Глава 11
Солнце украдкой, из-под уголка льняной скатерти, сверлило висок. На кухне со свистом закипал старый чайник.
Мужа рядом не было.
Натянув свитер и брюки, Арина в тапочках на босую ногу вышла на крыльцо.
Леха сгорбился во дворе на завалинке. Рядом с ним черная лайка с белым ожерельем на шее притворялась спящей.
На соседских огородах жгли ботву. Дым, то пригибаясь к земле, то поднимая косматую голову, крался по деревне.
- Простудишься, иди в избу,- мирно сказала Арина.
В доме Алексей отводил глаза. Морщился, вспоминая, как хватал за грудки доходягу Федора. Алексей служил в строй -бате. «И откуда эта напасть? Про погибший взвод болтать! Стыдища».
Он проковылял к зеркалу.
- Что это за сыпь у меня на шее? Болючая!
Арина будто впервые видела мужа.
Незнакомец смотрел в зеркало и видел в нем что-то свое. Недоступное для нее. Неподконтрольное.
- Дом этот старинный, купеческий,- сказал он. – Растаскивают!
Арина промолчала.
- Ты спала, я с улицы зашел, постоял… все ожило. Здесь тепло было. Самовар кипел.
«Тетка да?- с душевной холодностью глядя на мужа, думала, Арина - Кому сказать не поверят. Теща бывшему зятю дом завещала! Родная дочь из-за него повесилась, а она ему дом».
- Люди здесь жили, мечтали о чем-то…
«Спасибо маме, вовремя совет дала. Прописала бы его как дура в московской квартире! Хорошо, что не прописала, хоро - шо»!
Ее родственницы именно так и делали. Жили вместе по двадцать лет, детей рожали, а приезжего мужа не прописывали ни под каким соусом.
- Эта пустолайка надоела! – сказала Арина.- Ты ее кормил?
Беляков не слышал.
Он, абсолютно уверенный, что жена с высоты своей сытой московской жизни не поймет ничего, не примет того, что он молчал все эти годы, ее же и обвинял. Ну как? Как бы он ей сказал, что дом этот бывшей тещи, если он скрывал, что был женат.
«Да она еще и высмеяла бы меня,- оправдывал он себя. - С радостью унизила бы. При каждом удобном случае колола бы глаза».
Он поморщился.
«И себя берег, конечно. Бере-ог! Бинты к ране на живую присохли. Попробуй оторви»!
Дальний уголок сознания ловил хриплый лай собаки, мешал сосредоточиться.
Алексей, щурясь, оглядел старый полированный стол. Как перед прыжком с обрыва он топтался на месте.
И отступил. Заговорил совсем о другом.
- Стол вот тусклый некрасивый,- погладил он ладонью столешницу,- а если зайчик солнечный на него пустить?
А про себя думал: «Простила, значит, Марья. И я прощаю. Все прощаю».
Душа как после тяжелой болезни, подняла голову, села на краю кровати, ощутила озябшими ногами твердую почву под собой.
- А в зайчик бокал поставить,- он по-прежнему не смотрел на жену.- Нет, слишком слащаво. Лучше в солнечный луч поставить стакан с крепким красным чаем. Трубку положить рядом. Все эти вещи сразу заговорят.
- Или заматерятся,- сказала Арина.
Алексей рассуждал с серьезным видом и вдруг его смутили. Он рассмеялся по - детски открыто, заливисто.
В Москве он никогда так не смеялся.
«Может, он притворялся, что любит меня? На московской квартире женился»?
- Ты на мне из-за квартиры женился?- громко спросила Арина.
- О-ой- на выдохе протянул Алексей. – Что у вас за болезнь такая у москвичей? Что ж я, по-твоему, квартиру получше подобрать себе не мог? Хрущоба в старой высотке у черта на куличках, а гонору!
