Эмигранты

               
                Волею судьбы
                Волею судьбы я шёл по проспекту Avenida del Puerto, по направлению к центру Валенсии в поисках салона связи, купить сим-карту для флэш-модема. На мои вопросы испанцы недоумённо пожимали плечами, показывая, что не понимают моего английского языка. Услышав слово «Интернет», они указывали на интернет-кафе, где я уже был, а при слове «телефон» показывали, куда нужно идти дальше. Пройдя пару кварталов, я действительно увидел переговорный пункт связи. Но при расспросах сотрудника выяснилось, что сим-карт у них не продают.
   – Моряк, русский? – услышал я голос за спиной.
   – Да, – обрадовался я, услышав родную речь.
      Стоявший за мной худощавый, лет шестидесяти, среднего роста мужчина о чём-то поговорил с работником переговорного пункта, рассчитался, и мы вместе вышли на улицу.
   – Здесь поблизости салонов связи нет, надо ехать в центр, – сообщил он, отстёгивая свой, прислонённый к стене тут же у входа, велосипед. –  Ты, случаем, не с балкера?
   – Нет, с контейнеровоза. А ты здорово говоришь по-испански.
   – Да я живу здесь уже лет семь.
   – Как попал-то сюда?
   – После развала Союза и нашего пароходства подрядился на греческий танкер боцманом. Пару контрактов отработал, всё нормально было, а потом судно арестовали здесь, в Валенсии, за долги. Вот так и застрял. Экипаж был сборным, разъехались кто куда, а я года два охранял судно, а потом, когда его продали и рассчитались со мной, подал документы на жительство. За эти два года язык освоил и прижился здесь, так что возражать не стали. Недавно пенсию здесь оформил. А в порту подрабатываю тальманом, когда балкера с зерном приходят.
    Ехать куда-либо дальше в поисках салона связи у меня не было времени. И мы с бывшим боцманом, оказавшись попутчиками, пошли в сторону порта.
   – А что домой не вернулся?
   – Я раньше в Феодосии жил. Пока здесь прозябал, жена умерла, сын с семьёй остались в нашей квартире. Да и Крым теперь другое государство, кому я там нужен, только обуза. Вот и пристал к этому берегу. Сейчас ходил, сотню евро перевод сыну на день рождения послал да по телефону поздравил. Так оно, думаю, лучше будет.
   Мы даже не познакомились, просто шли одной дорогой, и, возможно, поэтому он был совершенно откровенным, рассказывая заинтересованному слушателю о своих уже прожитых мытарствах в незнакомой стране.
   – Язык-то испанский как изучал, самостоятельно или где на курсах?
   – Начал самостоятельно, потом попробовал ходить на курсы для эмигрантов. Но там говорили только по-испански, и я, по большому счёту, ни хрена не понимал. Бросил это никчёмное занятие и снова стал заниматься самостоятельно, благо времени было более чем достаточно. В хорошую погоду с утречка на пляж и весь день с газетами, словариком, да прислушиваясь к окружающим, – так потихоньку дело и пошло.
Вначале нас на судне двое было из России, я и механик. Он день дежурил, а я ночь. Потом наш механик уехал, и прислали какого-то африканского бербера. Тот ни по-английски, ни по-испански не говорил, только на своём, но когда садились выпивать, то на удивление прекрасно понимали друг друга.
   – И как тебе Испания? Наверное, много где побывал? Мы как-то заходили в Аликанте, немного южнее Валенсии, небольшой красивый туристический городишко.
   – Знаю, я там тоже бывал. Ездил в Мадрид, но мне там не понравилось. Я больше море люблю, всю жизнь проплавал. К порту привык, здесь мне комфортнее, и подработать всегда можно. Как бывшего моряка, меня с удовольствием берут тальманить при необходимости. В Аликанте, может, и красивее, но там городок больше туристический, а здесь, в Валенсии, большой порт и с работой проще.
   – А с жильём как?
   – Здесь много украинцев приехало, так мы собираемся несколько человек и снимаем квартиру. У каждого своя комната, все наши, и недорого получается.
