Рассказ.
1.
Мой отец очень скромный и порядочный человек. Наша семья долгое время жила вчетвером в одной комнате. Наконец, отцу дали ордер на квартиру в Саратове, но он оказался не единственным. Поэтому, когда ему предложили жилье на Украине, наша семья переехала в красивый поселок Зеленодольск, где я пошел в школу и закончил ее в 1991 году.
1991 год… Днепропетровская область.
Кушать было что, учиться было негде. На семейном совете решили - ехать мне в Саратов. Пройдя “сумасшедший” конкурс из трех человек на место, я поступил на специальность металлорежущие станки и инструменты в Саратовский индустриальный институт, чем очень обрадовал своих родителей.
Общежитие, куда меня поселили – было, выше всех похвал.
Два 9-ти этажных здания сросшихся, как братья близнецы, несколькими лестничными проемами, были населены наполовину студентами, наполовину лицами явно далекими от учебы.
Все кто мог выпрыгнуть с третьего этажа как кузнечик и отпрыгать дальше во время облавы, а именно:
айзербоджансы, дагестанцы, армяне старались жить до четвертого этажа.
1991-1992 годы.
Сложные годы для молодого семнадцатилетнего человека из провинции.
Что больше всего запомнилось (нет, не стипендия равная тогда только появившейся турецкой шоколадке сникерс), а чистка мусоропровода.
В мусоропровод бросали все, от тумбочки до елки после нового года.
Все это дерьмо убирали первокурсники. К делу подходили творчески и с огоньком:
брали двухпудовую гирю, привязанную к веревке, и бросали в мусоропровод с девятого этажа.
Пробив это двадцатиметровое говно, мы надевали противогазы и загружали отходы в подъехавший грузовик, периодически пытаясь долбануть лопатой одну из кишащих в мусоре крыс.
Ну, это так, лирика.
Приехав на второй курс в 1992 году, я обнаружил, что меня отселили.
В трехместной комнате, где я имел удовольствие проживать, жили два друга из Аткарска, недалеко от Саратова и уезжали домой каждые выходные, следовательно, и привозили еду на неделю. В общем, год они меня покормили, и как я не подкидывал в общий котел - остался за бортом. Поискав работу и, ничего не найдя – решил - пойду в армию.
Сказав родителям, что меня отчисляют за неуспеваемость, забрал документы и свободно вздохнул. В армии отъемся..
Встал вопрос - куда идти. Прописан я был на Украине, но временная прописка была в общежитии и отметка в местном военкомате давала шанс отдохнуть в российской армии.
Все решил сюжет по ТВ о службе российских солдат на острове Русском, где солдаты умирали от дистрофии - к такому даже я не был готов и решил. Пойду служить на Украину.
Ну вот, я не солдат Швейк, но пишу, как было. А дальше было очень интересно.
Май 1993 года просто дышал жизнью.
Я не предавал особого значения, куда я иду служить, еще не было 1994 года, был 1993.
До Днепропетровского областного пункта было километров 120. Мы ехали на пазике и собирали по деревням всех счастливых призывников в автобус. Иногда целое село шло проводить одного призывника. Такая радость, такое веселье было у людей в глазах - будто в круиз по средиземному морю отправляли сыновей своих.
Днепропетровский призывной пункт поразил меня огромным количеством молодых людей, которые вели себя так, словно их завтра повесят.
Контроль был. Но никто через забор убегать не собирался., все воспринимали ЭТО как неизбежное. Девчонкам, пытающимся прорваться через забор, показывали обходные пути.
Много навесов, много облеванных лавочек. Все ждут покупателей.
И вот они.
Рабовладельческий рынок, только зубы не смотрят – прапора с сержантами от МВД, от ВДВ, пограничников – хочешь - иди в артиллерию, хочешь в стройбат.
Я как увидел синий берет и тельняшку – подумал - хоть с парашюта на халяву прыгну.
Начал ломиться к сержанту Черному.
Он кастинг проводил: 12 раз подтянуться, 20 раз отжаться ну и все в этом роде.
Я когда пишу сейчас слово кастинг, меня передергивает всего, но отбором это тоже не назовешь.
В общем из двухсот молодых, красивых, и надо заметить, здоровых на тот момент людей выбрали 20 ( по сотне за штуку) шучу.
Сразу сказали - ножницы по прибытии в часть уже будут тупые - идите, говорят, обслужитесь сами.
Местные парихмахер.. , ну и слово, короче – местные днепропетровские цирюльни не знали такого ажиотажа со времен глобального дефицита мыла. А самый смак был не просто идти всем подряд, а через одного - гражданское лицо стриглось на красивый манер, а призывник - под “Ноль”. После трех часов такой работы, у местного цирюльника вся красота стала выходить под “Ноль”. Но главное - я избежал тупых армейских ножниц.
Из тех двадцати счастливчиков, попавших служить в ВДВ, был один примечательный парень, звали его Денис, очень веселый человек, а главное - талантливый художник.
Он изрисовал свои джинсы куполами и всем в том же роде так (когда узнал, что будет служить в ВДВ ), что местный военком кипятком писался от того, что не оставил его при штабе.
В восемь вечера нас посадили в поезд, и, не буду юродничать, отправили куда- то служить – куда - никто из призывников не знал.
В поезде у меня состоялся конструктивный разговор с сержантом Черным, высоким статным парнем из разведроты, на предмет дедовщины.
