На первом этаже грохнул взрыв гранаты. «Олег! Олег!!!» - безумный крик Веры, зовущей на помощь мужа, заставил сердце Риты биться с невероятной скоростью. Крик молодой женщины стих, стал слышен детский плач, который был прерван автоматными очередями. Через окно донеслись выстрелы из соседнего подъезда. Стреляли из квартиры третьего этажа. «Это Михалыч и Верная Маша» - подумала Рита, и обтерла мокрые от пота ладони о джинсы. На лестнице загрохотали шаги бандитов. Рита подняла тяжёлый пистолет Стечкина, обхватила рукоять двумя руками, прицелилась в стальной лист, прикреплённый к стене площадки, и стала стрелять в его центр , отмеченный белой краской. «Рита, стреляй в центр, тогда пули рикошетом пойдут вниз лестницы! Это заставит бандитов остановиться на какое-то время! Но, только на время…» - вспомнила она слова Кости. Тогда вечером Костя провёл белую линию на полу прихожей: «Стрелять будешь отсюда!» Муж вставил в рукоять пистолета магазин, ещё два лежали в подсумке. «Рита…А этот на крайний случай…Дорогая, на самый крайний…Ты поняла меня?» - сказал Костя и протянул ей магазин с единственным патроном. Рита поняла мужа. Не прошло и недели, как в гарнизон привезли отбитую у бандитов учительницу, сопровождавшую груз для новой школы. Учебники, тетради…Бандиты перехватили колонну. Никто не выжил. Учительницу тащили с собой три дня, и всё это время насиловали. Когда её привезли в гарнизон, она уже потеряла человеческий облик. Да, Рита поняла мужа.
Шаги на лестнице стихли, послышался стон, и крики ярости. Кто-то стал бежать наверх снова, и снова Рита нажала на спусковой крючок. В третьем подъезде огонь вёлся не переставая. Стрельба донеслась из-за хозяйственных построек. Рита сменила магазин. С нижней площадки лестницы в стальной щит ударила очередь. Пули разлетелись веером с жутким визгом. Снова быстрые шаги, и опять они были остановлены огнём из АПС. Последний магазин с щелчком вошёл в рукоять. «Костя, где ты, Костя?!!» - с отчаянием подумала Рита, и нажала на спуск.
Стрельба в гарнизоне стала стихать. Только в третьем подъезде огонь вёлся в том же темпе. Рита отстреляла больше половины патронов в магазине. Пот лился по лицу, щипал глаза, стало трудно попадать в центр листа. «Это крайний случай?! Неужели, это крайний случай?! - с ужасом подумала Рита – Смогу ли я выстрелить себе в голову?! Где же ты, Костя?!» И тут Рита увидела на площадке бандита. Видимо, он прополз по лестнице, а она не услышала…Рита успела выстрелить ему в грудь два раза, но, падая на площадку, бандит выпустил очередь в ответ, и Рите пришлось отскочить в сторону. Она потеряла из виду лестницу и лист. Сразу снизу послышался шум бегущих людей. Рита, вставила в пистолет магазин с единственным в нём патроном, и отошла в глубь квартиры.
Сердце замерло на мгновение, а потом застучало так, что Рите показалось, что оно сейчас разорвётся. Шаги остановились у входной двери. Послышалась гортанная речь. Рита стала медленно поднимать пистолет, который потяжелел, как будто его залили свинцом. И в тот самый момент, когда ствол АПС был готов вжаться ей в висок, на улице грохнул взрыв, затем сразу несколько разрывов на несколько секунд оглушили Риту. Рёв двигателей БТР, очереди из тяжёлых пулемётов, непрерывный огонь автоматов сменился жуткими звуками рукопашного боя. Боя, в котором нельзя найти ни грамма милосердия, когда звериные инстинкты берут верх над человеческим разумом. Яростные крики стихли. Раздались одиночные выстрелы.
«Рита! Рита!!! – услышала она голос мужа, бегущего вверх по лестнице – Рита-Рита-Рита!!!» Костя повторял её имя, пока бежал. И короткая лестница, всего-то сорок ступеней, казалась им обоим нескончаемой. Костя появился в дверях с жутким выражением лица, покрытого пятнами крови, текущей из раны на лбу. Увидев Риту, стоящую с пистолетом в руке, отстрелянные магазины на полу, он бросился к ней, и обнял её с такой силой, что она застонала. «Прости, прости! Какое счастье, что мы успели!» - Костя посмотрел жене в глаза, и стал лихорадочно её целовать. На поцелуи мужа Рита ответила так, как отвечает женщина, которая поняла, что умирать уже не надо, а надо жить.
Костя наконец-то разжал объятья. «Рита…приготовься увидеть… - голос его осёкся – увидеть внизу…» Он махнул рукой, вышел из квартиры, и стал спускаться по лестнице. Рита села на край кресла. Её стало трясти от страха. От страха уже прошедшего боя, и страха перед встречей с чем-то ужасным. Она заставила себя встать и пойти за Костей к выходу из дома.
Рита вышла из подъезда дома на плац, и сразу зажмурила глаза от яркого солнца. Через мгновение, когда она открыла их, ей показалось, что всё видит в кошмарном сне, от которого надо как можно скорее очнуться, чтобы не сойти с ума.
……………………………………………………….Рейд……………………………………………………………………………….
Плац был красным от крови. Красными от крови были огромные колёса БТР, входная дверь в подъезд и стены, примыкающие к ней. Казалось, что по территории гарнизона пробежал сумасшедший маляр с огромной кистью и ведром, наполненным красной краской, которой он мазал всё вокруг себя…На ярком солнце блестели тысячи гильз от автоматных, пулемётных патронов. Среди них выделялись гильзы крупного калибра от пулемётов Владимирова, установленных на БТР. Золото на красном…Привычное сочетание цветов государственного и полкового знамени. Но сейчас это было не знамя, а знамение. Знамение наступающего Апокалипсиса, или уже наступившего Судного Дня для гарнизона и всех…оставшихся в живых после налёта бандитов.