      Мы дошли до конца проспекта, и мой попутчик повернул с кольца направо, в припортовый район Natzaret, а я направился прямо к проходной порта, размышляя над судьбами моряков, оказавшихся брошенными на чужбине. Это был уже третий случай с арестованными судами, похоже, одного судовладельца, с которыми мне довелось столкнуться за последние несколько лет. Один танкер был арестован в южной Франции, другой, кажется в Португалии, и вот этот здесь, в Валенсии. Экипажи по году и больше отсидели на этих судах. За это время кое-кто из молодёжи успел жениться, обзавестись семьёй, да так и остался в тех странах. Перестройка многое изменила. То, что раньше совершенно не представлялось возможным, теперь становилось нормой жизни.
                Ромка
         Пожалуй, что действительно Ромка стал эмигрантом. Ну, может не в полном смысле этого слова, но точно не диссидентом. Тех высылали или они сами выезжали за рубеж во времена застоя, а он политикой не интересовался. Какая власть, или какие порядки в стране, ему было абсолютно пофиг. Главное – тёплый угол и хорошая еда.
Перестройка многим, как говорили в то время, не столько удлинила «цепь», сколько отодвинула «миску». Ромке в этом отношении повезло больше. По счастливому совпадению обстоятельств его миска всегда была рядом и наполнена.
На что угодно, но на это ему жаловаться не приходилось. И вообще, если бы не перестройка, вряд ли Ромка смог бы попасть на судно. Перестройка расширила свободу его перемещения, можно сказать, до мировых масштабов, однако и ограничила его личную свободу размерами судна, на котором он находился, так как права схода на берег у него не было. В иных портах и на палубу-то запрещалось нос казать. Однако это его не очень волновало, а во всём остальном, до определённого времени, он считал себя самым счастливым. И хотя неприятности начались задолго до описываемых событий, с ними удавалось как-то справляться. Но в последнее время его жизнь стала сплошным адом, и однажды Ромка решил: пора рвать когти. Он даже знал, как это сделает, чтобы уйти от погони, каковая  случилась с полгода назад, когда его, впервые покинувшего борт судна, тут же в порту поймали и вернули обратно. Собственно говоря, он и не собирался тогда убегать, просто интересно было потоптать чужую землю и поближе познакомиться с окружающим миром. Его прогулка длилась не более получаса, и после этого путь на палубу во время стоянки в порту был надолго закрыт. Последние месяцы с ним творилось что-то непонятное. Его будто разрывала изнутри какая-то неведомая сила. Он чувствовал, что настало время определить своё место в коллективе, обозначить права на свою территорию но, как правило, бывал за это наказан и даже нещадно бит. Боль только на время усмиряла его желания, и он снова и снова боролся за своё место под солнцем, несмотря на неравенство сил. Существование на судне более не представлялось возможным. Многократно наблюдая за швартовными операциями, Ромка заметил, что в это время на причале, кроме одного-двух человек, никого не бывает, а свой экипаж занят швартовкой. Если спрыгнуть на берег, пока судно ещё не подошло к причалу, будет приличная фора во времени. Даже если побег заметят, ничего сделать не смогут, а через полчаса его и с собаками не найдут. На дворе стоял март месяц, и это было его время.
         К Ницце подошли вечером. Ромка поспешил занять исходную для побега позицию, полагая, что ночная швартовка будет кстати, однако их поставили до утра на якорь. Последние часы на судне тянулись невыносимо долго, порой даже казалось, что члены экипажа как-то с пониманием стали относиться к нему, – будто всем стало известно, что Ромка задумал, и матросы  молчаливо одобряли его решение. Он долго бродил по коридорам, заглядывая в каюты, двери которых были открыты, но, не решаясь зайти, проходил мимо. Мимо столовой, каюты старшего механика, у которой последнее время Ромка часто оставлял сюрпризы, но на этот раз даже не подумал напакостить своему злейшему врагу и поднялся в ходовую рубку. В последний раз посидел на своём излюбленном месте у окна и поплёлся на палубу. 
