Сначала читать это:
http://proza.ru/2010/01/29/901
ЗОМБИ
Это потом, на третьем курсе института, сдав пресловутый, всеми нелюбимый сопромат, и после того, как заведено у студентов, женившись, Сева узнал, что такое зомби.
А тогда, приехавший в Артек с группой победителей Республиканской математической олимпиады, четырнадцатилетний пионер, ещё не успевший вступить в комсомол, не знал, что такое зомби и, как увидите, не скоро ему было суждено узнать значение этого слова.
Артек встретил победителей ярким солнцем, весёлым маршем духового оркестра и приветливыми улыбками воспитателей. С шумом и гамом, не без потасовки, ребята расселились по комнатам. Через час их построили для ознакомления с распорядком дня и правилами поведения.
Высокий, стройный Сева, стоял во главе отряда из тридцати человек. Им представили воспитательницу - Василину Порфирьевну, физкультурного руководителя - Артёма Назаровича, и пионервожатую - Маргариту Осиповну. После чего начался нудный процесс зачитывания меморандума из бесконечного количества пунктов, 90 процентов которых запрещали детям ходить, лежать, бежать, кричать, прыгать, выносить, приносить, уходить, приходить и т.д.
Сева был на правом фланге, воспитатели стояли к нему в пол оборота, и от скуки, он сравнивал их между собой.
Слева стояла Василина Порфирьевна. Женщина, лет тридцати пяти, примерно, как его мать. Только, она была не красивая и стройная, а с маленькой, птичьей головкой на короткой толстой шее, с огромными, свисающими почти до пояса, сиськами, переходящими в большое пузо, толстым задом и непропорционально тонкими ногами.
Справа - Артём Назарович. Лысый, большеголовый, с изрезанным морщинами лицом, будто просоленным в долгих морских походах. С мощным боксёрским подбородком, прикрывающим тонкую, длинную шею. С узкими настолько, что, казалось, уже подбородка, плечами, и таким же худосочным задом, прочно закрепленным на толстых ногах с большими ляжками. Карикатура на физрука, да и только!
Пионервожатая, Маргарита Осиповна, девушка лет двадцати, как определил Сева, не претендуя на индивидуальность, воплотила в себе все недостатки, как Василины Порфирьевны, так и Артёма Назаровича.
На её тонкой, гусиной шее, восседала огромная голова, с редкими, рыжими волосами, и квадратным лицом с выдающимися скулами. Над сверхтонкой талией, вздымались, пленённые бюстгальтером восьмого размера, роскошные груди, а за спиной свисал широкий жирный зад, как курдюк у откормленного барана. Всё это было основательно укреплено на двух толстых слоновьих ногах.
Смешнее того, что видел перед собой Сева, вряд ли можно было придумать. Он, с великим трудом, сдерживал судорожные порывы смеха.
Воспитательница и физрук, по возрасту, были отделены от Севы на значительное расстояние, он к ним относился индифферентно. А пионервожатая, старше него всего на каких-то пять лет, вызывала у него чувство отвращения и больше, чем на каракатицу, не тянула.
Маргарита Осиповна повернулась к левому флангу, подставив для обозрения профиль, и Сева, мельком взглянув на него (долго смотреть не мог, чтобы не рассмеяться) - впалый, плоский живот, с нависающими на него грудями, и выгнутый дугой позвоночник - сделал окончательный вывод, что она похожа на букву «X».
Всё-таки, Сева был победителем математической олимпиады! В довершение внешних «достоинств», Маргарита Осиповна была пионервожатая не по должности, а по призванию, поэтому её занудности не было конца. Сева пожалел, что их школьная пионервожатая Таля, не участвовала в математической олимпиаде.
Сева вспомнил советы матери: не утонуть, не упасть с обрыва, не попасть под машину, не втянуться в плохую компанию, и ещё десяток других «не». Все они показались ему малозначащими, по сравнению с предупреждением старшей сестры:
- Смотри, не влюбись в пионервожатую!
Так сказала ему сестра, он вспомнил её слова, и громко рассмеялся: видела бы она эту пионервожатую!
Между тем, всесоюзная здравница захватила ребят бурной жизнью. Соревнования, концерты, танцы, экскурсии, олимпиады, купания. Две недели пролетели, как один день. Сева, как и в школе, не пропускал ни одного мероприятия, числился в передовиках.
В субботу поехали на экскурсию в севастопольский аквариум. Артём Назарович подозвал Севу, всунул в его дорожную сумку пакет, шепнул на ухо:
- Задание чрезвычайной важности! И особой секретности. Ты серьёзный парень, только тебе я могу доверить. Передашь пакет Андрею Васильевичу, экскурсоводу по аквариуму.
Сева ехал в Севастополь гордый тем, что для такого важного поручения выбрали именно его. Он серьёзно увлекался математикой, рыбы его не интересовали, и он со скучным видом бродил по аквариуму в ожидании встречи с экскурсоводом Андреем Васильевичем. Их группу водила дама.
Наконец тот подошёл, отрекомендовался и принялся рассказывать длинные, скучные истории про рыб и моллюсков, увлекая Севу дальше от группы. Сева всунул в его сумку пакет, Андрей Васильевич всунул в Севину сумку точно такой же, и прижал палец к губам: дескать, смотри, никому ни слова!
В Артек вернулись поздно вечером, к дому Артёма Назаровича Сева подошёл в сумерках. В окне горел свет. Ещё издали, с бугра, перед началом крутого спуска, Сева увидел торчащие над занавесками две голые ноги.
Когда спустился к дому, через плотные занавески ничего не увидел, а выше них просматривался лишь побеленный потолок комнаты.
Рядом стояло небольшое дерево. Сева легко влез на первый сук, и заметил-таки торчащие вверх ноги. Ещё немного попыхтев, забрался выше, прочно устроился на развилке двух веток, и его взору предстала такая картина.
Посреди комнаты стоял биллиардный стол средних размеров. Маргарита Осиповна, пионервожатая, в чём мать родила, лежала спиной на биллиардном столе, поджав ноги и упершись пятками в левую и правую лузы. Рядом со столом, на табурете, стоял на коленях Артём Назарович, изогнувшись дугой и свесив голову между её ног.
Пионервожатая, то разбрасывала в стороны свои руки, крепко держась за средние лузы, то хваталась за голову физрука, с силой прижимая её к низу живота. Он крутил головой из стороны в сторону, водил вверх - вниз, и так продолжалось бесконечно долго.
Не поняв сути происходящего на биллиардном столе, Сева, математическим глазом, определил фигуру Маргариты Осиповны не только как букву «Х», но и, когда она отрывала плечи от стола, привставала, и груди её свисали спереди, а зад торчал сзади, подчёркивая изгиб спины, как букву «S».
Когда же пионервожатая вытянула ноги вперёд и вверх, Сева сравнил её с басовым музыкальным ключом, поставленным с ног на голову. А стоящий на коленях, со склонённой головой, физрук напоминал ему безобразную двойку из дневника нерадивого ученика.