Рита, как в замедлённой съёмке, видела солдат, несущих на носилках и плащ-палатках мёртвые тела её хороших знакомых по гарнизону людей. В основном, это были жёны офицеров и их дети. Что может быть страшнее мёртвых детей.… Медсестра Аня в тени перевязывала раненых, движения её ловких рук казались также медленными… К ней подбежал Олег, старший лейтенант Кудрявцев, сосед по подъезду. Его жена Вера стала Рите доброй приятельницей, а их дети, мальчик Лёша и девочка Ира, называли её тётей. Олег о чём-то спрашивал, но она не понимала слов. Олег сорвался с места и побежал к дому.
«Рит-та…Ри-та…» - как сквозь вату она услышала голос Кости. Рита повернула голову и увидела Костю, стоящего рядом с прапорщиком Михалычем, его женой, и незнакомым капитаном. Голова Кости была уже перевязана. Она подошла к ним, и заключила прапорщицу в объятьях. Михалыч хлюпнул носом и ободряюще похлопал Риту по плечу. Верная Маша улыбнулась и сказала Косте: «Майор, у тебя не жена, а амазонка! Как она стреляла!» Костя посмотрел на жену: «Ну, не мне об этом рассказывать!»
Костя и Рита.
Где знакомились будущие офицеры со своими будущими жёнами? Как правило, на балах, которые давались в училищах, академиях и прочих военных заведениях. Танц-пол с закусками, красными от смущения лицами, надраенными пуговицами кителей, кокетством, мыканьем и аханьем.
Костя и Рита не стали исключением. Правда, Костя был уже офицером, капитаном, слушателем Военной Академии. Капитана Костя получил досрочно, за очень секретное задание, и хорошо им выполненное. Рита была студенткой второго курса Института, гимнасткой и, естественно, комсомолкой. Красавицей она не была, но в ней был шарм. Некое свечение, наполнявшее её глаза, волосы и кожу. Так подумал Костя, как только увидел девушку, стоявшую у окна, с явно скучающим видом.
«Костя!» - представился он девушке, подойдя к ней с мороженым на тарелочке. «А ложечка?» - улыбнувшись, сказала Рита. «Какое интересное имя – Аложечка…» - засмеялся капитан и пошёл за ложечкой. Оба любили мороженое, поэтому Костя принёс две ложечки, так как мороженого больше не было. Они честно разделили кусок пополам.
И с этого вечера пополам делились – Питерские белые ночи, экзаменационные переживания, билеты в кино, и всё, что сопутствует любви. Хулиганство тоже спутник этому чувству, поэтому, почему не залезть на стену Петропавловской крепости, и не удирать от свистящих милиционеров? Он – офицер, она – студентка, вполне нормальное мероприятие…Особенно, когда ночь не ночь, прошедший дождик освежил воздух, и так пахнут тополя…
Прошло чуть меньше года, и в квартиру, где жила Рита с родителями пришёл Костя. Он приходил сюда и раньше, но таким никогда. При полном параде, который подчёркивали сияющие хромовые сапоги. Ритин отец отложил газету, посмотрел на сапоги, и сказал: «Ага…» Ритина мама приложила передник к глазам, а сама Рита засмеялась, и спросила Костю: «Не пожалеешь?» Костя вышел в переднюю, и вернулся с букетом. Рита вышла в свою комнату и вернулась со свидетельством о браке. Мама села на стул, с которого поднялся Ритин отец. «Это как понимать?!» - с грозным видом начал он. «А это надо понимать, папа, так, что я взяла академический отпуск, и мы с Костей уезжаем в гарнизон! - ответила Рита, и подхватила мужа под руку – Капитан, цветы!» Костя опомнился, и несколько скованно передал букет Ритиной маме. Родители поняли, что им остаётся только смириться с решением дочери. Всё прошло удачно. Через две недели молодые уехали в очень далёкий гарнизон.
Никакие бытовые трудности не могут помешать становлению молодой семьи. Особенно, если эти трудности перестают быть доминирующими в жизни. Так и произошло в этом далёком гарнизоне, когда эхо взрывов в горах становилось всё слышнее, трассы автоматных очередей всё ярче, а семей офицеров из более дальних и мелких гарнизонов стремительно прибавлялось.
Костя мотался по горам, возвращался совершенно измученным. Он худел, стал курить. Всё чаще, просыпаясь ночью, Рита видела его стоящим у окна. Огонёк сигареты подсвечивал похудевшее лицо мужа, взгляд был напряжённо направлен в сторону гор. Рита вставала, подходила к Косте, обнимала за шею, а он гладил её руки, говоря то, чему сам не верил: «Всё будет хорошо…»
Однажды, вернувшись из очередной поездки, в которой Косте и всем кто был рядом с ним, пришлось прорываться через плотный огонь засады бандформирования, он вызвал к себе Михалыча и сказал: «Риту завтра с утра на стрельбище. До вечера. Из всего, что стреляет» Рита вздрогнула, а прапорщик кивнул головой с пониманием.
«До вечера» было всю неделю. Рите больше всего понравилось стрелять из пистолета Стечкина. Она держала его двумя руками, не давая отдаче задирать ствол, а довольный вид Михалыча показывал, что труды не проходят даром. На стрельбище Риту сопровождала Верная Маша, которая оказалась заядлым стрелком. Прапорщик патронов на такое дело не жалел. И к концу недели Костя получил подтверждение, что его жена Рита обучена первичным навыкам стрельбы «из всего», а особенно, из АПС. И этот пистолет спас сегодня Риту.
