить. Корабли прошли ещё дальше на юг и бросили якорь в фиорде с островом. Остров был назван Оток, а фиорд – Оточный. Для зимовки место было вполне подходящее, травы для скота было вдоволь, так что колонисты не занимались заготовкой еды на зиму, а только и делали, что разведывали край. Однако зима выпала суровая, с рыбалкой не ладилось, и путешественникам пришлось питаться всё больше птичьими яйцами. Во время зимовки исчез Торхалль Охотник. Три дня его искали и еле нашли: он лежал на вершине скалы и смотрел в небо, зло раздувая ноздри. Собственно, он и до этого выражал недовольство по любому поводу, а тут и вовсе грубо послал всех подальше, заявив, что он далеко не младенец и сам знает, как ему быть. Его насилу увели в посёлок.
* Наверно, это был дикий рис. Или овёс.
Чуть позже волны выбросили на берег мёртвого кита. Какая вонь стояла над побережьем – можно себе представить, однако это был единственный путь к спасению. Никто раньше не видел такого кита и не знал, какие его части пригодны в пищу. Все, кто его ел, заболели, хотя повара старательно проваривали мясо. Торжествовал один Торхалль:
– Ну, и кто сильнее – мой рыжебородый или этот ваш Христос? Я-то вот здоров, и всё потому, что сложил цепь звёзд о моём покровителе Торе. А вы что?
После этих слов смердящие останки кита дружно оттащили подальше от стойбища и сбросили в море со скалы. С рыбой к тому времени стало получше, и норманны воспрянули духом. Весной корабли пошли вглубь фиорда, где было больше рыбы, дичи и птичьих яиц. Во время одной из кратких остановок Торхалль начал подбивать всех плыть обратно на север и искать Винланд там. Торфинн же предполагал идти дальше на юго-запад. Мнения разделились, но с Торхаллем было абсолютное меньшинство. В итоге он отделился от флотилии с одним кораблём и девятью волонтёрами, сложив напоследок кёнинг:
Деревья бури оружья
говорили, что здесь в изобильи
приятнейший из напитков.
Стране этой шлю проклятья!
Бальдр одежды валькирий
таскать должен воду в вёдрах,
источнику кланяясь низко.
Нет здесь вина и в помине!
Назад туда мы поедем,
где ждут нас. Кораблей дорогу
пусть разведает вепрь
небес песчаной пустыни,
между тем как ясени сечи,
что хвалят здешние страны,
на Берегах Удивительных
живут и китов себе варят!*
* Деревья бури оружья — воины, то есть люди («буря оружья» — битва). Бальдр одежды валькирий — воин, то есть Торхалль (Бальдр — имя бога; «одежда валькирий» — боевые доспехи). Дорога кораблей — море. Вепрь небес песчаной пустыни — корабль («небеса песчаной пустыни» — море). Ясени сечи — воины, то есть Торфинн Карлсефни и его люди. Подобные метафоры характерны для всех кёнингов и старинных устных саг.
После этого Торхалль глянул торжествующе на соплеменников и отплыл в открытое море. Но путь его вместо Винланда пролёг через море Лабрадор, где корабль был подхвачен штормом и унесён аж к Ирландии. Там ненавистных викингов взяли в плен, избили и обратили в рабство. Торхалль же Охотник был убит.
Корабли Торфинна пошли дальше на юг вдоль западного взморья острова Ньюфаундленд и достигли местечка, понравившегося им своими пастбищами. Они назвали его Хоп, что значит «надежда» – а вот где это было, сказать довольно сложно: это может быть и полуостров Новая Скотия, и ещё более южный полуостров Кейп-Код, а может быть и Род-Айленд. В этих местах, кстати, вполне мог расти виноград (а сага говорит о нём вполне конкретно), и это видно даже по названиям на современной географической карте. Колонисты построили посёлок, и вторая зимовка прошла куда более успешно. Начавшиеся ещё с осени контакты с индейцами были вполне мирными, шёл нормальный торговый обмен пушнины на молочные продукты и ткани, но совершенно неожиданно весной индейцев напугал… бык колонистов.
Такого ужасного животного с рогами они не видели никогда, и никто не мог предположить, что взаимоотношения настолько ухудшатся именно из-за его рёва. Всё закончилось вооружённой стычкой, причём не одной, и потери были с обеих сторон. Поселенцам пришлось окружать свои домики изгородью, но в конце концов они оставили их и поплыли на север*. Третий раз они зимовали на берегах пролива Белл-Айл, что разделяет Ньюфаундленд и Лабрадор; это время было омрачено многочисленными ссорами – женатые норманны задевали неженатых и наоборот. Весной 1023 года корабли вернулись в Гренландию, доверху гружёные плавником и индейскими товарами, а сам Торфинн вместе с женой и родившимся в Америке малолетним сыном Снорри перебрался в Исландию. Там он распродал заморские диковинки, род его стал большим и знаменитым, но сам он умер, ибо земные дни человека не вечны. Гудрид же после смерти мужа уехала из Исландии и совершила паломничество в Рим. Вернувшись, она вместе со Снорри и вторым сыном Бьёрном построила церковь, став монахиней и отшельницей.