Однако эти математические аналогии отвлекали его не долго, всего какие-то секунды. Неожиданно у Севы сжался живот, приятные, ноющие спазмы опускались всё ниже и ниже, пока волна небывалого сладострастия не захватила всё тело, лишив способности контролировать своё поведение.
Он неотрывно следил за ритмическими покачиваниями бёдер Маргариты Осиповны, за подёргиваниями головы Артёма Назаровича, и ещё не зная, что такое эякуляция, испытывал её раз за разом, в течение полутора часов подряд, пока в комнате не погасили свет.
От взрослых ребят Сева, слышал про нечто такое, но чтобы вот так, без каких-либо действий, получить такое наслаждение - об этом никто не рассказывал. Нечего было идти к физруку в столь поздний час... Да ещё с мокрыми штанами... Сева поплёлся в корпус...
Всю ночь перед его глазами колыхались пышные бёдра Маргариты Осиповны, и голый зад Артёма Назаровича. Он, то и дело, просыпался в холодном поту, и к утру окончательно занемог. Физрук зашёл к нему перед завтраком, забрал пакет, упрекнул, что Сева не занёс его вчера.
С этого дня Сева изменил отношение и к Маргарите Осиповне, и к Артёму Назаровичу. Физрук уже не казался ему таким безобразным. Под спортивным костюмом, Сева видел его гибкое тело, и мысленно восхищался им.
Что до Маргариты Осиповны, то, чтобы она ни делала, каким бы боком ни поворачивалась к нему, он видел её обнажённой на биллиардном столе, и восхищался её формами. При этом вновь, как тогда, на дереве, приятная волна наполняла его трепетным теплом.
Он постоянно следил за ней, и когда увидел, что она незаметно проскользнула в дом к Артёму Назаровичу, последовал за ней. Побродив в окрестностях дома, пока стемнело, он залез на дерево, и в течение долгого времени наслаждался замечательным видом, изнемогая от непрерывных эякуляций.
В пионерлагере все удивлялись: куда девался Сева, весёлый заводила, активный участник игр, любимец коллектива. Он замкнулся, мало с кем разговаривал, его ни за что нельзя было затянуть туда, где не было Маргариты Осиповны. Он тайком любовался ею, и с нетерпением ждал момента, когда она вновь посетит Артёма Назаровича...
Вряд ли можно сказать, что ему помог случай, так как Сева постоянно находился возле пионервожатой, поэтому услышал, как Артём Назарович пригласил её зайти к нему вечером «покейфовать».
Домик физрука стоял на отшибе, в глухом углу заросшего парка. Сева не очень рисковал, пробираясь к нему сразу после ужина. Он зашёл в комнату, стал любоваться биллиардным столом, завидовать ему: вот здесь лежала его любимая Маргарита Осиповна...
Любимая ли? Да ведь всего две недели назад он окрестил её каракатицей... Ну, что ж, пусть каракатица, так ведь ещё и X, и S, и басовый ключ! Сева улыбнулся, как это он так удачно сравнил её с басовым ключом...
Услышав шаги в прихожей, Сева залез под широкую кровать, откуда, он надеялся, ему удастся рассмотреть, что там такое интересное скрывается между её ног, если даже такой старикан, как Артём Назарович, не может оторваться от созерцания в течение полутора часов...
Но ситуация неожиданно изменилась. Вошедшие не пошли к столу, а устроились на кровати. Маргарита Осиповна лежала так, что Сева её вообще не видел, а Артём Назарович, раздевшись догола, стал на колени перед кроватью, и что он там делал, Сева не видел, так как перед ним был лишь его впалый живот, толстые ноги, да оттуда, где они сходятся вместе, свисал небольшой сморщенный огурчик, болтающийся из стороны в сторону в такт движениям головы, и издающий слабые шлепки.
Хотя Сева и не видел предмет своего обожания, он слышал её стоны, скрип прогибающихся пружин кровати, и вместе с нею получал наслаждение. Когда же Артём Назарович встал и пошёл на кухню готовить кофе, Сева, переборов страх, вылез из-под кровати, стал на колени, как это делал физрук, спрятал своё лицо между ног Маргариты Осиповны, и стал так же крутить головой.
Его обдало необычным ароматом чего-то необъяснимого, ранее неизведанного. Живот судорожно сжался в комок, задёргался в конвульсиях, жидкость заструилась из окаменевшего перчика непрерывным потоком, освобождая тело от неимоверного напряжения, и наполняя приятной истомой. А когда Маргарита Осиповна схватила его за ягодицы, раздвинула их, и завела туда палец, то вместе с болью Сева ощутил горячий огонь во всём теле, и упал в обморок. Маргарита Осиповна заметила подмену, вскочила с кровати, и с криком «О Боже!», вытолкала Севу за дверь.
Долго стоял Сева во мраке коридора, пока к нему не вернулась способность соображать. Радостный, пошёл в свой корпус. Он чувствовал себя героем! Он это сделал! Он посмел! И она его не отвергла. Даже слова «О Боже», которые он вначале принял за возглас испуга и досады, теперь трактовал, как возглас наслаждения, наслаждения женщины, и это наслаждение доставил ей он, Сева!
Тут ему на память пришли слова сестры:
- Смотри, не влюбись в пионервожатую!
Вот тебе раз! Оказалось, мать была плохой предсказательницей. Он не утонул, не упал со скалы, не попал под машину, не втянулся в плохую компанию... Он даже ни разу не подрался! А вот сестра действительно накаркала. Но он был рад этому, и одного только не мог понять: как эта безобразная баба, две недели назад казавшаяся ему неуклюжей каракатицей, превратилась в предмет его обожания?
Следующие три дня были для Севы настоящей мукой. Он видел перед собой Маргариту Осиповну, любовался её толстыми ногами, особенно на пляже, где она раздевалась до купальника, мысленно представлял, что находится там, за плотной синей тканью, умирал от желания уткнуться туда лицом, и страдал от невозможности тотчас сделать это.
Но и Артём Назарович теперь был для него не просто физкультурным руководителем. Он был, сам о том не подозревая, одним из участников того события, которое перевернуло жизнь Севы. Сева видел его в деле, видел сморщенную старостью плоть, и не жалость, а, скорее, чувство восхищения овладевало Севой, восхищение тем, что этот человек, не имея возможности жить нормальной жизнью с женщиной, нашёл способ, позволяющий удовлетворять и себя, и её, и... Севу. И в неокрепшей душе Севы взрастало чувство любви и благодарности к этому человеку.
На четвёртый день Сева пошёл на хитрость: сказал, что на физзарядке подвернул ногу и не может идти на завтрак. Маргарита Осиповна принесла ему завтрак в комнату, но к себе Севу не подпустила. Его успокоило уже то, что в качестве аргумента она привела не его 14 лет, а: «Если нас застукают, меня посадят в тюрьму за растление малолетки».
