Байки с копа

Рустам Ханнанов
Про колодец.

Жара в то июльское воскресение была просто адская. Еще вчера, в субботу, дул приятный ветерок, по небу бегали тучки, то и дело, скрывая меня от испепеляющего солнца, да и оводы-слепни особо не донимали. Покопался тогда нормально, не без находок, в общем. В воскресение осталось проверить еще одно место и уже часам к трем нужно уезжать домой – в понедельник на работу.

И вот  я еду в раскаленной машине по раскаленному полю. Слой пыли на грунтовке такой, что окна пришлось закрыть сразу, иначе потом неделю будешь хрустеть песком на зубах и выбивать из себя остатки едкой пыли. «Эх, ну почему в «Ниве» нет кондиционера?» - с досадой думал я, бросая взгляд то на треугольное окошечко «русского кондиционера», то на клубы поднятой пыли сзади. Наконец, не выдержав, я остановил машину и вышел, чтобы глотнуть свежего, пусть раскаленного, но свежего воздуха. Подошвы сразу утонули в пыли, а меня самого атаковали насекомые. Ох, и не люблю я этих кровопийц! Половина бутылки воды была вылита на голову, что принесло хоть какое-то облегчение.

Несмотря ни на что, я всегда восторгаюсь окружающей природой. Позади осталась узкая лесополоса, впереди открывалось давно не паханое поле, дурманящее запахами разнотравья. На возвышении посреди поля стоит, раскинув лапы-ветви огромная сосна, которая заметно подрагивает в парящем воздухе. В небе весело заливаются жаворонки, им в такт стрекочут кузнечики и жужжат оводы, за спиной шумят листвой березки… Хорошо! Сверившись с картой, снова сел в нагретое донельзя сидение и тронул в путь. Пыльная дорога сворачивала влево, к виднеющейся вдалеке еще одной лесополосе, мой путь же сворачивал направо, по еле виднеющейся среди густой травы дороге. Пыли не стало, поэтому можно было открыть окна, подставляя разгоряченное лицо струям воздуха. Дорога уперлась в лес и сворачивала налево. То тут, то там на опушке виднелись сваленные в кучу бревна и ветви, оставшиеся от безымянных лесорубов. Дерево уже изрядно прогнило, и потеряла свой товарный вид. Зачем его не вывезли? Да кто его знает, но ведь столько хороших дров пропало.

Еще немного и наконец, дорога совсем закончилась. Передо мной трепетали листьями молодые осинки, среди которых темнели молодые елочки. Дальше уже только пешком. Овраг, после него еще один, так вот где-то между ними и есть заветное местечко, которое надо проверить. Загнав машину под тень густого орешника, вытащил свой рюкзак с прибором, лопату и небольшой рюкзачок со всякой мелочью и водой.

- Да, орехов в этом году не предвидится. – вслух сказал я, глядя на одинокие завязи лещины, и, подкинув на плечах рюкзак, зашагал сквозь молодую лесную поросль. Недельные дожди сделали свое дело, и то и дело из-под опавшей прошлогодней листвы торчали яркие головки подосиновиков. Возникло жгучее желание начать их тут же собирать, а потом супчик или жареха с картошкой… Ммм… Убедил себя, что соберу на обратном пути и бодро пошел дальше, помахивая лопатой, которой срубал торчащие шишки чертополоха и соцветия ромашек. Вот и овраг. Старый, глубокий овраг, у которого молодая поросль заканчивалась, почтительно уступая место величественным елям. Снизу пахнуло сыростью, суля мне избавление от солнцепека. Стараясь не споткнуться о торчащие корни, я начал медленно спускаться вниз. На вахту в очереди к моей крови заступили комары, которым оводы почтительно уступали место по мере спуска вниз. Репеллент помогал, но очень слабо: комары хоть и не кусались, но норовили залететь в глаза, уши, в нос. Так, отмахиваясь от них веточкой, я продолжал спуск, который облегчения абсолютно не принес: в глубине оврага царила еще большая духота. Если я сетовал на недвижимость воздуха наверху, то тут движения оного не было абсолютно никакого! Обливаясь потом, как в бане, я все же упорно шагал вниз, лелея мечту о том, как снова выйду на открытое пространство. Достигнув дна, я остановился, пораженный неожиданной тишиной, царящей тут. Разве что комары своим писком и мое дыхание нарушали эту вековую тишину. Растительности под ногами практически не было, только мох и одинокие травинки пробивались сквозь слой хвои, густой сумрак елей губил все остальное на корню.  Ухмыльнувшись про себя, я сделал шаг вперед и внезапно остановился снова: слева от себя я увидел что-то странное. В метрах десяти что-то белело, выделяясь из общей картины, нарушая ее гармонию. Где-то наверху громко гаркнул ворон, что заставило меня невольно вздрогнуть и двинутся к заинтересовавшему меня объекту. Подойдя ближе, я с удивлением увидел колодец, но таких я нигде в нашей местности не встречал. Он был аккуратно выложен из белого камня, который от времени покрылся мхом и местами обрушился, его подножие было оплетено корнями елей. К ржавому кольцу была прикреплена массивная такая же ржавая цепь, на конце которой когда-то было деревянное ведро, но время его не пощадило, оставив лишь металлические ободья и сгнившее в труху дерево. Мысли лихорадочно закружились в голове: «Откуда? Еще два километра до точки. Почему камень? В округе днем с огнем такой кладки и такого камня не встретишь. Фотоаппарат? Ах, черт, в машине остался, в бардачке…». Фантазия тут же нарисовала каких-то древних булгар, скрывающих казну или разбойников, что, пограбив на Каме, свозили сюда, в эту глушь свое добро. Пока этот сумбур гулял в голове, руки сами инстинктивно открывали рюкзак и нащупывали рукоять мд. Руки дрожали в нетерпении, я уже перестал чувствовать духоту, комаров – все поглотил азарт. Я подошел к колодцу и просто ради интереса бросил туда обломок белого камня. Вместо ожидаемого плюха или глухого стука я абсолютно ничего не услышал. Эта неожиданность заставила меня взять камень побольше, который стукнувшись о стенку, так же был поглощен тишиной. Пожав в недоумении плечами, я нажал на кнопку включения прибора, одновременно оглядывая все вокруг. Прибор никак не отреагировал, я с удивлением еще раз нажал на кнопку, но реакции снова ноль. А ведь только с утра воткнул новый комплект батареек! Я сдернул с плеча рюкзачок, в котором хранились еще запасные батарейки, и внезапно застыл. Я осязаемо чувствовал, как воздух вокруг густеет и становится как будто холодно. В ушах протяжно зазвенело, в глазах помутилось, тело вздрогнуло как будто от озноба. Наверное, это и был озноб: я ясно ощущал холод, от которого даже немели пальцы. Никогда не отличался особой пугливостью, но тут меня как волной накрыл страх. Даже не страх, а дикая паника. Я вроде что-то заорал, не помню точно, не разбирая пути куда-то побежал, несколько раз упал, повал о торчащий стук хебешку, в кровь изодрал колени, но я ничего этого не чувствовал. Бежал, судорожно хватая воздух ртом, спиной ощущая, что кто-то меня преследует. Обернуться я дико боялся, и бежал, падал, снова карабкался наверх, скатывался вниз, снова поднимался….

Пришел в себя я, сидя у колеса машины, прижавшись к нему спиной от того, что в кармане жужжал вибрацией телефон. Дрожащими пальцами достал из нагрудного кармана трубку, и в динамике услышал голос своей девушки:

- Привет! Ты скоро приедешь? Тут сестра с племянниками приехали, давай побыстрее. В ответ я промычал что-то невразумительное, типа: «Ага, да, конечно.». Реакция на том конце была очень странной по крайней мере для меня:

- Ты пьяный??? И что за бабы там ржут? Отвечай!

