Война на море

               
                посвящаю Соловецким юнгам

– Мне пришлось конвоировать транспорты антигитлеровской коалиции в Баренцевом море. Чтобы транспорты не потопили, значит, надо как-то обмануть немцев, чтобы они не туда пошли.
Вот вы, наверное, читали про PQ-17?
Этот караван шёл в июне 1942 года, самый большой по составу, он был составлен из двух соединений – американского и английского, – начал свой рассказ капитан 1 ранга Николай Фомин.
– Пе-ку-17? – переспросил бывший командир подводной лодки Александр Томашев.
– Да, – Фомин взглянул на сидящих за праздничным новогодним столом.
Троё бывших Соловецких юнг уже дружат семьями шестьдесят семь лет и у каждого за плечами достойная судьба, морская служба. Как приятно, что общительные женщины скрашивают этот праздничный вечер.
– Я сейчас не помню, сколько их там было. Сорок транспортов, большое количество, – продолжил свой рассказ Фомин, – ну, а транспорт, если вам представить что это такое, размером примерно с футбольное поле. Длиной, как футбольное поле, – уточнил Фомин, – широкая такая ладья, нагруженная техникой, оборудованием каким-нибудь или питанием, снаряжениями всякими. И вот таких транспортов сорок.  Идут. Ход небольшой. Где-то 12 узлов, если перевести на километры примерно в два раза побольше – 20-25 км.
– В час, – уточняет глухим басом Томашев.
– Да, в час, вот такая скорость. А человек за час пройдёт 5-6 км. Вот этот караван вели в охранении англичане. И командовал ими контр-адмирал Барроу.
– Англичане сволочи, – вставил реплику Томашев.
– Половину пути не прошли…
– И вернулись? – спросил капитан подводной лодки.
Фомин качнул головой:
– … Сняли охрану каравана. А почему сняли? На север пришёл линкор Тирпиц – немецкий. Как их называли немцы: командные броненосцы. Он один мог в автономе шарить по всему мировому океану, и ему не надо было защиты, – Фомин провёл выразительно ладонью над головой, –   слишком здорово у него было скомпоновано и броня, и прочее. И ему в добавок на северный район добавили три эскадры дополнительно, и ещё авиацию, катера. Вдруг этот Барроу дал команду снять конвой и повернуть обратно.
– В Ленинград, то есть… в этот самый..?  – замялся, чувствуя, что спросил невпопад командир-подводник и потянулся вилкой к селёдке.
Фомин улыбнулся, махнул рукой и продолжил:
– Пошли обратно. Ну вот, эти сорок посудин поплыли дальше никак не защищённые. Хорошо, вот он воевал, – показал рукой на командира подводника, – у них баржи были с пулемётами и пушками: та-та-та по немцам! А здесь обычный транспорт. Что там говорить. И они расползлись по Баренцову морю. И немцы начали их колошматить. Лодки тут у них порадовались. Они их топили как котят.
Фомин пожал отрешенно плечами: – Ну незащищенные совершенно. И мы когда вышли туда, то их побили больше половины, потопили уже немцы, и они по всему Ледовитому океану разбрелись, ещё льдов не было. Их потом по очереди ловили, приводили…
– А что у них там было в транспорте? Груз? – спросила Нина, очень симпатичная молодая женщина.
– Груз там всякий, стратегический: материалы, вооружение, танки, самолёты, металл дорогостоящий, много чего.
– И даже самолёты? – удивилась Нина.
– Самолёты. А что вы думали? Первые самолёты, которые летали были английские и американские. Что вы хотите! Не было у нас своих.
– А с Аляски прилетали самолёты в Красноярск, – вставила слово Светлана, приятельница Нины.
– Это с другой стороны. А здесь и машины студебекеры. Это очень хорошие автомобили. И другая техника, в частности катера торпедные, о которых Саша говорил, они тоже по ленд-лизу пришли. Нам их не просто так дали. Не по доброте душевной! Вот, дескать, «обживайте» и будем вместе воевать.
– А что за? – спросила Нина.
– За всё за денежки.
– За деньги?
– Да. Всё оплачивай.
– А как же тогда они бросили охрану? Мы заплатили, а наш груз бросили, – возмутилась Нина.
– А че…
– Это англичане бросили! – пояснил командир подлодки.
– Англичане?
– Да.
– Американцы заплатили, а они бросили? – изумилась Нина.
– А может быть, они специально топили, чтобы нам не достались грузы? – высказалась Светлана.
– Да, да. А что? И это могло быть, – подтвердил Фомин.
– Англичане это сволочи, – повторил свою точку зрения Томашев.