Я его спрашивал - в чем заключается, эта самая дедовщина и не мог понять.
Он мне ответил просто: Я за два года ни разу не мыл туалет.
Я ответил, что тоже - не буду.
В тот день слукавили и он и я.
Где-то, около, (уж я израсходую русский язык по полной) шести утра мы прибыли в пункт назначения. Самое интересное, что во время пути никто не пил - все выпили до этого.
Моросил весенний (или уже летний) дождь. Из теплых, нагретых молодыми телами призывников, вагонов никто не хотел выходить.
На вокзальной вывеске маячило одно название-г. Николаев.
Оказалось, проехав восемь часов в поезде, я наблюдался в трех часах езды от дома.
Первое построение на вокзале было мрачным. Во- первых, мы не знали что такое дисциплина, всем было на все насрать, во вторых было грустно почему-то..
Военные уралы- вот гордость советского автопрома., не скоро еще российский призывник поедет отдавать долг родине в чем-то другом.
В урале дембеля махом сняли с нас всю гражданскую одежду, тихо упомянув, что она нам в ближайшее время не пригодится, надо сказать, что часы и золотые коронки не тронули - все - таки не стройбат.
Приняли нас все честь по чести – трех этажная казарма, построили на втором этаже и сказали, что мы будем проходить курс молодого бойца в действующей части в течении двух месяцев, по истечении которых нас распределят по подразделениям.
Сто человек, разбиты на взводы.. Длинная взлетка и справа ряды солдатских кроватей (извиняюсь- коек –кровати только у бундесвера - у наших -койки) в два этажа..
Столовая в секретной части ВДВ под Николаевым была на ремонте.
Вместо нее для молодых бойцов украинской армии были зарезервированы брезентовые полевые палатки.
У меня никакой злости нет, все было как было. Нам выдали одежду, и главное - сапоги…
Сапоги кирзовые с полным боекомплектом (каблук, портянки). Каждый весил больше двух кило.
Рулили нами сержанты из той же части, куда нас призвали.
Надо отдать должное сержантам ВДВ, когда офицеры уходили после 22 00 в ДОСы (дома офицеров), никто над нами особо не измывался… Они были полтора года назад такие же сосунки, как и мы …
Первые шесть дней я не мог сходить по “большому”, думал нарушение..., а оказалось все нормально – срать было нечем. Все передвижения мы делали бегом, сидеть не приходилось.
Температура в июне месяце под Николаевым зашкаливала в тени за 30, а в брезентовых палатках была чистая баня. У каждого на боку висел алюминиевый набор для первого, второго и отдельно кружка.
В эти, и так нагретые котелки, наливали кипяток подобие борща и горячее второе.
Когда я думаю, как должны обслуживать официанты в шикарных ресторанах, раз ты уже взялся за эту работу, я всегда буду помнить мое первое появление в полевой, солдатской столовой.
Огромная, брезентовая палатка и справа и слева рядами стоят столы. Молодые бойцы заходят и ищут чистое место для принятия пищи. Появляется дембель - коренастый малыш, и не найдя чистой поверхности для принятия пищи, хватает дежурного одной рукой за шкирку, другой за лодыжку и начинает им протирать первый попавшийся стол..
В общем, не успев сесть и подуть на обжигающую пищу - сержант командовал - всем встать. Некоторые пытались хлебать, или есть горячую еду, подымаясь, но обжигаясь, начинали рассовывать хлеб по карманам, не все, но рассовывали.
А на выходе их уже встречали. Пока просто изымали хлеб, ведь присяги еще никто не принимал, позже, для особо голодных, насыпали песок в карманы и зашивали.
Сержанты пытались воспитать в нас дух единения и взаимопомощи. Поэтому наряды, состоящие из сержанта и двух новобранцев, были особенно актуальны.
Надо сказать, что рота молодых бойцов располагалась на втором этаже, на первом существовал второй батальон. Естественно, туалеты на всех трех этажах казармы, располагались друг над другом.
В одну из прекрасных лунных июньских ночей вместе с мощным сержантом Димой ( с ним у меня потом была отдельная история, Дмитрий прошел школу сержантов в показательной учебке под Киевом), так вот, с ним в наряд заступил молодой боец Сергей, почему-то его все называли “Молдаваном”. Причин на то было несколько, ну да ни о том сейчас.
После вечерней поверке вся сотня молодых ребят побежала испражняться и чистить зубы перед сном. Все это перемежалось фразой, находившемся рядом сержанта- белобрысова Андрея, который периодически командовал “KБ”- что означало- К бою! Все тридцать человек (сколько было на тот момент в общественном санузле) падали и отжимались от пола. После 22.00 звучала команда -“ Отбой!”. Все сто человек, вымотавшись за день, засыпали за считанные секунды.
Естественно, не знавшая ремонта более тридцати лет канализация забилась. И вот Дмитрий, как дежурный, отдает приказ Молдаванину прочистить туалет. Подъем в 6 утра. Все 100 человек побегут, после сна, справлять свою нужду и это для сержанта грозило большими неприятностями. Молдаванин не нашел ничего лучше как взять старую трубу от водоснабжения и долбить ею (как ему казалось) в забитое дерьмом место. Наконец, после очередного удара, вода вместе с нечистотами ушла. Военнообязанный ( пока мы еще не приняли присягу) с удовлетворением отрапортовал сержанту Диме о проделанной работе, но его доклад перебил поднявшийся с первого этажа рядовой на втором годе службы, солдат третьего батальона по фамилии Забейворота. Гавно стекало по его тренированным плечам и (надо сказать, дембеля, оставляли длинные челки, которые прятали на построении под беретом и распускали их в самоволках на деревенских дискотеках.) , по этой челке говно не стекало, а падало.