Я снова что-то пробормотал, но она уже бросила трубку. Судорожно закурил, успокаивая себя мыслями ни о чем и вслух. Когда дрожь прошла, я поднялся и огляделся. Прибор лежал рядом, к счастью целый, рюкзак на спине, а вот лопата и рюкзак для металлоискателя остались там внизу. Громко матерясь, больше для храбрости, я вытащил из багажника монтировку, вынул нож и направился к оврагу, но как только я достигал его склона, то не мог дальше сделать и шага. Будто упирался в невидимую сторону и все, тело не слушалось. Назад, влево-вправо – еще мог шагнуть, а вот вперед…

Я еще около получаса безуспешно пытался спуститься вниз за своими вещами, но так ничего и не добился, к тому же ужасно разнылась коленка и левая рука. Сел в машину и поклялся вернуться, чтобы забрать свое и разобраться, что же там все-таки произошло. Домой доехал уже почти в темноте: по дороге приходилось останавливаться и отдыхать – как потом оказалось у меня перелом локтевой и лучевой костей, выбил себе колено, плюс кучу синяков насажал.

 Не верю я в голливудские ужасы с их демонами и прочей ересью. Не верю и все тут. Может газы скопились там, внизу оврага? Не знаю. Одно меня смущает во всем этом больше всего: что за женский хохот слышала подруга в трубке? По ее словам такой грудной, несколько злорадный женский смех. И что же это за колодец на дне оврага да еще и без дна?

В общем, если кто там окажется – заберите, пожалуйста, мои вещи и при возможности отпишите мне.

PS: девушка, увидев меня еле ввалившегося в квартиру, конечно же все простила. Да и что там прощать? Лучше бы я действительно с девками был, чем так…
 



Куда пропал копарь?

Город N был не сказать, чтобы очень старинным, но и молодым его назвать нельзя. Как бы то ни было, а наш брат там водится. Приличные люди, веселые, отзывчивые по большей части. Так вот пришлось мне бывать в их краях по делам полевым, по делам копарским. В поле встретил мужичка с «СЕ-шкой». По первой вообще признал в нем местного, даже удивился – откуда в нищей деревушке в пять дворов человек да с таким прибором завелся, а в итоге оказалось городской, общих знакомых нашли, разве что одет был под стать местному колориту: кирзачи, треники, пиджачок старенький. «Для конспирации» - потом объяснил он. Вечером сели у костра, давай байки под печеную картошку и охлажденную водочку травить. Кстати, сразу оговорюсь, человек он оказался хоть и хороший, но немного, как бы это сказать, «не в себе» что ли? Так вот, уже укладываться пора, но в копаре, пусть будет дяде Жене, вдруг проснулась невиданная словоохотливость, хотя весь вечер больше балагурил я. Так вот его история.

«Ты знаешь, где у нас кладбище новое открыли? Да как новое? Лет десять уже ему, но народ так и зовет его «новым». Так вот кладбище то на месте деревни исчезнувшей поставлено. Это сейчас оно уже все в крестиках-могилках, а тогда могил было мало, так вот мы с моим другом, с кем копать начинали, решили времени не терять, и пока полностью землю мертвецами не засадили, выбить его. На находки земля радовала. От чешуи до ранних советов – все было. К слову сказать, деревеньку ту красные спалили, когда триумфальное шествие закончилось и местные поднялись против законной красной власти. Чехи тогда не помогли, вот и задавили восстание.

В общем, мы в одну субботу с товарищем сели в автобус – машина тогда в ремонте была и покатили на то самое место. С утречка по росе-то хорошо ходится, да и ищется тоже хорошо. До обеда порыскали, набрали помаленьку – уже остатки добирали, так сказать. Сели отобедать, чем благоверные из дома снабдили. Пузырек, само собой разумеется. Да и разомлели на сентябрьском солнышке. Как уснул, даже не заметил. Вроде прилег, чтобы обед переварить, травинку в рот сунул и выключился.

Проснулся от холода, аж зуб на зуб не попадает. Встаю, всего трясет, похмур страшный, будто не ноль семь, а два литра водки сивушной выжрал. Голова тугая, во рту – будто на помойке с кошаками крыс жрал. Встал, осмотрелся – оказалось мы на пару с товарищем аж до вечера проспали. Солнце уже село, с низинки, со стороны мелкого березняка, где кладбище начиналось, где могилки были, туман стелется (там ручей дальше бежал). Холодно, хреново, я ногой товарища по подошве кроссовок пинаю, мол, поднимайся, сам вещички в рюкзак собираю, домой пора, пока автобусы ходить не перестали. Товарищ глаза продрал и на меня уставился. Глаза по катиному пятаку, губы высохли, спрашивает: «Ты че, Женек?». Я ему, мол, вставай, время-то уже. Нефиг мол, эту сивуху больше брать, что аж вырубило с нее как школьника с Балтики девятки.

Тут гляжу, а в леске кто-то ходит. Удивиться – не удивился, в том березнячке часто грибники ходили тогда. Смотрю – меня увидел и свернул к нам. Напарник сидит, воду глушит, никак отойти не может. Я тому грибнику машу, мол, как там грибочки? Тот молчит, ну, думаю, черт с тобой, схватил рюкзак, смотрю на товарища, а тот глаза мне за спину выпучил и сидит, рот открывши. Поворачиваю голову, гляжу, а сам чуть со страху в штаны не наделал. Грибник-то этот вроде как человек, только вот в глине весь вымазан, в пиджачке, в галстуке, в белой рубашке, а лицо – синее, опухшее.

- Мля! Мертвяк! – заорал я и деру, остановился – товарища-то нет, и тут он каааак заорет, что у меня все тут же опустилось, и я давай дальше деру. Добежал до дороги -  в городе уже фонари зажигают. До поста ДПС добежал, кричу ментам, мол, друга мертвяк схватил. Те, понятно, ржут как кони, мол иди протрезвей, дядя. А я что?

Потом заявление, как надо, группа туда выехала, да только на том месте кроме кровищи и не нашли ничего. Я – понятно типа подозреваемый. Следак меня долго пытал, куда труп дел, но не доказали… Да и что там доказывать? Пропал человек, я же того мертвяка как тебя видел! Я с товарищем 10 лет дружу, жены наши тоже, Новый Год встречали там… Так и не нашли его, до сих пор крик его в ушах звенит. Как водки выпью, так…»

Тут дядя Женя замолк, больше не проронил ни слова, и минут через десять ушел спать в машину. Сам я подбросил в костер еще дров и поставил на костер походный чайник. Спать не хотелось, да и мысль, что пришла в голову следователю из истории дяди Жени червем точила меня. Чего по пьянке не сделаешь? Хотя, к чему ему лишний раз рассказывать эту историю? Чтобы самому в нее лишний раз поверить?

В итоге лег я поздно и проспал все утро. Когда проснулся – машины дяди Жени уже не было. Потом списывался с ребятами из N, которые были общими знакомыми, которые не раз с ним на коп выезжали, да только они ни сном ни духом про эту историю. Может мужик решил просто попугать молодого? Кто знает? А может…
 



Немного о купце, красном терроре и одиноком копаре.

Место это было мне известно еще с детства. Пока был совсем маленьким ездили со взрослыми туда, став постарше – с двоюродными братьями-сестрами на мотоцикле. Права же в деревне никто не спрашивает. А ездили мы за яблоками в заброшенный сад. Сад был большой, и часть яблонь уже давно состарились или выродились, но все же по весне большое количество деревьев цвело дивным цветом. В детстве почему-то не задавался вопросом, откуда такое в десяти верстах от деревни, и только потом мне дядя рассказал, что когда-то там проживала семья богатого купца, а сад тот – любимое детище его супруги. На этом информация была исчерпана.

