Есть у меня приятель Иван Мальцев. Близким другом его не назовёшь, но историй я с ним хлебнул столько, — на всю оставшуюся жизнь вспоминать хватит. Какой-то бедовый он получился у своих родителей, а он, того не понимая, всё глубже и глубже землю роёт — ну, то есть лезет, куда не попадя.
Вреда-то особого от него не было, но крови он себе попортил ужас сколько. Не возьмусь сосчитать сколько раз он этой бедовой отравы хапнул, — себе на горе, другим на потеху. Да то ли отрава сладкой оказывалась, толи так тому и быть — ничего его не брало. Погорюем, посмеёмся, посетуем вместе на судьбу и до следующего раза. Сколько я его уму разуму учил, вспоминать не хочется.
Но вот одну историю всё же расскажу, потому как чувствую себя виноватым — и не сколько Иван в неё залез, сколько я ему пособил. А случилось это зимой на рыбалке. И хоть рыбак-то он никакой, а как не встретимся он одно своё: «Лёня! Возьми меня на настоящую рыбалку, надоело мне в нашем болоте пескарей ловить», — это он так наш пруд называл. — Люди вон на озёра ездят, леща да чебака дерут и мне очень хочется. Возьми, как соберешься! А?»
И вот долгожданный день настал. Узнал он от кого-то, что собирается компания рыбаков, для поездки в «запретку» и ко мне.
В других областях много таких водоёмов огороженных колючей проволокой, но рыбаки эти запреты как бы ни замечают, а что до секретных объектов некому и дела нет. Летом туда дороги закрыты, а по зимнику, сам Бог велел. Прибежал ко мне радостный такой:
— Ну, чё Лёнь! Ты же обещал! Возьмёшь? Отказать было невмоготу, и я дал согласие:
— Ладно, Ваня, едем на три дня. Готовься!
Сам-то я накупил продуктов (едешь на день, бери на неделю), направил ледобур, снасти поперевязывал, и, чтобы не проспать лёг чуток пораньше. Пока не уснул, проверил в памяти: всё ли приготовил, вспомнил Ванино лицо, наполненное тревогой и ожиданием, улыбнулся и провалился до утра.
Не спеша, направляясь к месту сбора, ещё издалека приметил Ванину пританцовывающую фигуру. Видимо он сильно волновался и по-детски не скрывал своей радости. Наконец-то он причастен к солидному сообществу под названием «Рыбаки». Рассевшись в электричке по местам, каждый занялся своим делом. Кто погрузился в дремоту, кто слушал, назойливое бормотание соседа, иногда поддакивая тому.
Ваня вёл себя спокойно, а на вопрос готов ли к трёхдневному проживанию вдали от дома, распахнул сумку с продуктами. В сумке лежала булка хлеба и три плавленых сырка. С Ваней стало всё ясно, — помереть с голоду он не собирался.
Водоём нас встретил морозной безветренной погодой. Тропинка к месту предполагаемого клёва пролегала возле заграждения из колючей проволоки, за которой находились объекты секретного характера. Впрочем, кого-то ни было любопытства, это у нас не вызывало. Другое дело Иван. Он аж закрутился как щенок, играющий со своим хвостом:
— Лёня! А чё это здесь такое? Какие-то шары, антенны, да ещё поворачиваются. Смотри, смотри вертолёт. Ух, ты! Ну, скажи! Чё там, Лёнь? — сыпал он как из пулемёта. Я что-то буркнул два раза в ответ, с трудом скрывая раздражение от его назойливости и неуёмности.
Наконец мы добрались до места рыбалки и приступили к подлёдному лову. Надо сказать, что это дело не такое простое, как кажется на первый взгляд. Есть много законов требующих строго выполнения. Один из них гласит: «К месту рыбной ловли нужно, продвигаться не спеша, расстегнув защитный плащ, не суетится, чтобы не взопреть. Иначе, в последствие, сидя на льду можно замёрзнуть».
Вот на эту удочку первым попался Иван. Он один всю дорогу скакал, как телок на выпасе, ну, и, ясное дело, покрылся испариной. А тут подул ветерок. Клёв стал вялым и Ваня выпрягся.
— Лёня, я замёрз! Лёня, помоги распутать леску. Лёнь, может хряпнем по соточке; доставал он меня своим нытьём.