– Ну вот, поясняю вам: когда мы там, на севере, были, дружили с американцами до 1944 года, до августа 1944 года. В эти годы была дружба, – Фомин понимающе улыбнулся, чтобы все поняли контекст его интонации.
– С англичанами? – спросила Нина.
– С союзниками, – округлил руками Фомин «проблемную» дружбу.
– Со всеми? – не поняла Нина.
– С американцами мы стояли борт о борт. Их миноносец, наш миноносец. Мы там впервые увидели цветной телевизор, кино…
– Они вас в гости к себе звали? – перебила Нина.
– Да, они к нам – мы к ним. Мы тогда хлеб увидели. У нас хлеба не было. Нам как-то его не хватало.
– Белый хлеб, – добавил Александр.
– Да, когда появились эти караваны, появился и хлеб! У-у-у! Табаки всякие, беконы. Всё это появилось в изобилии. А почему? А потому что не успевали вывозить из Архангельска вот этот весь груз питания. Оборудование и военную технику вывозили. А вот продукты не успевали, и все эти ящики в землю «врастали» в Архангельске в основном, в Архангельск продукты шли.
А военные грузы шли через Мурманск и железную дорогу, а питание шло через Белое море и Архангельск.
Конечно, мы тогда вздохнули от такой кормежки…
– Это что за питание, которое полагалось для фронта? – перебила Нина.
– Конечно. Оно шло как питание, и на фронт тоже. Кушать-то надо всем.
– И мирным людям доставалось? – спросила Нина.
– Ну а как же!
– Всё всем, всем доставалось! – успокоил Александр.
– Доставалось, доставалось, – подтвердил Фомин, – ну если вы помните? А может, не помните военных лет? Были такие концентраты. Пшенный, гречный, сырный. Всякие. Они в пачках. Сейчас их не делают вроде.
– Сейчас кисель так продают, – сказала Светлана.
Фомин кивнул головой:
– Вот кисель так бывает. А вот в таких пачках американские концентраты. Очень вкусные. И мясные консервы: бекон… Мясных консервов очень много.
– Муку давали, – добавил Александр.
– Потом впервые на севере, я не знаю, как у вас на Балтике было? – Фомин повернулся к Томашеву, – а у нас впервые появилась сухая картошка. Никогда не было. Вдруг появилась. Американцы помогали здорово. Мы дружили с ними. А с англичанами не дружили. На берегу мы с ними  дрались.
Нина улыбнулась.
Фомин наклонился к Нине и повторил:
– С англичанами. По-настоящему, прям, как надо драться, с мордобоем. Ничего тут особенного не было.
Все засмеялись.
– Да. Ничего тут особенного не было. На берегу по-русски не раз им морду били. С американцами играли в футбол, с англичанами нет. А вот в августе… Когда там Даллес принял доктрину?  Когда она была принята, после этого дружба кончилась. Уже борт о борт мы не стоим. Они только на рейде.
– В Екатерининской бухте, – добавил Александр.
Фомин кивнул:
– Да. Уже больше такой дружбы не стало. Ну допустим такой страшный тяжёлый поход. Жуткий. Значит, 1944 год кончается, 1945 год настаёт. Мы пришли только из похода. Привели большой караван. Две недели болтались в море. Пришли и вновь задание. Успели только взять боезапас. Продукты не взяли, и в море. Нужно вести в охранении баржу с тяжёлой водой, транспорт с золотом и бриллиантами.
– Ты объясни им, что такое тяжёлая вода? – посоветовал Александр.
– Сейчас объясню, – ответил Фомин, – да такой транспорт с сокровищами дорогостоящими – золотой запас северного укрепрайона немцев и баржу с  гаремом из наших русских бабенок, которые развлекали нацистов на базе в Норвегии.
– Ну и потопить их на фик! – возмутилась Лена до сих пор скромно молчащая.
Фомин понимающе улыбнулся: – Этих девушек везли судить в Россию. И вот когда мы вели эти три посудины, весь флот был в охранении, какой был –  всё пустили в охранение этих трёх посудин. В чём дело, почему столько сил было брошено? Тяжелая вода, дейтерий, так называемый, нужна для атомного дела. Немцы делали бомбу водородную. С поджигом атомным делали водородную бомбу. И главные умственные силы у них были в Норвегии. Там у них было два завода. И там они хотели… Но немножко не успели. Немножко не успели. И вот мы вели этот транспорт с тяжёлой водой, готовый…
 – А наша бригада катеров охраняла, – вставил слово командир подлодки.
– Жуткое дело. Ну в общем я так скажу, когда мы половину пути прошли. Нас и сверху и снизу лупили.
– Авиация и подводные лодки, да? – спросила Светлана.
– Да. И вот в Баренцевом море, ещё не заходя в Йоконьгу, лодка немецкая сплывает в середине каравана и по барже с водой! – Фокин выразительно сжал кулак, – «Деятельный» эсминец... По ленд-лизу нам дали англичане десять миноносцев, но с условием что надо вернуть.