Прошло время, и тот сад не всплывал из закромов памяти до той поры, когда я приобрел себе первый металлоискатель. Понятно, встал вопрос: где искать? Вот тут-то одним из пунктов на сезон встал вопрос о посещении того самого сада, а точнее  места, где жил сам купец, его прислуга и прочее. И вот в разгар сенокоса я снова поехал в деревню к бабушке – помочь с заготовкой кормов. Поехали с братишкой, но сил на коп после целого дня сначала в поле, потом под раскаленной крышей сеновала абсолютно не оставалось. Помыться и спать (а подростками сил хватало еще и в клуб сельский гонять, стареем что ли?). Так вот уже почти перед самым отъездом остается три свободных дня, которыми я не преминул воспользоваться. Братишка подхватил солнечный удар (соблюдаем технику безопасности в поле, камрады!) и валялся в прохладце на веранде, поэтому пришлось ехать одному. Решил сразу ехать с ночевкой – возле сада небольшой пруд, в котором карпы буквально прыгают из воды. По крайней мере, лет семь назад так было.

В общем, сел на «Планету» и покатил, отплевываясь от летящей в рот мелкой живности. Доехал быстро – дождей давно не было (чему деревенские в сенокос очень радовались), дороги накатаны. В общем, с ветерком, да под бодрую музыку в наушниках подкатил я к с детства знакомому месту. Долго не размышляя, собрал прибор и тут же пошел от коляски кружить по поляне.

Теперь немного истории. Купец тот был очень успешным. Торговал с Китаем, имел интересы в Персии, его суда с зерном ходили по Волге и Каме, приказчики трудились во благо хозяина на пушных промыслах. А дом тот был его летней резиденцией. Вид тут и вправду открывался сказочный. Вот сейчас смотрю на случайно доставшуюся фотографию тех мест, такая красота! Строения стояли на высоком холме, впереди лениво несет свои воды Кама, по которой тянутся баржи с грузами. Слева цветет весенним цветом яблоневый сад, справа видны постройки. Небольшие, но настолько аккуратные и так прекрасно вписывающиеся в ландшафт, что кажется будто они созданы только для этого места и кругом – луга, пашни, леса… В тот вечер я тоже любовался природой, правда сад уже отцвел, а от домов остались лишь ямы и остатки фундаментов, но Кама все так же лениво несет свои воды в Волгу, все так же светит солнце, все так же поют птицы…

Новая власть купца не пожалела. Зная о богатствах купца, к нему рано или поздно пришли ответственные люди и приказали поделиться добром, то есть отдать все, что тот имел. Какой из предпринимателей держит свои сбережения в мешках? Так и наш герой имел большую часть своих денег на счетах в банках, которые успел вовремя слить за границу одновременно со своими двумя сыновьями. Сам же он наотрез отказался покидать Родину. Не то очень любил родные края, не то надеялся на победу белого движения (значительные средства пошли ему на помощь), не то все вместе. Как бы то ни было, комиссары не добились желаемого. По легенде даже украшений с супруги и дочери сняли на смешную по сравнению с капиталом купца сумму. Этого, конечно ему не простили и жестоко казнили во дворе собственного дома, подпалили все строения и удалились, уводя с собой несколько слуг и супругу с дочерью. Об их дальнейшей судьбе ничего мне не известно. По словам местных жителей, тело купца скинули в выгребную яму и завалили. Местные жители потом пытались тут искать, одни – спрятанные ценности, другие – тело хозяина усадьбы, да вот толку из этого почему-то не вышло. С первым понятно – шансов мало, а вот с телом… К слову, местные если не любили, то уж точно уважали своего земляка. Даже старушки 20-х годов рождения называли его «безнен бай» - «наш бай» без всякой тени ненависти или отторжения.

В общем, хожу я, местами копаю, но ничего интересного. Да и прошлые посетители постарались: пробок от водки в изрядном количестве. Но следов коллег нет, что несказанно удивляло: место-то не такое глухое и неизвестное, чтобы сюда не наведались. Ну что же, мне лучше. Стемнело так быстро, будто прошло не несколько часов, а всего пятнадцать минут. В кармане позвякивали единичные находки, количество которых несколько обескураживало, но не больше. Уже в темноте закинул в пруд донки и улегся в коляске на старом бушлате, любуясь ночным небом и слушая звуки ночи. Видимо, сказалась недельная усталость, я задремал и то, что было дальше описать трудно, но все же попытаюсь.

Открываю глаза, и понять не могу, где я нахожусь. Тело изогнуто в непонятной позе, сыро, тело будто придавили бетонной глыбой. Над собой вижу звездное ночное небо и… свой мотоцикл. Я даже удивиться не смог, а лежал вот так, глядя на свой мотоцикл снизу, который висел в нескольких метрах над моей головой. Изображение было будто сквозь толстый слой слегка мутного или запыленного стекла, но достаточно отчетливое. Я попытался пошевелиться, но тяжесть, обложившая меня со всех сторон давила, не давая сделать движения даже пальцем. Сколько я так пролежал – не знаю, но привел меня в нормальное сознание звонок колокольчика на донке. Вскочил я уже в коляске, туго соображая и отходя от такого странного сна, я побежал босиком к удочкам. Звонок был ложным, и наживка вся была съедена. Как только я закинул донку обратно, меня посетила страшная и одновременно обескураживающая мысль: «А чьими глазами я смотрел наверх?». Тут же внутри заспорили скептик-материалист и верящий идеалист. С одной стороны быть такого не может, что я мог смотреть в небо глазами убитого человека, а с другой стороны – что же это все-таки было, Но я все равно отогнал мотоцикл ближе к саду и, нацепив на лоб фонарик, стал судорожно искать в темноте что-нибудь подходящее.

Я не  знал тогда, какой вере принадлежал купец. Несмотря на татарские имя и фамилию он вполне мог быть и крещенным, а потому на том месте, где мне приснился этот странный сон, я водрузил валун, вывернутый из рассыпающегося фундамента. В коляске валялась наполовину полная банка эмали, оставшаяся после того, как мы ездили красить окна к двоюродной бабушке. На камне я с помощью палки и намотанной на нее тряпки написал имя и годы жизни купца. До самого утра я лихорадочно носился по округе, собирая все, чем можно оградить это место, собрал цветов, положил у камня. Это было уже, когда солнце уже показало свой лик из-за лесов на другом берегу Камы. Чувствовал себя я разбитым настолько, что сил хватило только на то, что собрать донки, погрузить их в коляску. Напоследок я присел перекурить, как что-то привлекло мое внимание в вывороченном мной ночью фундаменте. Я усилием воли заставил себя подняться и проверить…

Три золотых червонца и дивной красоты подвески лежат передо мною на столе рядом с черно-белой фотографией того места.

Этим летом мы с братишкой планируем вернуться туда и по-человечески похоронить человека, что так много сделал для процветания своего края и так страшно закончил свой путь.

А может это только сон?

 



Ушедшие во тьму

Очень много среди нас тех, кто «копает по войне». В наших краях война была в последний раз больше 80 лет назад, но все же была – Гражданская. Да и предметы с Великой Отечественной попадаются, но не на полях. Мальчишки конца сороковых много чего тащили с эшелонов, груженных трофеями, и прятали от старших, при мне был найден старшими мальчишками такой схрон: два немецких карабина и патроны. Правда, побегали с ними недолго: все изъяли органы. Но не о трофеях сейчас речь. Речь о Гражданской войне. В детстве мы часто играли в окопах, оставшихся с тех времен окопах, чьи линии еще проглядываются, хотя листопады, вода и время неумолимо стирают остатки прошлого с лица земли. Помню, в тех же окопах находили стреляные гильзы, которые накапливались в детских «кладовых» горстями. Сейчас все куда-то растерялось-разлетелось.

