Алина Никифоровна Чупрынина, сорока четырех лет от роду, коренная москвичка, выпускница МГИМО, больше всего на свете боялась нищеты. В кошмарных видениях она брела по Арбату с протянутой рукой, подметая лохмотьями бывшего норкового манто мостовую, не имея куда приклонить немытую и нечесаную после лака голову, и хихикающие богатые старухи в окнах показывали на неё пальцем. Трудно сказать, откуда шёл этот нутряной страх, из какого генетического прошлого вполне благополучной женщины – дочери шифровальщика-гэбиста, проработавшего полжизни в капстранах, и супруги начальника отдела в газэкспорте?
Откуда просачивался этот неотвязный ужас, из какого подвала, но от него Алина просыпалась в хладном поту в своей роскошной спальне, едва дождавшись рассвета, подскакивала как физкультурник тридцатых годов, чтобы мчаться … Куда? Неважно – в офис, в банк, на рынок, лишь бы развивать активную деятельность. Только не сидеть сложа руки. Если нечто живое или мертвое вставало преградой на этой ее стайерской дистанции – Алина приходила в крайнее раздражение, а потом быстренько сметала ее со своего пути тем или иным способом.Даже если это были путающиеся под ногами члены ее семьи.
В описываемый момент такой преградой выступала свояченица Софья, следовавшая через Москву из паломнических мест Дивеева. Ровесница Алины, но с прямо противоположным строем мыслей, признаками нарождающегося смирения и провинциальной неторопливостью, она расслаблялась после трудной дороги на белом диване холла за чашкой чая, еще не придя в себя от поездки по глухим Санаксарским лесам, по древним обителям современных отшельников и странных людей. Краем глаза она машинально наблюдала за мечущейся по двухсотметровой квартире Алиной, которую знала уже добрых два десятка лет. Не красавица, но с шармом, рослая, склонная к полноте, и оттого держащая себя на жестокой диете, состоящей в основном из коньяка, Алина являла собой плотный и большой, причем с годами растущий комок нервической энергии, всегда лихорадочно ищущий, на чем бы разрядиться. Или лучше на ком. Безусловно, вне работы – это святое – в высокорейтинговой даже по мировым меркам корпорации. Сидеть Алина не могла в принципе, как навек пострадавшие от заряда соли в мягкое место. Муж и двое дочерей – пятнадцати и шести лет отсутствовали. Из соображений безопасности. Было воскресенье.
Наконец Алина всё же затормозила возле родственницы и плеснула себе еще «Хеннеси»:
- Ну, и что тебе дала эта поездка? Какую истину ты там нашла? Впрочем, ты всегда была со своими тараканами. И в аспирантуру зачем-то поступала, будто от нее жалованья прибавляется…
Поскольку Софья молчала, улыбаясь чуть-чуть виновато и сочувственно, Алина с жертвенным выражением слегка помятого и еще не сделанного – выходной - лица продолжила свою речь, словно продолжая давний-давний спор:
- Ты думаешь, я бы не хотела бросить всё на фиг – и в монастырские леса? А кто будет содержать семью? Мой-то ни хрена не зарабатывает в своей бюджетной конторе. Две машины обслуживать, за три школы Лизке, а скоро институт, двум гувернанткам Варьки, домработнице Люсе? Обеспечивать мать, папе-то уже два года, Царство Небесное… Сестре надо хоть долларов триста в месяц, она не может работать, ты знаешь, с головой проблемы… Вот смотри, Сонь, сколько я рабочих мест создаю. Я же собес!
Она опрокинула стакан и картинно-горделивым жестом откинула руку в сторону.
- Слава богу, что мне повезло из-за языка, ты знаешь, я выросла за рубежом, мне инязы как родные, и щас я на хорошем счету в крупной английской фирме менеджер, но вкалывать приходится по пятнадцать часов и летать туда-сюда, но я же роботом должна быть, Сонь! Это же нечеловеческие усилия и напряг! На мужиков уже давно даже не смотрю – представь! Со Славиком как-нибудь раз в неделю разобраться, чтоб отстал, и то нет сил. И потом, всё это может кончиться в любой день, тут же в совке кризис перманентный, а наши британцы не церемонятся с наемным персоналом, найдут причину, возраст или что еще, и что я – пойду бомжевать? И все вместе со мной…
Всё это Софья слышала уже в сотый раз. Каждый приезд. Только к этому перечню добавлялись всё новые требы: надо достраивать дом для гостей около дачи в Масловой Пристани, а еще и теплицу, надо инвестировать в кафешку, купленную по случаю и на всякий случай там же, надо, надо, надо… На память знала все заслуги перед семьёй, которые перечисляла Алина, все её «страдания и муки», а также тексты речей-воплей с заламыванием рук о коварно поджидающей за ближайшим углом бедности. Знала про деда Алины – кремлевского охранника при Сталине и про то, как маленькая Алина с сестрой слезно просились с родителями за границу, обещая ничего у них не просить – ни молока, ни конфет, ни игрушек, так как бюджет четы молодого дипломата был ограничен донельзя, а соблазнов в Нью-Йорке было ой как много, и в итоге дети часто оставалсиь без мамы и папы, с бабушкой в Москве. Знала, что за Славика Алина вышла из-за большой квартиры в центре – мечта детей со столичных «спальников». Знала также, что Алина давно уже не может засыпать без стакана виски, что она многократно, но почти безрезультатно лечилась у дорогого экстрасенса, что истерики ее повторяются всё чаще и длятся всё дольше, что старшая дочь осуждает мать, но от денег её пока не отказывается. С горечью слышала сетования младшей Варьки на то, что ее никто не любит: «Все любят что-нибудь другое: папа - машины, мама доллары, а бабушка телевизор». Знала и то, что бесполезно что-либо говорить в ответ на громкие Алинины монологи – той просто необходимо было выпустить пар, а заодно сыграть мини-спектакль перед ученой родственницей. В расчетливо-холодной бизнес-вумен никак не хотела окончательно погибать страстно жаждавшая признания драматическая актриса.