Сообразительный Сева попросил помочь ему разработать ногу, и они пошли в спортзал. Маргарита Осиповна, заперев дверь на ключ, повела Севу в кабинет физрука. Но дальше её планы были Севой нарушены. Как ни пыталась она положить Севу на себя, он всячески упирался, и, наконец, нырнул-таки головой под юбку.
Когда же, не без труда, ей удалось положить Севу на себя, перчик его, разгорячённый от множества эякуляций, был так нежен, так раздражён, что каждое, даже лёгкое прикосновение к нему, причиняло Севе невыносимые страдания. Он вырвался из рук Маргариты Осиповны и, собравшись с духом, предложил выйти за него замуж. Она не рассмеялась в ответ, чего больше всего боялся Сева, а вполне серьёзно сказала:
- Чтобы жениться, надо, как минимум, иметь паспорт. А тебе четырнадцать лет. Ты ещё ребёнок, и по нашим советским законам мне с тобой даже целоваться нельзя, не то, что...
Сева понял только первую часть фразы, про паспорт. Вторую часть не понял, так как не знал, зачем вообще люди целуются. Артём Назарович это не делал, и ему не хотелось. Конец фразы он тоже понял по-своему, что ему рано лезть головой под юбку.
Когда Маргарита Осиповна положила его на себя, попыталась затолкать в себя его перчик, Сева не знал, зачем она это делает, думал, что она хочет, чтобы он туда пописал, пробовал тужиться, но понял, что ему это сделать не удастся, и воспротивился ещё с большей силой. Артём Назарович этого не делал, почему так должен делать я, резонно рассудил Сева.
Вспомнив Маргариту Осиповну в компании с Артёмом Назаровичем, и свои чувства от близости с ними, Сева сделал новой предложение:
- Ты даже могла бы встречаться с Артёмом Назаровичем, я не ревнивый.
- Ребёнок, ты и есть ребёнок. Тебе ещё расти, и расти, - потрепала его по голове Маргарита Осиповна. Тогда Сева дал ей клятву вернуться через два года с паспортом...
На следующий день отряд Севы покинул Артек, и для него начались скучные дни ожидания...
Прошло два года. Сева перешёл в десятый класс, получил паспорт, и на сэкономленные за это время на обедах, мороженом и кино деньги, поехал в Крым.
Поселился в гостинице, и к концу дня неожиданно появился в пионерлагере. Маргарита Осиповна ещё больше располнела. Увидев её фигуру, Сева обомлел.
Она привела его домой, и изголодавшийся Сева всю ночь провёл у неё под юбкой. Он уже точно знал, что доставляет любимой женщине наслаждение, и старался изо всех сил.
Маргарита Осиповна то стонала, и, как могла, извивалась тучным телом, то, лёжа неподвижно, подвывала, как маленькая голодная собачка, то вдруг трубно ревела хриплым голосом, то затихала, и даже засыпала, а Сева никак не мог насытиться её плотью.
Вместе с тем, всю ночь между ними шла непрерывная борьба, в которой победитель никак не выявлялся. Маргарита Осиповна неоднократно пыталась положить Севу на себя, но он неистово противился и, в свою очередь, хватал её руки, и безуспешно пытался подтянуть их к своим ягодицам, как в тот раз...
Лишь под утро, вконец обессиленный, он упал на кровать, и проспал до позднего вечера. Проснувшись, упрекнул Маргариту Осиповну за то, что она не разбудила его, чтобы идти в загс. Сева поел, и вновь принялся за любимое занятие. Как ни пыталась опытная женщина заставить Севу делать то, что должен в таких случаях делать нормальный мужчина, у неё ничего не получалось. Он даже целоваться не хотел - не было такой потребности. Объяснив юному Ромео, что регистрируют с восемнадцати лет, Маргарита Осиповна принялась провожать Севу домой.
- А не могут ли они для нас сделать исключение? - спросил Сева.
- Могут, - ответила Маргарита Осиповна, - если я забеременею... Но для этого надо, - и она начала подробно рассказывать Севе, что для этого надо. Сева был удивлён. Оказывается, это делается не для того, чтобы туда пописать, а чтобы иметь детей! Вот те раз. Ну и хорошо, что он этого не делал. Во-первых, он не хотел иметь детей, только этого ему не хватало! Сам ещё ребёнок... А во-вторых, несмотря на то, что он понимал Маргариту Осиповну и умом, и сердцем, и душой, - тело его «этого» не требовало. Более того, от «этого» он испытывал только боль и отвращение. Не став огорчать любимую женщину, Сева уехал, снова дав клятву вернуться через два года.
Два года - это не два века. В молодости время летит быстро, и после первого курса института Сева опять приехал в Крым. Маргариту Осиповну разыскал без труда. Она была дома. По обычаю, хотел накинуться на неё прямо с дороги, но она остудила его пыл. Сначала пошла в ванную комнату сама, потом послала туда Севу. Он принял душ и здоровый, свежий, красивый, завалил Маргариту Осиповну на диван. Но она, с несвойственной её фигуре ловкостью, вывернулась.
- Ты что... Не хочешь... Со мной? – по пионерски спросил Сева.
- Я замужем, - просто сказала Маргарита Осиповна.
- Как замужем? Почему замужем? За каким таким мужем? - тихо спросил Сева.
- За нормальным, - зло крикнула она.
- А как же я? Я же обещал... Клятву давал! И вот, приехал... Я что, ненормальный? - лепетал Сева.
- Ты всё ещё ребёнок. А он - мужчина. На десять лет старше меня.
- Он кто, Артём Назарович?
- Тоже мне, нашёл нормального.
- Но ты же, обещала.
- Ничего я тебе не обещала. Может, и обещала, да не помню. Думала, твоя любовь пройдёт вместе с детством. Да и не любовь это вовсе... так, ненормальность какая-то глупая...
Сообразив, что сказала не то, попыталась сгладить впечатление от своих слов:
- Ты молодой, красивый. Другую полюбишь.
- Я тебя хочу.
- А я не хочу... Так не хочу!
- Но ведь ты с ним, с физруком, точно так делала, я видел не раз в окно!
- Ах, вот оно что! Так он тоже ненормальный... Только он ненормальный по старости лет, а вот почему ты ненормальный, я так и не смогла понять.
- А твой муж? Он что, не так?
- Не так!
- Совсем не так?
- Почему - совсем? Он делает и так, но не только так! А может и вообще так не делать. У нас уже дочь есть, второй годик.
Сева остолбенел и надолго смолк...
- Да пойми, дурья твоя голова! Мужчина и женщина созданы природой так, чтобы воспроизводить себе подобных. Чтобы род людской не иссяк! А если все станут делать так, как ты... Только так, как ты... Человечество исчезнет с лица земли, как вид! Это противно природе. А почему я должна любить то, что противно природе? Побаловаться, поиграть, пошутить - это, пожалуйста. Но считать это главным предназначением человека на земле, любить это - нет, увольте!