В общем, решили мы с братом «пробить» тему Гражданской. Вокруг города что-то искать пусть даже в лесу – дело неблагодарное – уж очень много мусора всякого нанесли туда грибники, дачники и просто отдыхающие. На майские праздники удалось вырваться к родителям, где помогли с огородом, попарились от души в баньке… До отъезда еще несколько дней, поэтому решили мы заняться давно интересующей темой. Поехали мы за несколько десятков километров от дома. Как-то во время одного из «грибных» выездов наткнулись на почти засыпанные артиллерийские позиции и цепочки окопов. Подняв информацию, определили, что в том месте отступающие под нажимом красных белые части оставили орудие и роту солдат прикрывать отход основных сил. Кстати, недалеко от того места в свое время был потоплен бронированный пароход «Ваня», где и погиб легендарный Маркин – организатор Волжской военной флотилии. Но это так, к слову. Итак, вернемся. Пехота и артиллеристы с задачей справились, надолго задержав атакующий пыл красных, уничтожив в первой их атаке целый кавалерийский эскадрон, который просто расстреляли из двух пулеметов. Правда и потери были большими: видя невозможность и бессмысленность дальнейшей обороны, артиллеристы взорвали орудие и с остатками роты ушли лесами, выбираться к своим. Местные потом перезахоронили погибших в одной братской могиле, названной потом «Солдатской могилой».

В то время белые окопались на опушке леса, на пригорке, с которой хорошо простреливался перекресток дорог. Справа их было не обойти – небольшая речушка, но с очень зыбкими болотистыми берегами не давала этого сделать скрытно. Люди проваливались по пояс, а то и по грудь, не говоря уже про лошадей. Слева – луг, вдоль которого и тянулась дорога, по которой ушли основные части. Сейчас на том месте густой лес. От дороги остались одни воспоминания и неясные следы среди густого лиственного леса. Вот туда-то мы и повернули наши колеса. Дороги в глубине леса практически не было. То и дело приходилось подкладывать бревна, чтобы выбраться из некоторых особо неприятных участков разрушенной тракторами лесорубов дороги. Но, наконец, добрались. Перепачканные в грязи по самую макушку, но добрались. Еще пара сотен метров вверх по склону пешком и вот она – цель поездки. Наскоро перекусив, занялись поиском. Первой находкой стала пробка местного ЛВЗ. Ох уж эти лесорубы или грибники! Потом гильзы, штык от трехлинейки, снова гильзы, непонятная полуистлевшая железяка, в которой только издалека признали щиток от «Максима», снова штык, пуговицы, несколько мелких императорских медных монет, пара крестиков… Совсем незаметно опустились сумерки, и мы расположились на ночлег. Ужинали уже в темноте и, долго не размышляя, отправились на боковую.

Ночью проснулся от шума за стенкой палатки. В лесу кто-то ходил, причем не один: одновременно слышался треск ломаемых сучьев под чьим-то весом, приглушенные голоса. Я толкнул брата, тот дал мне понять, что тоже не спит, и мы с опаской прислушались к странным для такой глуши, да еще ночью, звукам. Я придвинул к себе нож, медленно вытаскивая его из ножен. Боец на ножах из меня, конечно, никакой, но уверенности это придает. Брат снял с предохранителя «Сайгу». На мгновение все как будто затихло. «Медведь?» - еле слышно прошептал я. «Стадо медведей уж тогда.» - так же шепотом ответил брат. Дальше шум лишь усилился и приближался к палатке. Стало ясно, что идет не один-два, а несколько десятков человек, причем шагают цепочкой, глухо стуча обувью. «Стуча?» - промелькнуло у меня в голове – «Так ведь земля тут мягкая от влаги!». Неизвестные молча шли в нескольких шагах от палатки. Чиркнула спичка и до нас донесся отчетливый запах самосада. Уж этот запах я не спутаю. Тут же послышалась приглушенная брань и отчетливо:

- Извините, Ваше благородие.

Мы сидели, боясь пошевелиться и прислушиваясь к удаляющимся звукам. Только когда чужие звуки стихли, мы медленно вылезли из палатки. Вокруг все так же шумел весенний, налившийся соками, лес и больше ничего. Мы посветил фонарями то место, где, как нам показалось, прошли неизвестные, и самое удивительное было то, что тот участок еще с вечера мы очистили от листьев, и на влажной земле не было ни одного отпечатка, кроме наших следов.

Я слышал, что такие фантомные явления встречаются на местах боев Великой Отечественной, но тут… Кто это были? Уходящие остатки роты, что прикрывала отход? Или что-то еще? Об этом уже не узнаем, наверное…

 


Как я спал в морге.

Поздней весной дела копарские занесли меня в один небольшой поселок. Машина сильно «заболела» после трофи-рейдов по бездорожью, так что пришлось искать ночлега на месте. Местная гостиница встретила меня пьяными гастарбайтерами и такой же «трезвой» сотрудницей этого «Хилтона». Поняв, что спать мне тут не дадут как соседи, так и клопы, чья колония облюбовала предоставленную мне койку, мозг лихорадочно начал искать выход. И тут я вспомнил, что слышал, якобы сюда когда-то переехал один мой детский друг. Звонок родителям и через полчаса я уже набирал его номер товарища. Ответил мне голос, по которому можно было понять: человек в катешину пьян. Он с трудом сообразил, кто ему звонит, но когда понял, то очень обрадовался и уже спустя пятнадцать минут раздолбанная «буханка» «скорой помощи» привезла это движимое на парах алкоголя тело.

Чтобы войти в ритм сознания Макса мне предстояло сделать выбор: отрезвить его или укатать себя до подобного состояния. Второй вариант после всех расстройств привлекал гораздо больше, а посему мы быстро помчались к ближайшему гастроному. Как гастроному? Сельмагу, но мне ли Вам объяснять, что это такое? В общем, пока суд да дело, но вместо ожидаемого дома Макса мы подъехали к зданию местной больнички.

Теперь подробнее. Макс после окончания меда приехал сюда следом за своей любовью, а по совместительству и молодой женой. Остаться в крупном городе она наотрез отказалась, и ему пришлось ей уступить. Работал он в районном бюро судебно-медицинской экспертизы (в морге по-нашему) и в последние три недели там и жил. Городской в доску он так и не смог прижиться в деревне (пусть и райцентре), и постепенно отношения с супругой охладились до состояния, по сравнению с которым Карибский кризис, чуть не ввергнувший мир в пекло ядерной войны, лишь детская возня в песочнице. И вот, последнюю неделю Макс, выгнанный из дома женой и тещей жил на своем рабочем месте, лелея мечту о возвращении к огням большого города параллельно с употреблением всего, что содержит «градус».

Водитель «скорой» получил на руки честно заработанный «пузырь» и оставил нас у кирпичного строения местного морга. Меня терзали смешанный чувства, но перспектива ночевать с клопами и надежда на то, что алкоголь скрасит все неудобства, пересилили нервозность.

Алкоголь действовал на нас по-разному. Я стремительно пьянел, тогда как Макс не менее стремительно трезвел и через одну бутылку мы с ним сравнялись в биодинамических и мыслительных показателях. Сидели мы в его кабинете за старым столом, на котором под стеклом красовался календарь с полуобнаженной красоткой и какие-то бумаги с записями и таблицами. Параллельно нашему кабинету был еще один, почти такой же, заставленный какой-то аппаратурой, шкафами и прочим непонятным мне медицинским оборудованием. Затем коридорчик с выходом на улицу и длинный коридор к холодильнику и операционной, или как там она у них называется? В стенах коридора были еще четыре двери. По две с каждой стороны: туалет, душевая, каморка и чуланчик для инструментов.

К вечеру к нам присоединился пожилой мужик, представившийся Александром, и вечер продолжился уже втроем. Дядя Саша работал здесь же сторожем, только вот зачем охранять мертвецов я никак не мог понять. Я рассказал о своем увлечении копом, и мои собу… собеседники отнеслись к этому даже с интересом. С Максом все понятно: мы еще в детстве зачитывались книжками о пиратах, кладах, и часто ковырялись в старых окопах, поэтому его глаза загорелись, будто подсвеченные фонариком. Дядя Саша пообещал на утро показать нам интересное место, на том и порешили.