Это было правдой. Молодой специалист, красавец, любимчик директора типографии, мог легко жениться на квартире на Тверской. Ее обладательница, наивная, глупенькая Ольга Леонидовна жизнь и честь отдала бы за него. Чего доброго и прописала бы.
- У вас что, у некоторых, национальность такая, - москвичи?- не отходя от зеркала, зло сказал Алексей,- Родовой герб у них - прописка!
- Да, родовой.
- Надо вас в Россию не пускать! Чуть нос из Москвы высунули, а ну, иди сюда! Почему в Питере без прописки? В Кострому чего приперся?
Он оглядел жену и отвернулся к своему отражению, завелся привычно:
- Родился в Марьиной Роще? Ну и не суйся на Остоженку. И за границу ни-ни! А то понаехали в Парижи!
Арина насмешливо слушала и молчала.
- Мой отец, между прочим, сибиряк, под Москвой воевал! А твой, москвич в четвертом поколении, в Алма- Ату драпанул.
- Эвакуировался!
- Твой драпанул!
-Так, значит, любишь? - Арина подошла к нему сзади, прижалась всем телом.
Она не видела его лица, но точно знала, что сейчас муж зло улыбается. Не поворачиваясь, он протянул руку, ущипнул жену за полный бок. Арина взвизгнула, заглянула в зеркало.
Из зеркального тумана на нее смотрели чужие, умные, как у лайки -хаски глаза.
Арина отпрянула.
- Господи! В этом зеркале ничего же не видно!
Зеркало как на старинной картине давно покрылось мелкими морщинами вызолоченных узоров.
Арина ткнула коготком в кнопку старого телевизора.
- Я ведь ма-а-асквичка по рождению,- как нарочно говорила талантливая актриса,- Лицо ее вдруг изменилось, стало желчным, - мне не надо лезть по головам, подлости всякие людям строить.
Алексей выдернул шнур из розетки.
- Еще одна урожденная в Москве! Из Москвы всех аристократов в революцию выставили. В их квартиры заселили вот этих вот, – он в запальчивости ткнул пальцем в сторону Арины. - С беспородным рылом всмятку. Гордя-а-атся они! Ты посмотри на многих москвичей-то. Вырожденцы!
- Вот и посмотри внимательно,- продолжая давний спор, и в то же время вспомнив про красавицу Наталью, - вскипела Арина. Тебе есть чему у москвичей поучиться.
- Я многому у таких как ты москвичей научился.
- И чему же, позвольте узнать?
- Безнадежной трезвости, например.
- И вот она справедливость! – с негодованием, раздувая ноздри, сказала Арина.
- О том, что справедливости в жизни нет, меня пытались научить еще в детстве, - стянув лицо в недовольную гримасу, страстно, высоким голосом заговорил Беляков.
В ворота глухо забарабанили.
Старый Тит Калиныч приплелся совсем некстати. За лайкой.
Присел на краешек лавки у двери, показывая, что, мол, ненадолго. Спросил:
- Душа-то не жалится такой домино продавать? Красавец - дом!
Леха помолчал. Глянул искоса на Арину.
- Глушь.
- Есть немного,- разгладил на коленке шапку старик.- Для молодых здесь жизнь мимо идет. А все одно, жалко дом - то. Деревенский дом он ить живой. Поскрипыват, покряхтыват. Шорохи в ём разные. И опеть же, тишина в ём своя. Кот снаружи о бревна когти подточит, а в дому слыхать.
- Да-а,- протянул Леха.
- Да-а,- Тит Калиныч помолчал.
- Я чо узнать хотел. Кира-блоха спрашиват,- он всем телом развернулся к Арине, - эт соседка ваша…
Арина молча кивнула. Тит Калиныч повернулся к Лехе.
- Спрашиват, нельзя ли, мол, пожить здесь племяннику ее, Федору? Покуда дом продаваться будет? Не вдруг ведь покупатель сыщется. Нету средствов у народу. Сама б купила, так у ее тоже нету. Средствов. Откуль имя тут быть? А?