- Тебе нравилось, я видел не раз.
- Нравилось, да разонравилось! Теперь, по нормальному нравится... Хочешь попробовать?
Сева смотрел на неё влажными от наворачивающихся слёз глазами, и отрицательно качал головой.
- Да не переживай ты, глупенький, - успокоила она его. - Ты ещё найдёшь себе женщину, не одну. Вон, какой красавец вымахал! У тебя отбоя от них не будет.
- Я тебя хочу - тупо повторил он.
- Меня все хотят, - кокетливо отшутилась она, и вывернулась из его рук.
А Сева упал на колени, прижался лицом к платью, и со слезами на глазах, рыдая, как ребёнок, принялся её уговаривать. Маргарита Осиповна стояла с неподвижным, каменным лицом. Повернув голову в сторону, смотрела через окно на улицу.
Ни один мускул не дрогнул на её лице, когда Сева поднял платье, спустил до колен трусы, и прижался пылающим лицом к её бедрам. Она и в самом деле не испытывала сейчас от его ласк никаких чувств, разве только кроме угрызений совести, сострадания и жалости...
А Сева, ухватившись за ягодицы, плотно прижимал её к своему лицу, ёрзал языком, губами, носом, бородой по её влажной плоти. Маргарита Осиповна продолжала стоять, как истукан. И только когда он, поймав её руки, потянул их вниз, за себя, она резко высвободилась, отступила на шаг, подняла трусы, и одёрнула платье.
Расстроенный Сева неохотно поднялся. Сквозь его брюки проступила влага, они во многих местах пропитались расплывающимися пятнами. Сева стоял, не сводя глаз с заветной складки на платье. Не так он представлял себе эту встречу! Не за этим ехал он в Крым...
Маргарита Осиповна встряхнула его за плечи:
- Всё. Представление закончено. Муж возвратился с работы. Как мне тебя такого ему показывать? Ступай на кухню, вымой посуду да облейся водой, вроде нечаянно...
Сева помыл лежащие в раковине тарелки, хорошо сбрызнул водой брюки и, услышав мужскую речь, с растерянным видом вышел из кухни.
- Вот, посуду учился мыть, - пролепетал он.
- Эх, ты, помощник! Ступай в ванную, переоденься в халат, а брюки - под утюг, - скомандовала, она, и пояснила мужу, - пионер из моего отряда. Проездом в Крыму, зашёл проведать. Смотри, какой вымахал! А в строю последним стоял, - приврала она для верности.
Когда Сева вошёл в гостиную, по полу, чётко топая толстенькими мамиными ножками, бегала девочка. Сева высушил под утюгом постиранные брюки и, отказавшись от обеда, уехал домой...
Второй курс закончил без приключений. А вначале третьего, ему явилось видение. Перебегая между лекциями из одной аудитории в другую, увидел стоящую у дальней колонны Маргариту Осиповну: большая голова, скуластое лицо, тонкая шея, втянутый живот, роскошные груди, объёмный, наплывающий на толстые ноги, зад. Сева приостановился, но тутже понял, что обознался: просто, попался идентичный генотип.
Решил подойти к девушке.
- Сева, - просто сказал он.
- Дуня, - также просто ответила девушка. Не Даша, не Дарья или Дуняша, а, именно, Дуня!
- Я буду называть тебя Дашенькой, - сказал Сева.
- Дашенька - это не для моих форм, - смущённо сказала она.
- Формы у тебя, что надо!
Привыкшая к насмешкам относительно несуразной фигуры, Дуня посмотрела на Севу с подозрением: высокий, стройный, красивый, одет прилично... Что ему надо? Разве, что, лёгкой победы... Поразвлечься...
- Выгодского учишь? - Сева заглянул в её книжку. - На кой он тебе?
- Я на подготовительном отделении, на тот год поступать буду.
Сева посмотрел на часы:
- На лекцию я всё равно опоздал. Беру над тобою шефство. Я в математике ас! А от твоей фигуры, я, правда, балдею, - неожиданно сменил он тему разговора. - Она у тебя, как у моей мамы, - нагло солгал он. Девушка смутилась. Чувствовалось, что это первый комплимент в её жизни.
Так они подружили. Она и в самом деле была «Дуня». Отчаявшись выйти замуж, приехала из глухой деревни в большой город, с твёрдым намерением поступить в институт, посвятить себя науке: если не везёт в любви, должно повезти в учёбе!
Севе имя Дуня казалось деревенским, но, внимательно прислушавшись, как оно звучит, он влюбился в него так же, как в свою новую избранницу и серьёзно принялся за её образование.
Ребята достали билеты прошлогодних экзаменов, он гонял по ним Дуню до седьмого пота, причём поправлял её, подсказывал, даже читал пространные лекции без каких бы то ни было конспектов. Он учился только на отлично, материал знал великолепно.
Дуне Сева нравился. Умный, обходительный, много помогает и, главное, не лезет, как другие ребята, целоваться, не лапает за сиськи. Лишь однажды позволил по отношению к ней вольность... Стоя на полу на коленях, он сортировал книги. Когда вошла Дуня, он обнял её, прижался лицом, уткнувшись, носом в платье.
Дуня вырвалась из цепких рук:
- Я знала, что этим кончится! Все вы одинаковы. Вам надо одно и то же. Только одни сразу лезут, а другие, которые хитрее, постепенно заманивают, - сказала она, и пошла к двери.
Сева не знал, как её задержать. Она действительно нравилась ему больше всех девушек. Да что там, больше всех! Только она одна ему и нравилась, он успел полюбить её, но в то же время, и наврать с три короба... И расставаться жаль... Схватить за руку? Ещё получишь пощёчину... Окликнуть? Как? Что сказать ей в это мгновение? Какие слова могут её успокоить, остановить?
Решение пришло неожиданно:
- Давай поженимся!
Такого не ожидала не только Дуня от Севы, но и Сева от себя. Дуня остановилась, медленно, как актриса по установке режиссёра, развернулась, и недоверчиво взглянула на Севу - не ослышалась ли?
- Я тебя люблю, и хочу жениться на тебе, - повторил он. Её лунообразное лицо расплылось в улыбке, заколыхались бёдра, груди, будто по ним прошла волна сладострастия, она сделала ему навстречу три шага и произнесла:
- Я согласна!
Сева подбежал к ней, обнял, крепко прижал к себе. Но она резко отстранилась:
- Сначала женись!
- Да я ещё сопромат не сдал, - пошутил Сева...
Они так и решили: Сева сдаёт экзамены за третий курс, Дуня поступает в институт, и они женятся.
