Любимая математичка Аллочка уходила в декрет. Седьмой класс как-то не верил, что учительница, бывшая с ними на протяжении целых трех лет неразлучно, вдруг куда-то уйдет. Ощущение, что Аллочка принадлежит еще кому-то, возмущало детские души. Но, растущий животик симпатичной молодой учительницы утверждал обратное. И вот, однажды, она исчезла бесследно. Наступили безмятежные дни безделья. Замены не было месяца три.
Но как-то раз, ярким весенним утром в классе возник - он. Высокий, прямой. С длиннющей седой бородой, белой лохматой головой, в крошечных круглых очках, помещающихся на кончике унылого носа так, что крошечные серенькие глазки с прищуром смотрели поверх оправы. Немыслимые мешковатые серые хлопчатые штаны, какая-то нелепая рубаха, допотопные сандалеты на босу ногу… Он был похож на картинку из учебника, где изображались самые неимущие слои населения послевоенного периода. Но уж никаким образом не на учителя. С нашей, 13-и летней точки зрения, лет ему было примерно сто! На доске огрызком мела он накарябал «Аскольд Борисович». Класс вымер. Даже ржать не стали, настолько это было все нелепо и никак не вязалось с настоящим временем.
А между тем, учитель математики Аскольд Борисович оказался весел как птичка. Он не задавал заданий. Он не объяснял материал. Он редко кого-то вызывал к доске. А все классное время проводил в длиннейших разглагольствованиях на самые разные темы. Монолог этот проходил под мерное жужжание сорока двух детских голосов, потихоньку обсуждавших свои дела. И вновь наступили безмятежные дни безделья. Средняя школа валяла дурака, математики как бы и не было. Старшие классы, как выяснилось, тоже не утруждались этим предметом. Аскольд Борисович лихо загибал анекдотики на уроках, обращаясь преимущественно к хорошеньким старшеклассницам. Причем, анекдотики были рисковые, на грани, так сказать, приличествующих в школьных стенах.
Гром грянул внезапно. Под конец года началась зачетная неделя. Аскольд Борисович радостно, по-детски улыбаясь, выставил 30 двоек и 12 трояков особо старательным зубрилкам, которые, как выяснилось, все же умудрялись самостоятельно заниматься.
Настроения ему это не испортило нисколько. Под возмущенные крики и слезы бездельников он выплыл из класса ровно по звонку, секунда в секунду. Привычки задерживаться для выдачи домашнего задания у него не было.
Неизвестно, что было бы, если бы сплетня о двойках по математике у половины старших школьников, долетела бы до РОНО. Но, к счастью, внезапно в ситуацию вмешался директор, испугавшись глобальной порчи общих показателей школы. Какое объяснение произошло в директорском кабинете – неизвестно. А известно лишь то, что на следующий день, поутру Аскольд Борисович вплыл в класс с неизменной радостной и детской улыбкой на заросшем седой бородой лице и сообщил, что все двоечники получают тройки «авансом». А пересдача назначена на после летних каникул.
Ну, а в следующем году я уже была в другой школе. Что забавно – в математической.
И вот, на зимней заснеженной трамвайной остановке стоит – он! Без малого тридцать лет прошло!
Высокий и прямой! Длиннющая седая борода реет по ветру, белая разлохмаченная голова… В крошечных прямоугольных очках, помещающихся на кончике унылого носа так, что крошечные серенькие глазки с прищуром смотрят поверх оправы. Немыслимые мешковатые серые хлопчатые штаны, какая-то нелепая куртка, боты «прощай молодость»…
Впервые я увидела его жену – крошечную, согбенную от прожитых и лет и болезней, в очках с огромнейшими линзами, в безнадежно старомодном пальто. Они стояли, на фоне серой небесной дымки, как скульптурное изваяние, держась за руки, абсолютно неподвижно и спокойно. Он возвышался над ее сгорбленной фигуркой, будто столп каких-то мифических устоев вымышленной страны. Казалось они парили вне времени и пространства, словно пришельцы из иного измерения случайно проявившиеся в это время на этом месте.
Мне нестерпимо захотелось подойти. Подойти и спросить. Но я не двинулась с места.
Потом - вошла в другую дверь подошедшего трамвая.
Спросить…. «Ну, а вы-то почему не уехали????»
2011 г.