Но, следуя правилу нашей компании не принимать спиртное на водоёме, я крепко ругнул его матом. Ваня немного успокоился, но вскоре заныл опять. Не зная, что делать я предложил ему занять фанерную будку, стоявшую неподалёку. Это такая конструкция из фанеры под вид деревенской уборной. Ставят её на лёд местныё жители, чтобы в более комфортных условиях вести лов рыбы. Как раз эта самая будка и освободилась. Видимо рыбак, занимавший её, решил пойти домой.
— Ваня! — крикнул я. — Иди-ка, порыбачь в будке, пока то да сё… Иван, послушавшись моего совета, ввалился в будку, закрыл за собой дверку и затих.
На некоторое время, увлёкшись ловом, я совсем забыл об Иване и его прихотях. Но тут как на грех появился часовой, обходивший по периметру свой пост. И во мне заиграла детская шалость, что я не преминул ей воспользоваться.
— Солдат! Слышь! Пойди-ка сюда! — окликнул я служивого. Тот откликнулся на мой призыв и вопрошающе кивнул.
— Вон там, в будке сидит рыбак, замёрз как ёрш на льду. Ты его, — это самое…, согрей! — и я встряхнул руками, как бы держа винтовку наперевес.
— Понял! — ответил солдат, включившись в игру. И направился к будке, где от ветра укрывался Иван.
— Мальцев его фамилия! — крикнул ему вдогонку и отвернулся, давясь от смеха.
Солдат взял винтовку наперевес и рванул на себя дверь фанерного укрытия. Его взору открылся испуганный, замёрзший рыбак, который сидит на рыбацком стульчике с вытаращенными от неожиданности глазами.
— Мальцев? — строго спросил часовой.
— Мальцев…, — прохрипел Иван и утвердительно кивнул головой.
— Собирайся! С вещами на выход! — и для пущей убедительности щёлкнул предохранителем карабина.
Опешив и перепугавшись человека с оружием в военной форме, Ваня не стал задавать вопросов.
— Бегом марш! — скомандовал часовой и показал направление движения стволом оружия.
Иван припустился бегом вдоль изгороди, за которой находились те самые шары и антенны. Но теперь ему было не до них, а в голове скрежетала мысль, как ледобур об лёд: «За что?»
Рыбаки, находившиеся в курсе этих событий, попадали на лёд и бились в судорожном смехе, подстать вытащенной из подольда рыбе. Но вскоре у меня появилась обеспокоенность, уж, что-то долго солдат переигрывает. А вдруг в отпуск захотел, приведёт в часть как нарушителя или того хуже пальнёт.
Я засвистел и замахал руками. Ага! Отпустил. Как ни в чём не бывало, я отвернулся от подходящего Ивана и сделал вид, что не заметил его отсутствия.
Когда Иван подошёл совсем близко я повернулся к нему и удивлённо спросил: «Иван, да ты…», — дальше что-то спрашивать не имело смысла. Передо мной стоял виновато улыбающийся человек, нагретый и счастливый.
— Лёня, меня ведь чуть не арестовали, — еле слышно, прошипел Иван.
— Да, ну? — удивился я, продолжая разыгранный спектакль.
— А то! Ты видел тут солдата с ружьём? — Иван, озираясь, посмотрел по сторонам и шмыгнул носом.
— Ну!
— Дак вот, он меня под ружьё и бегом айда! — он повторил движение своего конвоира.
— Куда?
— Мать его знает куда, беги говорит, не оглядывайся, пока цел.
— Ну, а ты?
— Что я, бежал покуда сил хватило. А там упал. Думал застрелит.
— А он?
— Подошёл, положил рядом со мной ледобур и сказал: «Быстро назад, да больше не мёрзни!»
— Вот, Иван! — напустился я на него. — Это ты всё…, что там, чё здесь, что делают? Они сделают! У них тут везде локаторы как уши развешаны, учуют и ущучат.
— Точно, Лёня! У него ещё трубка телефонная на поясе висела, фамилию откуда-то мою знает! — Иван смотрел на меня как на спасителя и мой тон принял как награду.
— Конечно, знает! Твою фамилию теперь весь посёлок знать будет! Ты теперь у них самый — особо опасный подлёдник будешь! — сказал я, и мы прыснули от смеха, глядя друг на друга.
И так нам радостно стало, что мы с ним обнялись как родные после долгой разлуки. Там было всё: и смех, и грех, и слёзы. После этого пошла у нас рыбалка.
Домой вернулись с рыбой. На уставших, небритых лицах светились лучики удовлетворения. Но до сих пор, когда вижу плавленые сырки..., по-мужски затягивает поволока глаза и вспоминается моя дурацкая шалость... — над которой я уже не смеюсь.
7.02.04 г.