Неизвестно, на что рассчитывала Дуня, но Сева, по личному опыту знал, что его ожидает в браке, и делал всё возможное, чтобы свадьба состоялась в назначенный срок. Сам он все экзамены сдал без труда, а благодаря его стараниям, и Дуня поступила в институт с первой попытки.
Друзья отговаривали Севу от опрометчивого шага. Ни внешний вид, ни фигура Дуни, ни её внутренний мир, не вызывали у них восторга... И жениться на третьем курсе стационара - явная глупость. Но Сева на их уговоры не реагировал.
Студенческая свадьба - пять бутылок шампанского, да два штампа в паспортах. Сева был без ума от невесты, и лишь однажды, во время бракосочетания, в загсе, вспомнил Маргариту Осиповну, да и то лишь в том аспекте, что она не видит его, Севы, избранницу, так на неё похожую...
До свадьбы и Сева, и Дуня жили в студенческом общежитии, только в разных корпусах. Решили и после свадьбы жить там же, а когда Сева окончит институт и устроится на работу, т можно будет снять, а то и получить, квартиру. А пока, ребята, по одному, тихонько разбрелись по комнатам, оставив молодых в первую брачную ночь одних.
Дуня, отбросив всякую стыдливость, спокойно, будто занималась этим всю жизнь, разобрала постель, постелила свою простыню, разделась догола, выключила свет, и легла под тонкое марселевое одеяло. Теперь ей нечего волноваться: штамп в паспорте имеется, и Сева может делать с ней всё, что захочет.
А Сева, долго ходил по комнате, под разными предлогами оттягивая самый ответственный момент в своей жизни. За всё время знакомства с Дуней он её ни разу не поцеловал, ни разу не обнял, и теперь не знал, с чего начинать. Он мог делать только то, что мог, а что до всего остального, он не знал, как и что делать, боялся этого, чувствуя, что его жизненный опыт для данного случая не подходит...
Дуня молча ждала... Поняв бессмысленность своих ухищрений, Сева лёг, наконец, в постель, так и не осмелившись снять плавки. Он надеялся, хотя бы в первую ночь, сделать всё, как положено, поэтому начал целовать Дунины ноги, пальчики, подошву одну, другую, поднимаясь, всё выше и выше, пока не добрался до самого заветного места. Но как только губы его утонули в мягких, влажных, горячих прелестях Дуни, он забыл обо всём на свете.
Дуня, лежавшая вначале неподвижно, постепенно отошла от летаргического состояния, но дальше недовольного, едва заметного покачивания бёдрами, не пошла. А Сева наслаждался ею до поздней ночи, пока не заснул мертвецким сном между её ног.
Утром он не раз пытался посмотреть Дуне в глаза, но она избегала его взгляда. Раз или два ему удалось перехватить её взгляд, но, кроме холодного безразличия, он там ничего не увидел. На этом поле, темы для разговора у них не было. Будто между ними пробежала чёрная кошка.
За чаем, Сева был вежлив, предупредителен, ухаживал за Дуней, разговор становился всё оживлённей, и постепенно их отношения наладились. Сева сам постирал плавки, заправил постель, прибрал комнату, сходил на общую кухню и помыл посуду. Днём они обсуждали будущую совместную жизнь, предстоящую поездку к её родным, потом к Севиным, проблемы с институтом, жильём.
За разговорами Сева понемногу оправился от ночного недоразумения, но наступления вечера ожидал со сложными чувствами: восторга, от предстоящего удовольствия, и тревоги, за своё неадекватное поведение в постели с молодой женой.
Вечером всё повторилось точь-в-точь, как вчера. Дуня была шокирована: не этого она ждала от близости с мужчиной! И Сева понял, что, в отличие от Маргариты Осиповны, бурно реагировавшей на подобные ласки, Дуня принимала их безучастно.
Если бы Сева в это время посмотрел на её лицо, то увидел бы повёрнутую набок голову, и отсутствующий, пустой взгляд, устремлённый в мрачный проём окна. Но ему было не до этого. Альтруизм был ему чужд. Он упивался Дуниным телом, был счастлив, и больше его ничто не интересовало.
Так прошло лето. Сева свозил Дуню к своим родителям, но надолго они там не задержались. Слишком откровенны были насмешки, и друзей, и, что ему было особенно неприятно, сестры. Дуня своим видом никого покорить не смогла.
Остатки лета прожили в доме её родителей, а к сентябрю вернулись в институт. Поселились, каждый в своём общежитии. Встречались, где придётся, хозяйство вели раздельно.
Странная была семья! Вместе они мало куда ходили, так как красавец Сева постоянно ощущал на себе удивлённые взгляды прохожих. Хотя он не обращал на них внимания, Дуне было неприятно, а он её любил, несмотря ни на что, и не хотел обижать, доставлять неприятности. Каким-то чутьём он чувствовал: то наслаждение, какое ему даёт Дуня, больше не даст никто.
В группе ему дали кличку Гум, с намёком на то, что он оказывает Дуне гуманитарную помощь. Когда на пути попадалась некрасивая женщина, ребята обращались к Севе: эта тоже нуждается в гуманитарной помощи.
Друзья пытались выведать у него подробности семейной жизни. Но то, чем обычно хвастались они, он не делал, а тем, что делал, не смел хвастать. Прежде весёлый, жизнерадостный, Сева замкнулся, всё свободное время проводил с Дуней, помогал ей в учёбе. И считал себя счастливым!
К концу первого курса у Дуни появилась подруга, которая, как всякая любопытная женщина, всё у неё выведала, и сделала заключение, что оба они чокнутые.
- Ну, ладно, он ненормальный... А тебе это зачем? - сказала она.
- Он мой муж, - спокойно ответила Дуня.
- Тебе с ним хорошо?
- Не знаю, что ты имеешь в виду. Он хороший. У меня ещё не было мужчин.
- Погоди, погоди. Так ты ещё целка? Что это за муж, если он тебя не трогает?
- Ему это не нужно.
- А тебе?
- Я не знаю.
- Но тебе хотя бы с ним хорошо, приятно?
- Было... Один раз.
- Очень хорошо?
- Очень хорошо? Нет. Просто хорошо.
- Брось ты его, пока не поздно. Кончится тем, что вы оба окажетесь в дурдоме.
Дуня об этом даже не успела, как следует подумать. Сева, чувствуя с её стороны прохладное к себе отношение, и боясь потерять её, снял комнату, надеясь, что таким образом ему легче будет удержать возле себя Дуню.
Но подруга опять принялась её уговаривать:
- Женщина должна жить нормальной сексуальной жизнью. А вы занимаетесь, чёрт знает чем.
- Зато я не забеременею.
- Да от беременности есть сто способов защиты!
Дуня уже поняла, что ощущает дискомфорт, и психологический, и физиологический, от постоянного перенапряжения, ничем не заканчивающегося, но не осмеливалась сказать об этом Севе. Они почти год встречались до свадьбы, он её не тронул. А сколько её подруг сделали аборты! Одна даже отравилась, к счастью, неудачно. Они завидовали Дуне, она с гордостью отзывалась о Севе. А теперь, за эти качества, его корить?
