Она распахнула окно, и в комнату влетела февральская метель, светлая, свежая, щедрая на снег – чего уж экономить-то под конец, все равно всему скоро таять. Снежинки запутались у нее в волосах, как маленькие морские звезды, засверкали капельками на щеках, весело закачались на качелях-ресницах. Она поежилась, натянула на подбородок воротник грубого свитера, зябко обхватила себя руками, но от окна не отошла. Уж больно хорош был воздух. Москва, заваленная сугробами по самые шпили сталинских высоток, встала. Намертво забуксовали на улицах редкие любители покататься, исчезли куда-то коммунальные службы, наконец осознавшие тщетность уборки снега при сплошном снегопаде, перестали изрыгать клубы сизого дизельного дыма застрявшие на подходе к столице грязные фуры, забитые китайским неликвидом.
Все стихло.
И город, впервые за много месяцев, вздохнул. В струях свежего воздуха, охлаждавшего ее раскрасневшиеся щеки, ей чувствовался аромат яблок, арбуза, и, где-то совсем далеко – еле уловимый запах моря и свежесрезанных цветов. Внезапно заныло сердце, как бы в предчувствии чего-то неизбежного и желанного одновременно.
- Скоро? – спросила она про себя.
- Близко! – ответил ей кто-то, от кого в воздухе осталась одна улыбка. А уж скоро или нет – тебе решать!
В странном пустом магазинчике на длинной полке, уставленной всевозможными диковинками, была долгожданная уборка. Кожистая трехпалая лапка, вытиравшая пыль с фарфоровых слоников, хрустальных туфелек, игральных костей с бриллиантовыми точками на черных гранях, подвинула прозрачный шарик с силуэтом Останкинской башни и медленно опускающимися снежинками, совсем близко к шарику с орхидеями и порхающими вокруг них цветными колибри. Так близко, что, казалось, пара снежинок закрутилась среди ярких птиц, а цветок с пятью крохотными лепестками-пальцами вынырнул по ее сторону февральской метели, как бы протягивая ей крохотную руку.
Идешь?