– Вышёл в море флот могучий: "Жгучий", "Жаркий" и "Живучий, – проговорил нараспев Александр военную прибаутку северных моряков.
– Корабли эти были американские. Американцы в Первую мировую войну продали их англичанам. У англичан они стояли на приколе, как никому не нужные. Англичане нам дали как военную помощь. Их было одиннадцать. А один как запас. Но вернуть десять надо. Вернуть.
– А если разбомбят, платить? – спросила Нина.
Фомин кивнул в ответ:
– Так вот «Деятельный» прикрыл корпусом баржу. Две торпеды в него всадила лодка. Погрузилась и ушла. Так её и Витькой звали. Но корабль, конечно, миноносец, фи-и-и-у! – Фомин показал ладонью вниз, – штормило, шторм приличный был. Матросы плавают в воде…
– В холодной?
– Была холодная, подобрать бы. Приказ: встать в строй конвоя, никого не подбирать.
– А матросы чьи? Наши? – поразилась Нина.
– Наши. Ну, корабль тонет. Ну, так не делают! – выговорил с возмущением Фомин, вспоминая эти события.
– Может быть, англичане с моряками давали корабли? – переспросила, не веря, Нина.
– Да, нет. Мы идём в охранении. Наш миноносец немецкая лодка утопила. Кто был на верхней палубе и где-то там, в воде плавают. Подбирать нельзя! Встать в строй конвоя! Хоть ты лопни! В сторону никуда.
– А чей был приказ? – спросила Лена.
– Как чей? Командования. Закон боя, как говорят на море. Иначе другая лодка всплывёт. Ну, конечно, отбомбили глубинными бомбами. Всё как надо. А личный состав миноносца весь утонул. Там никого не осталось. Был миноносец и раз… не стало. Ладно. Входим в горло Белого моря. Йоконьга. На кораблях нет боезапаса, – Фомин сжал губы и отпустил ниже подбородок.
– Сейчас расстреляют, – подсказала Светлана.
– Расстреляют, – подтвердил Фомин, – лупят снизу и сверху. Глубинных бомб не хватает и авиация лупит. Чья авиация: немецкая, американская, английская в темноте разобраться трудно. Это полярная ночь. Декабрь. Зашли в Йоконьгу. В базу свою.  Вот эти три посудинки. В базе каменистое дно, якоря не держат. Транспорт с девушками бросили. Его потом выбросило на берег штормом. Шторм был очень хороший. И в Йоконьге от шторма качало очень сильно. А две посудины с золотом и тяжёлой водой миноносцы на кранцах держат их, чтобы их никуда и ничего. Ладно. А пришли только из похода, покушать нечего. Новый год впереди, а мы думали, «поохотимся» по дороге. А тут нет ничего. Запросили базу: что можете дать из продуктов. Ответили нам: сухари!
– На Новый год! – улыбнулась Нина.
– Сухари. Вот, значит, такой мешок картонный, а там чёрные сухари. Как булку квадратную разрежешь, вот такие сухари. По мешку сухарей на корабль. Ну ладно, что, погрузили. Боезапас взяли, всё полностью как положено.
Приказ: выходить из Йоконьги. Выходим. Впереди тральщик,  раз… на воздух взлетел. Немцы нас заперли.
В своей базе нам минами закрыли выход. И всё. У нас там три посудины подорвались и утонули. Наша вся кавалькада в этой Йоконьской бухте ходит. Дан приказ авиации: пробомбить выход, и вот глубинными бомбами наши самолёты помогли нам выйти из базы.
Дошли до горла Белого моря. Ледоколы приняли эти две посудины. А женщины так и остались в Йоконьской бухте. Я не знаю, что там с ними было. Может быть, их куда-то отвезли. Но их везли судить. А Белое море уже замерзало. В то время лодки не умели всплывать во льдах.
Фомин показал на друга-подводника и засмеялся:
– Вот Саша, позже уже всплывал!
– А потом как научились? – поинтересовалась Светлана.
– Другие лодки стали. Атомные лодки.
– Но смотря какой лед, не всякий пробьёшь?! – поинтересовалась Нина.
– 30 см, – сказал Александр.
– 3 см? – переспорила молчавшая всё время Тоня.
– Не 3, а 30 см, – объяснила ей Светлана.
– В Новый год нам обратно не получилось в базу прийти. Не знаю, надо отдать должное у нас на эскадре в море не пил никто. Ни грамма.
– Только на берегу? – поинтересовалась Нина.
– Только на берегу. А давали двести грамм в сутки в море и сто грамм, если ты у «стенки» стоишь. Вот две недели болтаешься – тебе два литра водки и каждому так. Эта водкой были залиты бочки, закрепленные на тросах. И когда вот у «стенки» стоишь – идёт планово-предупредительный ремонт, у «стенки» можно по сто грамм, пожалуйста. Да какие сто грамм. Идут с чайниками бочковые матросы, уже «хорошие» к бочкам с водкой.
