Боб уже третий час пялился на книжонку, единственно возлежавшую на приваренной к стене полке. После ухода священника он дважды делал
попытку взлома её буквенной решётки, пытался протиснуться в щель её потёртого чужими пальцами гипофиза, понять нравственные ломки её
персонажей, вкусить молоко её животных, ослепнуть в её легендарной белизне. Но побег всегда оставался неудачным. Книга жгла ему руки,
замазывала доступы горько-красным пластилином, отбрасывала его в прошлое и там, под аплодисменты небесных адвокатов, снова
переигрывала старые и вбитые в канцелярские тома спектакли.
Вот и сейчас, горячо отрежессированная сцена сдёрнула с него занавес колючего, тюремного одеяла..
Боб вновь очутился в своём подвале. Лия ещё спала. Он подошёл, осторожно вложил в её руку шоколадку, медленно опустил на стол банку
из-под сока, с надписью "Добрый" и обронил в неё веточку мимозы. Ему показалось что лицо девочки дёрнулось улыбкой. Он наклонился и
понюхал её рыжие волосы. Лия, сквозь сон, что-то проговорила про весну, отвернулась к стене и скрутилась клубочком. Боба охватила
ярость, он не ждал такой реакции на свой подарок. Подарок на восьмое Марта. Он схватил со стола банку с мимозой, запустил её в Деда
Мороза, с идиотской ухмылкой на зашитом лице и обхватив руками голову, заорал:
- Почему?! Ну почему ты так отвечаешь на мою любовь?!..
Дверь тяжело скрипнула. В тёмный орнамент камеры вошли несколько конвоиров и всё тот же священник. Один из людей вышел вперёд и начал
говорить:
- По приговору суда...
Когда инъекция подошла к горлу и стала его сдавливать, Боб почувствовал запах мимозы и подумал о Лие. Он обязательно найдёт её и
попросит у неё прощенье. Прощенье за то, что не дал ей попробовать, подаренную на восьмое Марта, шоколадку..
В пустую камеру вошёл священник, взял с полки потрёпанную чужими пальцами книгу и остановил взгляд на её обложке. Вторая буква была
переправлена на "о", а середину слова делила веточка усохшего в каком-то далёком подвале цветка..