Алексей вытаращил глаза, и дед заторопился, зачастил:
- Светка - то Зойкина немножко забыватся. Не всегда это у ее. Находит. Врачи толкуют афсикия у ее. В родах, кабыть.
Дед детскими глазами глядел в лица приезжих.
- Немножко она дурочка. Хитрованкой себя считат, умнющей. Жаль одна. Всю ее хитрость, как на ладошке видать. Быдто ласточкин птенец в гнезде зажмурится, головку в себя втянет: «Умер я. Чо с меня взять? Уходи!». Так и она.
Тит Калиныч, сделав вид, что просто поглядел в окно, отвернулся, вытер пальцем глаза.
- А Федор-то с Чечни пришел. Дом их, как мать померла, совсем в землю вошел, печка от мороза лопнула. Герой России, вишь.
- Герой России?- Алексею показалось, что на нем от стыда вспыхнула кожа.
- Кричит ночами страшно!
Старик, вспомнив недавнюю потасовку Белякова с Федором, стушевался, заспешил с объяснениями:
- Светка его боится, а ей спокой нужон. Да и Кира сдала. Зойка-то в Москве как сгинула. Без вести. Ты там ее не видал?
- Нет,- опустил глаза Беляков.
Тит Калиныч опять всем корпусом развернулся к Арине. Будто видел в ней возможное препятствие делу.
- Он скромный паря-то. Бравай. Его крутили тут мужики, пытали про чеченов. Он только улыбатся. Чо вы, однако. Не нервничайте! Те за чо Героя-то дали?. Дак чо... постреливали. А ночьми криком кричит! Только это… купило – то у него притупило. Он в колхозе трактористом значится, а работы у нас никакой нету.
- Какое безобразие! - сказала Арина. – Просто возмутительно! Узнаю нашу страну! И как же он живет?
- Как все. Как - то перебиватся. Может, чего по дому вам в оплату поделать? А?
Дед оглянулся на Леху.
- Прислать Киру-то?
- Пришлите,- вырвалось у Арины.
Изысканная холодная красота Натальи на фотографии занозой вонзилась в ее душу, она вдруг ощутила внутреннюю солидарность с нелепо одетой Зойкой.
Арина взглянула на стенку, где еще утром висел портрет Петра Зыкова и перевела насмешливый взгляд на фото в траурной рамке. «Ну, что, Марья, думала твоя взяла? А вот пусть – ка родня его любовницы здесь похозяйничает»!
Наивный Тит Калиныч просиял.
- Счас прислать-то?
У Алексея ответ в горле комом застрял.
- Ну, а что тянуть,- решилась Арина.- Ночью поезд. Собираться надо. Давайте сейчас.
Она вздрогнула, когда в сенцах постучали.
Леха встал, повернул к жене осунувшееся лицо.
- Что?- язвительно спросила она.
Вошла маленькая, сухонькая бабка в телогрейке, в кирзовых сапогах. Арина видела вчера ее среди женщин на кухне.
Кира поздоровалась. Перевела слезящийся взгляд с Арины на Леху. Встала у порога, сложив на животе, сцепленные в замок руки.
Арина опомнилась. Перешла к делу.
- Значит, так. Жить в доме можно. Продавать мы его пока не будем. Не стоит он ничего по московским меркам. Нечего и суетиться. Всем, что есть в доме, можно пользоваться. Аккуратно, конечно.
Она насмешливо взглянула на мужа.
- Правда, ведь, Алеша? Что еще? Ах, да! Собаки в доме нет. Тит Калиныч забрал. Ну, уж найдется, наверное, в деревне собака?
Кира кивнула.
- Вот и все, собственно. Да! Приедем мы не скоро.
Арина замолчала.
Леха и Кира-блоха смотрели друг на друга, так будто кроме них здесь никого не было.
Вдруг старуха поманила его пальцем. Он послушался, подошел.
