***

                АЛЕКСАНДР  РОГИНСКИЙ


                Я  В  И  Р  У  С


                РОМАН            


 
                Неожиданный сеанс


Просто замечательное солнце. Желтое, горячее, архитектурное. Оно въедается в трещинки  и выпуклости домов, растит объемы и выдает картинку, как в  слайдовских фильмах.
-Ну и зачем нам Америка? - говорит Миша, мягко тормозя, потому что движение снова замерло – конец рабочего дня, да еще  и пятница. – Мне и тут хорошо!
-Ты считаешь, что Юлик дурней тебя? – спрашиваю я, замечая  симпатичную блондинку за рулем едущего параллельно джипа.
Миша молчит. У него личные счеты с Юликом. Тот не только в Силиконовой долине устроился, но еще и создал в Израиле фирму, которая должна этого наглого Гейтса свергнуть с трона.
-Ты не понимаешь ни черта, - говорит Миша, замечая  блондинку. - Мы не конкуренты. Мы – друзья. И ты тоже мой друг, так что же – я буду строить против тебя козни?
-Однако девушку ты заметил.
-Водолеи несчастные люди – у них три глаза, разве ты не знал?
-А вот, между прочим, едет настоящий жлоб.
Миша вырулил  на третью полосу, и теперь вместо блондинки мы наблюдали встречное движение. И, как в кино, перед нами замедленно демонстрировались отдельные личности.
Это очень интересно.
Ты едешь шагом, имея двести лошадок, а навстречу тебе едет гражданин, у которого в моторе все четыреста.
И мы видим, чем меньше лошадок, тем меньше и человек.
Теперь почти окно в окно толстяк, похожий на актера Дукалиса из  «Ментов».
Он  копается в носу левой рукой, а правой покручивает руль. На лице полное отсутствие присутствия. И это неожиданно радует меня. Такое замечательное солнце и человек, который полностью в нем растворился и ни  о чем не думает.
Миша все время толкает машину вперед, пытаясь хоть на метре свободной территории развить максимальную скорость. Миша у нас известный последователь Эйнштейна, каждое движение соразмеряет со скоростью.
Вот ведь интересно. Мы живем во времени, все рассчитываем по минутам и секундам, а даже не знаем, что такое время.
Иной раз кажется, что его и вовсе нет. Наша память, по сути, забита отрезками времени, которые обратились в образы, что и записалось на нашу мозговую бесконечную магнитную ленту.
Первое ощущение текучести времени я ощутил в детстве.
Помню солнечное раннее утро, старый киевский двор, желтые стены дома, тетю Фруму, толстую еврейку (от нее и на расстоянии пахнет кухней), сидящую на маленькой скамеечке, которая, казалось, сейчас войдет в землю под тяжестью ее грузного тела. И красненькие жучки, которых мы называли солдатиками.
Солдатики радостно, сверкая на солнце красным глянцем, ползут в разные стороны. Один смело залез мне на палец и уютно там устроился. Я внимательно рассматриваю его.
И вдруг чувствую, что время остановилось. Просто пропало.
Я смотрел на живое красное в черную крапинку существо, оно, замерев, изучало меня.
Я не был в пустыне, но знаю, уверен просто–таки, что время течет там медленно. Не зря ведь в жарких странах родились первые философы, ученые. На морозе не очень понаблюдаешь окружающую природу. Во всяком случае, этим в холодном климате заниматься не столь комфортно.
Миша со мной согласен. Когда он молчит, я уверен, что мы думаем об одном и том же. Много раз проверено.
Вот сейчас я спрошу: Миша, о чем думаешь?
А он ответит.
-Ты неграмотно ставишь вопрос. Нельзя о чем–то думать, можно просто думать. О чем–то можно мечтать. Это совсем другое.
У Миши нет простых ответов, ибо он задает себе непростые вопросы. Потому ему так тяжело в жизни, хотя он относится ко всему философски.
Миша, например, высчитал, что думает он всего полчаса в день.
-А как ты определил? – спросил я его.
Он посмотрел на меня уничтожающе. Стало понятно, что я со своими куцыми мозгами не смогу понять его сложных математических расчетов.
-Дурак! - сказал он. – Это никто определить  не может. Это нужно знать.
Мы, наконец, вырвались из пробки, и Миша решил ехать по набережной. Он великий психолог киевских пробок.
-Сначала, - говорит Миша, - надо знать, с кем имеешь дело. Если едешь через центр, это царство  пыхатых джиповцев. Они ездят задом наперед, не обращая никакого внимания на милицию, потому что милиция им прислуживает.
Понимаешь, мы живем в обществе господ и прислуг, человек притворяется,;что он хозяин, а на самом деле он слуга. Каждый стремится занять место повыше, чтобы управлять другими.
Но обычно все это заканчивается крахом.
Животные умней нас, у них иерархия построена на совершенной аппаратуре и многократно усиленном чувстве долга перед создателем.
Надо льву съесть антилопу, он ее съест. Но когда он сыт, будет лежать  и зевать под  баобабом, потому что сильное животное – лениво от природы. А у человека только разыграется аппетит.
-Ну, почему ты такой умный? – спрашиваю я, не думая, а просто отслеживая, насколько правильно я задаю банальные вопросы, которые у нас заполняют паузы.
Эти паузы роднят нас, делают единомышленниками. Но бывают слова, которые ставят все наперекос, возбуждают и  превращают нас  в непримиримых противников.
Миша – толстый с семидневной порослью на щеках, всегда смотрящий вдаль, словно от него только что ушел единственный корабль, который мог его спасти в этой жизни, – Миша поворачивает ко мне  голову и кивает направо.
Это значит, что он сейчас пришвартуется к бровке, и мы немного поболтаем в спокойной обстановке.
Мы останавливаемся у пешеходного моста, недалеко от похожего на Эйфелевую башню памятника Магдебургскому праву и заодно крещению киевлян Владимиром.
Этот шпиль-колонна недавно дорого отреставрировали, но забыли поставить охрану.
Естественно, а как же иначе, тут же явились «граффити» и разукрасили девственно-белую поверхность бездарными рисунками  и пошлыми надписями.
Бездарь тоже любит творить.
Миша тяжело вылезает из своей  старенькой «шкоды» и  разминает ноги. Миша  толст не потому, что много ест, а потому, что много сидит.
Миша критически относится к миру. Он его наблюдает и расчленяет. В нем развилось чувство личной непричастности к этой жизни.
-Я бы сейчас пошел окунуться, а? – не то спрашивает, не то  приказывает он.
-Можно. После  Соломона всегда хочется окунуться в ледяную воду, - говорю я.
-Ну, ледяной водой тут и  не пахнет, однако, - замечает Миша, выплевывая резинку.
Он следит за траекторией жвачки и удовлетворенно хмычет, убедившись, что попал в единственную урну, стоящую на большом историческом пространстве.
-Через мост можем запросто проехать, а там…
-Нет, - машет рукой Миша. - Раздеваться нужно, а у меня плавок нет. А выкупаться так хочется.
-Ты стесняешься, что ли? – придурковато фальшивлю я,  отчего даже Мишина толстая небритая щека дергается.
-Кого? – так же фальшиво оборачивается он, ища глазами женщин-наблюдательниц.
-Однако Соломон был прав. Это не может быть живой вирус.
Миша давно ждал этих моих слов.
-Соломон мудрый человек, но уставший и устаревший. Он не может поверить, что вся материя - живая. Ты состоишь из скалы, а скала из тебя. И по интернету можно запросто передать живой вирус, а не только  компьютерный.
Миша отошел от своей «шкоды» и немного шатнулся, как корабль, отваливший от  причала и сразу натолкнувшийся на морскую крутую волну. История, происшедшая с Михаилом  была в духе виртуальных фэнтези. Миша уже много лет  директор частного предприятия, которое занимается производством видео. Он делает фильмы на интересные научные сюжеты и продает  их телевидению. Бывает, делает и заказуху – юбилейные, представительские фильмы, которые лучше оплачиваются.
Однажды, работая ночью, Миша вдруг в кадре, который всегда изображал директора института (фильм Миша делал уже полгода и  эта физиономия  с водянистыми голубыми глазами, красным лицом и белыми волосами уже порядком надоела ему; никак не удавалось подогнать нормальный цвет, все время получался перебор),
Миша вдруг увидел совершенно другую рожицу, похожую на  актера Никулина, которая сказала, что теперь он, Миша, будет в его власти и пусть готовится к сюрпризам.
Судя по выражению рожицы, сюрпризы обещали быть плохими.
Так и случилось: через некоторое время Миша почувствовал себя странно плохо. «Плохо» заключалось в том, что он не знал, куда себя деть. Все возбуждало его, температурило, появилась усиленная раздражительность. Особенно  к близким.
Врач, давний школьный товарищ Михаила, Сигизмунд Палаточкин, определил попадание в организм какой-то инфекции и  рекомендовал Мише немедленно вызвать «скорую».
-Инфекция? – спросил Миша. – Ты уверен?
-Я уверен, посмотри на твои красные глаза.
-Я в больницу не поеду, - решительно сказал Миша, который как огня боялся медицины и особенно больниц. Я умру здесь.
Так он  рассказывал через несколько  дней мне эту несуразную историю.
Я в это время был в командировке, ездил на подъем регенератора на Черкасский «Азот», так что ничего не знал. А когда приехал, Миша  уже  был здоров.
Тут Миша все и понял: это было предупреждение. Он и примчался  ко мне с новостью о загадочной роже в кадре и столь же загадочной болезни. Свидетелем, что это было на самом деле, был Палаточкин.
-Он не даст соврать, - убеждал меня Миша.
-Я тебе верю, - успокаивал я своего друга. – Почему бы тебе и не поверить.
Миша любил приврать, даже находил в этом особое творческое удовольствие. Я знал, когда он врет, все-таки долгое соприкосновение аур имеет свои плюсы, многие признаки, детали поведения проникают и становятся как бы твоими. 
Не потому ли так люди иногда счастливо живут в семье, что их ауры переплетаются и начинают взаимовлиять, и когда кто-то уходит, образуется огромная черная трагическая дыра. 
А вот несчастные семьи как раз те, у которых ауры не переплетаются, а отскакивают друг от друга и искрят. Ведь злость человеческая отсюда  родом; агрессивность напрямую связана с состоянием твоего защитного энергетического поля.
Поэтому, когда Миша начинал фантазировать, я сразу это видел. В глазах его появлялись настороженно-веселые искорки, и он гордился собой. Ему казалось, что он такой хитрый и  что этого никто не видит.
Но тут был другой случай. Мишина аура висела лохмотьями, сам он напоминал хорошо выжатый лимон. Видно здорово настрадался от страха, а самое главное, теперь с этим ему предстояло жить. И он хотел скинуть часть своего будорожащего груза на меня. Так всегда делают внешне сильные и независимые люди, попадая в настоящую передрягу.
Миша считал себя сильным. Его критические взгляды на жизнь придавали ему значительность и устойчивость на земле. Он был разумным и талантливым человеком, особенно в мире видеокомпьютеров и… наклейки обоев.
Миша  с женой Люсей  познакомился в собственном доме.
Мишина мама, доктор биологических наук, посвятившая всю жизнь грибам, или, как они назывались по-научному - микромицетам,  - домашним хозяйством занималась мало.
Собственно, она дома практически вообще не бывала. Она  жила в лаборатории со своим научным курятником, где вместе с изучением  грибов  варились обеды и обсуждались самые злободневные вопросы с тщательным перемыванием косточек. Как-то я побывал в этом институте, Миша мне подсказал тему для очередной субботней полосы, которую я вел в своей коммерческой газете «Утро».
После смерти отца мама Миши решила сделать давно планируемый ремонт.
В дом пришла веселая бригада молоденьких девушек, бойкая бригадирша осмотрела быстро все комнаты  и оставила для работы Люсю. Одну.
На вопрос Мишиной мамы, не мало ли, было отвечено:
-Люся справится.
При этом бригадирша бросила уверенный взгляд на Мишу.
Девушка Люся работала в легоньком халатике и все ее прелести каждый день мелькали перед еще девственным взором набравшего плотскую силу молодым человеком. Долго такое безобразие, разумеется, продолжаться не могло.
В один прекрасный день Миша настолько озверел (рассказывая об этом, он именно это слово и употребил), что они полдня с Люсей терзали друг друга в постели.
А потом Миша научился клеить обои, потому что пришлось думать о семье, так как Люся не замедлила зачать ребеночка. Когда об этом узнала Мишина мама, она так обрадовалась, что Миша даже заподозрил, не она ли специально пригласила эту бригаду отделочниц в дом  делать ремонт.
Юному Мише мама часто горько выговаривала, что с его характером он никогда не женится, потому что боится женщин. И это было правдой.
Но вот Миша приятно удивил своего родителя.
Мише исполнилось всего 17, а Валерка уже оглашал резкими криками сразу повеселевшее после ремонта жилое пространство.
Люся переехала в квартиру и принялась рожать – одних мальчиков.
На третьем Миша начал выказывать недовольство, ему хотелось  иметь еще и дочь. Люся пообещала выполнить его просьбу, но только через несколько лет.
-Я тебе не Софья Андреевна Толстая, а ты не Лев Николаевич – заявила она мужу.
Больше детей они позволить себе не могли. Ученая мамаша зарабатывала на своих грибах немного, а Люся не могла работать в прежнем режиме, дети требовали ухода и забот. Надо отдать должное Мише, он вкалывал, как лошадь-трудоголик.
Одновременно учился.
Приходилось им несладко, потому что, удовлетворившись наличием внуков, мамаша-биолог свой стиль жизни не изменила, воспитанием маленьких родственников практически не занималась, разве что в единственный выходной в воскресенье, когда  фальшивым голосом пела какие-то довоенные колыбельные.
Люся оказалась замечательной женой, она работала и нянчила своих детей, а вскоре начала помогать мужу в его киношной работе, научилась монтировать фильмы.
Но иногда они собирались в бригаду и ехали зарабатывать. Гораздо большие деньги,  чем Миша получал от своих  заказчиков, потому что ремонты они делали баронам и олигархам и делали так, что к ним стояла очередь.
Миша не раз подумывал оставить свое кино, но не мог, все-таки интеллектуальная работа, а Миша всю жизнь стремился в высокие сферы.
У него и  на визитке было гордо выведено: «Кинорежиссер», директор частного предприятия «Провидео».
-А, может быть, все-таки выкупаемся? – снова вернулся к потускневшей теме Миша. – Можно на этом  берегу.
-Там скользкие камни и  много водорослей.
-Это правда, - с облегчением сказал Миша. – Ну, тогда поехали ко мне, поговорим.
Он залез в свою «шкоду», и мы тронулись по набережной в направлении улицы Январского восстания, где в одном из элитных домов жил Миша с мамой и своим семейством.  Мамаша уехала в Париж на какую-то научную конференцию, дети были, кто в школе, а кто и в институте, Люся помешать разговору также не могла, она срочно монтировала фильм про тот самый институт с нефотогеничным директором.

                Скрипка  Соломона


Мы только что побывали в гостях у Соломона. Каждый звук имеет свою космическую изначальную энергетику, а сложенная в определенные комбинации она  привлекает из космоса дополнительные вибрации и  имя  человека подравнивает под себя. Это, конечно, не значит, что, назвав глухого Паганини, можно получить скрипичного виртуоза. Еще важна почва, на которую падает  семя.
По всей видимости, почва у Соломона была вполне для взращивания мудрости; он всегда думал, прежде чем говорил. Никогда не спешил, а долго высматривал в пространстве что-то одно ему ведомое, и лишь затем высказывался.
С  Соломоном я познакомился на базаре.
Дело в том, что я,  как и Миша, жил в центральном районе, в котором богатенькие скупили все гастрономы, преобразовав их в никому не нужные  бутики. Отмытые деньги требовали материализации. А бутик никогда не будет вонять испорченной рыбой или мясом.
Навешал шмоток и сиди, жди покупателя. Чисто и красиво. А то, что торговля нулевая, ничего страшного, деньги ведь зарабатываются совсем в другом месте.
В супермакетах многих продуктов просто не было, так что для прокорма приходилось ехать на базар. Я выбрал самый дешевый –Лесной. Там в метро работал экскалатор, конечная остановка,  ехал я назад  с комфортом. Конечно, можно было ездить на базар на машине, но стояние в пробках действовало мне здорово на нервы.
Как-то летом, пробиваясь сквозь поток человеческих тел, я увидел стоящего у питейного заведения  старика с дощечкой на груди. На дощечке корявыми крупными буквами было написано: «Куплю скрипку».
Это было столь неожиданно, что я подошел поближе к странному человеку, который хотел купить не что- нибудь, а именно скрипку.
Если бы он стоял на Крещатике, или возле консерватории, но здесь, где интересы покупателей были чисто физиологическими! Еще было странно, что, старик хотел  купить, а не продать...
Я подошел ближе, старик меня заметил. Он следил за мной, как кошка за голубем. И вдруг улыбнулся, показав ровные, покрытые желтоватым налетом зубы.
-У вас, конечно, скрипки нет, - сказал старик, когда я подошел к нему совсем близко.
-Точно, у себя в доме я ее не держу. Да и вобще не очень люблю, когда на ней играют.
-Когда плохо играют, - уточнил он. – Это - правда. Скрипка не любит бездарных и халтурщиков. Впрочем, на ней выучиться хорошо играть очень сложно. Нужно иметь космический позитив.
Он посмотрел на меня испытующе и  снова оскалил свои безупречно ровные желтоватые зубы.
Я не стал спрашивать, что значит космический позитив, меня больше тронуло звучание этого словосочетания. Оно было очень мелодичным.
Этот человек выделялся из обычных просителей, продавцов, да и  вообще от всех. Он стоял как бы в толпе и как бы вне ее. Его никто не толкал, хотя он находился рядом с дверями питейного заведения, куда ныряли и откуда выныривали компании, и где дверь просто не успевала закрываться.
-Не хотите ли подкрепиться? – кивнул в сторону забегаловки старик. – У меня сейчас обед.
Он так сказал «у меня сейчас обед», словно сидел в солидном заведении с часами, которые пробили вожделенно обозначенное время. Я глянул на часы, был час дня.
-Можно, - согласился я.
–Каждый платит за себя. Я, знаете ли, люблю пропустить рюмочку. Очень полезно.
Мы зашли в кафе, старик сразу направился к бару, взял огромный, на всю тарелку,  шницель,   100  грамм коньяка, лимон и картошку - фри. Я купил пива и ту же картошку - фри.
За столиком мы сели друг против друга.
Старик ел молча, отщипывая от огромного шницеля ровные кусочки. Казалось, он играл в какую-то игру.
-Могу сказать, что в мирской жизни вы занимаетесь словотворчеством, - сказал он неожиданно.
Я вздрогнул, голос его прозвучал совсем рядом.
-Интересно, как вы узнали?
-Профессия отчетливо написана у каждого на лице. Особенно у профессионалов. Человек все время думает, хотя ему кажется, что он этого и не делает. И разговаривает сам с собой, а я по разговору слышу, кто есть кто.
Вот вы все время задаете себе вопрос, который должен были  мне задать: почему я на базаре хожу с этой, как вам кажется, нелепой табличкой?
Сначала вы хотели сразу спросить об этом, но потом притормозили, почувствовали, что такой вопрос мог задать каждый, и я его ожидал, а вы хотели быть чуточку сложней простого обывателя.
-Что-то в этом роде действительно было, - признался я.
-Я коллекционирую скрипки, реставрирую их, а потом продаю. У нас большой дефицит в стране хороших смычковых инструментов. Люди учатся, а сравнительно дешевых с неплохим звуком скрипок, альтов, виолончелей и контрабасов очень мало. В магазинах продается одна фанера. Так что, это мой бизнес.
-Но откуда у них скрипки? – кивнул я в сторону зала.
-В украинских селах было много скрипачей, да и помещики учили своих детей игре на модном инструменте. Где-нибудь на чердаках скрипки и сохраняются. А здесь базарный перекресток, почему бы не принести и не  получить за это еще деньги?
Соломон дал мне адрес и сказал на прощание:
-Если будет надобность, заходите, потолкуем.
Надобности у меня долгое время не было. Я забыл о Соломоне, пока вдруг не проснулся как-то ночью и увидел прямо перед собой его лицо. Соломон внимательно смотрел на меня сквозь сумрачный туман света. Я дернул головой, видение исчезло.
Это было странно, с чего вдруг он явился ко мне? Что мне до этого человека? И тут же я понял, в чем дело. С ним можно сделать отличную страничку для «Утра». Он ведь знает скрипку, покупает необычным образом. У него есть и еще какая-то профессия, и вообще можно покопать этого человечка. В каждом из нас живет интересная биография, надо только поглубже копнуть и найти место, где зарыт клад.
Под вечер того же дня я был  на Пушкинской в старом флигеле, который стоял во дворе и где занимал большую квартиру Соломон.
Квартира была запущенной, потолки в трещинах, а обои, наклеивались, наверное, еще во времена нэпа.
Я вошел и почувствовал, что это мое пространство: мой воздух, мой свет и мои предметы, населявшие квартиру.
На Соломоне был тяжелый теплый халат с белыми квадратиками на черном фоне, рукава были  толсто закручены.
Череп Соломона вбирал в себя свет и, казалось, самостоятельно передвигался по воздуху. С потолка свисал над дубовым столом  огромный красный абажур, в углу стоял янтарного цвета  кабинетный рояль. С окна лился тяжелый белый свет, который тут же рассеивался и исчезал в массивных тяжелых предметах.
Соломон подошел к окну. Он занял в светящемся пространстве главное место.
-У нас хотят надстроить два этажа: люди жадные, а дом в центре, поэтому я не делаю ремонт, чтобы все видели трещины.
-Толково, - одобрил я.
-Скорее, справедливо и правильно. Их может остановить только страх. Знаете, жильцы соседнего дома, во дворе которого хотят построить высотку на месте детского садика, раскопали старинную историю: якобы в начале 20 века, время строительного бума, так называемого «киевского ренессанса»,  на месте детсадика была могила  русского офицера.
Якобы он приехал к тетушке своей на побывку, встретил здесь прекрасную девушку по имени Роза, влюбился без памяти и  застрелился, не получив ответа. Раньше из-за любви стрелялись. Сейчас-  из-за денег.
Так вот, после этого произошло сильное землетрясение. Заметьте, в Киеве все было спокойно, а здесь земля тряслась. Было приписано тому, что офицер повернулся в могиле. Накануне видели его гуляющим ночью во дворе. Он пил шампанское и громко смеялся, зовя Розу.
Во двор много раз приходили лозоходцы с ивовыми прутиками, которые якобы показывали пустоты под землей.
Теперь жильцы дома вспомнили эту историю и  пригрозили через газету, что, если кто-нибудь начнет строить на этом месте, будет жестоко наказан. Дом провалится.
Статейка вызвала шум, приехали геологи и действительно обаружили пустоты. Оказалось, когда-то давным-давно на этом месте были воинские склады, чуть ли не пороховые.
Застройщик моментально убрался со своей высоткой.
А я отпугиваю надстройщиков трещинами в потолке. Получается.
Соломон рассмеялся. Две глубокие морщины, разделяющие большой лоб, разгладились, лицо помолодело.
-Хотите выпить? У меня Закарпатский коньяк.
-Нет, что вы, я ведь на работе.
-По-моему, вы у меня в гостях. А выпить не против.
Он достал два больших бокала и налил мне и себе немного янтарной жидкости. Потом поболтал бокалом  в воздухе, понюхал и с наслаждением закрыл глаза.
-Замечательно! Значит, вы пришли, как это у вас, журналистов, говорится, снимать с меня скальп. Хотите представить меня  интересным человеком, чтобы другие, прочитав, узнали что-то  новое, полезное? Я вобще-то не люблю, когда в меня тыкают иголками и прокалывают в моей ауре дырки.
Я человек стеснительный и одинокий, хотя все время верчусь среди людей. Вот однажды решил жениться, но когда женщина пришла ко мне домой, понял, что  нарушится вся моя спокойная жизнь ауры, в которую врастет чужая. Одинокие люди – свободные люди, а женитьба, да и просто дружба – это сковывание свободы, срастание аур. Мне это не подходит.
Но я сам ведь пригласил  вас, не так ли?  Так что нужно держать слово.
Соломон взял бутылку коньяка за горлышко и стал ходить по световой части комнаты, покачивая желтый сосуд.
-Но что же вас интересует, что вы хотите, чтобы я рассказал вам?
-Скажем, о вашей професии.
-О профессии. Соломон на секунду остановился, обернулся и поискал меня глазами.
-По профессии я физик, занимался нанотехнологиями. Но однажды вдруг понял, что начинаю проникать в незнакомую нам жизнь слишком глубоко. Мало того, эта работа крадет у меня время, которое я перестал замечать.
Иными словами я попал в черную воронку, там было интересно разбираться с нашим параллельным миром, но прожить жизнь в другом мире, когда есть вот этот? Соломон глазами показал на окно и одновременно на бутылку с коньяком.
Я сейчас это время замедляю, а значит, живу дольше и интересней. Многое хочется увидеть здесь, а не там, поднял он к потолку голову.
Его глаза натолкнулись на трещины, задержались на них, на мгновение в зрачках пронеслась молния ненависти.
Это было так неожиданно и четко видно, что я аж привстал.
-Сидите, - указал Соломон бутылкой на кресло. – Это вам интересно?
-То, что надо. Следовательно, мы поговорим о времени и как его останавливать.
-Я вам предлагаю немного другую тему – о местоположении человека на земле. Вот вы сейчас находитесь в определенном месте и в определенное время. Вам кажется, что данное существование в эти минуты оправдано. А, может быть, оно было бы гораздо оправданней, если бы вы ехали сейчас по пустыне. Но у вас нет выбора, потому вы сидите передо мной с весьма скучной физиономией и ждете, чтобы я позабавил вас и ваших читателей.
-Вы напрасно так, мне интересно.
-Я говорю то, что вижу. Вы закреплены за местом и похожи на дерево, прочно вросшее в землю. Правда, дерево цветет и его семена могут разными путями попасть в другое пространство. А человек…Лишь некоторые люди ищут свое  место на земле.
Когда мне рассказывают, что Колумб снарядил экспедицию, чтобы открыть новый торговый путь в Китай, я не верю этому. То есть тому, что он снарядил экспедицию, долго искал деньги - все это правда. Но на самом деле он всего лишь искал свое место. У каждого человека есть свое место на земле, где он, как растение, расцветает и живет гораздо более наполненной и осмысленной жизнью.  Не всем суждено найти свое место.
Когда-нибудь это возможно будет сделать.  И вы увидите: сразу упадет интерес к туризму, а люди станут более здоровыми. Ведь туризм вовсе не  тяга к новым знаниям. Кому  интересно, как жили какие-то древние греки? Интересны места, где они жили. Не зря  евреи так стремились в свои Палестины. Это их среда обитания, хотя для многих  там  неподходящий климат и условия. То же касается и здоровья.
Эпидемии, в частности, возникают там, где есть огромное напряжение психической энергии, связанное как раз с неудовлетворенностью своего местоположения в земном пространстве.
Смотрите, как только возникла малейшая всемирная коммуникация, люди стали перемещаться целыми народами. В год таких перемещающихся живых точек миллиарды.
Возьмите китайцев. У них экономический бум, а они едут в каких- то рефрижераторах, платят немалые деньги, чтобы попасть в Европу, Америку…
Ищут свое место. Слишком много китайской психоэнергетики плохо.
В тот раз Соломон много чего порассказывал мне, так что, придя домой и начав прослушивать диктофонную запись, я понял, что заблудился в лесу фактов. Собственно, он не рассказал мне ничего конкретного. На поверку все это были общие слова, и редактор просто не пропустит тему о поисках места человека. Вот если бы он доказал эту мысль, как ученый. Но Соломон рассказывал,  как простой обыватель, у которого есть свои мысли и наблюдения.
Мне стало неловко. Я столько морочил голову старику, а материала нет, хотя две кассеты и  заполнены нашими голосами.
Я, пожалуй, впервые  столкнулся с таким явлением: когда слушал, все казалось интересным, а когда сел за работу, все полетело в тартарары. Материал, что называется,  не вытанцовывался. Легкая паника овладела мной.
Я позвонил Мише и спросил его, интересно ли ему будет прочитать материал о месте человека на земле. Я объяснил ему как можно доходчивей, что имею в виду. Миша сопел в трубку и причмокивал губами.
-Нет, мне это не интересно, - вынес он приговор.
-Вот видишь, - сказал я, словно сам его только что убеждал в обратном.
-Ничего не вижу, - сказал Миша. – Ты меня сбил с ритма своими идиотскими рассказами. У меня вот глюки тут разгулялись, какая-то рожа высунулась и погрозила мне заражением вирусами. Представляешь  - вирусами? Не компьютерными, а живыми! А ты мне тут долдонишь о каком-то месте жительства.
Надо срочно отдать приказание сидеть всем на своих местах и не рыпаться. В советское время правильно делали, приписывая каждого навечно к селу или городу. Чего шляться по свету!
-А что это за маньяк у тебя появился? – заинтересовался  я Мишиной информацией.
-Виртуальный маньяк. Приезжай, покажу.
И как только Миша произнес это слово, я понял, что напишу хороший диалог с Соломоном. Я вдруг вспомнил, что он доктор физико-математических  наук, а это уже совсем другое дело. Научное звание  придает солидность каждому  слову. Вот если бы эти речения произнес Миша, какой-то киношник, да к тому же еще и частник, ни о каком материле и речи быть не могло. А доктор наук есть доктор наук. У него  слово омудрено званием и знаниями. Пусть попробует кто-нибудь что-нибудь сказать. И я мысленно погрозил пальчиком редактору Косте Задоному.
Настроение у меня сразу подскочило на несколько  градусов, и я принялся за расшифровку Соломоновых речей.


                Миша пишет сценарий


-Человек ничего не может знать про себя. Только другой –сильный, уважаемый человек может нарисовать ваш портрет. Мы внушаемы, поэтому так происходит.
Миша ходил по своему узкому кабинету, называемым им иногда Адобом по имени монтажной программы, и размахивал руками. Пол вздрагивал от каждого внушительного шага, из буфета слышался легкий церковный перезвон стекла.
-И вот вылезает рожа и пишет тебе угрозы, а ты, оказывается, веришь им. Я сразу почувствовал, как что-то скользкое прошло в меня, даже кишки разболелись. И там застряло, я даже тяжелей стал.
Миша остановился на мгновение и посмотрел на меня осуждающе, будто это я заслал в его толстый организм этот злополучный вирус.
-Я скоро заболею и умру. Я оказался внушаемым. Если бы ты мне рассказал нечто подобное, я бы тебя принял за сумасшедшего. А теперь я каждую секунду, нет, даже микросекунду, думаю именно о том, что я умру от вируса.
-От какого хоть вируса ты собираешься умирать? – спросил я, пытаясь остановить поток слов, который лился с того момента, как я прикрыл за собой дверь.
Из маленькой царапины на животе Миша тут же делал злокачественную опухоль и с удовольствием рассказывал как будет умирать в мучительных болях. Закатывал глаза, искренне страдал.
Так что я уже привык и терпеливо ждал, когда иссякнет это словесное цунами.
Слова, которые я пытался произносить, лишь на какое-то мгновение останавливали Мишу. Он их, как ракеткой мячик, отправлял на чужое поле; у него имелся такой запас ноющих звуков, что выход оставался у собеседника лишь один – перестать его слушать и думать о чем-нибудь своем.
Я начал думать о приятном: редактор мой материал прочитал  в один присест, что редко делал.  Мало того, он несколько секунд смотрел в мою сторону, будто увидел  впервые.
-Растешь! Где ты его откопал это ученого-скрипача?
-Он не скрипач, а коллекционер, - поправил я.
-Ну коллекционера?
-На базаре.
-Так почему ты не пишешь об этом?
И  Костя быстро «паркером» заковыристо написал: «в рубрику «Идеи наших читателей».
-Он никогда и не слыхал про нашу газету, - заметил я.
-Теперь  услышит. Молодец! Получишь премию.
Я вдруг ощутил какие-то изменения в воздухе.  Было тихо. Миша смотрел на меня, словно учитель, застукавший ученика со шпаргалкой.
-Да ты меня не слушаешь! Я тут разрываюсь, напрягаю интеллект, аж голова разболелась, а ты…
-Извини, дорогой, - сказал виновато я. – Жаль, конечно, зря потраченного интеллекта, но я действительно кое-что тут вспомнил.
-Эх ты! – только и сказал Миша и с размаху плюхнулся в свое министерское кресло. Кресло тяжело просело и издало протяжный стон.
-Не с кем говорить. Я ему душу раскрываю, а он..
-Миша, не обижай свою душу. Это был обыкновенный невроз. Мания величия. Ты решил, что тебя избрали, чтобы заразить каким-то дурацким вирусом. Но это же чушь, как можно через компьютер передать вирус, ты соображаешь?
-Простая телепортация, - с тяжелым вздохом сказал Миша. – Ты не хрена не понимаешь. Виртуальная жизнь становится реальной. Простая вещь, объясняю для тупых, ты смотришь кулинарную телепередачу, тебе рассказывают, как печь пирог. Ты записываешь, а потом делаешь. И у тебя получается. Таким образом ты материализуешь данный тебе совет по телевизору.
-И где же здесь телепортация? То же самое ты можешь сделать, прочитав книгу по кулинарии.
Миша задумался. Мой аргумент, кажется, его убедил.  И тут же лицо его просветлело.
-Значит, эта кривая рожа и ее угрозы – чепуха?
-Полная, - вдохновенно поддержал я его.
Но, оказалось, не чепуха. Через несколько дней Миша позвонил мне и рассказал плаксивым  голосом, что угроза приведена в исполнение. У него сыпь и температура. Только жена на ногах еще. «Еще» Миша подчеркнул, как будто все остальные уже давно поумирали.
-Я могу тебе помочь, скажи в чем, я все сделаю. Тут я осекся, вспомнив, что мать Миши микробиолог, и не какой-нибудь, а член-корреспондент Академии и лауреат многих премий. –Слушай, - едва не завопил я, - а твоя мамаша, она ведь как раз по этой части?
-По этой, -  согласился  Миша, - уже взяла все анализы. Скоро будут результаты.
Мне показалось, что Миша даже был доволен, что у него взяли анализы и вот теперь проводят исследования. Во всяком случае, теперь он был гораздо спокойней.
Так всегда бывает, когда невидимое становится  видимым, и ты знаешь и видишь, с чем тебе следует бороться.
Страх  несет в себе тайну и его нейтрализовать можно, только вскрыв его сущность. Или научившись управлять своей волей в виде всяких внутренних защитных программ.
Но как же может быть такое, что вирус попадает к тебе из компьютера? Скорее всего, это простое совпадение. И, может быть, обыкновенная простуда, грипп.
На этом и я успокоился.
Через два дня Миша снова позвонил мне  и чуть ли не с радостью сообщил, что действительно он подхватил какой-то сложный вирус, который в институте обнаружили и теперь ищут средства борьбы с ним.
-Что я тебе говорил? – торжествующе излагал Миша. – Этот вирусный чувак не просто грозил. А ты говоришь!
И хотя я ничего пока не говорил, я искренне вдруг испугался. Конечно, еще нужно доказать, что вирус пришел из компьюьтера, провести, так сказать, расследование специалистов, проверить наличие следов вируса в самой программе, или где там еще. И если это так, то…
Тут я начал мыслить уже журналистскими категориями о спасении общества, государства, человечества. Я хотел тут же набрать  Костю, но вовремя остановился. Вот когда будут окончательные результаты, мы выстрелим первыми. Вот это будет выстрел – настоящий аврорный.
Я представил себе первую полосу, крупный вынос с фотографией Миши у компьютера и вмонтированный в овал  портрет вируса.
Тираж сразу поднимется. А потом на этом вирусе можно будет сидеть еще с месяц, если не больше. К тому же Миша мой друг, мне-то он все расскажет, да уже, собственно, многое рассказал, ведь мне позвонил первому.
Я уже мысленно писал врез. Получалось просто превосходно. 
В интернете я разыскал иформацию  о самых популярных ныне вирусах. Но ни слова не нашел, чтобы они передавались человеку через компьютер. Из этого получалось, что мы, по всей видимости, можем быть вообще первыми в мире. Надо же, как повезло.
И тут в моем мозгу что-то вспыхнуло: о чем это я? Ведь вирус через компьютер – страшная вещь. Миллионы людей сидят у экранов, Среди них огромное количество детей. Потом вирус, он ведь заразителен. Это значит,что человечество, если замысел какого-то компьютерного гения-маньяка будет реализован, то…Страшно было подумать, что произойдет.
Компьютерная пандемия, вот  что. Миллионы умирающих, страх, паника, отчужденность. В это трудно было поверить, но случай с Мишей говорил о том, что с каждым днем спокойного созерцания, проблема набирает высоту волны цунами.
И если еще не обрушилась всей своей мощью на ничего не подозревающее человечество, то только потому, что еще не было конкретного смертельного случая и массового поражения.
И что -  ждать, пока будут окончательные результаты исследований? Шум надо поднимать немедленно. Нужно ловить этого компьютерного террориста-вирусника, пока он не наделал дел.
До меня только сейчас  дошло, что это не игра и не просто сенсационный материал для газеты. Тут не в конкуренции уже дело, а в спаеснии. И себя также.
Я тут же позвонил Мише. Его не было дома. Так сказала улыбающимся голосом Люся.
-А чего ты улыбаешься? –спросил я. – Тут такое творится.
-Ничего особенного не творится. Была просто паника. Вирус оказался слабеньким, сдох при первом соприкосновении с антибиотиком.
-Сдох? Точно?
-Точнее не бывает, - сказала Люся. – Это все понты, да вот и Екатерина Петровна говорит, что это детский вирус, почти как чих.
-Что, какой чих? Я не верил тому, что слышал.
-Простой чих. И Люся чихнула в трубку. Вот такой.
-Ясно, - сказал я. – Чихаешь ты здорово. Значит, Миша уже успокоился?
-Он уже нашел спонсора на  фильм про этот вирус и сейчас вовсю шпарит сценарий.
-Да, идея в его духе, тут и идиот клюнет. А главное, - основана на реальности.
-Что-то голос у тебя грустный, - заметила Люся. – Ты что – не рад, что Миша выздоровел?
-О чем ты говоришь, я не рад. Да я…
-Ну, тогда привет, мне на кухню бежать нужно.
А ведь действительно, у меня голос был сдохший, почти, как у Миши, когда он только подхватил свой вирус. Я, что ли не рад выздоровлению, или мне жалко ускользающего материала?   Я поймал себя на том, что да - жаль. Открывались такие перспективы. Хотя, собственно, ничего не изменилось, вирус ведь был? Был. От него заболел Миша? Заболел. Так чего же? Ну, оказался слабеньким этот вирус. Но ведь опасность, что он станет сильным есть, ведь этим паршивцем- маньяком разработана технология
передачи вируса в живой организм посредством компьютера. Разве этого мало, чтобы поставить всех на уши?
Вполне достаточно. И потому действовать следует немедленно.
Тут я вспомнил, что несколько месяцев назад  брал интервью у директора центра новой кибернетики Ивана Перевозчикова. Молодой профессор мне  понравился именно этим сочетанием – горящими глазами и своей юностью при большом массиве знаний.
Я нашел в своем досье газету и  углубился в чтение. Господи, Иван Перевозчиков прогнозировал  что-то в подобном роде. Речь, правда, шла об искусственном интеллекте, разработке комьютерных моделей и программ.
Перевозчиков  говорил, что в принципе посредством компьютера возможна телепортация и что первым прибором, с помощью которого удалось совершить эту операцию, были…наскальные рисунки.
Как только человек научился передавать информацию, он научился  с помощью этой информации материлизовать на расстояния разные предметы.
А что такое школа, университеты, радио, наконец, телевидение, как не телепортация? Вы слушаете, читаете, смотрите, а затем производите действия, в результате которых появляются те предметы, которые были в чертежах, мыслях…материальные предметы.
Так почему нельзя оцифровать тот же вирус и передать его по компьютерной сети, чтобы он, попав по адресу, тут же материализовался?  Ведь все, в конце концов, состоит из молекул.
Удивительно, как до сих пор не нашелся компьютерный террорист, который бы мог заразить, скажем,  вирусом холеры весь мир сразу?
Я с интересом прочитал собственный материал, отметив, что слова, которые ушли от меня при написании его, стали неузнаваемыми, чужими, отчего приобрели солидную научность. Мало того, я обнаружил специальный абзац, выделенный жирным боргесом, в котором как раз  и говорилось о грозящей катастрофе. Мало того, я  нарисовал картину всеобщей гибели мира из-за действий какого – нибудь шизофреника.
Гордость охватила меня. Черт, так я, оказывается, предусмотрел, чем закончится очередной научный прорыв человечества! Но почему я это не запомнил, почему не продолжил тему, а бросил ее, как будто ее не было вовсе?
Что за дурацкий вопрос, разве я обязан это делать?
Мы мышки-норушки занимаемся своим маленьким делом, а ученые мышки из другой норушки своим, а третьи мышки, которые призваны пугать – своим. Об этом снимаются фильмы, пишутся книги, что тут статья в какой-то провинциальной газете «Утро», если постановления и мероприятия ООН не помогают.
Я  один из тех, кто в очередной раз напугал, вернее, старался напугать общество, прекрасно понимая, что к таким запугиваниям общество уже привыкло и моего слабого голоса никто и не услышит.
Каждый день под машинами гибнет столько людей, сколько, наверное, за один день Великой отечественной войны. Газеты кричат об этом, и что?
Нет, ты не прав, тут же возразил я себе. Вот птичий грипп всех напугал, сибирская язва вызвала переполох…Человек реагирует только на то, что может унести сразу миллионы жизней в данный момент, и, значит, ставит и его жизнь под угрозу.
Случай с  компьютерным вирусом из той же оперы. Компьютеры и компьютерные технологии развиваются бешеными темпами, завтра уже вся планета будет сидеть перед экранами этого всемогущего монстра. Одни с помощью его добывают себе на хлеб насущный, другие убивают скуку, третьи образовываются, четвертые женятся, совершают покупки, пятые хотят править миром. Это же глобальная власть, к которой …
Тут у меня зашкалило в мозгах, и я понял, что уже живу совершенно в другом мире. 



                Маленький гений из Боярки

Лес живет своей жизнью. Как кошка, ранним летним утром наслаждается покоем и игрой света, а зимой пушится снегом и смотрит на себя в озеро. Люди, которые протоптали в нем тропки и настроили домов, его не тревожат. Они лишь – объект наблюдения. Правда, лес начинает серчать, когда его терзают пилами и топорами. Но, слава Богу, в последнее время таких случаев все меньше и меньше.
Леша  Бодров родился в этом лесу  в старом бревенчатом доме, который построил еще прадед. Давно это было. С того времени дом пережил не одну войну, не одно стихийное лихо, не одно поколение.
Леша любил свой дом и считал его лучшим жилищем на земле. Во-первых, на их участке всегда тихо, во-вторых, недалеко озеро, в котором Леша любил нырять и с открытыми глазами смотреть подводную жизнь.
А как хорошо улечься на подстилку, подставить тело солнцу и ни о чем не думать, а только наблюдать за красными переливчатыми облаками перед глазами.
Однажды, это было в июле, Леша хорошо помнил, потому что накануне ему исполнилось 9 лет, вот так, закрыв глаза, Леша увидел вместо красного тумана лицо старого человека, очень похожего на того самого прадеда, чья желтая фотография висела над столом в кабинете отца, а теперь над его столом.
Прадеда звали Кирилл Севастьянович, и он работал лесничим, о чем свидетельствовали  старые документы, которые мать старательно сохраняла (она вообще была жутко, как думал Леша, сентиментальной к истории своей семьи и считала, что, зная ее, ты набираешься родовой силы и мудрости).
Прадед сказал Леше, чтобы он быстрее становился взрослым. Удел твой будет удивительным, закончил он свое короткое наставление.
При этих словах изображение исчезло, и Леша оторопело сел и оглянулся. Солнце отражалось от середины озера, там где шла мелкая серебряная рябь, верхушки сосен поглядывали вниз и чуть заметно покачивались, редкие облака-пушинки таяли в сине-черном глубоком небе. Неужто он заснул и вот такое ему приснилось?
Но почему такое не снилось ему раньше?
Для своих девяти лет Леша был хорошо развит. Об этом матери говорила классная руководительница Софья Павловна,  белая старушка с морщинистым сухим улыбчивым лицом. Особенно отметила  хорошую память и смышленность. И трудолюбие.
Мать, придя домой, все это рассказала Леше, сияя.
Леша и сам знал, что намного опережает своих одноклассников. Ему и учиться поэтому было скучно в этой школе и все время тянуло к чему-то необычному.
Слова прадеда он, естественно, запомнил. Они стали его фонариком, который высвечивал в темноте путь.
Однажды Леша сам вызвал прадеда Кирилла. Пришлось сильно напрячь память, вырисовывая из небытия его лицо. В конце концов сделать это удалось, но прадед Кирилл появился лишь в фотографическом изображении.
Леша надеялся все-таки  его спросить, что он имел в виду  под «удивительным уделом», но вопрос так и остался без ответа.
Однажды в школу явилась группа студентов политехнического института.  Из машины выгрузили несколько мониторов и железных ящиков.
Старший группы, которого приехавшие называли  уважительно старик, хотя он был молодым,  объяснил окружившим  его школьникам, что теперь они будут иметь компьютерный класс.  «Сразу поумнеете», пообещал он.
И показал, когда в библиотеке прямо на читальные столы установили новые компьютеры, как они работают.
Было забавно наблюдать ползающую по экрану и быстро щелкающую мышку, изменяющиеся картинки и даже звуки.
Тот, 486-й, первый в своей жизни компьютер Леша надолго запомнил. Он научился на нем работать сразу, внимательно прочитав инструкцию и коротенькую записку, что после чего  надо нажимать, чтобы добиться определенной цели. Это потом пошли всякие «чайники», куча специальных учебников, туманно обучающих компьютерному мастерству, а тогда все было просто – очередность нажатий, а там сам учись с помощью «тыка».
Учителей по компьютерам долго не было, поэтому для старшеклассников, а им в первую очередь предоставили право работать на новой технике, было раздолье. Кто-то раздобыл альбом игр и с утра до вечера 486-е пищали, ахали и стреляли.
С игр Леша и начал быстро познавать компьютер и технически и психологически. Психологически, потому что оказалось, что компьютер все время как бы призывал  обмануть себя, заблокировав одну программу другой.
И Леша, приняв условия игры живого с неживым, удалился в страну собственного счастья. Он спал и мечтал, чтобы ночь быстрее закончилась, и он снова сядет за  свой ящик, который про себя он назвал «Исследователем»,   и продолжит свои эксперименты.
Леша научился мыслить по-компьютерному – цифрами и знаками. Он как бы  оцифрил свой мозг и получил новый язык, который позволял ему делать за секунду то, что раньше он делал часами.
Леша похудел,  запустил другие предметы, так что даже Софья Павловна вызвала однажды его мать и предостерегла ее от излишнего фанатизма  сына.
-Леша, конечно, компьютерный гений, но в школе ведь надо учиться и другим предметам.
Пришлось учиться, Леша мать очень любил и не позволял себе ей противоречить. Все, что она просила, он выполнял немедленно, иногда даже стыдно было перед мальчишками, которые называли его «маменькиным сынком».
К тому же после внезапной смерти отца он чувствовал свою ответственность за мать, которая в последнее время стала сильно болеть.
Леша без труда  нагнал упущенное и, чтобы заняться любимым делом основательно, попросил директора школы позволить ему сдать экстерном все предметы, которые входили в обязательную программу.
К этому времени Леша был победителем нескольких республиканских компьютерных сессий,  а затем победил и в международных соревнованиях.
Поэтому ему и разрешили экстерн,  и через полгода не очень обременительных занятий с учителями, он отлично справился со школьной программой. Перед ним теперь был только компьютер, который он уже знал назубок и  чувствовал, как себя.
Пять лет работы принесли Леше титулы чемпиона страны, а в мировом первенстве по созданию программы “ИКС- плюс”, он вообще был вне конкуренции.
Эта программа позволяла решать виртуальные задачи. Например, диагностика рака, самой страшной болезни, уносящей миллионы жизней.
Программа, правда, была еще не закончена, Леша представил лишь ее первую часть, идею. Заключалась она в том, что организм человека был  оцифрен на клеточном уровне. Леше понадобился мощный процессор, чтобы быстро работать в триллионных исчислениях.
Такой машины не было, и Леша пошел на хитрость. Он сбрасывал информацию на диск, тогда уже появились первые диски, а затем наработки превращал в комплексы, которые выдавали сразу готовый результат. Соединяя блоки, он и создал свою компьютерную версию оцифровки на клеточном уровне.
Каждая клетка должна иметь свой  номер или знак, а сгруппированные, они объединяются в систему,  которую всегда можно  запустить и которая позволяет легко оперировать огромными цифровыми массивами.
Такой была идея, и ее следовало теперь тщательно разработать.
По прикидкам Леши и специалистов на это могло уйти около пяти лет.
Леша вместе со специально созданной группой  политехнического института приступил к работе. В центре города им дали полуподвал на улице Рейтерской, который оснастили необходимой техникой, а Лешу назначили научным руководителем. Леша переехал из Боярки в Киев. Ему шел всего лишь 17-й год. 


                Костя развивает тему


Редакция наша находится в двухэтажном кирпичном особняке в историческом квартале града  Владимира. Странно, но здание обошли приватизации и  рейдеры. Наверное, потому, что стояло оно в глухом дворе добротных домов конца 19 начала 20 веков, заселенных высокопоставленными чиновниками и бизнесменами.
Потом были наезды, но Костя вместе с хозяином издательского дома «Утро» уже успели двухэтажку приватизировать.
В издательский дом входили типография, журнал и газета под тем же названием «Утро» и небольшой информационный телеканал, показывающий не очень новые, но добротные фильмы, информацию, добытую единственной съемочной группой и через спутники.
Эфир  заполняли художники, музыканты, философы, поэты, журналисты – все, кто представлял хоть какой-то интерес и не являлся звездой.
Идея сработала, канал пользовался  успехом  у  поклонников бардов,  тихих украинских «співів», джаза, декламации и всевозможных художественных галлерей.
Когда меня одолевает текучка и наваливается непроходимая усталость, я иду в наш телевизионный клуб, который ведет Леня Бажови, прекрасный знаток джаза, и слушаю репетиции, записи, общаюсь с фанатами этого музыкального искусства.
С Костей у меня приятельские отношения, потому что мы вместе создавали газету, а до этого были конкурентами  и пытались как можно тоньше и больней уколоть друг друга.
А потом так случилось, что  его и моя газеты тихо почили в результате отсутствия финансирования.
Однажды мне позвонил Костя, было это в три часа ночи, и веселым голосом на фоне какой-то крутой тусовки чуть ли не приказал  явиться на следующий день по данному им  адресу на предмет устройства на работу и организации новой, потрясающей,  выдающейся и гениальной  газеты, которую все будут читать взахлеб.
Он даже не выслушал меня, так был  уверен в утвердительном ответе.
А мне понравилось, что позвонил ночью и с какой-то вечеринки. Было в этом что-то корпоративное и обозначающее наши дальнейшие отношения. Мол, и ты теперь можешь со мной так общаться, а газета наша будет чуть ли не богемной, и все мы будем большими друзями и братьями.
На следующий день я пришел по указанному адресу в двухэтажный ободранный дом, в котором единственно, что было из этого века, так это бронедверь ржавого цвета  в многочисленных царапинах.
С Костей мы никогда не встречались.  Судя по его журналистскому письму, мне представлялся крепыш с накаченными бицепсами, твердым взглядом и немыслимым самомнением.
Передо мной в небольшой комнатке, заваленной кипой папок и стопками газет, а также почему-то коробками из-под обуви, сидел высокий тощий человек лет 40 с уже хорошо прореженной, почти лысой, головой.
Глаза у Кости были  светлые, грустные, почти еврейские, хотя, как я потом узнал, он был чистейшим русаком.
Повидимому я разочарованно вздохнул, Костя весь поддался вперед и чуть не распластался на столе.
-Я  Ленина тоже когда-то представлял высоким и могучим, а он оказался маленьким и  плюгавеньким.
При этих словах Костя с умилительной улыбкой  испуганно оглянулся по сторонам и поискал глазами подслушивающего под столом Ленина.
Мальчишка, сказал я себе, можно работать.
-Это верно, - вслух подтвердил я его мысль. – Меня мои читатели также представляют веселым, бойким и любвеобильным.
-А на самом деле перед ними злостный холостяк и книжный умник.
На счет книжного умника он, конечно, загнул.
Мы посмеялись, каждый отметив про себя все недостатки друг друга. Такова уж наша журналистская практика, сразу отмечать именно недостаки, наверное, чтобы не очень разочаровываться.
Потом, естественно, Костя высказался о моих материалах, не стесняясь в выражениях, а я ни в чем ему не уступил.
Потом мы начали уважительно притираться друг к другу.
Костя был хорошим слухачом, сразу ловил фальш, а редактором оказался безукоризненным, потому что знал отлично русский язык, имел фантастическую память, в которой покоились целые блоки информации по разным разделам наук и событий.
С ним трудно было работать потому, что его трудно было удивить. При обсуждении тем он сразу указывал на несвежесть и неоригинальность. Об этом уже было и, кажется, хорошо, говорил он, написано.
Если хочешь, я вспомню, где, когда и кем, но подумай еще немного, ты уже у цели, только развернись на 180 градусов и посмотри на эту же темку с другой стороны.
И приходилось разворачиваться и смотреть. Это требовало дополнительных усилий, и часто мне казалось, что совершенно напрасных. Подумаешь, писали! Про любовь пишут каждый день, а по телевизору показывают женские ляжки с утра до ночи… И что? Читают и смотрят.
Я его даже заводил этими своими пошлыми размышлениями. Костя мотал головой, как раненый  бык, и метал в мою сторону нехорошие взгляды.
В следующий раз берегись, тебе меня не удастся провести, говорили они.
Но я его проводил, потому что ничто так не заводит человека, как стремление поделиться с другими своими знаниями.
Я притворялся шлангом, а Костя, зная для чего это все делаю, тем не менее садился на своего конька и выдавал из своих  компьютерных библиотек такие факты и информацию, что проходящий мимо сотрудник останавливался, словно автомобиль,у которого кончился бензин.
А вокруг из таких сотрудников собирался амфитеатр, с увлечением слушающий редакционного Андроникова.
Дошло до того, что Костя сам иногда  напрашивался на мои подначки. По всей видимости, вне редакции ему не с кем было поговорить по душам. А говорить о том, что он знал, и был для него разговор по душам.
Костя был строг, никогда громко не ругался, а вот в своих писаниях не щадил никого, особенно, если это касалось экологии. Костя любил природу, в своем доме завел что-то вроде ботсада и виртуозно разбирался во всяких видах, сортах диковиных растений…
Со временем наше здание отреставрировали: бело-голубой колорит удачно подчеркнул кирпичные фризы, колонки и прочие архитектурные детали конца 19 века.
И сейчас оно было похожим на усадьбу старого киевского вельможи, какие стоят на Печерске против гостиницы «Киев».
Я поздоровался с Глебом Моисеевичем, бывшим чекистом, а теперь доживающим свой век в небольшой коптерке у входной двери и быстро, через две ступени, двинулся наверх.
Мне не терпелось сшибиться с Костей. Я написал небольшой материал, как заявочный, потому что сначала надо было раззадорить читателя, а затем разворачивать дискуссию.
Костя сидел  на краешке своего стола и просматривал белку.
Не поднимая головы, он показал мне на кресло, что-то чиркнул резко на бумаге и  прижал ее к столу, словно та собиралась убегать.
-По глазам вижу, сенсацию принес,  - сказал Костя. – Но придется подождать, надо заслать вот это.
Он позвонил, вызвал корректора, отдал белку, высказал свое мнение по поводу некачественной работы корректуры…
-Ну, показывай, что ты там наваял? – сказал Костя, усаживаясь в свое глубокое кресло, в котором он становился сразу нормального роста.
Быстро пробежал несколько страничек, откинулся на спику кресла, прикрыл глаза.
-Ничего нового не вижу. Такая штука описывалась в «Гардиен» в 1998 году. И все оказалось туфтой.
Реакции Кости я не удивился, я ждал второй, более спокойной, волны. Я знал, что сейчас Костя ищет в самом себе зацепку за идею материала, ведь его можно развернуть на 180 градусов! И я видел, что такую зацепку он уже нашел.
-Вот как надо сделать, - сказал Костя. – Нужно поговорить о возможности такого феномена. Это ведь ты написал, что наиболее простые вирусы состоят из нуклеиновой кислоты, которая является геномом, а также про белковый чехол? И состав некоторых вирусов мне нравится. Оказывается, в них есть углеводы и жиры – липиды. Да?  Но самое интересное, что вирусы живые. Или это не доказано?
Короче, бери какого-нибудь бородатого и тащи его на разворот по теме вирусов – компьютерных и живых. И нельзя ли как-нибудь использовать предположение о живых вирусах, что их можно передавать по той же всемирной паутине? Ты представляешь, какие  возможности открываются перед человечеством? Это же телепортация чистой воды.
Костя встал и сразу кабинет стал в два раз меньше.
-Ты чего-то не понял, Костя, - встал и я. – Теперь мне приходилось изрядно задирать голову, чтобы поймать глаза собеседника. – Я же написал, что это грозит гибелью цивилизации.
-Что ты имеешь в виду?- насторожился Костя.
-Ну, ты даешь! - не удержался я. – Читал, читал и ничего не понял.
Тут я, конечно, перегнул палку. С Костей нельзя так разговаривать. Но он сам меня вынудил.
-Я – то все понял, - усаживаясь снова в кресло, жестко сказал Костя.  – Ты грозишь миру, что некий паралитик запустит вирус смерти и все перемрут. Так?
-Именно так, а притворяешься, что…
-Ты в школе учился? Похоже, что не очень. Про вторую мировую войну знаешь, чем она закончилась? Совершенно верно: атомными взрывами в Хиросиме и Нагасаке.
И на этом дело заглохло, хотя американцы могли теперь властвовать над всем миром.
А почему заглохло? Да потому, что американцы тоже жить хотят. По-человечески, они ведь нация бизнесменов и если эта нация видит, что в будущем  не нарастит капиталы, так какого черта редьку дергать за бороду?
Что - им нужны больные рабы?  Они сами, конечно, не без помощи Союза, у  которого также  бомбочка имелась, прикрыли это дело, хотя не так просто это  было сделать.
А как развивается вообще прогресс, ты, конечно, не знаешь.
Придумывается компьютер, тут же находятся люди – и очень талантливые, которые жаждут использовать это чудо техники. Мало того, они так изловчаются, что крадут огромные деньги из банков и даже секретные документы  Минобороны США. Что происходит потом? То, что и должно происходить.
Самая могущественная страна немедленно вкладывает сумасшедшие суммы в разработку защитных систем от хакеров. Рождается целое направление, которое приводит к новому взлету прогресса в этой области, возникновению новых технологий. И конца края этому прогрессу не видно.
Зайдем с другого конца. Наука и религия.
Сколько церковь сожгла ученых - еретиков, а теперь сама тратит огромные деньги на познание научных  истин. И наука, наконец, обратилась лицом к загадкам человеческого духа. Уже ученые произносят слова, о которых раньше и думать не могли: дух, душа, тонкое тело. Движение навстречу друг  другу, соединение с несоединимым.
Нанатехнологии ведут нас прямиком к более глубокому познанию параллельного мира, космоса. Не того, который мы себе представляем, а настоящего, живого, нашего Господа Бога.
Я думаю, если будет открыт секрет духа космического, то мы станем уже не людьми, а  маленькими божественными существами, и нам  не надо будет строить коммунизмы и прочие социальные сообщества. Секешь, о чем я говорю?
На лице у Кости с маленькое райское яблочко выплыл румянец, а глаза жадно осматривали пространство, словно в нем сейчас происходили те процессы, про которые Костя говорил так жарко и убежденно.
В душе, наверное, он жалел, что тратит столько пороха на одного сотрудника, вот если бы его сейчас слушала хотя бы небольшая группа!
Я не слушал, я заслушался, не забыв включить диктофон в кармане. У меня был последней модели, писал даже через стекло.
Я всегда брал его с собой и включал на всякий случай, авось человек расскажет что-то интересное. Сейчас был как раз тот случай. Сбрось пламенную речь моего редактора на компьютер и готовый разворотный материал. Я, было, хотел предложить это сделать, но боялся остановить оратора.
Костя остановился сам.  Выдохнул последний кислород из легких, зажмурил глаза и обреченно произнес:
-И кому я все это говорю!
-Между прочим, - напомнил я, - тема подсказана мною. А ты ее развил. Блестяще, надо признать. Если бы мы каждый день вот так раздухорялись с тобой, то газете не нужны были бы остальные сотрудники. У тебя есть ответы на все вопросы, а у меня есть все вопросы к твоим ответам. Читателям остается есть эту свареную нами кашу и наслаждаться жизнью.
-Именно кашу, - буркнул уставшим голосом Костя. – Что ты от меня хочешь, скажи же, наконец?
-Ты мне не ответил на главный мой вопрос, будем ли мы печатать мой материал.
-Я же сказал – будем.
-Кстати, - заметил я, - у меня все записано, что ты тут наговорил, можем дать во второй заход, а в третий я уже доберусь до бородатого ученого и сделаю еще один разворот.
-А потом нам всем придется судиться, потому что ты взбаламутишь общество, и обязательно найдется академик, который обвинит тебя в ереси.
-Нас обвинит, - уточнил я.
Костя посмотрел на меня измученными глазами. Он, как боксер, все свои главные удары нанес и обесилил от отсутствия должной реакции.
-Ладно, иди, мне еще номер читать.
Нельзя сказать, что я вышел ободренный. Костя сбил все-таки с меня спесь. Много верного сказал, особенно в части конкуренции и защитной реакции. Это так – наука начинает, гении-злодеи используют достижения и открытия в своих коварных целях, затем наука наносит ответный удар. Шахматная партия продолжается, совершенствуя по ходу теорию и практику. Для того и щука в озере, чтобы пескарь не дремал.