Из подъезда дома выбежал Олег Кудрявцев, с недоумённым видом огляделся по сторонам, и не найдя нигде свою семью, стал расспрашивать медсестру Аню. Та заплакала, и указала офицеру рукой на длинный ряд тел, лежащих вдоль стены дома, накрытых брезентом. Олег, волоча ноги, подошёл к брезенту, и встал рядом с ним, не решаясь откинуть. Рита, Костя и Михалыч с женой направились к нему, ускоряя шаг. Рита вспомнила, как кричала Вера, и ей опять стало страшно. Олег, наконец, решился, и откинул брезент. Всмотрелся в мёртвые лица, и на глазах у всех стал совершенно седым…
Старший лейтенант Кудрявцев и его семья.
Олежек Кудрявцев влюбился в Верочку Одокию в седьмом классе. Влюбился раз и навсегда, причём, совершенно безответно…Верочка в это время была влюблена в виконта де Бражелона. Олежек понимал всю глубину своего одиночества, и старался отделаться от мрачных мыслей, бегая по утрам кроссы, и занимаясь в секции самбо. Аристократическая бледность виконта, так импонирующая Верочке, подчёркивала румянец Кудрявцева, который становился только ярче от физических упражнений. Девочка отлично училась, и Олежек старался хоть как-то привлечь её внимание, зубря правила, теоремы, аксиомы и прочее, и прочее…Виконт ничего из этого не знал, но он был несчастен, что действует на женщин, как сильнодействующий наркотик. Олежек тоже мучился, но втайне от широкой общественности.
В восьмом классе произошли серьёзные изменения в отношении Верочки к Олегу. Самым прозаическим образом. В самом начале нового учебного года, когда только-только начинался листопад, девочка припозднилась в гостях у бабушки. Когда она вышла на улицу уже стемнело, Верочка скорым шагом пошла по бульвару по направлению к своему дому, как вдруг из кустов вылезли три хулигана. У старшего их них, известного в районе своей злостью, была кличка – Волк. Пирожков у девочки с собой не было, охотника не предвиделось, и быть бы беде, если бы по тому же бульвару не бежал Олежек, возвращаясь из секции самбо. Лучше реальное самбо одноклассника, чем воображаемая шпага виконта. Конечно, это выглядело грубо, но очень показательно. В сердце Верочки щёлкнул переключатель, и она увидела Кудрявцева. И он ей понравился. И она в него влюбилась. Раз и навсегда.
Чувство оказалось серьёзным. В девятом классе юноша и девушка стали близки, а в десятом решили пожениться. И они пришли за разрешением к родителям. Родители - мудрые люди. Они должны были сказать «Да!», и пойти за разрешением в Горисполком. Родители сказали «Нет!!!», и создали партию для борьбы с несовершеннолетними влюблёнными. Верочкина бабушка оказалась оппозиционером.
Влюблённые мощно контратаковали. Они забеременели. И это было не случайностью, а обдуманным действием в борьбе за совместную жизнь. Партия родителей развалилась, Горисполком дал «добро», ребят исключили из школы, им пришлось съехать из квартир родителей в никуда. Это «никуда» находилось у Верочкиной бабушки. Верочка и Олежек заканчивали десятый класс в вечерней школе, а по утрам юный супруг работал грузчиком на овощной базе, что было очень плодово-выгодно для беременной Верочки.
Но жизнь нанесла тяжёлый удар. У Верочки случился выкидыш. Началась депрессия. Бабушка и Олежек боролись, как могли, но…И тогда седовласая оппозиционерка прошла бульваром до дома Верочкиных родителей, то есть пришла к дочери. Через час туда прибежали родители Олега. Ещё через час по бульвару в обратном направлении прошла демонстрация под лозунгом «Все на борьбу с Верочкиной депрессией!» Это помогло. Но, когда дело дошло до вопроса, у кого будут жить дети, Олег встал, и сказал, что он решил поступать в военное училище, которое находилось в другом городе. Верочка же сообщила, что она приедет к мужу через год. Так оно и вышло.
В городе, где учился Олежек, находился библиотечный техникум. Туда и поступила Верочка. Появившийся к вящей радости юных супругов сын Лёшка, стал «третьекурсником» по папиному училищу, а дочка Ирочка родилась на год позже. Было тяжело, чаще – очень тяжело. Но влюблённые выдержали. Не без помощи добрых людей. Например, Верочкиной бабушки, которая прибыла в город, как только Лешка намочил первую пелёнку.
Олег стал офицером, был направлен на службу в этот самый гарнизон, где теперь стоял у брезента, и смотрел невидящим взглядом на мёртвые лица таких ему дорогих людей, в которых заключалась вся его жизнь. Он стоял, и не знал, что ему делать… Надо ли, что-нибудь делать, а, если и надо, то, для кого? И в это время раздались крики.
Все кто был на плацу, повернулись в их сторону. От складских построек трое старослужащих пинками гнали двух «салаг», прибывших в гарнизон с месяц назад. Их автоматы нёс высокий сержант с перевязанной правой рукой, и в порезанной на груди ножом гимнастёрке. Костя пошёл навстречу, но его опередил Кудрявцев. Он жестом остановил солдат. «Где они были?» «В шинах суки прятались!» - ответил сержант. Олег взял один автомат и посмотрел на магазин. Тот был полон. Взял второй – то же. На его лице отразилась целая гамма чувств – от удивления до ненависти. А затем… «Вы знаете…у меня убили жену и детей – сказал он удивительно спокойным тоном – Я их любил…» «Олежек, не надо…» - дрожащим голосом проговорила Верная Маша, а Рита недоумённо посмотрела на неё. Костя и капитан бросились к Олегу. Но они опоздали…Старший лейтенант Кудрявцев достал пистолет из кобуры, выстрелил в лицо одному «салаге», второму, и, затем, себе в висок.