       Ницца. Южный берег Франции – это совсем даже не Швеция, откуда они пришли, где холод и снег. Сотни тысяч огней заливали побережье, а прекрасные запахи, которые доносил лёгкий ветерок с берега, дурманили голову. Вновь неведомая сила стала наполнять Ромку и требовать удовлетворения. Природа и гормоны брали своё. Он направился на бак, где лежали брезентовые чехлы, которыми закрывали брашпиль в штормовую погоду в море, и, улёгшись на них, стал смотреть на берег. Завтра всё решится, и вот там-то, на берегу, ему понадобится много сил и энергии, чтобы отвоевать своё место под солнцем… 
       Разбудил его шум цепи выбираемого якоря. Светало, и судно направлялось к причалу. Ромка затаился под брезентом, наблюдая за швартовкой. Матросы уже стояли с выбросками в руках, готовые метать их при первой возможности. Вот он, его путь к свободе! Ещё несколько метров, и он будет доступен. Ромка выскочил из своего укрытия, сиганул на крышку трюма, разогнался, перепрыгнул на планшир фальшборта, в одно касание оттолкнулся от него и полетел в пустоту. Сво-бо-да! Каждая клетка, каждый атом тела наслаждался этим полетом, безграничной свободой, и он готов был в клочья порвать любого, вставшего на его пути. Почти три года пребывания на судне, ставшем для Ромки за это время родным домом, остались позади. Он приземлился на самый край причала, едва не сорвавшись вниз, и, не оглядываясь, рванул к ближайшим строениям. Заскочив за  ангар, остановился и, осторожно выглянув из-за угла, в последний раз посмотрел на судно. Никто не кричал «держи его», и ему даже показалось, что моряки, стоявшие на палубе, одобрительно махали ему вслед. Только сейчас он понял, почему его накануне вечером тщательно вымыли и надели новый противоблошный ошейник с красивой биркой, на которой значилось его кличка «Roma». Ему было немного жаль своего благополучного прошлого, но будущее манило и звало вперёд. Хотя воспоминания о прошлом ещё надолго останутся в памяти, ведь начиналось всё также в порту, но холодной, дождливой осенней ночью…
      Его тихое мяу звучало как СОС. Вахтенный матрос вначале никак не мог понять, откуда идут эти звуки. Судно стояло в Ленинградском морском порту под погрузкой.  М-я-у, заглушаемое шумом работающей техники, звучало более отчётливо, когда грузовые операции приостанавливались. В очередной раз, когда жалобное м-я-у послышалось совсем близко, вахтенный матрос спустился на причал, и здесь, под поддоном,  у самого трапа, увидел крохотного котёнка. Ему было не более трёх недель. Промокший, дрожащий от холода, он заснул практически сразу, как только матрос посадил его к себе за пазуху. Дежурство закончилось. Матрос принёс котёнка в каюту, захватив по дороге пачку молока из холодильника, налил его в отрезанное от пустой пластиковой бутылки донышко и поставил перед котёнком. Тот, уже отогревшийся, с жадностью вылакал всё.
   – Да ты, я смотрю, совсем изголодал, выпей-ка ещё молока, а я пока приготовлю для тебя гальюн, – сказал матрос и пошёл искать подходящую тару.
     Вскоре он вернулся с небольшой коробкой, наполовину заполненной песком.
   – Вот тебе гальюн, – назидательно произнёс матрос, однако котёнок уже не слышал его. Справившись с молоком, он крепко спал, свернувшись клубком под столом, возле батареи отопления.
   – Ну, вот и ладно, отогрейся, поспи, а утром я тебя отнесу на какой-нибудь склад. На судне с тобой, пожалуй, проблемы будут, да и ухаживать мне за тобой некогда.
Непривычные шорохи и возня разбудили матроса рано утром. Поначалу он даже не сообразил, кто это мешает ему спать, но увидев котёнка, выбирающегося из приготовленной для него коробки, всё понял.
   – Да ты, дружок, и к порядку приучен с рождения, видать твои родители из флотских были. Придётся походатайствовать за тебя перед старпомом.
Для себя он ещё ночью решил, что никуда котёнка не понесёт. Всякая живая тварь на судне согревает душу, а такой симпатичный котёнок тем более. Старпом и капитан на удивление быстро дали добро, а капитан, осмотрев котёнка, даже предложил назвать его, так же как и судно, Рома. Так Ромка стал новым членом экипажа.