Я вам сейчас продемонстрирую, – Фомин молодецки приподнимает плечи, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и продолжает рассказ:
– Баталёр, он ведает всеми продуктами, стоит у бочки. В бочке 250-300 литров водки.  Пробка деревянная. Открывает. Туда шланг резиновый. И засасывает…
Все хохочут:
–Ха-ха-ха!
– Это кто, баталёр? – сквозь смех спрашивает Нина.
– Нет, засасывающий. Значит, что делает засасывающий? Стоят рядом с ним бочковые матросы с чайниками. Засасывающий должен засосать, а потом уже баталёр из шланга должен разливать каждому по чайнику  водки.
И вот засасывающий стоит прямо, бочка так у него, – Фомин показывает на уровне пояса, – потом начинает опираться рукой на обод бочки, потом потихоньку садится. Но сосет.
Потом… короче падает на палубу. Шланг выпадает у него из рук, его берет баталёр, а засасывающего оттаскивают.
Все хохочут.
– Второй на его место, – вставляет Нина.
– Нет. Всё. Всё.
– Ха, ха!
– Конечно, не все могли быть засасывающими. Но отдельные ребята выдерживали это дело.
Слушайте дальше: пришли мы в Ваенгу. Сопки и три причала. В скалах спрятаны склады, и боезапасы, горючка, продукты, всё. Сегодняшний Североморск раньше называлась Ваенгой.
Вы знаете, что причал от берега отходит и к нему корабли уже встают, – Фомин рубит ребром ладони несколько раз по воздуху, – не так как причал: там начало, а там конец, а там море. А по обе стороны причала. Причал длинный, ведь миноносцы порядком длиной, где-то 80 метров.
–  92, –  уточняет командир подводной лодки.
Фомин кивнул головой:
– 80-90 метров. А причал ещё длинней, где  100 метров с лишком.
– Вот, – соглашается командир подводной лодки.
– На этом причале и «гуляли» в увольнениях матросы… Чтобы не идти на берег поддатыми. Разрешалось выпить этой водки хоть чайник. Она твоя, ни чья-нибудь.
– Одному чайник? – спрашивает Нина.
– Может быть… Нет. Два литра одному много. Ну два литра!
– Четыре бутылки многовато, – качает головой Нина.
– Многовато. Вот именно. Но некоторые матросы стремились выйти на берег, может, кто в сопках хотел погулять. Может, где девушка попадется из…
– Захудалая, – поясняет командир подводной лодки.
– Из баржи, которая выпала, – смеётся Нина.
– Нет, не из баржи. Штаб там был эскадры. Радистки там. Ну, они матросские девчонки были. Только в юбках, не в штанах. Ну, значит, они гуляют, а на корабле кто-то в дальномер смотрит, протирая хмельные глаза, что там за сопки: не Манчжурия ли? И вздыхают. Нет, Заполярье. Как там, кто на прогулку пошёл, что они там с кем что делают. А дальномеры между прочим сильные, приборы большие…
– 4-6 метров, – добавляет командир подводной лодки.
– Там оптика очень сильная и далеко видно. Видно всё так хорошо. И вот очередь стоит, чтобы посмотреть на берег, кто как отдыхает.
– На четыре метра прибор, в него же можно луну разглядеть! – изумляется Нина.
– Луну видно хорошо, – соглашается Фомин, – всё видно! Видно хорошо: кто как отдыхает. А кто не идёт в сопки, и решил по-другому отдохнуть, отдыхают вот так. Чертят линию посредине причала. С одной стороны отмеряется метров двадцать и с другой метров двадцать. Встают шеренгой с одной стороны и с другой. Бескозырки бросают по команде. У кого последняя упадёт, тот победил. Ну, значит, бросают и падают, они уже не в силах стоять. Это другой вид отдыха, увольнением на берег не пошёл, бескозырку бросил, а его потом за ноги на корабль.
– Надо же какая отборная «диагностика»! –  удивилась Нина, –  кто последним упал, тот ещё погуляет, а кто первым упал – за ноги на корабль.
– Ну, конечно, такие вещи были не потому, что моряки пьяницы, нужно было стресс… – пояснил Фомин.
– Это просто морская экзотика! – вставил слово командир подводной лодки.
 – Нужно было стресс снимать. Вы можете себе представить болтанку. Жуткое дело! Приходилось на всех вахтах отстоять. На всех вахтах в виду того, что я был электрик. Последняя такая почётная вахта, когда ты специалист классный в машинном отделении у турбодинамо, где вырабатывается электроэнергия для корабля. Турбина, штырь, генератор. Но там стояли уж самые, самые.
Но все-таки я уже стоял в конце войны в машинном отделении. А в начале войны был снарядным у пушки, кидал снаряды в ствол пушки. Всё в военное время было.
Давайте выпьем за тех, кто в море!