                Юлик. Гость из Америки


Едва я переступил порог своей квартиры, как услышал мягкий зуммер телефона. Обычно я общался со своими знакомыми и  друзьями по мобилке, по  стационарному  могли звонить только родстввенники и Миша.
Миша не признавал мобилок. Где-то он вычитал, что они вредны, создают вокруг головы  магнитные завихрения, которые влияют на психику.
-У меня и так с психикой не все в порядке, - откровеничал Миша, - зачем мне еще одна головная боль?
Это был Миша со своим  назидательным и уверенным голосом.
-Ты вот что, - говорил он начальственно. – Бросай все свои делишки и мотай ко мне.
-С какой это стати? – возмутился я. – У меня тут сплошная запарка.
-Да, брось ты со своими запарками. Юлик, вот он – живой, сидит передо мной.
Юлька приехал!  Тут мои руки и ноги сами засобирались. Мы не виделись лет двадцать.
Юлик был из  нас самый талантливый. Он и при советском социализме сумел совершить небольшую карьеру, хотя и был евреем.
У него были мозги, которые, как сказал наш учитель физики, созданы для того, чтобы жизнь не превратилась в болото.
Юлька  был к тому же прекрасным пианистом. Закрыв глаза, он играл сложнейшие фуги Баха. Да и как играл! Его тащили в консерваторию  мимо всех приемных экзаменационных столов.
Но Юлик баловал себя, не соглашался ни на какие самые перспективные обещания. У него была мать, маленькая, очень больная женщина, которая вытянула его с того света, когда они голодали, и когда им никто не помогал.
Мечтой Юлика было рвануть из страны развитого социализма хоть в Африку. Но ехать не мог из-за матери. И только когда она умерла, он, заплатив за уход за могилой на пять лет вперед, уехал в Америку.
А через три года я выловил в Интернете огромный очерк о Юлике Бримене (в скобках значилась русская транскрипция – Юлий Бримерман).
Все совпадало: нищая жизнь в Киеве, огромная любовь к этому городу (Юлька был одним из лучших филокартистов в Киеве), блестящий пианист, который имел огромный успех в Метрополитен-опера и у которого уже вышло несколько  альбомов…
Всему этому я не удивился, в его успехах  т а м   я не сомневался. Потом я следил за специальной прессой и вскоре обнаружил сайт фирмы, в которой Юлий был совладельцем.
Кажется, фирма занималась какими-то совместными работами с предприятиями Силиконовой долины. Тогда и Мишка, наконец, оценил достижения Юльки и начал отчаянно завидовать ему. Они и в школе были конкурентами, и всегда впереди был Юлька, что Мишку страшно злило.
Но потом он смирился, а когда Юлик уехал, был даже рад.
Но почему Юлий заявился к Мишке, а не ко мне? Может быть, он просто адреса моего  не знал?
Я купил дорогущий пакет с коньяком в фигурной бутылке и торт. На секунду я даже погордился своей страной, потому что покупка выглядела очень породисто. Но потом вспомнил, что иду к богатейшему человеку, и мой патриотический энтузиазм слегка потускнел.
В тесном Мишином кабинете сидела целая компания.  Посредине стоял низенький журнальный столик, вокруг которого были расставлены кухонные белые табуретки на высоких каблуках, как говорил о них Миша. На них сидели гости.
Полусогнувшись, Юлик, словно искал что-то на земле; девушка с распущенными густыми каштановыми волосами, зелеными глазами и  в зеленой  мини; Миша в цветастом халате и с трубкой в руках. Он грел ладони о трубку, будто в комнате стоял лютый мороз.
Миша когда-то запойно курил, а потом бросил, чем страшно гордился. Но иногда доставал свою вересковую трубку и изображал Хемингуэя. Сейчас, как из  кратера потухшего вулкана, из раструба трубки шел тоненький синий дымок. Миша выглядел очень импозантно.
Юлик встал и, чуть не опрокинув столик, ринулся ко мне.
-До чего знакомая физиономия, - кричал он по-школьному, до чего я рад снова встретиться с моим двоечником! Какой взгляд, совершенно умный, - стрекотал он у меня над ухом. – Ты, мне еще в Америке говорили, стал крутым журналистом, правильно я сказал, обернулся он к девушке? Та растерянно улыбалась, а Юлька продолжал меня тискать, обыскивая внимательными глазами, которые находились сразу напротив моих глаз.
-Ты меня чуть не сбил с ног, - сказал я совершенно спокойно, отодвигая Юлика на некоторое расстояние. – У вас что, так принято в Америке, сбивать людей при встречах?
-Так я же соскучился по тебе. По тебе больше, чем по кому-либо. У меня в жизни не было такого тупого ученика. А тупых и глухих особенно любят и помнят (в школе Юлик по приказанию классного руководителя взял меня на буксир по физике и математике, в которых я совершенно ничего не понимал).
Тут я невольно глянул на зеленую девушку. Рот у нее расползался в неприличную улыбку. Она или хорошо знала Юлика, или вовсе его не знала.
И я не знал: обижаться или посмеяться над таким раскованным приветствием.
И вдруг во мне начала расти злость. Что это, черт подери, такое, приехал из своей говяной Америки и устраивает здесь представления перед красивыми девушками!?
Тут же я понял, в чем причина  моей злости. Конечно, в девушке. Мне не хотелось, чтобы она думала обо мне теми же словами, которые произносил этот американский супер. Мы, в конце концов, тоже люди.
-Ты обиделся,  ну, ладно, давай успокоимся. Это все Мишка, он уже напоил меня коньяком, а когда я увидел тебя, то совсем сорвался с цепи. Извини, если что не так.
Пока Юлька ругался, он был восхитителен, а когда начал извиняться, угас и стал похож на стеснительную девушку.
-Брось глупости говорить, - сказал я, ставя свои покупки на стол. - Ты совсем в своей Америке офигел. Можно подумать, что эту Америку ты и создал. От тебя прямо-таки сейчас разит киевлянином. Ты же корнями  отсюда, ты наш…А то, что там – большая американскя сказка.
-Как ты сказал, ох, как ты сказал – разит киевлянином!
Да я расплакался, когда пошел по нашим местам. Мы и в гостинице толком не разместились, а я уже с Соней был в старом Киевском яру. Помнишь, сколько мы там шмурдяка выпили и как читали стихи?
Черт, он все помнил. Было такое, пили мы шмурдяк, как называли тогда крепленые вина за их низкое качество и дешевизну,  и стихи читали, иные сами и сочиняли.
На столе стояла початая бутылка крымского коньяка,  тарелка с лимонами, селедка в шубе и банка маслин.
-Наливай себе сам, - распорядился Миша. – Мы пьем без тостов, по-американски. Юлька говорит, что у них на работе каждый за день выпивает по такой вот бутылочке и совершенно без всяких тостов. Это рабочий напиток, как бензин для машины.
-Мишка не бреши, - сказал Юля абсолютно киевским голосом. – Я сказал, что можно пить, никто не запрещает. Если будешь классно работать, так пей хоть цистерну, хозяину пофиг.
-А пофиг – так разве говорят в Америке? – спросил я.
-Через слово, - засмеялся Юля. – Нам все пофиг.
Он слегка отошел от первого лобового удара о свое прошлое в моем лице и налил всем ровно по 30 грамм.
-Хочу выпить за то, что ваши молекулы в полном порядке и перед собой я вижу родные лица. Вы даже не представляете, как мне их в Америке не хватает. Там жизнь проходит на сумасшедшей скорости. Для многих это нормально, а некоторым хочется мечтательно посидеть на фиалковой поляне, послушать жужжание шмеля и выпить шмурдяка.
-Ну, дался тебе это шмурдяк, - сказал аристократическим голосом Миша, посасывая свой вереск. – У нас на столе неплохой коньяк. Научились, гады, оформлять!
-Дурак ты, Мишка! - сказал, чуть глотнув янтаря и посмотрев его остаток на свет Юлик. – Молодость дана для того, чтобы серьезно прощупать материальный мир. Узнать хотя бы, куда ты попал. Это радостно, особенно, когда мчишься по прекрасному шоссе на прекрасной  машине и все у тебя есть, а этого нет. Нет, и все тут.
-И сколько же ты за день наезжаешь? – с непритворным интересом спросил Миша.
-Минимум трехсотник!
-Вот видишь, - обратился Миша ко мне, будто продолжал давно начатый спор, - каждый день трехсотник. И ничего, не жалуется. А у нас проехал пятьдесят, и уже подвиг совершил. Нет, ему обязательно нужно жить в центре города. Чтобы поплавал в пробках.
Это был любимый Мишин конек. Машину он купил поздно, долго решал, да и с деньгами была напряженка, ведь дети шли косяком. А когда, наконец, появился четырехколесный друг,  наступила эра пробок. И пока проблема никак не решалась, а наоборот, усугублялась, ведь машин становилось все больше.
Как это обычно бывает, разговор все время вертелся вокруг американской и нашенской жизни. Америка побеждала с переменным успехом. Оказалось, например, что жена Юлика, фармацевт, прекрасно зарабатывающая, даже после 15 лет жизни в этой замечательной стране не могла к ней привыкнуть, и, что называется, сохла по Киеву. 
-А потом, сегодня, - сказал Юлик, - нет разницы, где ты живешь. Десять часов лету, и ты в Киеве, выходишь на Крещатик, встречаешь своих. И никто не удивляется, что ты в Киеве. Точно так же и в Штатах. Встречаешь своих земляков в самых неожиданных местах, и на лице даже удивления нет.
-В Киеве, - вставил и я свои пять копеек, - ты также можешь встретить киевлянина через пятнадцать лет. Человек вообще ничему сегодня не удивляется.
Мои слова были восприняты Соней. Она повернула ко мне свою выписанную солнечным светом головку и  мигнула зелеными глазами в знак понимания, наверное. Этим  и ограничилась.
Довольно тягостно, когда за столом один человек не принимает участия в разговоре. Все время кажется, что он намного умней присутствующих и внутренне смеется над ними.
В силу этого я все время оглядывался на Соню и держал боковым зрением ее в поле зрения. Она стала немым судьей,  за это я  ее уважал.
Много ли, оказывается, нужно, чтобы получить уважение. Сидеть тихо и иметь зеленые глаза. Нельзя, правда, забывать и о плотно натянутой на красивые ноги зеленой мини.
Как-то незаметно разговор перекинулся на Мишу, компьютерного маньяка, его болезнь, домыслы,  версии.
Соня насторожилась. Лицо ее напряглось и стали видны красивые скулы. Из мягкого овального лицо девушки стало удлиненным, восточным. Моя голова все время поворачивалась в ее сторону, даже мне надоело.
Но это уже был автомат. Когда-то  я пытался выяснить этот феномен. Вот заставляю не смотреть себя на женскую красоту, а голова сама поворачивается и смотрит. И никакая воля здесь не помогает. Красота срашная сила. Точно сказано.
Соня, конечно же, все эти наши мужские страдания прекрасно видела. Она сидела в окружении трех мужиков, каждый из которых ее ощущал всем своим мужским естеством и выделял в ее ауру свои сигналы, а она посылала им свои. Может быть, мои сигналы были наиболее сильными, потому что наши взгляды постоянно встречались.
Но как только разговор зашел о происшествии с Мишей, Соня перестала реагировать на все эти волновые инверсии.  Она внимательно слушала Мишу, потом Юлика, который рассказал о вполне реальной истории заражением компьютерным вирусом человека.
-У меня был аналогичный случай, - прорвал тишину мягкий ласкающий голос, каким мать убаюкивает свое дитя. - Однажды я  по скайпу разговаривала со своей подругой из Италии. Подруга болела  ангиной, какой-то очень новой, забыла название.  Ноутбук лежал у нее на коленях, я это видела.
Через день и я слегла. И врачи не могли определить точный диагноз. На всякий случай, пришлось проваляться в постели две недели.
Когда я услышал Сонин голос, почему-то подумал, что она певица. Она и впрямь не говорила, а пела. Поэтому  смысл  ее слов до меня сразу не дошел. Наконец молчание заговорило, и я не был разочарован.
Соня, как представил Юлик, была его пресс-секретарем. Честно говоря, я сразу определил иначе  – любовницей. Между ними было нечто, соединящее их в одно существо. Трудно скрыть это от внимательного мужского (и, наверное, женского) взгляда.
Может быть, они и были любовниками, но хранили это в строгой тайне, Юлик ведь женат. Он показывал фотографии своих детей – старшего Дэниса и младшенькой Риты. Очаровашки с умными глазами и счастливыми улыбками. И если Соня его любовница, то бедные дети, как сказала бы моя мама, великий знаток законов семейной жизни.
Я остыл от Юлика и теперь совершенно трезвыми глазами разглядывал наше чудо, которое достигло в стране развитого интеллекта таких высот.
Самое странное, что он ни разу не упомянул о своих успехах. Я бы не удержался, честно скажу. Как-нибудь, где-нибудь обязательно вставил что-нибудь этакое, что говорило о моем статусе.
Юлик, словно и не уезжал никуда, разговаривал спокойно, совершенно без акцента и о всяких пустяках, вроде того, как мы пили шмурдяк на Старокиевской горе под звон шмелиных крыльев. Представить себе страшно, сколько  и чего он увидел, с кем общался, как получал свои премии, сколько денег ежедневно тратил, зарабатывая, наверное, миллионы.
Или ему самому это было не интересно, или он здорово играл, боясь обидеть нас, ткнув носом в нашу безобразную жизнь, где мы, конечно же, каждый тоже в чем-то преуспели…
Миша, например, директор частного предприятия, едва сводит концы с концами. Государству на него наплевать, как и на мой журналистский труд. И мы получаем гроши, на которые и жить стыдно.
Деньги, естественно, не самое главное, но они, как ни печально, определяют статус личности.
А что говорить Юлику? Что он собирает полные залы, как пианист, что ему спонсоры построили специальный концертный зал   в Калифорнии?  Что он может позволить себе купить виллу в Австралии? Потому он и не хвастается. Нечем ему хвастаться. Это его нормальная жизнь. А вот когда ненормальная…
Я начал даже злиться, зачем он приехал со своей красавицей Сонькой? Может быть, его приезд и был ответом на все вопросы, которые когда-то мы сообща пытались по молодости решать сразу и навсегда?
Трудно заподозрить, что богатейший, занятый тысячью важных дел человек приехал просто так: вспомнить прошлое, попить дряного коньяка с идиотами, которые ничего так в жизни и не добились…
Мне хотелось сказать что-то колкое, но я вовремя себя останавливал, потому что был уже достаточно опытен в таких ситуациях. Во-первых, ничего не изменится,  во-вторых,  меня сочтут просто отчаянно завистливым.
Так оно, впрочем,  и было. Я, правда, не считал себя неудачником, но все познается в сравнении.
И вдруг меня отпустило. Я понял, что Юлик просто замечательно воспитанный человек и искренне тратит на нас, идиотов, свое время, а замечательная девушка Соня даже боится нас, потому что он, наверное, рассказал о нас кое-что. И ведь действительно, разве его друзья могут быть простыми идиотами без всяких талантов?
Вот этот кривляка под названием Миша снимает самое научное кино в мире, а вот этот, изображающий из себя светского павиана, ведущий журналист, от мнения которого зависит чуть ли не политическая стабильность стран Европы.
А как же иначе. Наверняка так  и рассказал своей  Соньке. Как только я про себя назвал ее Сонька, мне стало понятно, что эта девушка мне очень нравится,  мало того, я каким-то образом завишу от нее. А она от меня. Все время наши взгляды, как лучи прожекторов, пересекались.
Разговор становился все интересней. Тема была все той же – возможно ли передать на расстоянии не только мысли, но и бактерии, вирусы.
Юлий стал серьезным, это ведь непосредственно касалось его основной профессии, о которой он пока ни слова не  сказал. Он осмотрел наше сборище, достал похожий на мобильный телефон приборчик, что-то нажал на нем и посмотрел на экран.
-То, о чем вы так рьяно спорите здесь, - сказал Юлик придавленным голосом, - давно описано.  Но доказано лишь то, что от вируса нет лекарств, кроме-хорошего иммунитета. Мы ведь окружены миллиардами врагов, пытающихя проникнуть в клетку и уничтожить или присвоить ее. А организм, как наша планета атмосферу, имеет защитную ауру  называемую иммунитетом. Иными словами, здоровый организм не боится этих вирусов.
А теперь немного о самом вирусе. 
Читаю: «Наиболее просто устроенные вирусы состоят из нуклеиновой кислоты, являющейся генетическим материалом (геномом) вируса и покрывающего нуклеиновую кислоту белкового чехла.
В состав некоторых вирусов входят также углеводы и жиры (липиды). Таким образом, вирусы можно рассматривать просто как мобильные наборы генетической информации. Вирусы лишены некоторых ферментов, необходимых для репродукции, и могут размножаться только внутри живой клетки, метаболизм которой после заражения перестраивается на воспроизводство вирусных, а не клеточных компонентов.
Это свойство вирусов позволяет отнести их к облигатным (обязательным) клеточным паразитам. После синтеза отдельных компонентов формируются новые вирусные частицы. Симптомы вирусного заболевания развиваются как следствие повреждения  вирусами отдельных клеток».
Иными словами, эдакий  троянский конь, напичканный миллиардами воинами-убийцами, запускается и проникает в живой организм.
Пока эти воины всего лишь кусочки мертвой материи. Но стоит им попасть в живую клетку, как они оживают и начинают заниматься элементарным насилием и устанавливать на завоеванной территории свою власть, свой геном. Поэтому бороться практически с ними  очень сложно, а подчас  и невозможно.
Теперь представим себе, что такую вот оцифрованную мертвую частичку мы запустим в компьютер и она попадет к вам на экран. Проникнуть в ваш организм, пока мертва, она не может.
Но вспомним, на чем основана атомная энергия. На огромной скорости атомов…Следовательно, чтобы мертвая частичка ожила, ее надо разогнать до сумасшедшей скорости.
И тогда она самопроизвольно оживает и способна поразить живую клетку, спрыгнув с экрана компьютера прямо к вам на лицо или в нос. Только для того, чтобы это произошло, вирус должен самостоятельно активизироваться - разогнаться. Для этого существуют другие «заводные» вирусы.
Их называют клиптоны. И их сконструировали совсем недавно несколько хакеров, которые решили покорить мир, сделав нас всех заложнками своих чудовищных планов.
Юлик положил свою электронную книжку на стол и обвел всех внимательным взглядом. Для определения температуры внимания ему было достаточно доли секунды.
-То, что произошло с Мишей, следствие того, что дело БИМОВ, как мы назвали хакеров, живет и процветает. По всей видимости, это был пробный запуск вирусов на новую территорию. 
Я посмотрел на Мишу. Он сидел в позе каменной стелы. На лице застыло первоначальное удивление, плечи опущены, руки покойно лежат на столе, трубка самостоятельно испускает пепельный дымок.
Миша уже успокоился, отнеся причину своей болезни просто к обыкновенной простуде.
И тут оказывается, что все это гораздо серьезней, что это был лишь первый слабый испытательный сигнал, что завтра, а, возможно, уже и сегодня, включив компьютер, он получит удар более серьезный.
Юлий заметил состояние Миши и улыбнулся.
-Миша, тебе просто надо поставить антивирусную программу нашего Джо Блера.  Последняя ее версия  глушит любой, и биологический в том числе, вирус. Когда я приеду домой, я ее тебе обязательно вышлю. Это всего лишь установочный диск.
Кроме всего прочего, продолжал успокаивать Юлик, сейчас ведется расследование, и думаю, вскоре БИМЫ будут сидеть на скамье подсудимых.
-Появятся новые БИМЫ, - обреченно сказал Миша. – Спокойная жизнь закончилась.
-Есть еще один выход, - заметила Соня. – Не подходить к компьютеру.
-А  кто будет семью кормить?  Да и потом, где есть гарантия, что мы не заразимся от других, продолжающих общение с компьютерами? Вы даже не представляете, насколько это все серьезно!
Честно говоря, меня как-то мало взволновало сообщение о хакерах, которые могут заразить мир вирусами. Трудно было поверить, что такое возможно.
Мы были свидетелями, что после 11 сентября, когда самолеты  вонзались в башни Торгового центра и здание Пентагона, Америка при всех угрозах со стороны Бен-Ладена, осталась неприкосновенной для террористов. Я верил и в то, что, объединив  усилия, Америка  с Европой и другими цивилизованными странами сумеют выстоять  и найти противоядие.
Сейчас меня больше занимали слова, сказанные Юликом, «когда я вернусь домой»…Он ведь наш, вот сидит с нами и  пьет коньяк. Его, по-настоящему, дом здесь. Здесь он родился, получил образование… Странные меня интересуют вещи.
Жизнь пошла таким образом, что мы живем  в нескольких мирах. Вот приехал из другого мира Юлик, он привез свежую, незнакомую энергетику. От него даже по-другому пахнет. И в то же время, это  свой, родной человек,  который как-будто никуда   не уезжал...
Хотя, конечно же, он уже другая космическая частичка, из другого  мира и другого социального сословия. И это меня почему-то  обижает.
-Мы вступаем в интересные и опасные времена. - тем временем продолжал свою лекцию Юлик. – Человек всегда воевал, просто сегодня война приобрела другую знаковую систему, другой вид и инструментарий. Но содержание осталось прежним. Одни желают жить так, а другие этак. Скука сворачивает людям скулы, огромные деньги выбрасываются, чтобы потешить себя, занять интересным. Не все хотят честно зарабатывать. Может быть, Создателем  специально предусмотрено, чтобы человек научился самовоспитываться и не ждать милости от природы?
Все течет в одном эволюционном движении.  И наша жизнь не исключение, она категорически не похожа на ту, которую мы проживали всего с десяток лет назад.
Мы хорошо посидели. Все, кроме Миши, так  и оставшимся озадаченным и растерянным.
-А что касается тебя, Миша, - в завершение сказал Юлик, - то человечество никогда не допустит, чтобы тебя таким образом сжили со свету.
-Да уж, счас твое человечество будет мной заниматься! – сказал мрачно Миша.
На следующий день самолет международных авиалиний унес Юлика в Америку. Мы разбрелись по своим офисам. Соня осталась в Киеве, у нее здесь еще были неоконченные дела.

       
               
                Что сказал Соломон


Зима в этом году мягкая, малоснежная. По всем информационным каналам сообщают о погибшей озимой и становится тревожно за будущее. Конечно, Украина не останется без хлеба, земли уникальные, ткни палку, вырастет дерево. Но народец у нас дошлый, ничему не верит, поползли слухи, что на носу голод.
Глядя в окно на легкую поземку, обметавшую пустынный двор с одиноко сидящей собакой возле скамейки на детской площадке, я чувствую некое разочарование. То ли из-за малоснежной зимы, то ли из-за того, что Юлик уехал. Был – и нет его…
Лучше от такого настроения уходить, вызывая в памяти яркие страницы своего житья-бытия.
И я вспоминаю детство. Зимы тогда,  как мне кажется теперь, были  снежными, во дворе мы специальными широкими деревянными лопатами, обитыми жестью, прорубали ходы от дверей дома на улицу.  Скорее всего, и тогда бывало бесснежье, но память рисовала только огромные белые сугробы, катание на лыжах, коньках, игры в снежки.
Прекрасная пора! Наверное, для того детство и дано, чтобы с чистого листа в дальнейшей жизни читать чистые чувства. Снег пах яблоками, а яблоки снегом.
Я сижу, смотрю в окно, вспоминаю  детство, но глаза мои все время натыкаются на развернутую газету - сегодняшний номер «Утра», где на первой полосе  крупным шрифтом набрано «БИМЫ начинают и…». А в скобках помельче: «Известный украинский кинорежиссер и видный американский ученый  сделали сенсационное заявление  о появлении в компьютерах живых вирусов».
Прочитав это в сотый раз, я снова начинаю осыпать всякими нехорошими словами своего главного редактора. Здорово он меня подставил.
Вчера я вычитывал полосы и ни о каких известных кинорежиссерах и ученых и речи не было. «БИМЫ начинают…» – было, а вот мелкошрифтовки нет. Это уже самодеятельность Кости.
Все бы ничего, но, во-первых,  Миша малоизвестный кинорежиссер, а Юлик не давал мне официально никакого интервью, и в материале я упомянул его имя в связи с тем, что и в Америке эта проблема стоит остро.
И что мне теперь делать? С Мишкой  все понятно –  для него это бесплатная реклама, а вот с Юлием? Если это прочитают в Америке, тут же набежит дивизион американских журналистов и просто заклюют нашего знаменитого Юльку.
Я обязан был предупредить его о  том, что он каким-то образом появится в статье.
Костя материал долго не пускал, выдерживал. Такой «бзик» у него: сенсация должна вылежаться, а тем временем газета подготовит читателя, мол, ее сотрудник занимается  журналистским расследованием. Костя хочет выжать из лимона больше сока, чем в нем есть.
Материал  вышел солидным: рисунки, фотографии и коллаж с компьютером и  вылезающим из него вирусом. Была подборка небольших материалов из Интернета… То есть, професионально все  о’кэй, а вот  по отношению к Юлику...
Я, конечно,  высказал свое «фэ», на что Костя ответил, что я ни хрена не понимаю в газетном деле…
-Немного попсы не помешает, - спокойно вдалбливал мне свое редакторское кредо Костя.
Что ж, материал напечатан, теперь поздно махать кулаками. Надо безропотно ждать откликов.
И они не замедлили явиться.
Раздался телефонный звонок.
-Ты полный мудак, - услышал я в трубке голос Миши. – Мне ничего не сказал и выстрелил. И попал, мой спонсор послал меня на все четыре стороны, а я уже накатал  гениальный сценарий.
-Во-первых, надо здороваться,  товарищ гениальный сценарист, - попытался я сбить Мишин настрой,  – и ругаться по телефону неприлично.
-Ну, ты хоть понимаешь, что наделал? – завопил Миша. – Теперь я без  заработка! А договор был уже у меня в кармане. Почему ты со мной не согласовал выход статьи?
-Да, расскажи, в чем дело по порядку? - вскипел я. – Что ты сразу на дыбы становишься! Чем я мог тебе перебить твой заказ, ума не приложу.
- Ты написал о том, что это со мной произошло, и теперь от меня все шарахаются, как от прокаженного. Ты сделал меня изгоем, ублюдок этакий!
В голосе Миши  звучала неприкрытая злоба.
В трубке раздались гудки.
Неожиданный поворот. Беда, как говорится, зашла с другой стороны. Я и предвидеть не мог, что материал так «в лоб» будет воспринят Мишиными спонсорами. Даже не попытались разобраться, а просто отвернулись.
Но я -то в чем виноват? Я хотел помочь Мише сделать обыкновенную бесплатную рекламу, кроме всего прочего. Обычная журналистская практика, когда в информационном материале сообщаешь о профессиональном исполнителе.
Жизнь у Миши действительно не сахар. Не то, что, как считал Миша, у меня.
Я находился, как ему казалось, на всем готовеньком: редактор дает задание, я пишу, получаю гонорар. И известность какую-то, а значит, и славу. Все очень просто.
А чтобы Мише заработать копейку, надо прежде всего найти заказчика. Это долгое, нудное и часто унизительное  занятие. Потом убедить  заказчика в гениальности  сценария, организовать съемки, заплатить налоги. Затем монтаж, тоновый период, запись диктора, укладка текста и наложение звука…
А еще ведь есть съемочный коллектив,  который требует высоких зарплат…А еще ломаются камеры, компьютеры, и сервисные фирмы дерут за ремонт, не взирая на лица. Там свой рынок…
Внешне очень красиво звучит: я делаю кино, я директор фирмы. А на самом деле одно сплошное унижение и тяжелая изнурительная работа…
Похоже, шарик дружбы лопнул раз и навсегда. Печально. И к этому надо так и относиться. Сказав себе это, я попытался сосредоточиться на работе. Вчера я покопался в Интернете и обнаружил несколько новых сообщений о появлении ЖКВ.
Я позвонил Соломону. Я вдруг вспомнил, что он в прошлом доктор физико-математических наук, а самое главное, человек с большими связями в научном мире. Он-то наверняка знает, к кому обратиться, а, может быть, и сам прокомментирует происшедшее.
К тому же Соломон человек любознательный, и такой помощник мне не помешает.
Городской телефон не отвечал. Не отвечала и мобилка. И тогда я собрался  и поехал к Соломону на квартиру.
Но  и дома его не было. Соседка, к которой я позвонил, сказала, что он сел на свой дрындулет и, скорее всего, укатил на дачу.
Я предупредил Костю, что уезжаю снимать скальп с ученого за город. Костя сообщил, что уже есть первые отклики на статью.
-На нас наезжает Академия наук. Они утверждают, что это просто газетная утка, с помощью которой мы хотим увеличить тираж. Я посоветовал им посмотреть интернет.
-Правильно, - одобрил я.
-Но какой-то академик со страшно скрипучим маразматическим голосом, сказал, что он этого так не оставит. Представляешь, какая каша заваривается, так что давай твоего ученого.
-Правда, - сказал я,  слегка напуганный появлением в нашей истории академика (я всегда боялся громких званий), - мой ученый, хотя  и доктор физико-математических наук, но в данный момент занимается скрипками.
-Чем занимается (прямо слышно было, как Костя вдавил трубку в ухо)?
-Скрипки скупает, а потом их продает.
-Так он спекулянт?
-Костик, ты не понял. Он вообще-то ученый, но потом он ушел… Тут я понял, что запутался сам и запутаю сейчас своего главного редактора. – Не беспокойся, все будет «кэй», - закончил я разговор.
-Ну, ладно. Работай, у меня тут запарка.
Дача  Соломона находилась километрах в  тридцати от Киева вниз по Днепру. Это был старый деревянный дом с запущенным садом, окруженный сеткой рабица.
В саду росли груши с морщинистыми стволами, низенькие яблони и много кустов смородины. Но самой большой достопримечательностью дачи была узкая и быстрая речка Излучка. Купаться, правда, в этой речке не рекомендовалось, она протекала и через другие сады, и кто знает, что выливали в Излучку хозяева этих дач.
Но Соломон страшно гордился Излучкой. Он сделал запруду и в образовавшемся водоеме разводил рыб, которых и сам не ел. Но процесс очень нравился Соломону. Рыбки превращались в рыб, Соломон выпускал их на волю, и они уплывали в Днепр.
Я встретил Соломона идущим к своей даче. Он шел  вразвалочку, похоже, был на подпитии.
-И чего надо? – спросил мрачно.
-Вы меня, Ираклий Моисеевич не узнали?
-Узнал, и что дальше? У меня творческий отпуск, и я никого не звал.
-Вы мне когда-то говорили, что я могу приезжать к вам сюда в любое время.
-Говорил. Мало что я говорил.  Я сюда  приехал, чтобы от двуногих быть подальше.
-Ну, тогда я не буду вас беспокоить, - сказал  я, делая несколько шагов к своей машине.
-Подожди обижаться. Говорят тебе, что сейчас я не в форме, я на отдыхе. Но с тобой покалякать могу. Заводи свою железку во двор.
И что это сегодня за день, все меня стараются покрыть крепким словцом. От Соломона я вобще не ожидал такого. Я впервые видел его в таком состоянии. Он был явно после сильного загула.
Ноги едва волочил, а в сумке  звенели бутылки. Это он за подкреплением в местный  магазин ходил. А тут я,  как  гром среди ясного неба.
-Да, я сегодня того. Уже несколько  дней пью и все с собой разговариваю, очень интересно иногда с собой поговорить. Попробуй, понравится.
-Но я не могу много пить, меня тошнит.
-А меня тошнит от вас всех, - громко сказал Соломон. – Ты зачем приехал?
-Я вспомнил вашу речку, захотелось возле нее посидеть и поговорить о том, что меня сейчас занимает больше всего.
-Со мной поговорить?
-А с кем же еще? Я к вам всегда и приезжаю, когда есть о чем поговорить.
Соломон обернулся вокруг,  взгляд его уперся мне в лицо.
-Ладно, заезжай.
Он открыл ворота.
Я медленно въехал во двор и направил машину к сараю, который возвышался над фруктовыми деревьями. Этот двухэтажный сарай с металлическим вагончиком на крыше достался Соломону от прежних хозяев. Металлический вагочик скорее всего был когда-то бытовкой строителей, а вот в сарае даже жили. В нем было два полноценных этажа, на которых имелось несколько больших  кое-как обставленных комнат, а другие,  помещения поменьше, были забиты всякой рухлядью, которую давно никто не разбирал.
-Может, и в вашем сарае есть скрипка? – спросил  я.
-Может, и есть. Но там, по-моему, водятся привидения, и я туда не хожу.
При этих словах глаза Соломона прояснились, и он оживился.
Неподалеку от сарая находился мангал, над которым курился серый дымок.
-Сейчас мы новую порцию загоним, - сказал Соломон. – Мясо вымачивал несколько дней.
Я вынес из машины продуктовый пакет и положил на толстый обшарпанный стол.
Вид у дачи был запущенный и таинственный.  Соседские дома скрывались за джунглями  кустов и  деревьев. Растительность глушила звуки, создавалось впечатление полной оторванности от внешнего мира. Прозрачно журчала Излучка.
Сразу появилось много забот: наколоть дрова, разжечь огонь, нарезать хлеб, открыть консервы, расставить посуду…Мы двигались в едином ритме, словно муравьи, не мешая друг другу.
Пьянь с Соломона слетела, он ходил уверенной твердой походкой и зорко посматривал по сторонам.
В большом металлическом коробе разгорался огонь.
Соломон стоял у огнища и прогоревшей металлической кочергой  ворочал точеные белые бруски дерева. Огонь их облизывал, а затем весело поедал.
-Самое загадочное явление на земле. Никто не знает, откуда огонь берется и куда уходит.
-Как же не знают, - подошел я поближе и тоже уставился на горящие головешки. – Во всех учебниках по физике об этом есть.
Я тут же осекся, вспомнив, что передо мной доктор физико-математических наук.
-Вот видите, как на вас действуют научные звания, - сказал Соломон. - А не должны действовать. Научный ответ дан давно, в этом вы правы. – А вот мой человеческий нет!
Мясо быстро поджарилось, и мы сели за стол, на котором уже стояла большая бутылка немировской водки с перцем, салаты, яркокрасные помидоры с глянцевыми боками.
Мы выпили, Соломон, зажмурив глаза, вдыхал аромат жареного мяса.
 -Вот вы все меня осуждаете за то, что я любю выпить. Люблю! У меня густая кровь, и мой знакомый кардиолог посоветовал  ежедневно разгонять ее с помощью этого лекарства. Соломон поднял бутылку и посмотрел  ее на свет.
– Кроме всего прочего, этот напиток прочищает мозги, и я могу с собой на равных разговаривать. Сейчас ты скажешь, что я пьяница и что главное вовремя остановиться. Это правда. Но я иногда специально не останавливаюсь, изучаю свои возможности. Все-таки я еще немного остался ученым.
Думаю, это надо каждому сделать, научиться руководить собой.
А потом наступают времена полной трезвости, и я получаю удовольствие от этого.
-А как же быть с густой кровью? – не удержался я.
-Густая кровь не успевает загустеть, - рассмеялся Соломон, - ведь паузы  между актами бывают незначительными. – Так что смело можешь меня называть алкоголиком. Итак, зачем же ты приехал?
Водка согрела мои внутренности, а мягкие сочные кусочки баранины придали силы.
-С моим другом Мишей, вы его знаете, недавно произошел удивительный случай. Как он рассказывает…
-Да, Миша был у меня, - сказал Соломон и нахмурил лоб. – Я был тогда в небольшом загуле и смутно помню, о чем он говорил. Кажется, о каком-то вирусе из компьютера, который укусил его.
-Заразил, - поправил я. – Речь идет о телепортации живого вируса. Я написал об этом статью, которая вышла несколько дней назад.
Я достал из сумки газету и протянул ее Соломону.
Соломон быстро промелькнул глазами  разворот, которым я так гордился.
Я положил диктофон на стол.
-Начну с того, что человек сам является вирусом, - сказал Соломон.-  Причем, самым опасным. От него нет никакого спасения. Если мы говорим о живой земле со всеми признаками высокого разума, а я считаю, что это так, то ее главная задача избавиться от такого вируса, который может погубить ее.
Так что против нас собрались серьезные силы.
Не сомневаюсь, что живой компьютерный вирус создали хакеры, нанятые нашим противником. Назовем его Справедливым экологом.
Еще в школе я задумался, почему так жесток человек. Учителя нам объясняли мир довольно просто: человек – царь природы, от которой он не должен ждать милости...
Вирусы- это те же паразиты, они живут за чужой счет, откладывают яйца в чужом гнезде.
Человек тоже поселился в чужой клетке (Земля во Вселенной такая же незначительная частичка, как и какая-нибудь бактерия) и  начал разрушать природу, назвав этот процесс прогрессом. При этом похваляясь своим Разумом. Где он - этот Разум?
Какое разумное существо будет рубить сук, на котором  сидит, убивать корову, которая его кормит?
В школе вместо того, чтобы готовить нас к настоящей жизни с ее проблемами, научить противостоять обычным явлениям в жизни, как, к примеру, к смерти, нас обволакивали розовым туманом, рассказывая басни о прекрасном будущем.
Ваш живой вирус не что иное, как ответ на рождение нового «монстра», который способен, как и атомная и водородная бомбы, уничтожить все живое на земле.
Сотни миллионов людей погибли от  чумы, холеры, оспы… Живой компьютерный вирус – модернизированная субстанция, которая преследует ту же цель. Что-то в этом роде должно было произойти. Человечество все время испытывает напряжение,  которое должно как-то разрешаться.
Раньше это напряжение снималось войнами, которые становились все более жестокими. Сейчас на смену войнам приходят современные болезни, которые  человек  сам  часто и порождает.
Все это закономерно и соответствует природе человека. Поэтому ваш  живой компьютерный вирус – продолжение все того же эксперимента человека над  человеком, моральная подготовка к своему концу.
Вот все, что я хотел сказать.
Возвращался домой я в подавленном состоянии. Если напечатать то, что высказал мне Соломон, то получится еще один ужастик, которыми и так полны газеты. Хотя это ведь касается ЖКВ. Но то, что человек сам является смертельным вирусом для природы, по-моему тут Соломон хватил через край.
Я его так и не спросил: он так думает как ученый или как человек? Недавно мне попалась  в Интернете статья одного микробиолога, исследовавшего Антарктиду. Он писал о том, что его экспедицией найдены микроорганизмы, устойчивые к тяжелым металлам.
В одном грамме почвы  на шестом континенте содержатся десятки и миллионы жизнеспособных клеток. Но ведь Антарктида континет чистый, там и в помине в почвах нет больших концентраций тяжелых металлов!
Ученый и предположил, что  тамошние «динозавры» сохранились с незапамятных времен. А сформировались они в эпоху, когда на континенте мощно действовали вулканы, били гейзеры, в окружающую среду поступали лавовые выбросы и перегретая вода, содержащие высокие концентрации тяжелых металлов.
Чтобы выжить  микроорганизмам пришлось ко всему этому адаптироваться. А потом устойчивость закрепилась генетически, а когда концентрация снизилась, сохранилась.
И в школе, и в университете я не любил химию, почти равнодушно относился к физике и биологии. Сейчас именно эти области знаний стали привлекать.
Статью я вычитал в интернете уже после того, как Миша  заболел. В статье меня поразила эта деталь – микробы действуют практически как человек.
По сути, жизнь начинается с них – они и есть те «пионеры», которые первыми осваивают безжизненные пространства. А уж потом, когда для этого созданы условия, туда подселяются мхи, постепенно появляются растения и животные.
Но Соломон направил мои мысли совершенно в другом направлении. Соломон прав в  том смысле, что человек  всего лишь вирус. Это совпадало со многими наблюдениями и других ученых, целых религиозно-научных теорий о происхождении жизни и о жизни вообще.
Человек  вечен, и это так. Но он все время трансформируется, переходит то в газообразное состояние, то в твердое тело, то снова в тонкие невидимые тела.
Скорее всего, человек родом из космического вируса, попавшего в живую клетку –Землю- и развился в ней, вот как эти микробы в Антарктиде в сложных эволюционных условиях. В нем проросла другая клетка с творящим геномом. 
На каком-то этапе развития процесс замедлился, а затем закрепился и начал развиваться двойной геном. Другими словами, в человеке заложены  творящее и разрушительное начала.
Человек творит и разрушает. Эволюция создала уникальный вирус, способный разумом – набором определенных свойств творца-губителя  создавать новый тип жизни.
И эта жизнь действительно вечна, она переходит из одного состояния в другое и снова возвращается к своим первоистокам. Знаменитая спираль развития.
В 21 веке, подводящем итоги определенного отрезка эволюции, идет повышенное осознание своей сущности,  разум человека-творца  и творца – убийцы достигает очередного пика развития.


                Странный незнакомец



Когда Костя  брал меня на работу, в виде приманки предложил  личный кабинет.
Я согласился. Удобно. Это  только в крупных  западных газетах журналисты работают по конвейерному принципу и сидят в большой комнате, а руководители  за перегородками. У нас  в штате всего 15 человек, так что сидеть всем вместе необязательно.
У меня и у Сергея Лаврова, заместителя Кости, одна секретарша Люба Гречичная. 
Люба мать двоих симпатичных мальчишек, которые часто, дома не на кого оставить, проводят время в приемной.
Мне это не нравилось, все-таки редакция не детский садик, но, видя грустные и просящие, как у собаки, глаза секретарши, я сам предложил ей брать мальчишек и даже выбил для них два стула и одну тумбочку, в которой они прятали свои вещевые мешки, с которыми ходили в школу.
То, что Люба варила картошку я унюхал еще в вестибюле. Значит, малыши пришли из школы и у них сейчас обед.
Так и оказалось. Вся команда сидела вокруг небольшого хозяйского столика и набивала рты едой.
-К тебе тут один молодой человек приходил, -сказала Люба, едва не подавившись. – Он долго ждал, а потом ушел. Сказал, что к трем будет.
Я глянул на часы, было без четверти  три.
Не успел  я  сесть за стол, все еще переживая  картофельный аромат, как зазвонил внутренний.
-Зайди, - попросил Костя. – С утра тебя поймать не могу.
Голос Кости был преувеличено жестким, я понял, что ничего хорошего от посещения главного ждать не приходится.
-Читай, - протянул Костя мне газету.
Это была  конкурирующая «Новая смена».  Когда-то Костя работал вместе с ее нынешним главным редактором Гариком Шидловым, потом они, как это часто бывает, разошлись во взглядах и с тех пор постоянно друг друга публично подкалывали.
Если мы начинали какую-то акцию, «Новая» тут же передергивала наши идеи, стараясь высмеять новшества. Вот и сейчас я сразу увидел на первой полосе немыслимо пышную шапку «Не боимся страшилок!»
В отличие от нас «Новая смена» подписи авторов давала перед материалом, таким образом как бы подчеркивая значимость личности.
-Твой дружок, - не поднимая головы от белки, - сказал Костя. – Вот что удивительно.
Мишина статья.
Ее появление не было для меня неожиданностью. А вот содержание…
Он что рехнулся, мой друг Миша? Он писал, что я допустил непозволительные для такого известного журналиста натяжки, непроверенные факты.
Никаких живых компьютерных вирусов он не видел и ничего не знает о них.
То была простуда, о чем свидетельствует и заключение врачей. Дальше – больше. Мне вменялось в вину жажда дешевых сенсаций, и вобще наша газета занимается запугиванием населения, что уже очень серьезно в наше неспокойное время.
После чтения моего опуса на производстве может упасть производительность труда, люди начали бояться включать компьютеры, что влечет к снижению доходов провайдеров, а также магазинов, торгующих офисной техникой…Перечень моих преступлений множился.
Получалось, что моя статья чуть ли не погубила нашу экономику и поэтому разоблачительные действия должны быть самыми решительными.
Костя поднял на меня утомленные глаза.
-Что скажешь?
-Подлец, - сказал я. – Кто-то его купил.  Миша ничего просто так не делает.
-А ты делаешь?  Ты ведь хотел прославиться, да?
-А ты, - отрезал я, - увеличить тираж газеты!
-Вот и  славненько, - рассмеялся Костя и откинулся на спинку кресла. – Все хороши.
-Но это мелкое подличанье. Ведь Миша пишет, или уже даже написал, сценарий на эту же тему. Как же он может обвинять меня во лжи?
-Вот и  дай ему по мозгам. Найди этот сценарий, мы выбранные  места из него тиснем. И этим будет все сказано. И проституированность твоего бывшего друга, и нечистоплотность газеты в конкурентной борьбе, стремление нам насолить…
-А чем они нам могут насолить?
-Уже насолили. У нас ведь как: выльют куш грязи, а потом попробуй отмойся. Даже если ты и не будешь ни в чем запятнан, все равно пятно сидит на твоем бзупречно чистом костюмчике. Политтехнологии. Они  чистыми не бывают.
-Мерзость! - сказал я.
-А то ты этого не знал!
-Я о конкретном случае, о Мише. Опуститься до такого!
-Там большие деньги крутятся,  сразу видно. А тебе прийдется отвечать. Так что иди, мозгуй. Завтра материал должен быть у меня на столе.
-Однако, - сказал я. – Где же я тебе возьму так быстро ответ? Разве что залезть ночью к Мише в кабинет и выкрасть сценарий.
-Прекрасная мысль, - похвалил Костя. - Валяй, воруй сценарий,  а теперь брысь из моего кабинета. Мне газету делать, в отличие от некоторых, надо.
Я на Костика не обижаюсь. Это у него такой редакционный  стиль: с близкими по духу коллегами разговаривать ругательно-мягким журналистским слэнгом.
Конечно, Миша хватил через край. У меня тысяча свидетелей того, что к нему в компьютер забрел живой вирус и что он после этого заболел. Мать его, доктор биологических наук, делала анализы, был вызван Сигизмунд Палаточкин, врач и школьный товарищ…
Наконец, у меня есть записанный разговор. Как всегда, я включил диктофон в кармане, профессиональная привычка. Этого вполне достаточно. Но как мне не хотелось этим заниматься!
И что в действительности произошло с Мишей, откуда такая агрессия, что я ему такого плохого сделал?
Перебежал дорогу – вот что, ответил я сам себе. Миша уже запускался, вот-вот должен был получить первый гонорар за сценарий, а тут статья в газете. Естественно, вся эксклюзивность материала испарилась на глазах.
Значит,  я виноват. Но  ведь Миша сам обратился ко мне? Правда, не как к журналисту, а как к другу, потому что был в панике. А я ему ни слова не сказал, что собираюсь писать статью. Хорошо ли я сделал? Но я и подумать не мог, что Миша сам строил планы на сенсацию, если бы он хоть словом обмолвился. Ну, а я, как профессиональный писака, не мог такое пропустить, тем более, что интересовался этой темой давно.
А если бы сказал Мише, что изменилось? Он  бы запретил мне давать статью? Он что – собственник факта, происшедшего с ним, тем   более, что факт этот свидетельствует о колоссальной угрозе для всего человечества?
Правда, Юлик  утверждает, что у них, в Америке, об этом уже давно пишут, что там уже ведется  расследование и к этому подключилась наука.
А ну его, разбираться в этих тонкостях, психологиях! Как будет так и будет. Я обычно всегда так и поступал, когда попадал в патовую ситуацию. Просто отдавался в руки судьбе, куда вынесет, туда и вынесет.
Я вернулся в кабинет, достал «Новую смену». Решил поработать с карандашем, выделить те места, которые подлежат комментариям.
И только начал работать, как в дверь кто-то поскребся. Затем она тихо приотворилась и появилась густая шевелюра, а затем и молодой человек в сером, тщательно выглаженном костюме.
-Проходите, - пригласил я, - повторяя действия в таких случаях Костика: углубленно чиркая газетный материал.
-Я, наверное, не ко времени? – спросил молодой человек, начиная пятиться назад.
-В этой конторе посетители всегда не ко времени. Что у вас? – спросил я и сам сморщился от своего фальшивого начальственного тона.
-Я по поводу вашей статьи, хотелось поговорить.
Я указал посетителю место напротив и, чуть привстав, протянул руку, назвав себя.
-Алексей  Бодров, можно Леша, - ответил посетитель.
-Прекрасно, Леша, - слушаю вас.
-Дело в том, что я как раз занимаюсь антивирусными программами, у нас создан специальный центр в политехе, и я там имею честь состоять руководителем.
-Ага, - сказал я. – Это уже интересней.
-Я знаю о живых компьютьерных вирусах и знаю, как их  запускать в сеть.
Я внимательно посмотрел на Лешу, он что – разыгрывает меня?
-Вы серьезно? – спрашивал тем временем мой не дрогнувший голос. – По-моему, это просто невозможно. Вот Академия наук прислала нам опровержение, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. И подписали солидные ученые во главе с академиком Донцовым.
-Правильно, если руководствоваться прошлыми знаниями, но знания каждый год удесятеряются. А потом компьютер открывает свои тайны не всем, его душу надо изучить и найти с ним общий язык. Мы, кажется, нашли.
-Душу? По – вашему, компьютьер сам по себе живой?
-Совершенно живой. Конечно, если к нему еще кое что добавить.
-Что именно?
-К примеру, мои мозги. Дело в том, что …Ну, вот  вы знаете, что уже работает фирма, которая восстанавливает утерянные файлы?
-Что-то слышал, даже один раз хотел обратиться за помощью. Но причем здесь живой  компьютерный вирус?
-Сейчас объясню…Так вот, оказывается, на тонком слое диска запись стирается, но она остается, как эхо в глубоких слоях. Иными словами, как бы прячет в себя копию. Как вы назовете это явление – живым действием или просто не изученным специалистами?
-Как раз изученным, если специалисты это уже используют.
-Правильно. А я раскрыл еще одну тайну, которую  создатели плат, программ и прочей компьютерной требухи внесли в свои разработки, сами того не зная и даже не подозревая. Компьютеры на жидких кристаллах и на прессованной воде имеют гигантскую память, и они  живые, потому что вода сама по себе живая.
-Прессованная вода? Я такое впервые слышу.
Я сел поудобней и смотрел прямо в черные цыганские глаза этого удивительного Леши. То, что он нес сплошную чепуху, я не сомневался, но как одухотворенно и интересно это делал! Стоило послушать.
-Вот видите, вы мне не верите, а ведь весь космос заполнен прессованной водой. Смотрите. Вы, я и все живые организмы без воды ничего не стоим, мы состоим не на 80, а на все 100 процентов из жидкости, потому что и неживой мир, неорганика из нее также состоит.
Просто перед нами  разные водные среды. Вы ведь слышали, что Вселенная сжимается и расширяется. Это из того же ряда. А черные дыры, в которых немыслимое давление и где, тем не менее, также есть своя жизнь?!
Или возьмем наши моря и океаны. Всем знакомая Мариинская впадина считается самой глубокой - 11 тысяч километров, а я утверждаю, что до своего ядра земля состоит  из воды.  Потому так подвижна вся материя и легко переходит из одного состояния в другое.
Человек ведь также переходит из одного состояния в другое. Идет обмен  средами. Жизнь поэтому вечна и во всех средах живая.
Я наконец, пришел в себя. Об этом же говорил Соломон. Это же надо! Совпадение или…
Я вздохнул с облегчением, потому что все последние минуты я просто не дышал, настолько увлек меня этот Леша своим ненаучным бредом. Перестал я верить ему после сообщения о прессованной воде. Прессованная вода - это же лед.
-Нет, не лед, - донеслось до меня. – Это может быть…металл.
-Все, - сказал я, вставая. – Хватит, Леша, пудрить мне мозги. Кто это вас сделал руководителем Центра новых компьютерных технологий? Леша дал мне визитку, на которой его фамилия и должность были написаны красивым каллиграфическим почерком. 
-Нормальный ответ, - впервые улыбнулся Леша, и я увидел белые ровные зубы и сияющие глаза, словно он ждал от меня именно такой реакции и радовался, что не ошибся.
-Но вы ведь понимаете, что лепите из меня идиота? Во всяком случае, я себя так чувствую, - попытался я найти примирительную нотку. Леша мне очень нравился.
-Вы реагируете, как нормальный здоровый организм.
-Организм без мозгов.
-Я так не сказал.
-Нет, сказали.
Возникла неловкая пауза. И вдруг мы оба расхохотались.
-Тебя, Леша, естественным образом перешел я на «ты» (иначе с Лешей получался слишком идиотский разговор начальника и  подчиненного, причем подчиненным и  начальником мы выступали попеременно), тебя, Леша, надо познакомить с Соломоном. Замечательная парочка вырисовывается. Это доктор физико-технических наук, который занимался нанотехнологиями, а потом понял, что жизнь проходит мимо и начал покупать скрипки и продавать их.
-Скрипки? - изумился Леша. - Потрясающе, ведь я как раз изучаю свойства этого инструмента, мы хотим улавливатель строить по принципу скрипичной деки. Вы ведь знаете, что там есть элементы спирали, а спираль это космический путь информаций.
-Перетекающий к нам с помощью прессованой воды…
-Точно. Вы уже начинаете вживаться в новую среду.
-Следующей средой моей будет белая палата больницы Павлова.
-Ну, не надо так, - искренне огорчился Леша.
А у меня уже крутилась эта мысль и горячила своим вращением голову – полакомить Лешу  Соломоном. Они чем-то страшно  похожи, только один  старик, а другой молодой. Что интересно скажет Соломон по поводу прессованой воды?
-Так вот, - как ни в чем ни бывало продолжал Леша, - вернемся к нашим живым вирусам. Я думаю, что мы можем на основании наших разработок предложить государству идею защиты  от компьютерных террористов. А ваша газета должна поддержать нас.
-Ах, вот в чем дело? Молодец, Леша, вы, к тому же еще и крутой  бизнесмен. Одного я уже знал, который хотел на этом сделать бизнес, теперь вот воюем с ним. Я кивнул на «Новую смену».
-Я читал  эту смешную статью, - сказал  Леша, -  и уже даже побывал в газетке. Мелкий уровень, не то, что ваш.
-Леша, да ты еще и льстец, хочешь меня на всю катушку использовать! Учти, что надо мной сидит главный, а он сразу секет коммерческие хитрости, каждый  материал проверяет на рекламность. Так что, боюсь, твой номер не удастся.
-Вы так рассуждаете, словно вас не заботит проблема компьютерного терроризма. Если я говорю о финансировании, то как о вкладе в полезное и престижное дело. Никто вам сегодня бесплатно и шагу не ступит. Я могу бесплатно поработать, но одному такую махину поднять не по силам. А другим надо платить.
Конечно, Леша был прав. Какого черта я строю из себя бессребреника, я ведь также работаю не за спасибо. А то, что предлагает этот замечательный гениальный Леша (теперь я уже не сомневался, что он гений), стоит того. Можно даже больше сказать: если разработки Лешиного центра будут удачными, то это еще и престиж страны, как ни пафосно  звучит.
-Хорошо, Леша, я поговорю с шефом. Впрочем, мы можем сейчас же к нему и заявиться с твоим предложением. К слову, одним махом убьем сразу двух зайцев.
-А кто второй заец? – поинтересовался Леша.
Нет, он мне определенно нравился, этот, похожий на  цыгана, мальчишка. 
Костя принял нас приветливо. Он быстро окинул взором Лешу и качнул удовлетворенно головой.
-Садитесь и  все спокойно расскажите.
Леша все спокойно рассказал. Костя внимательно слушал, как экзаменатор, которому впаривают туфту. Я уже не сомневался, что сейчас последует обычная Костина издевка, но он вдруг сказал:
-Я беру вас в штат, Леша. Нам давно пора вести компьютерную полосу. Будете работать с Вадимом, он кивнул на меня, не поворачивая головы. Думаю, споетесь и научитесь выдавать хорошую продукцию.
-Но я ведь работаю! - воспротивился Леша. – У меня ни копейки свободного времени.
-Мы все работаем, даже сейчас. Для того я вам и даю своего лучшего журналиста. Думаю, сработаетесь, - повторил Костя.
Я был шокирован. И не тем даже, что Леше предложили зарплату, а меня как бы впридачу, пусть и обозвали лучшим журналистом, что Костик никогда не делал. Быстрота реакции и принятие совершенно правильного решения, вот что меня поразило.
Я таким своего главного никогда не видел, чтобы он в считанные доли секунды определял такие важные дела. Обычно из-за каждой копейки он долго совещался с финансовым директором и каждый реорганизационный шаг давался ему с трудом. Он не любил переставлять мебель. А тут.
-У вас классный редактор, - сказал Леша, когда мы вернулись в мой кабинет. – Только я не представляю, как я буду работать, ведь в центре у меня уйма дел, к тому же, я учусь на втором курсе политеха.
-А зачем ты пришел к нам? – начал я входить в роль решительного Кости. – Ты ведь хотел, чтобы мы были твоим рупором, мы и становимся им, да еще впридачу тебе деньги дают и меня.
-Это верно, - подтвердил задумчиво Леша. – Но в том-то и дело, что деньги я ведь должен буду отрабатывать, а когда?
-Ну, не хочешь, не надо. Я свою роль выполнил, главный тоже, а там уж тебе решать.
Леша сидел, потупив голову. Такого поворота событий он не ожидал. Я по глазам видел, что ему страшно понравилось предложение Костика и что он уже рисует перспективы. Компьютер в мозгах Леши работал вовсю.
-Ладно, поступим, как Наполеон, втянемся в сражение, а там будь, что  будет.
Леша широко улыбнулся, с него слетел груз тяжести.
-Я ведь еще молодой, - зачем-то сказал он.




