1. Одно утро Владимира Владимировича
Зовут меня Вова.
Живу я ***во.
Я - мальчик хороший...
Почти.... Иногда....
Да мама галошей
Избила... Бедааа...
Не понял ваш смех!
Вот как вырасту, ****ь,
И стану вас всех
В новый год поздравлять!
Утро в многонаселённой коммуналке начиналось обыденно. На кухне гремели посудой. В туалете, не переставая, шумела вода. В ванной кто-то то ли фыркал, то ли блевал. В прихожей скрипела дверь. За стенкой шевелились соседи.
Двухлетний Владимир Владимирович бодро спрыгнул с кроватки и потопал к матери. Мать - разжиревшая до безобразия годам уже к тридцати (после родов) свиноматка, встретила его неприветливо, выдав тираду: "Что ты здесь делаешь? Как ты меня заебал, уйди на ***, ****ь!"
- Бьядь! - весело сказал мальчик.
Мать тяжело заворочалась. Запахло трудовым домохозяйским потом.
- Бьядь! - повторил Владимир Владимирович.
Мамаша пулей вскочила с постели. Села, спустив тучные ноги на пол.
- Воваа! - ошарашенно кликнула она мужа. - Вова, он заговорил!!!
Вова-старший, доселе пристально изучавший строение микроволновой печки, утёр рукою лоб:
- Приятного мало... - И с напускной важностью осадил сына:
- Цыц!
- Бьядь! Бьядь! Бьядь! - приплясывал на ковре мальчонка. Мать завелась. Спросонья она схватила первый попавшийся под руку предмет и погналась за Владимиром Владимировичем. Предметом оказалась галоша. Обычная, и при том довольно грязная. Что она делала у кровати - непонятно. Жила, наверное.
Владимир Владимирович был резв. Погоня продолжалась минуты полторы. В жертву ей были принесены стеллаж и вазочка. Вова-старший испуганно вжался в угол.
Наконец родительница настигла отпрыска и нанесла ему несколько разящих ударов по первой попавшейся части туловища. Частью туловища оказалось лицо.
- Бьяяяядь!!! - заревел ребятёнок. Он мог произнести всего одно слово, но он сказал им многое. "Вот погодите! - думал Владимир Владимирович. - Когда-нибудь я вырасту и всем вам отомщу: тоже стану президентом!"
***
2. Один день Владимира Владимировича
Время шло. Владимиру Владимировичу Парамошкину было уже 11. Мать разжирела ещё больше. Отец давно испарился, и она вынуждена была выйти на работу - сидела где-то сторожихой. Коммуналка жила своей жизнью: по-прежнему на кухне гремели посудой, в туалете шумел водопад, в ванной кто-то то ли фыркал, то ли блевал, в прихожей скрипела дверь, а за стенкой шевелились соседи.
Владимир Владимирович сосредоточенно жевал ковёр. Ему было нечем заняться: школу он косил, а мать ушла на сутки. Звонить ей было бесполезно. Она неизменно отвечала затверженной тирадой: "Зачем ты мне звонишь? Как ты меня заебал, уйди на ***, ****ь!" А тут ещё спалиться можно: узнает, что не в школе. Вот Владимир Владимирович и маялся.
Изжевав угол ковра, Владимир Владимирович сделал несколько кругов по комнате, мучительно пытаясь придумать себе новое занятие. По пути он несколько раз случайно толкнул стеллаж и уронил с него вазочку. Наконец, Владимир Владимирович разродился мыслью. Он взял полиэтиленовый пакет, покакал туда и отнёс мешочек в коридор, на радость всем соседям. Злорадно хихикая, вернулся и стал пускать из окна бумажные самолётики. Совершив крестовый поход на кухню, Владимир Владимирович разжился спичками. После чего самолётики неизменно поджигал и снова заговорщицки смеялся.
Через час Владимиру Владимировичу и это надоело. Малец выкурил мамкину сигаретку. Потом, подряд, вторую. От безделья не помогло. Попытавшись залезть под потолок по занавескам, он потерпел фиаско, сорвав карниз. В твёрдой уверенности, что мать поверит в легенду о том, что карниз сам сорвался, Владимир Владимирович снова принялся нарезать круги по месту своего заточения. И тут подкрался ****ец.
****ец подкрался, как всегда, незаметно. Точнее, ворвался: выбив ногою хлипкую входную дверь, в квартиру влетел разъярённый дюжий мужик, и с криками: "Ты здесь живёшь, гадский мальчик!!! Я тут сто лет живу и изучил расположение окон! Я тебе покажу, как кидать горящую бумагу на мою машину!!!" направился прямо к двери комнаты поджигателя. Владимир Владимирович по прежнему был резв и юркнул внутрь, успев закрыть защёлку. Мужик несколько раз тряхнул дверь, с досады пнул её три раза и удалился. Соседи предпочли не высовываться. Они давно мечтали о замене двери и теперь потирали руки в ожидании вечера, когда торжественно, на кухне, предъявят "матери уёбыша" импровизированный иск. Уёбыш тоже затаился.
