Два эпизода из одной жизни

 
                ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

   Едва сумерки прилипли к окнам - Андрюша, ученик второго класса начальной школы № 13 под хриплые звуки черной радиотарелки, отправился спать. За плечами тяжелый трудовой день. Пять уроков, четыре перемены, катание с друзьями на заднем буфере трамвая и, наконец, домашнее задание - все это совсем обессилило его. В это время мать, вымотанная за день не меньше сына, сидела за столом и читала какую-то толстую книгу. Андрюша видел, как у нее слипаются глаза, но она усилием воли снова и снова приоткрывала их. Ей бы тоже лечь спать, но отец еще не вернулся с работы.
   Рано утром, когда в комнате еще горел электрический свет мальчик открыл глаза и увидел мать, сидящую на том же самом месте у стола. Ему показалось, что он и не спал, а только вздремнул, но тут заметил, что перед мамой не было той толстенной книги, да и глаза ее были не сонными, а заплаканными. Родительская кровать разобрана, но отца на ней не было, а в коридорчике за дверью, не был слышен стук соска рукомойника. Значит, и там отца нет.
   - А где папа? - спросил Андрюша, спуская ноги с постели.
   Мать вместо ответа заплакала навзрыд. Сначала сын удивился, а потом встревожился.
   - Что-то случилось с папой?
   Мать, не прекращая рыдание, кивнула головой.
   Андрюше представилось, что отца снова сбила машина. С ним уже это случалось. Переходя дорогу, он задумался, и его задел крылом автомобиль. Мама, пережив испуг, спросила в сердцах папу: «О чем ты все время думаешь? Так недолго и шею свернуть!» «Разве не о чем задуматься, Даша?» - удивился вопросу отец, а потом, опять-таки подумав, добавил: «Что касается шеи, то ты права. При этой жизни ее свернуть не сложно. Сам это не сделаешь - тебе помогут».
   Мальчик представил себе курицу со свернутой набок шеей.
   - Мама, почему ты молчишь!? - воскликнул он, вскакивая с постели.
   Мать, гуднув носом в полотенце, посмотрела на сына опухшими от слез глазами и неожиданно спокойно сказала:
   - Его забрало НКВД.
   - Как забрало?
   - Очень просто. Пришли в час ночи. Сделали обыск и увели…
   - А я? Почему меня не разбудила?
   - Зачем? Папа, уходя, поцеловал тебя в лоб.
   - А за что его забрали?
   - Николай (так звали отца) спросил их об этом, но они сами ничего не знали.
   Мать снова заплакала. Андрюша знал, что в школе отца одного мальчика арестовали, и во дворе был такой же случай, но никогда не думал, что это коснется и их семьи. Он натянул штаны и сел за стол напротив матери.
   - Мне в школу идти?
   Она встрепенулась, вытерла лицо полотенцем и строго сказала:
   - Обязательно! Сейчас я приготовлю поесть, а ты умойся.
   Брызнуть на лицо водой секундное дело и у него осталось время осмотреться. Первое, что он увидел, это раскрытый семейный альбом. Фотографии отца и его родственников выдернуты. От одной из них остался оторванный уголочек. Книга «Шагреневая кожа», отец читал ее, была заложена на 155 странице. Дверца платяного шкафа открыта. У единственного выходного костюма отца вывернуты карманы.
   Андрюша сидел за партой, как никогда, смирно, но на вопросы учительницы Раисы Васильевны отвечал в невпопад, чем вызвал ее удивленное возмущение:
   - Андрусевич, ты учил уроки?
   - Учил.
   - Так почему ерунду городишь?
   - Не знаю.
   - Или ты заболел?
   - Не знаю.
   - Что ты зарядил, как попка? - спросила Раиса Васильевна и потрогала ладонью его лоб.
   - Температуры нет, - сказала она, - а ну повтори таблицу умножения на семь.
   Андрюша наморщил лоб, но ни одна цифра в голову не лезла.
   - Плохо, Андрусевич, плохо. Давай дневник.
   Раиса Васильевна прошла к своему столу и что-то в нем написала. Возвращая дневник, сказала:
   - Покажешь родителям и без их подписи в школу не приходи.
   Мальчик домой не торопился. На этот раз не ездил на трамвае, а бездумно бродил по закоулкам родного города. Будто старая лошадь, которая неизвестно как приходит к своему стойлу, он незаметно для себя очутился у знакомой калитки. По диагонали, не задерживаясь, прошел через двор. Мамы дома еще не было и…папы тоже. Вспомнил о дневнике. Достал из ранца и впервые прочел то, что написала Раиса Васильевна: «Ваш сын плохо готовит домашние задания и не знает таблицы умножения. Прошу обратить на это внимание. 24 ноября 1937 года».