Старослужащие, обрызганные кровью, глядя на распростёртые на асфальте тела, находились в ступоре от происшедшего. Костя посмотрел на капитана. «Смертью храбрых, майор… - сказал капитан – все трое…» Костя кивнул головой. Из ближайшего к ним БТР, выглянул радист: «Товарищ майор! Из штаба полка! Срочно!»
Костя долго слушал, что ему бубнил в рацию штаб. Его обступили офицеры, напряжённо ожидая сведений. Михалыч обходил БТРы, записывая в блокнот необходимое для пополнения боезапаса каждой машины в отдельности. Верная Маша, Рита и медсестра Аня занимались ранеными солдатами, уцелевшими в резне женщинами и детьми. За час с небольшим, что прошёл с последнего выстрела в гарнизоне, шок исчезнуть не мог. Все понимали, что это не конец испытаний, но никто не знал, что ждёт их дальше. Неизвестность пугает больше увиденного ужаса.
Костя стал отвечать рваными, короткими фразами. Махнул рукой капитану: «Карту!» Тот достал карту из планшета, разложил её на спине стоявшего рядом лейтенанта. Костя сделал пометки. «Какова достоверность сведений?» - задал он последний вопрос. Рация взорвалась матерными выражениями. Связь прервалась. «Значит так…Всех на плац! Всех!» - приказал Костя.
Посыльные побежали исполнять приказы майора. Костя повернулся к офицерам: «Разведданные показали, что в ближайшие часы начнётся наступление бандформирований на Город. Замечены большие скопления хорошо вооружённых групп на ближайших подступах. Авиация в полную силу сработать там не сможет. Начинается эвакуация семей офицеров, работников консульства, в общем, всех штатских. Вертолёты нужны для прикрытия аэродрома. Приказано оставить гарнизон, уничтожив склады, и прорываться в Город через Ущелье. Другого пути нам уже не оставили. Уверен, что и на этом маршруте нас ждут – Костя наклонился над картой – вот здесь, в начале «зелёнки», здесь – перед Ущельем, и здесь – уже в самом Ущелье. Прикрытие с воздуха, если и будет, то только на последних тридцати километрах от Города. Если будет!» «Не будет прикрытия, майор… - сказал капитан – Не до нас там будет…если нас будет…»
Подошёл Михалыч. «Михалыч, БТРы топливом под завязку, боезапасом под завязку, цинки с патронами в каждый. В общем, сам знаешь. На всё закрываю глаза – сказал Костя, и уже обращаясь к капитану – Бери на себя минирование складов. Будет ещё одно…дело…Но потом»
На плацу стояли женщины и дети, легкораненые и уцелевшие в бою солдаты и офицеры – все, кто мог двигаться, стрелять и погибать. Их оказалось – шестьдесят пять человек. Двадцать три человека лежали в тени домов и деревьев – это были тяжелораненые и контуженые бойцы. Ветер с гор мёл песок по плацу…Стояла невыносимая жара, но никто не ощущал её. Женщин бил озноб, они прижимали к себе детей, как будто могли защитить их от огня, свинца…жестокости…Со стороны складов доносился шум двигателей бронетранспортёров. Там выполняли Костин приказ двадцать солдат и Михалыч. Значит, сто восемь человек.
Костя вышел на середину плаца. Голоса стихли. Он посмотрел на стоящих перед ним людей, и жёстко сказал: «Мы уходим через два часа. Уходим навсегда. Через полтора часа все должны стоять на этом же месте. С собой взять – документы, деньги, у кого есть – ценности, то есть то, что уместится в маленькой, очень маленькой сумочке. Главное – документы. Лекарства, если есть заболевания. Врач убит, по медицинским вопросам обращаться к Ане. Это наш последний рейд. Мы попадём под огонь противника, что неизбежно. Необходимо сохранять спокойствие. И последнее…Мы не можем взять тела погибших с собой, мы не успеем их захоронить. Но мы не можем и не должны оставлять покойных на глумление. Я вижу только одно – кремировать их на складе ГСМ, после подрыва, предварительно обложив шинами. Надеюсь, Вы меня поняли. Выполняйте» Плац опустел. БТРы и Зил-131 -тентовик выстроились в колонну перед КПП гарнизона, который переставал существовать.
Костя посмотрел на колонну машин. «Старлей – обратился он к одному из офицеров – Перестройте колонну. Пять бронетранспортёров вперёд, потом ЗиЛ, шестой БТР – последним в колонне». Старший лейтенант с недоумением посмотрел на майора. «Исполнять!» - не поясняя своего приказа, и повысив тон, приказал Костя. К нему подбежала медсестра Аня: «Товарищ майор, я санпакеты по БТРам разложила, сколько было. Тяжелораненых нужно уже по машинам сортировать. В какие?» «Всех тяжелораненых в тентовик» - ответил Костя. «В тентовик? – испугано спросила Аня – Но это же…Они и сделать ничего не смогут…» Костя усталыми глазами посмотрел на медсестру и тихо произнёс: «Исполняйте, Анечка, исполняйте…, про воду не забудьте…» Он пошёл в сторону штаба гарнизона. Аня смотрела ему вслед, понимая, что майор всех тяжелораненых перевёл в положение смертников. И она, медсестра, дававшая клятву Гиппократа, должна исполнить этот приказ.
Медсестра Аня.
