Желающих уехать на двадцать первой маршрутке было много: хвост длиннющей очереди терялся между вольными уличными торговцами вдали от места отсчета – выхода из станции метро. Я прикинула, что надо не меньше трех автобусов, чтобы уехать. Было полчетвертого, на работу меня ждали к четырем – езды всего около 10 километров.
Маршрутки приходили большие, многоместные, и я попала во вторую, заняв предпоследнее пустое место. Слева от меня у окна сидел скрипач с римским профилем, зажавший между ног скрипичный футляр. У подножья нашего сиденья расположились две оживленные подружки – брюнетка и блондинка, им явно было что сказать друг другу – рты их не закрывались всю дорогу, до самого выхода почти в конце маршрута.
В последнюю пятницу перед праздником народ спешил домой – на Троещину. Заняты были не только сидячие, но и все стоячие места. В пространстве между сиденьями толпилась темная масса неотличимых друг от друга людей. Выделялись только двое: очень румяный круглолицый молодой человек, „повисший” на поручнях и заснувший в первые пять минут езды в подвешенном состоянии, и человек с электронной книжкой, которому не за что было даже зацепиться, поэтому он двумя руками держался за свой источник знаний и выглядел самым бодрым. Что он читал?
Мы поехали, вернее сказать, тронулись, потому что перемещение в пространстве со скоростью пьяного пешехода с постоянным торможением и гулянием из ряда в ряд назвать ездой нельзя. Водитель утешал дорожное беспокойство доразвальными песнями из репертуара А.Б.П. – он слушал Алла-радио. Что думают об этом пассажиры, вряд ли его интересовало – музыка звучала громко.
Справа от меня стоял краснокожий юноша в наушниках, из которых раздавался предсмертный хрип какой-то металлической конструкции, будто в огромной мясорубке перемалывали старые автомобили, стиральные машины и холодильники. Сливаясь с мелодиями из советского прошлого, эти нездоровые технические шумы рождали в моей душе активный протест, я никак не могла решить, какая музыка хуже. Хотелось достать из сумочки маникюрные ножницы, перерезать провод, свисающий из оттопыренного розового уха, тем более что слушатель спал, вцепившись красными руками в перекладину над головой. Судя по движению губ, он смотрел под «музыку» эротические сны, его голова иногда провисала между поднятыми руками, и яркое, как мякоть спелого арбуза, лицо катастрофически приближалось к моей голове. Но очередное резкое движение автобуса будило его и таким образом спасало от удара по лбу, который я готова была нанести ему в любой момент.
Скрипач слева читал журнал по астрономии и хрюкал – у него был насморк, но не было носового платка. Сдерживая тошноту, я достала свою книжку – попались рассказы Сомерсета Моэма. Отличные рассказы, но мне в них не нравилось всё: стройная композиция, неожиданные сюжетные ходы, непредсказуемые развязки, правильный язык отличного перевода, крупный шрифт и большой интервал между строчками, кажется, даже само имя любимого прежде писателя раздражало. Я доставала и прятала книгу дважды, но отношение к рассказам не изменилось.
Забросив в очередной раз бесполезного Моэма в сумку, я решила изучить окружающую среду. К тому времени мы за час преодолели от силы пять километров. Сидящие впереди дамы вспомнили живых, мертвых и нерожденных и заскучали. На макушке у белокожей брюнетки, сидящей ближе к окну, красовалась «бабетта», переходящая в пышный хвост. Такие всклокоченные шары волос носили на голове во времена юности моей мамы, теперь они снова входят в моду. Мысль о скальпе, снятом с побежденного индейца отпала сама собой, когда я разглядела тусклые локоны искусственного материала. Грим, достойный Нефертити, был тщательно прорисован на пухлом лице с капризными губами. Прическа ее соседки справа, блондинки, ничем не отличались от прически Мадонны: темные корни вместо седины. Они гармонировали с кожано-замшевой продольно-полосатой курткой.
