Однажды меня послал на три буквы большой чиновник, замминистра энергетики СССР, хороший и порядочный человек. Этому предшествовали определенные события.
Перед тем, как в конце 1983 года ввести в строй первый реактор Запорожской АЭС, наши газеты подняли много пропагандистского шума, мой голос в этом хоре был не самым последним. Торжественный пуск ожидался к 22 декабря - Дню энергетика, список награждаемых начальников и строителей был уже утвержден. Говорили, что на Орден Октябрьской революции «тянет» главный инженер управления строительства ЗапАЭС Анатолий Васильевич Кочерга. Это был фанатично преданный делу специалист, умница, способный работать сутками, интеллигентный, голубоглазый. Я неоднократно общался с ним и, как ведущий «атомной» странички в «Козе», приурочил к пуску зарисовку о Кочерге.
Пуск оттягивался, а потом на первом блоке случился пожар, после которого не только пропала подготовленная заметка, а вообще ушла из газеты тема «мирного атома». В очерке «Как в Энергодаре строили атомную электростанцию» (http://zhurnal.lib.ru/g/gaew_j_a/aes.shtml) об этом рассказано. Когда пришла гласность, и для журналистов открылись многие ранее запретные темы, решил вернуться к ЧП и разобраться в его причинах.
Но главные областные пожарные, так же как и сменившиеся руководители УС ЗапАЭС, были не очень словоохотливы. Выяснив, что Анатолий Кочерга живет в Москве и работает заместителем министра энергетики, загорелся идеей встретиться с ним, взять информацию, что называется, из первых рук. Звоню в министерство, секретарша соединяет с замминистра. Он не помнит меня, но интересуется целью звонка.
- Хочу расспросить о пожаре, прошло шесть лет… - говорю прямо, но Кочерга вежливо перебивает, заявляя, что на эту тему говорить отказывается. Чувствуя, что он может положить трубку, прошу разрешения встретиться и поговорить вообще о развитии энергетики.
- Приезжайте, если хотите. Но учтите, о пожаре я не буду разговаривать, - сухо и твердо повторяет мой собеседник.
Телефонный разговор меня не расстроил, помня всегдашнюю доброжелательность этого человека, был уверен, что при личной встрече сумею расположить его и все выяснить. Главное, не задеть самолюбия бывшего главного инженера, не задавать лобовых вопросов, типа «кто виноват»?
В августе 1991-го (за пару дней до ГКЧП и путча), оказавшись в Москве, позвонил опять в министерство, напомнил о себе, и договорился о встрече.
Открыв дверь руководящего кабинета, сразу увидел, как изменился Кочерга внешне: похудел, постарел, а главное – голубые глаза утратили прежнюю яркую голубизну.
- Здравствуйте, Анатолий Васильевич! Рад вас видеть, вы совсем не изменились. Узнали меня? – начал я подстилать соломку.
- Да, узнал. Пришли таки? Ну, слушаю.
- Анатолий Васильевич, все-таки хотелось бы узнать, что случилось тогда с первым реактором…
- Я же предупреждал, что об этом разговаривать не стану, - Кочерга мгновенно стал жестким. Таким я его не знал, хоть и помнил, каким мог быть суровым и твердым на оперативных совещаниях нынешний замминистра. Тщательно подбирая слова, я стал рассуждать о том, что сегодня другое время, что люди хотят знать правду, но Кочерга, выдержав полуминутную паузу, сказал со страшной интонацией в голосе:
- Немедленно убирайтесь. Я не хочу вас видеть, идите на…
Истинная интеллигентность неистребима. Он хоть и послал меня, но на «вы». А если серьезно, то я долго ругал себя, что довел сдержанного и воспитанного человека до срыва. Не хотел Кочерга делиться со мной воспоминаниями о пожаре, видать, слишком больно это для него было. Я же бесцеремонно лез в его душу. Эта история послужила важным уроком, больше подобного нахрапа, даже во имя самой «гвоздевой» темы, не позволяю себе.