Аня была некрасива. Коренастая, крепко сбитая девушка, с большой грудью, широкими бёдрами, короткими ногами, круглым веснушчатым лицом и небольшими серо-голубыми глазами. В селе, в котором она родилась, её звали «Дурнушка», парни на танцульках обходили её стороной, и когда девушки после танцев шли обжиматься с ухажёрами, Аня в одиночестве возвращалась домой. Свой любимый фильм – «Начало» - она пересмотрела раз сорок, прекрасно понимая, что с ней ничего подобного не случится, но в героине Чуриковой девушка видела многое из личной неудавшейся женской судьбы. Окончив восьмой класс, Аня уехала в Тамбов, где поступила в медицинское училище, в котором блестяще училась, проводя всё свободное время за учебниками в общежитии. Подруги любили её за упорство, весёлый нрав, сохранившийся в ней, несмотря на обделённость в любви, и помощь, которую она всем оказывала без просьб и условий.
Аня стала хирургической сестрой, и стояла около операционного стола по шесть-восемь часов, подавая инструменты, наперёд зная, какой и когда, вытирала пот с лица хирургов, которые, закончив, говорили: «Спасибо. Молодец», но никогда не приглашали в ординаторскую выпить чашечку кофе. Для этого существовали другие медсёстры.
Когда Аня посылала телеграмму маме, она стыдливо прикрывала адрес ладошкой. Телеграфистки требовали паспорт, чтобы проверить, нет ли ошибки в написанном – Тамбовская область, Еблоновецкий район, село Хренное. Правда, потом паспорт спрашивать перестали, а начали Аню жалеть. Родиться по такому адресу не поле перейти…Всё оставляет свой отпечаток в жизни человека.
Ане снились эротические сны, в которых она отдавалась мужчинам с неукротимостью дьяволицы, после чего они падали ей в ноги с признаниями в любви, а она с презрением отвергала их одного за другим. Сны становились всё более яркими, а жизнь всё более серой…Что привело к согласию поехать вольнонаёмной медсестрой в далёкую страну, где велись боевые действия. Секретарь РК ВЛКСМ пожала Ане руку, а когда та вышла за дверь, сказала вслух: «Дура и ****ь!»
И в этой далёкой стране, Аня познала плотскую любовь во всей обнажённости. Она купалась в океане нежности, как её понимала, отдавая себя солдатам, которые считали это наградой за своё ранение. Это было Аниным кредо – любовь за ранение. Другого быть не могло. Об этом знали все в гарнизоне. Слово «****ь» ни разу не было произнесено. Военврач Липатов лишь однажды, после масштабной операции, в которой оказалось много раненых, прокашлявшись, сказал: «Анечка…ты бы умерила свой пыл…Нет, я понимаю, что солдатики быстрее поправляются! Но это как-то всё-таки странно…» Анечка засмеялась, пыл свой не умерила, солдатики поправились быстрее, чем ожидалось, а военврача Липатова бандиты прибили гвоздями к полу во время налёта на гарнизон.
Аня понимала, что, вернувшись в Россию, она вернётся в одиночество. Поэтому она решила, что назад она поедет не одна. А с ребёнком в своей утробе. И это будет главной наградой в жизни. Но это будет потом. А сейчас ей надо разместить тяжелораненых в грузовике.
Плац опять заполнился людьми. Рита стояла поодаль вместе с Верной Машей. К ним подошёл Михалыч в сопровождении сержанта с перевязанной рукой. На плечах у них висели ручные пулемёты Калашникова и два автомата. «Держите – сказал Михалыч – вам, что полегче…» Добавил к оружию подсумки с магазинами. «Вот, девочки – вздохнул он – Кто бы мог подумать, что так будем уходить…Сейчас бы автобус с мягкими сиденьями. Да, Маш?» Верная Маша улыбнулась и поцеловала мужа в щёку.
Прапорщик Михалыч и Верная Маша.
Всё началось двадцать пять лет назад. Правда, оставалось ещё два месяца до серебряной свадьбы, которую мечтали отпраздновать все жители гарнизона. Итак, почти двадцать пять лет тому назад, юный Михалыч, тогда свежеиспеченный старшина сверхсрочной службы, стоял с вещмешком и небольшим фибровым чемоданчиком рыжего цвета и металлическим замочком с защёлкой на автобусной станции забытого Богом городишки. В этот населённый пункт он попал не случайно, а по приглашению своего однополчанина, вышедшего на дембель год назад. Приятель решил жениться в присутствии самого уважаемого человека на Земле, то есть Михалыча, с которым делил огонь и воду. Медные трубы достались совершенно другим людям, но они не были этим обижены, и двух первых испытаний хватило с лихвой.
Свадьба прошла удачно, со знатным мордобоем, братанием с неизвестными, битыми им, Михалычем, мужиками, последующей парилкой, и просьбой дезертировать и остаться здесь навеки. Старания просящих пропали втуне, так как старшина был службистом верным присяге и собственным убеждениям, основанным на Уставе Советской Армии. Поездкой Михалыч был доволен. И в таком бодром настроении духа он и ожидал автобус, чтобы добраться до райцентра, а оттуда уже по железке до воинской части, где и проходил службу.
Старшина был наряжен в ПШ, блестящие яловые сапоги, поглаженные утюгом, и новую фуражку. На загорелой шее белел свежий подворотничок, с пропущенной проволочкой, а на груди сверкали «ордена» и «медали», но кроме них, две наградные планки. Выглядел во всём этом Михалыч неотразимо. Он об этом прекрасно знал, и с удовольствием замечал томные взгляды местных дев, которые грели его мужское самолюбие. И вот, когда Михалыч стал уже перегреваться, появилась девушка. И он, Михалыч, сразу понял, что это – Она.
Девушка шла на сильных ногах упругой походкой, не размахивая руками, с прямой спиной, и гордо приподнятым подбородком. На правом плече (заметьте, не плечике!) у Неё висел рюкзак защитного цвета, а в левой руке Она держала абсолютно такой же фибровый чемоданчик, как у него. Лёгкое платьице не скрывало тонкой талии, подчеркнутой красным лаковым ремешком, и такого женственного движения сильных бёдер. Ножки были одеты в белые носочки и красные сандалии. Каштановые волосы были взяты в узел на затылке и закреплены двумя заколками под черепаху. Брови в разлёт и чёрные глаза, слегка раздвоенный подбородок, ямочка на левой щеке. В эту ямочку и ухнуло сердце старшины Михалыча.
