Холодные лучи январского солнца равнодушно упирались в обшарпанные стены больничной палаты. Лежа на койке, я перечитывал Гашека. На сегодня мне операцию не назначили: хирургическое отделение было переполнено, и моя очередь не подошла.
Упоительное путешествие по пражским кабачкам в компании Швейка прервал противный скрип двери. На пороге воцарилась операционная сестра. В отделении её почему-то прозвали Анестезией Ивановной. Она была похожа на статую колхозницы в одежде медсестры. Надетый поверх халата клеенчатый фартук жутковатого цвета едва сдерживал рвущиеся на волю выдающиеся женские формы. Лицо, укомплектованное большой бородавкой на щеке, скобкой рта и всклокоченными бровями, таило зловещее выражение. Один глаз был прищурен, другой, энергично просканировав помещение, остановился на мне.
-На операцию! - азартно произнесла царица операционной.
В палате, кроме меня, никого не было: одни мучились на операции, другие – на процедурах. Я пролепетал:
-Все уже и так на операциях…
-Вы – на операцию!
Тон не вызывал сомнений в непреодолимом желании женщины-статуи доставить мое туловище в мастерскую по ремонту тел. Но, по моим наблюдениям, все операционные были заняты – опытные хирурги энергично потрошили тела «очередных» пациентов, молодые хирурги-практиканты с любопытством наблюдали за кровавым конвейером. Само собой разумеется, я рассчитывал попасть под нож только к профессионалу.
-Меня на сегодня не готовили, сказали – завтра (ну никак мы без очередей обойтись не можем, даже на кладбище!).
- Нет, сегодня, сейчас - освободилась операционная.
Доступность операции – ещё не показатель того, что её надо делать, успокаивал я себя. План они, что ли, решили перевыполнить? Вроде как в рынок вступили, а тут пережитки валового подхода…
Воля к сопротивлению была окончательно сломлена после того, как медсестра конкретно преградила единственный путь возможного отхода через коридор.
О, это был не просто коридор! В сознании пациентов длинное полутемное пространство представлялось этаким Проспектом Жизни, ведущим в светлое, здоровое завтра. Каждый, вступивший после операции на драный, перебинтованный лентами из оцинковки линолеум, ощущал себя, по меньшей мере, заново рожденным, но на этот раз - в хирургии.
Вот и сейчас твердо вставшие на путь выздоровления отрешенно бродили по коридору, но влиться в их оптимистические ряды можно было только после операции. Делать нечего, придется подчиниться.
В операционной сестра, презрительно взглянув, велела раздеваться.
- И трусы! – прозвучал решительный возглас, когда я, как за последнюю надежду, ухватился за исподнее. Снял…
- На стол! – величественным жестом показала она и ловко повязала мои руки - ноги. Стол был отталкивающе холоден.
Внезапно сбоку возникла стройная женская фигурка в белоснежном халате. Лицо скрывала маска, но не узнать бесподобные карие глаза было невозможно. Их насыщенный темно-янтарный цвет завораживал всех субъектов отделения: медицинских авторитетов и их учеников, посетителей и пациентов. Когда красавица – практикантка (интерн) упругой походкой шла по коридору Жизни, шеи всех, числящих себя представителями сильного пола, выказывали необыкновенную гибкость. Они тщетно пытались понять замысловатые, не поддающиеся никаким расчетам траектории движения бёдер, ножек, ручек и милой головки. Спору нет, она была хороша, но не настолько, чтобы позволить сдавать экзамен на собственном, вполне приличном теле. На клеточном уровне я понял, что пропал…
Как бы прочитав мои мысли, в опасной близости от стола телепортировался сухонький, самоуверенный кандидат медицинских наук. Он тоже был в маске. Страшная догадка озарила сознание: они оперируют в масках, чтобы в случае неудачи сохранить инкогнито. Авторитет скороговоркой пробормотал что-то на безжизненном латинском, девушка-интерн наклонилась… и я ощутил нежное прикосновение скальпеля в её божественных руках и длинную дорожку выступившей крови.
-Надрез? – поинтересовался я.
-Вы кем работаете? – строго спросил кандидат. Ответ, похоже, не произвел впечатления и завис в атмосфере творческого поиска. Увлеченно жонглируя красивыми блестящими инструментами и переговариваясь, экзаменатор и экзаменуемая углубляли, разрезали и отрезали – до меня им не было дела. Стиснув зубы, я завидовал авторитету, которому, широко раскрыв миндалевидные очи, внимала восхитительная интерн. Нестерпимо ныла поясница.
- Ну что ты все крутишься!? – вспомнил обо мне наставник и кивнул операционной сестре. Та с готовностью навалилась грудью на мои ноги. Впечатляющих размеров, округлые и горячие, как чайники, полюса бюста возбудили в теле приятный ток. Нечто отвлекающее (сильнее наркоза, однозначно!) теплой волной пробежало по жизненно важным органам. Вот она, волшебная сила женской груди – ноги словно парализовало! Хуже того - порхающие руки молодого врача лишили всяческой способности к самоидентификации. Мне казалось, что я лечу то вверх, то вниз, то в сторону…
На самом деле к.м.н. тряс меня за плечо и командовал врачу-интерну:
- Вколи ему еще новокаина да заканчивай: сына профессора с перитонитом везут.
В операционную вихрем ворвался зав. хирургическим отделением:
- Вы все возитесь! Заканчивайте! Завозите!
Двое молодцов ввезли каталку с сыном. Руки девушки - хирурга застрочили со скоростью швейной машинки.
- Смотрите, да она ему косметический шов накладывает! Давай быстрей! – ругался зав.
Окончательно зашитого меня свалили на каталку, сына тут же перекантовали на моё ещё не остывшее место.
В палате спина заныла с пущей силой. Товарищи попросили дежурную медсестру сделать мне укол промедола.
- Не положено: ему перед операцией уже сделали общий обезболивающий укол,- отрезала медсестра.
- Ничего мне не делали, потому что я - сверхплановый, вовремяобеденный.
-А ты что, деньги не давал? –спросили товарищи.
-Так у нас медицина вроде бесплатная!
-Бесплатная медицина, уважаемый, на практических занятиях.
Тогда я подумал, что наше здравоохранение – удивительная отрасль, которая, как ни старается, не разрушит себя никогда.