Глава двадцать шестая.
И снова о поросячьей лирике.
После уроков я на всякий случай заглянул в кабинет биологии. Беглого Контрабаса я там не обнаружил, зато у доски ошивалось нелепое существо с жиденькими белобрысыми хвостиками. Держа в левой руке кусочек мела, создание в клетчатых лосинах и тигровой футболке что-то самозабвенно царапало на свежевымытой гладкой поверхности.
…Сначала поросят!!!
…Было пятьдесят!!! – разобрал я знакомые каракули.
-Дарья, это ты!!! – на повышенных тонах гаркнул я, на цыпочках подкравшись к лицеистке.
-Да, дядя То…Анатолий Васильевич, это я…К сожалению… - шопотом призналась Дарья, и положила кусок мела на краешек доски.
-И не отпирайся! – продолжал настаивать я.
-И не буду! - вдруг заявила Дашка, - А что?!
-Как это – что?! Как – что?! Это ведь ты пишешь на доске зловещие стишки про поросят! – обвинил я лицеистку.
-Я не виновата, что они зловещие! – хлюпая носом, отказалась Дарья.
-Нет, виновата! Ты же их пишешь! – укорил я маленькую преступницу.
-А что мне остается делать? – хлопая глазами, полными слез, спросила меня Дашка.
-Не пиши! – немного смягчаясь, посоветовал я.
-Как это – не пиши?! Меня же заставляют!
-Кто?! Кто тебя заставляет? – шопотом спросил я у Дарьи, оглядываясь по сторонам и плотно прикрывая дверь в коридор.
-Зинаида Даниловна! – сердито призналась Дашка.
-Не ври! Она не может быть твоим руководителем в написании всей этой поросячьей чуши!
-Почему это не может? Еще как может! – слезливо пожаловалась мне юная поэтесса, - Каждый день мне долдонит после уроков: “Дарья, когда выпустишь стенгазету…Дарья, ты же главный редактор…Дарья, где стихи на злободневные темы!!!” А как я могу писать стихи на злободневные темы, если каждый день новое преступление становится злободневным?! У меня стенгазета выходит раз в месяц! – сокрушенно пожаловался на творческий кризис главный редактор лицейской стенгазеты “Поросята и мы”.
***
На следующий день, с утра пораньше, проходя мимо лицейской доски с объявлениями, я вдруг заметил неровно висящий листок, приколотый поверх всех остальных сообщений…
…“Пятнадцать поросят пошли гулять по травке…Один из поросят удавлен был удавкой!” – с ужасом прочитал я очередные художества неутомимого главного редактора.
Содрав лист со стены, я помчался искать поэтессу. Нашел я ее в столовой. Поэтесса завтракала.
-Дарья!!! Что это значит!!! – грозно поинтересовался я, присаживаясь за один столик с юным дарованием, - Ведь такого преступления у нас еще не было! Ты
зачем заранее всякие гадости сочиняешь?! Когда еще ничего не случилось?!
-Анатолий Васильевич, это не я! – отказалась Дарья, с сомнением разглядывая листочек, - Хотите, почерк сравним, если не верите…
-Да, я не… - начал было я и осекся. Меня перебил дикий крик, несущийся со стороны Главного Корпуса. Вопила Зинда. И голос ее не узнать было невозможно.
-Если вопит, значит жива! – думал я, гигантскими прыжками преодолевая расстояние между лицейской столовкой и Главным Корпусом. Вслед за мной
вприпрыжку скакала взволнованная Дарья.
-ЧТО ЭТО ЕЩЕ ЗА БЕЗОБРАЗИЕ?! ДА КТО ПОСМЕЛ ЗАЙТИ СЮДА?! ВЫ ЧЕГО ЗДЕСЬ ПОНАВЕШАЛИ!!! – донесся до меня громовой Зинкин голос, как только я влетел в парадную дверь Лицея. И я побежал вверх по лестнице, в основном ориентируясь на яростные децибелы. Как будто помогая мне, Зинаида Даниловна не замолкала ни на минуту, вопя что есть мочи где-то наверху. Мимо меня, болтая и смеясь, проходили лицеистки с тетрадками и книжками в руках. Удивить воплями Зинды их было сложно. По крикам Зинаиды Даниловны мы нашли ее комнату. Вопли преподавательницы, как подсказывали мне мои барабанные перепонки, доносились именно отсюда. Вломившись в апартаменты географички, мы замерли на пороге, не смея двинуться с места. И Зинкины вопли здесь были уже ни при чем.
Картина, которую мы увидели посреди комнаты, была ужасна. С потолка свешивалась толстая капроновая веревка от гардины, привязанная к люстре. А на веревке была затянута петля. И в этой петле болталась кукла. Роскошное платье несчастной превратилось в клочки пестрого материала, а в перепуганных широко раскрытых голубых глазах застыли удивление и испуг. Кукла была мертва.
Быстро соориентировавшись в обстановке, я вытолкал Дарью из комнаты, запер за ней дверь, и, перекрикивая возмущенную Географию, громко попросил:
-Зинаида Даниловна! Не говорите, пожалуйста, никому об этом инциденте! Мы постараемся выяснить, кто еще знает о происшедшем, кроме Вас и меня…Он-то и есть – убийца куклы!
-Хорошо! – лаконично ответила Зинаида Даниловна и взашей выставила меня из своей комнаты.
***
А к обеду Лицей гудел от новости об убиенной кукле.
Ходили слухи, что перед тем как повесить, куклу зверски пытали, рисуя у нее на спине слово “Зинда” красной авторучкой. Кто был источником слухов – опять же было непонятно…(Если, конечно, Зинаида Даниловна молчала, как я ее просил.) Хотя могло статься, что даже молчание у этой железобетонной леди было таким громким и красноречивым, что говорило само за себя лучше любых ее воплей.
Позже, а именно к полднику, появился и другой источник слухов. Который утверждал (и все с удовольствием за ним повторяли), что кукла в комнате Зинды повесилась сама. Видимо, тоже получив двойку по ГЕОГРАФИИ.