- Ты же знаешь Саньку Седого?  - неожиданно спросил у Макса дядя Саша, закусив опрокинутый стаканчик кусочком сыра. Тот в ответ скривился и ухмыльнулся, будто говоря: «Да кто ж его не знает!?».

- А ты знаешь, что он тут вместе раньше работали? – снова спросил дядя Саша.

- Нет, а к чему ты это все нам тут рассказываешь? – недоуменно развел руками Макс.

- Ну ладно, все по порядку, только, чур, потом не плакать ночью и не проситься ко мне спать! – рассмеялся дядя Саша.

- А дело было в начале девяностых. Больницу эту тогда только построили, на радость, кстати, нам всем. Ведь старая больничка уже развалилась вконец. Как построили – так началось! Вы ж тогда еще совсем сопливыми были, а люди буквально зверели. Вот и начали сюда, в морг лазить. Коронки рвали у трупов, колечки там обручальные. Тогда и посадили нас тут, охранять мертвецов. Ты же Макс знаешь, бабка моя – еще та знахарка и ведьма. Так вот она иногда меня предупреждала, мол, поаккуратнее этой ночью, запрись, мол, у себя. Ну, ясно, я ее слушался. Чертовщины всякой наслушался, но сам тьфу-тьфу, как видите. Так вот пришел к нам паренек, Сашка. Нормальный, освоился быстро, правда, трухал поначалу сильно, но деваться некуда – работы-то другой нет. ПМК местное на ладан дышит, лесхоз тоже еле выживает, а другого у нас и нет ничего. Так вот в один вечер подходит ко мне бабка моя и говорит, мол, сбегай на работу, предупреди Сашку, что ночь сегодня плохая. Перечить ей не стал, побежал сюда. Сашка тут лишь посмеялся. «Мертвые, - говорит – не кусаются!». Я ему: «Как знаешь, но ты осторожнее, я просто так что ли прибежал? В итоге обиделся на него за то, что хохочет надо мной, махнул рукой и домой пошагал. С утра, правда, совесть не выдержала, как открылся морг (ночью-то мы взаперти сидим), так и побежал проведать сменщика.

Тот сидит на крыльце, бледный как побелка на стене и курит одну за одной. Только и сказал, что: «Дядя Саша, с меня ящик водки.». Это потом он мне все рассказал, как все было.

Закрылся, как положено, он свет в коридорчике зажег, проверил оба кабинета, поставил чайник. Сидит, курит, чаек попивает. Тут слышит – в разделочной шорох какой-то. Ну, думает, началось: сейчас он этих воров как словит! Фонарик схватил и туда, к холодильникам. Только вышел и понял, что в трупоразделочную кроме как мимо него не попасть! И силуэт мелькнул. Сашка бегом в каморку, только задвижку закрыл, как кто-то как ударится об дверь. Прямо с разбега. Потом давай дверь то толкать, то дергать. Прыгал он там, по косякам скреб, по побелке. Сашка спиной к двери прислонился и стоит, ни жив, ни мертв, только молитвы вспоминает. А там, говорит, все толкается, скребет, скачет. И ведь если человек бы был, то запыхался бы давно, а тут даже дыхания не слышно. Уж сколько стоял, говорит, не помню. Глаза зажмурил, трясется. В чувство его только звонок привел. Уже утром, когда твой, Макс, предшественник, Решетников (царствие ему небесное) пришел с медсестрой. Они-то в звонок дверной и трезвонили. Сашка-то задвижку в каморке рванул и бегом к двери. Медсестра, Надюшка, на Сашку с матюками, мол, дрыхнешь, подлец, а тот ни слова и сел на крыльце. Так и просидел, пока я не пришел.

Вот сидим, значит, курим мы с ним, молча. Тут Решетников выходит, тоже курит. Все молчим, а чего лясы точить? Решетников, тот и так молчун был. Тут Надюшка выходит и к врачу. «Владимир, - говорит, - Сергеевич, странное дело. Вчера висельника из района привезли, так я с ним вообще понять ничего не могу.». Тот: «Что такое, Надюш?». Та и говорит: «Так труп-то пару дней точно провисел, а краска под ногтями свежая, будто только что по краске скоблил.». Врач пошел за ней, я тоже, но к нашей каморке. Глядь – а там вся краска на двери, косяке и стене ободраны, побелка на полу осыпавшаяся, краски куски. Вот такие вот, братцы, чертовщины у нас творились. А сейчас все тихо. Давно мне бабка уже про плохие ночи не говорила, не ссыте!

- А что же я раньше про это не слышал? – спросил Макс, глядя на дно пустого стаканчика.

- Так я никому кроме бабки своей и не рассказывал, а Сашка же тогда умом двинулся. Ящик, конечно, не поставил, но слава те Господи, хоть живой остался. Его-то кто слушать станет. Он твердит, конечно, всякое, но уж больно заврался за эти годы. А я вам, как на духу, все как было рассказал. Кто у нас там сегодня в холодильнике?

- Погорельцы. Дом в К-во вчера сгорел со всеми домочадцами. Но я их уже сегодня вскрывал.

После этой истории дядя Саша нас, видимо, пощадил, и запугивать новыми байками не стал. Макс-то что? Он к мертвым уже привык, но я, то и дело невольно поглядывал в сторону еле освещенного коридора, и несмотря на огромное желание сходить в туалет, откровенно боялся этого.

Когда пришло время спать, дядя Саша ушел в свою каморку, Макс ушел в лабораторный кабинет, а меня положил у себя на кушетке. Как ни странно, но вырубился я быстро.

Утром проснулся как ни в чем ни бывало. Макс, тоже выглядевший более-менее бодро после душа, за чаем попросил:

- Слушай, а можно будет, у тебя остановится на время, пока работу не найду?

- Уехать хочешь?

- Жажду. Иначе ведь вообще в яму свалюсь. Поддержишь по первой?

- Без проблем.

Чуть позже вернулся из дома дядя Саша на своем мотоцикле «Урал» и увез нас показывать знатное место с барскими кладами. Толком ничего и не нашли, если честно, но дядю Сашу это так зацепило, что он загорелся идеей приобщиться к этому делу и купить себе «миноискатель». Я оставил ему свои координаты, а сам к вечеру забрал машину и уехал домой.

Через две неделю Макс был уже у меня. Быстро устроился по своей профессии, снял квартирку. Пить практически перестал, разве что если на коп с ночевкой когда выезжаем…
 


Ночь на болоте

Наш старенький ЛуАЗ уже несколько часов петлял среди заросших камышом и осокой ручьев, обмелевших озер и заболоченных низин. Мы откровенно заблудились. Несколько раз мы практически вплотную приближались к заветной точке, которая была отмечена на экране нетбука, но каждый раз дорога сворачивала в противоположную сторону, упершись в непреодолимые топи.  Пройти напрямик пешком не было никакой возможности: в двух шагах от дороги проваливались сразу по грудь, а иногда не могли слегами даже дна нащупать. Да и дорога таковой только называлась. Колеса практически на всем ее протяжении как минимум наполовину находились в воде или грязной жиже.

- Вот дернул меня черт в эту тьмутаракань ехать да и тебя тащить. – сказал я, закуривая и отложив «нет» в сторону. Уже пять минут мы стояли на пригорке, на котором росло несколько чахлых березок и сосенка. На самой вершине, как раз за сосной, темнел огромный валун, выглядящий еще более загадочно в лучах заходящего солнца.

- Не получилось у нас казну выкопать. – сказал Ильдар, пиная по налипшей на колеса грязи. – завтра найдем?