Первые секунды он не говорил, а махал на Диму руками, как бы приглашая осмотреть всю ту прелесть, в которую он был обделан. После раздался возглас Маугли и трехэтажный мат, смысл которого был один: “ Где эта сука?!!!”
Истина оказалась как всегда проста и незамысловата. Как я уже сказал, в казарме отдельное туалетное место находиться друг над другом и Молдаванин, пытаясь прочистить канализацию трубой, пробил гнилое основание санузла и часть пола.
Дембель Забейворота, подождал пока стадо молодых, закончит водные процедуры и хотел в одиночестве справить свою нужду - так они и встретились, рвение к работе молодого призывника Молдаванина в виде потока дурнопахнующего дерьма и могучие плечи почти отслужившего бойца. Зрелище не для слабонервных.
Надо отдать должное сержанту Диме. Он не отдал на растерзание своего подчиненного.
Но когда утром Молдаванин рассказывал мне, что случилось ночью, губы его тряслись от страха, как у трехлетнего ребенка. Могли бы и насмерть забить, за говно.
2.
Отбой в части производился в десять часов вечера, а подъем в шесть утра. Но, как правило, в пять уже мало кто спал. В полумраке рассвета слышалось размеренное поскрипывание кроватей - молодой организм призывников, яростно сопротивляясь поллюциям, делал все, что бы в суровые армейские будни не вкрался нежный девический образ. Распорядок дня был очень плотным и насыщенным. Очень много времени уделялось бегу и физической подготовке. Наши нежные ноги, знавшие только двухсотграммовые кеды да сандалии были в шоке от двух килограммовых сапог на каждую ногу. У многих через неделю ноги так отекли и распухли, что приходилось разрезать голенище, чтобы они влезли в эту чудо обувь.
Армия- это чистой воды трагикомедия. В ней соединилась боль, физические и моральные испытания с безумно смешными моментами и случаями. Я видел, как у парней текли слезы от боли переходившие в слезы от смеха. Впервые я лицезрел, как можно довести спокойного двадцатилетнего парня до истерики всего за сорок минут, не прикоснувшись к нему пальцем. Руководствуясь только уставом. Процедура была следующая.
Сержант строит взвод (тридцать человек) напротив двухъярусных кроватей с матрацами, одеялом и простынями от своей постели. Далее включает секундомер и отдает команду: ”Заправить койки!”. За сорок секунд надо не просто заправить свою постель и вернуться в строй, а сделать это крайне аккуратно. Теперь представьте себе картину.
Кровати стоят в два ряда, узкий (сантиметров сорок) проход между ними создают еще и табуретки, на которые складывается форма после отбоя. Все тридцать человек устремляются с матрацами к своим койкам, спотыкаясь и толкаясь, падая и ударяясь. У тех, чьи койки на втором ярусе, чтобы заправить, встают ногами на кровати первых ярусов и тем самым мешают им нормально застелить постель, начинается ругань и перепалки. Сорок секунд пролетают незаметно, и вот уже сержант командует построение и все, бросая не заправленные кровати и потирая ушибленные места, вновь строятся, чтобы через пару секунд опять броситься в узкий проем.
Спустя сорок минут таких упражнений, у нескольких парней случается истерика. Они начинают пинать табуретки, бросать матрацы, кидаться на других и просто рыдать. Но сержанта мало волнуют такие нюансы - отжиманием от пола и другими физическими упражнениями он успокаивает всех расклеившихся.
Во время двухмесячного курса молодого бойца, до присяги (которая должна была состояться второго августа) нас никто пальцем не трогал. Все и вся соответствовало уставу военной службы. Конечно, маршируя мимо разных подразделений части (батальонов, рот химзащиты, связи и др.) мы слышали выкрики в свой адрес: “Духи вешайтесь! ) Не скажу, что нас это не волновало.
Чуть выше я писал про Дениса – веселого, красиво рисующего паренька, с которым мы призвались с Днепропетровского областного пункта. Недели через три он не выдержал и сбежал. Его поймали и привезли назад. Так как он еще не принял присягу, к нему не могли применить ни гауптвахту, ни дисбат. Но офицеры сделали вот что. Поставили его кровать отдельно от остальных, в центре помещения так, чтобы его видели все. Дежурному наряду было приказано не спускать с него глаз. Однако до присяги он сбежал еще раз, его опять поймали. Последний раз он сбежал уже после присяги. Дальнейшая его судьба мне не известна. В части я его больше не видел.
Наконец настал день присяги. За два месяца мы похудели, окрепли физически, загорели.
Нам выдали новую одежду цвета хаки и новые голубые береты.
Второе августа – день рождения ВДВ. Эту дату принято считать днём рождения воздушно-десантных войск России в честь первого парашютного десанта (подразделение в количестве 12 человек) десантированого на войсковом учении Московского военного округа под Воронежем 2 августа 1930 года. Хотя первое десантирование в истории военного дела произошло весной 1929 года. В осаждённый басмачами город Гарм была высажена с воздуха группа вооружённых красноармейцев, которая при поддержке местных жителей разгромила банду басмачей, вторгшуюся из-за границы на территорию Таджикистана.