И потому Соня, наконец, подала нужную реплику:
- На всё воля Божья, Алин. Не нужно так волноваться, вредно же для здоровья...
И это было тем щедрым стаканом масла, который плеснулся прямо на разожженную сковородку.
- А, опять ты со своим убоголюбием! Значит, давайте все голодать? Что это за воля Божья - чтобы ни черта не делать и ждать у моря погоды? Ты мне и Славку этим разлагаешь, недаром он ждет-не дождётся, когда Соня приедет? Ага, знаю я, чтобы оправдать свое безделие! Больше ничего! Что он в своем Газпроме? Две штуки баксов – и привет! Только на бензин да на сигареты. Вечно «денег нет», «денег нет»… А твоя философия ему нравится, конечно. Управлять потребностями, видите ли, ограничивать эгоистические позывы… Как же! А самому только форель подавай! И ремонт уже нужен, видишь, всё ободранное кругом? Кто будет оплачивать? Пушкин? Опять Алина давай бабки!...
Соня послушно обвела глазами обозримое жилое пространство и, естественно, ничего «ободранного» не увидев, спросила:
- Позволь, но вы же в прошлом году делали?
- Да какой в прошлом? Ты что, уже два года прошло! Весь дизайн надо менять, неприлично перед людьми. Ко мне иностранные партнеры иногда заходят, вот вчера Джейн была, представитель инвестора…
Алина нервно, но элегантно закурила.
Пользуясь паузой, милосердная Соня всё же начала объяснять свое понимание Промысла в нашей жизни: « разве он обязательно не в нашу пользу? Тут ты глубоко заблуждаешься. Алиночка! И это твоя беда»…
В это время Алина налила еще добрую порцию коньячка и гостье предложила. Чтобы доступнее излагать (психология!), Соня выпила:
- Творец хочет, чтобы мы развивались, открывали в себе разные грани и подбирает нам самый подходящий для этого вариант событий. И что бы ни случилось, с нами всегда есть высшая помощь и защита. Ведь у нас и волосы на голове сосчитаны…
Соня заговорила горячо и веско – о бессмертии души, о бесконечном пути к духовным вершинам, уготованном ей любящим Отцом-Создателем, о вечных ценностях, которые надо собирать на небе, а не на земле... Алина размякла:
- И ты, действительно, в это веришь?
- Я чувствую, что это так. Ничего не надо бояться!
- Да, тебе хорошо говорить, у тебя дети умные, на них столько тратить не надо, а мои … А когда мне ими заниматься, ну скажи? И как они будут жить? Надо хоть по квартире им купить. Одну я уже присмотрела, около Белорусского... Вот бонус в конце года получу, дай Бог…
- Главное, ты успокойся, Алиночка, создай внутри себя островок гармонии и тишины. И держись за него. И в церковь надо непременно ходить, исповедоваться, а то бесы совсем одолеют. Была хоть раз?
Алина только махнула рукой в брильянтовых перстнях.
Выпили еще, закусив вчерашними суши из ближайшего ресторана «Океан», как сообщила Алина.
- А тут ведь зависть кругом – пожаловалась она еще на одну беду. – Недавно приезжали Корягины на дачу и сказали, что моя дубовая мебель, видите ли, несколько безвкусна. Уроды, а не друзья! У самих-то дача не достроена до сих пор. Носятся со своим происхождением из потомственных купцов, было бы чем гордиться...
- Всё это еще раз убеждает в том, что надо менять систему ценностей, иначе - гибель души! Разве может временное царство мира сего насытить ее и успокоить сердце? Сколько тебе нужно для смысла и счастья? Есть такое выражение – дурная бесконечность… И кротости тебе, мать, не достает! А как сказано в заповедях блаженства, именно кроткие наследуют землю.
Так вещала Соня и это было убедительно.
- Да, Сонь, ты сто раз права! Суета всё, пустое…Куда бегу, как бешеная?...
Всплакнули, обнявшись.
Вечером Соня уезжала. Они тепло расцеловались: Алина, успокоенная, благодарная Соне, а та – уставшая, но удовлетворенная, ощущала себя выполнившей свою миссию.
- Ты на самом деле молодец, Сонь. От тебя так и веет позитивом. Жалко сегодня девчонок не было, они любят тебя, ты хоть по аське на них влияй, пожалуйста, ладно? И почаще приезжай к нам, – искренне приглашала Алина родственницу, идущую к зеркальному лифту, стоя на пороге ярко освещенной стильной прихожей. И прибавила вслед:
- И молись за нас, грешных. Чтобы у нас долларов побольше было!...
Двери лифта захлопнулись. Соня закрыла глаза. И поехала на вокзал.