- Ночевать остаемся что ли? – спросил вниз, когда товарищ полез осматривать днище.

- Ну да. Ночью я по болоту не поеду. Боюсь в темноте своего навозника утопить в первой же незамеченной яме. В ночь не поеду. – отрезал он, открыл двери и вытащил резиновые коврики, на которых были кучи грязи.

- Ха-ха! – рассмеялся я. – А я-то думал, как тебя уговорить остаться. Давай располагаться. Тут вроде сухо, я дров насобираю.

Одна из берез была наполовину высохшей, так что я с помощью топорика, отбиваясь от тьмы комаров (не топориком), легко набрал сухих ветвей (топориком). С дерева я увидел, что прямо за валуном бьет родничок, который ручейком вливался в ближайшее озерцо, заросшее вокруг камышом, осокой и прочей водной растительностью. Куда ни кинь взгляд – кругом была вода, или скрывающие ее заросли. Только где-то далеко, практически на горизонте, темнели леса. Кроме нашего холма, виднелись еще несколько, и я с сожалением отметил, что на некоторых из них деревьев на порядок больше. Пока я спускался и тащил отрубленные ветки к месту костра, Ильдар его уже разжег, и теперь подкладывал в разгорающийся огонь куски угля из огромного бумажного пакета.

- От выезда на шашлыки остались. – ответил он на мой немой вопрос. – Вот только воды не хватит на котелок.

- Сейчас принесу, ты бы лучше палатку поставил. – сказал я и громко ругнулся от того, что очередной назойливый комар залетел прямо в нос. Когда я дошел до родника, первое, что я увидел – остатки какого-то узора на камне, сделанного краской, но от времени, что именно было изображено уже было невозможно. Глянув в воду родника, улыбка сама расползлась по лицу: ровные блестящие кружки монет, едва подрагивающие из-за движения кристально прозрачной воды, в большом количестве покоились на дне. Попытка достать рукой ни к чему не привела, и я только замочил рукав до самого плеча – монеты только казались, будто вблизи. Зачерпнув воды в котелок, и пришлепнув очередного комара (тысячного или уже миллионного за весь день?) я помчался к лагерю, где Ильдар уже разложил свой небольшой «шатер» и теперь втыкал в землю у костра походные рогульки из стальной проволоки.

Он с удивлением смотрел на меня, лихорадочно бегающему от машины к поляне, и что-то выглядывающему и ищущему.

- Тебя что? Бешеный комар укусил? – со смехом спросил он, вешая котелок над огнем.

- Половник мне надо и побольше. Пойдем, может, ты что придумаешь? – позвал я его с собой…

До самой темноты мы с помощью длинной палки и привязанной к ней кружкой выгребали со дна монетки. Неудивительно, что я не смог дотянуться рукой: глубина там была больше двух метров. Окончательно обессилев, мы дружно отмели мысли о работе при свете фар и фонарей (да и мути мы подняли прилично) и отправились, наконец, готовить обед (днем мы съели по яблоку, и обедом назвать это было трудно). Пока вода вновь закипала (перед быстрым рывком к роднику, мы сняли котелок с огня, и теперь хвалили свою предусмотрительность), мы перебирали свои находки. Назойливые комары окончательно перестали нас беспокоить, мы с азартом перебирали кучку монет, поднятых со дна.

- Ого, себе! – неожиданно громко выпалил я. – Петр.

- Что Петр? Рубль. Дорогая? – спросил Ильдар, забирая у меня из рук монету. На коп он выехал впервые, только ради ознакомления, а поэтому вопрос его мне был вполне понятен.

- Недешевая.  – ответил я, вглядываясь в свете налобного фонарика в даты на монетах. – Хм, а ведь все сходится. Это очень даже очень!

- Что сходится? И давай уже есть, баланда готова. – сказал Ильдар, снимая с огня ароматное варево из картошки и тушенки. Я закинул еще пару кусков угля и обрубок ветки в костер и присоединился к товарищу за «столом», которым стало развернутое полотенце.

- Вот что сходится. – наконец, начал я после некоторого общего молчания под стук ложек о стенки металлических мисок. С первой ложки мне показалось, что вкуснее ничего не ел и котелка мне точно не хватит. Дымящаяся тарелка источала такие запахи, что мы оба забыли обо всем на свете. Когда первая миска похлебки улетела в радостно урчащий желудок вместе с помидоркой, черным хлебом и зеленым лучком, и когда вторая миска уже была наполнена для «смакования» блюда, только тогда я смог продолжить разговор.

- А вот что сходится. Самая поздняя монета у нас тут – полушка 1865 года, но подавляющее большинство все же – до 1850-х годов выпуска. В 1859 году, сюда отступили восставшие. На то время тут была деревня удмуртов-язычников, и родник, наверняка, - местное святое место, куда было принято кидать деньги. Заметил, что часть монет с дырочками? Это на монистах они, видимо, висели, пока в воду не полетели. Так вот, восставших загнали сюда, а потом зимой, когда болота и озерки замерзли, всех, кто тут был перевешали-перестреляли-переловили. Деревенька, где осталось пара-тройка немощных, быстро загнулась (наверное, от них-то и мелочь более поздняя), ведь всех трудоспособных уничтожили. Но ведь потому и лютовали войска, что не смогли они найти ту самую заветную кубышку, которую руководитель восстания собрал у местных помещиков и прочих богатеев. Погиб он одним из первых, помощники либо не знали, либо не сдали, но факт – награбленное добро до сих пор где-то рядом. Может часть монет из тех запасов среди находок этих. В общем, вот тебе известная история с неизвестными мне доселе косвенными подтверждениями. – я торжествующе посмотрел на Ильдара.

- А, ясно. – меланхолично ответил он, глядя в огонь и держа в руках остывающую миску похлебки и кусок хлеба. Его апатия меня немного покоробила:

- Я перед ним тут распинаюсь, а он… - обиженным голосом (хотя и не обидевшись в действительности) протянул я.

- Да устал я, дружище, без обид. Интересно, конечно, но утром. Это ты вон, как монеты просмотрел, будто батарейку в зад получил, а я… Что-то меня действительно выключает. Пойду я, ладно? Уберешься тут? – устало оправдывался Ильдар.

- А, ну понятно. Ты и так весь день нас вывозил из болота, так что давай, отдыхай. С рассвета мы этот родник до самой мантии дочерпаем. Все вытащим.

- Ага. – сказал он, склонившись над входом в палатку и о чем-то задумавшись, застыл в таком положении. – Чьей мантии?

- Иди, спи. Утром поймешь. – рассмеялся я и быстро застучал ложкой, доедая остатки похлебки. Чтобы комары меньше досаждали, я кинул в огонь «зелени», чей густой дым принес некоторое от них избавление, и убрал всю посуду и остатки пищи в рюкзак, который бросил на заднее сидение ЛуАЗа. Накрыл котелок крышкой, и чуть не опрокинул его, вздрогнув от неожиданного громкого крика в темноте. Как будто заблудившийся бык затрубил, поняв, что погибает. Это я потом определил, а пока я испугался этого звука и мыслей, как бы, и не было.

- Чего замер? Выпь это орет – донеслось из палатки.- Блин и спать не даст ведь, птица, блин.

Успокоившись, я продолжил убираться. Напоследок я ссыпал монеты в обрезанную пластиковую пятилитровую бутыль из-под воды и убрал ее подальше от костра, чтобы с утра, спросонья, не сбить ее и не рассыпать драгоценные монеты. Зачем я не убрал их сразу в машину? Не знаю, до сих пор себя за это ругаю. И не только я. Затушив костер, я забрался в палатку и сжег две пластинки «Raid»-а. Уснул под сопение уже отключившегося Ильдара и, чувствуя, как набившиеся в палатку насекомые безжизненными трупиками падают на лицо.