Второго августа военная воздушно-десантная часть устраивала день открытых дверей как для родителей, чьи дети принимали присягу, так и для остального гражданского населения.
В общем, присяга как присяга. Построили, вручили автоматы Калашникова, вызывали по одному и давали текст, который вслух зачитывал новоиспеченный боец.
Так как события развивались в восточной Украине, текст присяги на украинском языке звучал, лично для меня, очень смешно. Потом отпустили в город, в первое наше увольнение.
После присяги всех нас распределили по подразделениям.
Кого в батальоны, кого в саперы, кого в разведроту.
Я и еще четыре человека попали в роту связи. Она находилась в одноэтажной фанерной казарме, которая представляла собой длинный коридор справа и слева от которого располагались небольшие комнаты (мы называли их кубриками) по двенадцать человек в каждом. Левое крыло казармы занимала рота связи, а правое, самое страшное подразделение в бригаде - рота разведки.
Никогда не забуду первую ночь, проведенную в роте связи. В кубрике стояли такие же двухъярусные кровати, как и во всей части. Духи и молодые спали исключительно на верхних ярусах, а дембеля и гражданские внизу.
Чтобы в дальнейшем не было путаницы в армейской иерархии, я коротко опишу ее ступени.
Самая низшая ступень это “Дух”. В смысловой нагрузке этого слово скрывается полное не восприятие человека как личности остальными сослуживцами. Пока ты не отслужил полгода и дембеля не проведут над тобой таинство посвящения (более употреблялось слово “перевод”) после которого ты переходил на следующую ступень, а именно становился “Молодой”, ты был никто. Тебя не называли по имени, вся грязная и тяжелая работа ложилась именно на тебя. Ты, Душара, Дух – бесплотное и бесправное существо.
Как я сказал, следующая ступень - “Молодой”. После перевода ты также продолжаешь беспрекословно выполнять все пожелания дембелей, но тебе уже дают кличку, чаще всего преобразованная в удобную форму фамилия. Когда ты становишься “Молодым”, обычно приходит пополнение и в твоем подразделении появляются новые “Духи” принимая на себя часть твоей нагрузки и тумаков.
Третья ступень- “Ветеран”. Солдат, отслуживший год и переведенный своими дембелями в это почетное звание уже никому не подчинялся, но еще не имел ни своих духов, ни молодых. Очень сильно чувствуется контраст. Я ниже опишу процедуру перевода из одного “звания” в другое.
Проснувшись на следующее утро после перевода, ты впервые получаешь кучу привилегий. Вот только часть из них:
Можешь не ходить на зарядку. Заправляешь только свою постель. Не подшиваешь дембелю воротник. Дембель не имеет права ни о чем тебя попросить. Можешь днем лечь на койку, и не бояться, что тебя изобьют за это. Можешь ходить в самоволку. Ты уже не чистишь по пять автоматов, а только свой. Главное - тебя перестают подымать ночью, чтобы “провести анализ над ошибками” совершенными тобой за день. Очень, очень много дает тебе “звание” Ветеран. Ты впервые за год службы начинаешь спокойно дышать.
Четвертая ступень - “Дембель”. Солдат, отслуживший полтора года, прошедший все этапы, предшествующие
этому званию “переводился” в дембеля. Я ниже опишу эту процедуру. Интересно что без пяти минут дембель (по сути ветеран отслуживший полтора года) переводил духов в молодые, а новоиспеченные молодые переводили ветерана в дембеля.
Ну и пятая ступень этой иерархической цепочки -“Гражданский”. После того, как министр обороны подписывал приказ об увольнении в запас ветеран переводил своего бывшего дембеля в гражданского.
Гражданский уже не участвовал в жизни своей части и подразделения, а медленно и вдумчиво готовился к отправке домой.
В первую ночь в казарме я долго не мог уснуть после отбоя. Во - первых дембеля вполголоса решали, стоит ли нас подымать и тиранить в первую же нашу ночь в подразделении, во вторых, прямо подомной дембель Ваня “развлекался” со своим молодым. Он то просил достать ему бабу и солдат срывался по направлению к двери, но тут же получал команду вернуться, то, вспоминая все провинности за день, давал ему тычки, от которых ходила вся двухъярусная кровать. Уснул в тот вечер я поздно…
На следующий день, вечером, меня завели в соседний кубрик, ткнули пальцем на долговязого парня и сказали: Бей! Я понял, что-то здесь не чисто и ткнул его пару раз в торс. Завязалась драка, но не надолго. Дембеля быстро все прекратили и вывели меня наружу. Позже я узнал, парень был стукачом, и ему до увольнения в запас предстояло оставаться духом со всеми вытекающими последствиями.
А меня просто проверяли на “вшивость”.
Через три дня я заступил в наряд по роте.
Целый день все было относительно спокойно. Мы с напарником мыли полы, убирали прилегающую к казарме территорию, но как веревочке не вейся, а вечером я получил свои первые оплеухи.
После вечернего построения рота связи и разведрота ринулись в казарму, умываться и готовиться ко сну. Мало того, что я должен был троим дембелям принести в умывальню зубную пасту и мыло, одному туалетную бумагу, а третьему полотенце, меня из кубрика окликнул еще один дембель и приказал принести ему табуретку, дабы он мог сложить на нее свою форму (в коридоре стоял телевизор и, смотря его, солдаты выносили из кубриков табуретки, а назад не приносили). С удивлением обнаружив, что в коридоре все табуретки разобраны, я, не долго думая, зашел в соседнюю комнату. Свет был погашен.