                Разговор с академиком


На этом потрясения этого дня не закончились. Мы договорились с Лешей о том, что будем делать компьютерную полосу один раз в две недели (уже даже дали ей рабочее название – «Глюкозаврики»), что Леше не обязательно приходить в редакцию на работу, а общаться мы можем и по имейлу.
От Леши требовалась  тщательно разработанная по компьютерной логике раскрытие материала и подбор персонажей, которые будут участвовать в наших спектаклях. А потом Леша комментирует происходящие события в мире, естественно, используя широко интернет…Писать все, естественно, придется мне, так что у Леши останется масса времени на свои неотложные дела.
-Организация правильная, - похвалил Леша. - На следующей неделе я начертаю первую полосу.
С этим он и ушел. И тут же всунулась в дверь голова Любы, которая оглядела кабинет хозяйским глазом, все ли в нем в порядке.
-К тебе, Вадик, академик. Костя просил принять незамедлительно.
Это еще что такое? Академиков мне еще не хватало! Я уже, конечно, догадался о причине визита, но почему Костик переправил его на меня, что я могу решить?
Академик  оказался  довольно молодым хорошо упитанным человеком с пушистыми  усами  и густой шевелюрой. Он все время поправлял ее, стряхивая на костюм белые снежинки перхоти. 
-Донцов Григорий Павлович, - отрекомендовался академик, уверенно занимая место в кресле напротив. – Я к вам по поручению ученого совета нашей международной академии микробиологии. Мы возмущены появлением  дилетантской статьи в вашем издании и хотели бы получить на страницах газеты опровержение.
В противном случае, мы вынуждены будем подать на вас в суд за распространение опасных слухов, грозящих дестабилизации жизни общества и науки.
Все это академик Донцов произнес ровным, на автомате, голосом. Таким голосом он, по всей видимости,  вел свои ученые советы.
Из-под нависшей над лбом черной пряди волос поглядывали на меня барсучьи быстрые глазки. Рот работал в одном ритме, а глазки совершенно в другом. А руки лежали на столе двумя кучками плохо пропеченого теста.
Донцов замолчал.
Некоторое время  мы  смотрели друг на друга, и  мне страшно хотелось улыбнуться, ну, все равно, как чихнуть. Но я был скован быстрыми глазками академика, которые внимательно - хищно рассматривали меня.
-А что вам сказал наш главный редактор? – спросил я, судорожно соображая, в каком ключе разговаривать с этим научным субъектом.
-Он сказал, что за статью отвечаете вы, поскольку вы ее писали.
-Это правильно, - одобрил я действия главного. – Я ее писал и на все вопросы, которые вас конкретно интересуют по статье, могу ответить.
-Нас не интересуют ваши ответы. Правда, лично меня поразил тот уровень невежества, который поднял ваш труд на необозримую высоту научной глупости. Сказать о живых компьютерных вирусах, все равно, что  сказать, что танк или корабль движутся потому, что у них есть свое сердце и ноги. Поверьте моему огромному опыту, не может живое существовать в неживом и тем более траснпортироваться. Это нонсенс!
-Но этот нонсенс подтвержден (тут я мысленно поблагодарил Юлика и Лешу, которые так удачно, а главное, вовремя расширили мой научный горизонт) и другими, например, иностранными источниками. Совсем недавно у нас в гостях был директор известной научной фирмы из Силиконовой долины, который рассказал, что у них не только слышали о таком явлении, но и уже полным ходом ведутся исследования по этому нонсенсу и есть уже весьма любопытные данные. Доказано, например (тут я пустился во все тяжкие, аж самому страшно стало), что из  прессованной воды можно изготавливать платы и жесткие диски, что…
-Что вы несете, молодой человек! - перебил меня академик. – Вы, наверное, начали путать живую реальность с виртуальной, с фэнтези.
Академик остался довольным собой, непривычное модное слово он произнес свободно.
-Если вы с этим не согласны, то давайте подискутируем. Мы как раз открываем еженедельную полосу, которая будет рассказывать о реальных достижениях, о последних открытиях в области компьютерных технологий…Поэтому я благодарен вам, что вы пришли со своим предложением и предлагаю все ваши возмущения, но теперь аргументировано изложить на страницах нашей газеты.
Академик сидел озадаченным, а я просто диву давался, почему такой простой ход не придумал Костик. Скорее всего, он просто свалил на меня эту ученую  зануду.
-Мы требуем, чтобы вы дали опровержение, а о статье подумаем и решим на ученом совете.
-Никаких опровержений не будет, потому что тогда надо опровергнуть свершившийся факт, а мнения и суждения могут у людей, ткнул для пущей убедительности я  себя  пальцем в грудь, быть разные. У нас пока демократия на дворе.
Академик посмотрел в сторону окна, будто в него  подглядывала гуляющая по двору эта самая демократия.
-Я вас понял, - сказал он, вставая. – Вы таким образом хотите уйти от ответа и ответственности, но мы не позволим.
-А если мы официально, через президента вашей академии попросим ученых такого уровня, как вы, принять участие в обсуждении очень важной для страны, да и для всего мира, проблемы, чтобы вы успокоили общество и  растолковали невеждам истинное положение дел, а тех, кто отвергает ваше мнение, заставили высказаться…
Быстрые глазки академика остановились на мне  и, не мигая, смотрели в узкую щелку  целую секунду.
Академики у нас все-таки не дураки, подумал я, уловив тонкую насмешку в устремленных на меня глазах. В Донцове явно проснулось что-то молодое и озорное, но все-таки научный сан в нем сидел крепко.
-Хорошо, пишите свое письмо, -  смягченным голосом сказал Донцов. – Мы рассмотрим и дадим ответ. Может быть, и статью дадим. Но сразу могу сказать, что она кардинальным образом будет отличаться от вашей.
Мы попрощались на хорошей ноте, и я возвращался в свое кресло в хорошем настроении. Хотел позвонить Костику, похвастаться победой, но тут он сам заявился. Лицо его было плутоватым и все время растягивалось в улыбку.
-Получил? – спросил он весело.
-Получил, - согласился я, - хорошего автора. Сам явился, с доставкой на дом.
-Это я его тебе подсунул,  мне спасибо скажи. Я так и  думал, что ты сообразишь его перевербовать. -Ладно, трудись. Вижу, у тебя хорошая команда собирается. Людей надо коллекционировать.
С этой загадочной фразой Костик исчез, оставив меня в размышлениях. Подумать мне было о чем. Мы, несомненно, влезали в серьезную драчку. Этот академик еще цветочки, может нагрянуть и СБУ с МВД и СНБО впридачу… Их уже не пригласишь к дискуссиям. Из наших  СМИ мы и, вынужденно, «Новая смена», первыми обозначили новую проблему. И рьяные чиновники могут приписать нам раздувание  напряженности в обществе и угрозу безопасности стране, и черт знает еще что. Все-таки мы живем  не в полноценной демократической стране. А потом сколько врагов из конкурирующих газет вылезет, чтобы полакомиться потрохами?  Одни для повышения рейтинга, опровергать ведь всегда проще,  другие, чтобы перехватить инициативу, третьи –  чтобы испортить настроение. Собственно, первая ласточка в образе «Новой смены» уже прилетела.
Конечно,  хорошо, что появился в качестве помощника Леша, что есть связь с  Юликом (я вытащил свою электронную записную книжку и убедился, что адрес Юлика  на месте, отчего мне сразу стало легче). Завтра же надо написать Юлику, пусть пришлет  хоть какой-нибудь материал о том, что у них ведутся исследования по живому компьютерному вирусу.
И тут я вдруг вспомнил о Соне. Она ведь попрежнему в Киеве, если, конечно, уже не уехала. Но не могла же она перед отъездом не попрощаться. Следовательно, Соня в пределах досягаемости.
Все время, что я занимался своими делами, где-то рядом присутствовала Соня. Она выглядывала из-за моего плеча, смотрела мне открыто в глаза и даже что-то нашептывала. Это было странно. Ее нет, и она есть. Я даже как-то поймал себя на мысли, что советуюсь о чем-то с ней и просто разговариваю.
Я снова заглянул в свой электронный блокнот. А что, если я позвоню? Предлог есть, нам срочно требуется поддержка со стороны Америки. Я даже представил, как я буду  юморить по этому поводу. Нам поможет Америка, и пусть Соня примет активное участие в этом благородном деле. А, может (тут меня вообще ударило током высокого напряжения, как я мог забыть?), Соня, как пресс-секретарь, сама напишет нам хоть небольшой материал. Она-то хорошо знает ситуацию в Силиконовой долине.
Повод встретиться более чем 100 – процентный! Жить стало сразу веселей. Оказывается, мне все время хотелось увидеть Соню, ее шикарные каштановые волосы, зеленый взгляд и, конечно же, зеленые мини. Черт, почему я столько времени зря потерял? Но тут я вспомнил, что до этого у меня просто не было повода.
Истинно, открытия делаются не случайно. Не напиши в «Новую смену» свой пасквиль Миша, не  случись Леша, не прийди академик, сколько бы еще времени я  потерял, чтобы найти повод позвонить Соне.
Тут я задал себе совершенно закономерный вопрос, а что, разве без повода я не мог набрать ее номер? Ведь она в чужом городе, никого не знает, а я мог бы с ней провести экскурсию, рассказать о древнем Киеве, которым увлекался в свое время и который любил больше современного. Мы бы сходили в театр, к примеру, на Тевье, замечательный спектакль в украинской драме с Богданом Ступкой. А потом я бы свозил ее к Соломону…Гениально! Все складывается!
Короче говоря, я уже знал, что сейчас позвоню Соне и начну новую жизнь.
Но тут из черного моего мирка вылезла злая мыслишка, которая мне тут же отравила все радужные намерения. Ведь Соня не просто пресс-секретарь  Юлика, она еще и его любовница. Такое у меня, да и не только у меня, сложилось мнение.  Миша об этом открыто сказал, когда Юлик уехал. Что же, я воспользуюсь тем, что Юлика нет рядом? Глупости, сказал я сам себе, не забывай, что Соня сама решает, с кем ей быть, а то, что она любовница – скорее всего, брехня. У Юльки большая семья, да и сам он, насколько я его помнил, не очень бегал за юбками. Да и вряд ли бы перед своей женой так откровенно занимался любовью со своей секретаршей, можно найти и более удобный и закрытый вариант. Да, к тому же, вез ее вместе с собой в заграничную командировку.
Словом, я пришел к выводу, что я не переступаю демаркационную линию порядочности.
Я откинулся на спинку кресла. Хотелось остановить бег времени, представить себя в нем, подышать свободно. Соломон прав, когда говорил, что работа, особенно интересная, сокращает срок  жизни. Шагреневая кожа. За все надо платить. Так и с этим живым вирусом: нырнешь в этом году, а вынырнешь лет через пять. И весь этот длительный жизненный срок покажется одним днем. Все будет занято беготней, организацией, спорами, заседаниями в судах…Только представить себе все это, оторопь берет.
Недавно по телеку я видел сюжет про известного трастовского шулера Германа Стерлигова, который когда-то был одним из самых богатых людей бывшего Советского Союза. Люди вкладывали последние деньги в его «Дом», получая изрядные проценты. Потом Герман пропал. И вот сейчас объявился в глухом хуторе в Подмосковном лесу с пятью детьми и хорошенькой женой.
Совершенно другой человек, глубоко верующий и вспоминающий свою богатую жизнь на Рублевке, как кошмарный сон.
-Я здесь, в этой снежно-лесной глуши, - рассказывал он, - живу настоящей жизнью. Не нужны мне золотые унитазы, достаточно и нужника на улице, а дети мои не ходят в школу, потому что там только зла наберутся. Мы живем естественной, длинной и счастливой жизнью. Каждый день наполнен здравым смыслом и ощущением пульса планеты.
Длинная жизнь у Стерлигова означала тоже наполненность работой, но такой, которая позволяет чувствовать течение времени.
А наша беготня что напоминает?
Опять я о скверном. Сколько раз учил себя, думай только о хорошем. Живи счастливо в стране незнания плохого, мрачного, червивого. Создай себе идеально удобный кокон и наслаждайся, живя в нем.
Перед глазами, однако, стояли зеленые глаза Сони. Она не отходила от меня и смотрела в упор. Ничего не поделаешь, придется с ней встретиться, а там посмотрим.
Уже в который раз я это говорил себе, а так и не решался поднять трубку.
И все-таки поднял. Мобилка голосом сварливой бабы сказала, что на время телефон отключен. Мне стало так легко, как никогда в жизни, словно я сдал государственный экзамен по научному коммунизму.
Да, только тогда, когда решалась моя судьба получения или неполучения диплома, я ощутил нечто подобное – хотелось взмахнуть крыльями и полететь.
Был у нас профессор  научного коммунизма некий Дуков. Он был ленинского росточка и держался как вождь пролетариата: руки под мышки и ходил мелкими торопливыми шажками.
На одном из семинаров он обратился ко мне с вопросом, верю ли я, что в нашей стране будет, как обещал Никита Сергеевич Хрущев, построен  коммунизм?
Все сроки этого построения уже прошли, и понятное дело, я сказал,  что как можно верить в то, что  уже не состоялось.
-Значит, вы и в построение коммунизма не верите? –спросил меня научный коммунист.
-Это другое дело, - понял в какую ловушку меня загоняют,  – сказал я. И тут же полез на амбразуру.
-Верить можно, - сказал я, - только в Бога, а коммунизм надо понимать, как физику и химию. И, по возможности, не спекулировать на его преимуществах перед капитализмом.
Тут этот Дуков и выдал мне фразу, которая потом звучала в моих ушах и будоражила целых полгода:
-Мы обязательно вернемся к этому вопросу на государственном экзамене. У меня складывается впечаталение, что с таким отношением к нашему предмету вам не повезет.
Научный коммунизм был наукой, которую трудно было даже вызубрить. Бред можно сдобрить только новым бредом, а вот запомнить…И меня обуял настоящий страх, и я начал по строчкам запоминать этот самый научный коммунизм. Решил взять его измором. Однажды я понял, как авторы этого жуткого учебника складывали предложения, якобы наполненные смыслом. А поняв систему, я уже ничего не боялся. Я научился играть на терминах научного коммунизма, как пианист по нотам. Я видел перед собой страницы, читал буквы, складывал их в предложения и наслаждался тем, что могу произносить  эту бессмыслицу  несколько минут кряду. Главное, делать это громко и уверенно.
Мне мое научно-коммунистическое мастерство помогало в компаниях, где я веселил  подвыпивших приятелей цитатами из Карла Маркса и учебников, а также при знакомстве с девушками.
Но лицо Дукова, вот как сейчас Сонино, стояло передо мной до самого экзамена. Я готовился к настоящей битве, а получилось то, что всегда бывает, когда страх побеждает.
Дуков спился, а за экзаменационным столом сидел совершенно другой профессор с заморенным видом и землистым лицом. Этому, по всей видимости, очень больному человеку,  все было до глубокой лампочки, он ставил  «отлично» налево и направо, лишь бы побыстрее выполнить тягостную обязанность. Не успел я направить свой пулемет и спустить курок, как он махнул безразлично на меня рукой и  быстро написал  где полагается «Отл.».
Я был так глубоко возмущен, что некоторое время в себя не мог придти. Но выйдя на улицу, ощутил ту самую эйфорию, желание махнуть крылом и взлететь в небесную синь, про которую вспомнил сейчас, думая о встрече с Соней.
Но почему мне стало так хорошо от  отключенного телефона зеленоглазой красавицы? Я что – боялся ее?  Похоже, что так. Мне стало смешно. Воистину, прежде, чем проглотить пилюлю, не жуй ее.
Чтобы сбить мысли о Соне, я стал думать об академике Донцове. После того, как за ним закрылась дверь, я почувствовал, что он заложил  камень сомнения в мою душу.
Он имел в виду, что  мы совершенно неправильно понимаем про компьютерный вирус, что это вовсе не живое существо, а просто материализованная идея ученых, которые открыли цифровую запись и создали умную машину. И что главный в связке – компьютер – человек - все-таки человек. Царь природы. Вот что хотел сказать профессор Донцов.
Именно эту мысль вбивали нам со школьной скамьи. Потому мы и выходим в жизнь совершенными дебилами, не знающими элементарных правил техники безопасности в жизни. Мы не умеем бороться с собственной психикой и сознанием.
Вот чему надо было учить человека, как «Отче наш», а не всяким синусам и косинусам.
Древние все – таки были умней нас. Они учили человека только тому, что ему в его короткой земной жизни могло пригодиться. А наше воспитание и образование рассчитано, по меньше мере, на несколько земных жизней. Наш человек  заканчивает учебу к тридцати годам. Если, конечно, не брать в счет  таких гениев, как Леша.
В чем же академик Донцов может нашу газету обвинить?
Я понял, что моя журналисткая идиотика, которую мы называем профессионализмом, сыграла со мной злую шутку. Вместо того, чтобы прямо спросить его, что он имеет в виду и что собирается опровергать, я его начал  перевербовывать.
Вряд ли он на это пойдет, потому что ведь не к одному Мише эти вирусы заявились домой. И профессор это знает. Так какого черта? И тут меня пронзила простая до идиотизма  мысль. Конечно, Донцов, хорошо осведомлен, что творится в компьютерном мире и что не только у нас появились живые компьютерные вирусы.
Здесь было что-то другое. По всей видимости,  профессор Донцов представляет чьи-то интересы, связанные с компьютерами.
Не имеет ли он прямых контактов или даже контрактов с производителями этой техники, ведь сколько угодно сегодня вот таких «профессоров», которые за понюшку табака продаются фирмам в качестве рекламных агентов?
Донцова надо проверить и сделать это я могу, не выходя из дома.
Среди моих героев «Субботней странички» был  директор консалтинговой фирмы Стас Ремизов. Его фирма как раз занималась информационным обеспечением не только наших, но и зарубежных бизнесменов. Где он доставал свою эксклюзивную информацию, неизвестно, но его клиенты всегда получали исчерпывающие ответы на свои вопросы.
Я позвонил Стасу. Его всегда жизнерадостный голос  приветствовал меня целую  минуту. Он помнил наш материал, которым я ему создал приличную рекламу, и намекал, что непрочь снова встретиться.
-Но вы ведь, - остановил он поток своего жизнерадостного излияния, - звоните мне с просьбой, я угадал?
-Именно так. Меня интересует некий профессор Донцов, недавно он был у меня по поводу одной моей статьи.
-Про живые вирусы? Я с удовольствием ее прочитал и должен сказать, что с тех пор к компьютеру не подхожу. Шучу!
-Вот именно из-за этих  шуточек этот профессор и  собирается с нами едва ли не судиться. И я хочу знать, не связан ли он с какими-либо компьютерными фирмами.
-Что,  отрицает вирусы? – расхохотался Стас. – Он ведь академик.
-Вы его знаете?
-Кто ж его не знает. Это моя служебная обязанность. Конечно, он получает неплохие бабки от компьютерных продаж. И работает он не на одну, а на несколько фирм. И часто бывает за границей именно по этой статье доходов.  Так что мысли ваши, Вадим, в правильном направлении. А что, действительно, вылез живой вирус и  заразил этого, как его?
-Михаила Сиротинина.
-Его самого, он ведь нам кино делал в прошлом году к юбилею.  Ничего кино, без вирусов.
Как же меня так удачно угораздило догадаться!

               
                Соня

Днем, когда я сидел дома и читал в компьютере присланную Лешей подборку материалов, зазвонила мобилка, и я услышал голос Сони.
-Вы мне звонили, Вадим? – спросила Соня.
-Я вам звонил, - согласился я, краснея и отодвигая от себя невольно трубку.
-Вы хотели меня видеть?  Я тоже хотела вас видеть, у меня, к тому же, поручение от Юлия. Он прислал эсэмэску.
-Тогда встречаемся сегодня. Через сорок минут я буду ждать на станции метро «Гидропарк».
Это хорошо я придумал с гидропарком. Там хоть и задымлено шашлычными, но можно выйти на берег Днепра и погулять по аллейкам, а потом посидеть на пляже. Можно  и в ресторанчик зайти.
Соня не вышла, а выплыла из вагона.
-Вот видите, мы и встретились, - сказала она, пожимая мягко мою руку и проводя ласково указательным пальцем по моей ладони.
-Это верно, мы встретились и  сейчас пойдем погуляем, подышим днепровским воздухом, а я вам  расскажу о киевской бровке, очень интересно.
Мы вышли из метро. По обе стороны стояли ряды торговок, продававших креветки, раков,  вяленую и сушеную рыбу, беляши, мороженое, пиво…
Гидропарк смахивал со своими временно-постоянными сараями –кафе - ресторанами и крикливой рекламой на задний двор Голливуда, где хранятся декорации отснятых  вестернов.
Посреди центральной аллеи лежал верблюд с ковром вместо седла, а на ковре восседал его хозяин и курил трубку. Рядом стояли пони разных размеров и вид у них был смиренный, как у мусульманских женщин.
-А можно  и на верблюде прокатиться, если хочешь, - предложил я Соне, бесцеремонно перейдя на «ты».
-Не хочу, - сказала Соня.  - Посмотри, какой он несчастный.
-Он высокомерный и сейчас может плюнуть.
-Нет, несчастный. Этот болван сидит на нем, как царь, хотя обыкновенный бандито-бомж. Если кто уж и царь, так это именно верблюд, из которого сделали кресло.
Мы свернули с главной аллеи и направились к Днепру. Здесь в игровом городке грохотали горки, вертелись карусели, повизгивали ржавыми колесами вагоны детской железной дороги, искрили металлическими штангами электрические автомобили…
-Идем на берег, не люблю шума, - сказала Соня, беря меня под руку.
-Место хорошее, но человек его портит. Нужно, чтобы на природе было чисто и тихо.
-Сделал человека Бог прямым, люди же ищут многих ухищрений. Так говорит мой знакомый Соломон.
-Точно. Мне иногда кажется, что раньше люди были чище и…умней.
Мы прошли к воде, Соня села на большой валун, выставив свои красивые ноги и бросила камушек в воду. Солнце заходило за киевскую бровку, и посреди реки образовалось озеро серебристой ряби, которая впитывала последний свет и указывала направление течения.
-Еще говорил Соломон Мудрый, - сказала задумчиво Соня, - что рты говорящих должны быть зажаты.
-Это просьба помолчать?
-Она самая. Смотри, как красиво утки плывут.
Действительно, по серебристому озеру в Днепре плыли две утки, деловито окуная головы и отряхиваясь, привставая на воде.
Еще в первую встречу я чувствовал себя рядом с  Соней очень уютно. Бывает, к человеку и  подойти нельзя, словно дикообраз, он окружен колючками. А  Соня совершенно доступна и естественна. Меня это даже оскорбило, потому что доступность – она ведь для всех.
Вот сейчас она попросила помолчать, и я нормально к этому отнесся. А в другом случае я бы обиделся. Я любил с девушками поговорить, только тогда появлялась уверенность, и я чувствовал себя на твердой земле. А молчание лишает этой опоры.
Соня следила за утками, и ее зеленые глаза стали светлосерыми. Утки еще проплыли немного, потом их что-то испугало, они дружно замахали крыльями  и поднялись в воздух. Идиллическая картина была разрушена.
-Так всегда бывает, - сказала Соня. – Красота недолговечна.
Юлик, - без перехода сказала Соня, - просил передать диск. Она достала из сумочки желтую кругляшку и посмотрела ее на свет.
-Здесь запись материалов, которые он подобрал для тебя.
Соня превратилась в  пресс-секретаря.
-Юлий пишет, что случаи выхода живых компьютерных вирусов, мы их обозначаем ЖКВ, участились.
-Ну, вот, а мой академик считает ЖКВ  выдумкой.
-Кто этот академик?
Я рассказал ей о встрече с Донцовым, упомянул о том, что он сотрудничает с компьютерными фирмами, от которых, по всей видимости, материально зависит, потому и  отрицает ЖКВ.
-То же самое происходит и в Штатах. Огромное количество ученых и иже с ними стоят на страже компьютерных фирм.
-Ладно, ну их. Идем, - сказала Соня, еще раз оглядев темнеющее озеро посреди Днепра. Мне пора.
Уют около  Сони испарился. Теперь это была льдина, плывущая одиноко у берегов Антарктиды.
Что это ее так изменило? Утки улетели?
Мы вернулись в веселящийся гидропарк и сели в метро.
На Арсенальной вышли и пошли в Мариинский парк. Соня молчала, а мне вдруг захотелось ее чем-нибудь развеселить.
-Знаешь, - сказал я. – У меня есть знакомый, очень серьезный ученый, хочу тебя с ним познакомить. Он и для нашего дела мог бы пригодиться.
-Я через два дня уезжаю, командировка заканчивается, и времени в обрез, еще многое надо успеть сделать.
-Ну, как хочешь.
-Впрочем, - сказала Соня, глянув на меня сверху вниз, - можно попробовать.
-Что попробовать? – не понял я.
-Встретиться.
Я рассмеялся. Такой серьезной вдруг стала зеленоглазая девушка Соня.  Словно эти утки унесли ее теплую душу в неведомые края. Я чуть было не сказал об этом.
-Попробуем, - сказал я. – Тебе должно понравиться. Только предупреждаю, он любитель выпить.
-Это даже интересно, я люблю наблюдать, как люди пьют, едят, работают. Я люблю наблюдать живых людей.
-Но не любишь, когда они говорят, так?
-Правильно, Вадя.
Почему она назвала меня Вадя, меня никто так не звал, даже интересно.
Мы договорились о встрече. Завтра в десять утра мы поедем к Соломону. Соня чуть подняла ладошку в воздух и легонько помахала ею, такой себе прощальный жест.
Дома я уселся на диван и уставился на фотографию на противоположной стене, на которой был изображен Андреевский спуск.  Эта фотография всегда помогала сосредотачиваться. А мне  сейчас это было просто необходимо, потому что меня шокировало поведение Сони.
Мы только называемся человеками, а на самом деле обыкновенные самцы и самки. Какие бы дела меня не связывали с Соней, а я пялился на ее зеленые глаза и красивые ноги, и она это знала, принимая неосознанно всяческие позы, которые меня, как самца, должны были взволновать.
Естественно, первый шаг требует второго, а там логика поведения у всех одна – покорить, завоевать нравящийся объект. А с той стороны логика, естественно, такая же, только с точностью наоборот – показать свою независимость, повысить свое самоуважение и цену каждому движению. 
Мы быстро прошли первые два этапа. И тут дело застопорилось. И не утки были виноваты, а Сонина женская защита. Ее телохранители словно опомнились и  повытаскивали из своих карманов револьверы.  Она стала строгой, деловитой, неприступной. А у меня,  уже праздновавшего победу, не хватило умения использовать эту смену ветра и так поставить свой парус, чтобы плыть на опережение.
Значит, я ее хотел завоевать, сделал я первое заключение, глядя упорно на желтоватый Андреевский спуск. Влюбить в себя, а потом затащить в постель. Пошло. С такими девушками надо дружить, много разговаривать о делах и ни в коем случае не кокетничать. У нее ведь не зря зеленые глаза. Она русалка.
Я хохотнул, ну, разве я не кретин? На пустом месте разыгрываю какие-то драмы, когда, на самом деле, все очень просто – она мне нравится, а у нее есть в ее Америке свой парень, вот она и выбрыкивает.
Надо заставить себя забыть о своих замыслах и природной тяге, а если ты уж такой настойчивый, то действуй более открыто.
А зачем я тащу ее к Соломону? Правильно, мы обсудим проблему ЖКВ на уровне нанатехнологий, мы займемся умствованием, а попросту говоря, я хочу похвастаться своим  Соломоном, его образом, будто это моя частная собственность.
А еще лучше будет, если я и Лешу туда затяну. Отличная компания получится.
Это моя старая болезнь -  я с юношества любил собирать компании. Интересно было наблюдать, как люди знакомятся, как реагируют друг на друга и что из этого выходит.
В моей ранней молодости мы всегда собирали новые компании на праздники. Хороший повод сесть за стол, выпить, поговорить, потанцевать, а там как получится.
Много раз получалось так, что возникали супружеские пары, а вот у меня ничего такого не выходило, хотя я и был главным затейником.
Наверное, так произойдет и  на сей раз.Я, как главный режиссер-постановщик, буду наблюдать за чужими действиями, а сам останусь в пустом зале.
Я позвонил Соломону и Леше и договорился, что приду с пресс-секретарем Соней по поводу важного сообщения. 
Соломон что-то пробормотал в трубку, из чего я понял, что он на хорошем взводе, а Леша сразу с готовностью согласился, тем более, что у него, как он сказал мне, уже практически готов разворот, и нам не мешало бы обсудить кое-какие детали.
Когда я лежал в постели, Соня снова пришла ко мне. Она сидела напротив и молчала.А я разглядывал ее и тоже молчал. Но уютно мне уже не было.

                Нанатехнологии здесь ни при  чем

Соломон встретил нашу компанию в длинном вязаном свитере и был похож  на джазового музыканта. Так и казалось, что сейчас в его руках появится гитара, и  он запоет. Удивительно, но Соломон был трезв.
Мы зашли в большую гостиную, на стенах которой висели скрипки, и Соня сразу начала их осматривать. Она приближала лицо к инструменту, а потом дотрагивалась до струн. Раздавался тихий мелодичный перезвон.
-Они сами играют,  - сказала Соня.
-Они реагируют на каждый звук. Пространство звучит. Мы просто не слышим, у нас очень плохой слух. Особенно сильное звучание в горах  и на море. Вот когда вы берете раковину, своеобразную ловушку звуков,  вы слышите шум моря. А если бы вы были дельфином, вы бы слышали настоящую симфонию.  Бог дал человеку многое, но не дал главное – талант во всей глубине постичь жизнь.
Соломон сказал это красивым внушительным голосом, из чего я понял, что Соня ему тоже понравилась. Никогда Соломон не произносил столь длинных и возвышенных тирад.
Леша все время смотрел в пол, его вихрастые кудри свисали отвесно, закрывая  лицо. Наверное, Леше казалось, что так он гораздо привлекательней.
В общем, с первых же мгновений встречи я понял, что моя затея удалась. Я наблюдал реакцию на красивую женскую особь двух разновозрастных и талантливых людей.
Соломон брал своим мудрым тоном, а молодой Леша загадочностью. И только я чувствовал себя свободным, потому что уже прошел через этот этап.
Соня горделиво проплывала от одной скрипки к другой.
-А можно поиграть на ней? – указала Соня на самую темную скрипку, висевшую в углу. Она потрогала струны и прислушалась. Эта мне нравится.
-Вы умеете играть, это я сразу понял, - сказал Соломон. – Я скрипачей вижу за версту. Я сейчас принесу вам готовый к продаже инструмент, обыгранный.
Соломон удалился, а я и Леша с удивлением смотрели на Соню.
-Да, - сказала Соня, оборачиваясь к нам, - я разносторонняя личность,  еще могу и на фортепьяно. Она улыбнулась и в ее зеленых глазах засверкало удовольствие от небольшого фурора, который она произвела.
Соломон внес в комнату скрипку. Он торжественно держал ее двумя руками, а между пальцев у него торчал смычок.
- Я уверен, что вы прекрасно играете, судя по пятнышку на подбородке.
Я посмотрел на Сонин побородок, там действительно было небольшое коричневое пятнышко – рабочий мозоль от трения подбородка о подставку. Свидетельство долгих часов игры на скрипке. Вот почему Соломон угадал, что она умеет играть.
Соня взяла несколько аккордов, а затем начала играть Рондо-каприччиозо Сен-Санса. Эту вещь я хорошо знал, у меня была ее запись в исполнении Леонида Когана.
Соня играла легко и изящно. Звук у скрипки был немного глуховатый, но на высоких нотах она переливалась серебром.
Леша стоял часовым у мавзолея Ленину и внимательно наблюдал за порхающими по грифу девичьими пальцами.
Когда Соня закончила игру, воцарилось недоуменное молчание. В воздухе висел вопрос, как это могло случиться, что эта зеленоглазая девушка так замечательно играла на скрипке.
Она словно фокус показала, в котором каждый хотел разобраться.
-Я бы еще что-нибудь послушал, - сказал Соломон. – У вас зрелая игра. Это интересно.
-Я больше не буду играть, мы ведь здесь не для того собрались.
-А для чего? – оглядел удивленно всю компанию Соломон. – Люди собираются вместе, чтобы им было интересно. А нам было интересно. Когда так играют, доставляют не только вибрационное удовольствие, а и передают ценнейшую информацию. В концертах часто можно видеть, как слушатели завороженно слушают звуки оркестра или исполнителя. Это процесс получения информации, которая впоследстии обязательно скажется на их образе мышления, что мы называем воспитанием. Иными словами, получая добрую информацию, мы сами становимся лучше, потому что у нас появляется и крепнет массив добра. А это и есть воспитание.
-Трудно с этим согласиться, - раздался вдруг звонкий и даже какой-то писклявый голос Леши.
Леша откашлялся, и голос его стал намного ниже.
-Добрый массив, как вы сказали, очень хрупкий и уничтожается другими массивами – злыми.
Соломон с интересом посмотрел на молодого компьютерного гения.
-В этом вся и соль. Поэтому Соня и должна нам сыграть еще что-нибудь, заложив в нас еще порцию доброй энергии.
-Хорошо, - сказала Соня. – Я вам сыграю 24-й каприс Паганини.
-Ого! – только и сказал Соломон.
И она сыграла. Так же легко и виртуозно. Ее зеленые глаза внимательно наблюдали за передвижением пальцев  и смычка, и было такое впечатление, что мы видели сразу двух человек – один играл, а другой контролировал игру.
Соня виртуозничала.
-Так почему вы пресс-секретарь у какого- то? - воскликнул  Соломон. – Вам в концертных залах надо выступать. Вы прекрасный музыкант и такое добро закапывать!
-Это верно, - подтвердил Леша.
-Все, закончили, - сказала Соня, осторожно кладя скрипку на стол и нежно поглаживая верхнюю деку. – У нас на повестве дня сегодня другие дела. Давайте знакомиться.
-По-моему, знакомство уже состоялось. Я очень рад, - галантным движением придвинулся к Соне Соломон. – Получил искреннее удовольствие.
-И я тоже, - пожал руку Сони Леша.
Потом Соломон исчез на несколько минут. И все время, пока его не было, Соня сидела в кресле и молча осматривала сначала комнату, а затем нас – двух остолопов, скованных ее музыкой.
-Расслабьтесь, ребята, - сказала Соня, когда Соломон внес в комнату  на подносе бутылку коньяка, тарелку с лимонами и пражский торт.
-Что здесь происходит? – спросил Соломон, расставляя приборы.
-Ничего не происходит, - сказала  Соня. – Мы общаемся молча.
-Присаживайтесь, - сказал Соломон, разливая по хрустальным высоким рюмкам янтарную жидкость. -  Я хочу выпить этот коньяк за открытие сегодняшнего дня Соню…он запнулся, не зная фамилии. И вышел из положения – прекрасную музыкантшу. - В этих стенах так мои скрипки еще не звучали.
-А вы сами играете? – спросила Соня.
-В меру способностей. Но до вас мне далеко.
-Я хочу все-таки забыть о скрипке. Извините, не удержалась. Когда я вижу хороший инструмент,  обязательно должна на нем сыграть. Это просто моя обязанность.
Соломон отпил небольшой глоток и кивнул, приглашая остальных последовать его примеру. Я прикоснулся губами к прохладному стеклу и пролил несколько капель коньяка на язык. Это был настоящий «Наполеон». Я его вкус хорошо знал.
-Что же вас интересует больше скрипки? – спросил Соломон.
Соня грела в ладонях свой бокал.
-Я завтра уезжаю, и мне необходимо выяснить одну деталь, будем ли мы создавать свою лабораторию здесь, - сказала Соня. - Финансирование лаборатории на себя берет Юлий.
Соломон удивленно оглядывался. Я объяснил коротко  Юлькину идею, которую мы накануне обговорили с ним по телефону. Юлик хотел собрать в Киеве хороших специалистов, которые бы занимались исследованием ЖКВ и разработкой антивирусной программы. Юлик хотел, чтобы эту работу возглавил Леша, с которым он уже познакомился и который ему очень понравился. Я не успел Юлика познакомить с Соломоном, возможно, он бы назначил его главным. Но вряд ли, Соломон все-таки был намного старше Леши, да к тому же любил выпить. А Юлик сам не пил и пьющих не терпел рядом с собой.
Да и Соломон не согласился бы  потерять свободу, которую любил больше всего на свете.
-Да, я слышал об этой новой напасти, читал в газетке нашего уважаемого Вадима, - сказал Соломон. -  Статейка  поверхностная получилась, но суть отразила. Могу вас утешить, землян ждет не только ЖКВ, а еще и вибрационные заболевания. Только в этом веке нас ожидает вибрационное цунами, несколько миллинов лет назад в космическом анклаве ХК одновременно умерло несколько крупных звезд, теперь мы должны поглотить их предсмертную энергию. Так что ваш ЖКВ  это небольшой насморк по сравнению с тем, что ожидает наших детей и внуков.
Соломон осмотрел слушателей и продолжал:
-Но это, конечно, не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Против вибрационного цунами человек может противопоставить мощный гаситель, у меня  есть  идеи на этот счет. Ну, а  что касается ЖКВ, то здесь вопрос стоит и вовсе просто.  Эти вирусы надо преобразовывать и использовать, как источник дополнительной энергии.
Соня слушала Соломона очень внимательно.
Соломон преобразился. Его длинный свитер теперь выглядел сутаной, а сам он проповедником и мудрецом, объясняющим мир и успокаивающим паству.
Когда я услыхал про вибрационый цунами, у меня по позвоночнику потекли холодные капельки пота.
Я вдруг понял, что человек действительно живой организм и никак не защищен от внешних влияний. Вся наша медицина, наука, армия, образованность и  научно-технические достижения оказывались, на поверку, туфтой. Мы были голыми и беспомощными.
Где-то в далеком космосе умерла звездочка, а волна идет к нам и грозит гибелью.
С другой стороны, как-то человечество все-таки дожило до нынешних времен и даже сохранило свою историю. Неужели, тут же задал я себе вопрос, раньше не умирали звезды, и не было этих самых вибрационных  цунами?
Может быть, чума, холера и другие сибирские язвы родом из вибрации, последствия космических катастроф?
 И что такое в этом свете наука с ее компьютерами и новыми технологиями?
До нас просто не доходит, что мы живые организмы. Мы уверены, что мы – человеки! Некая константа. Мы вывели для себя успокоительное название и возвысили его, придав уверенность в нашей победе над природой. Мы и боремся с природой, чтобы доказать, что именно мы вершим историю. А никакой истории на самом деле нет, как нет времени и знаний, потому что наши знания – это также выдумка человека. Не потому ли сегодня один высокопоставленный профессор говорит одно, а другой, не менее высокопоставленный профессор, совершенно противоположное.
Соломон продолжал рассказывать об ужастиках, которые ожидают человека в будущем и тут же успокаивал, что человек все-таки найдет что противопоставить.
-В этом интерес эволюции, - заключил свою лекцию Соломон.
-Браво, - похлопала в ладоши Соня. – Вы очень интересно рассказываете. Если бы вас записать на видео, можно смело распространять ваши уроки и хорошо на них заработать. Попробуем?
Соломон приподнял подбородок и надменно улыбнулся. Что тебе Юлий Цезарь!
-Нет, девушка, я слишком стар для славы. Вот если бы вы мне предложили нечто подобное лет  двадцть назад, я бы согласился и даже начал бы ухаживать за вами. А сейчас поздно. Я уже спускаюсь с горы в долину и  хочу окончательно успокоиться среди тишины и цветов. Единственное, что могло бы мотивировать мою активность, это долгосрочный договор и хорошая оплата труда без чиновничьего надзора.
-Мы согласны на это. Вместе с Лешей вы составите прекрасную компанию.
При этих словах меня начала грызть зависть. Соня  явно выпадала из моей сферы.
-А Вадим, - услышал я словно из-за стены, - смог бы помочь нам в раскрутке. Перо у него замечательное, так что все складывается.
Теперь зеленые глаза обратились в мою сторону.
-Ну, не знаю, не знаю, - пробормотал я, отводя свои глаза от зеленых прожекторов.
-Что же тут знать? - удивилась Соня. – Мы вас очень попросим, и вы согласитесь, ведь так?
Я вдруг рассмеялся. И не мог остановиться. Сначала на меня смотрели, как на придурка, а потом и сами в один голос начали смеяться. У Сони смех оказался переливчатым, будто она пела птичьим голосом.
Отсмеявшись, все уставились на меня, словно ожидая продолжения неожиданного развлечения.
-Я, конечно, вас раскручу, но только после моих раскруток не обижайтесь.
-Это он так для красного словца говорит, - обратился к Соне Соломон. – Идеи  очень хорошие и своевременные. К тому же мы не бесплатно будем работать, что вдохновляет.
Я за Соломоном такого не знал,  уже второй раз про оплату говорит. 
-Некоторым может показаться, что я слишком прагматичен, все о деньгах. – словно прочитал мои мысли Соломон. - Но мы должны понимать, что без денег нам нечего и думать о серьезной работе. Нам придется набирать специалистов, платить за консультации и, наверняка, платить взятки.
-Я же сказала, что финансирование вам обеспечено. Юлий Оскарович достаточно богатый человек. И  потом, разве  мы не заработаем деньги на наших открытиях? Я уверена, что заработаем.
Я оглядел нашу небольшую компанию. Леша – вундеркинд, Соломон – опытный ученый, я – достаточно профессиональный журналист, хотя и пишу поверхностные заметки ( я этого Соломону не прощу). Что ж, неплохо, если к этому добавить еще несколько профессионалов в разных областях знания и практики…Да и мы сами можем поискать инвесторов. Для создания антивирусных программ наши богатеи охотно дадут денежки, вот только необходимо хоть что-то создать, чтобы было что показать.
-Я вижу, все согласны. Я могу уезжать в спокойной уверенности, что работа у вас пойдет успешно. Вся бухгалетрия будет проходить через нашу фирму, так что вам не придется даже иметь дело с налогами. Только расчеты на приобретение необходимого оборудования и на зарплату прийдется делать здесь.
Соня была довольна собой, щеки ее раскраснелись, энергия прямо-таки лучилась от нее.
-А я буду рада как можно чаще навещать вас, - сказала поднимаясь, Соня.
Она ласково посмотрела на Лешу, который все это время не поднимал свою вихрастую голову, на Соломона (глаза ее сразу почему-о потемнели) и открыто радостно на меня.
-На вас, Вадим, у меня особая надежда. Вы чаще пишите о нашей фирме, каждая статья будет оплачиваться по специальным расценкам.

                Болезнь

Утром следующего дня я проснулся поздно. Часы показывали четверть десятого. Я хотел встать, но обнаружил, что нога у меня ватная и кости болят. Костями я в жизни не болел, а тут резкая боль, словно ломают ногу.
В глазах плавала красная пелена. Я пошевелил рукой, и она вела себя странно – не подчинялась приказам мозга.  И тут я испугался. Я не знал, как протекает инсульт (почему-то в первую очередь подумал о нем), но в моем мозгу тут же всплыли строчки из какой-то медицинской заметки, в которой все подробно описывалось. И я с ужасом понял, что у  меня именно инсульт.
Думая об этой заметке, я параллельно с тревогой ощущал какое-то знание, которое плавало буквально перед глазами и о котором я знал, но подсознательно гнал от себя, притворяясь, что этого знания и близко нет.
Конечно, я еще раньше, чем подумать об инсульте, подумал  о живом компьютерном вирусе.
Вчера я отсылал по интернету первую свою статью Соне и Юлику, а потом засиделся перед компьютером, подбирая новую информацию о ЖКВ.
Похоже, что я сам накликал ЖКВ в свою квартиру, и теперь он влез в мой организм  и беспрепятственно там хозяйничает.
Что я должен делать? Вызывать врача? Глупо, они и понятия не имеют, что такое ЖКВ? Выбросить  на свалку компьютер? Еще более глупо, ведь все равно прийдется работать с этим электронным  ящичком? Лечиться подручными средствами, как Миша?
Но ведь Миша вызвал врача, а что дальше он делал, какие лекарства принимал, неизвестно.
Позвонить Мише? Заодно и помириться. Признаюсь, мне порой очень не хватало его энергии, наглости и постоянного бухтения про нашу сложную жизнь?
Нет,  гордость же какая-то должна быть…
Левая нога через некоторое время восстановилась, а потом восстановилась и правая. Через полчаса легкой паники и судорожного метания  я поднялся и, по-стариковски шаркая шлепанцами, поплелся в туалет. Все-таки плохо иногда быть одному. Соседей нет, я живу один на этаже, так устроен наш дом, что дверь напротив на лестничной площадке – выход на чердак. Соседи есть только внизу. С соседом подо мной я не разговаривал уже многие годы, потому  что однажды его залил по вине ЖЭКа, а платить пришлось мне – 800 долларов. Изрядная сумма. А ЖЭК не понес ни копейки затрат.
Ни соседей, ни родственников, остаются только друзья-товарищи.
Ну и кому я мог позвонить, чтобы поплакаться в жилетку? Только Мише.  Он, оказывается, был единственным другом, с которым можно было общаться на разных уровнях. В то время, как, например, с Соломоном или Лешей, только на определенные темы. Хотя, к примеру, Соломон тут же приедет, и Леша приедет. Но я, честно говоря, не хотел сейчас видеть никого. Но с другой стороны, пойти даже в магазин некому.
Я заглянул в холодильник.  Слава Богу, я, словно предчувствуя, что  со мной что-то случится, закупил много продуктов, На неделю вполне хватит. Так что я полежу, отдохну, а если будут ухудшения, позвоню в скорую, пусть меня забирают в больницу.
Я снова лег и принялся размышлять. Не мог ли я просто простудиться? Сейчас февраль, грипп в самом разгаре? Нет, это явно не грипп, а, похоже, на хроническую усталость или японскую летаргию. Недавно мы готовили  газету в газете «Здоровье», и я там прочитал, что один раз в году чуть ли не каждый японец впадает в своеобразный летаргический сон, который длится всего несколько дней.  И только после того, как силы  восстанавливаются, японец поднимается с постели и, как ни в чем не бывало, идет на работу.
Но то японцы! А со мной такого, чтобы ноги отнимались, еще не было. Теперь я не сомневался, что это ЖКВ.
Я позвонил Костику. Он взял трубку и недовольным голосом произнес:
-Вас слушает главный редактор газеты «Утро».
Забавно было слышать голос Кости таким официальным. Я так и представил себе, как он сейчас пишет свою аналитику, которую дает в том же субботнем номере с  моим «собеседником». Одной рукой марает рукопись, а другой держит трубку и ожидает чего-нибудь нехорошего.
-Это я, Костя, - успокоил я его. – У меня небольшое ЧП, я заболел. И, похоже, не без помощи ЖКВ.
-Слишком жирно для тебя, - сказал спокойно Костя. – Хочешь стать героем, не выйдет.
-У меня температура и ноги отваливаются, - настаивал я на своей болезни.
-Эй, я слышу твой совершенно здоровый голос, меня трудно провести, я ведь водолей.
-Да болен я, - уже почти завопил я.
-Абсолютно здоров, я жду материал, у тебя еще один день.
-Ну, ты даешь! - бросил я трубку в сердцах.
Откуда у него такая уверенность? Говорит, голос нормальный. У Костика это был «бздик»: после одного случая он уверовал, что может по голосу отгадывать состояние человека.
Как-то в редакцию явился  солидный мужчина в белом костюме, который без ложной скромности назвался ведущим экстрасенсом страны. Он хотел, чтобы у него взяли интервью. Так и сказал Косте.
-Платите, - невозмутимо сказал Костя. – Мы это пропустим по рекламе.
-Я же вам предлагаю свои знания, следовательно, свою собственность. За это мне платить?
-Мы сами выбираем знания, за которые следует платить, а вы явились со своим предложением, или я не прав?
-Вы правы, но вашим читателям будет интересно, что я расскажу, значит, я подниму ваш тираж.
-Мы как-нибудь сами его поднимем, если надо будет, - завершил дискуссию Костя.
Как Костик рассказывал потом мне, после этих слов он решительно хотел встать. И не смог. Он попытался сделать это еще раз,  ноги не повиновались. Он изумленно смотрел на экстрасенса, а тот улыбался.
-Я же говорил вам, что у меня кое-что есть за душой.
Потом они с Костей выпили по рюмке «Наполеона», который маг тут же достал из своего маленького кожаного портфеля, и поговорили всласть о тайнах бытия, после чего в газете вышел один из лучших материалов Кости на два разворота с отличными фотографиями (их принес сам экстрасенс).
После этой встречи с Костей произошли кардинальные изменения. Он стал очень чувствительным к проявлению человеческих излучений – звуковых, световых – и стал интересоваться эзотерикой. На Петровке купил пять толстенных томов «Агни Йоги» и проглотил их за неделю. А потом пошло-поехало.
Мне довелось первое время после его эзотерического запоя делать свои субботние странички исключительно на эту тему. То, что раньше считалось антинаукой, теперь оказалось главным ее направлением.
Теперь  к Костику трудно было подъехать с неожиданной стороны; он был вооружен новыми знаниями и все аргументы отскакивали от него, как теннисные мячики от борта корта.
Так что  сейчас Костик  всего лишь немного напрягся, чтобы определить мое совершенное здоровье. Но я себя не чувствовал здоровым. То, что среди ночи у меня вдруг взлетела температура, было фактом. И то, что ноги плохо работали,  факт.
Скорее всего, Костя применил излюбленный свой способ – отвлечение психической энергии от маниакального центра.
В каждом человеке, утверждал Костя, был такой центр. Именно из него исходили навязчивые мысли, которые делали человека своим рабом. Благодаря сатанинской работе Центра человек мог спокойно встать ночью и отправиться на крышу или балкон, чтобы сигануть вниз.
-Самое верное средство уйти от влияния центра, перенаправить поток психической энергии, проще говоря, отвлечься. Можно это сделать с помощью шока, а можно, предложив сильное чувство, или подействовав на самую большую слабость человека, к примеру, на гордость. Гордый человек никогда не позволит дурачить себя. Это естественное чувство способно творить чудеса.
Получалось, Костя давил именно на мою гордость, требуя (только ты это можешь сделать) эксклюзивных материалов. Я просто таки обязан был его чем-нибудь огорошить.
Собственно, это было редакторским кредо Костика. На летучках, редакционных вечеринках он постоянно говорил, что мы должны вытянуть читателя из трясины быта, чем-то отвлечь его от серой жизни.
-В своем роде, - говорил Костя, -  мы те же циркачи. Правда, предмет развлечения-отвлечения у нас другой. Мы обязаны учитывать интеллектуальные потребности всех – дворников, академиков, звезд эстрады, электросварщиков (электросварщики здорово рассмешили, на что Костя сказал: «повторяю для тупых» - и электросварщиков»).
Так он приучил всех работать: если ты принес такую же серость, которой навалом в жизни, в кабинет можешь не заходить, кроме утонченного оскорбления своей гордости ничего не получишь.
Часто, идя в кабинет главного, я ощущал полную пустоту в черепной коробке. И только переступив порог кабинета, озарялся новым поворотом темы. Какой-то чертик выскакивал внутри и  объявлял мне уже готовый текст, который я и произносил.
Так что, Костя применил свой излюбленный прием отвлечения-развлечения, он не признал меня больным, а приказал работать.
Я решил последовать его приказу. Сел за компьютер,  включил его и вдруг, пока он загружался, вспомнил, что могу получить еще одну дозу ЖКВ, может быть, смертельную. Я улыбнулся такому громкому слову, но кто-то внутри настойчиво его повторял.
Черт, в моей голове поселился некто, кто начинал мной командовать. Это не мог быть я, команды шли вразрез моим убеждениям. Мне приказано было выключить компьютер и лечь на диван. Я это сделал. Потом меня вежливо попросили закрыть глаза и попытаться заснуть. Я закрыл глаза. Передо мной плавали горбатые красные горы, и красные волны наплывали на берег. Все было покрыто красным паром и туманом.Такое впечатление, что я попал в кратер вулкана, который извергался прямо в море.
Я напряг всю свою волю и открыл глаза. В комнату с улицы бил мощный столб солнечного света. В нем расслабленно плавали пылинки. Среди них были и крупные. Чем же мы в своих квартирах дышим? А на улицах и того горше. Но неужели у меня ЖКВ?
Как это определить? Единственным специалистом был Миша, который сам переболел этой гадостью. Но Миша был сейчас вне поля досягаемости. Не хотелось с ним общаться.
Костя все-таки прав: надо работать, отвлечься от  этого полного сумбура в голове. И я спросил себя, а зачем я вообще об этом всем думаю? Это «зачем» успокоило. И в следующую секунду я громко сказал себе, что лучше жить на солнечном острове, чем в кромешном аду. Ведь то, что должно произойти, обязательно произойдет. Рождаясь, человек тут же начинает умирать. И если с этого момента только и думать о смерти, то какой резон вообще рождаться?
Чтобы посвятить все время пребывания в образе живого организма думанию про ту часть бытия, которая закончится с исчезновением плотного тела!
Здорово я придумал. Достаточно спросить себя «зачем», и ты попадаешь на солнечный остров и никаких мрачных мыслей. Не отсюда ли берет начало масскультура, которая сегодня заполонила все – книги, теле и-радиоэфир, театральные подмостки световыми эффектами, танцующими ритмами, бессмыслеными словами… Может, и прав тот, кто поет простенькие мелодии, положенные на  безграмотно составленные тексты? Я придумал формулу спасения себя, а масскультура формулу спасения для всех. Так проще.
Действительно, при произнесении слова «зачем» мне определенно стало легче.
Слушай, сказал я себе, а не вирус ли так действует на меня? Я вспомнил, что прочитал Юлик из своей электронной книжки про вирус, что он мертв пока не попадает в живую клетку, а как только попадает, начинает развиваться по своему сценарию, навязывая свой геном, оттесняя таким образом живую клетку, а то и уничтожая ее.
Следовательно, этот вирус ЖКВ подвиг меня на изобретение этого разделения мира – темного и светлого, -  а «зачем» стало звуковым и смысловым знаком, отметающее мрак и выбрасывающее меня, как потерпевшего кораблекрушение, на солнечный остров.
Забавно, забавно…Но откуда тогда такая высокая температура?
Что значит откуда -  вхождение в новую клетку, которая, естественно,  сопротивляется, не может не вызвать теплового излучения.
Потому и ноги у меня поначалу отняло, а потом жизнь в них вернулась.
А сейчас я в полном порядке.   Костя прав, я придуриваюсь и голос у меня совершенно здоровый.
Я встал, походил по комнате, прислушиваясь к ритму своих шагов. Ритм нормальный. Затем я начал говорить с собой. Что-то явно в этой жизни происходит.
Я ходил взад - вперед, пересекая солнечный прожектор, заполненный крупинками и маленькими парусниками пыли, потом подошел к окну.
А может быть, это просто любовь? Втюрился в Соню, эта сила родила другую силу.
Я вспомнил книгу одного известного ученого, который доказывал, что любовь это элементарная болезнь, которая может довести до самоубийства и про высокую температуру там что-то было. Может быть, и любовь вирусное заболевание?
Тут я почувствовал, что голова моя перегружена и что я снова пускаюсь по кругу, пытаясь найти первоисточник происходящего.
Я сказал себе «зачем» и сразу успокоился. Все-таки это магическое слово действовало. Я лег, заложил руки за голову и начал смотреть в потолок. Из этого состояния меня вывел стук в дверь. Я мигом вскочил, кто это мог быть? И почему стучат, ведь есть звонок?
На пороге стоял Соломон с большой сумкой, из которой выглядывала симпатичная кошачья мордочка.
-Здравствуй, больной, - сказал Соломон,  отодвигая меня в сторону и проходя в переднюю.
Я закрыл дверь, а когда обернулся, увидел  короткошерстного голубого котенка, внимательно обнюхивающего мои ботинки.
-Он принесет в твой дом покой, - сказал Соломон, снимая ветровку.
Я молчал, мне казалось, что мой сон наяву продолжается. Откуда        Соломон узнал о моей болезни? Может быть, он сидел у Костика, когда я позвонил? Но при чем Соломон к Косте?
-Его зовут Гавриил, - пояснил Соломон, поглаживая загривок котенка. – Тебе не хватает именно этого ушастика, он заберет всю отрицательную энергию на себя. А еще достань из сумки обед и фрукты.
Соломон, оказывается,  притащил массу нужных вещей. В моем холодильнике торчала  тощая синяя  курица и лежала в глубокой заморозке банка ставриды, а в плетеном ведре на дне покоились остатки нарезного батона. Это был весь провиант, который я собирался пополнить к вечеру.  Соломон опередил меня. Еды, которую он принес, наверняка хватит на месяц. Был здесь и кетикет с фаршем для кота, а также зеленый овес, росший на желтой гидропонике.
Таким образом, без моего согласия котенок поселялся в квартире навсегда. И теперь я должен был его холить  и лелеять: убирать за ним, а сначала, естественно, приучать к туалету. Меня такая Соломонова  беспардонность взбесила, и я чуть было не сорвался. Не в том дело, что я не любил кошек и собак. В детстве я подбирал их на улице и кормил котлетами, которые моя почти круглые сутки работающая в своем строительном тресте мама  оставляла мне на день. А одного кота я снял уже почти замерзшим со строительных лесов. Кот оброс сосульками, которые свисали с его шерсти, и находился, по всей видимости, в анабиозе.
Я выходил кота, после чего он сбежал.
Так что, у меня не было неприязни к этому голубому пушистику, он, действительно, как-то сразу внес в комнату покой. Но эта беспардонность! Я уже заметил, что Соломон частенько единолично решает чужие проблемы. Много раз я хотел сказать ему об этом, но он опережал меня,  доказывая необходимость того, что сделал.
Вот и сейчас поступил точно так с котом Гавриилом, который мне уже нравился.
-Тебя мучает сразу несколько вопросов, - сказал Соломон, усаживаясь в кресло и беря себе на колени Гавриила. – Не мучайся, выбери один и реши его. В природе все до тебя придумано и продумано. Как говорил замечательный американский писатель    Уилер Шоу, «природа никогда не ошибается; если она порождает дурака, значит,  она этого хочет».
Соломон посмотрел в глаза котенку и легонько дунул, отчего Гавриил зажмурился и замурчал.
-Он согласен со мной. Итак, ты заболел ЖКВ, так ты считаешь?
-По всей видимости.
-Глупости. Если хочешь знать, мы все давно больны этим ЖКВ.
Мы вообще все время хвораем и вырабатываем таким образом сильный иммунитет, или не вырабатываем его, но тогда испаряемся с этой тверди, именуемой Земля.
Возможно, в компьютере и завелся живой вирус, но он завелся тогда же, когда был выдуман сам компьютер. Человеку кажется, что он живет в стерильной среде, что достаточно помыть руки перед едой, и ты обезопасишь себя от бактерий и прочей заразы. Полная чепуха.
Человек находится в центре сплетения волновых энергий, они атакуют его из космоса и из более близких точек на земле. Ты слушаешь приемник, смотришь телевизор, разговариваешь по мобилке, работаешь на компьютере…Разве это не живые вирусы – волновое воздействие? Но для человека живое это только то, что имеет ножки да ручки и глаза инопланетянина. А ведь мы соприкасаемся сразу с несколькими средами и, следовательно, мирами. И от  незнания спасаемся знанием, которое часто и путает нас.
Вот и с  ЖКВ та же история.
-Где же выход?
-Выход я найду, работа в этом направлении идет. Но как только мы поймем, как бороться с этим вирусом, выскочит другой, еще более мощный и сложный. Человек для того и создан, чтобы плодить итнтеллектуальных вирусов и разгадывать их. В этом сущность эволюции..
При этих  словах Соломон поднял котенка вверх, а тот, свесив лапы,  начал ерзать в руках.
-Вы его мучаете.
-Вот еще один пример непонимания, - сказал Соломон. – Ему нравится, так он чувствует напряжение всех своих клеток и мышц, и это хороший массаж. Ладно, пора чего-нибудь съесть. И ему пора, с утра я его не кормил. Достань там отдельный пакет для Гавриила.
Я достал пакет, в котором была бутылка молока и пачка кетикета.
Молоко я вылил на блюдечко, а кетикет рассыпал в глубокой тарелке.
Гавриил немедленно приступил к поглощению пищи. Он дрожал от нетерпения, а маленький кошачий  животик округлялся на глазах.
-Все, хватит, ему много нельзя, а то может помереть  от обжорства. В этом возрасте у них нет тормозов.
Я убрал еду, и Гавриил покосился на меня жадным глазом и зарычал.
-Он рычит, как собака, - сказал я.
-Порычит и перестанет. Теперь наша очередь. Я тоже не завтракал.
Соломон при этих словах достал из бокового кармана медную флягу, открутил крышку и сделал глубокий глоток. По комнате разнесся запах коньяка.
Я выставил на стол холодные закуски и почувствовал, что и мой желудок проявляет глубокий интерес к еде. Кажется, я не ел уже сутки.
Я быстренько приготовил большую яичницу с копченым салом, открыл консервы, нарезал хлеб.
-Этого достаточно, - остановил мою поварскую деятельность Соломон. - Главное в еде жидкость. И он сделал еще один  глубокий глоток из фляги.
-А откуда вы все-таки узнали о моей болезни? – задал я вопрос, который давно вертелся у меня на языке.
-Я это знал давно. Как только познакомился с тобой и твоей компанией. Ты человек мнительный, а, следовательно, каждый даже небольшой стресс свободно входит в тебя и хозяйничает там до тех пор, пока не проснется характер. Такие, как ты, обычно доводят себя до крайности, а потом начинают с собой бороться. Кроме всего прочего, я еще обладаю достаточно развитой интуицией. Сегодня утром я почувствовал, что в окружающем меня пространстве что-то изменилось. Я понюхал воздух и определил, что ты болен. Вот и все.
-Трудно поверить в вашу утонченную интуицию, вы ведь не экстрасенс.
-Но я оказался прав, ведь ты не будешь этого отрицать? К тому же мне нужно было с тобой встретиться и обсудить одну тему. Она касается Сони. Я решил на ней жениться.
Соломон приподнял на вилке кусок яичницы и, осмотрев ее со всех сторон, медленно опустил в рот.
Я завороженно проводил взглядом исчезающую яичницу.
И тут до меня дошло сказанное Соломоном. Он хочет жениться на Соне.
-Что скажешь? – спросил Соломон, заглотнув с хлюпом очередную порцию  коньяка.
-А почему именно со мной надо советоваться по такому сугубо личному делу? Это все равно, что пойти к моему соседу и  задать ему такой же вопрос.
-А потому, что ты, - зажмурился от удовольствия Соломон, -  втюрился вместе с Лешкой в зеленоглазую девушку Соню.
-Она мне нравится, не больше.
Я почувствовал, что мне приятно говорить о Соне. Сейчас она была далеко от меня, а то, что о ней сказал этот человек, сидящий напротив, ровным счетом ничего не значило. 
-Это хорошо, что ты так отнесся к моему предложению. Это значит, что болезнь еще не поразила тебя, а вот с Лешей будет сложней. Похоже, что он впервые так влюбился.
-Ну, а как насчет вас? – спросил я.
-Ты очень точно сказал про свое отношение к этой замечательной девушке – она может нравиться.   Меня природа лишила возможности переживать это такое распространенное чувство, дав взамен нечто другое. Если я говорю, что женюсь на ней, то это значит, что у нее со мной будет хорошая жизнь.
-И она также будет на базарах скупать скрипки, которые залежались на чердаках крестьян?
-А ты злой мальчик, - сказал Соломон, снова отхлебывая  из фляги. – У меня достаточно денег, чтбы содержать Соню в приличном виде и выполнять ее требования, вплоть до покупки дома за городом. Но вряд ли это ей понадобится, потому что у меня есть другое приданное – прошлая профессия, к которой я собираюсь вернуться. 
-Каким это образом, интересно?
-С вашей помощью. Если хочешь знать, меня очень интересует этот ваш ЖКВ. Но только на физическом уровне. Я ведь хочу продолжить фундаментальные исследования. Поэтому первое, с чего я начну, поступлю на биофак и напишу диссертацию.
-А не поздно ли? 
-Поздно? Для вас я старик, а для науки еще молодой человек. Оказывается, мне необходим был вот такой перерыв, и я рад, что повстречал тебя и твою компанию.  И особенно Соню. Эта девушка сыграла роль детонатора, она завершила работу, которая велась в моем организме давно. Я только ждал появления сильного стимулятора. И она стала им.
Постепенно до меня начинал доходить смысл произносимого Соломоном. Пока я относился к его словам, как отнесся бы к словам соседа по купе, но теперь смысл сказанного наложился на облик Соломона. Это говороил он, и я трудно в это верил. Для меня Соломон всегда был конечной инстанцией, мы к нему приходили, когда, действительно нужно было прояснить запутанную ситуацию, обсудить наболевшее. Он был как бы нашим Гуру, Учителем.
А теперь передо мной сидел сомневающийся человек, у которого, оказывается, имелась своя неуверенность и который также нуждался в разрешении своего внутреннего конфликта  и которому не с кем, в отличие от нас, посоветоваться, поплакаться в жилетку.
Почему- то до сих пор не возникал вопрос согласия Сони выйти замуж за Соломона. Я было уже открыл рот, чтобы задать этот вопрос, но вовремя остановился. Соломону не нужны вопросы, нужны ответы и ему нужно выговориться. И раз он удостоил меня  чести услышать его откровения, то моя роль состоит  в молчаливом согласии и понимании. Я должен поглощать его слова, а он освобождаться от них.
Соломон вдруг замолчал. Он перестал есть и больше не прикасался к фляге. Он смотрел мимо меня, поглаживая Гавриила между ушей, пропуская тонкую шерсть через свои узловатые (только теперь я заметил это) пальцы.
В комнате стало так тихо, что я услышал голоса двух женщин, разговаривающих на улице. Одна жаловалась другой на мужа-пьяницу. В голосе было столько ненависти, что хотелось посмотреть на лицо этого человека.
Когда Соломон уйдет, я сяду у окна, буду смотреть на верхушки деревьев, ворон, сидящих на них. И раскладывать по полочкам все, что услышал.
А пока я сидел тихо, ждал, когда Соломон очнется и  продолжит свою исповедь.
И он продолжил.
-Моя мать была верующей, - сказал он. – Сначала верила в коммунизм. А потом, когда меня не принимали сначала на учебу, а потом и на работу по пятой графе, когда она увидела всю эту несправедливость, она поверила в другого Бога. Своего. Этот человек не был Исусом Христом, а был собирательным образом справедливости. Ее Бог был бесполым. Она и  обращалась к нему, как к бесполому существу. Это был Бог-Дух.
Однажды мать поехала к своей старинной подружке в глухое село, и там ее прихватил приступ аппендицита.
Ей повезло, что в селе был медпункт, а медбратом работал хирург, недавний выпускник мединститута.
Естественно, никаких анестезиологических лекарств в медпункте и близко не было, а операцию следовало делать срочно. Иначе перотонит и смерть.
Хирург  пытался заглушить, как это делали в военные времена болевой шок водкой, но мать не переносила алкоголя.
И тогда он оперировал без наркоза. И мать, на удивление, перенесла операцию спокойно, даже не вскрикнула ни разу. Потом она рассказывала, что обратилась к своему Богу-Духу. Все время операции она молилась, и боль ушла от нее.
С тех пор вера ее в своего Бога усилилась многократно. Она и меня пыталась обратить в свою веру, но я никак не мог понять ее Бога. А то, что я не могу понять, сразу отбрасываю, как ненужное. Однако то, что ей ее вера помогла и она сама себе оказала помощь, на меня произвело сильнейшее впечатление. И я решил сотворить такого же Бога для себя, но, естественно, понятного мне.
Вот так я и пришел к пониманию, что  человек  и есть сам Бог. И это доказывается очень просто, ведь даже молится человек без особого воображения, но молитва все равно помогает. А как объясняют мои собратья ученые, благодаря отвлечению и особому психологическому настрою человек направляет свою психическую энергию в пространство, тем самым очищая свое сознание и блокируя другие  вибрации, среди которых тьма отрицательных.
Это тот же иммунитет, между прочим. Если он достаточно сильный, то вы и болеть будете меньше, ибо создан надежный заслон для попадания в организм вирусов.
А чтобы сделать иммунитет сильным,  опять-таки сам человек должен побеспокоиться. Не только есть полезные продукты и дышать свежим воздухом, а еще и жить со здоровой психической энергией, очищать ее разными способами. И найти эти способы в себе.
Следует создать яркий образ здоровья – своего Бога здоровья – физического и интеллектуального.
Лучшие таланты описывали этот образ в словах, красках, музыке, показывали его на театральных сценах, в философии…
Собственно, это сходится и с общей верой, которая основана на массовом сознании.  А те, у кого такого сознания нет или те, кто наделен сильной волей и может противостоять жизни, определяет для себя иные ценности. Даже атеисты люди верующие, потому что отрицание есть одновременно и утверждение. А раз ты утверждаешь, значит, веришь. В себя, а значит, в своего Бога.
По иному не бывает. У каждого человека сво й мозг, свой образ мышления. И истинно верующие те, кто полностью понимают, что Богом являются они сами.
Вот такого Бога и я создал в себе. И с тех пор доверяю только себе.
-И ни разу не ошибались?
-Ошибался, еще и сколько. Возможно, и теперь ошибаюсь. Но я не привык слушать чужих советов, потому что, когда начинаешь следовать чужим мыслям, вносишь в себя тот самый вирус, про который вы все говорите. Чужая мысль поселяется в вашей живой клетке и начинает разрушать геном вашей мысли.
-В таком случае получается, что вы сами  должны образовываться, не ходить в школу, не учиться в университете, полностью изолироваться от людей, не открывать для себя мир, а вместе с ним и общие законы жизни?
-Многие гении были неучами, но я говорю о внутренней жизни. А вы говорите об информации. Информацию человек все время получает извне, но внутреннюю информацию – только от себя. Мы – своеобразные заводы по переработке внешней информации во внутреннюю.
Ведь когда я говорю, что не пускаю чужую мысль в себя,  не значит, что не пускаю мысль вообще. Я в себя впускаю мысли, родственные моим, развивающие мои, ввиду их возрастной незрелости. Так поступает всякий разумный человек. А когда он сталкивается с навязыванием мыслей, он начинает бастовать.
Я внимательно слушал Соломона, он впервые так разговаривал со мной,Сейчас мы были на равных, но все время мне что-то мешало занять свою трибуну, высказать и свои сужудения.
Соломон выпил остатки коньяка, запрокинув назад голову. Вытер платком рот и некоторое время смотрел в одну точку – на меня. Наверняка он меня и не видел.
-А что же с Соней? – спросил я. – Дала ли она согласие стать вашей женой?
Соломон  сузил зрачки, я попал в его фокус.
-Зачем ее спрашивать, я пока высказал свое желание.  Ее желания мне и так известны.
-Вам достаточно, значит, только вашего желания?
-На данном этапе – да. Сначала надо себя убедить, а потом…
Не закончив фразу, Соломон встал и быстро ушел,  не попрощавшись. 