Подошёл автобус, народ ломанулся внутрь занимать места, но Она гордо стояла в ожидании, когда оголтелая толпа протиснется через двери. Михалыч это понял и одобрил. Они вошли вместе. Для девушки место нашлось, а Михалыч встал у кабины шофёра, и смотрел на неё, пытаясь привлечь внимание. Она же стала смотреть в окно. Автобус тронулся с места, пустил зловонную чёрную выхлопную струю, и, переваливаясь, поехал в сторону райцентра.
По шоссе автобус пошёл резвее, что очень не понравилось Старшине сверхслужы. В одном повороте автобус выехал правыми колёсами на обочину, его тряхнуло, и девушка оторвалась от окна, и посмотрела в сторону кабины. И тут…И ТУТ её взгляд встретился со светло-зелёными глазами военного. Она заметила в этих глазах нежность и ожидание чего-то, что должно сбыться. А ещё она заметила, ямочку на подбородке, небольшой дугообразный шрам над левым глазом, сильное тело, которое не могла скрыть форма, и такой же фибровый чемоданчик, как у неё. Девичье сердце забилось, как бьётся кенарь в клетке, почувствовав присутствие метана в шахте, перед тем, как упасть в обморок. Прошёл час, близился райцентр. И Михалыч решился.
Он повернул голову к шофёру и приказал: «Тормозни!» Шофёр, съехал на обочину, остановил автобус, открыл дверь: «Быстрей давай! У меня обратный рейс!» К его удивлению, старшина и не подумал выходить до леса, а ещё более резко сказав: «Глуши!» Вышел в проход между креслами. «Ты чего, служивый?» - неодобрительно спросил небритый мужик, явно не пришедший в себя с ночного будуна. Михалыч, не обращая на него внимания, посмотрел на девушку, на пассажиров, и открыл рот. Рот не закрывался пятнадцать минут кряду. За это время старшина успел поведать всем, хотя говорил только для Неё, о своём рабоче-крестьянском происхождении в семье с восемью братьями и сёстрами, что родился в городе, носящим имя татарского хана, верой и правдой служившего какому-то князю московскому. Что в этом городе, который по вечерам качался от пьянства и алкоголизма, прошло его детство и отрочество. А юность он решил провести в армии, чтобы спасти свою печень от цирроза. И так, как он поднимал двухпудовую гирю одной рукой восемьдесят раз (шестьдесят) подряд, и крутил солнышко на одной руке (и это правда), и подтягивался тоже на одной руке тридцать раз (двадцать) подряд, его взяли в спецчасти.
При этих словах все пассажиры насторожились, и стали внимательно слушать. И с этими спецчастями он немало поколесил по миру, бывая во всяких местах небезопасных. А в одном таком месте, джунглями называемом, на него с дерева прыгнул жёлтый человечек с большим мечом, и рубанул по левой ноге ( и это было правдой). Пассажиры привстали с мест и, перегнувшись через спинки сидений, с уважением посмотрели на левую ногу, по которой похлопал рукой рассказчик. Поняв, что шрам находится в сапоге, с разочарованием сели обратно. А в другом, ещё более опасном месте, продолжил Михалыч, у его ног упала граната, и её осколок оставил след на лице. При этих словах, он указал на шрам, который уже заметила девушка. Но это было неправдой. Однажды, на 23 февраля, Михалыч вернулся в казарму нетрезв, долго вешал пилотку на несуществующий гвоздь, и так устал, что ткнулся лицом с размаху в стену, в то место, где находился гвоздь настоящий. После чего ему наложили пять швов. Которые были сняты на гауптвахте.
«Служивый – опять заговорил небритый мужик – А для чего ты всё это рассказываешь?» «Оййй – воскликнула сидящая с ним на сиденье женщина с корзиной на коленях – Совсем мозги пропил, Васька! Оглянись-то, вон какая краля сидит! А ты думал, что для тебя такой видный мужчина старается?!» По автобусу прошёл смешок. «Девушка-красавица, как тебя зовут-то?» - продолжила женщина. «Маша…» - ответила та, и покраснела. «Ладно, не красней, ещё успеешь…- хмыкнула Васькина жена, и, обращаясь к Михалычу – А как насчёт…?» и щёлкнула себя по горлу.
Михалыч, не смутившись ни капельки, сказал, что бывает, да, но два раза в году – на День рождения мамы, и на 23 февраля. Только два раза в году! Ну…на День полка, ещё…на собственный ДР, редко на Новый Год…Всё…пока…»Пять! – вдруг подал голос с заднего сиденья мужчина в холщовом пиджаке, круглых очках, скреплённых на переносице проволочкой, и потёртым портфелем на коленях- Минимум пять раз, а не два!» «Чего разговорился, счетовод? - зашипел небритый – Кто просил?» Счетовод съёжился, и затих. Шофёр посмотрел на часы и занервничал. Михалыч набрал воздуха в лёгкие, и почти скороговоркой выпалил, что такой девушки, как Маша никогда не встречал, и никогда не встретит, что ему без неё теперь не жить, что часть его переводят очень далеко и надолго. Пока он это говорил, пассажиры смотрели то на него, то на Машу. А она то бледнела, то краснела. И тут Михалыч ударил кулаком по двери автобуса, и сделал Маше предложение стать его женой. Все посмотрели на Машу, ставшую белой, как её носочки, а потом красной, как поясок. «Что тут думать-то! – закричала женщина с корзинкой – Как в кино! Любовь с первого раза! Мужик статный, непьющий почти! В форме! Ну, Маша, ну! Соглашайся! Меня всё село слушать про тебя будет!» В автобусе зависла тишина…Михалыч стал белым, как его подворотничок на гимнастёрке…Маша посмотрела на него, и сказала: «Ну, что ж…Давайте попробуем…» Раздался общий вздох облегчения. Шофёр хмыкнул, завёл двигатель, и автобус запылил по направлению к райцентру. Михалыча усадили рядом с Машей. Он взял её руку в свою, и крепко сжал.