Переложив уже сложенную форму на рядом лежащую я взял табурет и направился к выходу, когда услышал душещипательную фразу: “Положи на место”.
Оказалось я отбросил в сторону одежду другого дембеля.
Итог оказался плачевным. Я получил тумаков от трех дембелей. От одного, что не смог найти табуретку, от второго, что скинул его форму, от третьего, что долго нес полотенце. В завершении дембель из разведроты с добродушной улыбкой одел мне берет на макушку (как носят только дембеля) и пригрозил наказать, если я попробую его поправить. Естественно, я не прошел и десяти метров по казарме как получил втык от других дембелей, которые позеленели от такой наглости духа.
Ротой связи командовал молодой лейтенант, недавно окончивший рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Он был полон творческих планов и часто по ночам приходил в роту, чтобы устроить очередную пожарную тревогу. Надо сказать, что в идеале, услышав дикий рев дневального: ”Пожарная тревога!” солдаты должны дружно тащить свои кровати на улицу, а по окончании - обратно, в казарму.
В реальности эвакуация выглядела следующим образом. Дембеля, смотревшие до глубокой ночи телевизор, брали одеяла и растворялись в теплой украинской ночи, кто в беседку, кто в кусты. Духи и молодые видя такое отношение к происходящему своих дембелей тут же скрывались в туалете с “сильнейшим расстройством желудка”. Не кому не хотелось в три часа ночи спасать армейское барахло от липового пожара.
По настоящему в роте боялись только одного человека- старшину роты. Между собой солдаты называли его “Папой”. Папа являл собой классический образ здорового, усатого хохла лет сорока, прошедшего срочную службу и бог знает что еще, знавший всю подноготную солдатского быта и обладавший к тому же сталинским юмором.
Почтальоном в части был некто Юра, солдат из нашей роты. По долгу службы он часто отлучался в соседнее село за корреспонденцией. Соблазнов за пределами части было много: девчонки, самогон, вино. Однажды вечером Папа застал Юру в непотребном состоянии.
На следующий день, во время многокилометрового броска на почтальоне был большой мешок с песком, весивший килограмм двадцать, на голове противогаз. Шею украшала табличка: “Я наркоман!”, а сзади к мешку была прикреплена другая табличка, которая гласила: “Я пьяница!”. Этот марш-бросок дался ему с большим трудом.
Однажды я был в наряде, стоял на тумбочке дневальным. Приближался обед. Дембелям было скучно, они вытащили у меня из ножен штык нож и начали бросать его в акацию. Я не знаю, из какого метала он сделан, но то, что нож хрупкий вскоре поняли и дембеля, когда после очередного броска он разлетелся на две части. Вернув мне, поломанное холодное оружие, за которое я отвечал они поставили меня перед задачей - Что делать? Не найдя другого варианта я склеил две половинки “Моментом” и воткнул обратно в ножны.
Ближе к часу дня, после обеда, старшина вошел в казарму и, не обнаружив меня на тумбочке (я отлучился в туалет, что не положено уставом), взревел как раненый бык: “Дневальный!”.
Я пулей вернулся на тумбочку. Старшина, со словами: “Ты что? Охренел солдат?”, вытащил штык-нож из ножен и слегка ткнул им меня в живот, после чего лучшая часть ножа отвалилась и упала к Папиным ногам. Эту картину можно писать маслом. Мои, полные неподдельного испуга глаза и лицо старшины, выражавшее крайнюю степень недоумения.
Штык нож, конечно, списали, а я получил внеочередной наряд и явную нелюбовь старшины. В дальнейшем она только усиливалась.
3.
Как я уже писал, столовая в части была на ремонте. Еда готовилась в полевых кухнях, которые представляли собой большие баки на колесах со специально встроенной топкой для угля. Главный повар на этой кухне был солдат по прозвищу “Фунтик”. Выглядел он довольно анекдотично: маленького роста, с огромным колпаком на голове. Его призвали служить из какой-то деревни. С ним произошла забавная история (не для него забавная).
Как-то, на одном из построений бригады на плацу (около четырехсот человек), заместитель начальника штаба, майор Кудрявцев, вывел перед строем Фунтика в его поварском наряде, достал из кармана письмо и стал читать. Письмо предназначалось сестре поваренка, которое он написал в комнате приема пищи начальника штаба и забыл его там.
Суть письма была следующая. Фунтик хвастался своей сестре, что продает в село курей, мясо, масло, предназначенное для части и живет очень хорошо “Как у Христа за пазухой”. Вся бригада дико смеялась над его литературным опусом, а он стоял, понурив голову.
Самое странное, что его не отстранили от поварской деятельности, с чем это связано я догадываюсь, но говорить не хочу.
Каждые сутки к нему в распоряжение поступал наряд для помощи в приготовлении пищи. В один из таких нарядов попал и я. Для меня это значило следующее. Так как многие дембеля не посещали прием пищи вместе с ротой, я должен был приносить им еду в казарму. Причем не просто еду. Если на второе было тушеная картошка с мясом, я должен был принести только мясо.
За день до этого дембель Витя, который через неделю уезжал в отпуск, решил порадовать землячек и, сделав наточенной ложкой рваную рану на крайней плоти, засунул под кожу несколько шариков из оргстекла. Шарики эти две недели шлифовали в своих ртах духи, сделав их идеально гладкими.