Со временем она поняла: было бы лучше, если бы он её совсем не трогал. Ей всё труднее было сносить эти постоянные, ничем не заканчивающиеся раздражения. Но Сева был ненасытен в любви, он занимался с Дуней почти каждую ночь, изматывая и себя, и её.
Как-то подруга предложила познакомить Дуню с «настоящим» парнем:
- Попробуешь, тебе понравится. Ты сразу бросишь своего психа.
- Сева сразу поймёт, что я уже не девушка.
- Как он поймёт, если вы не трахаетесь? И потом, если ты его бросишь, какая тебе разница, поймёт он, или нет?
- Я его никогда не брошу. Он меня любит. Хорошо ко мне относится, помогает во всём.
- А ты его любишь?
Дуня долго думала, видимо, со стороны разглядывала свою фигуру, сравнивала себя с другими женщинами. Потом твёрдо ответила:
- И я его люблю! По крайней мере, он не будет бегать от меня к другим девкам, как твой Вася.
- Да пусть себе бегает, мне тоже что-нибудь останется.
- Вот именно, что-нибудь! Нет, уж лучше так.
- Глупая! Да ты один раз попробуешь, по рукам пойдёшь!
- А я не хочу по рукам. И его не пущу. Пойдёшь по рукам, потом всю жизнь на лекарства работать будешь. А мне этого не хочется.
- Но у вас никогда не будет детей, - не унималась подруга.
- Сейчас они не нужны. А дальше видно будет. И потом... У меня мама такая же... Я ненавижу её за то, что она меня родила, и не хочу повторить ошибку. Не хватало ещё, чтобы я родила дочь, похожую на меня... Чтобы она потом меня проклинала... Выйди я замуж за нормального человека, вдруг рожу? Так что всё сходится, как нельзя лучше... Если бы не Сева, меня никто бы не взял в жёны. Это мой единственный шанс!
Подруга окинула её взглядом и умолкла.
- Вот видишь, и ты с этим согласна, - перехватив взгляд, сказала Дуня.
Но подруга на этом не успокоилась. Есть такие неудачники, которые, сами ничего в жизни не добились, свою жизнь устроить не смогли, поэтому считают своим долгом всех предостерегать, уберегать от повторения их ошибок, и только тем и занимаются, что учат других. Именно таким человеком была Дунина подруга:
- Ладно, уговорила. Если вы друг друга любите и не хотите разводиться, ему надо сходить к сексопатологу. Я слышала, эта болезнь лечится!
Хотя Дуня и спорила с подругой, и внешне виду не подавала, иногда её терзали сомнения в правильности выбора. Да и нервы начали сдавать. Всё-таки, несмотря ни на что, она была женщина.
Всю ночь Сева раздражал её своими порочными действиями. Иногда ей казалось, что вот-вот её напряжённость разродится оргазмом. Но, постепенно, слабая боль переходила в сильную, возникшие, было, приятные ощущения, ослабевали, откатывались куда-то вглубь, а на их место приходила настоящая, нестерпимая, ноющая боль.
Со временем эти боли внизу живота стали возникать без причины, и продолжаться достаточно долго, сопровождаясь болями головы, а после бурно проведенной ночи, она чувствовала себя разбитой, и с ужасом ждала наступления вечера. Она решила поговорить с Севой.
Он не возмущался, не уклонялся от разговора, его беспокоило лишь одно: будет ли ему после лечения также хорошо, как сейчас.
Дуня поговорила с доктором. Он сказал, что прийти надо вдвоём. Она хотела сопровождать Севу, но тот отказался, пошёл сам. Дуне он сказал, что до неё у него никого не было, а доктору надо говорить правду. Сева боялся, что Дуня узнает о его связи с Маргаритой Осиповной и обидится.
Сексопатолог, молодой мужчина, лет тридцати пяти, усадил Севу в глубокое кресло, уменьшил до полумрака свет, и начал задавать вопросы.
Мягкое велюровое кресло, интимно мерцающий свет, бархатный голос доктора, его манера разговаривать, расположили Севу к откровенности. Он, почти без наводящих вопросов, с мельчайшими подробностями, поведал историю о пребывании в пионерлагере, о первом сексуальном опыте.
Сева говорил почти час. Половина из сказанного им не имела никакого отношения к существу вопроса, но доктор, ни разу не одёрнул его, не прервал, не поправил, не перебил, ни одним вопросом. Даже ни разу не нарушил долгого молчания Севы, давая возможность подумать, сказать то, что считает нужным.
А Севу прорвало. Он был рад возможности, первый раз в жизни, высказаться. Сева был хорошим рассказчиком, не случайно учился на пятёрки. А сексопатолог был хорошим врачом. Он внимательно слушал, отмечал, о каких эпизодах пациент говорит с особенным воодушевлением, и уже через полчаса знал его диагноз. Однако дал Севе высказаться до конца, терпеливо выслушал про лекции, про квартиру, про институт, на что ему было, вообще-то, наплевать. Но гонорар он получил, время для беседы с пациентом – два часа, и он достойно терпел.
Сева закончил рассказ тем, как хорошо Дуня учится в институте, и без всякого перехода спросил:
- Доктор, скажите, я действительно ненормальный?
- Любой психиатр признает вас абсолютно нормальным человеком. Таких, как вы, каждый пятый. А, может, и второй, потому что они об этом не рассказывают. И вы, не рассказали бы, никто бы не знал. Но наряду с ненормальной, как вы говорите, жизнью, они живут ещё и нормальной. А вы не хотите...
- Я хочу! - перебил Сева, - но не могу.
- Почему вы считаете, что не можете, если ни разу не попытались попробовать? Вам нравится то, что вы делаете, и вы не хотите делать по-другому.
- Мне больно, неприятно, даже противно.
- Ваша Маргарита Осиповна, мало того, что была женщина дурной наружности, так ещё обладала сильной волей. А вы, своим пассивным поведением, ей помогли. Она загипнотизировала вас, превратила в зомби! А, может, вы и сами себя зомбировали... Но, это сейчас не важно. Важно, чтобы вы осознали, что вы закодированы на определённые действия, и при воздействии ключевого фактора всегда будете эти действия совершать. Если не сможете разрушить в себе этот стереотип, останетесь с ним навсегда. Ребёнок, выращенный в волчьей стае, всю жизнь ходит на четвереньках, потому что так ходило первое движущееся существо, которое он увидел. Но если он попадёт к людям, то может стать на ноги... Если сильно захочет.
- Причём тут стереотип? Я же вам говорю, мне больно. Понимаете - больно, а уже потом - неприятно!
- Молодой человек. Вы хотите со мной поспорить? Давайте тогда спорить о звёздах, о музыке, о литературе. Тогда мы можем выступать на равных. Но в мою парафию, пожалуйста, не лезьте, проспорите.