* Странно… а почему же не на юг? Видимо, потому что обратный путь в Гренландию становился всё более и более длинен, а промежуточных поселений основано не было...
За год до возвращения Торфинна в Гренландии скончался Лейф Эйрикссон, и на том историю великих походов викингов во студёные воды западного материка можно было и закончить, но…
«Сага о гренландцах» рассказывает нам ещё об одной малоизвестной экспедиции в Америку, не упомянуть о которой (сделав при этом некоторые выводы) было бы нечестно.
В то же лето, когда Торфинн вернулся в Эстербюгден, в Гренландию пришёл корабль из Норвегии, который привели браться – Хельги и Финнбоги. Сами они были исландцами с Восточных фиордов. В Гренландии они зазимовали и познакомились с Фрейдис, внебрачной дочерью Эйрика Рыжего, которой явно передались буйные гены отца.
Фрейдис предложила братьям совершить поход в сказочный Винланд, откуда все возвращаются богачами, при этом показав пальцем на Торфинна Карлсефни Турдарсона. Братья, понятно, обрадовались, уговорившись, однако, что «на каждом корабле будет по тридцати человек, способных носить оружие, не считая женщин». Фрейдис согласилась, но первой нарушила уговор, взяв на пять человек больше, что выяснилось уже по прибытии в Винланд. Там она заявила братьям, что дома, построенные Лейфом, отданы в пользование персонально ей, и это вынудило братьев строить свои собственные дома, что называется, «с нуля». Во время зимовки были частые ссоры и склоки, во время которых Фрейдис умело раздувала огонь распрей, а однажды она просто стравила братьев со своим супругом. Кончилось тем, что все мужчины (конкуренты в дележе добычи) были связаны, а затем убиты. Фрейдис и оставшимся женщинам пригрозила смертью в случае, если те проболтаются; придумала какую-то убедительную историю, объясняющую, куда девалась мужская часть экспедиции. Для пущей верности она тут же продемонстрировала, что не шутит, и самолично зарубила секирой пятерых женщин, попавшихся под руку. Доверху нагрузив корабли заморским добром, она вышла в море и благополучно вернулась в Эстербюгден.
Торфинн Турдарсон был ещё там, и сага говорит, что «более богатый корабль, чем тот, которым правил Карлсефни, никогда не отплывал из Гренландии».
Всё же имеет смысл предполагать, что экспедиции из Гренландии в Винланд были не столь единичны, как это описывалось выше. Вполне возможно, что многие норманны совершали более или менее успешные плавания к Баффиновой Земле, к Лабрадору и Ньюфаундленду, и даже много южнее – просто по каким-то причинам они не вошли в две основные саги о Гренландии и открытии Америки. Норманнских гренландцев было почти шесть тысяч человек – как тут уследить в устной традиции, кто, куда и когда плавал, кого куда заносило штормами, кто вернулся, а кто нет…
Поселения скандинавов в Гренландии существовали до начала XVI века. Норманны построили дома, фермы, церкви и монастыри; они пасли скот, делали сыры и масло, охотились, рождали детей. Они мало враждовали с коренным населением Гренландии – с эскимосами-инуитами, их дома были сложены на совесть, и они не думали, что может произойти то, что произошло. А произошло вот что.
Незадолго до 1350 года совершенно неожиданно исчезло Западное поселение – Вестербюгден. Люди просто делись непонятно куда. В этом году священник из Эстербюгдена Ивард Барнарсон отправился на север выяснить, почему долгое время от жителей нет никаких вестей, но обнаружил только одичавший скот. Сопровождавшие священника люди забрали на корабль животных, сколько смогли, чтобы отвезти к югу, сам же священник предположил, что на колонию напали эскимосы. В то же время он не увидел ни одного следа, подтверждающего эту догадку. Эпидемия? Нет. Ни одного умершего. Стычки с эскимосами были и ранее, особенно во второй половине XIV века – о том сказано в саге. Но ведь нет трупов! Поселение не разграблено, не разрушено…
Какие-то версии появились только в XX веке, когда в результате раскопок были найдены и изучены фермы поселения Вестербюгден. Похоже, людей сгубил голод, пришедший неожиданно и вынудивший их покинуть свои дома, немедленно уйти туда, где можно было бы выжить. Но куда же? С запада – студёная вода, с востока – вечные льды. На север? Там ещё меньше шансов остаться в живых. На юг? Да. Но они не пришли на юг. Нет трупов, нет захоронений, нет просто никаких следов, никаких версий. Это остаётся загадкой и по сей день.
Поселения Эстербюгден и Херьолфснесс продержались лет на семьдесят дольше. В 1540 году в Гренландию пришёл исландский мореход по имени (о, ирония судьбы!) Йон Гренландец, который не встретил ни одного живого человека, только останки мужчины в капюшоне, лежащего на земле ничком. И всё. Поиски скандинавов в Гренландии предпринимались вплоть до XVIII века, но результатов не дали.