Светлана первая затянула песню и эту песню подхватили другие голоса:

–  Прощайте, скалистые горы,
На подвиг Отчизна зовёт.
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход…

За окном в ночи светились окна многоэтажных домов.

– А где же Иван Васильевич? – спросила Нина.
– А он на кухне и никому не разрешает туда заходить, – ответила Тоня.
– Ну вот ещё! Мы здесь сидим, а хозяин на кухне, – возмутилась Нина, – я пойду, узнаю, может, надо ему помочь?
– Моряк в своём доме, как на корабле, и кок и матрос! – рассмеялся Томашев.
– И адмирал для женщин, – добавила Светлана.
– А запахи вкусные доносятся к нам. Я помню, – сказал Томашев, – мы пришли с дозора в порт голодные, жрать нечего. Подпостились сильно. Я зашёл на «Грозный» к ребятам. А боцман, с такой мордой отъевшейся, на меня строго вылупился:
– Ну чего?
Я ему:
– Что-нибудь дайте для наших.
– Мы девятый… тот самый… уже доедаем! Без соли!
– Ну ты и молодец! – ответил я ему.
Из-за жадности не хотел ничего нам давать.

– На Черноморском флоте был главный боцман. Не помню его фамилию и на каком крейсере... Но заслуженный, с шевронами, он много лет служил. Так он мог пить водку по полстакана с утра до вечера, – начал рассказ Фомин, – только по полстакана. Наливай ему по полстакана. Один раз, второй. Не пьянеет и всё!  Стоит ему стакан налить. Выпил. Пьяный. Вот такая у него была флотская натура. Просолённая, морская.

Из коридора, наконец, вошёл в гостиную герой дня – хозяин квартиры – Иван Васильевич Новиков, мичман, автор знаменитой книги о Соловецких юнгах. В руках его было большое высокое фарфоровое блюдо, по форме напоминающее силуэт корабля.
На блюде горкой наложены дымящиеся котлеты.
Сзади Новикова стояла Нина со вторым таким же блюдом с жареной картошкой.
   Когда в тарелки разложили горячее и все подняли бокалы, Иван Васильевич произнёс торжественные слова:
   – Всё же книга нашла своё место. Созрела.  Эту книгу я ещё раз перечитал и считаю эту книжку нужно читать, причём и молодым и не очень молодым
– И старым, – добавила Светлана.
– Этой книге, как большому кораблю большое плавание, – сказал Фомин.
Зазвенели бокалы.

                (продолжение следует)