Но видимо, во время этой болезненной процедуры он занес себе инфекцию. Все его “хозяйство” распухло, температура тела поднялась под сорок, он лежал злой на весь мир в казарме и смотрел в потолок.
Мой наряд подходил к концу, осталось приготовить ужин для бригады. В тот вечер Фунтик готовил тушеную капусту с мясом. Сначала варилось мясо, потом в баки добавлялась капуста. Естественно, когда мясо сварилось, на него накинулись духи и молодые, из других подразделений вычерпывая мясо для своих дембелей. Когда поваренок добавил в баки нашинкованную капусту, мяса там уже не было. А через полчаса прибежал дух из моей роты связи и сообщил мне, что дембель Витя страсть как хочет есть.
Огромным половником я перелопатил всю емкость злосчастного бака, но кроме капусты там ничего уже не было. Понимая, что подписываю себе смертный приговор, я взял трехлитровую кастрюлю и доверху наполнил ее капустой. Солдат понес ее дембелю. Через двадцать минут он вернулся, чтобы по дружески меня предупредить о ждущей меня экзекуции. Дембель сказал, что по возращении после наряда в казарму, он заставит меня сожрать всю кастрюлю в упоре лежа, потом выбьет из меня всю капусту обратно и опять заставит ее съесть. В общем, назад в роту я не спешил. Дождавшись глубокой ночи, я тихонько вошел в кубрик и, найдя кастрюлю, хорошенько ее спрятал. Но только я вернулся, как услышал слова дембеля: “Дай мне быльцу (металлическую трубу от койки) и прими упор лежа рядом с моей кроватью.”
Из-за боли и высокой температуры у него не было сил встать и надавать мне тумаков руками, но он нашел выход. Я отдал ему трубу и принял упор лежа возле его кровати. Он стал наносить удары наотмашь, куда придется; по ногам, телу, плечам. Но куда я спрятал капусту, я ему так и не сказал…
Однажды вечером, на построении, Папа приказал Молдаванину (я писал о нем выше) выйти из строя. Когда он вышел, всем стало понятно, почему старшину заинтересовала его персона. У солдата были черные уши. В прямом смысле этого слова, полностью оба уха были черными как у коренного африканца.
Не долго думая и не мигнув глазом, Молдаванин объяснил это явление следующим образом.
Ночью он дежурил на узле связи за телеграфом и заснул, уронив голову на стол, да так крепко, что отлежал себе оба уха.
На самом деле, один из дембелей дал ему на дежурство делать крестик из пули, а Молдаванин заснул и ничего не сделал, за что дембель “настучал” ему по ушам, которые к вечеру посинели до черноты.
Как правило, за небольшие провинности старшина наказывал бритьем под ноль. Для дембелей и ветеранов, которые отращивали себе чубы и ходили в самоволки на местные дискотеки, это было страшным наказанием, так как налысо брились только духи и молодые.
Папа приказал Молдаванину написать объяснительную записку, с указанием желаемого наказания для обидчика, т. есть стола.
Через пять минут он вернулся из казармы и протянул старшине листок, который был тут же, прочитан вслух под веселый смех сослуживцев.
Нач. штаба 20-ой
аэромобильной
бригады
Мироненко Андрею
Сергеевичу от
солдата ср/сл.
Молдаванинова С. Г.
Объяснительная.
Я, Молдаванинов Сергей Геннадьевич, находясь на дежурстве в ночь с 23 на 24 сентября, заснул на столе и отлежал себе уши. Прошу в качестве наказания обрить стол налысо.
24.09.1993. Молдаванинов С. Г.
Прочитав объяснительную вслух старшина нахмурил брови:
- Хочешь? я покажу тебе этот стол?
В роте наступила тишина. Молдаванин медленно покачал головой в знак отрицания.
- На право! На плац, шагом марш! – скомандовал Папа…
В один из теплых вечеров, после отбоя, дембеля смотрели телевизор, оставив на “фишке” (на шухере, на стреме, назовите это как хотите) одного из солдат, духа, моего призыва Гену Белого. Боялись они дежурного офицера, который после отбоя обходил подразделения, проверяя порядок. Дембеля объяснили ему его задачу такими словами: “Увидишь любое тело, идущее в сторону казармы, кричи “Фишка!”.
Прошло полчаса, все было тихо спокойно, дембеля смотрели фильм, Белый смотрел за окружающей территорией. Вдруг, совсем рядом от казармы, он увидел два, неизвестно откуда появившихся, силуэта и кинулся в казарму с криками: “Фишка! Фишка!”
Дембеля, спотыкаясь о табуретки и друг о друга, кинулись в рассыпную по своим кубрикам.
Двадцать секунд спустя в казарму вошли два подвыпивших дембеля из разведроты, возвращавшихся с дискотеки и обратились к Белому:
- Ты зачем кричал – “Фишка!”? Не видел, что ли, свои идут?
На что он им дословно ответил:
- Мне сказали, если я увижу любое тело, кричать “Фишка!”
- Это кто “тело”? Я?!!!- взревел один из дембелей и так врезал Белому ногой в челюсть, что тот отлетел метра на два и остался лежать на полу.
Два дня он ничего не ел, только пил через трубочку, надо же было, на следующий день (в воскресенье) к нему приехали родные, привезли много вкусной еды, трудно представить, что он им говорил, отказываясь от нее.