   Представил себе как мама, прочитав запись в дневнике, вспомнит, что папа никогда не поднимал на «негодного мальчишку» руки, хотя она неоднократно призывала его к этому, и вот результат! Она зальется слезами, и будет причитать: «Мало мне одного горя, так тут еще ты свалился на мою голову!» Он невольно заплакал сам, да так, что не успевал вытирать слезы. Выплакавшись, умылся и снова, как завороженный, уставился на каллиграфическую запись училки. Нет, показывать это маме никак нельзя! Что тогда делать? Ведь в школу не пустят! После лихорадочного раздумья, решил расписаться за отца. Ему стало легче дышать оттого, что нашел единственно правильное решение. В этот раз пронесет, а потом вырвет лист и мама ни о чем не догадается.
   В дневнике была отцова подпись, и он долго всматривался в нее. Буквы «Н» и «А» как-то витиевато переплетались, а заканчивалась подпись бодрым росчерком. Отцов почерк, вспомнил Андрюша, был похожим на почерк Раисы Васильевны. Ведь не даром, как отец рассказывал, он еще в Польше был учителем в народной школе. Это тут он работает бухгалтером. Кому нужны в Крыму польский или белорусский языки? В 1923 году Николай Андрусевич, спасаясь от польской охранки, перешел границу и его долго проверяли в Минске, а потом, когда отпустили, он поехал в Крым. Тут и появился на свет Андрюша.
   На клочке бумаги мальчик старательно воспроизвел подпись отца. Потом еще и еще. Присмотрелся и понял, что не достиг совершенства. Копия, по сравнению с оригиналом, выглядит как-то вяло. Ее можно сравнить с ним, невесело идущим в школу, а отцову подпись с ним же, но бодро возвращающимся со школы. Исчеркал весь листок и только после этого решился расписаться в дневнике.
   На следующий день Раиса Васильевна долго гоняла его на уроке арифметики и когда убедилась, что он подтянулся, сказала:
   - Ведь можешь, Андрюша. А можно было и не беспокоить родителей.
   Она открыла его дневник, чтобы поставить оценку и тут же ахнула:
   - Кто это расписался?
   Ученик покраснел. Покраснела и учительница, но уже от гнева.
   - Как ты посмел подделывать подпись отца? - воскликнула она.
   Убедившись, что из Андрусевича не выбьешь ни слова, сказала голосом полным презрения:
   - Останешься после уроков.
   Далее события развивались в такой последовательности: нудная беседа в учительской, разбор случая подделки родительской подписи на собрании класса, а затем и на школьной линейке. Принято решение исключить Андрусевича из октябрят. Раиса Васильевна пыталась вызвать мать в школу, но безуспешно. Андрюша упрямо не передавал требование учительницы матери и не показывал ей дневник. Даже угроза исключения из школы не подействовала. Раиса Васильевна собралась и сама пришла к нему домой. Андрюша своевременно увидел ее и спрятался под лестницей во дворе. Только когда учительница с хмурым лицом вышла через калитку на улицу, он покинул свое убежище.  Вскоре его позвала мать. Ожидаемой выволочки не было. Он поел и лег спать.
   Из октябрят его не исключили, Раиса Васильевна никогда больше не вспоминала о его неудачной подделке. А отца осудили на 10 лет по 58 статье. Мать убивалась, но ей говорили, что отцу еще повезло - по этой статье можно было попасть и под расстрел.

                ЭПИЗОД ВТОРОЙ

   Началась Великая Отечественная война. Немцы в Крыму, а Андрюша с матерью в эвакуации и вместе работают на трикотажной фабрике. В марте 1943 года Андрей первый раз в жизни писал автобиографию и, после мучительного раздумья, указал, что его отец умер в 1937 году. И вот Андрусевич комсомолец. На следующий год призывается в армию. С отличием оканчивает военную школу младших авиационных специалистов и после некоторых пертурбаций оказывается в Москве в авиационном полку, обслуживающем правительство. Служба идет хорошо, его избирают комсоргом эскадрильи. Появились и друзья. Самым близким оказался Леша Виноградов. Он - сверхсрочник и, конечно, был старше Андрея по летам и по званию.
   У Леши были хорошие отношения с начальником штаба полка. Это и неудивительно: он единственный в части мог ремонтировать пишущие машинки. От этого и Андрею была выгода. По просьбе Виноградова, его часто отпускали в увольнение.
   Минуло два года их совместной дружбы, и осенью 1949 года старшина Виноградов решил выйти в отставку. Андрей прощается с другом недалеко от контрольной проходной части. Они сидят на сырой от вечернего тумана скамейке и вспоминают минувшие дни. Вдруг Алексей прерывает себя на полуслове и, несколько помолчав, говорит:
   - Думаю, ты должен знать это.
   - Что именно? - поинтересовался Андрей.
   - То, что я тебе сейчас скажу - большая тайна.
   Такое вступление Андрея озадачило. Он сказал:
   - Извини, Леша, но пусть она остается с тобой. Жил без нее, проживу и дальше.
   - Не спеши отказываться, - возразил старшина. - Дело в том, Андрюша, эта тайна касается лично тебя. Я, как бы, без тебя, тебя женил.
   - Здорово! Как это, прикажешь, понимать?
   - Женил, конечно, образно. По-правде, я рекомендовал тебя на работу в органы.