Их жизнь не была простой. Сколько сменено гарнизонов в разных точках Великой страны, и за её пределами, сколько трудностей испытали вместе. Всегда вместе. Ребёнка у них не было. А им так хотелось, чтобы любовь дала им счастье иметь дитя. И сейчас, готовясь к последнему для обитателей гарнизона рейду, они знали, что будут вместе до самого их конца.
К Косте подбежал капитан: «Майор, всё заминировали! Тела уложили, как надо. Чёрт бы меня подрал! Как надо…Давай командуй, надо уходить отсюда! Эх, танка нет!» Костя подозвал Риту, Верную Машу и Михалыча: «Женщин и детей в БТРы. В первый и последний не сажать! Рита, Маша, помогите им расположиться. Там, как сардины в банке, будет…Рита, присмотри, чтобы в этих БТРах было побольше воды. Михалыч, скажи механикам, чтобы вентиляцию сразу запустили, иначе дети не выдержат долго! Всё! Выполнять!»
В бронетранспортёры сначала влезли солдаты и офицеры, рассевшись так, чтобы было удобно стрелять через бойницы в корпусе, а потом, под присмотром Михалыча в стальных коробках разместились женщины с детьми. Было тесно, и бойцам у бойниц пришлось сдвинуться друг к другу. Офицеры проверяли внутреннюю связь. Костя посмотрел в сторону ЗиЛа. В кузове замаячила голова Ани. Майор подошёл к заднему борту машины: «Аня…ты всё понимаешь? Через минуту будет поздно…» «Спасибо, Костя – неожиданно назвав его по имени, ответила Аня – Я медсестра. Моё место с ранеными, а там…как получится…так получится» В грузовик взобрались трое легкораненых с пулемётами. Костя посмотрел на них, и кивнул головой в знак согласия. Сержант с перевязанной правой рукой перегнулся через борт, и передал майору перевязанную пачку документов. «Это наши. В случае чего сообщите родным, так и так…Да, Вы знаете… - голос его прервался – Товарищ майор, мы всё обдумали. Мы понимаем…Хоть маленький шанс ребятам дать» Костя понимал, что шанса не будет. Он молча посмотрел солдатам в глаза: «Об Ане заботьтесь» Повернулся к колонне и сделал круговое движение рукой. Взревели двигатели, и машины двинулись в сторону КПП. Костя на бегу вскочил на броню первого БТРа, и через люк опустился внутрь.
В метрах в трехстах за КПП колонна остановилась. Костя связался с капитаном, который был в пятом БТРе: «Давай!» Раздался сильный взрыв, над домами взвилось пламя, потом в воздух полетели десятки тысяч обломков строений, кусков асфальта, разломанного оружия. Второй взрыв прогремел в хранилищах ГСМ. Огонь охватил всю территорию, корчившегося в агонии гарнизона. Чёрный дым, языки пламени появились в том месте, где проходила кремация погибших. Донёсся запах горящего человеческого мяса. Мяса…
Колонна двинулась дальше. Огромные колёса бронетранспортёров вминали камни в песок враждебной земли, за каждой машиной поднимался шлейф пыли. Скорость движения колонны нарастала, увеличились расстояния между боевыми машинами. Внутри БТРов людей охватило тревожное ожидание встречи со смертельной угрозой. Чёрный дым всё выше поднимался над умершим гарнизоном. Колонна уходила в свой последний рейд. А на маршруте её уже поджидали. Примерно в тех местах, которые обозначил Костя на карте.
Пустыня раскалялась под лучами безжалостного солнца. От поверхности песка, перемешанного с мелкими камнями, с редкой пожухлой растительностью, восходил горячий воздух. Он поднимался всё выше, постепенно охлаждаясь. Но на высоте несколько сот метров воздух сохранял жар, достаточный, чтобы огромный орёл парил в своём царстве гораздо дольше, чем в зимнее время, или в заснеженных ущельях горной системы.
Хищная птица давно следила за странными событиями, происходящими в пустыне. Она видела огненные вспышки, от которых падали и корчились на странной чёрной и гладкой земле люди, и слышала громкие звуки, напоминающие раскаты камнепадов в ущельях. Эти звуки исходили от больших дурно пахнущих животных, похожих на черепах. Черепахи быстро передвигались, их головы всё время поворачивались в разные стороны, и они плевались огнём в людей, кричащих, облитых кровью, пытающихся скрыться от смерти.
А сейчас такие черепахи ползли по пустыне в сторону Ущелья. Чёрный дым разносило всё дальше вглубь пустыни ветром, и орёл уже не ощущал смрадного запаха горелого человеческого мяса. Он не был падальщиком. Гордая птица была прирождённым охотником-убийцей, любящим свежую кровь и свежее мясо. Сверху орёл хорошо видел людей одетых в чёрное, собравшихся в самом начале густой зелени, через которую проходил путь к Ущелью. По их напряжённым позам было заметно, что они ожидают жертву. Смерть уже витала над тем местом. Орёл ощущал её присутствие.