- Зойку я вчера на кладбище схоронила,- с детской горячей радостью громко прошептала она. - Ну, наша Зойка-то! Ну, помнишь же?
Он с тревогой смотрел на нее.
- Зойку?
- Ты помнишь! - старые глаза вскипели слезами. - Ты помнишь Зойку! Ну? Вспоминай!
- Зойку? - Алексей беспомощно оглянулся на жену.
Старуха схватила его за руку:
- Она воскресла!
Арина остолбенела.
«Кино и немцы! Нашло на нее что ли? Вот это влипли! И зачем мне этот проклятый пятистенник понадобился? Так раньше хорошо жили. Весело»!
- Он помнит, помнит, - заслонила она мужа.- Он все помнит! А давайте, о деле?
Она говорила с Кирой как с неразумным ребенком; мягким снисходительным тоном.
- Денег за дом мы с вас брать не будем. Правда, Алеша? Надо помогать людям. Тем более герою!
- Спасибо на добром слове.
- Живите себе. - Арина подтолкнула гостью к двери.
- Как вас? До свидания.
Старуха будто опомнилась, виновато посмотрела на Леху.
- Что?- спросил он.
Старуха глядела так, будто хотела сказать что-то важное, но не решалась.
- До свидания, всего доброго,- Арина потащила ее из дома за рукав.
У порога Кира оглянулась на Арину.
- Зачем бесплатно?- ее старческие щеки набрякли бордовым румянцем. - Мы не нищие. Мы работой платить будем.
Лицо ее стало злым.
- Этот дом никто покупать не хочет. А мы ведь и не покупаем! Пожить хоть сколько-то. Пока Федька свой не наладит.
- Все,- нетерпеливо дернула головой Арина.- Мы согласны. Нас все устраивает. Всего доброго!
Кира подняла глаза на Белякова.
- Что?- у него гулко стучало сердце.
- До свидания,- заторопилась Арина. – Вам пора.
Старуха вышла. Не сказала.
- Что ты на меня так смотришь?- Беляков, поймал взгляд жены.
Она усмехнулась, покачала головой.
Алексей вспомнил как сын Митя, вышел из себя, из-за такого вот взгляда Арины. Прямо - таки взвыл от бессилия.
Митьке тогда исполнилось пять лет, он не утерпел и на свой день рождения потихоньку слизал с торта весь крем. Арина не ругала его. Она смотрела на пацана, как на гадкое насекомое и вздыхала. Митька взвыл.
- Чего тебе еще не хватает?- зажмурившись от Митькиного воя раздраженно крикнула мать.- Что тебе от меня еще надо?
- Что бы меня никто не доставал. Это все! – отрезал ребенок.
Алексею хотелось завыть.
- А давай все бросим в Москве и заживем в твоих хоромах как зажиточные пейзане,- Арина потянулась, выгибая спину. – Мечта!
- Не доставай меня, Арина! – грозно сказал муж.
- А то что?
- Ничего! – Беляков хлопнул дверью.
Он, как мальчишка, плакал за углом, отворачивая мокрое лицо к бревенчатой стене своего дома.
Арина вышла на крыльцо.
Он метнулся к шаткой лестнице, взлетел на сеновал и замер, открыв рот.
Посередине сеновала под высокой крышей парила шуба из чернобурки.
Алексей сдернул уже ветхую шубу с веревки, скомкал ее в бесформенный комок, стянул валявшейся под ногами грязной бечевкой и сунул в рассохшуюся бочку.
«Не планировала видно Марья в тот день помирать,- не успела шубу прибрать»,- подумал он. – «Тряслась над ней, как Кащей над иголкой. Прости меня, Господи, царство ей небесное».
Он торопливо перекрестился.
Под крышу впорхнул встрепанный воробей, смело пристроился на перекладине, ворчливо чирикнул.
-Что? Не сладко тебе? – спросил Беляков.
Развязный воробьишко с удивлением скосил блестящий глаз.