   Наступило гнетущее молчание. Старшина по-своему понимал причину временного онемения друга: оказаться в приобщенным  к доблестному ЧК - мечта многих юношей. Наконец тот спросил чуть осипшим голосом:
   - Лучше бы ты меня женил.
   И тут же, внезапно вскипев, задал вопрос:
   - Да кто ты такой, чтобы меня рекомендовать?
   - Виноват, - ответил Алексей, - ты же не знаешь, что я был в нашей части секретным уполномоченным. Сейчас понадобился в Ленинграде, поэтому и уезжаю. Тебя же я рекомендовал на свое место.
   Андрей настолько выразительно удивился, что Алексей сказал:
   - Чего испугался? Пойдешь вместо меня ремонтировать пишущие машинки в штаб.
   - Я в них разбираюсь как свинья в апельсинах!
   - Научат. Раньше я тоже в них не кумекал.
   - Кто тебя просил? - спросил Андрей, едва преодолевая потребность прокричать этот вопрос.
   - Чудак, - искренне удивился старшина. - Разве не понимаешь, как это поможет тебе по службе? Когда меня спросили о замене, я, не задумываясь, назвал твое имя. Ведь я не один год знаю тебя, сколько водки перепито, в каких ситуациях не перебывали и за все это время ни одного прокола. И главное - ты умеешь держать язык за зубами. Я так и сказал на той беседе.
   Не уловив желания Андрея что-либо сказать, Алексей продолжал:
   - Так что жди в скором времени вызова к нашему особисту, а там и выше.
   - Да, Леша, удружил ты мне, - невесело заметил Андрей.
   Видимо старшина не ждал такой неблагодарности, поэтому со злостью спросил:
   - Что ты ёжишься - карёжися? Плохо тебе было за моей спиной? Будет еще лучше, когда займешь мое место!
   - Как ты не поймешь, Леша, что не нужно мне это «лучше», и дружил я с тобой не за те увольнения в город, что ты устраивал. Считай, ты был мне просто старшим братом.
   - Спасибо, Андрюша, на добром слове, но я так и не пойму, чего ты испугался.
   - Дело не в испуге. Просто я не могу быть…, назовем всё своими именами, не могу быть сексотом.
   - Ну, ты даешь, друг мой, - с обидой в голосе сказал Алексей. - Ты рассуждаешь как обыватель. Я за все время пребывания в этой части ни одного нашего не выдал и, тем более, никого не спровоцировал.
   - Давай замнем для ясности, - предложил Андрей. - Я благодарен тебе за то, что ты предупредил меня, а там…
   - Откажешься?
   - Там видно будет.
   - Ну, ты уж не подводи меня, сделай вид, что это для тебя новость.
   - Обязательно.
   Расстались они достаточно тепло, будто и не было у них этой размолвки. Алексей обещал писать.
   Уже по дороге в казарму Андрей решил, что пришло время «сдаваться». Если вызовут в особый отдел, то сразу скажет, чей он сын, а если прикажут писать биографию, то честно напишет где сейчас его отец. А там будь что будет.
   - В части, в которой служил Андрей, каждый год приходилось описывать свою прошлую жизнь и вспоминать своих родственников. Обычно сержантский состав эскадрильи собирали в Ленинской комнате, раздали по листу бумаги и сиди, пиши. Сдал листик - можешь выйти.
   На этот раз не долго ждать пришлось. Примерно через месяц со дня отъезда Виноградова, сержантский состав эскадрильи собрали в Ленинской комнате под предлогом зачтения очередного Постановления ЦК ВКП (б). После этого мероприятия писарь штаба раздал каждому по листу бумаги и предложил писать автобиографии. Дело привычное, поэтому без лишних слов сержанты принялись за работу. Андрей покрылся испариной, когда писал об отце правду, даже когда врал так не волновался.
   Прошел еще один месяц, пожалуй, самый мучительный в его жизни. Андрей каждый день ждал вызова в спецчасть или, еще хуже, ареста. И вот его вызвали в штаб части и вручили предписание о переводе в рас¬поряжение Горьковского военного округа. В Горьком его направили слу¬жить в Центр летной подготовки. Здесь он впервые увидел новейшие ис¬требители МИГ-15. После американских СИ-47 или «Бостонов», которые Андрей обслуживал в Москве, МИГи казались сказкой. Такой исход со¬бытий он посчитал за счастье. Значит, несмотря ни на что, страна ему доверяет.
                ***
   P.S. Уже после ХХ съезда КПСС Андрей, будучи на гражданке, написал запрос в органы и получил ответ: «Андрусевич Н.С. - уроженец Польши, осужденный по статье 58, умер в местах содержания под стражей 14 февраля 1941 года. Реабилитирован посмертно». Позже Андрей узнал, что был директивный приказ Ежова от 11 августа 1937 года за №00485. В приказе среди прочего предписывался арест всех политэмигрантов, бежавших из Польши в СССР.
   Осиновый кол в спину Ежову и другим извергам за загубленные чело¬веческие жизни!