                Лешина  идея

Жизнь человека строится по общим принципам космической жизни. Так я подумал, когда дверь за Соломоном закрылась. С проявлением внешних влияний твое сознание то расширяется, то  сужается. Причем определить закономерности чередования их весьма сложно.
Вот сейчас в моем сознании остался след от посещения Соломона, он заставил меня думать о многом таком, о чем я раньше не думал. О Боге, например. Ведь я был согласен с ним, пока он говорил. Наверное, потому, что для меня это была новая информация и была она связана с жизнью человека, который мне небезразличен.
Но вот стоило ему уйти, как я, оставаясь еще некоторое время в поле его энергетики и интеллекта, сбавил напряжение, а затем и вобще превратился в прежнего больного, откинув серьезность размышения Соломона.
Его присутствие всего несколько минут назад в этом пространстве, окружающем меня, стало быстро рассасываться. Я прямо-таки видел, как большое плотное облако  тает на глазах. Наконец оно расстаяло окончательно и в освободившееся пространство хлынули привычные мысли, иногда, правда, возвращающиеся к недавнему посещению Соломона.
Я не думал о Соне, а то, что рассказал мне Соломон, уже воспринимал, как рассказ о совершенно другом человеке. Конечно, Соня нас всех троих обворожила своей необыкновенной женственностью (Мишу я не брал в расчет, сейчас он был моим врагом). Но если  я и влюбился, то не настолько, чобы только и думать о ее зеленых глазах.  Меня в данный момент больше интересовала моя болезнь, в самом ли деле ее возбудили ЖКВ?
Как это определить? Не вызовешь же участкового врача, который и не слыхал о такой болезни, он просто посчитает тебя сумасшедшим! А кто же тогда может определить, что ты заражен живыми компьютерными вирусами?
А Миша! Откуда он взял, что его болезнь связана с ЖКВ? Да знает ли он вообще, что такое вирус?
Идиотизм какой-то. Может быть, вирус и был возбудителем болезни, только… психической. Он возбудил Мишин мозг, внушил ему мысль появления ЖКВ, и загипнотизированный Миша выдал на-гора эту чушь. А мы  подхватили и  дружно зааплодировали. И только Соломон, как следовало из его недавнего разговора, остался непоколебимым, потому что верил в себя, как в Бога.
Моя рука  потянулась к телефону. Пусть Миша объяснит, как он определил причину своего заболевания. То, что он  видел какую-то рожицу и размахивания руками, а также слышал предупреждения, так это могли быть просто глюки. Переработался, мало ли! Пусть докажет существование ЖКВ.
А как же быть с Юликом, который рассказывал, что такие вирусы в Америке уже исследуются?
Черт!  От Юлика так просто не отделаешься. А потом Леша, компьютерный гений, он ведь больше всех, кажется, настаивал на распространении в будущем этих самых ЖКВ.
Я снова впал в полусонное полутемпературное состояние, когда хочется лечь на мягкую подушку, закрыть глаза, включить станцию «Реннессанс» и думать туманными мыслями под звуки раскачивающегося джаза.      
Я вспомнил Костика, его приказ срочно сдать разворот. Сегодня,  кажется, вторник, а материал идет на субботу, значит, завтра я должен сдать материал с иллюстрациями. А где его взять, если у меня ни строчки, разве что записанный разговор с Соломоном?
Я вскочил, как ошпаренный. Мысли враз прояснились. Ведь  это  идея. Соломон у нас еще не выступал. И из того, что он наговорил, можно быстренько  сляпать приличный кусок. И научное звание у Соломона есть – доктор физико-математических наук.  Правда, он не работает по профессии, но ведь звания его никто не лишал…
А в Интернете можно добрать остальной материал. Тут я вспомнил, что и Леша мне по телефону говорил, что  у него все готово. Надо звонить Леше.
Леше не пришлось звонить, он позвонил сам. В дверь.
Когда я шел открывать, я уже знал, что это Леша.  Просто сегодня день посещений. Вот зачем приходил Соломон, просто так излить душу? Нет, он приходил, чтобы наговорить мне материал, а теперь очередь Леши.
Сначала появились Лешины кудри, а затем и он весь – в новеньких джинсах и джинсовой курточке. Гений из Боярки.
-Как договорились, - сказал Леша, пожимая мне руку. – Я все принес.
-А заразиться не боишься? – спросил я. – У меня та же болезнь, что и у Мишки.
Леша остановился на полушаге и посмотрел на меня снизу.
-ЖКВ?
-Именно.
И тут он задал тот же вопрос, который только что я задавал себе.
-Откуда ты знаешь?
-Откуда-откуда, - пробормотал я. – Видел, как ЖКВ метнулся ко мне.
-И какого он цвета?
-Желтого, - обозлился я. – Ты что не знаешь, какого цвета бывают вирусы?
-Не знаю, никогда не видел, их вообще мало кто видел.
-Значит, их нет. И Миша нас всех обвел вокруг пальца, и  вся эта дискуссия высосана из пальца.
-Из компьютера, - поправил серьезно Леша.
-Вот именно, - согласился я. – Академик Донцов был прав: все это ерунда.
-Какая же ерунда, когда ты э т и м  заболел?
Леша вошел в комнату и  понюхал воздух.
-Ты пил коньяк?
-Вот это нюх! - восхитился я. – Может, ты  и вирус унюхаешь? Это Соломон здесь пьянствовал, только что ушел.
-Соломон? Мне с ним нужно встретиться, есть несколько вопросов по его части.
-Так в чем дело. Давай назначим ему время, он прийдет ко мне, у нас ведь есть общее дело, ты не забыл?
-Я ничего не забыл, говорю же, что принес то, что обещал.
Леша растегнул свой старый кожаный портфель с облысинами на изгибах (им еще, наверное, его дед пользовался) и достал пластмассовую папку.
Я тут же уселся за свой стол и  начал читать, указав Леше  жестом Костика на кресло напротив.
Через полминуты материал был прочитан. Я также, как и  мой главный редактор,  владел быстрочтением. Леша, похоже, обиделся, он, видно, много работал над статьей, а тут ее только бегло просмотрели.
-Это то, что нужно, только много придется сокращать. Но очень нтересно. Значит, ты утверждаешь, что современное развитие компьютерной техники – тупиковый путь?
-Тупиковый, - согласился Леша.- Сейчас надо развивать другое направление.
-Да-да, - быстро сказал я. – Тут об этом есть. Компьютер-мыслитель. КМ. Я бы еще добавил для удобной аббревиатуры  «И» – интеллектуал. Хорошо будет звучать КМИ.
-Правильно, - согласился Леша. – Вот что значит две головы. Именно мыслитель-интеллектуал. Отлично. КМИ, а еще лучше звучит КИМ. Наш  КИМ в корне будет отличаться от ноутбуков и телефонных приставок.  Наш КИМ будет мыслить. Подсказывать человеку логические ходы, как правильно поступать и как выходить из сложнейших ситуаций. Представляешь, человек сможет жить по правилам органики. Ведь вся наши беды от невежества. Сколько человек нормальный учится, ты считал? Практически полжизни, а если он ученый, то и всю жизнь.
Но вот ты что-нибудь помнишь из химии?  Только, наверное, формулу воды.
-Не торопись, - остановил я набирающий силу давящего пресса словесный поток. – Говори по порядку. На чем базируется твой мыслитель-интеллектуал?
-На последних технологиях. Без особого труда мы можем создать специальный аппарат, который будет анализировать наши действия и подсказывать верные решения. Значит так. Ты надеваешь на голову специальную шапочку - компьютер. Специальные датчики считывают твои мысли, анализируют их и выдают тебе правильное решение. Своеобразный шахматный компьютер, принцип действия тот же.
 К слову, КИМ будет выполнять  еще и роль карманной библиотеки. Понимаешь?
-Слушай, -  сказал я, слегка мотнув головой. – Не пудри мне мозги, давай лучше сам сокращай материал, а о твоем ноу-хау поговорим потом. Сначала одно дело надо закончить…
-Это верно, - согласился Леша.
Мы с полчаса поработали, работа шла быстро, Леша оказался понятливым редактором, сокращал без сожаления водянистые места, сжимал фразы. Мы получили отличный текст, только к нему требовалось пояснение.
-А теперь напиши врез, - сказал я.
-Что это еще такое? – удивился Леша.
-Это обьяснение, почему ты решил написать эти слова.
Леша погрузил в свои вихры руку, помял волосы и даже подергал их, словно призывая мозги думать живее.
-Вот сейчас бы и пригодился твой КИМ, - не удержался я.
-Вот видишь, ты все правильно понял. Так бы я не тебя спросил, а свой  КИМ, и он бы быстренько мне ответил.
-Пиши-пиши, - голосом Костика сказал я, невольно любуясь сосредоточенной физиономией компьютерного гения.
Сейчас в позе Леши было столько рабочего уюта, что мне даже показалось, что гений мурлычит.
И верно, мырлыканье было. Только исходило оно не от Леши, а от Гавриила. Он устроился на спинке кресла, в котором сидел Леша, и, жмуря фосфорицирующие глаза, тонко вибрировал.
Где- то я вычитал, что коты очень тонко чувствуют поле человека. И если оно грубое, а сам человек не добрый, то стараются держаться от такого индивида подальше. Значит, у Леши поле доброе, раз Гавриил сидит у него чуть не на голове.
Леша  почувствовал Гавриила. Обернулся, сгреб его в охапку и положил себе на колени. Гавриил замурчал с новой силой.
Леша хмурил брови, тер переносицу, морщил лоб. Глаза быстро бегали по строчкам. Леша работал. Сразу было видно, что это он умеет делать хорошо. Есть такие люди, за которыми приятно наблюдать, когда они трудятся.
-Сделано, - сказал Леша, выпрямляясь. – Можно давать в набор.
Глаза его блестели, а правая рука гладили загривок котенка. Гавриила устроился на коленях Леши основательно, он, кажется, даже заснул.
Я прочитал Лешин врез. Приятно иметь дело с гениями. Леша все верно понял, ни убавить, ни прибавить.
-Молодец, Леша! Скоро станешь классным журналистом.
-Это мне не помешает, - скромно признался Леша. И засмеялся.
Похоже, у него было счастливое время. А не испортить ли мне его? Такое иногда накатывало: хотелось счастливому человеку дать под задницу.
Наверное, с каждым такое случается, все-таки зависть страшная штука. А сейчас я как раз и завидовал.
Я всегда завидовал людям, у которых еще в раннем возрасте определена творческая профессия.
То ли играет в десятилетнем возрасте на скрипке, как Паганини, и тогда четко можно прорисовать линию карьеры  – конкурсы, победы, автографы и спокойная старость в признании. И даже смерть красивая с похоронами на Байковом кладбище.
То ли стал победителем олимпиады по физике. И тогда другие картинки, содержание которых аналогично.
Я был глубоко убежден, что вот такие (а их было не так уж много) профессии на всю жизнь, в которых добиваются высоких результатов уже в детстве, ведут к истинному счастью. Потому, что путь определен, все остальное – лишь упорная работа, шлифовка таланта.
В других случаях сплошная суета-туман. Вот я, к примеру, поменял уже пять профессий. И не был уверен, что журналистика последняя. А все потому, что не было у меня стечений обстоятельств, чтобы и родители обнаружили ранние выдающиеся дарования, и я сам добился бы в них успехов. Приходилось тыкаться-мыкаться, искать себя. Это внушало неопределенность и беспокойство, а, значит, неуверенность в себе. Где уж тут быть счастливым?
Вот и сейчас передо мной сидит молодой человек,  у которого все прописано в жизни. Конечно, будут  сомнения, спады, но фундамент заложен основательный, и Леше только остается наращивать его.  Если и искать, то в пределах  профессии. Какая экономия времени и здоровья, между прочим!
-А как вообще, Леша, жизнь происходит в твоем центре? – спросил я, чтобы вернуть Лешу в действительность.
-Нормально. Деньги зарабатываем неплохие, да вот и Юлий перевел на наш банковский счет солидную сумму, так что теперь исследования ЖКВ будем проводить еще интенсивней. Правда, если честно, меня больше интересует “КИМ”, тут больше перспектив. Но эту работу мы только начали.
-А что же все-таки с ЖКВ, на каком этапе вы остановились?
Леша с тоской посмотрел на меня. Ему, видно, очень не хотелось снова возвращаться к этой теме.
-Мое глубокое убеждение, что ЖКВ не опасно для жизни людей. Если таким образом и можно передать  заболевание, то не очень серьезное.
 Еще очень слабо развита компьютеризация и у многих компьютеры старенькие,  маломощные.
-Получается, чем более мощный компьютер, тем большая опасность заболеть?
-Верно, богатенькие могут подхватить этот вирус в первую очередь. Начиная с четвертого Пентиума, такая опасность возникает.
Я вспомнил, что у меня как раз и был этот самый четвертый Пентиум, хотя богатеньким я себя никогда не считал.
-Так чего же ты об этом не написал? Может быть, это самое интересное.
-Да? –удивился Леша. – Так тогда, может быть, самым интересным будет как раз тот момент, который мы попутно обнаружили  при  работе с ЖКВ? Дело в том, что мы пришли к выводу, что в отличие от обычных компьютерных вирусов, которые засылают в паутину хакеры, ЖКВ  чисто внутренне заболевание самих компьютеров, вкрапленное извне.
-Как так? – не понял я. – Ты хочешь сказать, что эти железяки умеют болеть?
-Именно это я и хочу сказать, - с усмешкой сказал Леша. –И кто-то хочет погубить сами компьютеры.
-Такого быть не может.
-Ты рассуждаешь, как твой академик Донцов. В этом мире все может быть. По двум причинам: окружающий мир изменяется и изменяется сам человек.  Эти изменения наслаиваются и создают совершенно новую среду. Для того, чтобы это увидеть, далеко ходить не нужно. Выйди на улицу, осмотрись, и ты увидишь новых людей и новую среду. И эта среда мне кажется разлагающей. А там, где разложение, там и болезни. Новые. Непознанные.
Нам следует готовиться к худшему, потому что человек вкладывает свой талант и  огромные средства в худшее, что есть в нем самом. Например, жадность  человеческая начинает вытеснять мораль, честность. Все те качества, которые держали человека на земле.
-Ты рассуждаешь, как Соломон, - заметил я. – Видишь только негативы, но ведь и позитивов много.
-Да, наверное, - уклончиво сказал Леша.
Чувствовалось, что ему не хочется на эту тему говорить. Да и  зачем, он человек совсем  молодой, жить ему радостно и счастливо? Так я думал всего несколько минут назад, завидуя Леше. А он, оказывается, так же поражен негативом, как  и премудрый Соломон. Только у того несколько иной подход, он пытается решить проблемы в себе. А Леша?
-Ты, значит, поддерживаешь связь с Юликом?
-Ну какая там  связь. По скайпу с видео недавно поговорил с Соней, а потом и с Юликом. Так мы ведь об этом договаривались, разве ты забыл?
-И как Соня? –  спросил я.
-Нормально. Веселая, красивая. Им там, в Силиконовой долине, неплохо живется.
-А то тебе здесь живется плохо! Ты ведь своим делом занимаешься, чего еще?
-Да, нет, все нормально.
Все у него нормально, а вот, поди ж ты, выискивает проблемы и обеспокоен ими.   Нет, видно, человеку покой действительно только снится. Дай ему миллиард, поселив в райском уголке,  все равно найдет тень от солнца, гадость какую-нибудь и  начнет ее раздувать до непотребных размеров.
И все это от того, что человек смертен. С раннего своего сознания думает об этом.  Никак не может понять, что такое смерть, как не может понять,что такое жизнь.
Леша встал, осторожно переложил заснувшего Гавриила на диван.
-Пойду я, - извинительно сказал он. – А когда это будет напечатано? – кивнул он в сторону лежавшей на столе рукописи.
-Если все будет нормально, в субботу.
-А что может быть ненормального? – поинтересовался Леша уже в дверях.
-У меня еще есть главный редактор, весьма оригинальная личность. Мало ли что ему может в голову взбрести.Такие случаи бывали.
-Понятно, - сказал Леша, закрывая дверь.
Оставшись один, я пожалел, что не продолжил разговор о Соне. Леша сразу оживился при  упоминании ее имени. Это значило, что Соня живет в нем,  и он  непрочь поговорить о ней. То, что у Леши не было близких друзей, я знал. Гении всегда одиноки, мало кто способен работать на тех же волнах, что и они. Да, к тому же и мысли их все время заняты. Разве что такая прекрасная девушка, как Соня, а вернее, гормоны продолжения рода и  как главный мотиватор их –любовь - могут перебить поисковую энергетику гения.
В следующий раз надо с Лешей пооткровеничать. Пусть знает, что у него есть единомышленник.

                Суд

Костя сидел в той же позе, в которой я оставил его в прошлый раз. У меня иногда возникало ощущение, что время калькирует некоторые ситуации, включая и состояние природы. Эта картина точно уже была.  И точно так же  сыпал мартовский снег на улице, а во дворе играла собака со спустившимся резиновым мячиком.
Лицо Кости было наполовину в тени, поворачивая голову, оно становилось от дополнительного света шире, словно линзу меняли.
-Хороший разворот, - сказал, отрываясь от листа белки Костя. – Ведь можешь, когда хочешь.
-Когда мы захотим, - поправил я его.
-Ты меня в это дело не впутывай, - сказал Костя, ища что-то в своем бездонном ящике письменного стола.
Этот огромный стол из коричневого дуба достался редакции по наследству. До нас в этом здании был антикварный магазин. Все вещи при отъезде магазин забрал, а этот стол, неизвестно как затащенный в небольшую комнатку оставил (похоже было, что сначала тут установили стол, а затем возвели стены).
-Вот посмотри на дела рук своих, - сказал Костя, протягивая  мне вскрытый большой желтый конверт, который он наконец извлек из ящика.
Это было судебное извещение о первом заседании, на которое я должен был явиться.
-Доигрался? А теперь не мешай мне. Дальше действуй по усмотрению, меня не вмешивай.
Я взял конверт и удалился в свой кабинет. Хорошо устроился Костя. Сначала ему подавай сенсации, а когда рядом с тобой рвутся снаряды, «меня не вмешивай».
Конечно, если что, будет газета отвечать, я ведь выступал как ее сотудник, так что отвертеться Косте не удастся. Да он и бросил эту обидную фразу для моей мобилизации, чтобы я влез в судебное дело единолично, сделал все, что мог, ну а если ничего не получится, придется присылать помощь.
Истцом, конечно, был Миша. Короткий однако путь из друзей во враги он прошел. Для меня это было неожиданным. Я все-таки надеялся, что мой старый друг Миша победит нового врага Мишу, что весь этот спор яйца выеденного не стоит. Увы – передо мной лежал документ, оформленный по всем чиновничьим правилам. Грозный и недвусмысленный.
Пусть будет, как будет. Подготовлюсь и пойду. Материала у меня навалом, ведь теперь я и сам заболел этим ЖКВ. Вот только, как это доказать? Высокая температура, ломота в костях – ведь это обычные симптомы гриппа. Да и в самом деле, как определить, что это был ЖКВ? Ни один врач не напишет диагноз «острое воспаление от ЖКВ». Бред какой-то!
Единственный выход, чтобы Юлик подготовил и прислал материалы по их американскому расследовванию. У нас уважают иностранное, особенно, американское мнение.
Потом материалы из интернета и, наконец, наши собственные наработки. Заседание было назначено через месяц.
Однако, затягивать не стоит. Может, это и хорошо, что суд.
Накопаю у нас материала на много выпусков вперед. Поднимем общественное мнение, развернем дискуссию. У меня появился тот самый журналистский зуд, который появляется у всех профессионалов, которые чуют запах жареного.
Костя - тонкий психолог - на это и  рассчитывал. Бог с ним, с Костей!
Я, как боевой конь, заслышавший звук трубы, взбодрился и начисто забыл про свою болезнь. Первым делом следует написать Юлику. Я включил компьютер и надряпал целую статью, в которой подробно описал свое состояние и состояние наших дел, естественно, не забыв про суд.
Я все время видел перед собой не Юлика, а Соню, которая наверняка первой прочитает мой опус. Поэтому и старался писать изысканно, аж самому стало противно. Отредактировав материал, я отправил его и уже хотел выключать компьютер, как вдруг увидел на экране  расползающееся красно-желое пятно, а из этого пятна медленно стало проявлятьтся лицо…Соломона.
Соломон смотрел на меня грустными глазами и шевелил губами. Я сразу прочитал по их движению, что он говорил. Он обещал мне скорую и мучительную смерть.
Что-то сдвинулось в моих мозгах, мне показалось, что я растворился в этом красно-желтом облаке и выглядываю из экрана вместе с Соломоном, хотя я видел себя  сидящим на стуле и смотрящим в экран. Этакое раздвоение. Потом Соломон исчез, и теперь мне угрожал уже сам я. Да, я был в экране и точно также шевелил губами, произнося те же слова.
Колонки в моем компьютере не работали давно, но слова я отчетливо слышал. Я подумал, что схожу с ума: как я мог попасть на экран, почему там нет ни Сони, ни Леши, ни того же Миши?
Я представлял их именно в таком порядке. И именно в таком порядке на экране стали появляться все промелькнувшие в мозгу персонажи. Сначала Соня, затем Леша и Миша.
Мать честная, да что же это в самом деле?  Я выключил компьютер, но экран продолжал светиться.
Для верности я выдернул штепсель из розетки, но компьютер продолжал попеременно транслировать моих знакомых.
Я немного успокоился и придумал новую портретную галерею: свою школьную классную руководительницу Людмилу Васильевну, писателя Булгакова, о матери и отце, естественно, не забыл. И все они прошли передо мной.
Вот это да! То, что я не сумасшедший, я быстро определил, вспомнив таблицу умножения, но то, что какой-то слом произошел в моем сознании и с компьютером – это точно.
Я все время говорил себе «спокойно», вводил себя в нормальное состояние, убирал сильное возбуждение. Я становился все понятливее и понятливее. Прямо на глазах умнел и образовывался.
Перед моими глазами вдруг возникла схема компьютера, и я понял, почему он, будучи выключенным, продолжал работать. Энергия исходила от меня.
Блок питания концентрировал эту энергию и отправлял ее дальше по свом каналам. Я это видел, как на мультипликационной схеме. Я  всегда считал себя тупым в отношении устройства компьютеров. Заниматься ими я начал поздно.
Когда многие уже работали на них в редакции, я только приступал со страхом учиться.
Причем, яро сопротивлялся, предпочитая свою трофейную пишущую машинку «Адлер».
Эту пишмашинку я купил в мастерской,  и она была еще в масле и с немецким шрифтом, хотя со времени окончания второй мировой войны прошло уже несколько десятков лет, а именно тогда какой- то советский военный мародер «приобрел» ее в свою собственность в поверженной стране.
Помню, я накупил кучу толстых учебников для «чайников», но мало что смог понять в компьютерах. В конце концов, я обучился только печатать и пользоваться интернетом, а об устройстве этого загадочного механизма ничего не знал, так что любая поломка для меня была поводом вызвать мастера.
А сейчас я знал, видел компьютер весь изнутри.  Для того, чтобы удостовериться в этом знании, я включил аппарат и открыл крышку. Если я такой теперь знаток ПК, то меня не может ударить током, ибо я должен знать, как обезопасить себя.
Было очень странно: я знал, что знаю и умею, но на самом деле себе не верил. Из меня еще не вышла та субстанция, которая называлась компьютерным невежеством.
Я лихо снял блок питания, разобрал все платы, а потом, повинуясь новому слепому чувству, а вернее, рукам, которые сами по себе двигались, начал сборку. И собрал. И компьютер заработал.
Я удовлетворенно-нахально  улыбнулся. Что бы сказал мне сейчас Миша, который со своим «Адобом» мучался постоянно и по малейшей заковыке, а вернее, незнанию характера компьютера и его психологии, вызывал мастеров. А те, видя перед собой полного лоха, выгребали из него последние деньги.
Я бы сейчас справился с  самым сложным заданием.
Жить становилось все интересней. Самое главное, что я быстро адаптировался. Всего лишь несколько минут назад я еще был старым Вадимом со всей своей старой технической и  психологической организацией. А теперь перед экраном сидел совершенно иной  человек, который все об этой технике знал.
Я понял, что во мне произошли радикальные изменения. И не только в знании компьютера, а, наверное, и кое в чем другом. Я решил проверить себя по полной программе.
Первым делом надо отправить материал Юлику. Я высветил в своем мозгу электронный адрес и текст, а вернее, только его название и нажал мысленно кнопку «отправить».
Потом вошел  на свою электронную почту. Там было четко зафиксировано в разделе «отправление»: « письмо ушло».
Я только удовлетворенно хмыкнул. Затем я мысленно набрал текст, начитал проект будущего материала. И уже не сомневался, что он уже есть в «моих документах». Так оно и оказалось. Я вышел в интернет и набрал мысленно «Петербург».  На экране передо мной возникло сразу несколько сайтов с рассказами об этом городе.
Я мысленно набрал фамилию Юлика,  и тут же получил его сайт. Боже мой, что же это такое?
Тут моему спокойствию наступил конец. Я сам стал компьютером, или как это понимать?
Откуда это взялось? Что я такого сделал, чтобы получить сверху такую милость, стать обладателем таких богатств?
Обожди, сказал я себе. Не радуйся слишком, может быть, это просто обострение  какого- то участка мозга, а потом, когда оно пройдет, ты вернешься к своему изначальному состоянию…
И тут я вспомнил о своей болезни. Все изменения, происшедшие со мной, определенно связаны с ЖКВ. Это ли не доказательство того, что вирус этот существует, ведь, пока я не соприкасался с ним, ничего такого не происходило.
А теперь я совсем другой человек. Значит, ЖКВ произвел в моем организме переворот и насадил свой геном и  теперь я – кто? Кто я теперь? Компьютер или человек с возможностями компьютера? Меня обжег холодный пот. Если так дальше пойдет, то я просто перейду в другое состояние – компьютерное и, возможно, сам стану вирусом и исчезну с лица земли.
Мне не хотелось исчезать. Я остро ощутил, что эта жизнь, какой бы ни была, мне дорога, что я хочу видеть живую Соню, писать по-прежнему статьи и  ссориться с Костей, что я хочу на ночь читать «Агни Йогу», а иногда смотреть по телеку «Мастера  и Маргариту» и   Шерлока Холмса. Я вдруг обнаружил такую привязанность к своей жизни, что даже появившиеся неограниченные возможности манипулирования компьютерными программами меня перестали привлекать. Я, как маленький Вадимчик, которого мама привезла в пионерский лагерь, а сама уехала, кричал ей вслед, чтобы она не оставляла меня одного.
Наверное, умирающий,  особенно молодой, ощущает такие чувства.
Я отодвинулся от стола вместе со стулом, который издал противный звук.
Все это необходимо спокойно обдумать, а, может быть, и обсудить. С кем? С Костей? Он не удивится и тут же потребует написать о себе материал и обследоваться в каком-нибудь академическом институте. Костя во всех человеческих проявлениях ищет что-нибудь остренькое и сенсационное. Его должность таким сделала. Но ведь и меня  работа переформатировала под себя.
Мы стали подчиняться работе, машинам, компьютерам. Мы стали зависимыми, хотя и свободными. Все от нашей  незрелости. Прогресс опережает развитие среднестатистического мозга.
Человек, не понимая, хватается за электронные игрушки, садится за руль сверхмощных автомобилей, покупает сверхмощные компьютеры… А ведь никто не просчитал, что может сделаться с человеком благодаря таким контактам через год, десять лет, полвека…
Желание жить на всю катушку превращается в сверхчеловеческую жадность.
Миша был нормальным парнем, а кем стал? Дерьмом, подает на своего друга в суд. И ради чего, ради денег! Кормить семью ему не на что, так меняй профессию, вытащи свой зад из компьютерного кресла  и иди  клеить обои. Возможностей навалом. А нет, уезжай в другую страну. Но так поступать…
Вокруг море соблазнов и свобод. Когда человек существовал в мире ограничений, он ближе был к человеку, потому что человек  все-таки стадное животное и ему интересней жить в стаде. А теперь нет не только общей человеческой идеи, а нет и человеческого идеала. Соблазн и деньги, чтобы его удовлетворить,  вот  и все.
Я продолжал думать в таком плане, а в это время передо мной, как в кино, проплывали прекрасные пейзажи: горы, пустыни, моря, поля, леса…Все, о чем я думал, обретало мгновенно свой реальный вид. Слово стало видимым. И даже какие- то сложные мысли являлись в сопровождении перемешивающихся кадров и красок. Я сидел в своем внутреннем кинотеатре и смотрел замечательный беспрерывный фильм.
Интересно, а что будет со мной во сне?
Мысли текли непрерывно, и мне это нравилось.
Желтый конверт лежал на столе. Я все время на него смотрел, не видя его. Меня мало волновал суд, я был уверен в полной победе.
Эйфория захлестнула меня.
Вышел новый субботний разворот с материалами Леши и Соломона. Верстка – сказка! С выносом на первую полосу. Супер!
В редакции все меня поздравляли, а на летучке решено было отметить мою активную работу премией. Премии у нас были маленькими и их давали редко, Костя не любил сорить деньгами.
Однако приближалось время  судебного заседания. Накануне мне позвонила судебный секретарь и напомнила дату и время слушания моего дела. Словосочетание «мое дело» мне очень не понравилось. Пожалуй, впервые я ощутил внутреннюю тревогу, лизнувшую меня больно в области сердца.
Голос у секретарши был сухой и безразличный.
Я подготовил документы: статьи, отклики, запись Юлькиной лекции. Кажется, все  надежно, устойчиво и понятно,  на своих местах и  готово к бою. Но холодная змейка страха противно начала ползать по моему позвоночнику.
День заседания наступил. Без десяти одиннадцать я был в помещении суда. Волнение мое разгулялось не на шутку. Мне почему-то казалось, что меня тут же возьмут под стражу и наденут наручники. Я успокаивал себя как мог, но избавиться от элементарного страха не мог. Газета наша не раз судилась, но на заседания обычно приходили юристы. И они улаживали конфликты.
А сейчас я был один, Костя мне так и сказал: расхлебывай сам кашу, которую заварил.
Я вошел в зал, который недавно отремонтировали. Пахло краской и застоявшимся воздухом.Меня всегда поражали в государственных учреждениях напрочь закрытые окна и форточки.
Я сразу же увидел Мишу и толстую тетку, роющуюся в большой сумке. Тетка была незнакомой, наверное, Миша нанял юриста.
Я кивнул своему бывшему другу, на что он не ответил, а сделал вид, что разговаривает с теткой. Она удивленно взглянула на Мишу, и он начал оживленно что-то доказывать ей.
Я сел на место, которое мне указала секретарь, баскетбольного роста девушка в джинсах, и также с деловым видом начал раскладывать бумаги.
Краем глаза заметил, как Миша уставился на мой стол. А что же ты, голубчик, ядовито подумал я, думал, что я просто так?  Мишино поведение меня взбодрило. Раз так подглядывает, значит, не уверен в себе.
И тут я увидел Донцова, того самого академика, который убеждал меня дать опровержение.
Он зашел в зал уверенно и рассеянно, словно бывал здесь не раз. Секретарша-баскетболистка показала ему его стол.
Получалось, что Миша и академик объединили свои усилия. Это мне  не понравилось.
Ровно в одиннадцать секретарша громовым голосом произнесла «Встать, суд идет!». Мы встали, а в  зал вошел судья в настоящей мантии и занял свое тронное место. По бокам разместились две женщины, одна молодая, а другая не очень. Они тут же зашуршали бумагами, а судья, с висящими жирными щеками и приплюснутой головой с аккуратно выстреженным на макушке кружочком (я увидел этот кружок, когда он нагнулся к одной из своих сотрудниц), оглядев зал, проверил все ли на месте и начал читать скрипучим голосом заявление истца.
Все это представлялось мне какой-то игрой, я даже улыбнулся, все, как настоящее.
Миша сидел напряженный и смотрел на судью, а академик вытащил диктофон и поглядывал на красный огонек.
Потом началась скучная бодяга, долгое чтение обвинения. Рассказывалось, что я нанес истцу моральный и материальный ущерб тем, что сообщил в газете лживую и вредную информацию о странном заболевании, которого на самом деле не было, о чем свидетельствует участковый врач, который находится в зале и сейчас самолично засвидетельствует это.
Тетка рядом с Мишей и оказалась этим врачом. Она встала и сообщила, что такого-то числа была вызвана по такому-то адресу и обследовала Михаила Сиротинина на предмет заболевания. Диагноз, который она, врач с тридцатилетним стажем, поставила, свидетельствовал, что это был обыкновенный грипп.
Наступила моя очередь, и тут я с ужасом понял, что мой язык категорически отказывается в этом помещении выговаривать – живой компьютерный вирус. Эти люди таких слов не знают и не хотят знать.
И все же я выдавил это словосочетание и в свидетели призвал магнитофонную запись нашего  сборища у Миши. В последнюю минуту я вспомнил, что записал слова Миши о его собственной болезни.
Эта запись произвела эффект разорвавшейся бомбы. Миша заерзал на стуле, а академик Донцов даже привстал, развернувшись, чтобы лучше слышать.
У судьи щеки отвисли еще ниже и лежали теперь на темносинем воротнике судейской мантии.
Мой голос набирал силу , и я чувствовал, как заполнял вонючее пространство зала заседаний своим оптимизмом.
Я вдохновенно рассказывал об опасности, грозящей человечеству, а закончил сообщением, что и сам заболел этой же болезнью. Что же касается медицины, то она пока не в состоянии поставить правильный диагноз, добавил я.
Потом я перечислил признаки попадания ЖКВ в организм человека: способность читать мысли на расстояние,  свободно, без подключения, входить в интернет и  оперировать поисковыми программами.
После моей пламенной речи возникла тягостная пауза. Судья, как и его помощницы, привыкали к новой терминологии. Они, по всей вдимости, никак не могли  взять в толк, что это такое живой компьютерный вирус.
Встал Донцов.
-Разрешите, я, как консультант, поясню некоторые специальные знания.
Вот оно что, Миша взял его к себе консультантом! Интересно, бесплатно или нашел лишнюю сотню долларов?
Академик долго рассказывал о невеждах (то есть обо мне), которые берутся судить о неведомых им научных явлениях, о том, что этим самым они вносят смуту в головы миллионов людей, вгоняя человека в безысходность.
На самом же деле все обстоит с точностью наоборот. Об этом, в частности, свидетельствует работа института, который возглавляет академик. Донцов с удовольствием рассказал о достижениях своих ученых и лабораторий и закончил тем, что требует газету дать опровержение и извиниться перед пострадавшим.
Наконец выступил Миша.
Он заявил, что записанный разговор носил частный характер: на столе были угощения и алкоголь, все немного выпили и  просто болтали на интересные темы, но он никогда не утверждал, что заболел странной вирусной болезнью. И если даже и проскользнула какая-то фраза, которую можно истолковать неправильно, то это было простым поддакиванием. А выступавший наш бывший соотечественник, а теперь американец, хотел на этом построить свой бизнес в Украине, вот и все.
Никаким ЖКВ никогда не болел, о чем свидетельствует участковый врач, а также известный ученый в области компьютерных технологий академик Донцов.
После всех этих высказываний, которые длились уже около часа, судья встал и объявил, что судебное заседание будет продолжено ровно через месяц, а вызовы нам пришлют.
На этом все закончилось. Я подождал, пока все выйдут, мне не хотелось сталкиваться с Мишей, который мне стал просто противен. Надо же так лгать! А когда я вышел в коридор, понял, почему судья прервал заседание. На длинных скамьях сидела новая порция судящихся. Дело поставлено на поток, каждому выделен час, так что судиться можно до бесконечности.
Все мои страхи ушли, я чувствовал себя победителем, ведь на моей стороне были вещественные доказательства, от которых не так просто отделаться.
Я коротко рассказал Косте о судилище, на что он ответил:
-Не радуйся преждевременно, не забывай, где живешь. Мы народ дремучий, всего лишь 10 процентов знают, что такое компьютер, а что уж говорить о каких-то вирусах, которые проникают в человека. Ты про НАТО слыхал скандал?
-Слыхал и что?
-А  то,что это дела одного ряда.
Костя был прав. Действительно, президент, спикер Верховной Рады и премьер-министр написали письмо в Евросоюз, что Украина готова вступить в военный блок. Партия регионов, ставшая оппозицией, как раз и сыграла на том, что население было совершенно незнакомо с НАТО, кроме советских страшилок, когда против этого блока стоял Варшавский договор. И теперь люди выходили и голосовали против НАТО, боясь что их сыновей, если Украина вступит в блок, будут  посылать воевать в разные горячие точки планеты.
Костя знал, что говорил. ЖКВ мало кому известен, и только поэтому Миша и его команда имеют солидный запас прочности и  могут победить. На их стороне отсутствие информации, а главное – полное неведение, что это за фрукт такой ЖКВ, который не знаком ни медицине, ни даже академику Донцову.
Кому больше поверят: каким-то записям за пьяным столом, как охарактеризовал вечеринку с Юликом Миша, или серьезному ученому, академику?
-Я бы на твоем месте, - сказал Костя, не глядя мне в глаза, - это дело свернул, иначе влипнешь серьезно, если учесть тот факт, что газета принимать участие в твоем судилище не будет.
-А как же быть с нашей идеей, всеми этими разворотами, я ведь уже подключил  многих ученых и  даже иностранцев?
-Повторяю для особо тупых, - сквозь зубы сказал Костя, - на время заляг на дно, притворись шлангом.
Вот так. У меня забирали интереснейшую тему, то, чем я жил последнее время и то, чем я продолжаю жить. Я не рассказал Косте о последних событиях, происшедших со мной. Боюсь, он бы снова выжал бы из меня все, что нужно, а потом выбросил на помойку.
Самое интересное, что я Костю даже не осуждал.

                Ночные разговоры с Соней

Кто-то правильно сказал, что быть одиноким значит быть взрослым. Мне не хотелось кого-либо видеть. Такое случалось. Я словно наелся чего - то кислого  и противного. Одно воспоминание, что  надо с кем-то разговаривать, начинало угнетать меня.
Я сдал Костику очередную субботнюю страничку из старых запасов. Он проглотил  и тему, и героя, так как сам предложил мне залечь на дно. И даже поставил самостоятельно мой псевдоним Ромашов.  Теперь я несколько дней был свободен, а одиночество и есть настоящая свобода. Человек обязан иногда оставаться совершенно изолированным. Так он лучше понимает себя, потому что хотя бы прислушивается к своим мыслям.
Мыслей у меня никаких не было.
Я пришел домой, лег на диван и начал тупо смотреть в потолок. Грязная энергия вытекала из меня, как из ванны вода.  И где я ее столько набрался? Не иначе, как в суде.
Костик на лету ловил всякие интриги, особенно если они касались газеты, которую он оберегал, как зеницу ока. И я понимал, почему. «Утро» для него было не то пятое, не то седьмое издание, в котором он работал. Костику шел 45-й  год и кресло главного редактора он уже больше не хотел менять. «Человек после сорока должен жить у трубы», много раз повторял Костя, имея в виду трубу, которая кормит.
К этому возрасту заканчивается молодая слепая энергия, зовущая вперед к победам; обнаруживается стойкое желание жить спокойно и гарантировано; вырабатывается свой кодекс чести, своя поведенческая культура. Словом, человек пристает к берегу, от которого уже трудно оторваться.
А у Костика еще к тому же  обнаружились всякие болячки; начинали сказываться годы крутых подъемов, работы на износ.
Вот почему его пофигизм был таким откровенным, и не только со мной. Я  не задавал лишних вопросов. Но были в редакции умники, которые строчили на него жалобы хозяину газеты  президенту холдинга Бессарабову, очень богатому человеку, живушему в Канаде и общающемуся с Кивом по электронной почте.  Бессарабов доносы не читал, а когда приезжал, организовывал шикарные вечеринки и оплачивал все прихоти сотрудников, раздавал щедрые бонусы.
Мысли об этих делах протекали лениво в моем мозгу, и я уже начал подремывать, как вдруг ощутил  толчок. Кто-то сильно стучался ко мне в черепную коробку. И тут же, как это происходило в последнее время, высветилась и картинка человека, который со мной пожелал пообщаться на расстоянии.
Это была Соня. Ее глаза так близко были от моих, что я  увидел их истинный цвет - изумруда. Изумрудные переливы улыбались. Удивительно, сколько оттенков бывает в одном цвете.
Потом Соня оказалась от  меня на расстонии вытянутой руки. Она сидела в кресле, как перед камерой, заставляя меня восторгаться ее сильными красивыми ногами.
-Не помешала я тебе, ты был совершенно заблокирован?
-Нет, все в порядке. Что-то случилось?
-У нас нет, а вот с тобой что-то происходит.
-Откуда ты знаешь?
-Оттуда, - ответила Соня. – Не забывай, что я женщина, небезразличная к тебе. Мне хотелось с тобой поговорить, и я это делаю.
-Это же надо, вот так запросто, и я слышу отлично твой голос, или это не ты?
-Это я. Так что у тебя происходит?
-Я сужусь с этим идиотом.
-Твоим другом Мишей?
-Именно. Ты  догадливая, аж страшно.
-Это потому что я постоянно думаю о тебе. Так что он хочет, твой Миша?
-Он хочет, чтобы я дал опровержение и, наверное, что- то оплатил.
-А если мы ему оплатим?
-Поздно, да  и почему, ведь он заболел этим ЖКВ, ты же помнишь, что он лежал в горячке и стонал, что это компьютерный вирус в него влез, что перед этим какой-то тип в компьютере ему угрожал.
-Да, я это помню.
-Все это он отрицает.  К тому же тут один академик объявился, директор института новейших компьютерных технологий.
-Может, тебе хорошего юриста дать?
-Соня, - сказал я, только сейчас выдохнув воздух. – Ты хочешь превратить это дело в международное?
-А почему бы и нет, Юлик  в этом заинтересован, он же хочет работать на вашем рынке.
-Это все детские мечты. Наша страна не готова сейчас ни к каким новшествам, особенно компьютерным. Я познакомился сегодня с судьей, прочувствовал атмосферу. Дело безнадежное. Даже с самым хорошим юристом засудят. Поэтому я прекращаю всякую деятельность, а Мишке отдам какие-то деньги, лишь бы отстал.
-Я тебя представляла бойцом.
-Какой я боец, если вокруг пустота, не на кого опереться. Можно построить мост в воздухе? Можно, только это будет воздушный мост.
-Я еду к тебе.
-Соня!
Соня исчезла. В голове было темно и непонятно.

                Рождение  «Явируса»

Я люблю короткие анекдоты. Вот анекдот, что называется, в тему.
Разговаривают два грузина. Один рассказывает:
-Я вчера спас девушку от изнасилования.
-Как? – спрашивает другой.
-Уговорил!
Вот  и меня все стараются уговорить: Костик залечь на дно, Соня драться до конца, Донцов, что не может быть никаких ЖКВ…
И уже уговорили, кроме Сони.
Странно, но как только она сказала, что приедет, я, раньше желавший ее видеть, погрустнел. Мне, оказывается, приятно было знать, что она существует и , может быть, вот как в последний раз, общаться с ней телепатически, но общаться на расстоянии протянутой руки! Тут я задумался, а не приснился ли мне ночной разговор? Сейчас от меня можно всего ожидать.
Нет, кажется, не приснился. Я отчетливо слышал Сонин голос, видел ее изумрудные глаза, а потом, она ведь была в курсе всех моих дел. Вот в этом и заковыка. Откуда она могла знать? Тоже заболела ЖКВ и в ней обнаружились те же способности, что и  у меня? Но тогда почему она этого мне не рассказала, тем более, что хотела поддержать?
Человек правильно делает, что всякими правдами и неправдами старается направить мыслительный процесс на радостное. Хорошо в этом помогают наркотики, алкоголь, любовь…Всего этого у меня нет, хотя есть ЖКВ, который ввел меня в состояние нового измерения. А, может быть, в наркотическое состояние, я ведь ни разу в нем не был?
Я давно пришел к выводу, что человеку дано слишком много, и он до   этого «много» еще не дорос.
Вот академик Донцов, я уверен,  компьютера не знает и  работать на нем не умеет. Это сразу видно. Но руководит, выступает с речами о техническом прогрессе, а сам этим прогрессом не пользуется. Учился в другое время, а переучиваться  поздно и стыдно.
На следующем судебном заседании я попрошу войти академика в Интернет. Посмотрим, как он выкрутится. Энергия на какое-то время вернулась ко мне, и я даже решил продолжать  судебную возню с Мишей и Донцовым, но тут же энтузиазм мой угас.
Я ровным счетом ничего никому не докажу. Сколько у нас руководителей, которые и понятия не имеют о многих самых простых явлениях технического прогресса, а тем не менее, успешно руководят корпорациями, министерствами, фирмами…
То, что я хочу сделать – чистой воды мальчишество. И так оно и будет воспринято.
Теперь Соня. Готов ли я начать с ней роман, ведь на него она и намекает? Иначе, как понимать  ее слова о постоянном думании обо мне? Она разговаривала так, будто первый этап знакомства мы уже прошли и начинался второй – максимально сближающий.
Вот она и приедет, чтобы спасать меня.
Меня не надо спасать, меня никто не спасет, кроме меня самого. И теперь я отчетливо понял, что не хочу сейчас никого видеть подле себя, тем более  участливой женской настырности с изумрудными глазами. Я даже на мгновение возненавидел Соню, хотя, я это прекрасно понимал, она была здесь ни при чем. Это я не хотел ее видеть, значит, все дело опять-таки во мне.
Однако мне сегодня совершенно не везло.
Гавриил вынырнул откуда-то из-под дивана и помчался к входной двери. Эти кошачьи существа точно настроены на космические волны. Гавриил меня всегда поражал точным определением характера человека. От одних моих гостей  он забивался в самые дальние углы, а к другим лез чуть ли не на голову.
Гавриил не ошибся. В дверях стоял Леша.
У Леши было мягкое поле, и Гавриил к  нашему электронному гению относился благосклонно. Вот потому и помчался встречать.
Леша потоптался в нерешительности, затем прошел в переднюю и тут же сбросил рюкзак.
-Решил зайти, мне показалось, что у тебя возникли проблемы.
Еще один экстрасенс. Черт знает что, ничего укрыть нельзя.
-А ты случайно не болел ЖКВ? –спросил я Лешу, забыв пригласить его пройти в комнату.
Он и без приглашения зашел и молча направился к компьютеру.
-Надо проверить твой аппарат.
При этих словах он опустил осторожно, словно там находилась дорогая хрустальная ваза, рюкзак в кресло и вытащил из него небольшую металлическую коробочку.
-Сейчас мы проверим твой аппарат на наличие ЖКВ.
-Твое изобретение?
-Наше, - коротко ответил Леша, включая коробочку, которая засветилась разноцветными новогодними лампочками.
-Так ты же компьютер не включил, - заметил я.
-Это и не нужно.
Что-то тихо жужжало, а потом раздался тонкий мышиный писк.
-Есть! – торжественно сказал Леша. – У тебя прекрасной окраски и силы ЖКВ. Свеженький, видно, недавно попал.
-Такого не может быть. Я подхватил его еще неделю назад, со мной уже столько всякого приключилось.
-Можешь телепатизировать, видишь перед собой все в картинках, научился объемно мыслить?
-Это как объемно?
Леша осмотрел меня, как участковый врач, не поверивший жалобам больного.
-Голографически. Думашь о чем-то конкретно и тут же анализируешь, какие твои мысли и действия произведут последствия. Одновременно можешь разговаривать с девушкой по имени Соня. Целый оркестр мыслей.
-Скорее, если сравнивать – симфония с  полифонией…
-Вот-вот, - одобрил  Леша. – А про девушку Соню я угадал?
-Ты ведь и сам переболел ЖКВ, я это вижу, так что, вероятно, знаешь все, что со мной происходит. И  Соня знает. Я думаю, и наше знакомство не случайно, мы все подхватили этот вирус и теперь слетаемся, как пчелы, в свой улей, потому что принадлежим уже к иной породе.
-Может, ты и прав, - сказал с улыбкой Леша и закрутил вокруг пальца  длинный локон, нависающий на лоб. – В жизни много странностей. Моя мама вообще не знает, что такое компьютер, но, однако, все знает обо мне.
-Вы одной кровушки, а это равнозначно заболеванию ЖКВ. Мне думается, и компьютер скоро всех нас с помощью ЖКВ и других премудростей сделает родственниками. Не отсюда ли начало новой волны глобализации и новой цивилизации? Не зря ведь люди все чаще в последнее время говорят о конце света.
Может быть, он и будет этот конец, только устаревшей цивилизации, которую безболезненно сменит новая.               
-Вот сейчас ты, - обрадовался Леша. –  мыслишь объемно. Я рад за тебя. Совершенно верно: человек вкладывал огромный потенциал знаний, опыта и постоянно облагораживал неорганику своей энергетикой, а теперь она, облагороженная, человеческой умной мыслью и человеческой активной интеллектуальной энергией, преобразовывает наш старый мир. Не зря называют интернет паутиной. Как паук ткет свои нити вокруг разных предметов, объединяя их…
-Для съедения.
-Правильно, кое что и  для съедения, ему ведь также нужна жизненная энергия. Но главное  –  для объединения. А объединяются  обычно перед каким-либо серьезным испытанием. Скорее всего – катастрофой.
-Не мое ли судилище ты имеешь в виду?
-И твое судилище, - рассмеялся Леша.
И тут я увидел перед собой совсем еще подростка. Белые влажные   зубы осветили лицо Леши такой радостной энергией, что я невольно и сам заулыбался.
-Твое судилище – прекрасная штука.  Мы из него сделаем показательный урок.
-Каким образом?
-Простым. С помощью твоего компьютера и этого приборчика под названием «Либерал». Он умеет не только обнаруживать ЖКВ, а  и переносить его на  живой предмет. Все равно, что укол сделать.
-Слушай, а БИМ-это случайно не ты запустил?  – спросил я, вспомнив рассказ Юлика о хакерах-БИМАХ.
-Может, и я, - хитро улыбнулся Леша. – Во всяком случае, такой же как я. Между прочим, вирус – это не всегда плохо. Бывает, даже очень хорошо.
Именно с возникновением компьютерных вирусов стало возможным так решительно двинуть прогресс в технологиях.
Ему все легко, этому легкокрылому гению. Это не он будет выступать в суде и предлагать заразить кого-либо из присутствующих, чтобы доказать   существование ЖКВ. А потом еще  судиться из-за того, что заразил смертельной болезнью человека. У Леши одно в голове, вперед и вперед к победе собственного «Я». Возраст такой – революционный.
-На это я не пойду, - говорю я решительно. – Потом мне вменят  распространение вирусов, эпидемии, пандемии и еще черт знает чего. И надолго упрячут за решеткой. Ты, что ли, будешь передачи мне носить?
-Буду, - снова лыбится компьютерный гений. – К тому моменту мы много денег заработаем, так что, возможно,   и выкупим тебя.
-Ладно, шутки шутками, а делать что-то все-таки надо. Может быть, есть другой путь доказательств существования ЖКВ?
-Есть, - уверенно отвечает Леша. - Накануне устроить международную пресс-конференцию с участием видных специалистов-компьютерщиков, а также подобрать информацию с картинками и видео. Здесь я могу помочь и  Юлик. Он пригонит сюда нескольких американцев, мы договоримся с аналогичным нашему  российским центром, еще пару спецов из Прибалтики и международка готова.
-Но этим же надо заниматься! И стоит это недешево. Не лучше ли деньги и в гораздо  меньших размерах отдать Мише. Все-таки у него действительно большая семья?
-Не лучше. Он здоровый мужик, пусть зарабатывает. А мы всколыхнем наше болото, к тому же будем на нашем пространстве первыми, кто заговорит в полный голос об этой проблеме.
Леша воодушевился, и я не сомневался, что все так и будет, как он говорит. Но мне эта тема была уже не интересна. Этот проклятый ЖКВ, сейчас я это хорошо понимал, для меня был очередной акцией, не больше. Моя профессия  шире одного, пусть и такого замечательного, вируса.
Для Леши это, конечно, большой прыжок вперед. Он отрекламирует свой центр, себя, а Юлик также расширит зону своего влияния. А с меня достаточно и этого вируса.
Правда, он расширил мое сознание, наделил меня такими возможностями, которые не у каждого есть: я могу читать мысли на расстоянии, включаться в информационные потоки, которые проходят в пространстве…
Но эта жизнь для меня уже в тягость. К тому же мои ноги не чувствуют тверди земли, я, как экскурсант, летаю из одного музейного зала в другой и знакомлюсь с другими мирами, а про свой  собственный забываю.
В чистейшем виде  виртуальная жизнь без запаха цветов, ощущения холода и жары, свежего лугового ветерка  и  прочего, что мне всегда нравилось и с чем я не хочу расставаться.
-Я этим заниматься не буду, устал. Если хочешь, бери на себя. Но я знаю, чем это все закончится.
-Я тебя, Вадик, не узнаю. Ты был инициатором распространения ЖКВ, первым написал  о  нем, создал целый клуб, а теперь говоришь о какой-то усталости. Ты ведь еще молодой человек!
-Не вижу смысла биться головой о стенку. Вот возьму тебя на следующее судебное заседание, сам увидишь. Этих людей не прошибешь, особенно, если они академики. Ты всего лишь директор  какого-то непонятного студенческого центра, а там академик, директор государственного именитого института. Кого будут слушать прежде всего? Правильно, его.
А потом нас просто не поддержит общество. Кому интересно знать, что его каждый день окружает опасность, что он может заразиться и даже умереть. Тем более, если государство неспособно его защитить.
Мы затрагиваем слишком важные области существования людей и государства.
-Значит, бороться бесполезно?
Мне показалось, что только сейчас Леша начал понимать, насколько серьезно то, о чем я говорю. Я его, кажется, сильно задел, сказав о каком-то студенческом центре. Он, вероятно, считает свою миссию наиважнейшей, а непризнание заслуг центра – временными. Наверное, и согласился участвовать в акции, которую я действительно организовал, чтобы заявить и о себе. И ничего худого в том нет, но амбиции я его затронул.
Теперь получается, что и у него нет выхода – ни в печать с моей помощью, ни в широкие научные круги в  стране. И впрямь, не мог же он серьезно соревноваться с Силиконовой долиной или с Гейтсом! Мозги у него хороши, но карманы дырявы и светятся от бедности. А чтобы хоть что-то сделать серьезное, нужны большие деньги. И это не секрет. Конечно, молодость самый большой капитал, но этот капитал быстро проедается, если его не направить разумно.
А разумно направить Лешины гениальные способности и энергию можно, но только не здесь. Здесь он в джунглях, мимо которых проходит железная дорога несущая на себе поезда будущего. Ты можешь даже на эти поезда посмотреть и проехаться в суперкомфортных  вагонах, но создать  нечто более совершенное в своих джунглях никогда не сможешь. И если ты не понимаешь, что твоя жизнь  покатится по дорожке, которая тебя приведет прямиком к должности гениального раба, то тебе дважды крышка.
-К сожалению, - говорю я вслух, - жизнь, Леша, так устроена, что для прорастания гороха необходима почва, какой-нибудь забор или палка, воткнутая в землю, дождь  и тепло. Если одно из этих условий не выполняется, горох не вырастет, и  ты не съешь гороховый суп, который тебе варит мама.
-Не терплю горох и тем более суп из него, - говорит сдавленным голосом Леша, который смотрит на меня  испуганно.
И я его понимаю: он ведь шел ко мне с предложением, которое бы  продвинуло наше общее дело вперед; он, может быть, ночь не спал, думал. А встретил не энтузиаста-журналиста, а какую-то разбитую ноющую бабу.
Леша даже скривился от  отвращения. Я хоронил его последнюю надежду. Кому теперь верить, если я оказался таким?
Леша максималист, он именно со мной связывал огромные надежды, ведь я мог в своей газете, и не только в ней, рассказать людям, что задумал Леша, как он уверенно и успешно штурмует вершины науки. Он мне поверил, а я опустил его не только с небес, а закопал его радужные мечты в серое глинистое болото, из которого кричи не докричишься.
-Леша, слушай меня внимательно, - начал я свою реабилитацию. – Существуешь ты со своими прекрасными идеями и яркими дарованиями, существую я со своими возможностями. Но существует еще мой главный редактор, который возвращает мне наш разворот и говорит, чтобы я вместе с тобой залег на дно и ждал своего часа. Понимаешь, у меня глав-ный редактор. И ты у него также на зарплате сидишь. Не мне тебе объяснять.
Костик не пустит наши хорошие слова на полосу, потому что они угрожают его безопасности.
Светлая волна проплывает по Лешиному лицу, наполовину закрытому кудрями. Он запускает пятерню в них и пропускает через  нее волосы.
-Есть идея, по-моему, даже замечательная.
Леша выжидающе смотрит на меня, будто это я должен озвучить эту идею.
Выдержав паузу,торжественно говорит:
-Нужно очень просто поступить – стать самому главным редактором.
-Долго думал, я уже и передовицу успел написать. Ты предлагаешь стать главным редактором электронной газеты, верно?
-Вот видишь, - говорит Леша назидательно. – ЖКВ тебе прочистил мозги и научил читать мысли. Только за одно это ему нужно памятник поставить. Мы теперь можем общаться с тобой на других скоростях.
-Дело не в скорсти, а в смысле.
-Да, мы просто-таки обязаны организовать свою газету. Все оформительские дела я беру на себя, а ты - организаторские. И мы свободны, пишем, о чем хотим, громим твоих академиков, устраиваем сессии, будоражим общественное мнение и заставляем с собой считаться.
В который уже раз я воспламеняюсь Лешиным предложением, все-таки молодая гениальность – заразная штука и находиться возле таких энергетических вулканов, каким, несомненно, является Леша, очень полезно. Я забываю о судилище, я теперь весь в электронной газете.  Уже и названия пролетают на бреющем полете в моем мозгу. Высветилось и зафиксировалось одно: «Явирус». Если читать это слово с ударением на первом слоге, будет непонятно и красиво, а если разделить «я» и  «вирус», то появится и смысл.
-Как ты думаешь, такое название для нашей электронки подойдет – «Явирус»?
-Блестяще! - сразу все понял Леша. – Хорошее название – половина успеха. Я в него верю!
Действительно, мы стали общаться на других скоростях.
Леша встал, и как Владимимр Ильич Ленин, мелкими шажками заходил по комнате.
-А у меня было уже такое ощущение, что я  уйду ни с чем, - громко бормотал он в такт своим шагам. -  Каждое соприкосновение двух аур должно приносить результат. Мы не просто так существуем в этом мире, а для обмена информацией и для выполнения своего                информационного долга перед Космосом.
Леша стал ниже ростом и, кажется, чуточку располнел. А голос его приобрел профессорские нотки.
Это же надо, в таком молодом возрасте так зрело рассуждать. И про космос умеет.
Я еще долго наблюдал расхаживающего Лешу-Ленина, и моя душа полнилась лучезарным светом и радостью.
Какая все чушь по сравнению с обменом информацией и выполнением перед Космосом своего информационного долга! Какие-то суды, деньги…
Вот Леша. Уже все знает, его жизнь определена на многие годы вперед, если, конечно, ничего не случится. А случиться всякое может.
Это только  кажется, что мы каждый день делаем одно и то же. В каждом возрасте свои границы и скорости понимания.
На самом деле мы мчимся в космосе каждый на своем корабле, пытаясь обогнать друг друга и успеть сделать больше. Только каждый под этим «успеть» понимает свое, а вместе получается общее понимание.
Еще в детстве меня однажды  наповал сразила мысль, что  вот эту  белокурую девчушку, которая идет по солнечному парку с мамой, я больше никогда не увижу. Это чувство особенно остро проявлялось  в других городах, в пионерских лагерях, после окончания техникума или вуза…
И ведь так оно и есть. В разном возрасте мы сталкиваемся с разными частичками- человеками и проносимся мимо, уже никогда больше  не встретившись.
Когда я впервые это понял, я  понял и то, что нет одинаковых дней, минут,  секунд, даже если они кажутся такими. Нет одинаковых ситуаций. Мы их встречаем только один раз и больше никогда в таком виде не увидим. Завтра будет новым по всем статьям день.
Леша как-то незаметно ушел. Гавриил, который все это время, положив передние лапки под грудь, просидел с самым внимательным видом заинтересованного слушателя, еще до того, как Леша двинулся к дверям, побежал вперед. Гавриил хорошо относился к нашему компьютерному гению.