      С тех пор прошло много времени. Ромка вырос, превратившись в красивого, сильного кота, и, как говорили знающие люди, мог принадлежать к редкой породе, если бы не маленькая белая звёздочка на груди, портящая его родословную, но украшавшая его однотонный, стального цвета окрас. Пришла пора определять ему своё место в коллективе. Вот тут-то и начались проблемы, приведшие Ромку в это раннее утро в незнакомый город незнакомой страны и вообще в новый для него мир. На сушу, так манящую его в последнее время неведомыми, будоражащими запахами и в то же время пугающую своей неизвестностью. Сушу, которую до сих пор он видел только с борта своего уютного родного судна. 
         Ненадолго задержавшись за портовыми складами, Ромка вскоре вышел к забору. Найдя в нём небольшую лазейку, выскочил наружу и едва не попал под колёса мчавшихся по дороге автомобилей. Испугавшись, рванул в другую сторону и вскоре оказался на пляже. Только здесь он остановился и огляделся по сторонам. Автострада проходила вдоль набережной, отделяя город от моря. Узкой полосой между автострадой и морем вдоль всего побережья тянулся пляж, а слева, в конце портовых сооружений, недалеко в море выступал мыс, образуя небольшую бухточку, в которой и располагался грузовой порт. Вместе со свободой Ромка приобрёл и новые трудности. Испугавшись и растерявшись, он почувствовал себя абсолютно беззащитным. Море –  единственное, что он хорошо знал в своей жизни. Повидав их немало: от Белого и Баренцева до морей Средиземного и Чёрного. Разные, со своим характером и нравом, – все они, вместе взятые, даже штормовые, не нагоняли на него столько страха, сколько этот незнакомый берег. Немного успокоившись, Ромка побрёл вдоль берега, у самой воды прислушиваясь к необычным для него звукам набегающих на берег волн и шелеста мелкого ракушечника и песка, переносимых волнами с места на место. Солнце уже взошло, начало пригревать, а он всё брёл и брёл по пляжу, тянувшемуся, казалось, до самого горизонта.
         Вскоре Ромка ощутил, что проголодался. На судне в это время уже закончился завтрак. Повар начинал готовить обед, и Ромке всегда доставались лучшие, на его взгляд, кусочки мяса. Определённо, что здесь ему никто не предложит ничего подобного, – решил Ромка, и теперь стал более внимательно присматриваться и принюхиваться к тому, что море порой выбрасывало на берег. Уже не раз на пути попадались мелкие крабики, выброшенные волной. Они так потешно бочком-бочком бежали обратно в море, едва только Ромка норовил зацепить их лапой, что ему даже захотелось поиграть с ними, но крабики очень быстро скрывались в воде. Доводилось ему видеть на судне и большущих, величиной с поднос, крабов, но тех он, откровенно говоря, побаивался. Вскоре ему повезло. Небольшая рыбка билась между камешками, норовя скатиться обратно в море. Ромка успел вцепиться в неё когтями, оттащить подальше на берег и тут же съесть. Сказать, что эта рыбка показалось ему наивкуснейшей пищей, которую он когда-либо пробовал, было бы банально, но это действительно была его первая добыча.
      Нельзя сказать, что у Ромки вообще не было никакого охотничьего навыка. Любая кошка по своей природе охотник, но когда всю жизнь еда тебе подаётся в миске, охотничий инстинкт просыпается разве что из спортивного интереса. На судне Ромка два раза выходил на охоту. Первый раз она закончилась оскорбительно неудачно, а второй раз почти удачно, но чуть было не трагически. 
       Это было прошлым летом. Судно, гружённое пиломатериалами, караван которых доходил до окон ходовой рубки, где Ромка любил отдыхать на подоконнике, следовало в дельте Двины. Стайка мухоловок, прилетевших с берега, расположилась в каком-нибудь метре от него за стеклом. Они щебетали так громко, что Ромка никак не мог насладиться послеобеденным сном. Казалось, они насмехались над ленивым котом, прыгая под самым его носом.
   – Ну, всё, вертихвостки, достали, сейчас я вам перья-то повыдёргиваю, – решил Ромка, спрыгнул с подоконника, и уже через пару минут его увидели вскарабкивающимся по торцам досок на верх каравана.