К тому времени, когда я уже собралась потерять сознание от голода, боли в спине, автобусной вони, соседского хрюканья с одной стороны и хрипенья в наушниках с другой, отвращения к мохнатому розовому джемперу, коловшему мою шею и руки, подружки тоже загрустили. От тоски брюнетка зарылась по локоть в объемную сумку и долго копалась в ней, как вор в краденой добыче. В результате на свет появилась бутылка водки и закуска: обгрызанная со всех сторон четвертушка черного хлеба, одинокий соленый огурчик и россыпь какого-то печенья, видимо, наша маршрутка оказалась не первым транспортным средством на долгом пути красавицы домой. Под нервное хихиканье подруги блондинка выпила прямо из бутылки, протерев грязной рукой горлышко. Удивленные взгляды тех, кто не спал и не читал, не помешали ей и закусить: сначала раздался хруст вафель, а потом запах «Артека» перебила кислая вонь остатков квашеной капусты. Брюнетка не собиралась отдать все подруге, она тоже приложилась к бутылке и полезла наманикюренной рукой в капусту, а потом в вафли. Жизнь налаживалась.
Оба спящих красавца к этому моменту проснулись, но судьбы их складывались по-разному. Краснокожий, чья любовь к металлическому скрежету мешала мне дышать, отвечал на многочисленные телефонные звонки и после каждого из них вытирал нос тыльной стороной ладони, тут же осушая ее об гобеленовый чехол сиденья за спиной блондинки, то есть прямо передо мной. Второй в какой-то момент исчез из поля зрения, (приблизительно тогда, когда дамочки пошли по второму кругу), и я решила, что он уже на воле и дышит свежим воздухом. Чуть позже он нашелся – на полу: подстелив журнал, юноша сел на ступеньку и спал, пытаясь пристроить большую голову на колено девушки, сидящей у прохода. Девушка почему-то возражала.
Человек с электронной книгой невозмутимо стоял на своем прежнем месте и с бодрым видом вглядывался в экран. Что он читал?!
За час двадцать мы проехали чуть меньше десяти километров. Автобус вышел на финишную прямую и к концу маршрута уже действительно ехал, а не тащился, изматывая душу. Подруги на радостях выпили еще, доели капусту и победно хрустели вафлями на зависть окружающим. Блондинка тоном директрисы, сидящей за письменным столом, ответила по телефону кому-то из домашних, что скоро будет и хлеба принесет. Любитель жестяного скрежета не менее трех раз раздраженно вопрошал у своего абонента: «Ты что пьян?», не забывая вытирать после этого нос. Скрипач слева ни с кем не говорил – он хрюкал.
Круглолицый вышел из маршрутки, вскоре за ним подались и наши дамы. Блондинка первой решительно выкатилась на лед, круглые балясины ее ног заканчивались ботинками на тракторном ходу, украшенными вывороченной наизнанку овчиной. Между обувью и полосатой кожаной курткой на ветру трепетала тончайшая прозрачная юбка вся в каких-то невесомых рюшах и мелких складках, под ней угадывались белые трусы. Ее подруга скрыла свои красоты такого же, кустодиевского, масштаба черным, в тон шиньона, пальто. Они были живописной парой, веселой, яркой и запоминающейся.
Краснокожий, хотя и сел на теплое место блондинки, но в телефон по-прежнему кричал: «Ты что пьян?» Обо что он вытирал руку там, я не заметила, потому что в это время мимо меня пробирался хрюкающий музыкант.
Все разредилось, персонажей не осталось – одни случайные, на одну-две остановки, пассажиры с маленькими детьми и замерзшие в ожидании казенки старухи. Песни А.Б. заполняли опустевшее пространство автобуса с неумолимым постоянством. Они, как омела: если вырубят все деревья, на которых она поселилась, вечнозеленый паразит уйдет в соседний парк, на другие деревья…и будет жить вечно.
Все пассажиры, выходившие на конечной остановке, выглядели помятыми и изнуренными поездкой и жизнью. Только один человек не выглядел ни усталым, ни измученным, он был бодрым, почти веселым, он стоял посреди пустого автобуса, ни за что не держался и до последнего мгновенья смотрел на экран своей электронной книги. Что он читал?