Эпиграф:
Там, в сорок третьем, под Курском бой,
Невеселые брат, дела.
Танки на батарее, считай труба.
И вот под огнем твой дед,
Он наводит в борт сквозь канал ствола,
Он собирается в небо…
О. Медведев
По деревням - полный лехаим,
рушники пестрят петухами,
добры молодцы мажут ваксой чёрные прохоря,
а княгиня Рыжих в печали -
у неё война за плечами
да семнадцать ходок в сизое марево января.
Уж несладко ей, ох несладко,
у неё на платье заплатка,
у границ враги, с посевной проблемы, казна пуста,
у неё вассалы веселы -
охламоны конкистаболы,
сто рублей убытку с каждого рыжего, как с куста.
Демидовна возвращалась с поля… урожай в этом году оказался на диво, только вот по трудодням вряд ли много будет – война поди, Ващенко Гришка вон без ноги пришедши, говорит что немца однако много и злой он… на все воля Божья, переживем поди. Тонька с городу сбежала, жрать нечего, да падуча бьет после Сашкиной-то похоронки ее, надо яйцев подкопить, имануху тую с Мадатуя за долги с Домышевских забрать да к Дарме, пусть отливат, чо ли… мужиков то нету, а все надо, надо, надо. Жисть, однако.
Дочка Антонина встретила ее у ворот.
- Ну чо, лучче?
- Да мама вроде и ничо, корову подоила, девок на огород загнала, свинни кормлены.
- Башка как? Хватало, нет?
- Дак пока вроде не болит. Я по воду сейчас…
- К речке ходить не здумай, лучче на колодец.
- Дак…
- Ну и чо, што далеко! Хватанет, утопнешь, я чо отцу писать буду?! И так не знай чо делать та, семь лет зря учимшись, чо ли?
Перекусив чем Бог послал (много ли послал? Да считай ничего – хлеб черный, лук да огурцы, саламата с обеда чуток, чай еще довоенный, муж тогда с Монголии много натаскал) Демидовна села за прялку. План по шерсти никто не отменял, девкам что-то хоть на зиму связать надо, мужу да Кольке отправить, если получится… эх, война проклятая, так же все хорошо было!
Ближе к вечеру прихватило дочь. Лежала, тряслась бешено, перегрызла деревянную ложку. Еле успокоилась… ну что поделаешь, с голодухи да така новость погана, Санька то добрый зять бы был, грамотный, все при ём, а теперь чо – где та могилка… завтра вечером к Дарме ехать все равно.
- Сайн байна, Нися Демидомна!
- И тебе Дарма здравствовать. Вот, дочка, знашь поди.
- У, басаган, садись однако. Демидомна, арся надо.
- Держи, вот… - дедушка Дарма побрызгал самогоном на чистую баранью лопатку, окунул ее в деревянную чашу с молоком, пронес над огнем… - Однако смотреть надо…
Минут 10 на дворе возле старого, еще с земляной крышей восьмистенка над костром слышался неразборчивый шепот, пламя металось, опадало и поднималось в полном безветрии.
- Так что Демидомна, я однако не могу. Баба с Хужирай тосхон русская вылечит, а совсем вылечит внук ее от средней дочки, точно однако так. А жить долго будет Тоня, детей много вижу ее, сын однако большой человек будет. Только на дороге… болО, однако если как в Слюдянха поезд будет – все будет . А если не будет – однако даже русская баба не поможет. Давай выпьем да байартэ, наверное, брызгать уже хватит...
И княгиня, бросив ультиматумы в каминное пламя,
в срочном заседанье объявляет перерыв полчаса,
рыжего зовет петуха, чтобы связался с орлами,
слышите, орлы, вернитесь в наши синие небеса.
Мишке повезло… хотя как знать. Призвали в октябре 39-го (отец сказал – убавь себе лет и иди, а то плохо всем будет. Отец знал - неизвестно откуда . Ошибался редко, одна раскулачка чего стоила) в кавалерию, потом финская, потом большая, отступление, пехота… чудом жив остался в сорок первом, когда с Красной Площади прямо в бой. Весь сорок второй по госпиталям, учебный полк, неожиданно обнаружившийся талант наводчика – и полк РГК, противотанковый. Смерть врагу, конец рассчету. Зато за каждый танк платят. И пушка новая, 57 мм, сорокапятка даже близко не стояла.
На начало операции не успели – прибыли на фронт только 30 июля, да и слава Богу – кто раньше прибыл, почти все легли . Встали в оборону, замаскировались. В тылу гудело и гремело – видимо, готовились наступать. В остальном как обычно – труд, страх, и холод, несмотря на жаркое лето. Кормили хорошо, правда…
Утром 6 августа налетели самолеты. Наши истребители отогнали, да и бомбили не там – спасибо комбату, кадровый, знал куда поставить и как прикопать . А потом – пошли… на танки Мишка с сорок первого насмотрелся и как раз их особо и не боялся – особисты да дураки страшнее. Слушал команды, целился, стрелял, может что-то даже и подбил, смотреть особо некогда было. А потом батарею накрыли немецкие гаубицы и он понял – все, хана.
Вдруг на него обрушилась тишина. Ну, как тишина – гудели пчелы над высокой травой, земля пахла жизнью, ржавчиной и летом. Шагах в 10 была насыпь железнодорожного пути. В небе парил орел. На насыпи стоял поезд – непонятный паровоз без трубы, четыре пассажирских вагона, вагон-магазин и один открытый товарный. Мишка встал с земли, побежал к насыпи и уже почти не осознавая себя залез в широкие двери товарняка…
С каждым днём тревожнее ночи -
злые клоуны бритвы точат,
крестоносцы напялили свои черные клобуки,
хунвэйбины вышли из комы
и свирепые управдомы
перешли границу и встали лагерем у реки.