                Явление Сони

Если долго смотреть в глаза коту (про кошку ничего сказать не могу), то вскоре начинаешь растворяться в пространстве и превращаться в эфемерное облачко. В серых настороженных почти совиных глазах Гавриила не было никаких чувств, кроме разве спокойного внимания. Мол, я знаю, что ты хочешь сделать, от меня не скроешься.
Мою болезнь Гавриил принял близко к своему кошачьему сердцу. Он решил меня лечить. Когда я ложился на диван, Гавриил тут же взбирался на мой живот и максимально приближал свою мордочку, слегка пахнущую рыбой,  к моим глазам. Так мы и лежали: Гавриил внимательно высматривал что-то во мне, а я грелся его сухим и уверенным теплом, и мне становилось легко и уютно. Правда, от долгого лежания на одном месте моего живота  вес кота увеличивался,  и приходилось на время Гавриила прогонять.
Но, выждав какое-то время, он снова взбирался на полюбившееся место и продолжал свои наблюдения и лечение.
Что странно, в это время Гавриил не просил еды, хотя обычно целый день терся о мои ноги, давая понять, что пора кормить животное.  Что-то его во мне особенно интересовало,  меня никогда так тщательно никто не изучал.
Хорошо было под легкое дрожание тела Гавриила и мурча дремать. Не спать, а именно погружаться в состояние легкого дурмана, который обволакивал и  уносил в неясное пространство.
Я напрасно возомнил, что ЖКВ снабдил меня сверхвозможностями раз и навсегда. К примеру, я хотел подслушать мысли моего заклятого друга-врага Миши, но его мысли были заблокированы.
Он или водку пил, или просто занимался неинтеллектуальным трудом, потому что никакой мыслительной деятельности я обнаружить не смог.
То же происходило, когда я решил подключиться к Соне. Я искал ее созвучия долго и  безрезультатно, пока не понял, что, по всей видимости, не в любое мгновение я могу связаться телепатически с человеком, которого хотел услышать. Очевидно, для этого необходимо специально выбранное время и определенное состояние обоих участников разговора.
А может, догадался я, мешало поле Гавриила? Я согнал кота, и чтобы он не обиделся, пошел на кухню и насыпал ему свежего кетикета и отварил приличный кусок хека, разломав рыбу на мелкие части. Потом снова лег и представил  лицо Сони. Ее зелено-изумрудные глаза показались на мгновение  и тут же исчезли. И какие- то обрывки, похожие на мысли, пронеслись грозовым облачком. Я снова набрал портрет девушки с зелеными глазами. Глухо. Никакого ответа, хотя Гавриил был на кухне.
Может быть, я снова стал нормальным человеком, ЖКВ, наконец, меня покинул, и я выздоровел?
А с чего я вообще взял, что болел? Температура? Так она бывает даже от повышающегося давления или сильного волнения.  Может быть, мы все придумали? Вернее, Миша придумал, а компьютерные друзья подтвердили, начитавшись специальной литературы и приняв муху за слона?
Но я ведь вдруг обрел способности, которых у меня раньше не было. Я и сейчас могу оторваться от земли и полетать.
Я закрыл глаза и представил себе полет над морем. Это было захватывающе. Мягкий весенний ветер дул в лицо, а запах водорослей я слышал так же явственно, как звуки сигналов безопасности машин, припаркованных во дворе.
Явился Гавриил и  занял свое место на моем животе. Запах водорослей исчез, их перебил запах куринного кетикета, которым только что полакомился мой кот.
Он снова начал высматривать что-то во мне. Я погладил его по загривку, и Гавриил самодовольно заурчал.
Я и не заметил, как заснул. А проснулся от резкой боли, это Гавриил вонзил когти в мое тело, спрыгивая на пол. Я услышал окончание звонка. Кого-то снова принесла нелегкая. Сейчас я точно не хотел никого видеть.
В дверях стояла Соня. Гавриил тут же принялся обхаживать ее ноги, терся о них изо всех сил. Соня поставила чемодан  на попа и нагнулась, чтобы погладить кота, но Гавриил тут же сиганул вглубь комнаты.
-Он у нас гордый, - сказал я, не сводя глаз с зеленоглазой красавицы. Соня казалась сейчас еще привлекательней, чем в первый раз. И моложе. Наверное, потому, что прическу изменила: распустила волосы «а-ля колдунья». Гладко причесанный шатер подчеркивал нежный контур головы, и Соню хотелось погладить как маленькую девочку, к которой в детсадик  пришел долгожданный папа.
-Я, как видишь, приехала прямо к тебе, не заезжая в гостиницу, - говорила Соня, вкатывая  чемодан в коридор.
Она осмотрела комнату, поставила чемодан в углу.
-У тебя хорошо намолено мыслями, - сказала, возвращаясь в коридор и снимая на ходу ветровку с копюшоном.
-Я не люблю особенно думать, мне больше нравится, когда мысли приходят сами.
-А разве они сами не приходят?
-У женщин да, а вот у мужчин? Они ведь завоеватели, должны постоянно думать, как завоевывать мир.
-И зачем это им надо?
Соня остановилась посреди комнаты, решая, куда сесть, на диван или в кресло, но при моих словах вскинула голову. Сухие блестящие волосы рассыпались по ее плечам.
-Ты очень красивая сейчас, - не удержался я.
-Ну и что?
-Наверное, и самой приятно, когда говорят такое?
-В этом сущность женщины, показывать себя, но я этого не люблю. -А как поживает Леша?
Переход несколько смутил меня, но в следующий момент я начал рассказывать о том, как поживает Леша, используя информацию, почерпанную из последнего посещения.
-А Соломон?
Я рассказал и про Соломона, опять-таки пользуясь последней информацией.
Соня слушала внимательно. Из прошлых наших встреч эта ее черта мне очень нравилась. Редко встретишь человека, который с таким вниманием вбирает в себя твои слова. От этого хочется говорить умней.
-Ты, наверное, голодна? Летела самолетом?
-Экспрессы к вам пока не ходят. Если можно, кофе.
Кофе я варить не умел.
-Я тебе дам зерна, а ты сама сваришь, на меня слабая надежда.
-Ну, тогда пошли на кухню.
Кухня у меня была истинно хололстяцкой. Дома я редко питался. Скудный набор посуды, в холодильнике ветер гуляет. Я не ожидал так быстро Сони. Мне казалось, что она еще позвонит и скажет, когда приедет, чтобы ее встретили.
Соня быстро разобралась в моем хозяйстве, и вскоре на плите  стояла кофеварка, а в воздухе плавал горьковатый запах молотых  кофейных зерен. Этот запах у меня  всегда вызывал зрительную ассоциацию жарких плантаций и сборщиков со сморощенной черной кожей. Наследие советской школы.
Я боялся, что нам не о чем будет говорить, хорошо помнил, что при первой встрече она больше молчала. Но оказалось, Соня весьма говорлива. Орудуя у плиты, она рассказывала про смешного священника, который в самолете рассказывал ей, что он католический христианин, поклоняется Будде и аллаху. И что давно пора иметь человечеству одного Бога и одно рождество, а то перед народом неловко получается.
-Мы с ним говорили о Боге и о науке. И знаешь, что он сказал? Наука – это часть божественного промысла. Оказалось, мой священник закончил ваш политехнический институт и хорошо разбирается в компьютерах. В Америку и ездил в Силиконовую долину, чтобы заключить договор о сотрудничестве духовной академии с Центром компьютерных технологий.
-С фирмой Юлика?
-В общем, да.
-Почему, в общем?
-Потому что там все фирмы тесно связаны, и Юлик работает вместе с такими же специализированными  группами. А вместе они образуют холдинг. Почему я рассказываю тебе про этого священика? Мне было интересно, как он отреагирует на версию, что компьютер уже давно стал живым существом, научился самостоятельно мыслить и даже болеть и заражать других. Священник отреагировал очень спокойно.
-В мире все живое, - ответил он, - все дышит, никто не умирает и никуда не уходит. Я вот ездил к ученым-компьютерщикам для того, чтобы у них взять  лучшее, чтобы наше верующее сообщество не отставало от времени.
У нас ведь очень много общего с наукой. А то, что компьютьеры живые, ничего удивительного. Ведь они созданы благодаря божественному промыслу. Все, что делает на земле человек, все от  Бога.
Вот какие нынче пошли священники, дорогой Вадим. Это мы копья ломаем, а у них в среде религиозных элит в этих вопросах все уже давно установлено.
Кофе был сварен, и даже я, не особенный любитель этого напитка, с удовольствием выпил чашечку, слушая с интересом  Соню.
-Ты спросишь, зачем я прилетела? Отвечу, главным образом, чтобы помочь тебе. Мы с Юлием прочитали статью твоего приятеля.  Миша, кажется. И еще какого-то академика. И поняли, что без наших консультаций тебе не обойтись.
Я привезла большое досье по этому вопросу, тут собраны выступления наиболее известных специалистов в компьютерном деле, которые утверждают, что надо думать не о том, живой организм компьютер или нет, а о том, как бы он не вырвался из-под  контроля человека. Я думаю, если мы переведем твой спор в такую плоскость, то смысла в суде уже не будет. 
Не так все просто. Для этих людей не существует авторитет зарубежных ученых, они находятся в своей стране и могут позволить себе делать все, что захотят.
-Такого быть не может. Мы все-таки живем в другое время.
Мы прекрасно посидели. Пили кофе, разговаривали, Соня была энергичной, деловой. А передо мной стоял обыкновенный житейский вопрос. Если она приехала ко мне, следовательно, ее надо как-то разместить. Придется срочно покупать раскладушку. В  наличие только один диван.  Иначе…Я такого и представить не мог, чтобы Соня... Эта мысль не давала мне покоя, и я совершенно забыл, что зеленоглазая девушка создана из того же качана, что и я.
-Вопрос совместного проживания, - прервала Соня неожиданно свою плавную речь, - тебя пусть не волнует. Я перееду к Соломону, мы уже обо всем договорились.
-Так ты ему звонила?
-Естественно. Я ведь знаю, что у него есть дача,  машина, а в городе мне жить не очень хочется. К тому же у меня и дело к нему. И он очень симпатичный человек, сразу мне предложил свои услуги.
-Ты могла поселиться и у матушки Леши, она живет в пригороде Киева, в  Боярке.
-Знаю, но это не годится. Леша еще юноша, а мама…ну, ты понимаешь…
Значит, про маму она не забыла, а про то, что я могу подумать…
Я был абсолютно уверен, что она приехала именно ко мне. Скорее всего, она просто серьезно не задумывалась над этим вопросом. Без проблем она может устроиться  и в гостинице. Не деньги же она в самом деле собралась экономить?
-Вадим, кончай об этом думать. Запомни раз и навсегда. Я с мужчинами на физиологическом уровне ничего иметь не желаю. У меня была семья. Мой муж был потрясающим мужчиной и человеком,  он погиб в автокатастрофе. И я дала себе слово, что буду верна ему до конца своих дней. Звучит, как в пошленьком романтическом фильме, но это так.
Я почувствовал страшное напряжение, будто попал в зону насыщенного зарядами электрического тока. Меня просто раздирал стыд, она слышит все мои мысли, а мысли у меня, как у нормального мужика, и она про это знает. И относится спокойно. А я не могу спокойно… Неужели женщина, такая женщина, может всю оставшуюся жизнь…Тут я прикусил своим мыслям язык. И заставил себя не думать о Соне в таком плане. Пусть поселяется у Соломона и делает, что хочет. Мне какое дело? Я ведь тоже свободен. И тоже был женат, правда, никакого зарока не давал. Для того, чтобы зарекаться, наверное, нужно иметь такого человека рядом,  каким был муж Сони.
Моя бывшая супруга – о ней я и вспоминать не хочу. Неврастеничка. За пять лет совместной жизни измучила своими подозрениями, ревностью.  На первых порах у нас все было хорошо, а потом началось. Я каждый день встречаюсь с девушками и каждый день этим занимаюсь с ними. Она требовала от меня все больше физических подтверждений верности. И на первых порах я старался. Но так долго не могло продолжаться.  Просто устал и однажды попал даже в неврологичку, чем изумил своих коллег.
Психиатр, который со мной беседовал, сказал, что  моя жена «собственница». Есть такие женщины, присваивающие чужие жизни на том основании, что у них печать в паспорте. На этой почве развивается женская шизофрения, а у мужчин это может кончиться нервным истощением и даже инфарктом.
Я развелся и сбежал. Уехал в другой город, работал там в районной газете. А потом вернулся и уже свою супругу не застал. Она, утеряв свою собственность, тут же выздоровела и снова вышла замуж за военного, которого, на мое счастье, заслали аж в Узбекистан.
Я с ужасом думал, что она может вернуться. Правда, теперь на моей стороне был закон. А это для «собственников» значит полный отлуп.
Все эти картинки и мысли пролетели в одно мгновенье.
 Соня рассматривала газету с моей статьей.
-Так ты действительно залягаешь на дно?
Соня приблизила газетный лист к глазам.
-Это не я, газета. Поэтому Леша предложил мне открыть, и он в этом поможет, электронное издание. Я даже название придумал «Явирус».
-Неплохо! Постой, -задумалась на мгновение Соня, - а что если мы создадим СП, которое будет заниматься нашей тематикой?
Глаза ее вспыхнули изумрудным светом.
Гениально, Леша  просто гений!
-Это всем известно, - мрачно подтвердил я. – Леша гений, однако газетой прийдется заниматься мне. А это немалые расходы. У нас уже появились умники, которые требуют за дачу интервью денежки…
-Ну, и правильно,  их знания и  мысли – интеллектуальная собственность, они ее имеют полное право продавать. Деньги не проблема.  СП для того и создается, чтобы под него взять кредит. Юлька в этом дока. Он на кредитах и живет, хотя своих денег хватает. Утверждает, что так выгодней. Один кредит покрывает другой, а собственные капиталы вкладываем в развитие. Вот «Явирус» и будет нашим развитием. Подготовь, пожалуйста, все документы, и мы это быстренько провернем.
-Но Юлику надо сообщить.
-Это можно сделать и  без него. Если ты считаешь, что я у него только пресс-секретарь, то ошибаешься. Я как раз и являюсь владелицей нашего центра, так что мой голос  тоже чего-нибудь да стоит. А теперь звони Соломону, надо определиться  с жильем.
Я набрал мобилку Соломона  и передал трубку Соне. Я видел, как ее щеки слегка порозовели, она вся подтянулась, выгнула свою длинную шею и уставила свои зеленые огни прямо на меня. Естественно, она меня сейчас не видела. Я  представил ее позицию,  я получался расплывчатым маловразумительным пятном. Голову даю на отсечение, что оно так и было.
Много раз я ловил себя на том, что мог смотреть на мир глазами своего собеседника или даже интересного мне человека, находящегося на приличном расстоянии. И сейчас я ощутил то самое состояние, которое появляется в подобных случаях.
Соня тихо разговаривала с Соломоном, тот здорово обрадовался, нервная возбужденность висела в воздухе. Я слышал их разговор. Тот же интимный уровень, что и со мной. Наверное,  Соломон уже строит планы, ведь Соня будет жить в его доме.  То, что Соня нравилась Соломону, он сам мне сказал. Он даже что-то начал говорить о создании семьи.
Соня сфокусировала на мне свои обжигающие зеленые лазеры.
-С тобой хочет поговорить.
Я взял горячую еще от Сониных рук мобилку. Нет, дорогая, сказал я себе, греясь оставшимся Сониным теплом, ты не такая уж неприступная крепость, вон как разгорячилась.
Такие женщины влюбляются обычно в мужчин намного старше себя.  Умная женщина взрослеет быстро, и она хорошо себя чувствует рядом с мужским  опытом и мудрым умом.
Я, конечно, не такой для нее малолетка, как Леша, но и не такой как Соломон, отмахавший в своей жизни большую часть пути.   
-Слушай, - сказал, сдерживая радость Соломон, - я давно тебя не видел. И Лешу тоже. Не пора ли нам организовать всемирный конгресс по живым компьютерным вирусам? Кстати , как они в тебе поживают?
Голос у Соломона качался. Алкоголь придает мужскому голосу хриплую басовитую окраску.
Я  почувствовал, что становлюсь  агрессивным к Соломону. Завидую, что ли? Вполне может быть. От меня всего можно ждать в такой ситуации. Ну, раз я так начал рассуждать, значит, беда меня обошла. Я уже давно выработал в себе правило: если для меня что-либо недосягаемо, относиться к этому с добрым юмором.
-Это можно, - ответил я Соломону. – Думаю, и Леша согласится.
-Тогда все ко мне, - вскричал Соломон. –Я вас накормлю  рыбой, у меня нынче богатый улов.
-Из Излучницы?
-Ее самой. Но рыба проверена, в реку никто фекал и прочую гадость не сбрасывает, я это выяснил. Все поступают, как я – создали свои пруды. Я со своим соседом обошел все дворы, через которые течет наша малышка влоть до места, откуда она берет начало.
Есть рыбу Соломона не очень хотелось, да и наблюдать Соню рядом со своим старшим другом мало удовольствия (сразу напридумываю всякого, а Соня это прочитает, но я понимал, что делать нечего, ехать надо).
Леша сначала отнекивался, много работы, но в конце концов я его уламал.
Начало весны  в этом году было морозным. Неделю назад выпал мелкий теплый снег, который едва прикрыл землю. Последний привет несостоявшейся зимы.
Соня была одета все в ту же ветровку и напоминала мне обыкновенную дачницу, собравшуюся поработать  цапкой.
Леша пострижен  и не похож на себя. Его пышные кудри как-то скрашивали возраст, а  даже незначительное убавление зарослей на голове сделало Лешу мальчишкой. И  вел он себя, словно ища точку опоры.
Мы приехали на моей машине, я специально настоял, чтобы не позволить себе выпить лишнего. Соломон может уговорить на выпивку любого. А так будет повод отказаться.
Я выбрал дорогу через Пущу-Водицу, огромный крюк в противоположную сторону,но я хотел показать Соне наш замечательный заповедный уголок.
Оказалось, что я давно в этом уголке не был: в  местах, где мне нравилось бывать в тишине и созерцательности, гудели стройки. Бесценную землю заповедника продали.
-Это естественно для бандитского капитализма, - успокоила меня  Соня.
Я развернул машину, и мы поехали к Соломону. Соня все время молчала, а Леша смотрел в окно и только изредка подавал голос. Он неловко спрашивал Соню о каких-то совершенно незначительных вещах, и было видно, что ему хочется пообщаться с красавицей, но он не знает как. А ведь Леша руководил центром, в котором и красивых девиц было немало.
Теперь я имел полное право не участвовать в игре «женщина-мужчина».  И это меня веселило. У меня было занятие, я вел машину и  иногда позволял себе рассказывать о местах, которые мы проезжали. Я неплохо знал Киев, город с замечательной историей, здесь родилось огромное количество знаменитых людей, которые, достигнув творческого возраста, уезжали отсюда и становились знаменитыми уже в других странах.
-Киев, - заключил я один из рассказов, - дарит людям незабываемое детство и юность, а взрослые здесь встречают  ярое сопротивление ярким талантам. Все-таки, как ни говори, провинция: серая масса преобладает, вот и  тянет человека поближе к свободе и пониманию.
-Точное наблюдение, - похвалила меня  Соня. – По себе знаю. Мне в Америке легко дышится, и я уверена в этой стране. Во всяком случае, она всегда тебя защитит, и в ней ты упорным трудом сможешь достигнуть хотя бы обеспеченной старости.
Я правильно тебя поняла?
-Про старость? Я о ней не думал.
Наконец  мы приехали. У ворот нас встречал Соломон. В новом спортивном костюме, гладко выбритый с короткой бородкой. И голос был чуть тоньше обычного. Он помог Соне выйти  из машины, взял ее чемодан. Глаза Соломона лучились энергией.
-Я боялся за твой дрындулет.
Это, конечно, Соломон сказал для красного словца. На моем дрындулете он ездил всего один раз, а потом, не такая уж и  развалюха моя машина.
Но приятно возвысить себя, унизив другого!
И территорию Соломон прибрал: исчезли сухие ветки и бугорки ржавой многолетней листвы, была расчищена тропинка, ведущая через сад к речке. Вот что делает с мужиками одна красивая женщина!
Я еще раз убедился, что Соня нравится всем троим. Но я теперь свободен, потому что мы с Соней, а вернее, она со мной, все прояснили, поставили все точки над «і».
-Как здесь здорово! - говорила Соня, идя вслед за Соломоном, который вел нас к Излучнице. – И деревья старые.
А когда Соня увидела речку, то остановилась и долго стояла молча. По серой воде быстро проплывали вымытые из берегов листья, ветки, стебли. Проплыл большой лист папоротника, наполовину погруженный в воду.
Соломон показал свой пруд, в котором  выращивал рыбу. Соня молча ходила по берегу реки, по саду.
-Какая скромная и красивая природа здесь, - сказала Соня, когда мы вошли в большую сумрачную комнату, в которой находился кабинет и столовая. Два окна пропускали немного света, и это придавало богемность комнате, в которой жил и творил, как бы написали позже в каком-нибудь исследовании, Соломон. На стене висела скрипка.
Соня подошла к ней и прильнула ухом к деке.
-Хочешь поиграть? - спросил Соломон.
-Не сейчас.
Соломон выдвинул на середину комнаты стол, расставил стулья. И исчез на кухне.  Соня двинулась за ним, но  Соломон остановил ее не очень вежливо и, взяв за оба локтя, развернул и подтолкнул к дивану, на котором уже устроились я и Леша.
-Я управлюсь со всем сам. Не люблю, когда  под руками шатаются.
Соня осторожно села на краешек дивана и повернулась ко мне.
-Он один здесь живет?
-По всем признакам это абсолютно холостяцкая квартира.
Для убедительности я почему-то понюхал воздух.
-Замечательно, - сказала Соня. – Только в России есть такая сумрачность.
-Как ты  тонко понимаешь природу.
-А это плохо? Леша, - обратилась она к юному компьютерному гению.- Ты все молчишь, про себя не рассказываешь. Я ведь приехала и  к тебе.
Леша изумленно уставился на Соню. Она, видно, застала его врасплох. «И к тебе» его вогнало в краску. Леша заерзал на диване.
-У нас все прекрасно, - сказал Леша совершенно не идущим ему взрослым басом. – Вот на днях сдаем одну работу в Академию. Между прочим, касается новой технологии для ПК. Наш ПК  карманный. Несколько вариантов делаем – для школьников и даже для детсадика, игрушку, конечно.
Один образчик у меня есть.
И Леша достал из портфеля тонкую пластинку, похожую на листик бумаги.
Соня взяла осторожно листик.
-Нажмите в правом углу, видите, там кнопочка.
Соня нажала, и на листке высветилась обычная виндовская картинка.
-Дальше все, как и в старом ПК. Но листок можно согнуть и  так держать в кармане.  Ничего с ним не произойдет.
-А интернет?
-Он подключен. Можешь попробовать.
-Фантастика! Мы до такого еще не додумались.
-Вот видите, а он вам заливает, что здесь провинция, - указал глазами Леша на меня.
Через несколько секунд Соня читала в интернете последние новости.
-Изумительно! - сказала она, поискав в сумеречном пространстве Лешу. – Дай, я тебя поцелую.
Не успел Леша опомниться, как зеленоглазая красавица чмокнула его в щеку.
В комнату ввалился картофельный пар, а за ним  с большой жаровней Соломон.
Соня мельком глянула на Соломона и снова погрузилась в недра небольшого листка.
-Что это у нее? – спросил Соломон.
-Компьютер, -  безразлично сказал Леша. – Наша последняя модель.
Соломон вытер руки о брюки и подошел к Соне. Из-за ее плеча он следил за экраном.
Потом ушел на кухню. А вернулся с бутылками, закусками, хлебом…сразу на нескольких подносах.
Стол был уставлен фирменными блюдами Соломона, а сам хозяин восседал рядом с Соней напротив меня. Леша, как всегда, устроился где-то сбоку.
-Ну, поехали, - сказал Соломон, подняв высокий бокал, в котором плескалась водка. – За нашу красавицу Соню. Спасибо, что приехала, развеяла наш сумрачный хреновый мир!
Соломон быстро влил в себя жидкость и  покачал от удовольствия  головой.
Соня чуть отпила из своего бокала. Она пила водку! Этак, если она останется с Соломоном, он ее еще и споит.
Я медленно выпил свою порцию, абсолютно не испытывая никаких вкусов. Потому водка и отвратительна на вкус, что ее надо пить, как Соломон – рюмками и стаканами.
Некоторое время ели молча. Все было вкусно. И рыба, и шашлыки и запеченная утка, салаты, консервы…
Хмель уже действовал на Соломона. Движения рук его стали волнообразными, а голос намеренно спокойным. 
Что, собственно, я знал о Соломоне? Ученый, коллекционер скрипок, которые потом продает, за счет чего и существует…
 -Это будет наше свадебное путешествие, - услыхал я громкий голос коллекционера.
-Что скажешь, писака,  на такое мое предложение? - Я тебя спрашиваю! - грозно прорычал Соломон, обращаясь ко мне.
Глаза его налились кровью.
-Во-первых, не кричи, - спокойно ответил я. – Во-вторых, не оскорбляй Соню. Она все-таки наш гость. Что же касается твоей свадьбы, то о ней надо опять-таки спросить Соню, а не меня.
Соломон поглаживал живот. Весь вид его излучал довольство.
Соня встала и вышла во двор.
-Она будет моей? - тяжело поднимаясь, произнес Соломон.
 -Что это с ним? – спросил шепотом Леша, когда мы остались в комнате одни.
-Он уже давно пьет.
-Я, пожалуй, поеду, - сказал Леша. - Мне здесь делать нечего. Я думал, мы делом займемся, а тут обыкновенная пьянка. Времени жаль.

                Миша попадает в больницу

Те, у кого жизнь протекает ровно и гладко, теряют ощущение времени. Оно остро проявлется только в движении. Я хорошо понимаю гонщиков всех мастей: экстремалов, тех, кто хочет получить новые впечатления, которые могут появиться только с изменением скорости.
Моя жизнь в последнее время чем-то напоминает гонку. Я не успеваю переключать скорости; новые события  едва ли не каждый день.
Я приехал  с дачи Соломона и сразу обратил внимание на Гавриила, который сидел у телефона.
Соломон подарил мне странного кота. Гавриил любил смотреть телевизионные спортивные передачи. И сидеть у телефона, когда кто-то в мое отсутствие звонил. Он как бы охранял от посторонних духов переданные мне сведения.
Гавриил тут же спрыгнул на пол, словно секретарь, освобождая место у телефона.
Звонили из суда. Заседание, назначенное на следующую среду (уже месяц прошел), откладывалось. Причина не сообщалась.
Я позвонил секретарю суда, и та сказала, что заболел истец.
-Кажется, он сейчас в больнице, - добавила она.
Миша в больнице. У меня шевельнулось радостное предчувствие, которое я тут же погасил. Конечно, это снова ЖКВ дал себя знать, тут никаких сомнений. А раз так, то это и является главным доказатеьством, что ЖКВ существует. Судьба сама давала мне в руки козырную карту. А, может, это сам вирус так распорядился, ведь вирус затрагивает и  сознание, а кто его знает, что там в его геноме…
Миша находился в городской больнице в инфекционном отделении, в которое я позвонил и попросил лечащего врача, представившись корреспондентом газеты «Утро».
Девичий жизнерадостный голос сообщил мне, что у ее пациента очень странная болезнь. Ничем не обоснованная высокая температура, которую трудно сбить и  практически коматозное состояние.
-Что значит практически коматозное состояние, он что умирает? – спросил я.
-Состояние очень тяжелое, он практически и в сознание не приходил пока, - тем же жизнерадостным голосом ответила лечащий врач.   
Все мои обиды на Мишу сразу пропали, сердце тревожно забилось.  Моя часть мозга, которая готовит навязчивые состояния, тут же извлекла из глубин сознания воспоминание -  я ведь болел той же болезнью. Возможно, это рецидив, и меня ждет, как и  Мишу, «практически коматозное состояние?
Страх, который постоянно контролирует наш мозг, тут же вырос в черно-лиловое облако и  заполнил все клетки моего организма. Хорошо, что я еще помнил, что это всего лишь организм, который я с помощью воли могу привести в надлежащий порядок.
Я начал свои  волевые упражнения с обычного приказа успокоиться. А потом, заняв небольшую высотку, начал наступление. Через минуту я был похож на человека, отогнал страх и пришел в себя, хотя знал, что страх, как гиена, далеко не отошел и все время следует быть начеку.
-Я могу приехать и узнать у вас подробности? – спросил я девчушку в белом халатике и с золотистыми кудрями, что придавало ей ангельское выражение. Так я себе тут же представил обладательницу жизнерадостного голоса.
-Пожалуйста, но в палату мы вас не допустим.
Я чуть не рассмеялся, представив себе, как у дверей стоит хрупкий ангел в обличье вчерашней выпускницы мединститута и грудью защищает Мишино коматозное состояние.
Я не слишком ошибся в нарисованном портрете лечащего врача. Наверное, мои способности, данные напрокат ЖКВ,  продолжали жить во мне.
Передо мной была белокурая девушка с большими блекло-голубыми глазами и полуулыбкой на лице. Такие улыбки мне доводилось видеть у эстрадных артистов, которые вынуждены на сцене улыбаться, а потом это входит в привычку лицевых мышц, и человек так уже улыбается до конца своей жизни.
-Ваш больной поступил к нам позавчера днем. По всей видимости, его родственники до последнего лечили его домашними средствами, потому что к нам он  попал уже без сознания.
А до этого, как мы узнали, у него были страшные судороги, и температура прыгала, как сумасшедшая. И постоянная рвота. Вот почему он и попал в инфекционное отделение.
Врач говорила, все время глядя на мои руки. Только сейчас я сообразил, что ее волновал диктофон, который я по привычке тут же включил и пытался приблизить его к лицу говорящей.
Странно, но мои руки как-то отдельно существовали от моего тела.
-Видите ли, - сказал я. – У нас есть уверенность, что его болезнь связана с долгой работой на компьютере. Михаил Сиротинин известный кинематографист. Он сутками сидит у экрана и  монтирует фильмы. Может быть, компьютерные вирусы и заразили его. Облучение, знаете ли?
Врач посмотрела на меня вопросительно.
-А разве так бывает?
-Всегда так бывает, когда что-то случается в первый раз. Начинать с чего-то же надо.
-Что начинать? – не поняла врач.
-Новые болезни. И СПИД в свое время не был известен, а сейчас наша страна по заболеванию им в мировых лидерах. Кроме того, я смею так утверждать, потому что сам болел ЖКВ.
-Как вы сказали?
-Живые компьютьерные вирусы, сокращенно ЖКВ.
-Я слышала про компьютерные вирусы, но не живые.
-Теперь они ожили, потому что и сам  компьютер существо вполне живое, - не дрогнувшим голосом сказал я.
Девушка странно посмотрела на меня, а потом еще раз на мой диктофон.
-Я не  сумасшедший, - успокоил я ее. – Моя газета как раз и занимается сейчас этой проблемой, а на западе об этом не пишет только ленивый.
-И что же вы предлагаете?
Врач села на краешек белой узкой табуретки и набрала на старом дисковом желтом телефоне аппарате номер.
-Иван Степанович, - сказала она в трубку. – Тут у меня (она окинула меня оценивающим взглядом) очень занимательный пациент, я хотела бы его привести к вам. Речь идет о новом вирусном заболевании... Хорошо, я сейчас его приведу.
-Кто этот ваш Иван Степанович? – спросил я, чувствуя  все возрастающую уверенность в своих силах.
-Завотделением. А меня зовут Вера, просто Вера.
-Вадим, - коротко буркнул я.
Вера повела меня коридорами, и вскоре мы очутились в большом пустом кабинете, вдоль стен которого стояли старые стулья с потертыми кожаными сиденьями и большой инвентарный стол с крупно выведенным номером на передней ножке 1212.
Я тут же запомнил эту цифру. Имелась у меня такая вредная привычка запоминать красивые номера.
За столом сидел пухлый желтый старик.
-Что это еще за  живой вирус? - спросил старик, слегка привстав.
-Это целая история, - сказал я, осторожно опускаясь на стул. – Я представляю газету «Утро»…
И я рассказал Ивану Степановичу Заботному (фамилию я прочитал на дверной табличке)  лекцию о появлении ЖКВ  и быстрому распространению его среди людей, работающих с компьютерами.
-Вот видишь, как хорошо, что у нас нет этих компьютеров, - сказал Иван Степанович, обращаясь к Вере?
Вера согласно кивнула головой.
-Отсутствие у вас компьютера проблемы не решит, - заметил я. – Скоро большинство населения будет иметь персоналки. Жизнь обмануть сложно, нашему обществу необходимо быть готовым к новому для себя заболеванию.
-Он, - показала на меня рукой Вера, как на музейный экспонат, - тоже болел этими ЖКВ.
Интерес к новости, которую я принес,  пробуждался у старого доктора со скоростью стартовавшей ракеты. Он отодвинул от себя стопку папок с историями болезней, так, что они чуть не грохнулись наземь.
Полчаса я восстанавливал события болезни моего бывшего друга Миши.
-Это стоит запоминания, - сказал Иван Степанович. – И я вас попрошу еще об одной аудиенции, к которой я соответствующим образом подготовлюсь. А пока мы расстанемся. У меня, кивнул он в сторону папок, много текущей работы. Поэтому предлагаю, если вы любезно согласитесь, придти ко мне в гости со своей машинкой и  рассказать в спокойной обстановке все более симметрично и подробно.
Что означало «симметрично» я не понял, но мне понравилось это слово.
Мы договорились с доктором о встрече, и я попросил у него разрешения немного еще поработать для  интервью с Верой.
-Только недолго, у нее также много работы. У нас недавно было сокращение, так что сами понимаете, какие нагрузки ложатся на ее хрупкие плечи. При этом Иван Степанович заботливо посмотрел на хрупкие плечи Веры и кивнул ей. 
Вера рассказала мне о своем отделении, его возможностях. Я мысленно прикидывал, стоит ли мне ложиться сюда, если  меня ЖКВ окончательно достанет. Пришел к выводу, что можно. Во всяком случае, тут уже знакомые люди, да и больничка, кажется, неплохая. Во  всяком случае, чистая.
Дома я лег на диван и мечтательно уставился в потолок. Все-таки есть справедливость, и восстановил ее сам Миша.
Нехорошо радоваться чужой беде, вместо того, чтобы думать о помощи …
Мне стало стыдно, и я изменил направление мыслей. Теперь я думал о том, как действительно помочь Мише, а, следовательно, и себе, потому что вполне может быть, что я окажусь следующим тяжелым пациентом Ивана Степановича и замечательно непосредственной Веры.
Чем я мог помочь? Только одним – пригласить в консилиум Лешу, а может, мелькнула у меня внезапная мысль, и профессора Донцова, чтобы он воочию убедился в существовании ЖКВ. А также призвать в своей газете на добровольных началах организовать общественно-профессиональный консилиум.
Тут я вспомнил о Соне, о которой совершенно забыл, чему втайне порадовался. Она тоже может помочь, хотя бы тем, что в этом вопросе специалист и к тому же из Америки. У нас уважают иностранцев.
Мы  заварим такую кашу!  Я нарисовал  грандиозную картину нашего наступления.
Не знаю, как другие, а я устроен таким образом, что, не занимаясь активно какой-то работой, начинаю активно о ней  думать. Точнее сказать, не я, а тот, кто жил в моем мозгу. Никто никогда не сможет описать, как рождается мысль и что это вообще такое. Ты думаешь о ней, а она думает о тебе и  ведет тебя то в пропасть, то в еще более глубокую пропасть.
Для меня мысль – это некое ощущение, толчок, а потом, как строчки при печатании на компьютере. Правда, эти строчки бегут очень быстро, и ты только и успеваешь их зафиксировать внутренним зрением и бегло прочитать.
Сейчас я,  во всяком случае, вдруг ощутил, что мои строчки посвящены Соне. Я знал, что и она находится в спокойном состоянии, потому что я мог замедлить ход ее мыслей.
Это было удивительно. Только я подумал о чем-то, как она тут же откликалась, будто это были ее мысли.
Я  видел лицо Сони. Оно было несколько заспанным, и я хмыкнул, на что Соня тут же ответила, что, мол, ничего такого не было. А не выспалась она по простой причине, ночью сильно лаяли собаки, а  в четыре часа запел петух.
Ночью, говорила Соня, она вообще очень плохо переносит посторонние шумы. Вот потому  и не согласилась оставаться у меня. Внизу, у дворца Спорта, идет стройка, на которой жалобно воет какая-то лебедка. 
Я, когда прихожу в новое помещение, где мне предстоит провести ночь, продолжала Соня,  сразу проигрываю ситуацию с шумами. Прислушиваюсь, тихо ли ведет себя отопление, или не стоит над твоей головой холодильник (ночью он обязательно будет громко гудеть).
Я прислушался. И хотя сейчас были сумерки, лебедка действительно выла. Этот административно-торговый центр у Дворца спорта строили круглые сутки, но я мгновенно засыпал, а если не засыпал, то предавался, вот как сейчас, мыслям.
Я  научился абстрагироваться от окружающего мира, уходить в себя. И это здорово выручало во многих ситуациях.
Я ответил Соне, что и не думал ничего такого, вернее, старался не думать ни о чем таком, хотя, если бы это и произошло, то ничего противозаконного в этом нет.
Соня усмехнулась  и приблизила ко мне свои зелено-изумрудные глаза.
-Я ведь тебе сказала, что физиология меня пока мало интересует, хотя и бывают сильные желания. Гормоны, ничего не поделаешь.
Мне нравитесь вы все трое, так что со всеми я должна обязательно переспать?  Мне и Юлик нравится, но вы напрасно думали, что я его любовница.
Было забавно вот так разговаривать в полудреме. Потом мысли начали меркнуть, и я заснул.  Проснулся утром.  Мне показалось, что весь разговор с Соней просто приснился.
Но тут зазвонил телефон, и голос Сони сказал:
-Привет!  Мы вчера с тобой славно поговорили. Ты хоть помнишь, что договорились сегодня навестить Мишу в больнице?
Я ничего такого не помнил.
-Я почувствовала, что ты уже дрыхнеш, очень слабый сигнал был.
-Слушай, - задал я Соне вопрос, который уже давно хотел задать. – А ты со многими вот так общаешься?
-С некоторыми, кто переболел ЖКВ.
-Выходит, что и ты переболела?
-Не знаю, но болезнь была странной, вот потому я и хочу поговорить с лечащим врачом Миши, чтобы сверить симптомы. У меня в Америке есть один псих -  микробиолог, который сейчас активно пишет диссертацию на эту тему.
-Слушай, -  перебил я Соню. – Я только вчера был у Мишы. И вот интересно, заведующий отделением, где Миша лежит, также пишет диссертацию и страшно заинтересовался ЖКВ.
-Прекрасно. Значит, едем. Я у тебя буду через час-полтора.
-А как там Соломон? – поинтересовался я.
-Играет на скрипке. Он начинает и заканчивает день Бахом. Утверждает, что таким образом получает энергию прямо из космоса.
-Правильно утверждает. Жду тебя.
Я чувствовал, что уже давно не питаю к Мише неприязни, а наоборот, обострение его болезни сильно приблизило меня к бывшему другу.
Соня приехала вместе с Соломоном. На скрипаче-физике был длинный свитер, борода была тщательно выбрита, кожа лица свежа.
-Я заставляю Соломона делать зарядку, - заметила мой взгляд Соня. – Он слушается.
Соломон хлопнул меня по плечу.
-Иногда полезно возвращаться в эту дряную жизнь.
-Все эти дни он вел пристойный образ жизни. Ни грамма за воротник. И видишь, какие результаты!
-Глупцы, - сказал Соломон. – Умно пьющий открывает для себя более объемный и глубокий мир, чем ваш. Завидуйте!
-Во, как! - сказала радостно Соня.
Иван Степанович сидел все за тем же столом в окружении все тех же папок. Веры не было.
-У нас запарка в связи с эпидемией гриппа, -  объяснил ситуацию Иван Степанович.
Доктор протянул руку Соне, а затем Соломону, задержав свой взгляд на девушке.
-Сиротинину ночью было очень плохо, пришлось везти в реанимацию, но кризис, кажется, миновал, - сказал Иван Степанович.
-А в чем он проявлялся? – поинтересовалась Соня.
-Рвота, высокая температура, бред. По всей видимости, еще и галлюцинации, потому что в бреду больной кричал, что он лежит на дне Ледовитого океана, и просил его немедленно освободить, потому что вокруг много леопардов.
-Это Антарктида, - сказал я. – Миша в последнее время делал фильм об украинской станции Вернадского в Антарктиде. Он еще должен был вспомнить  пингвинов, которыми восторгался.
-Были и пингвины, - подтвердил Иван Степанович. – Значит, это простой бред. Что вас еще интересует?
-Меня, к примеру, чем эти проявления  отличаются от известных нам болезней? И соответственно ли ведет себя ваш пациент? 
-Это и меня очень интересует. Но ответить я смогу на эти вопросы, когда пойму происхождение самой болезни. А пока именно это для меня и загадка. Если кто-либо из вас объяснит, буду чрезмерно благодарен.
-Время у вас есть? – спросил Соломон.
-Для этого время  найду. Можно даже сейчас, только предупрежу секретаря, чтобы никого не пускал.
Я был удивлен  вопросом Соломона. Он ведь физик, а здесь скорее область  микробиологии.
Лицо Соломона стало необычайно серьезным.
Заботный вернулся и с удовольствием зрителя, пришедшего на просмотр нашумевшего фильма, уселся в кресло. Ему еще поп-корна не хватает.
Все расселись. На секунду возникла пауза.
-Видите ли, - начал Соломон. – Я всю жизнь занимался мелкими частицами. В детстве, помню, меня страшно интересовали иголки. Я хотел найти кончик металла, который колет. Уже в зрелые годы я увидел  в микроскоп сам укол. Это было фантастическое зрелище.
Заботный скрипнул креслом. Брови Соломона взлетели, словно две чайки поднялись с утеса.
-Это я к тому, что, занимаясь нанатехнологиями, я одновременно интересовался и теми мелкими частичками, которые участвуют в жизнедеятельности человека. Для меня было настоящим открытием встреча с вирусами.  Я даже хотел поступить в медицинский институт и серьезно заняться этой проблемой. 
Я купил хороший микроскоп и начал заниматься исследованием вирусов самостоятельно.
Главный вопрос вируса, который и сегодня стоит, – живой он все-таки, или нет.
Но чтобы ответить на этот вопрос, нужно ответить и на вопрос, а  что такое живое вообще?
Живое можно рассматривать и как состояние, в которое при определенных условиях приходит система неживых компонентов, обладающих определенными свойствами. В качестве примера подобных сложных (по науке эмерджентных) систем можно привести жизнь и сознание.
Что такое наш мозг? Этого никто не знает. Мы знаем, что мозг это сеть нейронов (наподобие интернета с его серверами  и прочим хозяйством). То, что называется мозгом, состоит из 80 процентов воды и 20 процентов жира.
Но откуда берутся мысли? Психическая энергия, которую преобразовывает личность? Снова упираемся все в ту же проблему начала начал. В данном случае мысли.
Вот почему человек верит в высшее существо, которое все знает и руководит нами.
Но тогда откуда берутся дураки и умные, злые и добрые?  Их назначает этот самый наш Руководитель, Бог?
Так я и пришел к выводу, что все живое и неживое  состоит из…вирусов.
Вирусы обладают «умом». Они выбирают объекты своего поселения. Вирусы, бесспорно, обладают, присущим всем живым организмам,  способностью к воспроизведению. Дальше еще интересней. Вирусы способны восстанавливаться не только в живых, но и расти  в погибших клетках, а иногда даже последних возвращают к жизни.
Я бы вам мог и дальше рассказывать об интересных фактах из жизни вирусов, но хочу на этом остановиться, так как вижу, что все меня уже поняли.
Моя догадка получает в последнее время подтверждение, как в науке, так и в религии. В свете того, что я сказал, совсем неудивительно появление вашего живого компьютерного вируса.
Теперь следует выяснить его возможности и назначение. Если его создал человек, то возможности у него ограниченные, а назначение только одно – погубить все живое.
-Ну, это уже слишком, - запротестовала внимательно слушавшая Соня. –Ираклий, явно перебарщиваете. И все потому, что не любите человека.
-За что его, позвольте, любить? Вот Вадим любит кота Гавриила, которого я ему недавно подарил. Гавриил агрессивен, когда его вынуждают к агрессии, пушист и ласков в спокойное время. И чертовски красив!
А красивый человек почти всегда духовный урод. Его красота только портит. Как и власть  и наличие толстого кошелька. А агрессия часто выплескивается без всяких причин.
Достаточно проанализировать из-за чего начинались войны, которые уносили тысячи, сотни тысяч, а в последнее время - миллионы жизней!
Подвожу итог: раз живой вирус посредством компьютера попал в клетку живого организма и возбудил там свою разрушительную деятельность, то следует исследовать на клеточном уровне нашего Мишу, найти возбудитель-вирус и определить способы борьбы с ним.
-Я пришел к тому же выводу, - сказал, вставая, Заботов. Вы мне подсказали замечательную идею: создать при отделении специальную лабораторию, которая бы на таком уровне осуществляла  выявление вирусов. Сдается мне, мы с ними будем теперь часто общаться.
-Вам правильно сдается, - сказал Соломон. – Я как раз заканчиваю работу по созданию клеточной системы организма. С  появлением мощных компьютеров появилась возможность обрабатывать колоссальный по информации материал. Вот я и решил создать компьютерный банк клеток. Своеобразную коллекцию.  Миллиарды живых клеток, из которых состоит организм человека, будут тщательно исследованы и занесены в специальную программу. В то же время создается  образец, стандарт  нормального клеточного функционирования. Иными словами – эталон человеческого здоровья.
-Всемирная организация охраны здоровья такой эталон имеет, - заметил Заботный.
-Но не на клеточном уровне. Таким образом, мы получаем  возможность калькировать нездорового человека на здорового и получить раз и навсегда клеточный портрет данного человека.
-На нашем примере мы можем это сделать? Иван Степанович уже давно ходил вокруг стола, сдвигая на нем папки то в одну, то в другую сторону.
-Вы имеете в виду Мишу?
-Конечно…Мне его Бог послал.
-Никаких проблем. Необходимо только перевезти мой компьютер сюда  и выделить специального человека, который бы постоянно работал со мной.
-Выделим, все выделим. Вы даже не представляете, что вы для медицины сделали, - горячо говорил Заботный, еще с большей скоростью кружа вокруг стола. – Если нам удастся  реализовать то, о чем вы только что рассказали, мы спасем тысячи, сотни тысяч людей. И от этого гадкого СПИДа…
-Но это будет стоить денег, Иван Степанович. Вы можете их достать?
-Я смогу их достать, - сказала Соня. – На такие дела найдется завалящий американский миллионер. Одного я даже уже знаю.
-Юлика? – спросил я.
-Вот именно. То, что делает втайне от нас  наш замечательный Ираклий Мойсеевич, стоит хороших денежных вливаний.
У меня голова шла кругом. Милая девушка Соня, которая никак не походила на крутого бизнесмена, сейчас распоряжалась огромными,  как для нас, бывших совков, деньгами. И уже не в первый раз: однажды она уже подписала договор о создании совместного  предприятия с электронной газетой.
Иван Степанович оставил свои папки в покое и снова сел в кресло, глубоко задумавшись,
Он, вне сомнения, сейчас просматривал  мысленно свою диссертацию и охал от предвкушения научной сенсации. И повезло же ему с этим больным, который его в начале  так напугал.
Мысли доктора явственно читались на его лице. И все присутствующие с большим вниманием наблюдали эту трансляцию душевных движений заведующего  инфекционным отделением.
Иван Степанович, наконец, очнулся и удовлетворенно проворчал:
-Это замечательно!  Сам Бог послал вас ко мне.  Вашего друга, думаю, мы быстро поставим на ноги. 

                Электронка

Я пришел к Косте с чистосердечным признанием: ухожу, чтобы стать главным редактором электронки. Непонятное волнение охватывало меня, как только эта мысль возникала в голове.  Мне было жаль уходить из бумажной газеты, в которой я родился, как журналист, и к которой прикипел, но в то же время, пора протаптывать в этой жизни самостоятельную тропку; делать то, что только тебе интересно.
Конечно, была эта победительная интонация, которую я тщательно скрывал, но которая прямо выпирала из меня.
Теперь я, дорогой Костик, сам буду командовать. Не  унижаться из-за копеек, клянчить, спорить о темах и всячески ублажать твой вкус, который на самом деле…
Сколько зла, однако, накапливает подчиненный против своего начальника. И как радостно, что это зло  можно  продемонстрировать. Нет, это надо глушить в себе. Это нехорошо.
Повторяя, что «это нехорошо», я все больше получал удовлетворения именно от своей будущей первой фразы, которую я скажу своему теперь уже бывшему главному: «Я ухожу!»
В каждом из нас живет актер и  режиссер, а в жизни мы, действительно, иногда выступаем как на сцене переполненного зала. Начинаем видеть себя со сторооны и аплодировать себе.
Но мне было отчаянно грустно. Я не в первый раз менял вокруг себя ситуацию, но то все были движения в одной плоскости. Сейчас же я перемещался в другую систему координат. Я даже позавидовал одной новенькой.
Буквально неделю назад  Костик взял на работу девушку по имени Ирина Скудович. Эта Скудович была хороша собой, красивая длинноногая брюнетка с прекрасно уложенными в салоне красоты волосами. Кроме того, неплохо писала.
Свой первый редакционный  опус Ира назвала «Радость без всякого повода». Маленький материальчик, на который я бы и внимания не обратил, если бы не тема. Ира писала, что все эти праздничные дни и Восьмые марта делают людей какими-то неестественными. И ратовала за то, чтобы делать подарки в обычные дни и что подарками могут быть всякие безделушки, даже от руки написанное письмо своему дальнему другу.
Попала в десятку – эпистолярный жанр у нас превратился в электронный или телефонный. От руки мало кто сегодня писал письма.
А ведь это совершенно другой подход к мышлению. Сидя перед компьютером, человек несколько отличается от человека с ручкой, тем более, с гусиным пером. Там соприкосновение с одним материалом и пространством, здесь с другим.
Моя матушка не могла заснуть, не пошуршав страницами «Вечернего Киева». Точно так и я начинал и заканчивал день перелистыванием  газетных листов. Сам вид бумажной газеты, пахнущей керосином и красками, с множеством шрифтов и фотографий, настраивал на восприятие определенного мира.
Электронка –  нечто иное.
Я знал, что скажет мне Костик и как поведет себя. Сделает вид, что совершенно не удивлен моим сальто – мортале и пожелает успеха на новой ниве деятельности.
А потом добавит, что, конечно, жаль упускать одного из лучших воспитанников «Утра» (Костя всегда считал себя основателем журналистской школы), на лепку которого из совершенно непригодного сырого материала и доведения до нужной кондиции столько крови напрасно  было испорчено.
Что-то в этом роде.
Но я ошибся. Костик посмотрел на меня длинным взглядом (впервые я увидел, что он немного косит).
-Думаю, как бы тебя лучше использовать в своих целях, растирал, словно с мороза, правую руку. И, кажется, придумал. Ты будешь в своей газетке, как ты назвал ее? А ну да – «Явирус», какого же иного  названия можно было ждать от тебя. Ты будешь нас бесплатно рекламировать.
-Бесплатно?
-А мы будем перепечатывать бесплатно твои материалы и гордиться тем, что наш бывший сотрудник так вырос.
-Подумаем, подумаем, - ответил  я  голосом Кости.
Костик глянул на меня со смешливым удивлением.
-Очень похоже. А как же твои эти…ЖКВ?  Неужто, бросишь?
-В том-то и дело, там разворачивается очень интересная история. Миша серьезно заболел и теперь мы…
И тут я остановился, а шея Костика выгнулась над столом, как у страуса.
-Что за история?
-Читайте «Явирус», - сказал я победительно и направился к двери.
-Я надеюсь, ты к нам приходить хоть будешь иногда? – услышал я уже за дверью.
-Конечно, - крикнул я из приемной.
Я попрощался с теми, кто был в редакции. Проводы прошли тихо и благодушно, словно я уходил на пенсию.
Все-таки люди стали равнодушными друг к другу: фальшивого соучастия и сочувствия высказано было много.
Странно все-таки. Я свободен, а чувства свободы нет. 
Правильно ли я сделал? Что меня ждет в электронке? Сотрудников пока в «Явирусе»  всего трое. Я, Леша и секретарша, которую подобрала мне Соня. Какая-то старая знакомая Юлика, которая хорошо знала его семью и многое сделала для отъезда Юлика в Америку.
Звали ее Надежда Филимоновна  Безручко, и я с ней еще не встречался. Но уже представлял себе – пожилая женщина, которая будет сидеть в приемной,  вязать платки и  варить некрепкий и невкусный кофе, потому что всю жизнь сама пила только чай. Что-то из детей войны.
Захлопнув дверь редакции «Утра», я ничего не почувствовал, кроме разве расширившегося пространства, открывшегося передо мной.
Я свободен, но смогу ли этой свободой правильно распорядиться? Деньги Соня уже перевела на счет моей новой конторы. Первое время Соня обещала выполнять роль главного бухгалтера, пока я сам не подберу себе нужный кадр.
-Бухгалтер это твоя правая рука, учти это, - учила меня Соня. – От него зависит, насколько ты будешь загружен творческой или административной работой.
-А может, ты возьмешь на себя этот груз, для тебя же это раз плюнуть?
-Только на первое время. Бухгалтер должен быть местным, хорошо знать условия налоговых инспекций. А я здесь лишь гость. Связь будем поддерживать постоянную, так что буду в курсе. А пока ищи себе правую руку, чтобы я успела с ней познакомиться.
Я начал искать эту самую правую руку, но пока только в голове. Конечно, можно было взять толстенную информационную газету «Авизо», где тысячи бухгалтеров предлагали себя. Их натиражировали миллионы, и теперь многие выпускники экономических факультетов числились безработными.
Можно было устроить конкурс. Но я не большой любитель таких соревнований.
Предчувствуя, что найду такого специалиста,  начал рыться в своей памяти.
И вспомнил случай.
Я написал сценарий  фильма для одной частной кинокомпании. Чтобы выплатить гонорар, меня зачислили  временно исполнительным директором какой-то строительной фирмы.
Меня вызвали в милицию, но потом поняли, что я просто, грубо говоря, фраернулся с партнерами, а когда узнали, что я сотрудник газеты и для меня сценарий просто халтура,  и вовсе отпустили.
Но в этой конторе я познакомился с девушкой по имени  Катя Седун, которая  оформляла мои гонорары и которая встала на мою защиту, преподнося перед карательными органами мой образ  простодушного лоха.
Собственно, так оно и было. Я сидел в кабинете Кати, и  она разговаривала с многочисленной клиентурой и грамотно вела свои дела. Специалиста сразу видно. Тогда я еще подумал, что с таким сотрудником можно себя чувствовать   спокойно и что  мы еще обязательно встретимся.
Так что, после недолгих раздумий я решил пригласить Катю, если она, конечно,  выкарабкалась из той истории.
Разыскать Катю не представило труда. Через пять минут поисков я уже знал адрес ее конторы. А к вечеру она уже входила в мой новый кабинет, помещение которого мы арендовали в обычной общеобразовательной школе.  Кабинет еще не был обставлен, на стене  висела большая карта Европы. 
Итак, теперь в моей конторе было четыре человека. По штатному расписанию не хватало еще двух творческих работников. Не мне же одному писать ежедневно всю газету.
Я стоял перед серьезной проблемой. Хорошо пишущих в огромном городе было не так уж много.
Мне пришла шальная мысль выкрасть Иру Скудович у Костика. Зарплата у нас чуть ли не в три раза выше, неужели не соблазнится?  А еще одного журналиста можно взять из выпускников журфака.
Всю остальную информацию должны поставлять нам авторы.
В том и преимущество электронной газеты перед бумажной, что она привлекает бесплатных авторов. Обычные же газеты такой роскоши себе позволить не могут.
В советские времена ЦК и прочие партийные комитеты, которые руководили журналистикой, спускали норму печатания внештатных авторов: 60 процентов общей площади или эфирных часов. С коммерциализацией прессы авторы оказались конкурентами журналистов. Они, если их публиковать, забирали бы львинную долю гонораров. Поэтому с переходом от строительства социализма к строительству капитализма авторы оказались ненужными. Их функции взяли на себя штатные журналисты.
Электронная газета представляла и своеобразную игру. Человек, посылающий сообщение, участвовал в некоем действе, он сразу мог видеть свою фамилию на страницах газеты (конечно, если информационно его материал заслуживал этого).
Словом, многие проблемы бумажных газет здесь отсутствовали. Прибавлялись, правда, другие. Необходимо было организовать круглосуточную службу подбора свежей информации.
Такого специалиста обещал найти Леша.
Целыми днями, оформляя газету, я носился, как угорелый, по разным инстанциям. Выходя из одной очередной государственной конторы, в которой пришлось высидеть огромную очередь и потратить несколько часов только на то, чтобы  чиновник поставил свою подпись и внес твою фирму в какой-то реестр, я шел в другую такую же контору. И так продолжался месяц.
Когда все бумаги  с печатью лежали в новенькой пластиковой папке, я почувствовал себя по – настоящему счастливым.
Потом я подумал, что такое государство, как наше, надо срочно модернизировать.  Набрать западных профессионалов, пусть те наладят простую и доступную систему работы частного предпринимательства  и бизнеса. Мы это делать не у м е е м.
От понимания этой истины мне стало совсем хорошо. Теперь вперед. Скоро выпускаем первый номер.
Я очнулся после погружения в черную дыру творческой деятельности в ранге главного редактора электронной газеты «Явирус» ровно через месяц. Словно я лег спать, а проснувшись, увидел, что на календаре из моей жизни вычеркнут целый месяц моего биологически-интеллектуального времяпровождения на планете Земля.
Каторжная работа с раннего утра и до поздней ночи.
Отдыхом я считал  написание пятистраничного материала. Мой формат. Шесть страниц давались уже тяжелее, а семь были просто непосильными.
Остальные дела – проведение читательских конференций, участие в разных официальных  событиях, встречи с представителями правительства и прочих высоких государственных инстанций, вычитка информационных блоков, которые шли горяченькими в эфир, ответы на   вопросы читателей... Они, как муравьи, пробившие тропку к лакомому кусочку, плодились ежечасно,  и от  них не было никакой возможности отбиться.
Только теперь я понял, что раньше работал в райском местечке – «бумажке», как мы называем обычные газеты. Там можно было даже не отвечать на письма...
А здесь тебя мгновенно обливали грязью, если ты не прокомментировал последнее событие…Таких любопытных, наглых  бандитских читателей я еще не знал.
Один мальчонка из седьмого класса обратился ко мне следующим образом: «Дедушка, напиши что-нибудь о своем сексе».
Я чуть со стула не упал, прочитав это.
Потом все эти рейтинги, за которыми нужен был глаз да глаз. И самое главное – добыча эксклюзивной информации. Если бумажная газета наполовину заполняла свои страницы интернетовскими материалами, то электронная этого делать не могла, ибо находилась на одном игровом поле.
Иногда  в своем кабинете я просто засыпал в кресле от  изнеможения, а когда просыпался, с ужасом вскакивал, хватаясь за часы, не проспал ли я свой ежедневный комментарий.
Хорошо еще, что у меня были надежные помощники. Леша сдержал обещание и прислал мне классного спеца, который, как косатка, плавал в океане электронного  мира и вылавливал самые итересные и  еще нигде не публиковавшиеся новости.
Саша Денисов был сиротой, вернее, подкидышем. Мать его выбросила на мусорник, замотав так туго в ткань, чтобы он задохнулся (это потом рассказали врачи). А спас Сашу обыкновенный бомж, промышляший мусорным бизнесом.
Дальнейший жизненный путь Саши пролегал через детские дома, интернаты. В последнем интернате, когда ему было восемь лет, он впервые увидел компьютер и засел на нем. 
Саша был спецом в области поиска. Он все время комбинировал новые технологии, объединял, разъединял их. И получал интереснейшие  результаты. Если представить всемирную паутину, как называют интернет, действительно паутиной, то Саша в ней был главным пауком. Он плел свои сети, постоянно питаясь новой информацией ведущих  электронных информационных фирм мира. Он выучил в совершенстве электронный язык, который  понимали только такие, как Саша.
Удалось переманить и Иру Скудович, после чего мне позвонил Костик и  назвал меня Иродом, а потом даже похвалил, что я так ловко проделал эту операцию. Причем, в его голосе я услышал новую нотку уважения к себе. Вот что значит уйти вовремя и занять соответствующий пост. Люди, и особенно у нас, преклоняются перед разными фишками, типа, как сказали бы современным языком, занимаемой должности. Я даже заподозрил Костика в подхалимаже. Может быть, и он хочет поменять бумагу на электронный сигнал?  Не исключено.  В нашем обществе нынче происходит бурная переоценка ценностей.
Еще один творческий человечек, на которого я также молился теперь, прилетел ко мне по имейлу. Он написал письмо, которое я не мог оставить без внимания. В письме рассказывалось, что  Григорий Мац родом из Херсона, сбежал от родителей и теперь бомжует. Живет на чердаке, а по ночам  сидит в компьютере. Сбегая из дому, Гриша прихватил свой ПК  и хранит его у сердца, чтобы другие не отобрали, в специальном мешочке. Этот компьютер еще в школе он сам собрал, а теперь пишет роман. Если я согласен, этот роман Гриша начнет печатать в моем «Явирусе», потому что по тематике он очень подходит. А если я его, Гришу, возьму на работу (он согласен на любую), то он сутками будет на меня работать и принесет много пользы.
Ему надоело бомжевать и потом он боится, что у него отберут компьютер. На чердаке, где он свил свое гнездо, стали появляться чужие опасные ( с ножами, подчеркнул Гриша) конкуренты. Оказывается, и у бомжей есть конкуренция.
Я  попросил Гришу прислать роман. А когда начал его читать, понял, что влип в серьезное дело. Не мог оторваться. А надо было работать.
Это был какой-то гипноз: я сидел  парализованный перед компьютером. И сил хватило у меня только на то, чтобы попросить  Иру выключить электричество.
Ира страшно испугалась моему странному произношению. Она сказала потом, что подумала, что у меня  инсульт.
Гриша оказался рослым пареньком, лицо в веснушках, глаза сразу опускал при  разговоре, словно провинился в чем-то. И говорил заикаясь, глотая слова. Бубнил что-то себе под нос.
Я попросил его четче произносить слова, он попробовал, получилось лучше. Вот так мы и закончили свою первую встречу.
Гриша в одиночестве разучился говорить. Теперь я учил его этому ремеслу. 
-А зачем мне было говорить с кем - то, - признался Гриша, - мне и так было хорошо: я с собой беседовал, а с другими только через компьютер.
Гришин компьютер был чудом электронной техники.
 Маленький, удобный. Легко брал интернет и читал диски, включая DVD.
-Я сам его сконструировал, а детали покупал на рынке, - рассказывал Гриша, - потому мой отец и взбеленился, что я деньги, которые он мне давал на завтраки, тратил на компьютер.
Я взял Гришу в штат. На зарплату, достаточную, чтобы нормально питаться  и оплачивать жилье. И с одним условием – он помирится с родителями и купит себе приличный костюм.
Я напишу характеристику, поставлю подпись и  печать, и он поедет на несколько дней к родителям мириться. Не хватало мне в редакции еще семейных сцен. Гриша поехал и помирился.
Отец его работал на судноремонтном заводе сварщиком и был жестким мужиком. Гриша рассказывал, что отец его здорово лупил.
Печать и моя подпись подействовали, а еще больше подействовало то, что  Гриша принят на работу в должности вечернего редактора.
На самом деле Гриша (это он сам предложил) занимался литературным творчеством, ловил в интернете эксклюзивную информацию и создал газету в газете. Литературную. Мы напечатали полностью Гришин роман, имевший оглушительный успех. Сразу несколько издательств предложили Грише  свои услуги, а какой- то пират тут же выпустил диск с начиткой  романа.
Я, естественно, тут же повысил Грише зарплату, вернее, это сделала Соня, которая ежедневно просматривала нашу газету и была в курсе всех дел. Она и настояла на преобразовании Гришиного литературного уголка в отдельную газету. И оказалась права: нас тут же  завалили романами и прочей литературной продукцией.
Гриша арендовал однокомнатную квартиру на Лесном, но не успевал туда добираться. В моем кабинете, в комнатке для отдыха, он и спал, а мылся в школьном душе  спортивного зала. После бомжевания эта жизнь казалась ему раем.
Газета меня добивала. Дни, как деревья в окне поезда, проносились мимо, и я окончательно забыл, что такое свобода.
Соня выполнила свои обещания: крупная сумма лежала на счету в банке. Все, кто у меня работал, получали приличную зарплату.
Нам удалось собрать огромный блок информации о вирусах.
Теперь эту иформацию нужно было обработать. Естественно, понадобилось снова привлекать специалистов. И я шел на это. Прибыль будем подсчитывать после, а пока следовало наладить технологию «добычи» и обработки информации и создать работоспособный коллектив.
Под  редакцией Леши регулярно выходил обзор последних событий в области новых компьютерных технологий, куда мы загнали и наши ЖКВ. 
Соня пристально наблюдала за нашей бурной деятельностью. Иногда она откровенно давила на меня. Сейчас девушка с зелеными глазами не казалась мне уютным уголком. Скорее, затаившимся хищником, следящим за каждым движением и ждущим момента для нападения.
Юлик вообще исчез с горизонта. По всей видимости, Соня в своей Силиконовой долине  действительно имела решающий голос.
А Миша лежал в коме. Одно время, как утверждал Иван Степанович, Мише стало лучше (как в коме может стать лучше?), а потом ситуация резко осложнилась.
Иван Степанович ходил  с серым лицом и трясущимися руками. Мне даже показалось, что он от бессилия помочь больному начал пить. Но неудобно было ему что-либо говорить по этому поводу.
В Мишиной палате побывали уже все ведущие специалисты - инфекционисты. Но пока никто из них ничего понять не мог. Мишу обследовали, кажется, до самой клеточки, а диагноз так и не был окончательно поставлен. Было ясно лишь одно: инфекция не поддается никакому определению. Высказывалось сомнение, а инфекция ли это вообще?
Московский светила  Игнатий Васильевич Проколов, работавший с космонавтами, высказал версию попадания в организм вирусов космического происхождения.
Я присутствовал на этой беседе в кабинете Заботного. Еще довольно молодой человек с абсолютно голым черепом и огромными роговыми очками, что придавало ему угрожающий мафиозный вид, сидел в кресле и круговыми движениями усиленно растирал крупные мясистые руки.
-Нам остается  только ждать, - говорил он.  - Может, это болезнь нового века, о которой мы еще не знаем, а, может быть, просто ускоренное развитие человека. Именно в таком состоянии, как говорят космонавты, можно перегрузиться на ходу, то есть изменить молекулярный состав внутренней среды.
Космонавтам такие периоды приходится переживать с выходом корабля на орбиту. Но они народ тренированный, к тому же защищены надежным скафандром. Здесь же феномен простого человека, который не менял  параметров ни внутри, ни вне себя, а в результате мы видим необычное поведение организма, словно попавшего в другое измерение и приспосабливающегося к нему.
Иван Степанович, как и я, записывал слова московского профессора на диктофон. Я вспомнил, что Заботный Мишин случай описывает в центральной главе своей диссертации. Но от той радости, которую Заботнов испытывал в начале болезни пациента, теперь не осталось и следа. Передо мной сидел постаревший человек с потухшими глазами, кругленьким животиком, выпирающим из-под не очень чистого халата, и серо-зеленым лицом.
Я заметил, что все разговоры  специалистов сводятся лишь к определению знакомых им признаков. Ни разу, к примеру, никто не поинтересовался профессией Миши,  его привычками, характером. А ведь это могло сыграть решающую роль.
Год назад я делал материал с одним философом,  совершенно забавным человечком под названием Александр Александрович Александров, который так и  говорил о себе: «трижды Македонский». Но на великого полководца он был также похож, как пирамида на автомобильное колесо. Так вот он убеждал меня, что  наука развивается однобоко (поэтому, шутил он незамысловато, все и выходит у нее боком): физики углубляются в свои «нана», химики в свои...
И получается, что на корабле под названием «человечество» нет капитана, который бы точно знал, куда держать курс.  Нет того, кто бы объединил фундаментальные, прикладные, теологические  знания  и повел бы корабль в правильном направлении.
Я встал со своего места и попросил слова. Ассоциация  медицинских светил  воззрилась на меня, словно я спрыгнул с Луны. Но после первых моих слов сразу насторожились.
-Извините, - начал я, - но мне кажется, что мы упускаем очень важный момент в данной болезни и потому крутимся вокруг да около. Мы упускаем из виду личность больного. Например, чем он занимался при жизни.
-Как это при жизни? – ехидно спросил московский профессор. - У меня такое впечатление, что наш пациент еще жив. Вам, молодой человек, имея такую специальность, следует выражаться более точно.
-Более точно будет звучать следующим образом: я совершенно уверен, что Мишины занятия кино имеют непосредственное отношение к его болезни. Я, к примеру, тоже переболел в легкой форме ЖКВ. Но у меня  пока другие осложнения.
-Говорите, говорите, - оживился московский профессор. – Это очень интересно… про осложнения.
-Так вот, - улыбнулся я  профессору, - известно, что изображение человека и всего живущего на земле на кинопленке или других носителях имеет мистическую основу. По фотографии можно с большой точностью восстановить всю жизнь человека, а фиксация движущегося предмета и человека на пленке – это явление уже параллельного мира. Мы, привыкшие к кино и телевидению, этого просто не замечаем.
А если вдуматься…На экране перед нами живой человек, в то время, как он уже давно умер. И мы воспринимаем именно живого, а на задворках сознания откладываем знак, что он все-таки умер. В том и состоит сила этого эффекта.  Мертвый человек вовсе не мертвый. Хотя и не совсем живой. Он где-то посреди нашего ощущения жизни и фантазии. Параллельного мира. Тот же эффект и при чтении книг, и при знакомстве с документами. Но если быть совершенно точным, то мы не верим в то, что на самом деле существовал, к примеру, Пушкин. И не верим именно из-за этой двойной информации, одна из которых абсолютно точно из параллельного мира.
Не зря многие начинают вспоминать свою жизнь при просмотре старых фильмов. Ведь прошлая жизнь  уже ушла, вернее…умерла. Но мы можем вернуть и пережить снова почти с той же степенью обостренности этот умерший кусочек нашей жизни.
Все это я говорю для того, чтобы подчеркнуть: человек,  занимающийся профессионально созданием  кино, живет в странном мире, и его организм реагирует на этот  мир соответственно.  Как? Мы пока не знаем.
Миша сам снимал фильмы, он же их и монтировал.  Спросите у  Миши,  какой кадр идет за другим кадром, и он вам точно скажет, хотя  в каждой секунде таких кадров 24, это если запись идет в формате PAL, а если в NTSK, то и все 29.  Умножьте 24 на 60, а потом еще на 60 и еще…А если таких фильмов, продолжительностью 30-40- минут, вы делаете 10-12 в год?!
Миша владел фантастической памятью, он жил в другом  измерении и впитывал в себя этот параллельный мир ежедневно. Потому, я в этом уверен, он и имеет такие осложнения. Возможно, к нему попал живой вирус более сложной конфигурации и значения, чем ко мне. А может быть, и мне еще предстоит пройти  путь моего друга.
Сказав «моего друга», я понял, что в этот самый момент простил Мишу, и теперь всегда буду выступать  на его стороне. Собственно, уже и выступил.
В кабинете наступила тишина, и вдруг мы услышали крепкий матюк, который прозвучал в больничном парке.
Все посмотрели на окно, а московский профессор покачал головой и усмехнулся.
-А вы знаете, этот молодой человек прав. Он, правда, эзотерически настроен, начитался соответствующей литературы, но про кино верно сказал. Да и не только про кино. Я вот недавно ехал в поезде и слушал по радио песни моих молодых лет. Помните, все эти ВИА... И вот  одна песня воскресила во мне картину во всех подробностях, при которой я эту песню слушал. Что-то в этом определенно есть. М-да…
Лицо  Ивана Степановича порозовело, он восторженно смотрел на меня, словно я был известным артистом оригинального жанра.
-Но что же дальше? – спросил Иван Степанович. -  Кого нам еще пригласить на консилиум, чтобы прояснить ситуацию, ведь так больного оставлять нельзя?
Или  мы примем решение законсервировать лечение и выжидать, поддерживая лишь жизнь в пациенте.
-А что если его перевезти в Москву, я подключу нашу космическую медицину. И  мы, учитывая  умелые замечания молодого журналиста, исследуем больного по другой схеме с применением других технологических подходов.
Иван Степанович выдвинулся вперед и начал быстро говорить, иллюстрируя слова замысловатыми движениями рук.
-Я думаю, больного трогать не следует. Неизвестно, как скажется транспортировка. У нас он пока в безопасности, но теперь, когда мы поняли, что случай очень сложный, будем сообща думать над тем, как сохранить жизнь нашему пациенту и, разумеется, вылечить его. Давайте договоримся так: каждый будет решать эту задачу по-своему, а через определенное время мы снова встретимся в этом кабинете и  обсудим все предложения.
Не знаю, как кто, а я слышал из уст Ивана Степановича совсем другие слова. «Что же вы, подлецы, хотите сделать – лишить меня возможности  защитить диссертацию на оригинальном материале? Я бы с удовольствием отдал вам его хоть в Москву, хоть  на Богамские острова, но у меня свои планы и не нарушайте их. Катитесь ко всем чертям, а когда понадобится, я вас позову».
На этом все и закончилось. Я был, честно говоря, разочарован, ибо увидел полное бессилие современной медицины, которая занималась сугубо своими корпоративными интересами. Не потому ли вся наша политическая  и прочая элита, чуть что, катила, платя огромные гонорары, в иностранные клиники?
Может быть, где-то внизу и есть молодые и знающие, но в силу своей неизвестности, не имеют доступ к большим деньгам, которые и определяют, в конце концов, степень успеха…