Проснулся я, наверное, уже через полчаса. С тревогой вслушался в тишину. Нет, действительно не приснилось. В камышах за палаткой я отчетливо слышал плач. Детский, захлебывающийся плач. Я снял с предохранителя свою «Сайгу» и тихо выполз из палатки. Следом за мной поднялся Ильдар, взяв свой лежащий у изголовья ИЖ-27. Туман, поднявшийся еще в сумерках, теперь висел неподвижной белесой стеной вокруг палатки. Утренний свет еще даже не начал освещать горизонт. Проспали мы действительно недолго – от погашенного костра поднимался дым, который, казалось, смешивался с туманом, давая ему еще больше густоты. Было ощутимо прохладно, и зубы норовили клацнуть друг от друга, нас обоих пробирал озноб.

Как только мы покинули палатки и включили фонари, плач прекратился, поэтому  мы с непониманием поглядывали друг на друга.

- Это тоже птица? – съехидничал я, показывая стволом в ту сторону, откуда слышался плач. Ильдар отрицательно покрутил головой:

- Есть, которые как будто плачет человек, орут, но это точно не они. Эй, кто тут? – неожиданно громко для меня крикнул Ильдар, что заставило меня вздрогнуть. «Трус!!!» - подумал я про себя, добавив несколько матерных слов. Голос Ильдара, казалось, был проглочен осязаемым туманом, не оставив даже эха.

- Где ты? - выругался он, и, сделав несколько шагов в направлении, откуда мы слышали плач и тут же резко отскочил ко мне. Именно в этот момент воздух вокруг будто взорвался от голосов. Сзади, слева, справа, впереди, десятки голосов густых, грубых и неожиданно громких повторяли:

- Где ты? Где ты? Где ты? Где ты?

От неожиданности и страха я присел и с испугом взглянул на друга. Он так же поглядывал в мою сторону. Его глаза были широко открыты от ужаса, от лица отхлынула кровь, и выглядел он как мертвец – настолько был бледен. Хотя мой вид был, наверное, такой же.

- Кто вы? Выходите, стрелять буду! – срывающимся голосом крикнул я, водя вокруг себя карабином. Неожиданно после моего жалкого крика все стихло, и снова леденящая тишина повисла над нами. Ильдар тихо матерился.

- Что за ерунда? – прошептал я. Ответить он не успел: снова раздался плач в том же месте. Его тут же подхватили десятки голосов, скрывающиеся в тумане. У меня зашевелились от ужаса волосы, и я выстрелил во мглу. Звук выстрела громким эхом раскатился по болоту. Следом сделал выстрел Ильдар, но плач не только не усилился, а стал еще громче. Тут было все. Надрывный детский плач, голосили женские голоса, несколько мужских вторили им завываниями.

- Уроды! – крикнул Ильдар и выстрелил второй патрон. Он быстро переломил ружье и бросил гильзы в белесую мглу. Как только он это сделал, снова все вокруг стихло.

- Валим нахрен! – Ильдар бросился к машине, я – следом. Забыв про все на свете, я смотрел то в окно, то на то, как мой друг пытается попасть ключом в зажигание. Вместо ожидаемого звука заводящегося двигателя раздались лишь щелчки. И тут окружающий туман зашевелился. Нет, не видел бы я это своими глазами, то никогда не поверил бы, а тут… Сначала я увидел, как белесая полоса, будто густой дым поднялся на капот спереди, и будто густая жидкость медленно потекла по нему в нашу сторону. Под ним ничего не было видно. Мы с ужасом смотрели, как оно медленно ползет к нам. Тут я перехватил взгляд Ильдара, и увидел, что он смотрит в зеркало заднего вида. Обернувшись, я увидел, что такая же масса поднимается по заднему стеклу машины.

- Костер! – одновременно крикнули мы и так же одновременно выскочили из машины. Но успел тут же об этом пожалеть через два шага. Воздух взорвался от многоголосо смеха. Нет, не смеха, а даже хохота: истерического, злорадного, захлебывающегося хохота. В панике я расстрелял всю обойму. Удивительно, как я не попал в машину, которую я уже не видел или в Ильдара. Потеряв ориентацию, я просто кружился на месте, не понимая вообще, где я нахожусь. В голове все смешалось, и в груди уже вовсю бушевал холодный ужас, подкатывая к горлу, сжимая дыхание. Я схватил карабин за дуло и, просто-напросто взвывая от страха, начал размахивать им вокруг себя, будто надеясь разогнать туман. Я выкрикивал имя друга, матерился на всю округу, но ответом мне был лишь хохот. Казалось, что кто-то хохочет прямо за моей спиной, я чувствовал взгляды на себе. И тут я сорвался. Не отдавая себе отчет ни в чем, я бросился вперед, раздвигая руками тростник и камыши. Я несся прямо вглубь болота, ведомый лишь желанием выбраться из этого проклятого места. Вода уже доходила мне до пояса, а ноги медленно погружались в жижу на дне этого озерка, как я услышал сзади громкий хлопок и сквозь стену тумана увидел ярко-оранжевое пламя, взметнувшееся ввысь на насколько метров. Поняв, что это дело Ильдара, я, взяв себя в руки, помчался в сторону пламени. Раздалось еще несколько приглушенных хлопков, которые были еле слышны за ввинчивающимся в каждую клетку моего тела хохотом. Я понял, что он стреляет, пытаясь привлечь мое внимание. Ускорив бег, я через мгновение просто столкнулся с Ильдаром, который, не ожидая такой прыти от меня, чуть не упал в огонь. В одной руке он держал полторашку с бензином, в другой было ружье. Оказалось, что он, выскочив из машины, споткнулся об оставленную с вечера запасную канистру и валяющуюся рядом пустую бутылку. Мы сливали бензин, чтобы быстрее разжечь огонь. Угли еще тлели, поэтому он тут же плеснул бензин на них. Не рассчитав, он получил ожог руки и опалил себе брови и ресницы, от которых ничего не осталось.

Как только я присоединился к нему, снова повисла тишина, и только туман молоком клубился кругом, но яркий свет от костра, в который засыпали весь запас угля и который мы постоянно поливали бензином, держал его на расстоянии. Я с сожалением увидел, что пока я брел по болоту, верная «Сайга» покрылась слоем грязи, а чистить, не было времени. Еще раз, посмотрев на Ильдара, я криво усмехнулся, и мысли стали более ясными, но холод ужаса в груди не прекращал своей деятельности. Я подумал, что если что-то снова рявкнет в тумане, мою панику уже будет не остановить. Также я понимал, что чем бы это все вокруг не было, оно не отступило, а собирается с мыслями или, чем там еще. Ужастики-то я смотрел. Мы смотрели друг на друга, и я по глазам видел, что в его голове роятся те же мысли. Неожиданно даже сам для себя с губ почти шепотом сорвались слова:

- Серебряная пуля пролезла тихо в ствол, дрожащий рот отправил в желудок валидол…

Это была наша песня. Когда-то еще подростками, мы фанатели от последнего альбома Хоя и орали эти песни, а по ночам бегали на местное кладбище, для того, чтобы нагнать друг на друга побольше страха, но сейчас этот страх был не только внутри, он казался осязаемым и его источник был в двух шагах, отодвигаемый огнем костра.

- И ветер неспокойно шевелит старый лист и подвывает в сумерках, как немощный баптист…

Дальше слова песни мы уже орали. Не кричали, а именно орали, надрывая глотки. Когда дошла очередь припева, на словах «Вода святая есть?» - Ильдар снова плеснул бензин, а я размахивал обломком ветки, к которой еще вечером была привязана кружка. Теперь она валялась где-то под ногами. Ильдар регулярно выстреливал в туман, бензин же перекочевал в мои руки. Мы раз за разом орали песню, которая вселяла в нас… Нет, не уверенность, а скорее дикость и полный пофигизм ко всему окружающему, хотя страх продолжал копошиться внутри.