         Вот тут впервые в нём проснулся охотничий инстинкт. Осторожно выглянув, Ромка заметил пару самых, на его взгляд, наглых птах буквально в метре от себя. Нижняя челюсть охотника задрожала, едва не выдав его стуком о доски. Осторожно, словно змея, он вскарабкался наверх. Мухоловки, будто не замечая кота, продолжали «судачить» о своих птичьих делах. Ромка выбрал ближайшую к нему пичужку, изготовился, прыгнул, уже представляя её в лапах, но птичка вспорхнула и отлетела в сторону. Остальная же стайка продолжала сидеть на месте, даже не шелохнувшись.  Ещё в воздухе Ромка перенацелился на другую пичугу, развернулся и шмякнулся на бок. Тут вся стайка со щебетом и писком, будто смеясь над незадачливым охотником, вспорхнула и улетела. Такого оскорбления на глазах членов экипажа, наблюдавших за Ромкиной охотой, он стерпеть не мог и с нескрываемой  досадой спустился с каравана. Несколько дней после такого конфуза Ромка не появлялся в рубке.
     – Что это ты  не приходишь на вахту? Ну, не удалась охота, в другой раз обязательно поймаешь птичку, пошли со мной, – поднимаясь в рубку и заметив кота, позвал его капитан.
      Ромка, благодарно мяукнув, поспешил за ним на мостик и на правах хозяина занял своё излюбленное место. Судно шло уже в Баренцевом море. Это море нравилось Ромке больше всех. В шторм они здесь ни разу не попадали, а в хорошую, как сейчас, погоду оно лениво накатывало волны, плавно покачивая судно. Здесь всегда чувствовалась прохладная свежесть Ледовитого океана и какая-то особенная, мощная энергетика, заставлявшая восхищаться этим суровым краем. Лёгкий попутный ветерок обеспечивал безветрие на палубе, и Ромка с любопытством поглядывал на птиц, неподвижно парящих над судном. Временами они садились на караван и дремали, пригретые солнечными лучами. С расстояния в полсотни метров они показались Ромке вполне достойным объектом для настоящей охоты. Это не те вертлявые птахи. Разыгравшийся азарт вновь погнал Ромку на палубу. Вскоре его увидели подкрадывающимся к неподвижно сидящим бакланам. То короткими перебежками, то по-пластунски он ближе и ближе продвигался к своей цели. Небольшая с виду птица сидела неподвижно в полуметре от Ромки. Он изготовился, прыгнул и – о счастье охотника! – птица оказалась у него в лапах, точнее – он оседлал её, словно жокей скакуна. Внезапно «Пегас» поднялся и так резко расправил свои почти метровые крылья, что Ромка кубарем скатился с него. Баклан повернулся и, увидев возмутителя своего спокойствия, очень даже удивился. Ни разу ещё обед не приходил к нему сам. Обычно за пищей приходилось охотиться, а тут… Другие бакланы, дремлющие на палубе, тоже проявили интерес к необычному продукту питания и стали подходить ближе, окружая Ромку со всех сторон. Ещё мгновение – и от Ромки не осталось бы даже хвоста, но, на  счастье, капитан следил за его действиями и в последний момент дал гудок. Птицы, напуганные сильным звуком тифона, вспорхнули и улетели, а Ромка – счастливый, что остался цел, – рванул обратно в рубку, на своё уютное и безопасное место. Больше на судне он никогда не охотился ни за какой добычей.
       Солнце перевалило далеко за полдень, когда Ромка повернул обратно. Пересекать многолюдную набережную и автомагистраль, чтобы попасть в город, он пока ещё побаивался, а идти по бесконечному, наскучившему своим однообразием пляжу, просто надоело. Он не собирался возвращаться на судно, не для того он сбегал, но что-то невидимое пока ещё связывало их. К порту Ромка добрался уже в сумерках. На территорию не пошёл, а поднялся на утёс в конце мыса, откуда хорошо просматривался порт, судно и море. На вершине он достаточно легко поймал задремавшего голубя, что послужило ему хорошим ужином, и теперь, насытившись, наблюдал, как его судно, закончив выгрузку, в сопровождении лоцманского катера покидало порт. Последний раз видел его Ромка выходящим из бухты. Матросы на палубе убирали швартовы, и вскоре ходовые огни родного судна скрылись вдали. И такая тоска зелёная нахлынула на Ромку, так стало тошно, что он чуть не завыл, как порой это делал на мостике его капитан. Тогда Ромка не понимал, отчего это происходит, хотя однажды и стал свидетелем события, запомнившегося ему надолго.
