Почему же мы всю жизнь посвятили себя этому нелёгкому горняцкому труду? Потому что выросли в шахтёрской среде, и нам действительно было тогда брать с кого пример. Мы видели, как выходят на - гора наши отцы и старшие братья: в чёрных фибровых касках, запорошенные так угольной пылью, что только у них одни зубы блестели. Да и сами мы с малых лет зарабатывали сбором угля на откосах террикона, были в гуще той жизни, сроднились с шахтой душой, и вопроса кем стать для нас тогда не было. Сейчас мы пенсионеры, ветераны, которым иногда хочется поделиться с молодыми шахтёрами воспоминаниями об уже далёкой и непростой поре детства и юности их дедов.
- Мама, откуда берутся дети? – это я, пятилетний карапуз, закатываю ей такой вопрос.
Он почему-то страшно меня мучает. Мама стоит рядом со мной у рас -
пахнутого окна нашей маленькой квартирки – на втором этаже барака,
слегка онемев от такой не по годам моей любознательности.
Потом она всё же находится:
- Во - он с того террикона!
Огромная, курящаяся, словно вулкан, загадочным дымком чёрная гора виднелась совсем рядом.
Я внутренне согласился с мамой, потому что и сам предполагал такой вариант, видя, как на вершине этого террикона бегают маленькие люди, и что-то там делают.
А этот террикон в вечернее время и особенно ночью представлял собой очень красивое зрелище: огненный шар пылал в его недрах, создавая там немыслимую температуру, вырывался языками пламени наружу, взметался ввысь тысячами светлячков багрового и пурпурного цветов. Это было великолепно, восхитительно, ни с чем не сравнимо!
Селились неподалеку от террикона в основном шахтёры, селились гус -
то большими и малыми семьями. Шахта, их место работы-рядом, а домики-
времянки строили из подручного материала: рудничных стоек, затяжек, ящи -
ков из-под взрывчатки и всего прочего. Не было проблем и с топливом: наби -
рай уголь с отвала, сколько хочешь. Но одновременно с перечисленными
удобствами проживание возле этого террикона таило в себе и смертель -
ную опасность. Случались тогда и трагедии. Я помню, как в начале шести -
десятых годов во время сильного ливня взорвался от проникшей вглубь его
тела, и сработавшей на «паровой котел» воды - террикон на шахте 3 -.3
«бис» в городе Прокопьевске.
Полностью погибла молодёжная свадьба, на которой присутствовали род-
ные и близкие молодожёнов из Прокопьевска и Новокузнецка. Горели близле -
жащие дома, погибло много народу.
После этой ужасающей в городе трагедии вышло «Постановление Правительства» о ликвидации терриконов и многочисленных провалов, образовавшихся при ведении очистных работ по выемке угля на пластах крутого падения.
Помню, наш небольшой домик, в котором мы жили, попал тогда в зону подработки и в буквальном смысле провалился сквозь землю. Так, потеряв всё нажитое, наша семья оказалась в двухэтажном щитовом бараке. А ещё спустя некоторое время, после объявления о начале войны, летом 1941 года моего отца забрали на фронт, и мы фактически остались безо всяких средств к существованию.
Чем старше я становился, тем сильнее тянуло меня к террикону, вот к этой чёрной, дымящейся загадочным дымком горе. И лет с восьми я стал бегать к нему со своим дружком - соседом Анатолием.
Первое время мы с ним просто наблюдали, что там происходит. А вещи на терриконе происходили интересные. На самом верху его суетились отвальщики в чёрных касках: именно их я раньше принимал за малых деток. А снизу, с уклона, резво выбегали вагонетки, гружённые породой и увлекаемые тросом лебёдки, неслись вверх по рельсам к опрокиду. Когда до него оставалось несколько метров, отвальщики кричали людям, собирающим уголь:
- Берегись!
Вагонетка опрокидывалась, и порода неслась вниз по террикону совершенно необъяснимыми скачками, и беда была тому, кто не успевал отпрянуть от неё в сторону. А людей же, собирающих уголь, поблизости всегда было немало.