В горле ужасно пересохло и мы уже нещадно охрипли. Поднялся ветер. Ледяной, зловещий, а вокруг все загудело. Как будто ветер гудел где-то в трубе. Он стремительно раздувал пламя, которое с удвоенной силой стало поглощать остатки топлива. В тумане мы отчетливо видели чьи-то силуэты, которые то поодиночке, то группами накатывали в нашу сторону и растворялись в воздухе. Бензина у меня осталось еще на пару раз. У Ильдара заканчивался и без того небольшой запас патронов. Обессилев, мы опустились на землю, прислонившись спиной друг к другу.

- А помнишь, мы на эту песню клип снимали на вэхаэску? – окончательно севшим голосом негромко сказал я.

Я  чувствовал, что Ильдар подрагивает всем телом, да и я тоже в такт ему дрожал от холода и страха. Ответить мне он не успел. Туман разразился отборным матом, но только с одной стороны. В свете костра появилась фигура мужчины, но ЖИВОГО. Из мяса и костей. В его руках было ружье, одет он был в брезентовую штормовку, болотники и фуражку с зеленым, как у пограничников, верхом. На вид ему было уже далеко за 60, на переносице были очки с толстыми линзами.

 -Вы, уроды, какого хрена пальбу в заказнике устроили??? – рявкнул он, приблизившись к нам. – Сейчас за вами наряд придет. Давно мы браконьеров не ловили. Сдать оружие!

Последние слова он сказал, недвусмысленно выставив дуло ружья в нашу сторону. Я поднялся, и из глаз покатились слезы, сами. Я смотрел на него, как мне казалось, посланника небес и не мог сказать ни слова. Я прижал ладонь ко рту, стараясь прекратить это, но слезы сами катились из глаз.

- Эй, вы чего? – удивился неизвестный, увидев, что мы оба в прямом смысле плачем. – Вы что? Я же… Вы заблудились что ли?

В ответ мы молча кивнули. Первые эмоции прошли, и мы начали успокаиваться.

- А я слышу, у меня на участке пальба. Думаю, снова в болота браконьеры забрались, а тут оказывается вы. Так может вас вывести?

-У… У нас машина не заводится. – сказал Ильдар, спешно вытирая рукавом лицо.

-Мы не браконьеры. Вы же дядю Илью, охотоведа знаете? Он скажет. Я и охотился-то в жизни пару раз. Вы спросите… - затараторил я.

- Я и вижу. Какой же охотник так оружие свое извазюкает. Ну, молодежь. Где ваш транспорт?

С его приходом все стало так, будто ничего и не было. Я не решался начать разговор об этих часах. Хотя каких часах? С момента как я лег спать, прошло меньше двух часов. Ильдар вопросительно смотрел на меня, тоже ничего не понимая и боясь спросить. Наконец, я собрался с духом и как можно быстрее рассказал все, что мы видели и слышали. Я ожидал чего угодно, но в ответ старик лишь расхохотался, и, приложив ладони к выбритым щекам, покачал головой:

- Вы не наркоманы? Что нюхали? Жрали? Это… кололись?

Мы отрицательно замотали головами.

- Да поверьте мне, это самое тихое болото в мире. Я тут уже почитай мильен лет работаю, но такооого! – он вновь расхохотался.

Убеждать его я не стал, и уже сам начал сомневаться, перебирая в голове все, что употреблял за весь день. Ильдар сел за руль и машина, чихнув, сразу завелась.

- Кто же не работает-то? Странные вы люди. – махнул рукой старик. – Собирайтесь. Светает уже.

Последнее он сказал, глядя в небо, которое начало светлеть на востоке. Туман сразу после его прихода мигом рассеялся, его обрывки плыли над водой, и мы лихорадочно бросились собирать вещи.

- Костер потушите. Дачники, блин. – прикрикнул на нас старик.

Мы уже сидели в машине. Старик подошел к водительскому окну и сказал.

- Я иду, вы за мной. Не пугайтесь, поведу по гатям, что под водой идут. Машинка у вас легкая, выдержит. Теперь давайте.

Старик быстро пошел вперед, мы осторожно поехали следом. Он шел без слеги, уверенно пересекая открытые участки воды, где она едва скрывала ноги до половины икр. Всю дорогу он ни разу не обернулся и не остановился, а мы, молча, смотрели на его освещенную фарами спину. Наконец, мы выехали на твердую землю «материка», оставив позади болото.

- Ребят, а может зря я вас вывел? Браконьеры же? – старик, прищурившись, посмотрел на нас. Мы выскочили из машины, убеждая его в обратном и рассыпаясь в благодарностях. Я полез за деньгами в кошелек, но старик резко замотал головой, выставив перед собой руки:

- Ни, ни, ни! Не вздумай, не возьму. Не возьму, нет.

- Так как нам вас отблагодарить-то? Эээ… - замолчал я, не зная имени.

- Коробейников Игнатий Валерианович. Валерьянычем меня все кличут. Меня тут все знают. – улыбнулся старик. В ответ мы тоже представились. На прощание он пожал нам руки своей горячей мозолистой ладонью. От всяких благодарностей категорически отказался. Напоследок он спросил:

- Так что же вы там делали, раз не зверя стрелять приехали?

Я рассказал ему о поиске деревни и ее историю вкратце, на что Игнатий Валерианович в очередной раз улыбнувшись, сказал:

- Так нету деревни-то той. То место все под воду ушло. Там только одна труба печная, что повыше из воды торчит. Так что зря ездили. И это.. Ребят, я гляжу вы парни хорошие, не надо баловаться наркотиками. И водку не пейте. Много. Ладно, сейчас по этой дорожке едете, на развилке налево. Там через километра четыре будет изба. Сегодня там Ахтямка и Вовка. Оттуда дорогу они покажут. А я дальше, обход делать надо. Прощевайте.

Он скрылся в зарослях ольшаника, а мы поехали вверх по глинистому склону. Как только мы перемахнули пригорок, я резко закричал:

- Стой!

Ильдар резко двинул по тормозам и ошарашено посмотрел на меня.

- Мы там монеты оставили. Блиииин балда, надо было сразу их в машину убрать.

- Иди ты со своими монетами я… - тут он осекся и полез во внутренний карман. Он извлек оттуда спичечный коробок, завернутый в бумагу и, посмотрев на него, швырнул его далеко в кусты. Я промолчал, все понимая.

Когда мы добрались до избушки, нам навстречу вышли заспанные егеря. Мы скрыли все, что с нами произошло, сказав, что заблудились. Представившись, нашли общих знакомых, и сначала подозрительные, егеря успокоились. Только когда мы произнесли имя старика, те удивленно переспросили:

- Кто???

***
Коробейников Игнатий Валерианович, кавалер ордена Красной Звезды, прошедший всю войну, проработал всю жизнь егерем в местном заказнике. Умер в 1971 году в возрасте 84 лет во время очередного обхода территории.

***
До конца отпуска оставалось еще полторы недели, и мы вдвоем два раза пытались вернуться за оставленными монетами, но начавшиеся дожди и поднявшийся уровень воды не дал нам это сделать. Потом мы ездили зимой на снегоходе по замерзшему болоту, но так и не отыскали те самые три березки и сосенку. На обратном пути мы провалились под лед, и чуть не замерзли насмерть, пока добрались до егерей. С пневмонией я долго провалялся в больнице и оставил попытки найти то место.

***
Ильдар, большой любитель «дунуть» завязал с травкой. К копу он так и не приобщился, хотя не раз выезжали на другие места, он так и остался заядлым рыбаком и охотником.

***
Что же с нами произошло – не знаю. Была ли это месть за осквернение источника или духи, узнав о цели нашей поездки воспрепятствовали этому… Но как бы то ни было после этого случая все культовые места всех религий и верований во время копа я обхожу стороной.