- Ну, бывай,- сказал Алексей и по хлипкой лестнице с опаской спустился вниз, присел на нижнюю, залепленную засохшей грязью жердину.
- Лешечка мой,- явственно услышал он нежный голос покойницы Натальи. – Смородинка моя сладкая.
Он не испугался. Только сердце до тошноты сжалось, да под мышками и на лбу выступил пот.
Он скорчился на старой лестнице, сжал голову руками.
Если бы все изменить! Как он смотрел тогда на нее в сельском клубе. Завороженно. Председатель колхоза шутливо ткнул его кулаком в плечо.
- Что, воин, не встречал в городе таких красавиц?- подмигнул Корабельников.
Недавно демобилизованный из советской армии молодой тракторист Леха глаз не мог оторвать от тонкой, как стебелек ландыша, высокой светловолосой девушки.
- Пригласи на танец девчонку, вояка! – усмехнулся председатель. – Не узнал что ли? Это ж Натаха Зыкова. -
Какое там пригласи! Леху будто к полу прибили. Эту красавицу он еще со школы помнил.
И шубу ее он тоже хорошо помнил. Таких шуб не то что в их колхозе, а и в городе ни у кого не было.
Наталья сама подошла к нему в клубе в новогоднюю ночь. Нездешняя, в лисьей черно-бурой с изморозью шубе, с распущенными серебристо-светлыми волосами, с ярко, по – киношному, под Грету Гарбо накрашенными губами.Подошла близко, овевая запахом дышащего метелью меха, нежных духов и клубничной помады.
- Пойдем, погуляем?- она взяла его за онемевшую руку, потянула за собой в черные сени.
Вздрагивало, прижималось к нему согретое шубой тонкое, сильное тело. Сладко пахли клубникой жадные губы.
Он не помнил себя, не чувствовал морозного воздуха в сенях.
Разъедающая страсть к холодной с виду Наталье прилипла к нему после той единственной новогодней ночи как тяжелая болезнь.
- Понравилось? Женись! – не подпускала его больше к себе девушка.
- Ты не вздумай! – сказала ему бабка Симона. – Вижу, томишься по ней. Брось! Забудь. Проклято их семя.
- Бабские сказки,- пробурчал молодой постоялец.
- Это как знать,- покачала головой Симона. – По деревне болтают, блудит она. С Корабельниковым! Оно тебе надо?
Леха не верил бабке. Пока сам не наткнулся в лесу на Уазик председателя.
На заднем сиденье Корабельников тискал Наталью.
Парень остолбенел, а потом решительно развернулся и ушел, не оглядываясь.
Больше Алексей на нее не смотрел, опускал глаза и проходил мимо.
Обходил, а судьба все равно свела.
Бабка Натальи Анисья ковыляла из церкви, зацепилась клюкой за торчащую из снега проволоку и грянулась оземь.
Леха как, научили в армии, сделал старой искусственное дыхание, приволок, будто мешок с картошкой, в дом, подложил под дряхлую спину тугие подушки.
- Беги за фельдшером! - велел он обомлевшей внучке.
Живучая благодарная бабка через неделю до вечера караулила на улице своего спасителя. Потащила в сказочные хоромы, кормила, поила, а потом и спать уложила.
Проснулся Беляков на белых подушках рядом с Натальей под пуховым одеялом, шелковым покрывалом.
- Лешечка мой. Смородинка моя ненаглядная, - гладила она его по щеке, - люблю я тебя. Жить без тебя не могу.
- Ну что?- отворила белую дверь в спальню дочери довольная Марья. – Честным пирком да за свадебку?
Беляков, приподнялся на локте, молча, огляделся вокруг.
И остался.
Никогда, ни словом, ни взглядом не попрекнул он молодую красавицу жену. Ландышем своим прилюдно называл.
Она и дышать на него боялась. Жить без него не могла.
Алексей встал, вышел в огород.
Голая холодная земля. Только пепел летает над тлеющей ботвой.