                Миша начинает стареть

Я  приходил на работу к одиннадцати часам утра. В ночной редакции, как правило, оставался  Гриша, и к моему приходу он подготавливал специальный реллиз с новыми поступлениями информации и материалами, которые должны были идти в дневном выпуске.
Гриша сидел за своим столом и листал городскую газету. Это также входило в его обязанности: делать ежедневные обзоры главных газет страны.
-Что новенького? – спросил я, поздоровавшись.
-Да ничего особенного, разве что вот эта статья английского бизнесмена, который описывает подобный случай, приключившийся с ним.
-Подобный какой случай, Гриша?
В моем голосе появились нотки раздражения. Была такая особенность у моего подчиненного. Он выхватывал из своей головы какую-то фразу, из которой ничего понять было невозможно. Бомжеское прошлое сказывалось. Сколько я не бился, но Гриша упорно разговаривал фразами - загадками.
-Подобный болезни вашего приятеля Миши, - испуганно ответил Гриша.
Еще Гриша здорово пугался, когда я нервничал, он не хотел потерять свое место.
Я взял газету, быстро просмотрел материал, который был подчеркнут синим фламастером. Действительно, бизнесмен долгое время находился в коме, из которой  вышел совершенно здоровым, будто и не болел вовсе и не был на волосок  от  смерти.
Сразу бросилось в глаза: у бизнесмена была та же профессия, что и у Миши. Студия, которую он возглавлял, производила научно-популярные и аналитические фильмы. Почти та же направленность, что и у Миши.
Значит, в своих догадках я был недалек от истины: тот, кто имеет с параллельным миром пусть даже и косвенные отношения, на кончик пальца (а может, и больше) уже живет в другом мире. В мире, в котором правят другие законы, где иные критерии возбудителей болезней.
Любопытно, любопытно…Хорошо бы найти специалиста по энергетическим влияниям на человеческий организм. Почему именно люди, близкие к производству кино, попадают в силовое поле ЖКВ и с ними происходят нетипичные явления.
Я об этом славно рассказал  на консилиуме, но до конца и сам не понял, что рассказывал.
Со мной такое часто случалось  и раньше, до знакомства с ЖКВ. Я начинал кому-то объяснять то, что и сам понять не мог, а в процессе этого объяснения находил серьезные доводы в пользу своей позиции.
Иными словами, из моего подсознания выскакивала информация, которая как бы сама выстраивала логическую цепь и создавала довольно стройную систему мышления. После контакта с ЖКВ эта способность усилилась, что я и продемонстрировал перед консилиумом по поводу болезни моего друга Миши.
Самое смешное, что после того выступления я попытался воспроизвести свою речь, и не смог. Хорошо, что  Иван Степанович включил свой диктофон.
Надо обязательно передать информацию, которую выкопал Гриша, Ивану Степановичу. Я  начал питать к этому перепуганному человеку симпатию, ведь теперь мы с ним были в одной связке.
Я набрал номер Заботного. Он тут же ответил, словно сидел и ожидал звонка.
-Как хорошо, что вы позвонили, а я набираю вас и все занято. У нас чудо произошло. Собственно, долго происходило, а вот вчера я понял, что это мне не снится.
- Вы можете говорить спокойно и по порядку, что за чудо?
-Чудо, чудо, настоящее! У вашего друга Михаила Сиротинина в течение трех недель лицо постарело лет на двадцать. Сейчас ему можно дать шестьдесят и даже шестьдесят пять. Вы понимаете, что происходит?
-Пока ничего не понимаю, - честно признался я, чувствуя, как у меня покатилась ледяная капелька по позвоночнику.
-Миша ваш стареет не по годам, а по суткам. Каждый год укладывается в сутки. Еще двадцать дней назад ему было сорок, а сейчас все 60.
-Вы случайно не после банкета, Иван Степанович, как такое может быть?
-Не оскорбляйте меня. Я ни в одном глазу и вообще с алкоголем завязал. А если не верите, приезжайте, сами все увидите.
-Уже еду.
Мне действительно показалось, что Иван Степанович хорошо заложил за воротник. Голос у него был  неестественным: дрожал, сипел и звенел, как струна одновременно.
-Вы куда, Вадим Елизарович, мне же выпуск подписать надо?
-Подпиши, Гриша, сам. Я за сенсацией. Привезу и сразу в номер.
Я мчался по школьному коридору, как кенгуру, убегающий от  тигра.  Началась переменка. Старшеклассники, кучкующиеся у лестниц и тайком покуривающие, с изумлением смотрели на мчащегося с безумными глазами главного редактора (а тут все знали, кто я такой, потому что я в этой школе читал курс «Введение в журналистику»).
В голове у меня была полная сумятица.
Я понимал, что произошло, и мозг мой усиленно искал в погребах подсознания похожий случай. А раз он искал, значит, что-то подобное уже было, и я об этом читал. 
Кажется, это было связано с испытаниями какого-то средства для омоложения. Было такое увлечение в 30-40 годы прошлого века. Не то в Англии, не в Германии обезьяну накачали каким-то составом смешаной спермы. И вместо омоложения шимпанзе стала стремительно стареть и быстро умерла.
Я вспомнил и академика Богомольца, создавшего сыворотку, якобы омалаживающую человеческий организм. А сам  академик  умер  не то в 63, не то в 64 года, на что Сталин отреагировал знаменитой фразой: «обманул, негодяй». Правда, сыворотка Богомольца хоть не старила человека… И то хорошо.
Я примчался в больницу, взлетел на  третий этаж и вот уже сидел перед взьерошенным Иваном  Степановичем, который во все глаза смотрел на меня.
-Вот так иногда происходит, - сказал  первым пришедший в себя Иван Степанович. – Планируем одно, а получаем другое.
-Позвольте, а что, собственно, мы планировали? Разве мы занимались омоложением? Речь всего лишь шла о живых компьютерных вирусах и их воздействии на человека.
-Вот именно, - вскочил и забегал по кабинету Иван Степанович. – Вы понимаете, что произошло? Человек быстро стареет, это значит, в его организме происходит убыстренный, наверное, в миллионы раз обмен веществ…Развитие опережает физиологические процессы. Это говорит о том, что перед нами уже инвалид, а не человек, которого мы хотели спасти. И это, в свою очередь, перечеркивает все наши с вами идеи и исследования. И мою диссертацию в том числе.
-А вы не торопитесь с выводами, Иван Степанович?  Давайте обсудим происшедшее спокойно. К слову, я вам принес самый свежий интернетовский  материал, который выйдет сегодня в моей газете в вечернем выпуске. Это рассказ одного британского бизнесмена, который подхватил тот же вирус, что и Миша, а выкарабкался из этой истории здоровым и невредимым. И что интересно: у него та же профессия, что и у Миши. Он руководит кинофирмой. То есть, опять-таки имеет дело с закрепленным химическим, электронным изображением. Человека нет, а он разговаривает с вами с экрана, помните?
-Как фамилия этого бизнесмена, с ним надо немедленно связаться, немедленно?!
А потом мы пошли в палату, в которой лежал Миша. Со времени наших разборок я не видел своего друга. И теперь, подходя к палате, у меня тревожно забилось сердце. Я всегда тяжело переносил больницы  и другие медицинские учреждения. Там человеку всегда сообщали нерадостные новости и делали больно.
Но сейчас речь шла о вещах непознанных, и к тому же Мишина болезнь имела ко мне самое  прямое отношение. 
Когда дверь палаты  открылась, я невольно прикрыл глаза от яркого солнечного света. И лишь спустя некоторое время  увидел высокую кровать, стоящую в углу у окна и на ней небольшой холмик, а чуть дальше остро торчащий нос и куст белокаштановой бороды.
Миша был похож на спящего Карла Маркса. Узнать его было просто невозможно. Это был уже довольно старый Карл Маркс, на лице застыла мертвено-бледная полуулыбка, черные провалы ноздрей уводили, как тоннели,  внутрь организма этого незнакомого мне человека.
Сразу было видно, что Миша без сознания. Все черты лица, как указатели на дороге, показывали, что жизнь внутри еще теплится  и  даже возможны какие-то мысли.
Я стоял парализованный зрелищем, пока не почувствовал горячее прикосновение руки Ивана Степановича.
-Вам нужны какие-нибудь пояснения? – шепотом спросил он.
Нет, мне не нужны были  пояснения, картина была настолько выразительной и живописной, что впечатывалась в память навсегда. Главное, Миша на себя не был похож. Совершенно другой человек. Я знал этот момент перехода из бытия в небытие, много приходилось хоронить близких и не очень близких людей. Перед тем, как уйти, из человека на поверхность лица выползала вся картина его жизни в сконцентрированном виде. Этот, лежащий передо мной, горный массив,  на который я смотрел, словно из самолета, чуть заметно дышал. Иногда одна гора вдруг начинала подниматься, а другая опускаться. Я глаз не мог оторвать от Миши, вернее, от того, во что он  превратился.
-Хватит, идемте.
Горячая рука Ивана Степановича подтолкнула меня к выходу. Я покорно шел, выпрямив спину и опустив безвольно руки. Я увидел нас со стороны – довольно забавное зрелище. Нагнувшийся от усердия Иван Степанович, тащит за собой, будто на колесиках, статую меня. Я был статуей, я почти  не двигал ногами.
Очнулся я снова только в кабинете Ивана Степановича, когда он усадил меня в кресло и налил из термоса кофе. Горячий напиток растопил во мне лед.
-Вот так будет лучше. Вы, батенька, слабы нервами, так еще и заразу можно подхватить.
Иван Степанович подошел ко мне вплотную и вдруг начал растирать мои уши.
Я, наконец,  совершенно пришел в себя. Что это было: мираж, видение, кадры из фильма ужасов?
-Вот видите, Вадим  Елизарович, все не так просто. Что теперь мне прикажете делать? Ведь он умирает. Раз стареет, значит, дело идет к смерти.
А ведь он прав. Если Миша так быстро стареет, то он скоро и умрет. Так уж устроена жизнь живого организма. Только теперь эта простая мысль дошла до меня.
-А Люся это видела? – спросил я, вспомнив, что у Миши большая семья.
-Вы имеете в виду жену? Да, она была здесь два раза. Первый, когда он был еще нормальным, принесла передачу, плакала у изголовья. А вот во второй раз пришлось вызывать бригаду, в буквальном смысле спасать человека от потрясения. Да я и не хотел ее пускать, но она заподозрила, что я скрываю смерть ее мужа, и обещала тут же написать на меня жалобу. Я и подумал, пусть пеняет сама на себя. В конце концов, я не виноват в такой болезни ее мужа, мы делаем все, чтобы его спасти. Но выше себя, как говорится, не прыгнешь.
По-моему, Сенека сказал очень мудрые слова: «Смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти». Я пытался успокаивать ее такими словами, а она на меня напустилась, что я оправдываю свою беспомощность.
Про Сенеку вспомнил, да как точно,  в его диссертации наверняка будет эта цитата, подумалось мне.
А ведь Люся права: медицина в лице Ивана Степановича беспомощна, потому что не подготовилась должным образом к новым явлениям жизни. Медицина пытается решить вчерашние задачи, а на сегодня у них выходной.
Карл Маркс – Миша стоял у меня перед глазами. Это было очень смешно, Миша и близко никогда не походил на творца идеи  светлого будущего, а коммунизм ненавидил всеми фибрами своей души.
Однако меня снова начинал захватывать вихрь страха, ведь я могу попасть в точно такой же сценарий. И стану похожим – на кого?  Не иначе, как на сподвижника Карла Маркса – Фридриха Энгельса, ведь и он был журналистом, правда, военным.
Меня это очень веселило, но в то же время страх глядел прямо в глаза. Что из того, что я буду думать  о своем будущем? Только похужеет, а свою историю все равно должен прожить.
-Чему это вы улыбаетесь? – Иван Степанович заглянул встревоженно мне в глаза.
-Успокойтесь. - сказал я. – Все мы умираем от какой-нибудь болезни. Значит, Мише суждено так умереть. Это еще хорошо, что он в коме.
-Не совсем, - сказал, отшатнувшись от меня, словно от прокаженного, Иван Степанович. – Он в сознании, но таком, э-э, вялом. Он даже реагирует на раздражители, и даже левая рука у него вдруг ожила. А правой он однажды так схватил меня, что я чуть…
В штаны не наделал,  договорил я про себя и снова улыбнулся.
По всей видимости, защитные  силы моего организма решили применить самый радикальный способ – думать о страшном весело. А ведь это правильно. От того, что будешь уныло и обреченно  смотреть в одну точку, переваривать и культивировать свой страх, станет только хуже. Лучше гулять в красивом солнечном саду и заниматься веселыми вещами. Аморально? О серьезном ты должен думать серьезно. А если бы на смертном одре лежала твоя мать?
Эти назойливые мухи – мысли  роем налетели на меня. И я отмахивался от них, как мог. Страшные мыслишки всегда рядятся под сострадание, человечность, а на самом деле, внедряются в тебя и начинают разрушать психику.
Есть, правда, другой способ избавляться от таких мыслей. Секс, порно, ужастики, боевики, наркотики, алкоголь – все, что принадлежит масскультуре и ведет, как кажется человеку, в рай. Но рая в природе не существует, а существует после таких полетов угнетенность, усталость, упадок сил…
-Нам ничего не остается, как ждать, - сказал я. – Вы,  Иван Степанович,  ни в чем не виноваты. Это я могу подтвердить.
Иван Степанович подозрительно посмотрел  на меня, нет ли какой подоплеки в моих словах. Я кивнул утвердительно, подтверждая: сказано от чистого сердца.
-Я обязательно свяжусь со своими компаньонами, они узнают в подробностях, чем лечился английский бизнесмен. Это и для моей программы нужно, и  для вашей диссертации, - пообещал я.
-Сделайте это как можно быстрее, - с неприкрытой болью сказал Иван Степанович.

               
                Роман  Соломона

Случай с Мишей потряс меня, как бы я от этого не отнекивался. Я в жизни не встречал ничего подобного.
Меня сразу же начала пожирать острыми крокодильими зубами совесть. А не я ли виновник всего этого? Если бы я не написал статью, а Миша не начал со мной бороться из благородных побуждений – обеспечение своей семьи деньгами -  то, может, все пошло бы по иному сценарию?
И Миша  сейчас не был бы похож на Карла Маркса, а Иван Степанович уже давно бы закончил свою диссертацию?
Однако и я могу повторить Мишину историю.
И если мой друг не знал, чем это кончится, то я знаю. Я видел   это!
Впервые снаряды рвались рядом со мной, я слышал их глухие удары. Внутри металась паника, которую я гасил своими огнетушителями, но пламя вырывалось из – под контроля. Я знал еще одно средство борьбы со стрессами – работа.
Вся наша психическая энергия неумело нами распределяется. Она сжимается в пулю и летит туда,  откуда исходит крик об опасности. Там и начинается кошмар. А надо эту энергию просто перераспределить. Сначала в режиме ручного управления, а потом и автоматического.
Я поехал в редакцию. В отделе выпуска сидели Гриша и Рая, новое приобретение по рекомендации Леши.  Рая работала в его Центре и занималась компоновкой информационнх блоков. Нужный для моего издания специалист.
Рая была очкастой и без возраста. Бывают такие женщины. Когда она вставала со стула, раздавался треск костей, которые не привыкли к долгому стоянию и передвижению. Рая работала у нас уже месяц, и я очень редко видел ее на ногах, больше сидящей.
Говорила Рая мало. Ее большие очки в перламутровой оправе всегда были направлены мимо объекта общения. Поэтому трудно было заглянуть в глаза девушке. Я был уверен, что Рая  Сторосова была девушкой, да и какой мужик взглянет на эту канцелярскую крысу.
Признаюсь, и мне было неловко на нее смотреть, и она это чувствовала, максимально ограничив со мной общение. Даже когда требовалось согласовать какой – нибудь вопрос, Рая во многих случаях брала ответственность на себя, обходя своего начальника, то есть меня.
И пока у меня к ней претензий не было. Я тоже не стремился особенно влезать в ее хрупкий внутренний мир.
Работа для Раи, как и для Гриши, была всем. 
Она была всем и для меня. Хотелось, к тому же,  утереть нос Костику и доказать, что и я не менее главный редактор, чем он.  И еще, разумеется, хотелось побеждать в разных рейтингах, которые на наших электронных  полях проводились постоянно и являлись хорошей рекламой и  стимулом для  совершенствования своей профессиональной деятельности.
Я и редакционное утро начинал с обзора этих рейтингов. Мы, судя по ним, продолжали расти.
Главным образом потому, что газета заняла совершенно пустую информационную нишу – наши сотрудники и авторы писали не только о прогрессе, людях, творящих его, а и давали эксклюзивную информацию по таким больным вопросам, к примеру,  как компьютерное здоровье…
У нас была активная переписка с профильными специалистами. Мы вели диспуты, давали высказаться множеству интересных людей без званий и регалий.
Я всегда повторял на наших летучках, что так называемая наша элита не представляет никакого информационного интереса. Эти новоявленные буржуа, надев костюм депутата, политехнолога, став член – корром или даже академиком, тут же забывали свои принципы в бытность голодного революционера.
Настоящая жизнь варилась внизу. Вот туда мы и провели свой трубопровод и оттуда качали живительные идеи и живой звук.
При общей гламуризации наши авторы были столь же естественны, как умывающаяся кошка. Они мыслили, проявляя лукавство лишь в исключительных случаях.    
Рая оторвала свои очки от монитора и посмотрела  в мою сторону.
Гриша почтительно встал. Я махнул рукой, и он сел, но смотрел на меня глазами преданной собаки.
Гриша до сих пор не мог поверить,что сидит в тепле и сыт и что занимается такой интересной работой.
А я пришел со своим стрессом и смотрел на  своих сотрудников, ища в них спасение. Их вид меня нисколько не успокоил. Меня, что называется, колотило внутри, а они сидели и напряженно-равнодушно  работали. Ничего, сейчас я тоже  погружусь в эту дурманящую кутерьму.
-Что нового? – спросил я Гришу. – Меня очень интересует тот английский бизнесмен. Ты что-нибудь накопал новенького о нем?
-Он снова слег. Во всяком случае, такое было сообщение.
-Откуда?
-Я связался со студией «Продакшнконсалт», они мне и сказали. И сказали, что у него в последнее время выросла огромная борода, и он здорово постарел.
Гриша доканал меня. Не хватало, чтобы он еще сказал, что бизнесмен стал похожим на Карла Маркса.
-Как ты вышел на студию?
-Очень просто, по нашему селекторному каналу.
Недавно мы купили этот  канал у одной киевской фирмы, и  теперь могли свободно связаться с любым зарегистрированным в интернете адресатом и провести  видео – конференцию. Стоило, правда, это дорого, но зато мы получали отличного качества картинку, которую сразу могли давать в эфир. В «Явирусе» тут же организовали  специальную страничку, пользующуюся большой популярностью.
Рая сидела, впившись глазами в экран компьютера.
-А что у тебя? – поинтересовался я.
-Ничего интересного, вот только один маниак ( она так и произнесла это слово) требует от вас официально ответить на его письмо.
-Что за письмо, или ты снова взялась за свои штучки?
Есть люди, которые стыдятся обращать на себя внимание. Такой была Рая. Если ее не спросишь, сама ничего не скажет. А поскольку Рая отвечала у нас за работу с авторами, то частенько случались и разного рода несуразницы.
Однажды в газету какой-то графоман прислал поэму о канализации города Житомира.  Читал я поэму с огромным удовольствием. В этом  смешном произведении описывались городские чиновники, которые никак не могли решить вопрос подвода канализации к только что выстроенному дому мэра города.
Рая написала автору разгромную рецензию, где просто уничтожила его как поэта. Рая была строгой критикессой с устоявшимися высокими эстетическими взглядами.
Поэт - канализатор не заставил себя долго ждать и написал такую же смешную поэму, но теперь о нас и послал ее к нашим конкурентам. Те, естественно, жутко обрадовались и выстрелили  ехидной статьей как раз под сообщение о повысившемся рейтинге  «Явируса».
Я вызвал Раю и  спросил, почему я ничего не знал о поэме?
Рая переминалась с ноги на ногу, краснела, как школьница, а потом выпалила:
-Потому, что вам о таких гадостях не следует знать.
-Говори быстрей, не тяни, - поторопил я.
-Это статья академика Донцова и еще нескольких ученых о ложном направлении ваших утверждений по поводу ЖКВ.
-Где статья?
Она в вечернем выпуске, уже сверстана.
Я ахнул, представив на секунду, что могла натворить Рая из-за своей катастрофической привычки «оберегать меня от всяких гадостей».
-Быстренько статью ко мне, - рявкнул я, не ожидая такой силы собственного голоса.
Через минуту я читал  статью – письмо, которую сам  когда-то и заказал. Прошло несколько месяцев, да и, помнится мне, что Донцов считал ниже своего достоинства публиковаться у нас. К тому же было несколько заседаний суда, которые прервались из-за болезни Миши. По всей видимости, эта статья и была реакцией на эту болезнь.
Донцов излагал довольно объективно предысторию нашего конфликта, коротко сообщил о несогласии научной элиты Академии с нашими утверждениями в части ЖКВ, и вдруг обратился к общественности с призывом не принимать наших идей и, может быть, даже организовать акцию несогласия, так как коммерсант (почему-то Миша – киношник был назван коммерсантом) снова болен, и на этот раз с тяжелыми последствиями, в которых повинна редакция «Явируса» во главе с его главным редактором Вадимом Погосовым.
Вот, оказывается, как. Мы  загнали болезнь бедного Миши в агонизирующее состояние из-за того, что не обладаем достаточной компетенцией в вопросе, который взялись обсуждать.
В конце статьи была приписка: «Господин Погосов, вы, конечно, эту статью не напечатаете, хотя и сами просили нечто подобное написать.
Если наш голос у вас не будет услышан, он будет услышан в другом месте». Что думала Рая, когда засылала статью в выпуск, для меня сейчас было неважно.  Я понимал: укор редакции она оставила для того, чтобы показать демократичность нашего издания и опровергнуть сомнение автора, что мы это не напечатаем?  Рая сразила  меня своей решительностью. Наверное, поэтому и я решение принял мгновенно: статью давать, но с небольшим комментарием о болезни Миши и чем грозит эта болезнь остальным. Хватит чикаться, пора поднимать большой шум. Пусть соберутся у постели Миши настоящие светила из разных стран и расскажут все, как оно есть на самом деле. Донцовых надо давить фактами.
Эта акция поднимет еще выше наш рейтинг и одновременно мы сделаем доброе дело. В нашей стране слышно как в полдень мухи жужжат и вода в болотах застывает. Пора прерывать эту болотную тишину.
Я тут же представил болото и жару. Заплесневевшую разноцветную воду, ягоды на распластавшихся на ней бурозеленых листьях.
Комментарий я написал тут же, рассказав в нем коротко о состоянии пациента инфекционного отделения и его странном превращении в старого человека. Я пообещал читателям, что в ближайших выпусках мы дадим более подробную информацию с комментариями ученых, медиков, специалистов…Я хотел добавить еще и эзотериков, но вовремя поставил точку. Донцовы обязательно зацепятся за это слово и обвинят в лженаучности.
Рая  взяла диск и пошла к своему компьютеру, склонив голову. Я посмотрел ей вслед и отметил очень красивые ноги. Человек с разных расстояний и положений выглядит совершенно по – другому. Раю я принимал на работу, сидя за столом,  потом я ее видел только сидящей или идущей ко мне лицом. А, может быть, мой глаз был сфокусирован на иных мыслях и предметах? Во всяком случае, сейчас я увидел, что эта «замухраная», какой она выглядела в моих глазах, девушка очень даже ничего, если ее привести в порядок. Хотя бы  убрать старческую осанку.
Чем только не набита башка у занятого человека! Если представить мысли, которые прыгали одна через другую сейчас в моей голове, то это смахивало бы на большой копошащийся муравейник с той лишь разницей, что муравьи очень организованные существа в отличие от людей.
Лицо Карла Маркса- Миши стояло передо мной. Я пытался думать о нем, проникнуть с помощью своих возможностей в его мир, ведь мы наверняка сейчас были на одной волне. И  в то же время мне надо было заниматься  своими обычными редакторскими обязанностями: полностью прочитать выпуск, просмотреть следующий, собрать небольшое совещание, озвучить свои мысли по поводу тех или иных материалов. А затем переговорить с каждым исполнителем с глазу на глаз.
Есть разные типы руководителей: одни целыми днями болтаются на разных тусовках, встречась с нужными людьми, выбивая договора на рекламу и решая вопросы с помощью связей. Другие сидят сиднем в своем кресле и только отдают указания. А третьи, к кому причисляю и себя, сами в гуще потока и одновременно в кресле и на тусовках.
Передо мной сидела Ира Скудович со своим примирительным лицом. У меня при  встрече с ней всегда возникало ощущение, что эта женщина только что помирила злобно ругавшихся соседей в коммунальной квартире. Ира монотонно рассказывала о задании, которое накануне выполняла по моей просьбе.
Речь шла о письме. Его написала одинокая старая учительница, страшно боящаяся смерти от инсульта.  У нее не было ни родственников, ни друзей. Жила она в громадном доме-квартале в дальнем спальном районе. Клара Петровна, так звали учительницу, была давней читательницей Иры, любила ее стиль, и, как писала, когда Ира пропала со страниц «Утра», вынуждена была звонить главному редактору и спрашивать, куда делась его самая талантливая сотрудница. Костик и дал ей адрес. Она позвонила мне, и я с ней долго разговаривал, успокаивая и, в конце концов, пообещал прислать Иру к ней домой.
Ира без особого энтузиазма восприняла это задание. Она не  любила контакты, ей проще было общаться через газету. Но вынуждена была выполнять задание главного редактора.
И вот сейчас Ира сидела передо мной и монотонно бубнила.  Оказалось, занудная учительница, погибающая от одиночества, хотела, чтобы Ира собрала ее лучших выпускников, которых она считала своими детьми, и заставила их приходить регулярно к ней, а она будет им рассказывать о своей жизни и учить их, но теперь другому предмету – семейной морали.
-Представляете, - говорила Ира, - сама она не сумела построить и устроить свою жизнь, потому и осталась одинокой, ни разу замужем не была, а других будет учить. Это ведь смешно!
-Это тебе смешно, - сказал я. – Человеку плохо, и он борется за свою жизнь. А как бы ты поступила?
-Я? – удивилась Ира. – Ну, мне до этого еще далеко.
-Тебе это только так кажется. Все мы живем по одним законам и никого  ничто не обойдет. Сегодня она одинока  и растерянна, а завтра ты.
-Я?
В голосе Иры вдруг зазвучала обида. Мало того,  что ей подсунули какую-то старуху,  с которой  теперь возиться и возиться, ведь не отстанет, так теперь еще и этот главный хмырь ее в чем-то обвиняет.
«Главный хмырь» смотрел на Иру и видел все ее переливания мыслей и эмоций.
-А что же ты хотела, - продолжал я  выжигать на совести свой сотрудницы праведные слова, -  Ты  только на бумаге такая благородная и умная? Надо и в реальной жизни что-то делать.
-А кто будет писать про этих самых учительниц? - бросилась Ирина в наступление, и я невольно залюбовался ею. Куда делась занудливость,  щеки вмиг налились румянцем гнева, глаза лазером пронзили меня. – А вы сами кого-нибудь спасали?- добила, как ей, вероятно, казалось, она меня.
Ира откинула голову и сложила  руки на груди.
-Было дело. И не раз. И сейчас, между прочим, занимаюсь этими ЖКВ, и сам…
Тут я чуть не начал рассказывать о своей болезни, но вовремя остановился: никто из сотрудников не знал моей тайны.
-И что же сам? – мгновенно отреагировала проницательная Ира.
-Тебе подробно рассказать? Давай останемся после работы, возьмем коньячку, и я расскажу.
-А потом все подумают, что у нас роман.
-А если и роман, так что же? – сказал я. – Мы и по роману ударить можем, кто нам запретит?
-Я бы не против, - сказала Ира спокойно, так что я вздрогнул. – Вы мне давно нравитесь.
-Ты мне тоже, Ирочка, - сказал быстро я. – Но с учительницей все–таки  надо как–то поступить.
-Спасибо за ценный совет!
Ира встала и одернула юбку. И тут я снова увидел совершенно другую женщину. Черт подери! Что же это такое сегодня со мной? Все мои курсистки, как я их называл про себя,  кажутся мне просто красавицами. А эта еще и, теперь вот призналась, что почти влюблена в меня. Но у нее дети и муж. А в приличной редакции заводить амуры с такими данными  нельзя, особенно главному редактору.
Пока я разговаривал с Ирой, во втором моем плане небо начало проясняться. Я увидел лицо Сони, а потом и какое-то бормотание, вернее, даже лепет. Я быстренько распрощался со своей сотрудницей, и закрыл дверь на ключ.
Обычно, как только моя секретарь слышала этот звук, она вешала на дверь, словно в магазине, закрывающемся на обед,  табличку «Шеф думает!».
И никто меня в такие вдохновенные минуты не трогал.
Сейчас я не думал, а искал канал связи с Соней. Ира взбаламутила мой организм, и я ощутил наступление сеансного состояния. Это состояние выражалось в необычной легкости и спокойном погружении в себя, как в прозрачную морскую воду.
Затем прояснялось лицо Сони и начинался обмен мыслями. Наверное, в недалеком будущем люди научатся без сильных стрессов и всяких ЖКВ общаться таким образом друг с другом. Связь, конечно, станет более надежной и можно будет ее наладить в любую минуту, а не в отдельные, почти случайные, мгновения.
Но пообщаться на телепатическом уровне не удалось. В двери нарисовалась секретарша.
-У вас посетитель. Некий  Ираклий Мойсеевич Соломон.
-Зови.
В кабинет вошел Соломон в своем  растянутом до колен сером свитере и джинсах. Вид  задумчивый, словно после просмотра индийского фильма.
-Не ожидал? А я вот, явился по твоему зову.
Я напряг память, но не вспомнил, чтобы звал Соломона. Мы не виделись, наверное, недели две, да и потребности как-то не возникало. Я с утра до вечера мотался со своей газетой, а Соломон жил своей замкнутой свободной жизнью.
Мы сидели друг против друга и не знали, с чего начать разговор. Соломон явился не ко времени, а когда человек является не ко времени, он начинает раздражать.
-Ничего, - сказал  Соломон, - я скоро уйду. Вот прочитал в твоем «Явирусе» о Мише, который начал стареть. Удивительно, почему ты мне не сообщил сразу, мы ведь, кажется, работаем над темой вместе.
-Ты прав, Ираклий, - сказал я. – Каюсь, замотался. Да и честно говоря, как-то в другую степь мысли поехали в последние дни. Вот про это старение все думаю. Сейчас об этом хотел с Соней поговорить, да ты пришел.
-Я с Соней сегодня разговаривал, она тебе привет передавала и сказала, что через неделю будет у нас.
-Совсем забыл, - ехидно посмотрел я на Ираклия. – ты ведь собирался  жениться на ней, когда свадьба?
-Кто это тебе сказал о женитьбе? Соломон грозно придвинулся ко мне.
-Ты сам, неужели забыл?
-То по пьянке. Забудь. Мне женитьба вовсе ни к чему. Я против семьи вообще и, тем более, против рождения детей. Зачем плодить калек.
-Каких еще  калек? – не понял я.
-Таких, как мы с тобой. Сам посмотри: человек рождается с криком и с криком умирает, а на протяжении всей жизни кричит по другим поводам. Так зачем  это, учитывая даже то, что он и после телесной жизни станет астралом, ну, как там, по «Агни  Йоге»?
-У тебя сегодня дурное настроение, вот ты и клянешь человечество. Как по мне, так  та же «Агни Йога» призывает радоваться жизни, потому что жизнь бесконечна, а делает человека агрессивным как раз понимание, что она конечна и за короткий срок этой жизни на земле человек  хочет получить все сполна – секс, богатство, яркие впечатления...
А вот если ты знаешь, что будешь существовать вечно, только в разных формах, совсем  другой возникает  компот.
-Именно – компот.  Что ты несешь? Хоть веришь словам? Люди хотят верить в то, что говорят, вот и  придумывают разные сказки. Приятно, конечно, представить, что ты не умрешь, но даже сам факт умирания неприятен.
Когда–то в глубокой молодости я создал теорию магнетизма и даже рассчитал космические магнитные поля, по которым движутся планеты. Я доказывал, что Вселенная и мы, как ее часть – это сплошное электромагнитное поле, в котором вращаются намагниченные частички. Потому и говорит человек, что две половинки сходятся, а любовь просто так и называют магнетическим чувством. Нам кажется, что это гипноз красоты и эротики. А на самом деле всего лишь притяжение положительно и отрицательно заряженных частичек.
Та же история с …историей.  Переселение народов, гибель цивилизаций. Это все пертурбации электромагнитного поля, в котором мы всего лишь статисты, заряженные определенным образом. У одних более сильное поле, у других менее, одни более энергичные, другие тряпки половые – вот  откуда   разнообразие характеров, генетических схем.
Сегодня я почти завершил эту  работу, вот почему и пришел к тебе, хотел кое о чем посоветоваться.
Передо мной сидел очередной гений. Често говоря, я уже от них немного устал. Как–то так получалось, что меня все хотели тем или иным способом использовать. А когда я заболел, хоть бы кто позвонил.
Никакого участия и сожаления. Человек стал дичать. Сегодня в новом выпуске я прочитал о том, что дочь бывшего президента Кучмы купила за 180 миллионов долларов виллу в Англии. Даже английские толстосумы подивились таким деньгам у неизвестной своими трудовыми достижениями особы. А я был просто шокирован. Жить в нищей стране, в которой больницы больше похожи на ночлежки, а старики получают пособия, называемые почему-то пенсиями, на которое не то что лечиться, а просто прожить трудно, вытворять  такое! Хорошо же наш первый экс-президент-демократ воспитывал свою дочь!
Может, Соломон прав? Не следует рожать детей, и пусть мы вымрем, освободив место более достойным?
Соломон пошевелился в кресле, напоминая о своем существовании.
Вот сидит передо мной замечательный человек, который утверждает, что не следует рожать детей и обрекать их на жалкое существование.  В то же время сам все делает, чтобы это существование усовершенствовать. Получается, голова у него состоит не из двух, а гораздо большего количества  полушарий, которые противоречат сами себе.
-Так что ты, Ираклий, предлагаешь? – задаю я вопрос, чтобы прервать свой поток мыслей и направить его в нужное русло.
-То, что у нас записано в программе совместной работы. Мои идеи, ваша раскрутка. Я принес готовую работу, о ней надо сообщить обществу. Пусть дрожит от страха.
-Опять страшилка? Мы уже совсем запугали нашего читателя. Посмотри только на шапки газет.
-Запугали? Тогда почему столько бардака, беспредела? Я тебе насчитаю сейчас миллион недостатков нашего времени. И все они направлены против человека. Единственно возможное средство приструнить двуногое существо – страх. Доказано многими тиранами, при которых был хоть какой-то порядок, и войнами, когда нужно было жертвовать собой.
-Суров!
-Не менее, чем ты  со своими ЖКВ.  Прочитаешь про такое, жить не захочется. А что – твой друг Миша действительно уже глубокий старик?
-Действительно, можешь сам убедиться.
-Нет уж, хватит с меня и того, что я вижу каждый день. Моя задача – заставить человека что-то делать, вот почему я  хочу, чтобы ты тиснул мое произведение.
Услышав слово «произведение», я насторожился. Это еще что!
-Заставить человека жить по совести  с помощью страха?
-Правильно мыслишь, журналист. А как иначе ты заставишь соблюдать экологию, если не сообщишь, что завтра все мы накроемся с нашими шикарными виллами и джипами. Вспомни холодную войну, к чему она привела? К тому, что обе сверхдержавы поняли, что, применив атомное оружие,  сами погибнут.
Человеку надо понять это, но понять не только головой,  а всеми своими органами, способными ощущать страх. Ваш живой компьютерный вирус – прекрасное средство для этого. Но, во-первых, мало кто в него пока  верит, вон даже академики восстают, а во-вторых, компьютеризация еще не достигла такого распространения, в результате которого бы человеческие массы, образовав единый организм и  мозг, начали действовать сообща. Это может сделать лишь моя идея электромагнитной корреляции психологии человека.
Соломон посмотрел на меня молодым взглядом первооткрывателя.
Я молчал. Ираклия всегда было интересно слушать, когда он говорил о своих идеях, а не комментировал чужие.
-Ты когда-нибудь задумывался, что человек с его телом является энергетическим объектом и не только поглощает энергию извне, но и сам ее излучает? И в достаточно больших количествах. Ее же излучают  слоны и прочие животные, но скажи мне, сколько тех слонов на земле? Сто тысяч! А сколько людей?  6 миллиардов!!! А будет еще больше. Причем,  кроме обычной биоэнергии, человек излучает еще и разумную психическую, которая раскачивает космические волны и может даже создавать волновые цунами.
Если сузить поток человеческой энергии в лазерный пучок, то этим пучком можно  разрушить Луну в один присест.
-Ну, это ты загнул, Ираклий, - не удержался я от такого наглого научного обоснования. Мне не хотелось становиться каким-то, пусть  и лазерным, пучком.
Мало того, - продолжал Ираклий, не обратив никакого внимания на мой возглас, - с помощью энергетическо-психической энергии мы сможем управлять жизненным процессом на земле – как людей, так и животных.
Все к этому идет, дорогой журналист, иначе человечество просто погибнет. Кроме того, умение создавать из человеческой энергетики системы позволит в самом коротком будущем сконструировать космический энергоноситель и переправить человечество со всем животным миром на более жизнеспособную планету. Был всемирный потоп, а теперь всеобщая земная смерть, и нам пора задуматься о Ноевом ковчеге.
Ираклий замолчал и положил передо мной пластиковую папку, на которой было написано «Соломоновы идеи».
Я открыл  папку и  достал  довольно увесистую рукопись.
-Позволь, но ведь это целый роман!
-А что, я не могу написать роман? – с веселой наглостью посмотрел на меня Соломон.
Я почувствовал, что начинаю заводиться. Не  люблю, когда меня держат за лоха. А тут был чистой воды розыгрыш. Не мог Соломон, живущий покупкой и продажей скрипок, любящий свободу, так закабалить себя и  написать толстенный труд. Ираклий много раз говорил, когда я ему советовал продолжить научную карьеру, что больше ни одной строчки  по науке не напишет, а тут целый научный фолиант.
-Ты ошибся адресом, - сказал я, отодвигая роман в сторону. – Я даже его читать не буду.
-А как же наши соглашения?
-Причем здесь соглашения! Это ведь совсем из другой оперы. Мы же договаривались о комментариях по поводу ЖКВ.
-Там и про это есть. А потом, этот роман написан мной в соавторстве с известным тебе человеком.
-Соня? Она написала это?
-Соня очень разумная и трудолюбивая девушка и смотрит на мир, как и я.
Я снова пододвинул к себе папку и осмотрел ее, словно диковинное сокровище. Соня писала со слов Соломона, вот как это происходило. Это сколько же времени у нее ушло на эту толстенную рукопись? И что мне с ней делать?
-В первую очередь, прочитать, - уловил мои мысли Соломон. – И напечатать.
-Где ты мне советуешь ее печатать? Разве что у академика Донцова, так он сразу инфаркт схватит от  твоих научных идей.
-Инфаркт - его личное дело. А мне нужно, чтобы этот труд был опубликован и стал доступен для как можно большего  количества людей. В данном случае я буду рад встрече с человеками.
Мое электромагнитное поле, как назвал бы сейчас мой мозг Ираклий, сильно возбудилось. Думаю, сейчас я излучал достаточно энергии, чтобы зажечь лампочку. Соломон задал мне задачку, и я уже думал, что можно будет  дать эту книгу, конечно, без всяких таблиц и формул в литературном приложении. При беглом просмотре романа я увидел совсем немного диалогов, следовательно, потребуется хорошенько поработать, чтобы подогнать роман под требования нашего читателя, который очень не любил длинные предложения и монотонность  изложения. Живые люди должны разговаривать и совершать поступки, иначе никто и странички не осилит.
Я еще раз полистал рукопись, Соломон наблюдал за моими действиями, как наблюдает тигр в засаде за передвижениями очередной жертвы. 
Это писала Соня. Слова «он обнял ее» Соломон никогда не напишет, в этом я не сомневался.
-Хорошо, - сказал я. – Я постараюсь что-то выудить из этого гроссбуха, ведь ты понимаешь, что в таком  виде подсовывать под нос читателю эту штуковину я не имею морального и, я поднял указательный палец вверх, профессионального  права.
-Хорошо изъясняешься, - одобрил Соломон.
-Научишься,  имея дело с такими авторами, - не задержался я с ответом.
-Ты что же, не уважаешь Соню? –  спросил Соломон. – Человек, можно сказать, в тебя втюрился и  таким  образом признается в своих благородных чувствах, а ты тут что-то еще изображаешь... Немедленно в печать, а то я заберу роман  и не видать тебе ни этого гениального произведения, ни твоей замечательной Сони, в которую ты  втюрился. И не впаривай мне обратное.
-Ну, ты и паразит, - сказал я в сердцах, качая на руках папку с романом. – Нет, чтобы сразу все рассказать, как есть, так сначала поиздеваться надо.
Соломон достал из сумки пузатую бутылку коньяка и раскладную тарелку, перочинный нож и лимон. Он вынимал из сумки эти предметы, как фокусник, глядя на меня смеющимися глазами.
-По такому случаю не грех и осушить этот сосуд.
- У меня работы невпроворот, а потом я не люблю коньяк.
-Нет проблем, я и сам с собой могу выпить за наш общий успех.
И Соломон подтвердил сказанное быстрым опрокидыванием  бутылки. Янтарный шарик покатился по горлышку и  исчез в его глотке. Соломон зажмурил глаза и понюхал лимон.
-Роман хороший, почти как этот коньяк, напрасно ты не выпил.  А все-таки на кого сейчас похож твой состарившийся друг Миша?
-На Карла Маркса.
У меня почему-то по венам растеклось тепло, будто это я  только что глотал коньячные шарики. Такое со мной иногда бывало. Наверное, благодаря сильно развитому воображению.
Соломон захохотал. Очевидно, коньяк ему сразу ударил в голову, минуя желудок.
-На Карла Маркса! - хохотал Соломон,  поднося бутылку ко рту и  ожидая, пока отсмеется лицо.
Потом он сделал  глубокий глоток и  послушал, как жидкость устремилась внутрь.
-Жаль, я не рассказал Соне об этом, а то бы она обязательно этот сюжет поместила в романе. Слушай, а почему это не сделать сейчас?
И Соломон начал меня обрабатывать, чтобы я немедленно поправил роман и внес в него новый сюжет с Мишей – Карлом Марксом.
Пока я это делал (чтобы побыстрее отвязаться от своего друга, который мне откровенно начал мешать), Соломон покончил с коньяком.
 -Ираклий, - сказал я как можно более строго, - у меня в кабинете не напиваются.
-А что же тут еще делать? – искренне удивился Соломон, оглядываясь и как бы ища и не находя себе занятия.
-Хотя бы редактируют романы некоторых.
И Соломон исчез. Как старик Хоттабыч. Я даже не услыхал, как закрылась дверь.
Каждое появление передо мной человека всегда требует осмысления его после окончания встречи. Я еще долго отхожу от постороннего поля.
Астральное тело Соломона еще долго витало в комнате, и во мне все было заблокировано, пока оно не исчезло.
Интересно все-таки. Пока я был совсем молодым человеком, я и не подозревал о существовании биоэнергетических полей. Чувствовал, конечно, их, но не знал. Теперь каждого человека я воспринимал как некий комплекс энергий. Я сразу ощущал его поле и сразу по этому излучению мог ориентироваться, как себя вести.
По сути, человек – сложный аппарат с  выведенными на внешность дисплейными показателями. Можно ориентироваться по глазам, а можно по жестикуляции. Иногда достаточно бывает беглого осмотра параметров воздвигнутого перед тобой живого предмета.
У Сони зеленые глаза и красивые ноги. А голос не впечатляет. Она хороша, когда молчит. Молчание не отвлекает созерцания, а добавляет внимания. Как человек молчит, так он и думает. Некоторые и молчат глупо, зыркая по сторонам, ерзая в кресле. А у других  проявление достоинства и уважения к собеседнику выражается в спокойной позе или поглаживанию пальцем по руке или в области рта.
Ты приемник, твой собеседник передатчик. Потом вы меняетесь местами, но в первые мгновения контакта это так.
Соломон оставил после себя много психического шума, завихрений, и я сел в кресло, чтобы успокоиться и привести свои мысли в порядок.
Меня снова используют. Теперь это роман, который я должен напечатать. И я не могу отказать людям, написавшим его. Но я не могу и заставить себя сейчас читать рукопись, хотя она и хранит следы Сониного творчества.
А как это было?
Я зажмурил глаза и представил картину. Квартира  Соломона, та самая комната, на стенах которой висят скрипки. Ираклий ходит от двери к той скрипке, которая висит в дальнем углу  и на которой так божественно играла Соня. Ираклий, естественно, под шафе, а иначе, как быстрее и пронзительней соединиться с полем собственного творческого потенциала?
Он рассказывает Соне о своих наблюдениях и идеях, а девушка с зелеными глазами строчит на ноутбуке. Так они работают некоторое время, а потом Соломон садится подле Сони и дотрагивается рукой до ее коленок и гладит ногу все выше и выше. Соня замерла, она ждала этого. Она ему не перечит. Но стоит мужской руке подобраться к тому самому месту, как Соня поворачивается и смотрит прямо в глаза Соломону.
-Ну и что ты этим хочешь сказать? – спрашивает она.
Соломон еще некоторое время держит руку в  мягкой нежной телесной теплоте, а потом рука медленно начинает двигаться назад.
-Мы не для этого собрались, - спокойно говорит  Соня. – И вообще я этого не люблю.
-Не бреши, - говорит с неудовольствием Соломон. – Все это любят.  Не делайся, пожалуйста!
-Работать будем? – спрашивает Соня. – Это ведь твой роман.
-Будем, будем…Может быть, я хотел подпитаться у тебя женской энергии, и было бы лучше, если бы это мне удалось.
-Но это тебе не удалось.
Какая молодец Соня. Я с уважением теперь смотрю на лежащую папку с рукописью.
Соломон встает и снова начинает ходить по прежнему маршруту. Мысли его еще более углублены. Соня смотрит на Соломона заинтригованно. Может быть, действительно, он подпитался ее энергетикой?
У Сони такой склад ума. Она тут же начинает вычислять, насколько это качество выгодно ее делу и можно ли его еще как-то использовать. Вот если с такой позиции подойти к любви, то, возможно, в ней и есть какой-то смысл.
Стоп, говорю я себе, что ты о Соне такое думаешь? Я встаю и тоже начинаю ходить из угла в угол. Кто-то подходит к двери и  прислушивается. Это Рая, я по дыханию слышу. И вдруг у меня мелькает шальная мысль, а что если я сейчас повторю все то, что продемонстрировалось у меня перед глазами с этой замкнутой, углубленной и боящейся меня девушкой?
Наверное, ее хватит удар. А может быть, даже понравится. Но то, что я не заряжусь от нее нужной хотя бы для прочтения этого толстого романа энергией, это точно.
Рая уходит. Она, конечно, прочитала табличку о том, что я думаю, и мои шаги, которые, конечно же, слышала,  восприняла как элемент процесса мышления.
Я подхожу и беру в руки роман и открываю первую страницу. Именно ее надиктовал Соломон, а потом сделал подзарядку.  Я читаю эту страницу. Ну, нормальный текст, даже ничего править не надо.
Соломон любит утро и считает, что это время активного поглощения природных сил и самого крепкого соединения с внешней средой. Мозг человека не просыпается, как принято считать, а прозревает, то есть, совершает в считанные секунды весь путь развития от детского мозга к тому, в котором по возрасту находится сейчас.
Соломон чувствует, как его организм насыщается светом, а голоса сестрички и матери на кухне воспринимаются, как пение птиц. Потом Соломон натягивает спортивный костюм и выскакивает на улицу. У парадного  сидит Герасимовна, баба без возраста, которая как бы встроена в дом и которая все и про всех знает. Он бросает коротко «Здрасте!» и бежит к Днепру. До реки бежать с полчаса, но каждое утро Соломон проделывает этот путь. Он пробегает Владимирскую горку и устремляется вниз по ребристой  тропке, уложенной еще в прошлом веке из кирпича завода Михельсона, вон и клеймо есть.
Над ним зеленая каштановая крыша, которую то и дело раздвигает ветер, давая любопытному солнцу возможность заглянуть в подзеленое царство. Световые пятна разбросаны по всей кирпичной тропе.
Соломон видит белку, которая мчится по верхним веткам деревьев рядом с ним. Она наблюдает бегущего человека, она любопытна. На секунду Соломон вскидывает голову вверх и замечает необычайно пушистый хвост и маленькое дрожащее тельце. Он ощущает  тепло этого тельца и мелкие косточки крошечного скелетика.
По Александровскому спуску  едут редкие машины, и даже бензиновый перегар радует Соломона своей чистой нотой. А потом он пробегает мимо открытой танцплощадки, куда иногда ходит подвигать туловищем и понаблюдать жизнь, а потом по бетонной дороге спускается снова вниз и, наконец, оказывается у моста, ведущего  на Труханов остров. Мост к  середине идет на подъем и бежать после спуска трудней, но открывшийся простор и солнечная белизна наполняют легкие бодрящей силой, а ослепительное сверкание медленно текущих вод заставляет двигаться быстрее. Соломону кажется, что он не успеет войти в эту мягкую, просвеченную светом  коричнево-зеленую водную оранжерею.
Холодный песок немного отрезвляет.  Солнце освещает правый берег и там сейчас происходят всякие чудесные световые представления, а на левый берег выползла холодная сырость, накопившаяся в лесистой низине  за ночь.
Я читаю эти страницы и вижу, что они действительно уже написаны на другом энергетическом уровне.
Значит, я был прав?
Я откладываю роман. По горло других редакцицонных дел. Но ощущение радостного приобретения наполняет меня. У меня теперь прекрасная перспектива: я прихожу вечером домой, ложусь на свой холостяцкий топчан, зажигаю свою холостяцкую лампу и читаю роман, который написал Соломон под влиянием Сони. Теперь я не сомневаюсь, не с помощью, а под влиянием.
Меня охватывает радость, появилось светлое пятышко в конце дня, следовательно, и весь день теперь будет хорошим. 