Только на третий день, во время построения Папа заметил опухшие щеки солдата. Рентген показал перелом челюсти в трех местах. Приехал военный прокурор. До отбоя он допрашивал Белого, кто это сделал, но никак не мог получить вразумительного ответа. Даже грозил завести дело на него самого, как на членовредителя.
Нас же подняли после отбоя и до четырех утра мы рыли окопы, атаковали, и т.д. Вся эта игра в войну должна была закончиться только тогда, когда кто-нибудь из солдат, не выдержав нагрузки, сказал бы, кто свернул Белому челюсть.
Но за ночь этого не произошло и уставшие, и грязные полпятого утра мы попадали на свои койки. Через полтора часа дневальный прокричал: “Подъем!” и мы поплелись на
зарядку.
Белого поместили в военный госпиталь в Николаеве, там на него начали “наезжать” морпехи, с которыми мы постоянно враждовали во время увольнений. Дембель, который повредил ему челюсть, приехал в госпиталь и навел там порядок так, что Белого до конца лечения никто не смел трогать.
Днем мы очень много занимались подготовкой к прыжкам с парашюта. Умению приземляться на дерево, воду, провода.
Так же нас учили правильно укладывать парашют. Все с нетерпение ждали настоящего прыжка с вертолета. Но перед этим нам следовало прыгнуть с двадцати пяти метровой вышки. Это было очень веселое занятие. Каждый реагировал на процесс по-своему. Кто-то во время прыжка начинал бурно махать ногами и сапоги с портянками разлетались в разные стороны. Кто-то отказывался прыгать, кто-то визжал, как девчонка. Но в целом все прошли этот этап достойно.
Наконец мы были готовы десантироваться из вертолета Ми-8 на скошенное кукурузное поле с высоты девятьсот метров.
День за днем мы одевали основной и запасной парашюты и выходили на стартовую площадку, но вертолет все не прилетал. Проблемы с топливом на Украине в те годы были колоссальными.
В общем, выходя очередной раз на стартовую площадку, мы уже не волновались, так как почти были уверены, что вертолет не прилетит. Как же задрожали в тот день наши коленки, когда в небе раздался шум винтов и Ми-8 приземлился в ста метрах от нас.
Никогда не забуду это удивительное ощущение страха и адреналина, когда бежал по пашне к вертолету, к работающему, ревущему вертолету.
Двенадцать солдат сели “елочкой” по правый и левый борт.
Рампа (задняя часть вертолета) на время прыжков полностью снималась, образуя в нем двухметровую дыру, в которую нам и предстояло прыгать.
Вертолет оторвался от земли и стал по спирали набирать высоту.
Вскоре нужная высота была набрана, над нашими головами загорелась сначала желтая, потом зеленая и, наконец, красная лампочка, включилась сирена, судя по глазам напротив сидящих солдат, их охватил такой же ужас, как и меня. Первым, по команде лейтенанта, должен был прыгать Мельников. В вертолете сильно болтало, он встал, подошел к краю, но, вдруг растопырив руки и ноги, впал в ступор. Минуту лейтенант уговаривал его прыгнуть, потом, плюнув, с трехэтажным матом, велел сесть на место, но только солдат опустил руки, как от сильного пинка под зад, оказался в свободном полете. Дело в том, что небольшой стабилизирующий парашют, который после прыжка приводил парашютиста в вертикальное положение и вытягивал основной парашют, крепился карабином за трос, натянутый в вертолете над головами солдат. Поэтому, если впереди сидящий солдат отказывался прыгать, он блокировал для прыжков всех остальных сидящих за ним.
После того, как над Мельниковым раскрылся купол, дальнейшей команды на десантирование не следовало.
Оказывается, первый парашютист был “пристрелочным”, пилоты по нему определяли силу и направление ветра.
Наконец лейтенант дал сигнал и мы, один за другим (сначала те, кто тяжелее, чтобы не приземлились на купол более легким) оказались в воздухе.
У каждого парашютиста был автоматический прибор, если солдат терялся и не дергал кольцо, через три секунды он срабатывал, высвобождая тем самым купол основного парашюта. Перед прыжком нас предупредили: Если потеряете кольцо во время прыжка - накажут. Поэтому я в свой первый прыжок кольцо не дергал, мой парашют открыл прибор. Когда купол раскрылся и в ушах прошел свист от ветра (в свободном падении скорость составляет до сорока метров в секунду) меня поразила звенящая тишина в небе. Такой тишины я не слышал никогда в жизни. Осмотревшись и найдя на поле красный флаг, место сбора после прыжка, я направил к нему парашют. Приземление было жестким. От удара я оглох на несколько минут, но слух быстро восстановился. На сборном пункте два дембеля, взяв запасной парашют, ударами по мягкому месту “посвятили” меня в десантники.
Конец октября. Дембеля объявили, что пора переводить нас из “Духов” в “Молодые”. После отбоя мы накрыли в кубрике им стол. Через час, выпив и закусив, они начали процедуру перевода.
Переворачивалась тяжелая армейская табуретка. Солдат раздевался до гола и становился двумя руками, и ногами на ножки табурета, сжимая в зубах, голубой берет.
Дембель брал солдатский кожаный ремень с тяжелой, медной бляхой, на которой сияла, надраенная до блеска, звезда и от души лупил им по заднице переводимого бойца двенадцать раз (шесть за срок службы, три за гвардию и три за ВДВ). Он так добросовестно выполнял свою работу, что при ударах о задницу Белого бляха сломалась (у нее отлетела душка), а я после перевода минут десять блевал от боли в сортире. Но зато мы были уже не духи, а молодые.