Во время раскопок было найдено множество домов, подсобных помещений скандинавов; были внимательно обследованы предметы быта и места захоронений. Наверняка среди изученных скелетов были скелеты Эйрика Рыжего и сына его Лейфа. Сегодня учёные полагают, что теперь они могут дать правдоподобный ответ.
Гренландцы обращались со своей новой землей ничуть не лучше, чем в Исландии. Благодаря им, например, исчезли рощи ивы и ольхи, постепенно восстановившиеся только после эпохи викингов. Кроме того, они так и не сумели (не захотели?) перенять у местных жителей-эскимосов элементарные основы науки выживания, необходимые именно в этих условиях. Они не носили меховую одежду эскимосов, тёплую и удобную, воспетую Рокуэллом Кентом. Они одевались по обычной средневековой моде, и даже странно смотреть на то, что они носили за Северным Полярным кругом – эти холстяные штаны и рубахи, капюшоны с ниспадающей на плечи манишкой, кожаные и полотняные башмаки (поразительно, но мода норманнов в Гренландии шла точно в ногу с модой Бургундии и Венеции)… Они не захотели применять эскимосские методы охоты – ни в одном скандинавском поселении Гренландии не найдено ни одного гарпуна, которым можно было бы добывать морского зверя. Викинги загоняли зверя к обрыву либо к берегу, что было утомительно и малоэффективно, но всё равно упорно отвергали каяки и гарпуны. Одним скотоводством прокормиться было очень тяжело: к примеру, в результате долгой зимы овец, девять месяцев недвижно простоявших в стойлах, выносили на пастбища на руках. Сделал своё дело и недостаток витаминов. Раскопки убедительно показали, что сильные и высокие гренландцы (средний рост мужчин – 180-185 сантиметров) постепенно превращались в больных калек с искривлёнными позвоночниками, впалыми грудными клетками, патологиями конечностей. А тут ещё тяжкие испытания голодом. В последние свои годы колонисты ели даже собственных собак… Уходить им было некуда, поскольку новые корабли почти не приходили, а старые постепенно ветшали, становясь негодными. Строить кнорры и драккары в Гренландии не из чего.
По всей видимости, голод был обусловлен несколькими подряд сезонами сильного похолодания и особо долгой зимы (начало Малого ледникового периода). Кроме того, в течение долгого времени (почти семьдесят лет) морская связь с Европой была очень нестабильной: и по причине европейских эпидемий чумы, и из-за того, что скандинавское (особенно датское) мореплавание постепенно уступало могуществу ганзейского. Упрочение иных торговых связей сделало опасные и долгие рейсы в Гренландию и обратно невыгодными, а без подвоза жизненно необходимых товаров существование колоний в Зелёной стране стало очень трудным.
Какая-то часть скандинавов, конечно, ассимилировала с эскимосами, которые заселяли Гренландию с островов Арктического архипелага в четыре волны. Результаты некоторых антропологических исследований показали отдельные признаки смешения двух рас. Кроме того, кое-где (например, на острове Инугсук) в раскопе среди эскимосских вещей найдены предметы норманнского происхождения. Но это исключения, хотя они и оказали сильное влияние на культуру эскимосов в общем – например, улучшенная конструкция каяков, новые типы гарпунов, имеющих лучшие черты эскимосского и норманнского оружия.
Остались только саги и примитивные карты новых земель. Остались музейные экспонаты и реконструированные постройки викингов – как в Гренландии, так и на северной оконечности острова Ньюфаундленд, где норвежскими археологами найдены и мыс, и бухта, в которую впадает вытекающая из озера река, и дома, в которых жили первооткрыватели Америки. Там, у деревни Ланс-о-Медоуз (остров Куирпон), теперь музей. Археологи затрудняются сказать, какой именно экспедиции принадлежало это поселение, но то, что это поселение викингов – несомненно.
Особого практического результата для мировой цивилизации плавания викингов, увы, не дали. Опыт их мореплавания не был ни обобщён, ни развит. Европа почти забыла* об открытиях викингов в Новом свете, не обратив внимания на труды монаха Адама Бременского, который в 1075 году впервые записал устную Сагу об Эйрике Рыжем. Так что Америку, эту таинственную и нетронутую Винландию с её проходами в Арктику со стороны Атлантического океана сотни лет спустя пришлось открывать заново.
* Почти – потому что существуют документальные подтверждения того, что Колумб (личность вообще весьма загадочная) плыл в Индию напрямую через Атлантику вовсе не наобум. И даже если не считать норманнов, Америку открыл вовсе не он – имеются довольно веские основания к такому утверждению...
Но мы восхищаемся и будем восхищаться этими отважными и самоотверженными людьми, которые шли в бушующий океан на кноррах и драккарах.
Они имеют право вызывать наше восхищение. Во все века.
2004