                Возвращение молодости

Когда человек занят интересным делом, время летит быстрее. Эту истину я обнаружил еще в детстве, когда начал посещать стоматологические кабинеты.  Тогда в очереди время просто останавливалось, и я вертелся на стуле перед кабинетом пыток, как на гвозде, а мама меня все успокаивала и обещала мороженое.
А вот сейчас я только и замечал за собой, как встаю и укладываюсь спать. Словно только это я и делал целый день. Промежуток со всей начинкой проваливался в черную дыру подсознания или еще куда там.  Но работать надо, иначе попадешь в другую ловушку, в которой горло тебе сожмет и не даст дышать обыкновенная скука. Очевидно, человечество разделено на  тех, кто борется со скукой с помощью работы, и на тех, кто  борется с ней с помощью денег. Есть конечно, такие, кто и зарабатывает и отдыхает в свое удовольствие. Но таких мало, если говорить о заработке по интересу. Можно получать тыщу долларов в день, просидев секретарем у какого-нибудь очень толстого кошелька, но толку-то!
Короче, я врубился в работу так, что спину ломило в конце дня, будто я тягал тяжеленные мешки.
Поэтому, когда в один прекрасный день моя секретарь сказала, что мне уже который раз звонит некий Иван Степанович Заботный, и что я на ее сообщение кивал утвердительно головой, будто все прекрасно понимал, я подумал, что кто-то из нас сумасшедший. Я ведь фиксировал, как мне казалось, всю поступающую извне информацию.   
Я сел в машину и  прикатил в больницу.
Иван Степанович, очевидно, видел, как я подъехал к стоянке и  припарковался, потому что, когда я вошел в приемную, он уже стоял в дверях.
В кабинете ничего такого не было, чтобы гнать меня сюда.
Но как только я сел в кресло, которое уже было как бы закреплено за мной, Иван Степанович, изобразив на лице полное изумление и растерянность, накинулся на меня с речью.
У  него, видно, для меня накопилось немало информации. Я  эту информацию и не воспринимал сначала, а наблюдал за совершенно другим Иваном Степановичем. Раньше это был солидный врач, уверенный в себе. И ходил он устойчиво, постукивая хозяйской ногой по паркету и отдавая совершенно убеждающие распоряжения. Ему можно было верить безоговорчно. Даже, если он и ошибался, то делал это весьма убедительно, и у вас не оставалось сомнения, что и ошибка эта вовсе не ошибка, а намеренное действие, чтобы зайти с другой неожиданной для болезни стороны и спровоцировать ее и посмотреть, что из этого получится.
Сейчас Иван Степанович был похож на менялу на базаре. Он суетился, частил словами, путал падежи и заглядывал все время мне в глаза, будто к нему пришел сам Бог.
-Ну, что вы скажете? – увидел я  рядом испуганные глаза Заботного. – Это же феномен, сенсация! Человек за три  недели стал девяностолетним стариком, и теперь я боюсь, что его хватит инсульт или что-то в этом роде. В таком возрасте приличные люди уже умирают, и все равно от какой болезни. Ведь  умирать то надо!
На слове «надо» Иван Степанович сделал особенный акцент и посмотрел на меня с тайной надеждой, словно я должен был ему открыть тайну старения Миши.
-Да, - сказал я,  впадая в тон Ивана Степановича. – От какой-то болезни человек  должен умереть. Но Миша? Вы не путаете, вы говорите о моем друге Михаиле Сиротинине?
-Именно, о ком же еще? Я думал, он окончательно впал в кому. Был момент, когда перестало работать сердце. Но в состоянии клинической смерти он находился совсем  недолго, а потом снова задышал.
-Слушайте, - разозлился я, - а почему вы только сейчас мне об этом говорите, где вы были раньше?
От возмущения Иван Степанович поперхнулся слюной. Он долго пытался промолвить слово (и я знал какое), но так и не вымолвил его, а только махнул рукой и  сел в свое кресло, опустив голову.
-Ладно, - примирительно сказал я. – Можно на Мишу посмотреть?
-Да, идемте. И теперь вы займетесь вашим другом, - прежним голосом сказал Иван Степанович.
И я понял, что ему уже было наплевать на свою диссертацию и что он мечтает об одном: как бы избавиться от этого «интересного» случая и продолжить прежнюю жизнь, которая, по всей видимости, казалась ему теперь раем.
Мы вошли в палату, и я увидел совершенно старого человека с впавшим ртом, которым больной порывисто дышал. Готовый мертвец.
Видно было, что душа уже в отрыве от задубевшего, схваченного стянувшимися мышцами, тела.
-У него страшные пролежни, - сообщил Иван Степанович. – Мы и ворочаем, и  матрац специальный подложили, ничего не помогает. Можно сказать, он заживо гниет.
И тут я ощутил сладковато-приторный запах, и меня едва не стошнило.
Нет, это не Миша, ничего от него не осталось. К этому человеку я испытывал лишь полное равнодушие и неприязнь. Я попытался возбудить в себе скорбные чувства, даже заплакать, ничего не получилось. Передо мной лежал неживой предмет из другого мира, на нем не было никакой информации, кроме той, что смерть пришла. Я прямо видел, как она стояла над ним.
-Что дальше? – спросил я.
-Это вы меня спрашиваете? – чуть ли не закричал Иван Степанович. – Втянули в это дело, а теперь ходу?! Нет, уж, батенька, прийдется нам вместе отвечать.
-Отвечать за что? – повернулся я к Ивану Степановичу, по-видимому, с достаточно выразительным выражением  на лице, ибо доктор попятился назад, и невольно вытянул руку, ища опору.
-Ну, как же, а эксперимент?
-Во-первых, он еще не умер, и ваш долг врача бороться за его жизнь до последнего. Во-вторых, никакого эксперимента не было, потому что, если делать  эксперимент, нужно хоть представлять себе, какие задачи он должен решить. Про эту болезнь никто и ничего не знает.
Вы первый, наверное, из врачей постсоветского пространства взяли на себя смелость узнать химию и механику этой болезни.
Вы мне напоминаете эпидеомолога Даниила Константиновича Заболотного, который поехал в Манчжурию бороться с чумой и  другими инфекционными заболеваниями, поразившими мир, имея только знания, энтузиазм, единомышленников и кое-какие лекарства.
Вами должны гордиться, а, возможно, вскоре и в учебниках напишут о вашем подвиге.
Сначала лицо Иван Степановича насторожилось, а затем начало немного розоветь, но при  последних словах он вскинул подобревшие глаза и недоверчиво уставился на меня.
Конечно, я перебрал. Но хотел искренне поддержать его.  Черт с ней, с диссертацией, которая стояла на первом плане у этого доктора, но  именно Иван Степанович положил в свою клинику больного Мишу. И пока я там, на свободе (теперь мое существование в этот период воспринималось именно так), решал свои дела, он тут каждый день размышлял над загадочной болезнью Миши (а, следовательно, и моей), лечил, как мог. И в результате такая неблагодарность!
-Значит, мне вести его до конца? – кивнул в сторону постели Иван Степанович.
-Вы это просто обязаны сделать. Эксперимент, как вы называете лечение, еще не окончен, и вы рано паникуете. Никто к вам никаких претензий предъявить не может, вы боролись с неизвестной болезнью. И это главное. А я, чем смогу, вам помогу.
Мы расстались, если не друзьями, то единомышленниками, соучастниками одного дела. Иван Степанович проявил себя, как хороший человек. А это сегодня такая редкость.
Все увиденное и пережитое так подействовало на меня, что я уже не пошел на работу, толку там  от  меня никакого, а поехал домой.
Едва занял  место за рабочим домашним столом, как затрезвонил телефон. -Что там у вас происходит? – спросила Соня прямо меня в ухо.
Я как можно короче рассказал о своем визите в больницу и своих впечатлениях и  размышлениях.
-Это здорово! - сказала Соня. – Беру с собой съемочную группу и мчусь к вам. О таком случае надо рассказать всему миру.
-Ты что, с ума сошла? – крикнул я в трубку.
-Именно. И это прекрасно. Мы дадим через Си-Эн-Эн материал и всемирная  известность обеспечена. К вам наедет огромное количество нужного народу, и мы найдем инвестора  с прибылью для фирмы. Я в этом уверена.
Определенно, эта Соня сердца не имеет. В такой момент думать  о всемирной известности и прибыли. Сплошная аморалка! Эти американцы все меряют деньгами.
Но, может быть, она права,  и в Киев приедут настоящие медики, другие специалисты, чтобы определить, что же это за болезнь. И дело, наконец, сдвинется с мертвой  точки, потому что в нашей провинции, где больше думают, где бы чего увести, мало кто согласится серьезно заниматься Мишей и его болезнью.
Об этом же и Иван Степанович говорит и ежедневно думает, а потому и боится так своей ответственности, хотя ничего худого не сделал, а сделал,  наоборот, много хорошего. Просто он, как и я, не в силах даже с помощью прессы поднять неподъемный груз. Чего стоит один наш академик Донцов!
К тому же, и для меня это какая-то надежда. А вдруг получится!  Эта скверная мысль все время сидела в моем мозгу. Нет-нет, а выскакивала на простор и начинала косить светлые травы и тянуть меня в омут. Я открещивался от  нее, как мог, но она глубоко сидела и появлялась тогда, когда я был не готов ей что-либо противопоставить.
Так что сейчас пришлось вызывать своих бойцов и изгонять мрак из себя.
С большим трудом мне это удалось сделать. Теперь можно было подумать о Соне. Мне хотелось думать именно о ней. Она становилась все более открытой, я узнавал ее все больше.
Я вдруг подумал, что совершенно не разбираюсь в людях.
То есть, конечно, разбираюсь, ведь пишу о них. И практически все мне благодарны. Сколько раз бывало, когда солидный ученый (среди них попадались и психологи) делал мне комплимент именно за умении быстро распознавать, кто передо мной сидит.
Читать с лица, как музыкант с нотного листа, я научился. Человек, с которым  тебе предстоит  провести какое-то время, обволакивает своей аурой, как цветок своим ароматом. И если он сильный, то ты можешь даже угореть от такой личности. Помню свою встречу с выдающимся разговорником Ираклием Андрониковым.
Именно такой человек. Я вплыл в его душу; как корабль из штормового моря в тихую бухту. Он меня в себе растворил, и я вышел после  ночного интервью, и мне казалось, что я весь свечусь от его, Андроникова, света.
Но вот с Соней была совершенно другая история. Когда я первый раз увидел ее, то сразу же клюнул на внешность. Мне нравилась Соня своим спокойствием и умением реагировать на мужские знаки. Она была или очень опытной женщиной, или  очень равнодушной к противоположному полу.
Но тогда должно было быть  нечто, что уравнивало силу гормонов. И вот, кажется, я  нащупал это место.
Я не любил вумен-леди, как называли  деловых женщин. Их деловитость была подчеркнута поведением, стилем одежды, разговором. Чаще всего они курили, чего я вообще терпеть не мог (правильно говорят: поцеловать курящую женщину все равно, что вылизать пепельницу). И главное – эти женщины были настолько далеки от своей матушки - природы, что и  смотрелись как заведенные игрушки.
Женщина не должна становиться мужчиной. И даже, если она сильней своего партнера, обязана это скрывать и мудро управлять своим возлюбленным.
Впрочем, сейчас  об этих вещах не хотелось думать. Мне хотелось встретить Соню по-своему, я ведь давно обещал поводить ее по киевским знаковым местам, показать свой город, который был мне близок.
И тут я вспомнил Соломона, который собирался жениться на Соне и который наверняка знает о ее приезде.
Как же я мог забыть о нем!? В таких случаях полагается говорить, что при воспоминании о сопернике настроение быстро портится.
Ничуть не бывало. Я вообще не считал Соломона соперником. Каждый человек имеет свою зону отчуждения. Все мы существуем в таких зонах и когда они пересекаются, то становится ясным, кто есть кто.
Я пришел в театр, сразу во мне начинает работать зона театра. Звуки, краски, голоса, зал, кулисы, занавес, коридоры с портретами артистов – все это пропитывает и настраивает на действо и потому ты так и воспринимаешь это действо, как конгломерат жизни, а не саму жизнь. Выйдя после спектакля, ты все еще взволнован, но ты уже в другой зоне. На кладбище своя история. На работе своя…Так мы и передвигаемся из зоны в зону, меняя, как хамелеон, свою окраску чувств и интеллекта.
Зона Соломона не была похожа на зону любви. Это был человек другой формации. Мне трудно  представить его в объятиях Сони. И даже, когда он сказал, что женится на этой замечательной девушке, я оставался спокойным. А потом он сам признался, что и  не собирается менять свою свободу на семейное счастье. И эти слова ничем не взволновали меня. Да и сам я не хотел бы жениться на Соне и, возможно, даже спать с ней. Хотя, конечно же, она для этих целей была очень привлекательной.
Больше всего хотелось находиться с ней рядом и дышать ее воздухом.
Это странное желание, и у меня оно возникло впервые. Я давно знал, что дружба между мужчиной  и женщиной рано  или поздно  закончится постелью, если, конечно, между ними нет большого возрастного барьера (хотя и здесь исключений хоть отбавляй).
Поэтому дружбой то, что я хотел предложить зеленоглазой Соне, трудно назвать. Скорее это сотрудничество, работа на уровне интеллекта, на одной эмоциональной волне и культивирование естественного чувства, если оно есть.
У женщин очень сильное восприятие жизни, им  природой даны такие рецепторы, которых у мужчин нет. Организм, настроенный на материнство, обладает мощной поисковой системой, которая в первую очередь призвана обеспечить поступление информации, касающейся здоровья ребенка. Поэтому и ответственность у нее гораздо выше, чем у мужчины.
Рецепторы женщины 21 века усилены техническими достижениями. Женщина получила мощный аппарат воздействия на окружающий мир. Неспроста все больше представительниц слабого пола становятся у руля государств.
Соня  такова. И меня невольно волновали эти ее качества, спаянные с красотой и женственностью.
Я хотел, чтобы она приехала, и чтобы я убедился в своих догадках. С другой стороны я не желал ее приезда именно сейчас. Я не был готов. В моем организме что-то происходило непонятное, мысли мои блуждали в поисках спасительных решений.
Иными словами, я находился в состоянии процесса, движения, поиска, что требует сосредоточения, одиночества. А с приездом Сони и компании  тут завертится такая карусель…
Си-Эн-Эн – это серьезно. Просто так они сюда не приедут.  А потом все эти западные репортеры, которых обещала Соня.  Еще их мне не хватало!
Я чувствовал, что внутри меня поселился серьезный соперник, который начинает со мной вести диалог.
Я позвонил Соломону. Он усмехнулся в трубку.
-Конечно, знаю про приезд Сони. И жду. Может быть, завтра вечерком заскочу, обсудим наш план действий.
-А что, у нас должен быть план действий? – спросил я, надеясь тоном своим  дать понять прозорливому Соломону, что мне сейчас не до встреч.
-Я на минуту буквально, У меня интересное сообщение, и мы должны его  обсудить. Хорошо бы и Лешу пригласить. Это специальное сообщение.
Голос у Соломона загадочный, он явно начинает какую-то игру. Я так и представляю, как Ираклий  проводит указательным пальцем левой руки вдоль  головы, по лбу и по носу, останавливая движение на верхней губе, так он иногда делал в минуты особых раздумий.
Мы договорились о встрече на завтра, и я снова почувствовал дискомфорт, не хотелось ни с кем встречаться. Но Леше я позвонил, и он с радостью согласился приехать.
Но раньше приехала Соня.
В девять вечера следующего дня раздался звонок, я открыл дверь, на пороге стояла улыбающаяся Соня. На ней был теплый плащ, шапочка формы древнерусского шлема, отчего лицо ее округлилось.
-Не ждал, но рад.
-Уже хорошо, - сказала она, чмокнув меня в щеку и обдав тонким ароматом цветущей липы,;так что я сразу вспомнил весенний цвет лип на Печерске.   
Соня скинула небольшой девичий рюкзак с радостно смотрящим чебурашкой.
Я чуть было не спросил, отчего она не приехала к Соломону, как в прошлый раз, но удержался.
Соня быстро исчезла в ванной, и через несколько минут вышла умытая, в свежем синем в белый горошек халатике. Он ей едва прикрывал ноги.
-Не очень сексуально? – спросила она, подойдя к зеркалу в шкафной двери.
-Очень. Но это ничего, - ответил я
-Ну, да, - сказала Соня и села на диван, заложив ногу на ногу. – Знаю я ваши мужские инстинкты.
-Ну, если уж говорить об инстинктах, то скорее они сильнее у тебя. Это ведь не я вломился к растерянному и голодному мужчине поздно вечером, и не я надел халатик…
-Ты  голоден, тебе нужна женщина? – улыбнулась Соня.  Вот я перед тобой, можешь воспользоваться.
-Шуточки, однако, у тебя, - промямлил я скисшим голосом.
-Вовсе не шуточки. Я ведь тоже не доска сушеная. Бери, не раздумывай.
Я стоял перед Соней деревянным столбом, мне казалось, что это мой очередной сон, потому что такого ожидать от Сони я никак не мог. Она всерьез,что ли?
-Ну, чего ты думаешь?
-Я голоден, но только желудочно, - сказал я.
-Врешь, ты хочешь меня, я вижу. Бери.
-Ну, хватит!
Меня начала злить эта игра. Все происходило настолько быстро  и нелепо, что я впал в какую-то агрессивную депрессию.
-Все правильно, - глубоко вздохнула Соня. – Ты в меня влюблен, а я в тебя, но любить ты меня не хочешь, а …чего ты хочешь?
И тут я проснулся. Это был не сон, а что называется, жестокая реальность. Передо мной действительно была Соня, и она произносила слова, которые произносят не каждому встречному мужчине. По всей видимости, она давно думала о такой встрече, потому и не предупредила, когда точно приедет. Она хотела налететь на меня вихрем, растворить в себе и… Она на что-то решилась.
Я посмотрел на Соню, а она встала и подошла ко мне. Аромат липы действовал на меня оглушающе.
-Я не шутила, но если ты не хочешь, то хотя бы должен знать, как я к тебе отношусь. Я долго думала о тебе и пришла к выводу, что ты тот человек, который мне нужен. И ты, к тому же, болен.
-С чего это ты взяла? -смотрел я прямо в приближенные ко мне на недопустимо близкое расстояние зеленые глаза, сверкающие изумрудом.
-По твоим глазам, лицу. Сначала оно мне показалось переутомленным, а теперь я вижу нездоровый цвет, синеватые губы. Температуры у тебя нет?
Я не смог удержаться, обнял Соню и поцеловал ее в пушистую шею. Соня вздрогнула всем телом, словно по ней прошел разряд тока.
-Ты правильно заметила, я в тебя влюбился. И это очень хорошо, что ты об этом сказала.
Соня слегка оттолкнула меня и посмотрела совсем близко, на ее лице только глаза и были.
-Ты интересен, Вадик, тем, что все время с собой борешься, и это очень легко читается. Сначала ты приревновал меня к Соломону, хотя что может быть общего между им и  мной, и не потому что он уже старый. Ты постоянно меняешься, и ты болен.  Я тебя должна спасти.
Я  отошел от Сони и сел в кресло у своего рабочего стола. Соня стояла очень далеко и стала похожей на провожающую на старом  вокзальчике  в Ирпене.
-Они должны вот-вот появиться, - сказал я.
-Кто?
-Соломон и Леша.
-Ах, вот почему ты  был так…скован.
-Соня, -буквально простонал я. – Ты…совсем распустилась.
-Чтобы ты знал, это на всякий случай. Женщина перед зачатием всегда распущенная. Цветок также распускается, а все половые железы расширяются. Ты что-нибудь знаешь о расширении Вселенной?
-Ты хочешь сказать, что и она оплодотворяется с кем-то?
-Это обязательно, иначе нас бы с тобой не было. Все построено в этом мире по одной схеме. И самое интересное, никто ее не придумывал, так что как-то само собой отпадает вопрос о Боге.
-Однако, - сказал я, привстав и тут же с усилием опустившись в свое кресло.  - Ты сегодня меня решила загнать своим напором в землю, как гвоздь в доску.
-Я  тебе предложила самое святое, я тебя избрала, потому будь добр, воспринимать меня другой. И тебе придется, если хочешь жить со мной, постоянно искать во мне и в себе человека и Бога. Я только так  и представляю себе свою жизнь.
-Действительно, - пробормотал я, - чего по мелочам размениваться!
-Умница. Жить надо по крупному. Это можно делать даже без денег. Без денег это даже интересней. Ты меня понимаешь?
-Не совсем. Я ведь больной, ты правильно заметила. И, возможно, скоро последую примеру Миши.
-А что все-таки с ним?
-Ты все узнаешь. Давай дождемся наших гостей. Я все расскажу. А пока не мешало бы чего-нибудь приготовить.
-У тебя мука есть? – неожиданно спросила Соня.
-Откуда? Я ем только то, что жарится и доступно для чайной ложечки.
-Ясно. Тогда я вам наделаю на  усмотрение своей фантазии чего-нибудь из тех продуктов, что лежат в холодильнике.
-Меня Соломон снабдил кучей продуктов.
Соня пошла на кухню и вернулась с пылающими щеками.
-Так у тебя нет муки, но есть прекрасный фарш. Мигом в супер, купи муку, я вам напеку пирогов. Водки хорошей купи, консервов, огурцов соленых, икорки можно…Да, а деньги у тебя есть? Я вам  привезла зарплату.
-Чего? – не понял я.
-Зарплату. За информацию, которую вы присылали, а мы использовали с Юликом. Это дорого стоит.
Я достал с антресолей командировочую сумку, отметив, что она тоже зеленого цвета, и бросился к двери. Мне срочно необходимо было побыть одному, хоть немного придти в себя. Я себя очень плохо чувствовал от всех этих завихрений, поднятых  Соней. Она свалилась на меня, как электрическая лавина. Внутри моего организма все искрило, сверкали молнии.
Я шел по вечерней улице и никого вокруг не видел. Это же надо, как один человек может подействовать на другого!
Я видел ее  со стороны  в халатике и невольно залюбовался и  обозвал себя лохом, что не воспользовался ее предложением. Сейчас бы  мы были уже на другой стадии нашего общего с ней  развития.
И как только я об этом подумал, я понял, что между нами уже произошло все то, что должно было произойти после очень близкого контакта. Не было плотского, а был эмоционально-интеллектуальный контакт, очень похожий на стресс.
Я накупил целую корзину продуктов, но придти в себя у меня все-таки не хватило времени. Было без четверти десять, значит, через пятнадцать  минут явятся Соломон и Леша. Эти ребята очень пунктуальны. Я  впервые понял, что такое зависнуть, застыть в пространстве и, все понимая, не уметь  руководить собой.
Все совершалось помимо моей воли, по какому-то сценарию. И я даже радовался этому, отдавшись этому навальному поступательному движению. Это же надо, кто-то влюбляется в меня. В это двуногое существо, набитое ворохом идиотских мыслей, комплексов и идей.
Тем не менее я продвигался к дому и на полпути сначала встретил Лешу, спешащего с букетом цветов и едва не сбившего меня с ног, а затем и Соломона, выгружавшегося из своей бэушной колымаги. У Соломона в руках ничего не было.
Лешино лицо было озарено предчувствием радостной встречи, и он не скрывал этого. Соломон деловито осмотрел нашу компанию, словно выбирая себе соперника, но так, кажется, и не нашел его.
-Большая четверка, кажется, уже в сборе, - сказал он, крепко пожимая нам руки.
Обычно Соломон в знак приветствия рук не пожимал, а лишь слегка кивал головой.
-Будем пировать, Соня приехала, - сказал я,  зная наперед, что мое сообщение информационно протухло.
-Посмотрим на Соню, - сказал Соломон, словно мы шли в музей и собирались освидетельствовать своим вниманием последний крик скульптурной моды.
Соня встретила нас в спортивном костюме, и я порадовался ее сообразительности и такту. Леша церемонно всунул цветы ей в руки, с облегчением вздохнув, а Соломон по-отцовски поцеловал Соню в лоб. Я выступал в роли хозяина и сразу отправился на кухню выкладывать покупки. Через некотрое время на кухне появилась Соня, она подошла и поцеловала меня в губы, словно мы с ней действительно провели накануне бурную любовную ночь.
-Это тебе, чтобы ты в дальнейшем ни в чем не сомневался, даже если я и уеду с Соломоном.
Я не успел ничего ответить, на кухне появился Соломон и радостно-подозрительно осмотрел нас.
-Хорошая парочка, с удовольствием буду на вашей свадьбе свидетелем.
-Прекрасная идея, - сказала Соня, рассматривая принесенные мной товары. – А потом, когда у нас появится куча детей, ты станешь их крестным отцом.
-Эта роль не по мне. Лучше любовником.
-Ого! В твоем возрасте это будет сделать нелегко.
Я подумал, что хорошо, что тут нет Леши, он  наверняка всю имеющуюся в нем красную краску выплеснул бы на лицо. Да и я чувствовал себя, честно говоря,  несколько стеснительно.
-Ладно, пошли, Вадим, пусть хозяйка займется едой, а мы пока по глоточку выпьем. У меня прекрасный «Хенесси».
-Ты ведь за рулем, - сказал я укоризненно.
-Сколько бы я ни выпил, за рулем всегда трезв. Это мой принцип. Принципы, молодой человек, очень важная часть земной жизни. Они не дают  руководить собой всяким глупостям. Это как автопилот.
-Хорошо устроился. Сам пьет, а принципы за него работают, - засмеялась Соня. – Мне бы так.
-Это очень просто, хочешь, научу?
Мы пошли в гостиную, раздвинули стол, за которым должно было состояться пиршество. Я достал из буфета доставшийся мне в наследство от родителей  сервиз.
Леша сидел в своем углу и листал принесенный с собой  журнал.
-Как дела в Центре? – поинтересовался Соломон, как фигуры на шахматной доске, тщательно расставляя рюмки.
-В Центре дела идут хорошо. Сегодня я перед вами отчитаюсь. А вот в этом журнале «Компьютер ньюс» моя статья, между прочим. И ее тема как раз для нашего сегодняшнего обсуждения.
Так-так, значит, Соня прежде, чем явиться ко мне, побывала у Леши. Журнал Леше явно ею подарен.
Я не ошибся. Этот журнал выпускала вместе с издательством Силиконовой долины фирма Юлика. Я вспомнил, что Юлий говорил о поддержке нас в СМИ. Слово свое он держал. Правда, мои материалы почему-то в этом журнале не были напечатаны, хотя я и посылал регулярно свои статьи, как мы и договаривались. Зато Соня привезла нам зарплату. А, может быть, она просто не успела все рассказать?
Вскоре мы сидели за накрытым столом, главным украшением которого были пирожки с мясом, испеченные в духовке Соней. От них шел одуряюще вкусный домашний запах, а вид был достоин кисти Леонардо да Винчи.
А когда я попробовал первый пирожок, то сказал, что только ради этого стоит жить на земле.
Соня сложила губы в немом поцелуе, предназначенном только для меня. Это заметил Леша и тут же смутился.
-Вот почему надо перетащить нашу Соню в Киев. Пусть здесь живет и печет нам пирожки, а мы будем поставлять ей ценный материал собственных исследований. Я думаю, нам следует перейти к деловой части нашего собрания, - сказал без всяких переходов Соломон.
-Перейдем, - тихо сказал Леша.
У него было задумчивое лицо. Свой пирожок он съел наполовину, и на скатерть вывалился кусок фарша, который Леша неловко пытался сгрести в ладонь левой руки.
Я помог ему справиться с этой задачей, и Леша благодарно кивнул мне.
Соня в этот раз не объединяла, а разъединяла нас. Даже Соломон, на которого, казалось, ничто не действовало отвлекающе, несколько сник.  В воздухе повисло непонимание, к кому все-таки приехала Соня?
Мы сидели одураченные, каждый на что-то надеялся со своим пирожком. И, казалось, не было никаких сил начать всерьез говорить  о деле, из-за которого мы и собрались.
Соня разговаривала с Юликом по мобилке, рассказывая о том, как добралась и что сейчас мы сидим перед столом и собираемся ужинать и говорить о наших делах.
Следовало, конечно, мне взять  трубку и хотя бы поздороваться с Юликом, но сил никаких не было и не хотелось двигаться вообще.
-Чего это вы такие надутые? - спросила Соня, кладя трубку. – Юлик вас всех любит и  уважает и передает привет вместе с гонораром.
С этими словами  Соня исчезла в передней, где висел ее детский рюкзак, и вскоре вернулась с большим пакетом.
Она отодвинула большое блюдо с пирожками и выложила несколько стопок новеньких долларов.
-Здесь хватит на два года безбедного существования каждому. Но и это еще не все. Вскоре вы получите  новейшие компьютеры, изготовленные в  нашей американской фирме . В наших «пээрках»  словесные команды преобразовываются в сигналы. Таким образом компьютером можно руководить даже на расстоянии. А шлепать пальцами по клавиатуре и вовсе не обязательно.
-Может, мы все-таки поедим? –произнес  Соломон. – Остывает же все. Деньги не убежат, а на сухую разговаривать о делах тяжко.
Соня метнула сощуренный взгляд в сторону Соломона, как метают камень в цель.
Соломон вздохнул. А мне стало  не по себе.  Столько свирепости и ненависти излучалось в этой молнии… Видно, нелегко им живется в Силиконовой долине.
-Соня, - сказал, вставая Соломон. –Хочу выпить за тебя, твои пирожки и твой красивый ум, который всех нас восхищает. Мы рады приветствовать тебя на нашей земле.  Вперед, Франция!
И Соломон вылил в горло большую рюмку коньяка, даже не понюхав его, что всегда делал.
Все выпили, даже Соня с Лешей. Правда, Леша выпил зеленый живчик, а Соня чуть пригубила  немировской водки. Какое-то мгновение над столом стояла тишина.
Мы сидели, чувствуя друг друга и понимая, отчего над нами сгустилось облако настороженности.
-Ладно! - сказал Соломон, снова наливая себе коньяк.
-Ираклий! – сказала Соня голосом жены с солидным стажем совместной жизни. – Ты за рулем, а я твой пассажир.
-Не беспокойся, я свою норму знаю и на вождении это не отразится. А что касается милиции, то у меня  она никогда не найдет и доли алкоголя в организме. Мы знаем, как это делать.
Я снова вошел в свое прежнее состояние, какое испытывал к Соне – равнодушия. Этой девушке доверять нельзя, и сейчас она в очередной раз подтвердила это. Ведь уже было такое, что она
ориентировала меня на себя, а в последнюю секунду меняла курс на 180 градусов.
Это ее метод управления мужиками. Она сразу разделила нашу групу на три части и установила для каждого свой стиль поведения. Соломону одно, мне – другое, Леше – третье. Будьте здоровы!
Бизнес проел ее мозги и плоть, она стала менеджером и в отношениях с протиивоположным полом. Недавно одна из редакционных авторес  кандидат психологических наук прислала нам статью о загадках психологии красивых женщин. В статье довольно убедительно она рассматривала влияние красивых мам на своих красивых дочек, рождению комплексов «Золушки», “Афины”…Читалось очень хорошо. Но по прочтении я поставил несколько вопросов во врезе, которые, по сути,  разрушали стройную систему психолога. Например, красивая женщина, занимающаяся бизнесом, имеющая шикарный джип, дачу, богатого мужа, бой-френда, кучу денег и свободу, зафиксированную в брачном договоре.
Любовь по договору не бывает, такие бизнес-леди больше манипуляторы, чем женщины. Они и рожать детей не хотят, а красоту свою оценивают, как товар, который можно выгодно продать.
Статья вызвала много шума. Позвонила и Светлана Наумова, автор психологического эссе. Она была возмущена тем, что я испортил ее  материал своими дурацкими догадками.Так и сказала «догадками» и прибавила: что вы понимаете в красивых женщинах, вы ведь мужчина.
Очень интересно. А для кого же женщины рождаются красивыми, как не для мужчин?  Сама по себе красота ничего не стоит. Все в этой жизни имеет свой смысл.
Соня как-то сказала мне, что ее не интересует после смерти мужа физиология, что она теперь выпадает из игры под названием секс. Чем не та же бизнес-леди? И придумывать идеологию поведения особенно не нужно. Есть прекрасная работа, и хватит.
Но, конечнно же, Соня лукавила. У нее не только прекрасная работа есть, а и сила воздействия на мужичков, и она это знает и на все сто использует эту свою силу. А проще говоря, заставляет живые фигурки двигаться и занимать в ее жизни положения, которое ей хочется, чтобы они занимали.
Соня любит, как сытая красивая кошечка, поиграть с мышками. Это оставляет истинное (и,  может быть, гораздо более глубокое, чем плотское) удовольствие и творческое удовлетворение.
Кто -то сказал очень цинично, что любовь – не жалобный стон далекой скрипки, а торжествующий скрип кроватных пружин. А вот Фрейд, насколько я помнил, вообще считал, что любовь – это самый проверенный способ преодолеть чувство стыда.
Соня, по всей видимости, этот стыд уже давно преодолела. Теперь она торгует любовью, как обычная сельская баба на базаре морковкой, но только не продавая тело, а манипулируя  своим положенем  красивой особи.
Обдумав таким образом свои отношения с Соней и план дальнейших на нее влияний и взглядов, я успокоился.
Так всегда со мной происходит, когда я  пойму суть проблемы. Страх потому и страх,что мы его не понимаем. Но стоит его понять, и мы перестаем бояться. А чтобы понять, надо увидеть. И лучше не один раз. Я уже видел манипуляции Сони и поэтому я ее понимал.
Не сомневаюсь, что и  она знала, что я что-то в таком духе думаю о ней. Иначе бы она не была при этой встрече со мной такой откровенной. Хотя, что подразумевать под ее откровенностью – не инструмент той же манипуляции?
-Прожалуй, - сказала Соня, -  можно и о делах немного поговорить. Кто первый?
И Соня посмотрела в мою сторону. В ее взгляде я увидел легкую усмешку, будто она  прочитала мои последние мысли и одобрила их.
Я рассказал последние новости о болезни Миши, о работе моей газеты, какие проблемы поднимает и какой рейтинг нам удалось отвоевать у конкурентов.
Соня удовлетворенно кивала, Леша, запустив в свои джунгли на голове правую руку, поглаживая волосы, задумчиво смотрел на надкусанный пирожок, лежащий перед ним (он больше так ничего и не съел, хотя стол ломился от разной вкуснятины), Соломон потирал руки и примеривался к бутылке, чтобы налить себе очередную порцию коньяка.
Вот кто вообще не принимал никого в расчет. Соломон уже вышел за круг игры человечков, он был сам по себе и жил в своем обособленном, закрытом от остальных, государстве. Наверное, это и привлекало Соню. Он и по возрасту и по интеллекту был старше ее. А такие, как Соня, никогда не будут иметь дело с существами более низкого статуса. 
Когда я закончил, Соломон постучал вилкой по тарелке. Раздался дребезжащий звук.
-Тарелочка с трещинкой, - заметил Соломон. – Однако, у нас интересная начинает вырисовываться история. Похоже, что убыстренный процесс старения связан с природой самого вируса. И вполне возможен вариант, что это не вирус смерти, а наоборот, вирус продолжения и возрождения жизни. Если бы ему хотелось убить человека, он был сделал это сразу же. А здесь идет загадочный процесс. Это явно не смертельный вирус, - повторил Соломон.
-Согласен, - подал голос Леша. – Мы просмотрели ЖКВ  со всех сторон. Есть даже идея использовать его для создания живого компьютера.
-Это еще что такое? – сердито спросил Соломон.
-Это будущее компьютерных технологий. Живой компьютер – это продолжение нас, нашего интеллекта и  нашего телесного организма. Вы, конечно, слыхали об искусственном интеллекте, которым занимался еще великий хирургАмосов. Но у него не было вирусных преобразователей, а у нас они  есть.
-Молодой человек говорит полную чушь, - возмутился Соломон. - Живой компьютер – это человек. И автор его -  Создатель. Вопрос надо ставить по иному – о создании замены человеку. Мы должны переделать человека, переориентировать его ценности.  Человек  много столетий шел по  ошибочному,  гибельному пути.
Как закономерный итог, возможно, последнего этапа развития, обостренная циничность жизненных мотиваций и стимулов.
Ими сегодня стали деньги. Они убивают человека в человеке и порождают общества агрессоров.
И сегодня при существующих ориентирах и геноме человека он уже не может развиватьтся нормально по законам этики. Вот о чем надо думать, а не о каких-то живых вирусах.
Чувствовалось, коньяк поработал на славу, мозг Соломона выбрасывал на поверхность сгустки, по всей видимости, давно продуманных идей. Многие из них были высказаны в романе, который Соня и Соломон написали вместе и который я готовил не без удовольствия к печати.
-Как приятно с вами встречаться, - сказала Соня. - Я всегда уезжаю обогащенной, словно меня обкатали в нескольких слоях эмоций и испекли в печи интеллекта.
Мы еще долго сидели и обсуждали наши дела, а я вдруг почувствовал такое одиночество, что выть захотелось. Меня окружади люди, хорошо ко мне относящиеся, готовые даже помочь, если что-либо случится, небедные и достаточно моральные, что сегодня  редкость. Но все равно их присутствие останавливалось где-то на подступе к моему миру, они не проникали в него, не затрагивали моих струн и потому не было отзвука.
Мне захотелось остаться одному и  предаться своим обычным размышлениям, от которых я стал в последнее время получать какое-то странное удовлетворение.
Эти люди были мне не нужны, а я говорил с ними, смеялся и даже шутил. На меня уже не действовали зеленые глаза и  все понимающий взгляд.
И когда Соня уехала с Соломоном, внутри у меня ничего не произошло. Я лишь с облегчением вздохнул и пошел искать Гавриила, вот кто мне сейчас был  нужен.
Гавриил устроился на кухне (а где же ему еще быть, когда люди пируют) и не сопротивлялся, когда я заграбастал его и положил  рядом с собой на диване.
Главное,;людей уметь разложить по своим полочкам и формочкам, знать, что и от кого ждать. Надо научиться быстро приспосабливаться. Вся беда человека в том, что он быстро доверяется и долго отходит от предательств и прочих негативов.
Боже, сколько же в человеке еще невоспитанного, думал я, ощущая шерстяное тепло Гавриилы, который взгромоздился мне на грудь, отогревая мою душу.
Я чувствовал, что заболеваю.  Может быть, я, как  Миша, скоро начну стареть, а затем и умру. Я медленно погружался в сон, который вскоре растворил меня в сумеречном пространстве.
Проснулся я от резкой боли. Это Гавриил резко спрыгнул на Пол, вонзив в мою грудь когти, рванулся к столу, на котором надрывался телефон.
Я едва передвигал ноги, мне даже показалось, что меня разбил паралич.
Это был Иван Степанович. Я уже узнавал его напуганный голос с хрипцой.
-Он умер! - сказал тихо Иван Степанович. – Я не знаю, что делать. Может быть, вы приедете?
Сейчас мне только не хватало смотреть на мертвецов. Я вспомнил слова Соломона о возрождающем ЖКВ и даже позлорадствовал над его научной несостоятельностью. Тоже мне провидец!
-Хорошо, - сказал я. – Сейчас приеду.
Я посмотрел на часы, была четверть первого ночи. Пора баиньки, а мне предстояло ехать в больницу и смотреть на  мертвого Мишу. Зачем мне это нужно?
Но я чувствовал, что нужно. Больше того, меня начало тянуть к Мишиному лицу. Я хотел найти в нем теперь, когда он умер, хоть одну знакомую черточку. Не Карла Маркса, а Миши. Потом мне хотелось спросить Ивана Степановича о матери Миши, которая занималась исследованием его болезни в своем микробиологическом институте. Как это мы могли забыть о столь важной детали. Мать многое может рассказать.
Такси быстро доставило меня в больницу, которая при подъезде была очень похожа на отчаливающий от пирса Ялты океанский лайнер. От такого восприятия мне стало легко и радостно. И я попытался подольше удержать в себе это чувство.
Но оно тут же исчезло, когда я увидел Ивана Степановича. Лицо его было серым, глаза тусклыми и безразличными. Намучился он со своим пациентом! Бедный Иван Степанович! И бедный я, приперши йся на ночь глядя смотреть на покойника.
-Идемте, - сказал Иван Степанович, беря меня за руку. Я ощутил смертельный холод его руки  и невольно попытался освободить руку из его цепких пальцев.
Но доктор, словно в этом было его спасение, еще крепче сжал их.
-Идемте. Он нас ждет.
Мы вошли в палату, в которой горел фиолетовый свет, что заставляло думать о морге.
-Вот он, смотрите, - указал  рукой Иван Степанович на лежащего, словно в гробу, Мишу.
Я невольно вздрогнул. Передо мной был еще более незнакомый человек с фиолетовым лицом, углубленный в себя, словно он долго что-то внутри  искал, наконец нашел и  успокоился.
Я подошел к Мише, теперь мне было совершенно не страшно, а даже интересно. Все-таки что-то осталось от моего друга?
Я невольно взял левую руку Миши и вдруг ощутил едва слышимый пульс. Словно где-то далеко за горизонтом кто-то бил в рельсу молотком и эти удары отдавались в моей руке. Я слышал именно удары, а не обычный пульс.
Меня почему-то это совершенно не удивило.
-Он вовсе не умер, - сказал я медленно. – Вот пожалуйста, у него сердце работает. Я хотел еще сказать про рельсу и молоток, но тут на руке ощутил теплое дыхание. Оно было каким-то младенческим, даже парным молоком запахло. Миша дышал ровно и уверено. Мне показалось,что дыхание его набирает силу и сейчас он глубоко вздохнет воздух и встанет.
Иван Степанович глыбой нависал за моей спиной. Он в один миг стал огромным и наваливался на  меня, заглядывая в Мишино лицо.
-Этого быть не может, - хрипло говорил Иван Степанович. – Просто не может быть. Он умер. Или я не доктор медицинских наук. Я что же, по-вашему, не умею отличить жизнь от смерти?
Иван Степанович начал крениться, я его судорожно подхватил, иначе он бы свалился прямо на Мишу.
-Нет, я сам, -сказал доктор. – Я еще стою на ногах, если это мои ноги. Я вижу странные изменения, он действительно возвращается, он возвращается!
Иван Степанович чуть не плакал. Я обратил внимание, что он не притронулся к Мише, определяя, как это обычно делают медики, пульс, а уже был уверен в возвращении к жизни бывшего покойника.
-Это все вы. Ваше влияние. Как только вы появляетесь, обязательно с ним что-то происходит.
Иван Степанович смотрел на меня мерцающими глазами, фиолетовый отсвет в них делал его похожим на инопланетянина. Мне  стало смешно, так нелепо все выглядело со стороны.
-Но как же это может быть? -  не  унимался Иван Степанович. – Ведь он умер, это зафиксировали приборы, нянечка и я. А вы пришли, и он ожил! Такого не бывает. Нет, бывает в этих жутких фильмах.
По-моему, у доктора начинался бред.
-Иван Степанович, успокойтесь, все нормально, Миша жив и, по всей видимости, теперь будет выздоравливать. А смерть была простым кризисом, а то что я появился здесь, чистая случайность. Вернее, запланированная случайность, ведь это вы меня вызвали.
-Да,  это я вас вызвал, - по-детски возрадовался Иван Степанович. – Я! Значит, вот так…Век живи, век учись.
Потом было что-то невообразимое. Иван Степанович вызвал дежурного врача, обязал его позвонить всем консультантам, чтобы немедленно явились в больницу. И даже хотел звонить в газету. Я его остановил, показав собственное удостоверение и заверив, что сегодня же я дам сообщение и короткое интервью с ним. Это очень хорошо, что он позвонил и я оказался рядом. Информация, что называется, из первых рук.
Только в машине я начал отходить от происшедшего. Трудно поверить, что опытнейший медик мог ошибиться в установлении факта смерти. Тогда, как объяснить факт возвращения Миши к жизни? 
Действительно ли это был всего лишь кризис?
Но рядом находился опытнейший врач, он бы и сам поставил правильный диагноз клинической смерти. Следовательно, здесь другой феномен. И теперь я уже не сомневался, чо он связан с ЖКВ. Именно в этом живом вирусе следует искать разгадку происшедшего.
Я вел машину словно во сне, мимо возникали и исчезали пятна фонарей, обгоняющие меня машины равнодушно шелестели шинами и сверкали вымытыми дождем металлическими корпусами.
Я немного расслабился и чуть за это не поплатился. Неожиданно перед капотом возникла женщина, переходящая с маленькой таксой улицу. Я едва успел затормозить, услышав в свой адрес несколько не по-женски крепких слов.
Я подъехал к обочине и заглушил мотор. Мне надо было придти в себя. На моих глазах человек вернулся с того света. Что бы это значило?  Какую роль я сыграл в этом эпизоде, о котором вот эти проезжающие на своих «шевроле» и «мерседесах» и понятия не имеют, что в данный момент для меня было очень странно?
И каким образом мог сыграть ЖКВ в случившемся свою роль?
Надо собщить о происшедшем Соне. Мысль о девушке содрогнула меня. Я был сейчас так далеко от нее.
А теперь я обязан сообщить ей, как своей начальнице. А она тут же сообщит своим наемным «сиэнэновцам», и  те поднимут шум на весь мир. Больной умер и ожил. Сенсация!  Скоро здесь будет куча журналистов, а меня  начнут доставать, как свидетеля,  подробным описанием уникального случая. И я сочиню красивый рассказ и буду врать.
Я поймал себя на том, что начал сочинять статью в свой «Явирус». И теперь я знал, куда сейчас поеду. Чуть не попавшая под колеса моей машины женщина вернула меня в этот мир и подсказала, что я должен делать.
Журналистика взыграла во мне, я завел машину и помчался в редакцию. Сегодня ночным выпускающим был Гриша Мац, который страдал бессонницей и поэтому всегда просился в ночную смену, чем выручал остальных, и остальные были ему благодарны и дарили на ночь специально приготовленные днем бутерброды и кофе.
Вспомнив о кофе, я  отпустил своего скакуна, и машина помчалась легко по сверкающей влажной поверхности асфальта так, что мне показалось, что я вот-вот взмою в небо.
Хорошо, что на моем пути больше не попадались женщины с таксами, а то я бы свое путешествие точно закончил не в редакции.
На меня иногда находила такая блажь, когда я вдруг превращался в автогонщика и выжимал из своего дрындулета весь его потенциал.
Гриша смирно клевал на своем рабочем месте перед тремя включенными компьютерами.
Он долго не мог понять, что это я, а когда понял, засуетился, виновато поглядывая в мою сторону и убеждая меня своими взглядами, что он вовсе не дремал.
-Все в порядке, - успокоил я Гришу. – Есть срочная работа. Ты в состоянии печатать?
Гриша утвердительно мотнул головой. В редакции  Мац считался виртуозом по части быстрой печати.  Мы даже проводили  соревнования по этому виду спорта, на которых Мац непременно побеждал.
Я выпил чашку крепкого кофе и начал диктовку. Гриша работал на вдохновении, стараясь реабилитироваться за, как ему казалось, страшно мнительному человеку, серьезный проступок.
Когда мы через два часа закончили работу, Гриша, потянувшись, выдохнул:
-Надо же!
-Интересно?
-Бомба! В следующем выпуске я ставлю на главную страницу с выносом.
Я улыбнулся. Потому, наверное, Гриша и  оставался на ночь, что он тут был в это время полным хозяином и мог при главном редакторе вот так высказаться. Не сомневаюсь, что после моего ухода его начнет грызть мысль, что он меня обидел, и в следующей нашей встрече этому будет посвящен специальный разговор.
Гриша прийдет в кабинет с виноватым видом  и начнет повиняться. Иногда эта его нерешительность  и какая-то утробная стеснительность и  стыдливость меня сильно раздражали.
Под утро я заснул и проспал бы до полудня, если бы меня не разбудил Гавриил. Он терся о мою щеку и, увидев открытые глаза, спрыгнул на пол и пошел, оборачиваясь, к передней. И тут я услышал звонок. С  некоторых пор я приглушил его громкость, и  он лишь журчал, а не звенел, как раньше колоколом из большой школы.
Я глянул в глазок.  Соня.
Было шесть часов утра.
Однажды она уже точно так же явилась без предупреждения, мне даже показалось, что сейчас весь прошлый сюжет с ее появлением повторится, и я даже начал предугадывать дальнейшие действия.
Но  все было по-другому.
Соня шелкнула меня поцелуем в щеку и погладила по голове, как провинившегося сынишку.
-Ты не рад? Вид у тебя болезненный, - констатировала Соня, проходя в комнату. – Отдохнуть тебе надо, вот что.
-Покой нам только снится.
 -Покой от  слова покойник, нехорошо.
Соня подошла ко мне вплотную и вдруг крепко, по-мужски, обняла меня и втянула в долгий поцелуй.
-А теперь ты отправишься к Соломону, - сказал я, оторвавшись  от женского магнита.
-Нет, ночь я проведу с тобой в одной постели. Теперь точно.
-Какая ночь, шестой час утра, а у меня сегодня куча дел.
Я делал, как мог, свой голос деревянным, но он все равно дрожал, и Соня это видела.
-Как хочешь. Я тебе всегда предлагаю это, а ты избегаешь меня. Смотри, достанется другому.
-Если уже не досталось.
-Ты это серьезно? Соня приблизилась ко мне. В голосе ее чувствовалась угроза.
-Так всегда бывало. Ты уезжала к Соломону, у вас много общего.
 -Наверное, я была не права, - смиренно сказала Соня.
Я посмотрел на нее с удивлением.  Владела все-таки она магией интонации.
-Ладно, приступим к делу. Заодно проверим работу Маца.
-Это кто такой?
-Мой ночной выпускающий. Сегодня ночью я ему начитал статью. Как он сказал – бомбу.
-О чем?
-Все о том же. Впрочем, сейчас сама прочитаешь.
Я сел за компьютер, быстро вышел на наш сайт. Гриша постарался. Аршиными буквами на выносе сайта было напечатано: «Возвращение с того света» И была фотография Михаила, жизнерадостно улыбающегося. Где он достал эту фотографию и почему  мне ничего не сказал?
Я открыл материал и уступил место Соне.
Соня быстро прочитала материал.
-Действительно, бомба! - сказала она не своим низким голосом. – Что же ты мне сразу не сказал?
-Я тебе сразу и сказал, - напомнил я. – ты ведь только что вошла в мой дом.
-Ах, да, - сказала рассеянно Соня.
Она уже думала о чем-то своем, не видя меня.
Достала мобилку и набрала номер, что-то напевая под нос.
Ей еще не хватало сигареты для картинки «журналистка передает в номер».
Я выпустил джина. Теперь передо мной была другая Соня – деловая, спешащая, целеустремленная.
Она разговаривала с Юликом и просила прислать срочно группу из «Си-Эн-Эн».
Закончив разговор, Соня опустилась в кресло и вслепую нашла на столике, стоящем рядом, пепельницу и начала вращать ее по кругу.
Я молчал, боясь прервать процесс мышления.
-Вот что, - сказала Соня, по девчоночьи прикусив нижнюю губу, - мы сегодня с тобой организуем по этому поводу пресс-конференцию. Есть у вас информационное агентство, которое может в этом нам помочь?
-Есть, конечно, но там, не сомневаюсь, забито время наверняка до конца месяца.
-У нас есть деньги, платим наличкой, так что ты устрой, пожалуйста. Юлик обещал прислать телегруппу новостей. Надо их разместить где-то, чтобы не жаловались на сервис. Есть у вас такие места?
-Найдутся. А девочки им не нужны?
-Не ерничай, это пошло. В общем, ты все понял. За дело. А я сейчас в американское посольство.
-Не рано ли? Всего лишь около шести утра.
-Пока я ванну приму, позавтракаю, как раз и набежит времечко.
Она даже дверь в ванную не закрыла, так что я мог наблюдать весь процесс умывания, но, разумеется, не сделал этого. Я сел за письменный стол и  для начала составил список телефонов, куда следовало позвонить в первую очередь.
Потом мы завтракали толстенным омлетом, который я приготовил на скорую руку, и пили кофе. Все это мы проделывали в абсолютной тишине, каждый думая о своем.
Закончив есть, Соня положила в чашу из ладоней  голову и стала смотреть на меня, не мигая.   Я приинял точно такую же позу и стал смотреть, стараясь не мигать, на нее.
Со стороны картинка была совершенно дурацкая, но мы сидели так с удовольствием. Между нами выстроился мост, по которому браво топали наши мысли-коротышки. Они состояли только из начала.
Токи эти то возбуждали нас, то отпускали в свободное плавание, а потом мы снова возвращались друг к другу. Это была и игра и попытка что-то понять, и даже объяснения. Казалось, мы даже перестали дышать. Одну мыслишку я все-таки поймал. Кажется, она звучала так: «ну, что нам еще надо!»
Так мы просидели достаточно долго, потому что, когда очнулись, часы показывали четверть восьмого.
Соня шумно выдохнула воздух, и в ее глазах я увидел оценочное выражение.
-Бывает же! -сказала Соня, вставая. –В тебе определенно что-то есть.
-Во мне есть я, - сказал я уверенно.
-Да в тебе есть ты, - подтвердила Соня и, перегнувшись через стол (даже, как мне показалось, удлинив свое тело), дотянулась до моих губ.
-Я тебя люблю, ты это знаешь?
-Ты уже это говорила, - сказал я.
-А что ты на это ответил?
-Что я тебя люблю тоже.
-Вот и баиньки. Как славно получается. Мы любим друг друга.
Последняя ее фраза была переходной к деловой части, она снова уже вышла на улицу, чтобы  реализовывать свои идеи.
Я поймал себя на том, что я все время наблюдаю эту девушку-женщину. Как художник, что ли. Может быть, я собирался о ней писать? Я представил, что я бы написал о Соне. И понял, что и фразы бы о ней из себя не выдавил. Ну что можно написать о луче солнца, играющего изумрудом воды? Можно, конечно, если оторваться от предмета наблюдения. Но я оторваться от него не мог. Этот предмет вошел в меня и засел там занозой, и описать его я не мог.
Но я попытался, ради эксперимента. Слова получались красивыми и пустыми.
Соня переодевалась передо мной, еще и попросила застегнуть молнию.
-Девушкам нравится стрептиз, - сказал я, медленно ведя застежку по ее спине.
-Это правда, - сказала Соня, ведь женщина рождена для продолжения рода, потому Бог создал ее такой красивой. И вобще красота соединяет.
-Или отталкивает.
-Это ты не про ту красоту. Красота должна быть глубже кожного покрова.
Так разговаривая о том, что не имело смысла, мы существовали некоторое время на уровне ощущений и соприкосновений. Они были не нами придуманы, движения пальцев и звуков претворялись в сближавшее существование, словно мы беседовали там, на небесах, о чем-то совершенно целомудренном.
-Я и не подозревала, что так бывает, - сказала Соня, когда мы вдруг сразу, как по команде, очнулись от этого вожделенного сна наяву.
Потом мы снова погрузились в молчание, которое приобрело грустный оттенок, словно мы прощались навсегда.
-Ну, хватит, - сказала Соня. – Пора разбегаться.
Я отвез  Соню в американское посольство, а сам поехал в больницу предупредить Ивана Степановича о грозящем больнице нашествии журналистов, но в первую очередь, конечно, узнать о самочувствии Миши.
Доктора на месте я не застал, вместо него меня встречала Вера Спасская, лечащий врач Миши. 
Невысокого роста, очень подвижная с внимательным взглядом в очках. А когда снимала очки, сразу превращалась в близорукую школьницу, стыдящуюся своего физического недостатка.
-Он стал молодеть! – вместо приветствия сказала Вера. – И очень быстро.
-Кто? – не понял я.
-Как кто! Ваш друг Сиротинин.
-Идемте к нему, - дотронулась до моей руки Вера. – Сами увидите. Там, правда, Екатерина Петровна, но она, кажется, спит. Всю ночь просидела.
Екатерина Петровна Ефремова,  мать Миши, тот самый доктор биологических наук, которая работала в  институте микробиологии и  занималась микробиологическим исследованием Мишиного организма.  С ней я планировал обязательно встретиться. Все-таки большая наука, да к тому же еще и  мать и непосредственный участник событий. Мне, можно сказать, повезло.
Мать Миши (она и сидела, как мать у его изголовья, а не как ученый)  дремала в глубоком кресле, подперев правой рукой голову.
Я подошел к кровати, на которой лежал Миша. Когда я его увидел, опрянул назад. Словно в меня запустили тяжелым кулаком.
Передо мной лежал помолодевший Карл Маркс. Точно таким я помнил Мишу, когда он начал стареть. Я глазам своим не верил. Ведь я его видел совсем недавно.
Лицо моего друга порозовело, руки лежали как-то отдельно от тела, и  по ним  иногда пробегала волна судорог.
-Вот видите, - шепотом сказала Вера. – Он возвращается. И пульс у него становится четче, удары сердца крепче. Мускулатура стала появляться.
-Фантастика! - все что я мог сказать. – А что говорит она? - кивнул я в сторону дремашей матери Миши.
-Она в шоке. Говорит, что такие случаи науке не известны, чтобы биологический процесс начинался в обратную сторону.
-А угрозы смерти у него нет? Может быть, это ремиссия? Все-таки вирус до сих пор не исследован!
-Екатерина Петровна  говорит, что вирус не принадлежит ни к     одной из  групп известных им вирусов, хотя есть много общих качеств и свойств. Это какой-то мутант, вывих, аномалия…
Может быть, даже занесенный с другой планеты. Она высказала мнение, что он прибыл к нам с каким-то метеоритом. Вы, наверное, слыхали, что этот метеорит, довольно большой, упал  где-то в Сибири.
-Тунгусский метеорит? Упал он давненько - в 1908 году в Восточной Сибири. Но такого быть не может, ведь столько лет прошло!?
-Для развития вируса это мгновения. Может быть, вирус только сейчас и начал проявляться.
-Да, это верно, - согласился я, вспомнив Чернобыль и сколько лет нам еще ждать распада стронция.
- Но как вирус попал в компьютер?
-Вот этого я не знаю, - сказала озадаченно Вера.
Смешная Вера, будто она знала что-то про Тунгусский метеорит, про который и сегодня никто ничего определенного сказать не мог, хотя десятки экспедиций с самыми титулованными специалистами  там побывали.
Написаны тома монографий, а загадка так и не раскрыта.
Может быть, действительно ЖКВ  у нас «сибиряк»?
Я не мог оторвать глаз от лица Миши. Мне даже показалось, что я вижу, как оно молодеет.
Процесс старения проходил дольше, это точно.
Я услышал, как в кресле за спиой зашевелились.
Мать Миши открыла глаза и рассматривала меня.
-Вы ведь Вадим, правда? – спросила она, легонько зевнув и прикрыв поспешно рот рукой.
-Да, Вадим. Я давно хотел  с вами встретиться и поговорить о болезни Миши.
Дело в том, что живой компьютерный вирус,  которым, как мы предполагаем заразился ваш сын, мою редакцию и моих партнеров интересует прежде всего, как угроза жизни человека на земле.
-И потому вы с Мишей затеяли судебную тяжбу?
-Мы ничего не затевали, просто Миша…
-Давайте выйдем в холл, здесь неудобно разговаривать, а потом он нас может слышать.
Екатерина Петровна оглянулась на постель, и я увидел по ее движению, что передо мной совсем старый и безгранично уставший человек.  Стоит ли ее впутывать в наши сомнения, поиски, догадки?
Как мать, наверное, нет, а как ученого – стоит.
Мы вышли в холл, заняли места друг против друга на потертых топчанах, стоящих у круглого столика с чудовищной вазой, похожей на урну.
Я поставил урну на подоконник. Этого времени мне хватило, чтобы сформулировать первый вопрос. Но Екатерина Петровна меня опередила.
-Вы хотите, чобы я вам, как специалист, объяснила болезнь сына, правильно я поняла?
-Абсолютно правильно. Как такое может быть, чтобы вирус вылез из компьютера и попал в клетки человека, возможно ли такое вообще?
-В этом мире все возможно, - краешком губ улыбнулась Екатерина Петровна. – Даже среди ученых нет единого мнения, к примеру, о том, что такое вирус?  Его природа, кстати, очень похожа на природу человека. Он также вороват, хитер, хамелеонист. И часто очень миролюбив. К слову, миролюбивых вирусов гораздо больше, чем агрессоров. И потом вообще неясно для многих, живой он или нет. Вот недавно французские ученые сделали открытие. Обнаружилось, что у него есть множество генов, о которых раньше думали, что они присутствуют только у клеточных организмов.
Отсюда напрашивается вывод: вполне вероятно, что никаких границ между вирусами и клеточными организмами-паразитами не существует.
Екатерина Петровна внимательно посмотрела на меня, воспринимаю ли я загадочные слова, которые она произносит.
-Пока мне все понятно, - успокоил я.
-Это очень важное открытие. Известно также, и это уже ближе к нашей теме, что вирусы могут гнездиться в неживых клетках и оживлять их. Ваш живой компьютерный вирус, таким образом, совершенно легко  мог перемещаться от одной клеточной субстанции к другой. И почему бы ему не оказаться сначала просто в обычном компьютерном вирусе, а затем и вырваться на свободу. Понимаете, раньше считали вирусы вообще только переносчиками болезней. Они ведь гораздо меньше бактерий, и были, пока не появился мощный микроскоп, невидимыми. А когда вирусы начали серьезно исследовать, ученые ахнули.
У них есть свои гены и достаточно сильные, могущие приказывать даже клеткам-хозяевам. Почти, как у людей: вы поселили у себя квартиранта, а он вскоре завладел вашей квартирой.
-Вирус у вас получается «умным», знает, как ему действовать.
Екатерина Петровна удивленно посмотрела на меня.
-Резон в ваших словах есть. Вот нейрон сам по себе, или даже в составе нейронной сети, не обладает сознанием, для этого необходим мозг. Но и интактный мозг может быть живым в биологическом смысле и в  то же время не обеспечивать сознание. Понимаете, к чему я клоню?
-Пока не очень, - честно признался я.
-Вот видите, вам следует хорошо знать предмет, о котором вы пишете. Правда, наверное, слишком глубоко влезать в наши врусные дела вам не следует, эта наука только в последнее время стала активно развиваться и тут много неясного.
Но даже из того, что я вам сказала, выходит, что вирус со своим «мозгом» вполне может участвовать в эволюции. И, как вы его называете, ЖКВ может быть тому подтверждением.
Эволюция вступает в новый этап развития. А с нею и человек. Сегодня он также сильно изменяется. Это видно даже на улицах.
Миша потому и постарел, что его иммунная система подавлена вирусом, в который входит несколько систем вирусов, они и дирижируют человеческим организмом. И ноты у оркестра четко прописаны, кончится ли эта музыка победными литаврами или заупокойной мессой, нам осталолсь ждать недолго.
-Недолго – это сколько?
-Все зависит от  скорости репликации и частоты мутации. Гены могут создаваться очень быстро, у них внутри клетки образуется как бы инкубатор, понимаете?
Мы этот инкубатор видим, но воздействовать на него сейчас не можем.  Есть опасность «утечки» соориентированного гена, и тогда Миша может умереть или остаться калекой. Этот вирус сам знает, что ему делать, очевидно, он все-таки занесен от какого-то космического объекта. Потому что пока он в нашем «полном собрании вирусов» не значится.
-Тунгусский метеорит?
-Не исключаю. Многим вирусам миллиарды лет, у них своя, очень длинная эволюционная история, восходящая к истокам одноклеточных организмов.
Екатерина Петровна встала и пошла медленно  в палату. Сначала я подумал, что обидел ее, а потом вспомнил, что со мной уже как-то  произошел аналогичный случай. Я брал интервью у старого ученого. И вдруг среди разговора, ни слова не говоря, он встал и ушел.
Потом по телефону он объяснил мне, что ему нельзя долго разговаривать, начинает реагировать организм: учащается  пульс, повышается давление. Что, в конце концов, такое статья, которая появится в результате разговора, по сравнению со здоровьем, которого осталось совсем немного
И мать Миши, вероятно, почувствовала такой момент.
Я вышел из больницы и долго не мог влиться в общий ритм жизни, которая бурлила вокруг.
Мне казалось, что я ступил на чужую планету: все предметы, которые я просто не замечал, когда шел к Мише, теперь почему-то интересовали меня, и я пялился на них, словно только что родился.
Иные слова начинаешь воспринимать, когда почувствуешь их смысл  в действии.  Сколько раз я слышал и сам произносил: «как быстро проходит жизнь». И только сейчас начал понимать «как».
Я сел на скамейку в больничном парке. Меня знобило. Может, пойти водки выпить? Но я боялся встать. Скамейка казалась мне надежным убежищем. Страх упасть начал одолевать меня. Никогда такого не было. Со всех сторон на меня накинулись мысли.
Они не были закончены, а только волокли за собой темные мохнатые хвосты. Это были страхи. Они организовали армию и набросились на меня, беззащитного, не готового к бою.
Эти мысли-страхи собирались уже тогда, когда я смотрел на Мишу. Я смотрел, а они собирались, уплотнялись, формировались. Они радовались, что я ушел от нормального сознания, что Мишина болезнь и его превращения загипнотизировали меня и входные ворота крепости я оставил открытыми.
Я видел эту картину перед собой, и то, что мне рассказывала Екатерина Петровна, теперь казалось просто смешным. Какая разница, есть вирусы или их нет, живые они или мертвые и как быстро внедряются в клетку человека? Какая разница, если от них нет защиты?
Однако они правы: сначала все-таки надо узнать болезнь, распознать причины, а потом лишь лечить ее, защищаться от нее.
Но мой мозг был заполнен армией страхов, которые,  толкаясь и уплотняясь, рвались в мою крепость, чтобы заполнить ее до краев. И тогда – тогда мне конец!
А, может быть, со мной начинает происходить то, что происходило с Мишей в начале его старения?
Эта созревшая мысль на мгновение вытеснила другие, и меня пронзил холодный ток главного нерва, который рассек мой позвоночник надвое не то раскаленным, не  то ледяным  мечом.
Мне было  смешно. Оставшийся юмор, взгляд со стороны показывали всю нелепость моего положения.
На скамеечке сидит молодой человек,  погруженный в себя, а из ушей его вылезают мысли-страхи. И они смеются. От этого нового ощущения мне стало даже уютно, захотелось лечь на скамейку и заснуть. Этого нельзя делать, пора вставать и кончать с этими глупостями. Эта свободная чистая мысль, прилетевшая в мою голову, очевидно, в результате просыпания здравого рассудка, восстановила силу сопротивления.
Господи, это как же сложно устроен человек с его мозгом. Я вспомнил, что сами по себе нейроны  всего лишь проводки, соединяющие сигналы мозга. Но что тогда сам мозг? Как рождаются в нем мысли, вот эти, к примеру, которые я назвал страхами, как родилась чистая и справедливая мысль, спасающая меня? Откуда эта борьба во мне, а вернее, в том органе, который называется мозгом? Если он такой умный, то, наверное, нужно было предусмотреть  пульт управления, и я бы сейчас просто-напросто нажал бы кнопку «стоп».
Мимо прошла женщина с двумя сумками в руках.  Шаги ее начали замедляться, потом она остановилась и вернулась ко мне.
-Вам плохо? – спросила, заглядывая в глаза. – Не стесняйтесь, я врач из этой больницы, терапевт. Вид у вас болезненный, есть, похоже, температура и судороги.
-Судороги? Я вскочил на ноги и тут же рухнул назад, на скамейку.
-Так! - сказала терапевт. И достала мобильный телефон.
-Я вас прошу, ничего не надо! Очень прошу. Мне пора домой, - жалобно попросил я.
Терапевт  посмотрела на меня врачебным взглядом, сумки были отставлены в сторону, и она принялась мерять мой пульс.
А я хорошо понимал, что если сейчас загремлю в больницу, а она тут рядом, то уже не выберусь из нее и стану вторым Мишей.
Лучше всего мне сейчас собраться и уйти, а дома засесть за работу. Она меня и спасет, я начну думать о словах, мыслях, о том, что мы будем ставить завтра в нашей интеллектуально-развлекательной игре «Фэнтези», которую придумал  Гриша Мац и которая заключалась в том, что слушатели сами писали фантастические рассказы.
Гриша давал начало, а дальше шла коллективная разработка сюжета,  образов, работа над диалогами и даже словами. Это чрезвычайно занимательно, и я сейчас начал придумывать дальнейшее действие к игре «Оса».
Врач  вернула мне руку, которую я тут же потер и, собрав все свои силы и неотрывно думая об «Осе», встал. Это оказалось очень легко. Если не думать о себе, а заниматься посторонними делами, то организм превращается в робота, которым ты можешь руководить. Так, наверное, себя чувствуют лунатики.
-Я ухожу, - сказал я, как в какой-то пьесе, думая усиленно об игре.  Мне необходимо было сохранить эту отстраненность от себя, чтобы двинуться. Главное, начать двигаться, а там паровичок наберет скорость и все как-нибудь уладится. К врачам ни под каким соусом нельзя попадать.
-Что же, как хотите, но знайте, что вы нездоровы. Вам надо лечь на обследование. Если хотите, я устрою вас в нашу клинику.
-Нет, нет, большое спасибо!
Я пожал удивленной женщине-врачу руки и в последний момент даже чуть не поцеловал их, но спохватился.  И не потому, что не хотел поцеловать, очень даже хотел, а потому, что боялся свалиться на эту, только сейчас я заметил, еще совсем  молодую и симпатичную врачиху. Только себе представить, как я рушусь на женщину, а мимо проходит, скажем, главврач…
Я сделал несколько шагов, чувствуя пристальный взгляд врача. Она сидела, зажав между ног руки и наблюдала за моими движениями.
Это почему-то придало мне силы, и я быстро, словно на мою голову обрушился ливень, зашагал по тротуару. Наблюдая себя со стороны, я видел, что несколько пошатываюсь и  ускоряюсь с наклоном  вперед, и вот-вот побегу.
Поэтому я выравнял свой самолет (а сейчас я  и  впрямь чувствовал себя  пилотом), выпрямился и заскользил по асфальту, как по льду, элегантно выставляя поочередно ноги. Заворачивая за металлический забор, я боковым зрением увидел врачиху, которая все еще сидела, зажав руки между ног, и мне представилось, как, наверное, уютно этим рукам в гуще женского тепла. Хотя свое тепло, как правило, воспринимаешь, как чужое.
Я не останавливался, и дыхание постепенно выравнивалось, а в голове наводился порядок. Из крепости под напором сильных мыслей вытеснялись мысли-страхи.
Они оказались легкокрылыми и улетали миллионами. Сила вливалась в мышцы , я уже почти чувствовал себя бегуном на дальние дистанции.
Кто-то мной определенно  руководил, ибо такого быть не может, чтобы я, сидевший  обессиленным на скамеечке всего несколько минут назад, мог вот так красиво и сильно передвигаться по земле.
Я вспомнил о Соне. Скоро в Киев наедет большая делегация репортеров, и мне наверняка придется давать интервью, рассказывать о подробностях болезни Миши, а, возможно, и своей. 
Вся эта затея казалась такой мелкой и ненужной, что от возмущения я даже остановился. Но тут же погнал себя снова вперед. Мне нельзя было останавливаться, иначе все вернется на круги своя.
Мне остро не хотелось видеть Соню. Как же поступить, позвонить ей и сослаться на болезнь?
Как раз в тот момент, когда представился хороший случай во весь голос заговорить о страшном вирусе, рассказать всему миру  о новой болезни. И – заработать на этом кучу денег! Не для того ли Соня здесь?
Правда, Соня не производила впечатления  «жадного бизнесмена». Я, во всяком случае не слышал, чтобы она вела речь о больших прибылях и бизнесе на нашей истории. Деньги у нее всегда были, ее фирма инвестировала наши проекты.
У людей разное отношение к деньгам: одни не могут остановиться в игре «выиграй миллиард», а другим, вот таким, как я, достаточно и таких денег, которые бы просто покрыли их потребности. Большие деньги превращают человека в прожорливое животное, сколько не дай, все мало. Жадность пока никому счастья не принесла.
Я очутился дома, не заметив даже, как открыл дверь. Мои действия напоминали действия робота, программа которого позволяет правильно передвигаться.
Я  остановился перед диваном. Дальше был тупик, мои ноги пробуксовывали, как колеса паровоза на мокрых рельсах. И я свалился, вытянув ноги и ощущая несравненное блаженство. Только теперь я ощутил, что в моих ногах пульсирует кровь и что мои ноги просто отваливаются от усталости. Будто я прошел сотню километров по плохой дороге.
А какой я все-таки молодец, что избежал больницы! Сейчас бы меня ощупывали, осматривали и обязательно нашли чего-нибудь. Я еще не помнил случая, чтобы после осмотра врача, мне сказали, что я здоров. Для того и существует врач, чтобы обязательно в тебе найти хоть маленькую болячку и выписать своим врачебным непонятным почерком рецепт.
Я вообще не люблю медицину. Сколько ни соприкасался с ней, всегда ощущал болезненные ощущения. Дело даже не в страхе, а в неуважении. Тебя осматривали, как новобранца, а потом выносили приговор, который не всегда мог быть приятным.
Мой отец умер из-за того, что  запретил вызывать скорую помощь. Он прожил 53 года и ни разу не посетил поликлинику. Это был уникальный человек. Когда ему становилось плохо, поднималась температура, он ложился и начинал  голодать. И это помогало.
-Организм сам разберется, - говаривал отец. – Ты только не мешай ему.
И организм разбирался. Через самое короткое время отец был на ногах и продолжал работать. Но в решающий момент организм все-таки не разобрался, дал сбой, что и  стоило отцу жизни.
Интересно, можно покоем и голодом  вылечиться от ЖКВ?    Разберется ли сам организм, организует ли достойное сопротивление, ведь моя иммунная система – это крепость с гарнизоном, который охраняет меня от всяких посягательств вирусов, бактерий и прочей гадости? Я не буду совершать резких движений, постараюсь избавиться от навязчивых мыслей. Замру и стану камнем.
Сейчас я и был камнем. Странно, человек действительно может приобретать свойства других материй, если сильно этого захочет. Вот у меня холодные ноги,  я начинаю думать о том, что к ним подводят трубы с горячей водой. Потом я открываю кран и ногам становится жарко. Я переключаю тепло на живот. И через некоторое время и в нем поселяется тепло. Так можно утишать боль, отвлекать себя от горестных и ненужных мыслей. Но для этого нужно все время заниматься собой и своим организмом. А многим лень это делать, потому что так хочется ничего не делатьт и ни о чем не задумываться. Вот как мне сейчас.


