Татьяна Зоммер
СТЕПНЫЕ ФИЛЬМЫ-СТИХИ СВЕТЛАНЫ ВАСИЛЕНКО
Плач современного акына
Светлана Василенко. Проза в столбик: книга стихов. – М.: Союз российских писателей, 2010. – 112 с.
Чистый лист – степь. Ветер стихи в тетрадь как в подол надул. Из страны – по крупицам – собрал. Все были, как былины народные, о нас сложил. Языком степным. Волком степным ветер рыскал – нарыл эпитетов гору. Гудит гул стихов – ком в горле. Как по проводам передается в степи слово сказанное. Не исчезает. На одном конце страны сказал - и умер. На другой конец слово дошло - живое.
Строчки как степное разнотравье собраны в стихи-букеты. Не праздные. С терпким полынным привкусом. Пропахшие мускусом – человеческим потом. Букеты, вобравшие в себя и слова подругиного сына-идиота, и соседей-алкоголиков. Степь – не в гоголевском любовании степью. А степь выжженных человечьих отношений. Степь – выжженная как после ядерной катастрофы. Чувство сиротское, взгляд сиротский – степь.
«Я выпала
Из мира людей,
Выпала
Из жизни,
Как мальчик-эпилептик, сын моего знакомого…
…Выпала,
Осталась одна,
Никого уже не люблю.
Ни с кем не дружу,
Не пишу,
Не дышу.»
Стихи Светланы – что степные песни акынские. Фильмы акынские. Что вижу – то и пою. Ни травинки сорной, ни былинки, ни кадра – из букета в ее стихах не убавить. Ботинки армейские, женщину чеченскую… И получается – не разнотравье. А – срез человеческой жизни во всех проявлениях. Не степь, а – страна. В ее преломлении, ее минорном ключе. Жизнь прожить, как по степи пройти. Прожить степь. Она и идет, и поездом едет – спешит наперерез, как может. Лишь бы успеть быть с народом. Лишь успеть, лишь бы не допустить…
Степь у Василенко – величина метафизическая. Жизнь – длиною в бескрайнюю степь. Она и идет всю жизнь по степи. Степная девочка-женщина, одинокая волчица, одинокий поэт. Она и по степи идет. И степь в себе, своем сердце проносит – сквозь жизнь – как будто снимает фильм без конца и начала. И у стихов-фильмов – глаза «рассерженной прачки». И я даже знаю, чьи это глаза. И почему они рассержены. Потому и получается «Автопортрет в пейзаже»:
«Степь,
Пахнущая чистой
Хлопчатобумажной футболкой
На теле любимого мужчины,
Который был до тебя
Жизнь назад.
Змея на дороге,
Полная яда,
С глазами рассерженной прачки.
Или где я могла видеть женщину
С таким же злым и бессильным взглядом?»
Степь в голове, в мыслях. Всюду. Насквозь степная. Степной ветер диктует строку, надувает стихи. И не песни рождаются у современного акына, а плач. По обобранной нищей стране алкоголиков и дебилов. Что ж, на Руси так принято – двери в рай отворяют калека и нищий. Таков василенковский глаз. Так она видит себя – идущую по жизни нога в ногу с «дурачком деревенским» из детства.
«Мы с Лешкой,
Дурачком деревенским,
Стоим, обмакнув лица
В голубую прорубь…
…Он смотрит на меня
Небесными глазами святого отрока
Ясно-ясно,
Словно просвечивая душу рентгеном,
Деревенский дурачок,
Знающий все о тайнах мироздания…»
Видит своим акынским глазом и страну – живущую в «Вольном поселении» для сумасшедших. Где по-степному вольно приживается и она. Дедушке, случайно недобитому немцами во время войны, кажется, что в подсолнухах скрываются танки. И она верит ему. И видит так же – как и ее сумасшедший дед – «сквозь время».
«Мой дедушка – сумасшедший.
Он живет в поселении для сумасшедших,
Которое называется вольным…
…До самого горизонта стоят подсолнухи.
- Немцы! – показывает на подсолнухи дед. –
Ложись!..
…Остываю, снова гляжу в окно. Танков нет.
Понимаю: отныне я как мой деда Савва,
Могу видеть сквозь время.»
Архетип ее кинематографично-акынских стихов один – дорога. В дороге и стихи-сценарии написаны. Едет по стране и пишет – на газетных обрывках, обертках от колбасной и прочей дорожной снеди. Простым, простецким разговорным языком. Пишет про степь. А получается – портрет в интерьере страны. Где ничего не убрано, не прибрано. И плевелы сорняков и зерна пшеницы уживаются вместе. Ее степная миссия как поэта – быть с народом. Она и идет и едет – с ним. По степи как по России. По России как по степи. Шевелит ветер разнотравье – рождаются у поэта степные фильмы – вехи-стихи, вер-либры.
«Бомж по имени Ёж…
…Отведи меня в ад,
Словно в сад,
На прогулку…
…Чтобы души уселись в кружок,
И, из кружки
Глотая чефирь,
Говорили за жизнь…»