Из нашей компании она была самая успешная. Во-первых, единственная дочка и внучка у целой толпы родных, во-вторых, умница, каких поискать, в-третьих, самая красивая на курсе. Нас распределили в один институт, и пока я горбатилась над установкой, одновременно бегая по поликлиникам и поджидая свою половину с бесконечных дежурств, она шутя сделала диссертацию с помощью мужа и руководителя, влюблённого в неё по самую лысину.
Родила мужу сына и дочку. Муж защитился ещё раньше, на пол-года съездил в Египет - Ассуанская плотина без него не обошлась.
Вернулся - купили "Волгу", построили кооперативную трёхкомнатку.
С нею было неловко встречаться - такая она была успешная, ухоженная, любимая и, как стали тогда говорить, - самодостаточная.
Приходилось следить за речью, чтобы она не заподозрила зависть.
Просто так не пошутишь.
За неё было страшновато. Ну, не могло быть, чтобы человеку так сказочно во всём везло.
- Как я устала жить! - как-то вырвалось из неё.
Я вытаращила глаза:
- Что такое?
- Все надоели! Я не могу идти домой. Аслана сроду или нет, или он у себя в кабинете. Его интересуют только его мосты и дороги. Детей не надо, меня не надо - развязки, эстакады... Бредит! А мне бы обернуться вокруг него... Не могу!
Так продолжалось лет 10. Дети выросли. Дочь в МГУ, сын - в Горварде.
- Я уже второй год не живу с Кадаевым...
Я опустила руки, держащие её подарок - кружевной пушистый шарф.
- Это судьба!
Она сдала. Осунулось лицо, глаза сделались как дырочки. И разговор - раньше она эти приёмчики редко использовала, так, вроде бы шутила. Сейчас интонация выпившей женщины уже не исчезала вовсе.
- Я ни о чём не жалею.
Потом она пропала совсем. Слышала, что спилась.