Ее звали Миша
(Посвящается А.А.)
Ее звали Миша. Нет, она не была американкой сербского происхождения. Да и романо-германских корней в ней тоже не было. Имя ее склонялось, менялось и удлинялось подобно российскому мужского эквиваленту: Миша, Мишей, Миху, Михаиле – всё как обычно, с той лишь разницей, что оно было женским.
Случалось, кому-то вдруг приходило в голову смеяться над этой «странностью», но Миша умела носить свое имя. Оно было такой же неотъемлемой частью ее самой, как, например, коричневый цвет волос, или здоровая печень, или узкие щиколотки. Но разве кому-то может прийти в голову смеяться над этим? Вот именно так, негласно давая людям понять естественность своего имени и не прикладывая никаких дополнительных усилий, Миша на корню пресекала зарождавшиеся, было, в умах окружающих вопросы. Миша и Миша. Очень милая. Даже трогательная, с таким именем. И все благоговейно улыбались. А Мише просто нравилось ее имя.
Сейчас она держала в руках рисунок. На истрепанном альбомном листе чьей-то старательной рукой был выведен чертеж – три столбика по шесть квадратов и один прямоугольник в левом верхнем углу. Словно название, по центру тянулась жирная и ровная графитовая линия. Это было задание по рисованию, когда в начальной школе учительница попросила детей изобразить свой класс. И это было красиво, ужасно красиво.
Мише сразу вспомнились геометрические террасы Перу на сотнях тысяч искусственных горных плато. А еще джунгли Непала, с бесконечным переплетением выложенных камнем дорог. Миша не могла думать об этом спокойно, без легкого шторма волнения – откровения Земли она очень любила.
В дверях появился Петя и сказал, что собирается уходить и что книга лежит на столе. На какое-то мгновение комната озарилась его лицом, бледным, но с темными чертами, лунным и выразительным. Это лицо красиво, и от него исходит уютный свет. Мише нравится ощущать его, и в такие моменты она чувствует себя счастливой.
За окном садится солнце. Его красно-оранжевые лучи сливаются с Мишиными губами, растворяются в них. Лучи и губы кидаются в объятия друг друга. Границы стираются, размываются, так что уже не поймешь, где, собственно, лучи, а где - губы. Частицы извне проникают в Мишу, а она, в свою очередь, безвозмездно делиться с миром собой, никак не препятствуя такому обмену. Она думает о бестелесном – о том манящем и притягательном, что прячется в Человеке и обладает незаурядной силой поглощения. Ум плюс какие-то качества входят в состав коктейля, секрет которого не выдаст ни один уважающий себя бармен. Когда наступает опьянение, происходит волшебная трансформация – всё начинается с нуля, ты пробуждаешься, ты ни на кого и ни на что не похожий. Красота снова пленила тебя, и ты в очередной раз в нее бесконечно влюблен.
В воздухе раздается «пока» и надрывы щеколды – это Петька ушел. Солнце почти село. Рисунок-схема «Моего Класса», с незримыми отметинами Перу и Непала, выпал из рук и валяется на полу. Петька. Книга. Петька оставил книгу.
В соседней комнате Мишу приветствует со стола Маяковский, в толстом пурпурном переплете. Собрание сочинений. Первый том. Там много стихотворений, поэмы, отрывки из дневников, куски биографий, эссе, фотографии, критика и куча другой информации. Миша нерешительно открывает книгу, наугад, читает первую попавшуюся на глаза строчку: «У тебя не любовь ко мне, у тебя – вообще ко всему любовь». Далее сноска-ремарка: «Владимир Маяковский – Лиле Брик».
В эту минуту она чувствует себя Лилей Брик.
2009