- Не убедительно! - огрызнулся Сева.
Он пришёл, твёрдо убеждённый в своей физической неполноценности, даже был готов сделать, если это необходимо, соответствующую операцию, а этот, простите, «врач», пытается убедить, что он телом здоров, а умом... того...
- Не сделав ни одной попытки вступить в нормальный половой контакт с женщиной, Вы утверждаете, что физически неполноценны!
Доктор загнул мизинец левой руки.
- Первый раз вы познали оргазм, даже не вступив в контакт.
Он загнул второй палец.
- Впервые вы вступили в контакт с женщиной так, как вам довелось это увидеть!
Он загнул третий палец.
- Вы, изо дня в день, пользуетесь тем самым приёмом, который вам довелось однажды увидеть!
Его четвёртый палец отправился к трём первым.
- Женщина, казавшаяся вам каракатицей, с которой вы не легли бы в постель под пистолетом, уже после пяти минут вашего сидения на дереве стала для вас богиней!
Четыре пальца левой руки были сжаты, а пятый, большой, он поднял вверх, показывая, какой хорошей богиней стала для Севы эта женщина.
Победоносно посмотрев на Севу, сидящего с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, тремя пальцами правой руки показал, что присыпает большой палец:
- С присыпочкой! - сказал он, загнул пятый палец, образовав кулак, и нанёс удар снизу в челюсть своему пациенту. Сева едва успел отшатнуться.
- Возражения есть? Возражений нет!
К левому кулаку доктор поднёс правую руку с растопыренными пальцами.
- А пальцы ещё есть!
Он посмотрел на часы.
- Вы полтора часа назад сказали, что до Маргариты вам нравились нормальные девчонки!
Он загнул мизинец правой руки.
- Но вам они опротивели после первого контакта с Маргаритой!
Доктор загнул ещё один палец.
- Как только она вас выгнала, вы тут же забыли её, не вспоминали, не страдали, и беспокоило вас отсутствие не её, а вызываемых ею ощущений.
Он загнул третий палец.
- Встретив женщину, похожую на Маргариту, вы сразу «влюбились» в неё. Думали, что влюбились.
Сжалось четыре пальца.
- Все ваши попытки осуществления нормального коитуса предпринимались после множественных эякуляций, а каждый мужчина знает, что прежде чем повторить, надо отдохнуть. Апатия - это отношение к сношению после сношения!
Теперь доктор сделал апперкот кулаком правой руки.
Потом победно поднял оба кулака вверх:
- Ну, что, сдаётесь, молодой человек? Если бы впервые эякуляция у вас наступила после мастурбации, сейчас вы занимались бы онанизмом, как все нормальные пацаны. А от этого недалеко и до нормального полового сношения, поэтому все мужчины после онанизма переходят на женщин. А вы - не перешли. Вот вам секрет зомби.
Просто, вы в десятки, в сотни раз впечатлительнее других. Попробуйте жить нормально. Я убеждён, вам понравится. Ну, а если нет, милости прошу, - и доктор встал, давая понять, что аудиенция закончена.
Поверив доктору, Сева вышел от него окрылённый. Все десять приведенных им аргументов, казались убедительными... Он решил начать нормальную жизнь.
Но с Дуней у него не получалось. Что-то мешало нормально вращаться колёсику, и оно, то проскальзывало сразу несколько оборотов, то останавливалось, не вращалось, нарушая работу всего механизма их взаимоотношений.
Сказывалось отсутствие опыта, мешала застенчивость, а может на них давил груз прежних отношений... И если Севе иногда удавалось получать от нормального совокупления какое-то подобие наслаждения, то Дуня лежала под ним, как египетская мумия, без вздоха, стона, движения. По ней было видно, что она с нетерпением ждёт конца этой муки. Её утешало только то, что, на всё - про всё, у Севы уходили считанные секунды, после чего он ничего не мог делать, даже, если сильно желал этого.
Сева любил Дуню, хотел доставить ей истинное наслаждение, и страдал от неспособности исполнить своё желание.
Но, он любил и себя! Он и для себя хотел наслаждений. Но испытать их нормальным образом не получалось.
Однажды, Сева попробовал трудиться на Дуне и час, и два, эрекция не пропадала, он героически терпел боль, стойко преодолевал отвращение к тому, что делал, надеялся на благоприятный исход, но всё было тщетно!
Изредка, когда он отвлекался, думал о посторонних делах, боль забывалась, стихала, чувство отвращения притуплялось, и где-то внизу живота, Сева ощущал едва уловимое лёгкое щекотание, которое с большой натяжкой можно было назвать наслаждением.
В один из таких моментов, промаявшись безрезультатно часа два, Сева, в нарушение данных себе клятв, прильнул лицом к Дуниным бёдрам, и погрузил в её пышное лоно рот, язык, губы, нос, бороду, всё лицо.
Он неистово терзал эту животрепещущую смесь из кожи, красного мяса и волос, с исступлением впивался всё глубже и глубже, пока кровь его не вскипела, и всё тело не охватило небывалое блаженство. Сгорая в божественном огне, он схватил Дунины руки, и с силой прижал их к своим ягодицам. Дуня ругалась, кричала, била его по голове своей головой, но он, руками её, как граблями, раздирал свои ягодицы, пока не рухнул без сознания от испепеляющего экстаза.
Наутро он снова пошёл к доктору.
- Так-так, нас хватило всего на полгода. И что вас теперь привело?
- Вы правы, я терпел ровно полгода. Мучился, но терпел. Не достиг ни одного оргазма, хотя старался изо всех сил. Что до жены, то она, по-моему, настоящий айсберг!
Сева рассказал доктору подробности семейной жизни за последние полгода.
- Я не знаю, что мне теперь делать, - закончил Сева.
- Вы сказали - мне? Я не ослышался? Не - нам? Жену вы в счёт не берёте, отделяете от себя?
Сева молчал.
- Раздевайтесь! - скомандовал доктор. На этот раз он, осмотрев Севу, окончательно убедился, что парень абсолютно здоров, но зомбирован, причём основательно, хотя и случайно, не преднамеренно. Великие мастера тратят годы, чтобы добиться такого результата, а какой-то каракатице с отвислым задом достаточно было один раз снять трусы! Вот уж, воистину, неисповедимы пути Господни!
Осмотр показал, что гениталии у пациента развиты нормально, так что доктор мог ему ещё позавидовать. А вот пальпация дала неожиданный результат. Эрогенные зоны, там, где они должны быть, отсутствовали. Ни одна точка тела не откликалась на прикосновения пальцев доктора. Но когда он коснулся сосцов, пациент затаил дыхание, напрягся, и у него появилась эрекция.