       Третий день судно штормовало в Северном море. Застрявший над Скандинавией циклон разогнал такую встречную волну, что судно за трое суток, после выхода из Скагеррака, едва прошло сотню миль, а днём его вообще снесло на пару миль назад, хотя машины работали почти полный вперёд. Устав от изматывающей качки, Ромка лежал в углу, расклинившись между спасательными жилетами, чтобы его не швыряло по всей рубке. Третий день, как и вся команда, Ромка почти ничего не ел. При тридцатиградусном крене судна с борта на борт повар мог предложить только сухой паёк, да и его никто не хотел есть. Часов в десять вечера, совершив обход машинного отделения, механик поднялся на мостик.
  – Всё в порядке, Георгич, – доложил он капитану, однако ответа не последовало.
В рубке никого не было, и только странный звук, заглушаемый свистом ветра, порой доносился с крыла мостика.
   – Ты что это, Георгич, никак на луну воешь? – выйдя на крыло и увидев огонёк зажжённой сигареты, которую курил капитан, спросил механик.
   – Ты не поверишь, Алексеич, такая тоска зелёная напала, что хоть волком вой.
   – И что, помогает?
   – Когда как.
   – А я по машине хожу и песни ору.
   – Ну и?..
   – А по-всякому, иной раз полегчает. Как ты думаешь, когда нас сменят? Восьмой месяц работаем, скоро в свою каюту стучаться буду.
   – Полагаю, месяца через два-три, когда придём в свои воды.
   – Хреново.
   – Может,  домой позвоним?
   – А что, хорошая связь есть?
   – А мы через датчан.
     Эти противные длинные гудки, когда никто не снимает трубку, как ножом резали ухо и сердце.
   – Наверное, к матери ушла, – с сожалением констатировал капитан. – Давай твоей позвоним.
   – Заказывай, вот номер.
   – Только ты тангенту отпускай, чтобы громкая связь была.
   – Ладно.
    Датский оператор быстро набрал нужный номер. На этот раз ответили после второго гудка.
   – Привет, ты откуда звонишь? – удивилась жена, зная из их последнего разговора, что в следующий порт они придут через три недели.
   – А мы прямо с моря звоним, через датскую радиостанцию.
   – Что-нибудь случилось? – забеспокоилась она. – Что там у вас?
Налетевший шквал накренил судно, и неплотно закрытая дверь в рубке распахнулась. Взволнованный женский голос, звучащий диссонансом среди грохота волн и свиста ветра, как показалось Ромке, в мгновение изменил всё вокруг. Волны перестали казаться такими крутыми, ветер – таким сильным, да и сама стихия стала казаться не такой грозной.
   – Да нет, всё в порядке; небо чёрное, вода мокрая, а мы третьи сутки кувыркаемся в Северном море.
   – Совсем худо?
   – Пока терпимо. Может, завтра ветер сменится, так полегчает.
   – Ну, вы держитесь, а мы за вас молиться будем.
    Они поговорили ещё немного, и, может, Господь Бог услышал их, но только ветер действительно стал стихать. 
     Ромка не случайно сейчас вспомнил ту историю. Сидя в одиночестве на незнакомом берегу, он остро ощутил, что такое «тоска зелёная». Сменившийся ветер вновь, как это было накануне, стал доносить с берега эти странные, будоражащие его запахи. Выть Ромка не умел, но его душераздирающее М-М-М-Я-Я-Я-Я-У-У-У-У, казалось, заполнило всю вселенную и тут же, словно эхо, вернулось обратно. Ромка повторил свой, теперь уже воинственный, клич. Март месяц пробуждал природу. Ромка чувствовал это как никогда. Новый, неизведанный мир принял вызов, и Ромка ринулся покорять его.   

 
    © Олег Опрышко.   Т/х «MSC SUEZ” 2010 год.  т/х «Рома» 1998 год.