К обеду, когда мешки с углём уже были наполнены, шёл настоящий торг.
За удачный день можно было заработать до 25 рублей. А это для нас, маль-
чишек, были немалые по тем временам деньги.
Возили уголь летом на тачках, а зимой на санках. Работа шла почти круг -
лый год. Опытные ребята нам подсказывали, что, отправляясь наверх, надо
выбирать себе маршрут отхода - на всякий случай. И вскоре, мы научились,
по синим дымкам, по трещинам вдоль террикона определять выгоревшие пу-
стоты, а стало быть, и безопасный путь.
Дома нас, чумазых, ожидала родительская встряска, но мы клялись, что на террикон не лазили. И всё же каждый день неведомая сила снова и снова тянула нас наверх, за углём. Вырученные же за него деньги мы тратили на пряники, конфеты, ходили на них в кино.
В поисках лучших кусков угля мы с Анатолием поднимались по террикону всё выше и выше.
В тот злополучный день выше нас были только одни отвальщики. Мы по всем Правилам наметили путь к отступления, но настолько увлеклись сбором угля, что не услышали крик: «Берегись!» и прозевали момент опрокидывания вагонетки. Сверху с угрожающим грохотом понеслись куски породы, я отскочил и вжался под какой-то выступ, Анатолий же не успел…
Его догнал кусок породы, когда он оглянулся назад и ударил прямо в грудь. Дружок мой упал, как подкошенный. Я бросился к нему, но он уже не дышал.
Мы с ребятами вынесли его с террикона и положили на траву возле дороги. С криком: «Убило Анатолия!» я ворвался в наш барак. Мать его, молодая, красивая и всегда спокойная женщина, сначала побледнела, а потом бросилась к террикону. За ней - вереницей все остальные женщины нашего дома.
Анатолия на том месте не оказалось. Облазав прилегающие к террикону кусты, мы ни с чем вернулись домой. И здесь мне досталось за всё: за то, что ходили на террикон, за то, что обманывали…
После экзекуции, которую мне устроили в бараке, я поплёлся в находящийся неподалеку неглубокий провал, на склоне которого нами была выкопана пещёра. В ней, на устроенной лежанке я увидел Анатолия. Прилёг рядышком, и мы с ним уснули в усталости от всего пережитого за день.
Проснулись под вечер. Выбрались из укрытия, и пошли к себе домой. Каждый шаг давался Анатолию с трудом. Тётя Наташа уже отчаявшаяся увидеть живого сына, бессильно опустилась на пол. Соседки посоветовали ей выйти на свежий воздух.
Время было тогда суровое: детей надо было чем-то кормить - взрослые пытались сделать это, кто как мог, вот отец Анатолия и отбывал наказание за то, что вынес с табачной фабрики несколько пачек папирос. Вокруг табачки мы и сами иногда крутились, как «гавроши»: авось кто и выбросит через забор пару пачек. Мы не курили, а меняли папиросы на что-нибудь съестное: больше всего и детям, и взрослым хотелось есть. Чтобы что-нибудь перекусить, я, бывало, отмахивал по двадцать пять километров в деревню, где жил мой дедушка. Немного там отдыхал и отправлялся в обратный путь. Иногда ночь заставала где-нибудь на половине дороги, тогда приходилось коротать её в какой - нибудь скирде. Мама, конечно же, не смыкала в это время глаз. Так и уходила на работу нисколько не выспавшись, но уже спокойная: сын - то вернулся. Повзрослев же, мы с Анатолием окончили горный техникум и всю жизнь проработали на шахтах. Причём он так и остался жить в том же бараке, на втором этаже, только уже в нашей двухкомнатной квартирке, которая до сих пор снится мне по ночам.
Ностальгия по ушедшему времени порою так меня брала за горло, что я бросал всё и ехал к нему. Мы садились с Анатолием за стол и вспоминали, опять вспоминали своё нелёгкое детство. А за окном всё также курилась чёрная гора - террикон.
Автор: Юрий Першин