Рыжего кота зовет княгиня, как не раз уж бывало,
к барсам посылает, кот идет, не дожидаясь утра,
барсы, синеглазые стражи ледяных перевалов,
выручайте, барсы, нас, вернитесь к нашим синим шатрам.
В Хужир удалось выбраться только через десять дней, скотина на ферме заболела… Дочка, даром что недоученный, но все же ветеринар - лечила как могла. Всего одна корова пала, а вот ей, Тоньке, становилось все хуже. Приступы, которые раньше настигали ее раз в три-четыре дня, били теперь каждый вечер…
Петерсониха Демидовну даже не пустила во двор.
- Ты чо, очумела, тако сюды ташшить? – с порога заорала она. – На берег идите да ждите до вечера, там смотреть буим!
От Иркута наносило сыростью. Тоня поежилась под теплой овчинной душегрейкой, которую носила теперь почти все время.
- Мама, а чо она, немка чо ли?
- Кака немка, Усольцевска она, за немца ссылочного вышла да остался ён у нас. Сама-то по ихнему не соображат, сын летчик, дочка в школе работат, немецкому учит, от отца научимшись. Твово то шибко хвалила, да Петьку Билдагара… ой. Ну ничо, хватит плакать! Ты батина дочка али кто?
- Страшно…
Бабушка Устинья Петровна Петерсон подошла, когда солнце уже садилось. Посмотрела на Тоню и сказала только:
- Жить, девка, надо.
- Надо…
- А не хошь. Зовет он тебя, чо ли…
- Не знай прямо. Только трясет чуть чо.
- И будет трясти, дева. До внука.
- Какого внука то!? - встряла Анисья Демидовна – Уж второй говорит!
- А ты вопче молчи. Буит у ее внук, и не один. Пошли со мной дева, а ты сиди жди. Завтра утром заберешь, все с твоёй хорошо станет. Эта змея железна уже прошла…
Войско объезжает княгиня накануне рассвета,
главное, маневр, говорит, все прочее чепуха,
всё уже в ажуре, и к тому же начинается лето -
светлое и ласковое время рыжего петуха.
Сколько он лежал в беспамятстве, Мишка так и не понял. Когда сознание прояснилось, поезд так же стоял на насыпи, сквозь щели в широкой двери пробивалось солнце… запахи были другие. Родные. Мишка откатил дверь – и увидел Байкал. Поезд стоял на одноколейке высоко над берегом, рядом с длинным арочным мостом, от насыпи под мост спускалась тропинка. Он спустился к озеру, зачерпнул воды, отпил, умыл лицо и понял – надо возвращаться. Поднялся снова (о том, сколь тяжек был каждый шаг, он так никому и не сказал, да и вообще не рассказал никому. Кроме отца… отец только улыбнулся и он понял – не он первый, не он последний) прикоснулся рукой к горячей от летнего солнца стенке вагона…
Батарея погибла. Осталась одна пушка, рядом с ней россыпью валялось четыре снаряда. Танки шли справа, метрах в ста. Не наши танки.
- От суки то! От ****и!!! – Мишка (Павлов Михаил Семенович, 1916 г.р., из крестьян, образование начальное, не женат, беспартийный, награжден медалью «За отвагу») сунул снаряд в казенник, навелся, хотя куда там было наводиться, все ж рядом, и выстрелил. Самоходку (не танк это был, не танк) прошило насквозь. .. он успел выстрелить еще три раза. И остался в живых – раненого, его подобрали через четыре часа. Одним-единственным живым из целой батареи…
У неё виктория нынче -
крестоносцы пленные хнычут,
злые клоуны взяты в клещи и пойманы под мостом,
и бегут, теряя дубины,
потрясенные хунвэйбины,
и в овраге прячется исцарапанный управдом.
Выпало удачи немного
детям конопатого бога,
и с высокой ёлки песню, слышную за версту,
запевает огненный кочет,
озорные девки хохочут
да под Лысой горою заходится папоротник в цвету.
…Впереди были еще один госпиталь, еще полтора года войны, девушка из Поволжья, четверо детей, внуки, счастливая и легкая смерть, настигшая в восемьдесять пять за рулем личного ветеранского «Запорожца»…
… Тоня так и не смогла закончить веттехникум. Образование позволяло, до 44 года она проработала в колхозе учетчицей, потом вернулся с фронта (без руки, но почти здоровый) друг ее Сашки Петр. Она вышла за него замуж, родила четырех дочек и сына…
… Средняя ее дочь, Нина (бабушка Анисья приняв роды сказала – пусть как меня зовут, может лучше жить будет) повзрослев, познакомилась с Димкой Павловым. Второго сына назвали Сашей…
… Когда в 1997 году Антонина Тимофеевна свалилась с приступом Александр Дмитриевич, молодой талантливый нейрохирург, делал операцию. Бабушка Тимофеевна прожила еще пять лет и успела увидеть пять правнуков из девяти…
И княгиня гонит печали, что толпятся под дверью,
хватит с нас обломов, мы и так уже хватили лишка,
пой же, мое лето, рассвет, топорщи рыжие перья,
шелкова бородушка, масляна головушка...
Стихи - Олег Медведев