Мать вернулась вовремя. Пожала плечами, глянув на высаженную дверь. Не включая света в прихожей (лень было шарить за шкафом в поисках выключателя), начала выискивать тучными ногами тапки. И в процессе поиска влепилась в заветный Вовочкин мешочек...
С досады свиноматка что есть силы саданула по двери. Хилый рубеж, слетев с петель, провалился в комнату и едва не накрыл собою столь же субтильного Владимира Владимировича. Включив свет, мать увидела всё. И сорванный карниз, и изжёванный ковёр, и упавшую вазочку. Сторожиха рассвирепела. Она схватила с пола первый попавшийся предмет. Им оказалась та самая вазочка.
Погоня продолжалась минуты полторы. Стеллаж, грохнувшись на лежащую посреди комнаты дверь, образовал баррикаду на Пресне, отрезав беглецу путь к отступлению. Владимир Владимирович был настигнут родительницей, бит по голове погибшей в результате акта вазочкой, потом завёрнут в ковёр и накормлен содержимым заветного пакетика. Мать хохотала истерически. Соседи остолбенели и вжались в углы.
На следующий день, дождавшись ухода матери, Владимир Владимирович решил снова не идти в школу. Тем паче с шишкой на голове он смотрелся бы в ней очень неэстетично, посему счёл причину нового закоса вполне уважительной.
Всю ночь Владимир Владимирович тяжко, напряжённо думал и теперь чётко знал, что делать. Он вынул из стиральной машины не очень тщательно спрятанный матерью шнур, включил компьютер и вышел на заветный сайт. Нажав на кнопочку "Отправить письмо", он медленно настучал по клавишам заголовок "План ВВП". Потом перешёл к тексту послания (орфография и пунктуация автора мною выправлены):
"Уважаемый Владимир Владимирович. Меня тоже зовут, как и Вас (Владимир Владимирович), только Парамошкин. Вчера моя мама пришла с работы, завернула меня в ковёр, разбила об мою голову вазочку и ещё накормила какашками. Я с детских (двух) лет решил стать тоже президентом. Я знаю, что Вы тоже жили в коммуналке и хочу спросить: пускали ли Вы из окна горящие самолётики?"
***
3. Один вечер Владимира Владимировича, плавно переходящий в ночь
Время ползло медленно. Холодало. Старая коммуналка была совсем рядом, но где-то запредельно далеко. До неё было уже не доползти. Да и не хотелось, честно говоря, ползти к ним: озлобленным соседям и впавшей под старость в маразм, уже не пролезающей в дверь матери, встречавшей его неизменной фразой: "Как ты меня заебал, уйди на ***, ****ь!"
Владимир Владимирович Парамошкин лежал под забором. Строительным, из синего сайдинга. Президентом он так и не стал, и от досады спился.
Не стал Владимир Владимирович вообще никем. Ни другом, ни отцом, ни мужем, ни управленцем, ни трудящимся. Школу не окончил, ПТУ бросил, перебивался сбором пустой алкотары. На выручку пил. Алкоголь был его единственным товарищем, его союзником. Он даровал ему сказочные грёзы. Вот Владимир Владимирович сидит за вычурным столом, выводит на гербовой бумаге вензель: "В.В. П-ин" и передаёт листок на подпись своему подчинённому. Потом сурово смотрит на него, поправляет накрахмаленные белоснежные манжеты рубашки и говорит: "Авторучку верните!" От Владимира Владимировича Парамошкина пахнет хорошим одеколоном. На стене, под знаменем, висит его портрет.
Но действие алкоголя кончалось и грёзы рассыпались в прах. Владимир Владимирович вздыхал, натягивал потрёпанные треники, ветхие кеды, растянутую майку и старый зипун, всё ещё мнивший себя пиджаком, и тащился на новый круг. Всё чаще и чаще новый круг замыкался под старым, знакомым забором. Вот и сейчас: новый круг - новый срок несостоявшегося руководителя страны, которого лишь в шутку звали ВВП или дядей Вовой-президентом...
Так и лежал бы Владимир Владимирович, утопая в грёзах, да мороз, собака, крепчал. Парамошкин принял позу эмбриона. Не помогло. Перевернулся. Тщетно.
"Надо всё же подниматься... - с досадой подумал Владимир Владимирович. - А впрочем, похуй..."
Он закрыл глаза. Действие бормотухи продолжалось и он ожидал прихода видений. Скоро ему и впрямь стало очень приятно. Перед глазами Владимира Владимировича завертелся причудливый калейдоскоп: игрушка, которой у него никогда не было в детстве. Цветная воронка закружила Парамошкина и втянула в себя. Смеркалось.
Зима была единственной, кто искренне обнял блудного сына реальности. Она поцеловала его в холодеющие уста, дохнула на чело пронзительным холодом, а потом запорошила снегом остекленевшие очи. Один нескончаемый вечер алконавта Владимира Владимировича плавно перешёл в бесконечную ночь.