После этого мы переводили наших дембелей в дембеля (мы хоть и называли их до этого дембелями, но, по сути, они были ветераны, отслужившие полтора года).
Дембель укладывался на кровать лицом вниз, на его зад водружали подушку. Под кровать ложился один из молодых, дембель брал его руками за уши. Второй молодой складывал обыкновенную швейную нитку в восемнадцать раз. Остальные готовились бегать вокруг кровати.
И начиналось действие под названием “Посвящение в Дембеля”.
Первый молодой бил ниткой по подушке, дембель тянул за уши, лежащего под кроватью другого молодого, который начинал кричать благим матом, а остальные бегали вокруг и причитали: “Не бейте дедушку, дедушке больно!”
На следующий день никто из новоиспеченных молодых не мог сесть на пятую точку, наши задницы были покрыты звездами, у некоторых началось нагноение. Дембеля испугались, что в субботу, в банный день, старшина увидит эти необычные украшения и сделает с дембелями нечто необычное и страшное, а это он умел. Поэтому в город был срочно послан гонец за лекарством и вечером, после отбоя, дембеля лично мазали попы молодым птичьими перышками, макая их в лекарство.
4.
Я никогда не мог понять, почему у некоторых двуногих особей, при наделении их даже небольшой властью, начинала проявляться нечеловеческая жестокость.
Как-то я встретил солдата своего призыва с неестественно распухшими губами (из второго батальона), на мой вопрос, что случилось, он ответил:
- Дембель утюгом прижег…
Но дальше всех пошел дембель из саперной роты. Пришел пьяный с дискотеки, избил молодого и бросил бесчувственного на кровать, накрыв одеялом- утром он был мертв.
Я никогда не забуду глаза матери погибшего. Для прощания с ним бригаду построили на плацу и убитая горем женщина, проходя вдоль строя, тихо говорила:
- За что же вы убили, сыночка моего…
И солдаты опускали глаза…
Но, справедливости ради надо сказать, таких уродов было мало, в основном дембеля были разумными и адекватными ребятами, многие из которых еще и со здоровым чувством юмора.
Кто как не дембель заботился о здоровье молодого солдата, проверяя, чистая ли у него кружка, не грязные ли уши, не замусолена ли форма. Вот один пример.
Однажды, после отбоя, дембель, проходя возле моей кровати, увидел в моих потрескавшихся пятках грязь. Это, конечно, не оправдание, но мылись мы в холодной воде (горячая была только один раз в неделю в бане) и я как мог, так и отмыл въевшеюся грязь, но не всю. Дембель не дал мне встать и самому отправится дальше драить свои пятки.
Он позвал четверых молодых моего призыва, которые, по его приказу, взяли меня на руки и отнесли в умывальник.
Трое держали меня на руках, а четвертый мыл мне ноги и делал педикюр. Этот дембель был прямо таки Макаренко, мне было безумно стыдно перед своими товарищами, хотя они меня не одним словечком не упрекнули.
В конце ноября от сырой и дождливой погоды у доброй половины бойцов заложило носы, и по ночам раздавался оглушительный храп. Дембеля, “измучившиеся” за день от непосильной работы и так страдали бессонницей, а тут еще такие дикие звуки. Поэтому открывался сезон “охоты на тигров”. Молодой “охотник” брал подушку и как только выявлялся очередной “тигр”, по указанию дембеля, лупил ее храпевшего по голове, от чего последний на некоторое время просыпался и переставал храпеть. Все было бы ничего, но “тиграми” часто оказывались сами дембеля, усложняя “охотнику” задачу. Приходилось бить дембеля подушкой и резко закатываться под его постель, чтобы не обнаружить своего присутствия. Вот такие развлечения.
Армия учит быть не жадным. Одному из молодых родные привезли посылку с едой. Он не принес ее в свое подразделение и не поделился ни с кем, а спрятал в трансформаторной будке и периодически наведывался туда, потихоньку поглощая припасы. Но в очередной раз солдат проявил неосторожность, и его ударило током. Он остался жив, вот только ногти на ногах оплавились, и память отшибло напрочь - его комиссовали.
Армия учит быть внимательным и не пускать ничего на самотек. Мой случай тому пример.
Дело в том, что наши дембеля сильно боялись авитаминоза, поэтому любой прием пищи обязательно сопровождался поеданием сырого лука, который, естественно, должен был быть у молодого под рукой. Но в тот ноябрьский день я не позаботился об этом, понадеявшись на своих товарищей. Как назло дембель, удобно расположившись за обеденным столом, окликнул меня. Пришлось бежать к овощехранилищу, которое оказалось на замке. В отчаяние я подобрал у дверей валявшуюся огромную луковицу и побежал обратно. Вручив ее дембелю, я с облегчением вернулся к своему столу и только собрался сесть, как был позван обратно. Дембель протянул мне уже очищенную огромную луковицу и приказал:
- Ешь…
Только откусив кусок, я понял, в чем дело. Дело было в первых ноябрьских заморозках. Луковица за ночь насквозь промерзла и превратилась в ледышку. Пришлось вместо обеда давиться замороженным овощем, но после этого случая я стал надеяться только на самого себя и не пускать ничего на самотек.
Про армию можно рассказывать очень много. Может быть, потому что она обнажает человеческие достоинства и недостатки, армия оставляет в жизни каждого мужчины глубокий след…