С разрешения пациента, доктор пригласил ассистентку, молодую, красивую женщину. Она ловко прошлась по телу Севы, повторив движения доктора, но избегая груди. На Севу это не произвело никакого впечатления. Доктор отослал помощницу:
- В моей практике ещё не было случая, чтобы эта ассистентка не вызвала эрекцию у нормального мужчины.
- Значит я, всё-таки, ненормальный!
- Нормального - я имел в виду молодого, в смысле, не импотента.
Доктор продолжал исследовать пальцами тело пациента. Как только он коснулся промежности, Сева вздрогнул и напрягся. Эрекция до боли напрягла его член. Доктор попытался ввести палец в анальное отверстие, но пациент забился в конвульсиях от непрекращающегося семяизвержения...
Доктор встал, снял перчатки, пошёл мыть руки, бросив на ходу:
- Одевайтесь!
Сева одевался медленно, неохотно. Он поймал себя на мысли, что ему нисколько не стыдно перед этим мужчиной стоять голым... и даже испытывать оргазм... и не потому, что он - доктор... Тогда - почему? Он застыл посреди кабинета полуодетый, с брюками в руках, ошеломлённый неожиданно посетившей его мыслью.
Что касается доктора, он давно всё понял, и обдумывал, как поднести пациенту результаты своего осмотра:
- Я так думаю, что вы от меня кое-что скрыли... Не всё рассказали из того, что видели там, в Крыму. Может, забыли, а может...
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду третьего участника того спектакля.
- Это вы о физруке?
- Да, о нём самом!
- А что, конкретно, вас интересует?
- Молодой человек! Мы с самого начала договорились, что будем откровенны друг с другом. До этого момента я был вами доволен...
- Понимаете...
- Понимаю, говорите!
- Артём Назарович, мне сразу тоже не понравился. Лысый, несуразный какой-то... Лицо неприятное, будто оспой изрыто. И как человек... грубый. Таких воспитателей нельзя подпускать к детям...
Когда я его увидел так близко... голым... Член у него маленький, сморщенный, болтается из стороны в сторону... Мне стало жаль его... Я даже хотел его поцеловать... пососать, как соску... Чтобы встал… У меня уже тогда начались эякуляции... А после, он мне уже не был противен. Я считал, что Маргарита Осиповна, Артём Назарович и я - одно целое! Даже предлагал Маргарите Осиповне жить втроём... Если бы она согласилась, для меня это было бы счастьем! А потом она сделала мне, как вы сегодня...
Сева смолк. Они помолчали какое-то время...
- Мне недавно рассказали анекдот, - издалека начал доктор. - Лев гонится за антилопой. Она вскочила в охотничий домик, закрылась на крючок. Лев уговаривает её открыть:
- У тебя, говорит, нет альтернативы.
- А ты не обманываешь меня, - спрашивает антилопа.
- С чего бы я стал тебя обманывать, - отвечает лев. - Точно, нет. Или я тебя съем, или охотник убьёт.
- Это и есть альтернатива, - говорит антилопа, - ты меня обманул, вот и не открою!
- Так ведь охотник тебя тоже съест, - говорит лев.
- А мне всё равно, кто меня съест, - заявляет антилопа.
- Так мне не всё равно, возмущается лев.
- Что, всё так плохо? - Сева правильно понял анекдот доктора.
- Это, как посмотреть! У антилопы была одна альтернатива, а у тебя - две!
- Лечиться или жить? - иронически спросил Сева.
- Лечение тебе не требуется, я уже об этом говорил. Ты здоров, а здоровых людей лечить, только деньги на лекарства зря тратить. Что касается твоих наклонностей...
Трудно сразу сказать, от природы они, или это результат кодирования. Скорее всего, и то, и другое... Было неустойчивое равновесие, могло качнуться в одну сторону, качнулось в другую. Это не смертельно. С этим живут до ста лет. Смотря в какое окружение попадёшь. Вспомни сказку о гадком утёнке... Просто, не в свои сани не садись... С волками жить, по-волчьи выть... Хочешь гавкать - живи с собаками. Нравится мычать - иди к коровам. Любишь кукарекать - поселись в курятнике.
На это надо смотреть философски. Соловей поёт красиво, но он нисколько не полезнее воробья. И никто не может определённо сказать, кто лучше, лев или тигр, свинья или коза, слон или муравей. Каждый заполняет свою нишу в природе. И в жизни людей так. Что лучше: соль или сахар, перец или уксус, час или километр? Эти предметы сравнению не подлежат. Сам по себе каждый хорош. А насыпь соли в чай, или сахару в холодец, тогда посмотришь, что лучше... Это я говорю с тобой, как психиатр. А как сексопатолог... Если не можешь жить с Дуней, не живи. Оставь её. Не стоит испытывать муки только для того, чтобы помучить её. Это садомазохизм. Я тебе посоветую парочку других вариантов.
Сева посмотрел в глаза доктору. Тот долго думал, как бы подбирая нужные слова, потом сказал:
- Попытайся найти такую, как Дуня, только, чтобы она любила твои забавы, выполняла капризы.
- Как найти, где?
- Методом втыка! Или, как говорят учёные мужи, методом проб и ошибок... Многие женщины любят куннилингус, может быть, тебе повезёт.
Доктор опять надолго умолк, то ли давал Севе возможность переварить услышанное, то ли подготавливал следующую фразу...
- А вторая альтернатива? - нарушил молчание Сева.
- Вторая? - встрепенулся доктор. - Вторая менее престижная, но зато легче осуществимая.
Сева смутно догадывался, что хочет предложить доктор. Последние полгода, когда он неистово разрабатывал Дунино поле, в его голову приходили подобные мысли. А вдруг... Может, я именно такой... Может, стоит попробовать... Но где? С кем? Как?.. Его терзали сомнения, посоветоваться было не с кем. Потом доктор повторил этот приём Маргариты Осиповны... И этот переход от «вы» на «ты»...
В сердце Севы закралась надежда, но он тут же её отбросил. Ведь он - доктор! Так делать входит в его обязанности. За это ему платят... А этот намёк на менее престижную альтернативу, да ещё - легкодоступную... Может, он в качестве партнёра предлагает себя? А вдруг - нет... Какой позор!
Доктор прервал его размышления:
- Её легче осуществить, потому что в процентном отношении таких мужчин намного больше, чем женщин с наклонностями Маргариты Осиповны. Да и она отвергла вас, вернулась к нормальной жизни... Вдобавок, если женщина будет вас всего лишь терпеть потому, что, в конце концов, когда-нибудь захочет родить, то мужчина будет любить! - закончил доктор, и уставился в Севу своим беспристрастным взглядом.
Но смотрел он не куда-нибудь, а именно, в глаза, смотрел как профессионал-сексопатолог, психиатр, и Сева, отметив его переход в разговоре на «вы», понял, что относительно намерений доктора он заблуждался.
Сева тяжело поднялся, медленно повернулся, молча, вышел из кабинета навстречу неизвестности, с твёрдым решением никогда не показываться на глаза Дуне.