                Этого не может быть, потому что…

Сколько я пролежал камнем на своем диване, не знаю. Но за это время я побыввал на море, сидел на носу старого теплохода «Победа», который когда- то принадлежал Гитлеру, и наблюдал, как перед носом стремительно рассекали воду дельфины. Они успевали еще и переворачиваться и выпрыгивать из воды. Если смотреть на поверхность носа корабля в том месте, где он соприкасается с водой, то кажется, что судно несется с сумасшедшей скоростью. Поднимешь глаза,  корабль стоит. Мне эта игра очень нравилась. Я дышал соленым свежим воздухом, мое тело принимало благодатные солнечные лучи. Вокруг синь с пенистыми гребешками, а внизу мчатся дельфины.
Потом я оказался в поле, лежал на желтой густой пшенице и наблюдал, как по стебельку ползет сверкающий роговицей жук.
Полный покой.
Проснулся я от голода. В животе бурчало, организм требовал пополнения энергией.
За окном сгустилась темнота. Я посмотрел на часы. Всего половина одиннадцатого. Что же я буду ночью делать?  Вот что значит выбиться из режима. Все идет вразнос.
Зазвонил дверной звонок.
Соня навалилась на меня и  повисла на шее.
-Теперь я окончательно к тебе перебираюсь, ну его, твоего  козла!
Я быстро закрыл дверь, мозги мои бешено работали. Я чувствовал, что что-то новое начинается в моей жизни. Я забрался в опасное место, и теперь должен проявлять активность, чтобы не загреметь в пропасть.
Мой язык, между тем, разговаривал.
-Соломон - козел?  Уважаемый человек. Мудрый, добрый, порядочный.
-Ты чего это? – удивилась Соня. – Пойдем на улицу, там так хорошо! Уже первые почки набухли.
-Ну, и рывки у тебя. Что-то случилось?
-Каждую секунду что-то случается. Просто мы этого не замечаем.
-Можно в ресторан. Я страшно голоден.
-И я голодна. Пошли, а потом походим подышим воздухом. Где у вас тут есть воздух?
Я уже знал, куда мы пойдем. Сначала в «Шатл». Там готовят прекрасное пиво. Ресторан имеет свой пивзавод, и ты получаешь свежайший пенистый продукт. И кухня неплохая.
Сонина оживленность передается мне. Женщина энергичней мужчины,  она по природе созидатель и разрушитель. Соня сейчас созидала. Ее молодое тело излучало энергетику. И я, спущенный шар, постепенно надувался живительным женским кислородом.
Мы спустились по Лютеранской.
Соня тесно прижалась ко мне, от нее исходил  тонкий аромат ландышей.
-Я была в больнице. Сбежала от Соломона и поехала к твоему Мише. Это потрясающе! Такой материал! В Америке этот сюжет -  несколько миллионов долларов. Но всегда мне чего-то не хватает. В одном случае события, в другом нужной страны.
-Наша тебе не подходит?
-Тут все надо пробивать, не проложены рельсы, по которым может спокойно продвигаться цивилизация. Все внове. Но, думаю, мы все-таки будем первыми. Завтра приезжают съемщики.
-Кто? - не понял я.
-Киношники из “Си-эн-эн”, начнем работать над репортажем  и фильмом.
-Уже над фильмом?
-А чего мельтешить, делать так делать! Все равно они будут здесь, а Киев славный город, есть что снять. Ну, а про Мишу и  говорить нечего! Золотое дно.
Мне так и хотелось добавить: «И я». Но слово это застряло в горле.
Причем здесь я? Вот иду вечером с красивой женщиной, она, кажется, ко мне относится неплохо, ноги передвигаю, что-то чувствую. Значит, здоров. А Миша «интересный случай», болен от головы до пяток.
-Так ты его видела?
-Потрясающе! Сенсационный материал, сразу пойдет в эфир.
-Ты ведь говорила о фильме.
-Одно другому не мешает. Мы работаем и на сегодня и на завтра.
Вечер действительно был чудесным. Куда-то подевались машины, а в воздухе витал тонкий аромат распускающихся лип. Словно ты всунул свой нос за перегородку  времени и вдыхаешь свое прошлое. Может быть, самое лучшее в жизни.
Пиво, как и ресторан, очень понравились  Соне. Мы вышли снова на улицу немного пьяные, хотелось еще где-нибудь посидеть, но Соня напомнила, что я обещал ее повести в интересное место.
И я повел ее на Владимирскую горку.
-Там, у памятника князю  я всегда подзаряжаюсь космической энергией.
-Ты это серьезно?
-Ты сразу ощутишь прилив сил.
-Я его уже ощутила, когда пришла к тебе. Один твой унылый вид внушает мне, что я сильней тебя. И это меня радует, потому что я тебя всегда спасти сумею.
-Зачем меня спасать?
- Спасать надо всех, даже меня.
-От кого?
-Меня от людей, в особенности от мужчин. Я от  них просто устала, все лезут тебе под юбку.
-А меня?
-А тебя от тебя самого. Ты много думаешь. Возникает интеллектуальная турбулентность. Такие, как ты склонны к застоям, сразу бросаются в крайности и вокруг них начинает расти болото. А я разгоню гнилую воду.
Мы поднимались по крутой кирпичной дорожке. Сбоку светилось здание филармонии, и на ее фронтоне бежала электронная строка, сообщавшая о программе выступлений на неделю.
Соня остановилась и читала вслух про себя.
-Если бы не твой Миша, можно бы сходить послушать эту японскую пианистку. Вот скажи, почему они пишут «пианистка»? Она что – на пианино играть будет? Люди иногда не вдумываются в смысл слов. Есть рояль, а вообще пианино и рояль – это фортепиано. Однако играет – пианистка!
Я слегка подтолкнул Соню, и она легко пошла вперед, забыв о своих праздных вопросах.
Мы остановились у памятника Владимиру, освещенного прожекторами, которые высекали из густой темноты фигуру с крестом.
Соня читала надписи и смотрела на барельеф  Крещения.
-Они действительно здесь крестились?
-Не здесь, а вон там, - указал я в сторону разноцветной металлической радуги. Там, у Днепра,  находится памятник Магдебургскому праву, и там же, по историческим сведениям, и состоялось крещение.
Мы подошли к заборчику, и я облокотился о него.
-А ведь действительно тут подзаряжаешься, я это чувствую.
-Древние были мудрее нас, потому что ближе общались с природой.
Церкви ставили не просто на самом высоком месте, а именно в том месте,  где наиболее сильный энергетический приход из Космоса. И памятник Владимиру в таком месте поставили.
Вдали, за темным провалом Днепра и «старика», светились цепочки огней, а в районе Дарницкого железнодорожного вокзала небо чуть-чуть фосфорицировало.
-Как будто мы смотрим на море. Сколько здесь пространства! Просто замечательное место! - сказала Соня, - Если я когда-нибудь буду жить в Киеве, я всегда буду приходить сюда… подзаряжаться.
-Ты собираешься жить в Киеве?
Она повернулась ко мне, я видел лишь правую часть ее лица.
-Почему бы и нет? Город мне нравится. А если вам посадить хорошего хозяйственника и смышленного менеджера в мэры, то можно сделать город-лялечку, от туристов отбоя не будет.
И тогда я выйду за тебя замуж и открою кучу прибыльных домов.
Соня взяла мою руку в свою.
-У тебя руки холоднющие, - сообщила она. – Так будет теплей.
И она обняла себя моей рукой.
-Почему ты меня не обнимаешь? – удивилась Соня. – Тут же никого нет.
-А Владимир?
-Ах, да – Владимир!
Соня оглянулась на памятник.
-Он смотрит вдаль и нас не видит.
-Он все видит, он ведь святой и великий.
-Это плохо, что он нас видит, - сказала с легкой улыбкой  Соня. – Тогда давай немного отойдем в темноту. Мы ведь влюбленная парочка, нам полагается целоваться, чтобы нас никто не видел.
Ты отстала от времени. Сегодня для поцелуев выбирают само видное место. Только вот не пойму, зачем это?
-Чтобы завидовали. Если у меня нет машины, то зато есть любовь. Что-то в этом роде. А мы никому ни в чем не завидуем.
Соня взяла меня за руку, как взрослая мама своего сына-школьника, и повела в парковую тьму. Мы остановились около кустов сирени, которые  уже благоухали, хотя еще и не было цветов.
Я ощущал перед собой смутные контуры и тепло, исходящее от женского тела. Состояние у меня было сомнабулическое. Я мог схватить Соню и начать то, что обычно начинает делать мужчина в таких ситуациях. Я мог перепрыгнуть невидимый забор и полететь над Днепром (мне казалось, что это вполне реально). Я мог…Но я стоял и ничего не делал. Теплое тело стало остывать. Соня отдалилась от меня, достала сигарету и, чмокнув зажигалкой, высветив себя, а заодно и большую птицу, сидящую тихо на кусте сирени, закурила.
-Ты куришь?
-Иногда, когда что-то важное срывается. А вообще я не люблю курящих мужчин, а тем более женщин.
Мы стояли молча, ощущая присутствие друг друга, но находясь друг от друга на огромном расстоянии. Глаза, привыкшие к темноте, различали слабое отражение света на лице Сони. Кончик сигареты разжигался с яростной силой, словно из него высасывал огненную душу мощный насос.
Я уже не чувствовал Сониного  притяжения.
Мне, да  думаю, и Соне, сейчас было скучно.
-Ну, что ж, можно  начать двигаться в направлении наших постелей, - сказала будничным голосом Соня. – Я как –то вдруг устала. Как ты думаешь, Миша скоро прийдет в себя?
Я  вздрогнул. Более нелепый вопрос сейчас трудно было и придумать.
Я посмотрел сквозь темноту в ее сторону.
-Тебя так беспокоит Миша?
-А что же, по-твоему, меня сейчас должно беспокоить? - с вызовом спросила Соня.
-Это верно, - согласился я. – О Мише поговорим по дороге. Идем.
И мы пошли, беспросветно далекие и ненужные друг другу. Вот тебе и подзарядились!
Мы разговаривали о Мише, а я думал, что уже и эта тема мне надоела, хотя касается и меня самого
-С Мишей мы можем выйти на Америку, это я гарантирую, - тем временем говорила Соня. – Там такие истории любят. Это же надо, человек дошел до крайнего состояния и вот-вот должен был отойти в мир иной, но передумал и начал обратный ход. Ты хоть представляешь, что это такое?
Если все произойдет с точностью наоборот, и твой Миша начнет жить с маденческого возраста, то это значит, что ЖКВ является вирусом бессмертия. Ты прожил жизнь, затем заражаешься этим вирусом и начинаешь жизнь сначала. Представляешь, что это сулит человечеству?
-А если это ведет к смерти? Как в кино – обратное движение, когда человек возвращается к исходной точке?
-Если моя гипотеза верна, то, считай, мы с тобой миллиардеры.
-Снова ты о деньгах, - не выдержал я.
-А при чем здесь деньги? Они нужны будут нам, чтобы наладить…А ну его, - махнула в темноте рукой Соня. – Я тут сейчас наговорю, а потом окажется…
-Да, лучше сейчас об этом не думать. 
Заговорив о Мише, Соня снова обрела свою энергетику, голос ее наполнился живыми соками.
Мы пришли домой. Соня, не снимая ветровки, прошла в гостиную и уселась на диван.
-Пожалуй, я поеду в гостиницу, - сказала она, смотрясь в зеркальце и подводя тонкой кисточкой брови.
-Ты же хотела остаться у меня?
-Хотела. Но ты ведь спать не будешь, рядом такая женщина. Тебе обязательно захочется…
-Захочется, - честно признался я.
-Вот видишь, а мы ведь сегодня выяснили, что этого делать нельзя.
 Просто нельзя. Без всяких причин.
-Это ты выяснила, с моей стороны пока такое предложение не поступало.
-Так ты хочешь забраться ко мне в постель? А если я против?
-Тогда так и будет.
-Вот видишь, - сказала Соня. – Все начинаем с нуля. Тогда что же это было на горке?
-Подзарядка, - сказал я. – А потом разрядка. Мы перебрали там свой лимит времени. Подзарядился и уходи.
-Вот оно что!- искренне изумилась Соня. – Интересно! Ладно, поживем, увидим. Постель ведь моя, хотя и в твоем доме. Захочу, пущу, не захочу, не пущу.
-Так и решим, - сказал я. – А теперь неплохо бы поужинать.
-Кто-то правильно сказал, что в других нас раздражает не отсутствие совершенства, а отсутствие сходства с нами, - сказала задумчиво Соня.
-В самую точку. Потому разно заряженные частички и притягиваются друг к другу. Вот как мы сейчас.
-Все-таки что-то там, на Владимирской горке, есть такое…энергетическое.
Я пошел на кухню, через некоторое время там появилась и Соня. Нам было легко  и уютно друг с другом, и сейчас мы выглядели семейной парой, прожившей вместе не один десяток лет.
…Телефон зазвонил в половине пятого утра. Мы только оторвались друг от друга, и Соня уже спала, счастливо посапывая, а я, гордый, что не подкачал, радостно размышлял о нашей будущей жизни.
Соня  вскочила и долго не могла понять, где находится.
-Это международка, - сказал я. –Скорее всего, тебя.
-Я в ванной, поговори ты.
Я взял трубку.
-Алло! - кричал Юлик, - что вы там разоспались! Подъем!
-Зачем ты будешь счастливых людей среди ночи?
-Ага, счастливых? – хихикнул Юлик. – Я так и знал. Ох, Соня, Соня! Уж не собирается ли она у вас остаться? Вот что, у тебя ручка и бумага далеко?
-Рядом.
-Тогда пиши. Сегодня по вашему времени в половине седьмого прилетает самолет из Питера, в котором две сьемочные группы и  наш специалист Гари Войнаровский. Соня его хорошо знает. Вы их должны встретить, устроить и разработать план действий. Все слышно?
-Отлично слышно. А ты собираешься к нам?
-Сейчас не могу, много работы. А через несколько дней вполне вероятно, что и  прилечу.
Юлик бросил трубку, не попрощавшись. Это невольно кольнуло. Но, учитывая обстоятельства, я тут же простил своего бывшего одноклассника.
-Мог, конечно, позвонить и раньше, мы не пожарная команда, - сказал я  Соне, которая выскочила из ванной, закутанная в большое махровое полотенце.
-Юлик в своем репертуаре. Он привык, что у себя может устроить армию в гостинице, только позвони, вот и тебе дает такие задания.
-Нам дает, - поправил я.
-Нет, дорогой мой, тебе. Я сейчас буду заниматься другими делами.
-Чем именно, если не секрет?
Соня нежно посмотрела на меня.
-Я бы не прочь продолжить, это у тебя хорошо получалось. Но мне нужно срочно расписать бизнес-план на день для съемочных групп. Они должны работать безостановочно, очень уж дорогие. А ты должен все организовать по своей части, чтобы нас уже ждали, на месте были нужные люди. И потом, никто лучше тебя не проведет экскурсию по Киеву. Рассказ о Мише должен идти на видеоряде не только больницы и прочих медицинских кадров, но и города.
-Слушай, ты хорошо устроилась. Я один не успею это все сделать.
-Почему один? У тебя ведь целый штат. Поднимай их и вперед!
Весело. Жили себе тихо-мирно, и вот на тебе.
Я и  не подозревал, что эти проклятые капиталисты так работают. С колес, в аварийном порядке. Кого я могу сейчас изъять из редакции? Да, всего двух-трех человек. Газету никто пока не отменил.
Конечно, Надежда Филимоновна, моя секретарша. У нее огромные связи. С гостиницами и прочим устройством она справится. Рая Чайкина, она словно создана для роли сопровождающего.
Красива, умна и деловита.
Больше пока некого снимать. Гриша Мац, как всегда,  на ночной смене, ему спать положено. А Ира Скудович сегодня на пресс-конференции президента.
Я тут же позвонил Надежде Филимоновне. Она сразу все поняла и пообещала все устроить, чтобы из аэропорта мы смогли сразу ехать в гостиницу. И Рая, словно ждала моего звонка. И Ирина оказалась на месте. Так что все было устроено буквально за полчаса, остальное оставалось за мной. После такой замечательной ночи я чувствовал себя обновленным, полным сил. Я начисто забыл о Мише, хотя именно им нам и предстояло заниматься.
Потом я позвонил Заботному и сообщил ему о том, что у него в больнице будут большие американские съемки и что ему прийдется рассказать об истории болезни его знаменитого подопечного. Я намеренно сделал ударение на «знаменитом», чтобы взбодрить доктора. Это для вас отличная реклама, добавил я.
-Сделаем, - пообещал Иван Степанович, - Заодно и в английском поупражняюсь. Когда-то я его знал почти в совершенстве.  Жду.
Американцы оказались американцами наполовину.
Режиссер Роман Винокур в Америку  уехал семь лет назад, а до этого жил в Киеве и работал на телефильме, а потом на  первом канале. Когда я его спросил, знает ли он Мишу Сиротинина, который также работал на телефильме  (почему и открыл свой кинобизнес), Роман едва не поперхнулся дымом сигареты, которую только раскуривал.
-Мишка? Он разве не уехал? Вот дурак, а чем он занимается здесь?
Сообщение  о том, что больного Мишу мы и будем снимать, Романа почему-то совершенно не удивило.
-Так это он «интересный случай»? М-да, - только и  сказал.
Оператор Дэви Стоун также имел русские корни, его бабушка работала в райкоме комсомола в Воронеже. В довершении всего, видеоинженер  Джордж Трей был родом из Польши. Славная  американская команда приехала. Было о чем поговорить.
Все трое свободно владели русским, а Роман прекрасно говорил на украинском. Знали, словом, в «Си-Эн-Эн» кого посылать.
Ребят поселили в номере люкс в гостинице Русь. Из окна открывался прекрасный вид на центральную часть города, была видна даже чаша Олимпийского стадиона.
Как рассказал Роман, «пэтээска» (передвижная телестанция со спутниковой антенной) добиралась в Киев  из Москвы, где был коррпункт. А пока из оборудования при группе имелась камера «мини-диви» последнего  выпуска Паносоника, которой Дэви очень гордился.
-Вот, - показывал он мне кассету. - Этого пока ни у кого нет. На этой цифровой кассетке умещается 25  гигобайт. А картинка какая!
И он снял меня и тут же показал  «картинку». Действительно, каждый волосок виден и даже в сумрачной комнате кадры получились насыщенными  светом.
Как только американцы разложили вещи по шкафам и полкам, Роман достал большую пластиковую бутылку.
-Водка.”Абсолют”. Только ее и пью. И они тоже, - показал он головой на рассаживающихся вокруг стола сотрудников. – а ты водку пьешь?
-Кто же ее у нас не пьет, только совсем немного.
Позвонила Соня, попросила Романа. Она разговаривала с ним, как давняя знакомая, я даже приревновал немного.
-Хорошая девушка, - сказал Роман, закончив разговор. – Можно к ней клинья подбить?
-Нельзя, - твердо сказал я. – Она моя девушка.
-Ух, ты! - с уважением посмотрел на меня Роман. – Хорошо, что сказал, я люблю умных и красивых.
-И они его любят, - сказал Дэви. – А потом получаются судебные дела.
Роман  высокий, несколько сутулый. На голове аккуратно уложена черная шевелюра, под ее цвет и темно-глухие глаза, в которых разобрать ничего нельзя.
Дэви полная противоположность – небольшого росточку, подвижный, смотрит с прищуром, тонкие усики,  за которыми тщательно ухаживает.
Джордж крепыш, лысоват, тихий, как говорят, себе на уме. В этой троице роли четко распределены.
Роман сразу мне объявил, что питаться они будут с базара и даже назвал с какого - с Бессарабки.
-Там не стоит покупать продукты, - сказал я. – Загазованность большая.
 -Где же нам отовариваться? – спросил Роман.
-Пусть это будет нашими заботами, - сказал я. – Ты только список составь, чего покупать.
-Платим мы, все до цента, - предупредил Роман. – Ну, а теперь надо срочно поесть. Мы прихватили кое-что с собой, так что присоединяйся к нам, журналист.
Наверное, Соня ему сказала, что я журналист. Но Роман произнес это слово не как название профессии, а как имя, и я понял, что он теперь будет меня так  называть.
На столе появились американские консервы, сырокопченая колбаса, копченая курица, свежие огурцы, помидоры, водка «Абсолют», вода…
-Что еще надо, все есть, - хозяйским взглядом осмотрел стол Роман.
-Хлеба нет, - сказал я.
-Да, хлеба нет. Мы не едим хлеб.
-Все трое?
-Все трое. Так что, если хлеб нужен, то только тебе.
Я вышел в буфет  и докупил к хлебу еще  холодец, горбушу горячего копчения и раков. И к ним, естественно, пиво.
Когда я все это богатство принес, пир был в разгаре.
Все-таки беспардонные эти американцы, я бы со стола и  крошки не взял, пока все не усядутся по своим местам. Но, может, они и  правы, чего ждать, если есть хочется!?
-Замечательно! - с полным ртом одобрил Роман покупки. – И тут же взял рыбу и отломил от нее кусок.
Да они просто невоспитанные,  чуть не высказался я вслух!
Роман обернулся ко мне, словно услышал мою реплику.
-Садись, нагоняй. Водки тебе налью.
-Не стоит, - сказал я. – Нам еще в больницу ехать, с людьми разговаривать.
-О чем?
-Как о чем? О деле.
-Мы приехали работать, а не разговаривать. Поедим и в больнице начнем съемки. Там, надеюсь, все готово?
-В принципе все. Больной и доктор на месте.
-А они готовы к разговору?
-Больной без сознания. А Иван Степанович всегда готов. Он прекрасно говорит.
Роман потер свободной рукой лицо.
-Что-то мне подсказывает, что вы к работе не готовы, а еще водку пить не хочешь за  компанию. У нас знаешь как? Вот он, - указал на Дэви вилкой, - опоздает на минуту, платит штраф, а если уже нажал кнопку на запись,  то отвечает за каждый кадр. Наделал брак, плати из своего кармана. А то еще и до суда может дойти, не говоря об увольнении.
-Строго. А как же с водкой? У нас, например, только после работы  можно себе позволить.
-А это никого не касается. Хоть сексом занимайся во время работы, но продукт качественный дай. Ты понял – продукт!?
Я понял. Этак они и меня штрафовать начнут, ведь кто знает, как пойдет у Ивана Степановича разговор. Скажет, клиент не готов, плати неустойку. От этого замечательного Романа всего можно ожидать.
Мне было интересно наблюдать за американцами. На первый взгляд они казались  друзьями, вот собрались, как мы, на рыбалку, все друг друга любят  и уважают. А потом я понял, что ни о какой дружбе здесь речи и близко нет. Больше того, каждый следит за другим, чтобы подметить в его работе ошибку. Они, как сросшиеся сиамские близнецы, которых разрывает центростремительная сила.
Американцы мало разговаривали, а если и беседовали, то или что-то резко критиковали, или  чем-то  сильно восторгались.
Профессия и работа была при  них, а на мир смотрели глазами путешественников.
Все же выделялся среди них Джордж.  Он был  молчалив и замкнут. В глазах я его читал полное равнодушие к происходящему.
-У него что, кто-то умер? – спросил я шепотом Романа.
Роман глянул на меня весело-презрительно, словно говоря, ну, какого черта ты лезешь людям в душу.
А вслух сказал:
-Он просто такой выродок.
Если бы кто-либо посмел такое сказать обо мне! А Джордж на эти слова даже внимания не обратил.
Роман усмехнулся, поняв мои ощущения, и похлопал по плечу.
-Не все так плохо, Журналист!
« Журналист» у него прозвучало идевательски. Он как бы подчеркивал этим большим звучным словом, что ему до полной фени то, что я представляю из себя. Ты в работе себя покажи.
В больнице нас встречали, как иностранную делегацию, возглавляемую, по меньшей мере, крупным государственным чиновником. На дверях вывесили два флага – украинский и американский.
Это понравилось Роману. Он очень вежливо поздоровался с Иваном Степановичем. И эта вежливость была настоящей. Очевидно, человек при своем служебном помещении и  звании воспринимался Романом более уважительно. Это тебе не просто Журналист, ноль без палочки, а доктор и у него есть больница. И громкое научное звание. Есть за что уважать!
Иван Степанович шел чуть впереди, поминутно оборачиваясь, не отстал ли кто. Я вышагивал рядом. Чуть позади, широко расставляя свои длинные ноги, шел Роман, а за ним гуськом  Дэви и Джордж.
-Произошли кардинальные изменения. Сейчас вы увидите совсем другого человека, - говорил взволнованно Иван Степанович.
Закончить предложение он не успел, мы вошли в палату. Я остановился, пораженный увиденным. На кровати сидел  молодой человек тридцати лет от роду и прямо смотрел на нас.
Это был Миша и не Миша. На Карла Маркса он уже не был похож, а от Миши на лице остались лишь глаза.
-Привет! - сказал Миша, словно мы с ним вчера расстались. И не было судебного дела, его беспамятства, вообще ничего.
Меня сзади толкнули. Это Роман с группой пробивался в палату.
Иван Степанович подошел к Мише сбоку, а съемочная группа расположилась в центре. 
Дэви уже нажимал на кнопку «запись». Дурацкое воспоминание, что теперь он отвечает за качество и в случае брака будет выплачивать штраф, пролетело в моем мозгу.
-Перед вами больной со сложным названием, - продолжил свою речь Иван Степанович на английском языке.
-Стоп, - сказал по –русски Роман. – Здесь парадом  командую я.
Роман достал миниатюрный микрофон, щелкнул рычажком и направил его в сторону камеры.
-Раз, два, - начал он отсчет, одновременно двигаясь по комнате по кругу.
-Как?
-Все «кэй!» – ответил Дэви, вглядываясь в небольшую панельку на камере, показывающую уровень звука.
Иван Степанович смотрел на Романа, как на инопланетянина.
Мало того, что он готовил свою речь на английском, а теперь неизвестно на каком ее произносить, так еще и сбивают.
Все это я видел боковым зрением, главное мое внимание было обращено на Мишу.
Во-первых, он сидел. И довольно уверенно. Во-вторых, смотрел на меня, да еще и говорил. Достаточно для нормального человека, видевшего Мишу совсем недавно с совершенно другой внешностью и в другой позиции, чтобы получить сильнейший  шок.
Картина была довольно забавной. Я стою, как гвоздем прибитый к полу, Роман расхаживает по комнате, налаживая свое киношное хозяйство,  Иван Степанович находится в активном поиске каких-то решений. И Миша, вернувшийся на землю после долгого отсутствия и улыбающийся мне.
Эта картина длилась целую вечность. И когда я начал делать шаг навстречу кровати, то ощущение было, словно вытаскивал ногу из  болота.
-Привет, Вадим! Давно тебя не видел, - повторил приветствие Миша. – Ты слышишь меня, вид у тебя какой-то странный?
Господи! Это Миша говорит о моем странном виде!? Если бы я ему сейчас рассказал  о его странностях, он, наверное, снова бы ушел в кому.
Тут я заметил, что наш разговор снимает своей «дивишкой» Дэви. Красный огонек ритмично мигал у него на визире.
-Твои коллеги из Америки, - сказал я и удивился хриплости  и неуверенности своего голоса. – Они будут снимать о тебе сюжет.
-Они уже снимают, - сказал Миша. – Камера супер, я такой не видел.
-Америка! – пожал я плечами. – «Си-эн-эн» почтила тебя своим вниманием.
-И чем же я заслужил такое внимание? – спросил Миша, будто только что оторвался от своего монтажного компьютера и решил немного поговорить.
В этот момент к Мише вплотную подошел Роман. Он чуть нагнулся и приблизил максимально свою голову к  голове Миши. Иван  Степанович вынужден был  отодвинуться к окну.
-Так чем вы больны? – спросил у Миши Роман.
Более бредовой ситуации в своей жизни я не видел. Миша, который начал активно омолаживаться, а до этого все шло к его смерти, должен был рассказать американскому режиссеру о своей болезни. Знал вот только он что-нибудь о ней?
-Я заразился живым компьютерным вирусом. И, кажется, очень долго находился без  сознания. Так мне мама сказала.
-Мама сказала, - повторил Роман, продолжая высматривать в личности Миши оправдательные детали, могущие окупить недешевую дальнюю командировку его группы. –А сами вы что-нибудь знаете, что-нибудь чувствуете?
-Вы режиссер? – спросил Миша, устраиваясь на кровати поудобней.
-Я режиссер и хочу сделать  интересный материал, который бы посмотрел весь мир. Этот материал стоит очень дорого, поэтому вы должны немного мне помочь. Соберитесь и отвечайте на мои вопросы. Я вот тут сяду, и  мы начнем работать.
Роман пододвинул к себе стул, чуточку развернулся, чтобы Дэви  смог втиснуть в кадр его и Мишу и чтобы свет попадал на лица.
-Я готов, - сказал Дэви.
Удивительно, он снимал с плеча. Тяжело же ему прийдется: писать звук и одновременно держать кадр.
-Так что вы чувствовали, когда были там?  - указал пальцем вверх Роман.
Миша проводил глазами движение пальца режиссера.
-Я летал между какими-то горами, пустынями  и морями.
-Они похожи на земные?
-Нет, это были лунные пейзажи, я не видел ни одного живого  существа. Но я мог разговаривать.
-С кем?
-Не  знаю. Иногда мне казалось, что с отцом. Но ощущение разговора точно было, ну вот, как сейчас с вами.
-Вы там чем-нибудь питались?
-О да! - сказал Миша с улыбкой. – все, что я заказывал себе, тут же появлялось на столике, который летал вместе о мной.
-А чем же вы, простите, ели?
-Я не ел, а смотрел на еду. И это насыщало меня. И как я мог чем-то есть, если меня не было в земном понимании. Но все земные привычки были, и жизнь я вел просто-таки замечательную. Каждое желание осуществлялось. И при этом тебе не надо ни деньги платить, ни билеты покупать, ни думать о ночлеге.
-Получается, что вы мыслили там по земному. Иными словами, оставались земным человеком, только без твердого тела?
-Правильно. Все то же самое, но больше свободы и совершенно нет людей. Я даже подозреваю, что мне приходилось их выдумывать. Тогда появлялись лица,  и я с ними разговаривал. У меня было много встреч, я мог поговорить даже с Наполеоном.
Они все растворены в пространстве, но тут же являются, как только в твоем мозгу вырисуется мысль о них.
Я стоял и не чувствовал, что стою.  Фантастичность  Мишиных слов подняла меня над землей, растворила в пространстве,  как сказал Миша. Я вдруг ощутил себя таким же, как Миша. И все, что он говорил, говорил я. Я знал наперед все те слова, которые он сейчас произносил. И даже вопросы Романа я мог задавать.
Каким- то образом я опережал время и черпал информацию из источника, из которого черпал ее и Миша.
Я присутствовал и в палате. Наблюдал за действиями Романа и оператора и видел, как они застывали в немых позах, будто Миша своими словами  гипнотизировал, а потом отпускал их.
-А боль вы чувствовали? Есть там вообще боль?
-Боль? - задумался Миша. – Нет, не помню. Было приятно от сознания, что я свободно перемещаюсь в пространстве и могу попасть в любое место, о котором знаю. Я так жалел, что плохо учил астрономию, что так мало знал о Вселенной. Там очень хорошо знающим людям. Они, к слову, там продолжают работу. Писатели пишут, композиторы сочиняют музыку. А потом, как я догадался, свои произведения высылают на землю. Вот к кому они попадают, для меня пока загадка.
-А путейные рабочие?
-Кто? – не понял Миша.
-Путейные рабочие, сталевары, электрики и сантехники, все те, кто связан с ручным трудом?
-Не знаю, я с ними не встречался. Мне они не интересны. Может быть, и копают что-то, хотя, что там можно копать лопатой или привинчивать, не знаю.
-Значит, вы утверждаете, что все творческие люди там не скучают, а про остальных не знаете, потому что ничего про них не спрашивали? А если бы спросили, то, по всей видимости, могли бы встретиться и с ними?
-Скорее всего так. Я ведь еще не все там смог увидеть и прочувствовать, меня позвали сюда, вот и все.
-Как это позвали, по телефону, что ли?
-По какому телефону? О чем вы говорите, там нет телефонов, хотя если бы мне захотелось его получить, наверняка он бы нашелся. Просто мне сказали и  все: тебя ждут, возвращайся.
-Понятно. А вы знали, что пока вы там летали и наслаждались одиночеством и возможностью видеть осуществленными свои желания, что делалось здесь, на земле?
-Я мало интересовался тем, что здесь происходит. Я совсем забыл  о земных делах. Там их просто нет и, думается, о совершенно другом.
-Например, о сексе?
-Нет, какой там секс, у вас же нет плоти, потому нет и гормонов. Потом там нет Голливуда с его любовными фильмами. Ты свобден. А свободный человек выбирает вовсе не любовь. А мысль.
-Что такое мысль там?
-Ощущение, что ты все время формулируешь вопросы и  получаешь на них ответы. Ведь перед тобой столько всего интересного.
-Пока я лично, режиссер американской вещательной телекомпании “Си –Эн – Эн” Роман Винокур, ничего интересного не услышал. То же вам расскажет и земной человек, проснувшийся утром  после аналогичного вашему рассказу сна. Вы пересказываете свой сон. По всей видимости, ваша болезнь и состояла из сна, в котором вы вели активный образ жизни. Летали, думали, встречались с людьми, с которыми вам было интересно. А потом проснулись все в том же возрасте. А знаете ли вы, - перебил сам себя Роман Винокур, -что вам столько же лет, сколько и было, когда вы заснули, а за это время вы постарели на десятки лет и совершенно не были похожими на себя?
-А на кого я был похож?
-На Карла Маркса.
Это сказал я, сомневаясь, что Роман может знать такую подробность.
-Да, вы были похожи на Карла Маркса, - поддержал меня Роман. -  У меня есть снимки, хотите покажу?
Роман поднял руку, что означало конец съемке и направился  к дивану, возле которого стоял большой рюкзак. Он достал из рюкзака пакет.
-Тут много ваших снимков.
Миша рассматривал себя, брови его то круто взмывали вверх, то опускались. Некоторые фотографии он приближал к глазам и, казалось, даже нюхал их.
-Не может быть! - наконец сказал Миша. – Это не я.
-Работаем. Дэви, на место, - закричал Роман.
Дэви не надо было отдавать команды, он уже давно снимал.
-Это вы. Только несколько месяцев назад, - говорил Роман, приближаясь к Мише. - Просто вы сами себе не нравитесь. Вид действительно неординарный.
-А мать меня таким видела? – спросил Миша.
-Видела. Но она вас не настолько любит, чтобы падать от такого зрелища в обморок.
Боже, о чем говорит этот американец, подумал я!
-Не вам судить, любит меня мать или нет, - неожиданно обозлился Миша. – Я сейчас замолчу и вообще не буду с вами разговаривать. Я, в конце концов, болен и имею право на отдых.
Миша поискал глазами Ивана Степановича.
Иван Степанович приблизился к кровати и встал между режиссером и больным.
-Я думаю, вам будет лучше сейчас уйти, ему нельзя волноваться, могут быть серьезные осложнения.
-Еще раз напоминаю: парадом здесь командую я. – сказал резко Роман. – За все заплачено.
-За что заплачено? – не понял Иван Степанович.
-За все. Мы приобрели права на создание фильма о вашем пациенте.
-У кого? Какие права? - засуетился Иван Степанович. - Глаза у доктора перебегали с одного присутствующего на другого.
Я начал понимать, о чем говорит Роман, в то время, как доктор и Миша были явно в глубоком недоумении.
-Джордж, покажи им документы, чтобы раз и навсегда решить все эти проблемы, - приказал Роман.
Джордж тут же поднес режиссеру папку, из которой тот извелк лист бумаги и  начал читать.» «Мы, нижеподписавшиеся…».
Это был договор на право создания фильма на приоритетных основаниях. Так и было записано «на производство эксклюзивного фильма». Были указаны: сумма в 250 тысяч долларов, сроки сдачи заказчику продукта, носители, на каком языке и особые условия. В этих условиях как раз и были зафиксированы  права на информацию и гарантия  ее закрытости для СМИ.
И стояли подписи Ивана Степановича, Сони, Юлика и какого-то коммерческого директора кинофирмы.
Иван Степанович  вертел головой, ничего не понимая. На него жалко было смотреть.
-А меня никто не спросил и  моей подписи в договоре нет, а я против фильма, - сказал Миша.
-Нет, голубчик, вы в фильме есть и для вас сумма зафиксирована в приложении, которое я также сейчас прочту.
И Роман Винокур прочитал еще один документ, из которого явствовало, что главный герой фильма Михаил Сиротинин в случае выздоровления получает 380 тысяч долларов, а в случае смерти 75 тысяч получат его родственники.
-Как видите, вам лучше быть живым и здоровым. И будущее ваше обеспечено.
У Миши по лицу поползла глупая улыбка. В ней читалось еще возмущение от такого беспардонного обращения, но уже и неописуемая радость, которая готова была вылиться в бурное проявление эмоций.
Такие деньги пришли к нему, Миша просто поверить в это не мог. Он и за всю жизнь, как не прогибайся, столько не заработает. А здесь и делать особенно ничего не надо, позируй да рассказывай всякие сказки. Все равно не поверят, как уже не поверил этот долговязый режиссер.
А потом, это только первый договор, из Мишиной болезни можно качать и качать бабки, ведь он, судя по тому, что его снимает знаменитый телеканал, пока единственный такой экземпляр  в мире.
Мне завидно стало. Даже если я и повторю Мишин путь, то уже не буду первым, а следовательно, никто мне таких денег не даст.
Но, однако, как ловко провернули это дельце Юлий с Соней за моей спиной. Я и не подозревал о таком проекте. Они обязаны были поставить меня в известность, я ведь, по сути, был инициатором…
Вот так делают дела американцы. Мне было обидно, что меня обвели вокруг пальца, и в то же время я восхищался  оперативностью и решимостью моих партнеров. Но откуда подпись Ивана Степановича под договором? Судя по его виду, он, также как и я, слышал о проекте впервые.
Я ждал этого вопроса от доктора. Но он вдруг стукнул себя по лбу и громко рассмеялся.
-Я думал, что это меня разыгрывают, я даже анекдот на аналогичную тему, помнится, в ресторане рассказал. А это и взапраду оказалось, ловко сработано!
Миша сидел на кровати и продолжал глупо улыбаться. Роман, поджав губы, терпеливо ждал, пока рассеется туман над съемочной площадкой, и он сможет продолжать, я стоял столбом, почему- то уверенный, что сейчас что-то такое скажет Миша и все рассыпется, как карточный домик. Только Дэви продолжал снимать.
-Значит, я свободен, и мне теперь не надо заниматься этой дохлятиной? Боже, ты справедлив! – тихо, но отчетливо произнес Миша.
Глаза Ивана Степановича были направлены внутрь. Сейчас он, видно, быстро просчитывал в уме, сможет ли за деньги, перепавшие и ему, открыть свою клинику, о чем давно мечтал.
А до меня медленно доходило, что же произошло и какие последствия вся эта история может иметь для меня и моей газеты. Последствия прямого действия. В том числе и того, что моему «Явирусу» теперь запрещалось писать что-либо о Мише и его болезни. Я не смогу сегодня дать сногсшибательное сообщение о проснувшемся Мише и его первом рассказе о жизни в тонком теле.
Меня нагло надули. Вот это и есть партнерство по-американски. Сначала вытянуть из тебя интересную информацию, а потом –за твоей спиной провернуть сделку. А Соня, Соня – то! Какая стерва! Максимально приблизилась ко мне, задурила своей любовью голову. И все только для того, чтобы заработать…Можно себе представить их совместный с Юликом гонорар, если они остальным участникам этой сделки платят такие деньги!
И тут я спросил себя, а смог бы я поступить подобным образом? Ведь, если разобраться, то они действовали, как настоящие бизнесмены. Бросили на рисковое дело огромные (по моим понятиям, конечно) деньги. А я полный лох, стоял и любовался зеленоглазой красавицей, решая вопрос - спать мне с ней или нет.
Вот в чем разница между нами – в воспитании. Юлик быстро стал американским бизнесменом, а я, по всей видимости, до конца жизни останусь совковым  лохом.

                Неожиданные обстоятельства

Я вышел на улицу. Свежий ветер охладил лицо. Я глубоко вдохнул и сильно выдохнул воздух. Мне захотелось всю накопившуюся грязь изгнать из организма. Ощущение действительно было таким, будто я съел чего-то очень несвежего, и меня вот-вот стошнит.
А вокруг тем временем развивалась весна. Потоки туманного солнечного света струились из неба,  почки на деревьях, казалось, распускались на твоих глазах. Люди шли освобожденные от зимней скованности и откровенно радовались приходу самого лучшего времени на земле.
Жизнь протекала независимо от меня. У нее свои сценарии, и ей наплевать, что в такой чудесный день у меня сквернейшее настроение.  И дело даже не в деньгах, которые я проиграл, а в том, что они стали выше человеческого достоинства и порядочности.
Я не мог простить Соне ее предательства. Теперь я иначе и не мог истолковать ее сделку за моей спиной. Чего она боялась, что я раструблю о сенсации раньше? Скорее всего. Значит, не верила в мою порядочность. А как же тогда любовь?
Я, конечно, лукавил сейчас перед собой.
Наверное, я поступил бы так же. Собственно, я уже так и поступал, создав «Явирус» и засекретив информацию о болезни Миши. Это ведь я просил Ивана Степановича не приглашать других журналистов и не давать им никакой информации. Тогда я аргументировал свою просьбу тем, что мы можем таким образом лишь навредить делу. Миша ведь лежал в коме. Да и о чем было писать?
А моя газета, тем не менее, писала. Мы делали свое дело, к которому я допустил иностранцев. Да, какие они иностранцы! Все наши, наверное, все поэтому так и произошло, как произошло. И нечего из себя сейчас лепить честного!
С другой стороны, я и не собирался зарабатывать на Мише деньги. Это была отдаленная цель, вернее даже, перспектива цели.
У нас не развита та часть мозга, которая отвечает за резкое изменение в жизни, за риск…Мы приучены все делать постепенно. А Соня не слюнявила сценарий с его непременными завязкой, кульминацией  и развязкой. А сразу взялась за развязку.
Мы стайеры. А они спринтеры. Другие скорости. А бизнес, если разобраться, преступен и аморален.
Я шел по улице, размышляя таким образом, и чуть не сшиб Костика, который навалился на меня, словно с дерева спрыгнул.
-Ты ли это? - отстранил меня на расстояние вытянутой руки Костик. – Загорел, возмужал!
-Ага, прямо с Канарских островов! – в тон отвечал я ему, неожиданно обрадовавшись встрече.
Мы стояли и смотрели во все глаза друг на друга и не знали, о чем говорить. Вернее, знали, но считали это банальным ходом. Но придумать чего-либо нового не смогли, и Костик первым сошел с тропы молчания.
-Почему не приходишь, ничего не приносишь? Ты бы освежил наши мрачные и серые полосы.
-Так я тебе и поверил, - сказал я таким же голосом главного редактора и отметил про себя, что у меня получилось.
-Погоня за деньгами, это скверная необходимость выживать привела к тому, что мы перестали выращивать подлесок. Ни один талант с тех пор, как ты ушел,  не распахнул носком ботинка мою дверь и не заявил о себе.
-Красиво говоришь! - оценил я. – А мы что – уже такие старые с тобой?
-Старые. Как только человек более менее овладевает профессией, он тут же становится старым. Обрастает стереотипами и медленно начинает идти на дно.  Слушай, а не пойти ли нам перекусить куда-нибудь? У меня есть адресок, там неплохо шашлыки готовят.
Это чтобы меня Костик, по горло занятый человек, приглашал с ним перекусить чего-нибудь!? Я даже осмотрелся вокруг, в самом ли деле я стою на шумной улице и разговариваю с главным редактором «Утра»? Костик со мной общался только в кабинете, а если встречал в коридоре, протаскивал несколько метров за собой и, сказав свое обычное «запарка», исчезал за дверями.
Мы сидели в стекляшке и ели действительно очень вкусный шашлык. И самое потрясающее среди рабочего дня – пили пиво. Свежайшее, ароматнейшее.
-У тебя не иначе как что-то случилось, - сказал я, отпивая пузырящийся бодрый напиток.
-Это очень видно? – сделал глоток и Костик.
-Видно. Ты стал демократичней.
-А раньше я был…
-Занудой. Профессиональным  причем.
Костик удовлетворенно рассмеялся.
-Да, произошло. Мы разбогатели. Я нашел одного богатенького Буратино. У него маньячная страсть стать писателем. Ко мне он и пришел, чтобы книгу издать. А я тут же предложил ему печатать поглавно его роман в каждом номере. А потом уже, когда читатель узнает о величине его таланта, издать книгу. Согласился. А что ему  миллион выбросить на свою потеху? Теперь у меня всегда занята площадь и денежки на счету. Надо уметь делать из ничего бизнес.
-Ты стал еще и самодовольным, - заметил я. – А роман хотя бы удобочитаем?
-Понятия не имею. Этим занимается мой зам.
Я широко открыл глаза.
-Мы там делаем нонпарелью приписочку «на правах рекламы». Понял теперь задумку? Никто не пришибется, все законно. А автор этой нонпарельки даже и не заметил, потому что я крупно даю его имя и все главки. Постой постой, а что – ты  свою газету не читаешь? – воскликнул Костик.
-Свою читаю. И называется она вовсе не «Утро», а «Явирус».
-Понятно.
-Но ты ведь тоже не читаешь роман миллионера- графомана, хотя и  подписываешь номер?
-Замечание принимаю. Надо все-таки почитать, хотя Серега говорит, что наш писатель не так уж и плох. С ним, правда, работает Лидочка. Это новенькая, прозаик из распавшегося толстого писательского  журанала.
-Она за миллионера, наверное, и пишет?
-Наверное, - согласился Костик, снова отпив пива и благодушно уставившись на меня. – Ну, а ты как со своими вирусами?
Я начал рассказывать и по репликам Костика понял, что он как раз мою газету читает. Он был в курсе болезни Миши, хотя вслух и не признавался в этом. Зато на его лице, которое всегда выражало все, что происходило внутри этого субьекта, я легко читал настоящую информацию.
-Значит, у тебя также есть свой богатенький Буратино, - неожиданно констатировал Костик.
-С чего ты взял?
-К бедному сироте не приехала бы съемочная группа из Си-Эн-Эн.
Костик, как всегда был отлично информирован. Да и как я мог предположить, что такой информационный зануда, как мой бывший главный редактор, не знал, что творится у него под носом, имея повсеместно своих информаторов? На чем «Утро» и держалось. 
У меня начало возникать вполне определенное ощущение, что Костик не так просто заволок меня в эту кафешку и кормит отменными шашлыками (мы уже расправлялись со второй порцией) и поит отменным пивом. Костик всегда был скуповатым, а чтобы угощать? Нет, тут  дело явно не чисто.
Так и оказалось. Отсидев и отговорив со мной определенное им самим  для меня время, Костик взглянул на часы, и глаза его слегка картинно закатились.
-После такого расслаба меня ждет настоящая парилка. Завтра ведь суббота, помнишь? Твои субботние шедевры делать некому, но я придумал под этой рубрикой несколько другую идею: «А что с вами необычного случается в субботу?» Представляешь, с огромным количеством обывателей, оказывается,  именно в субботу случаются всякие интересные и необычные события.  Идея попала в десятку.
 А ты что скажешь?
-Рад за тебя. Но я вижу по твоим глазам, что у тебя и для меня есть идея, а?
Костик поставил недопитый бокал на стол.
-В том-то и дело. Когда я увидел тебя, она тут же толкнула меня в бок и сказала: как же ты, дуралей этакий, мог  забыть о твоем лучшем журналисте? Вот он идет прямо тебе в руки, бери его.
-И в чем же эта идея?
-Нам непременно надо издавать совместные номера. Если нашего Буратино еще будешь давать ты, а в твоей газетке я читал роман этого, как его…Григорий Мац, кажется. Весьма приличная штука о мусорном гении. Если, словом, мы дадим нашего гения, то сможем из него выкачать еще не один миллион. Он уже так разогрелся, что я начинаю  побаиваться, что он бросит свой бизнес и станет писателем. Этого ни в коем случае нельзя допустить.  Курица должна нести золотые яйца.
Костик сбил мое скверное настроение, направил мысли в другую сторону, и я за это был ему благодарен. Мы еще некоторое время посидели за пивом. Разговор принял бизнесовый характер. По сути, надо было создавать новую фирму, которая бы занималась богатеями-графоманами. По свидетельству Костика, их был миллион. Бизнес, даже успешный, в конце концов, приедается, хочется чего-нибудь новенького, свеженького. А писательство –это, к тому же, и дополнительный имидж. Как здорово, вставая за столом яхты, несущейся по волнам Средиземного моря, услышать шепот знатных гостей: «вы читали его последний роман?»
А то и тост поднимут за известного писателя. А главное, будет что оставить потомкам. Да и самому, наконец, интересно – покопаться в себе, что-то вспомнить, что-то прилюдно обдумать. Ты, а не какой-нибудь там Хемингуэй, автор и читают именно тебя.
Все-таки Костик молодец. Другие ноют  и просят у государства денег, а Костик  работает на опережение. Почти, как мои американцы. Вспомнив о них, я снова сник. Как теперь мне разговаривать с Соней, и куда нас заведут наши отношения? Я себя знаю, долго в себе хранить ядерную бомбу против женщины, с которой близок,  не смогу.
Кто-то из мудрецов сказал, что главное в жизни это содержать в чистоте свои мозги. Как их сдержать в чистоте, правда, не сказал. Голову можно помыть шампунью, а мозги? Скорее всего, просто следует изгонять дурные мысли и  оставлять только светлые и чистые. А как это сделать? Тут мало лишь веника и лопаты, требуется еще убедить себя, что тебе эти мысли не нужны, в то время, как эти мысли приходят извне и не спрашивают, нужны они тебе или нет.  Человек становится мученником не по своей воли, а потому что этой воли у него нет.
По всей видимости, у меня такая воля пока отсутствовала.  Дома меня снова охватил мрак, и я начал гнуться под его тяжестью. Я не мог запретить, предупредить, ликвидировать в себе все, что на меня наплывало. Вот что значит регулярно не заниматься своей индивидуальной экологией.
Костик меня отвлек, я хотел даже в конце сказать ему спасибо за встречу, которая прошла не бесследно для меня. Во всяком случае, теперь, когда я сидел за своим рабочим столом, воспоминания о Костике радовали меня и обогащали  кислородом, отгоняя тот мрак, который тут же сгущался надо мной, как только я переставал думать о светлом. Из чего я вывел уже давно известный, но почему-то забытый прием – заставлять себя думать только о хорошем.
В данном случае это был Костик, а мраком была Соня.
Она должна была придти, ведь мы расстались до вечера. И как бы уже обязались каждую ночь проводить вместе.
Я не мог думать о светлом Костике, я хотел думать о мрачной Соне, потому что мне предстояло решить, как поступить после того, что я узнал – закончить всякие дела, отдать Мишу в их полную собственность, или побороться за него, а, значит, и за себя.
Впрочем, существовал и третий выход: присоединиться на правах партнера к раскрутке этого дела и участвовать в прибыли.
Если рассматривать эту проблему под таким ракурсом, то все приобретает вовсе не такие зловещие черты, чтобы считать Соню предателем.
Я попытался думать о том, что Соня поступила абсолютно нормально, и я не имею никакого морального права упрекать ее в превращении спасательной операции с делом Миши в коммерческую.  Сегодня все оценивается в денежных  знаках и к этому пора привыкать. При строительстве социализма мы не знали роли денег, а  сегодня проходим азы этой науки. Вот и вся проблема. Отсюда и неправильное истолкование некоторых поступков.
В конце концов я перестал с собой бороться и сидел совершенно опустошенный. Тот орган, который вырабатывал во мне волновую энергию, называемую мыслью, взял перерыв.
В таком состоянии меня и застала Соня. Она открыла дверь своим ключом. И, едва войдя в комнату, все сразу поняла.
-Как у тебя здесь все намыслено, надо проветрить комнату.
Я вскинулся и пытался что-то сказать, но Соня решительно подошла к окну и дернула его с такой силой, что раздался треск, и мне показалось, отлетела форточка.
-Краска слиплась,  ты, верно, давно не открывал окно.
-Для проветривания мыслей я обычно открываю балконную дверь, - ответил я.
-Страшно хочется есть, - сказала Соня, снимая с себя чулки, нисколько не стесняясь меня.
Я неловко отвернулся и почувствовал спиной, как девушка ухмыльнулась.
-Эй, - сказала  Соня! – Это не ты ли сегодня тут вытворял со мной черт знает что?!
Голос у нее был бодрый и располагающий к сближающему разговору. Но на меня сейчас эта тональность не произвела нужного впечатления.
-Я есть хочу, целый день моталась. Мигом на кухню.
Я ощутил бугорки ее грудей у себя на спине. И все мои страхи сразу исчезли.
Соня дышала мне в  затылок и волосы  шевелились, как луговые травы под ветром. Так бы стоять вечность, и больше ничего не надо. Никакой еды и…
-Слушай, ты чего? – выкрутила меня на стуле лицом к себе Соня. – Все переживаешь по поводу контракта с Мишей? Не переживай. Ты лучше подумай, в каком загсе мы будем оформлять с тобой наши отношения. А то моя мама определенно зачислит меня в развратницы. Приехала в чужой город, соблазнила молодого человека…
Потом мы поели, выпили чуть-чуть и завалились в койку.
На утро у нас была назначена свадьба. Но сначала мы должны были подать документы.
Когда мы явились в Печерский загс, расположившийся на глухой унылой  улочке, нас едва не отшили. Не  первой молодости тетя с большой бородавкой на правой щеке, прищурив левый глаз, осмотрела нас и  подозрительно спросила:
-Вы любите друг друга?
Голову могу отдать на отсечение, что сама загсменша и понятия не имела, что кроется под этим  словом.
-Мы обожаем друг друга, - сказала Соня. – Если можно,  оформите побыстрее. Нам на гастроли уезжать.
Я едва не поперхнулся, Соня открыто издевалась над свадебной теткой. Та это поняла. Бородавка на ее лице посинела, а щеки запылали, как алые маки. Она едва сдерживалась.
-Придете через месяц со свидетелями.
-У нас нет никаких свидетелей и через месяц будет поздно.
-Извините, тогда я у вас вообще не могу принять документы.
-Вадим, подожди меня на улице, - подтолкнула меня к выходу Соня.
Я вышел, едва таща ноги. Меня одолела страшная усталость, будто я всю ночь таскал на себе металлические слябы.
Ждать пришлось долго, я уже хотел вернуться, как из двери решительной походкой вышла Соня. Она взяла меня под руку и довольно ухмыльнулась.
-Всего триста долларов! Дешевая штучка. Вот посмотри.
И она подсунула мне под самый нос свеженькую зеленую  корочку, на которой было написано «Брачное свидетельство». Со  всеми подписями, и моей в том числе.
-Мы уже на законных основаниях можем заниматься с тобой любовью. Хоть вот на этой скамейке сейчас же.
Соня была очень наступательной, а я очень отступательным. Со мной происходил какой-то огромный откат. Силы покидали меня, действительность я воспринимал, как старый дешевый бульварный фильм. Хотелось ущипнуть себя.
-Ты недоволен? Прыгать от радости должен, вот как я.
И Соня несколько раз довольно высоко подпрыгнула вверх. Одинокий старичок, шамкающий по улице в белых кроссовках и с палочкой, поднял  нагнутую к земле голову и снизу с угрозой посмотрел на нас.
-Это у нас любовь такая, - вытянула в сторону старичка шею, как гусыня, Соня.
Так и казалось, что сейчас зашипит.
-Мне что-то не по себе, - сказал я. –Присесть где-нибудь.
Соня посмотрела на меня презрительно.
-Слушай, возьми себя в руки! Ты сегодня какой-то мертвый совсем.
-Идем, присядем  где-нибудь, - умоляюще попросил я.
Земля уплывала у меня из-под ног, все вокруг качалось, я чувствовал себя  на носу теплохода в одиннадцатибальный шторм.
-Да ты и в самом деле какой-то не такой.
Я увидел перед собой встревоженные глаза Сони. Она заглядывала в меня, как в замочную скважину, есть ли там кто-то за дверями.
-У тебя температурное лицо, ты болен?
-Наверное. Это быстро началось, пока я ждал тебя. Неимоверная слабость.
-А может, тебе водки выпить? И причина весомая – у нас документ.
Это была последняя попытка Сони расшевелить меня и вывести из болезненного ступора.
Но ничего не получалось. Я вливал в себя силу, уговаривал, что я здоров, что я силен. И даже представил, как я пережимаю на руках известного силача. На какое-то мгновение это придало мне бодрости, а потом и эта энергия вытекла из меня, как из дырявой бочки.
Я увидел, что на улице сгустился туман, деревья растворились в его молочном пространстве и только стволы еще немного просматривались. Я глядел вокруг с недоумением, а ноги подо мной шли отдельно, и я считал, сколько их у меня.
Соня взяла меня под руку и повела, как слепого, немного впереди себя. Я все эти движения отмечал как бы со стороны. Мне было неловко перед Соней.
В день свадьбы, когда полагается дарить цветы, пить водку и целоваться, в этот день она тащила меня, как восьмидесятилетнего старика с заплетающимися ногами.
-Ты извини меня, - сказал я и удивился глухоте своего голоса, который доносился до меня издалека.- В такой день и так безобразно я себя веду.
-Да, - грустно сказала Соня, - я планировала несколько иные мероприятия.  Прийдется тебя везти в больницу, ты совсем плох.
-Только не в больницу, - попросил я, мгновенно вспомнив лежащего Карла-Маркса –Мишу.
Мне стало страшно, что я займу его место, и Иван Степанович так и не допишет своей диссертации. Эта чертова диссертация врубилась в мои мозги, и я даже увидел ее первую страницу и шрифт, которым были напечатаны слова, много слов.
-Очень много слов, набранных боргесом, - сказал я, пошатнувшись и едва не увлекши за собой Соню.
Я почувствовал, как сжались ее пальцы, мне стало больно, и я чуть не заплакал.
-Этого еще не хватало, - услышал я голос Сони. – Будь мужчиной, наконец.
Но я уже был никем. Я растворялся в белом тумане и плыл,  сидя на самой острой верхушки носа корабля.  Далеко внизу наваливалась  огромная серая волна с веселыми гребешками на вершине. Она долго присматривалась к носу корабля и ко мне, а потом поднимала высоко вверх на своей гладкой спине все громоздкое сооружение так, что я видел солнечный берег и пасущихся там овец.
Все это происходило в глухой тишине и при замедленном движении, которое позволяло видеть всякие мелочи.
Моя жизнь медленно начала проворачиваться, как диск счетчика. Я видел цифры, они ярко светились. 
Странно, счетчик считал только вперед с 32 лет. И я не мог вспомнить, сколько мне лет сейчас. Передо мной проходили незнакомые люди, пейзажи, я разговаривал с представительными бизнесменами, потом я увидел себя в роскошном  коттедже и вокруг бегала девочка с мальчиком. Они играли в мячик. Это  была странная игра с подбрасыванием мячика высоко вверх, а затем долгого ожидания его возвращения.
Я улыбался, я был здоров и, судя по всему, успешен. Потом снова накатывал туман, я теперь летел на самолете и сидел в кабине и управлял полетом.
Самолет медленно вонзался в темную синеву и наконец достигал предельной высоты. Окно в кабине было открыто, но я не ощущал никакого холода, а только свободное дыхание космоса. Я смотрел вниз и видел землю в голубых разводах. Я прищуривал глаза и укрупнял план. Видел мчавшийся грузовик, наполненный мешками, а наверху мешков загоревшую под сельским солнцем девчушку с голыми ногами, вцепившуюся в тугую серую мешковину.
Снова появлялся счетчик и цифры в нем росли. А жизнь моя перемещалась в горы. И я шел и шел все выше и выше. И там, где были вечные снега, мне не было холодно.
Я видел незнакомое лицо человека, стоящего босиком над страшной пропастью, но я знал, что это я.
Еще мгновение и я распластывался в воздухе и  летел птицей, а затем только простой мыслью – я существую.



                Эпилог

В большой, с темными старыми картинами на стенах, палате городской  больницы  вокруг глубокой кровати, огороженной деревянными стенками, стояла группа молчаливых людей в белых халатах.
Взоры их были направлены на маленькое розовое существо, которое пыталось затянуть себе в рот сразу обе розовые, гладкие ножки. Усилия  были вскоре вознаграждены. Ножки оказались  у  рта, и мальчик обнюхивал их, как собака-мать обнюхивает своих щенков.
В этот раз, видимо, ему не захотелось повторять надоевшую операцию, и ребенок распрямился и издал веселый победный клич.
Лица людей были сосредоточены до такой степени, что, казалось, должен произойти выброс огромной энергии, которую накопила атмосфера палаты.
Неожиданно  дверь палаты открылась и в нее вошли три человека. Один с небольшой видеокамерой, другой с маленьким микрофоном, а третий нес штатив.
Головы присутствующих повернулись, как по команде, к вошедшим, и снова возвратились в прежнее положение, а  глаза с острым жадным вниманием снова устремились на ребенка.
Среднего роста оператор начал снимать маленького героя, а высокий режиссер поднес к нему миниатюрный микрофон. Третий, приземистый крепыш, начал  устанавливать штатив, мягко ступая на цыпочках по ковру.
Красивая женщина с зелеными глазами быстро и неодобрительно посмотрела на снимающих и чуть покачала головой. Режиссер поднял обе руки и успокоительно повращал ладошками в воздухе.
Не двигаясь, группа простояла еще некоторое время. Затем  доктор в высоком  накрахмаленном жестком колпаке  подошел к кровати и наполовину закрыл ребенка простыней.
Из жесткой накрахмаленной простыни стали изнутри вырастать и перемещаться горы. Маленькие толстые и розовые ножки работали вовсю.
-Я думаю, достаточно на сегодня. Вадим Елизарович в хорошем здравии, развитие идет нормально.

Для постороннего было бы странным услышать, что ребенка называют уважительно по имени-отчеству.  У присутствующих это не вызвало  ни малейшего удивления.
-Вы еще тут будете снимать? – спросил доктор режиссера.
-Поснимаем, материал очень интересный, - сказал режиссер.
-Тогда, до свидания! - сказал доктор.
-До свидания! - ответил режиссер.