Далёкий рокот привлёк внимание орла. Зоркие глаза птицы заметили два летящих предмета, похожих на гигантских стрекоз. Хищник уже не раз видел их и в пустыне, и в горах, и прекрасно знал об их опасности. Там, где пролетали странные «стрекозы» не оставалось ничего живого. Постепенно «стрекозы» исчезли в мареве горячего воздуха. Орёл сделал круг над черепахами, которые всё ближе и ближе приближались к зелени, в которой прятались убийцы, издал крик, и полетел в сторону Ущелья. Ему пора домой. Пусть здесь охотятся люди.
В БТРах становилось невыносимо жарко, несмотря на работающую вентиляцию. Но ещё невыносимее было ощущение неизвестности. Время стало растягиваться, как резина, которая по достижении критической длины, или лопнет, или вырвется из рук и больно ударит по лицу. Люди хотят определённости – точного диагноза (жив-мёртв), или лжи во спасение. Здесь и сейчас не было ни того, ни другого.
Люди, сидящие в бронетранспортёрах, почувствовали, что дорога пошла вверх. Двигатели заработали с более натужным звуком. Старший лейтенант, смотрящий в бойницу рядом с Ритой, повернул к ней потное лицо, и сказал: «Сейчас начнём втягиваться в зелёнку. Если что начнётся, делаем так – я отстреляю магазин, начнёте Вы, Рита, потом я. Понятно? И стреляйте длинными очередями. Здесь важнее плотность огня, а не экономия патронов. Но…если заминировали дорогу…» Рита кивнула головой, давая понять, что всё прекрасно поняла. И поняла настолько, что ей захотелось закрыть глаза, и открыв их, проснуться…в Питере, в квартире родителей, и смотреть через окно на качающуюся верхушку старой липы…А не через бойницу на пустыню, и появившуюся смертельную зелень.
Заработала внутренняя связь. «Понял товарищ майор. Мы готовы!» - ответил старлей, и, перекрывая гул двигателей, закричал: «Снять оружие с предохранителей! Возможен огневой контакт!» И тут же, в подтверждение его слов, по броне как будто ударило металлическим прутом, потом ещё и ещё, чем-то более тяжёлым. БТР внезапно бросило в сторону, но потом он выровнялся и пошёл дальше. Через бойницы правого борта солдаты вели непрекращающийся огонь из ручных пулемётов с коробчатыми магазинами. У старлея пулемёт был с рожковым магазином. Рите захотелось зажать уши руками, так они заболели сразу от грохота выстрелов в замкнутом пространстве. Раздался рёв крупнокалиберного пулемёта Владимирова (КПВТ), установленного в башне. Со звоном падали гильзы на броню, БТР наполнился отработанными пороховыми газами. Перегретая фильтровентиляционная установка не справлялась с ними. Стало тяжело дышать. Гильзы от пулемёта старлея летели в Риту. Она откинула корпус назад, чтобы увернуться от них, но офицер всё время менял направление огня, и гильзы всё же попадали в Риту, обжигая шею, руки и лицо. Старлей закричал ей: «Стреляй! Стреляй! Просто высунь ствол в бойницу и стреляй!!» Приклад автомата забил в плечо Риты, она прижала его сильнее, но всё равно было больно. Ствол автомата скакал по срезам бойницы, а она всё жала и жала на спуск, даже тогда, когда в магазине уже не осталось патронов. Офицер откинул Риту от бойницы, и вновь открыл огонь из пулемёта. Рита дрожащими руками не могла перезарядить автомат. Молоденький сержант выхватил из её рук оружие и мгновенно вставил новый магазин. Около бронетранспортёра взорвалась граната. В бойницу влетел осколок, и рикошетом от стенки БТР разнёс череп сержанту. Кровь брызнула Рите в лицо, а тело убитого, секунду оставаясь на скамейке в сидящем положении, стало клониться, и потом свалилось назад между скамьями стрелков. На его место сразу сел другой солдат. А Рита с ужасом подумала: «Что же творится в других машинах?! Там дети!»
В других бронетранспортёрах творился ад. Дети кричали от ужаса, от ожогов летящих в них гильз, яростных выкриков солдат, рёва КПВТ. А их матери сами кричали от страха за своих детей, которых не смогли бы спасти, даже прикрыв собственными телами.
В последнем в колонне БТРе никто не стрелял, не матерился…Он стоял на месте входа в зелёнку. Пустой, почерневший внутри. Через покорёженные люки вырывались слабеющие языки пламени. Когда водитель первого в колонне бронетранспортёра по наитию понял, что сейчас в него выстрелят из РПГ, и бросил машину в сторону, что почувствовала Рита, и «выстрел» прошёл впритирку с бронёй, в последнюю машину попал кумулятивный заряд. Направленная струя раскалённых газов прожгла броню и влетела внутрь БТР, сжимая воздух со скоростью девять километров в секунду. Фугасное воздействие от взрыва ВВ заряда на находящихся бойцов внутри машины было ужасающим – их тела были смяты за доли секунды, а температура взрыва, равная температуре плавления металла выжгла плоть.
В нескольких десятках метрах перед подбитым БТР, горел ЗиЛ-131. Грузовик был опрокинут ударом о валун, в тот момент, когда пулемётная очередь прошила ветровое стекло, и разрезала грудь водителя. Тело убитого навалилось на руль, и повернуло машину прямо на огромный камень. Тяжелораненых солдат и офицеров разбросало в разные стороны от дороги, и люди в чёрном добили их со сладострастным спокойствием. Только сержант с перевязанной рукой попытался прикрыть их огнём из пулемёта, но был убит снайпером. На ноги Ани упал борт машины, и сломал их. Она кричала от дикой боли, делая попытки выползти из захлопнувшейся ловушки. Над ней остановился человек в чёрном. Солнце светило ему в спину, делая его ещё страшнее. Он посмотрел на Аню, достал длинный и острый нож, нагнулся к ней, и перерезал горло, как барану.
Пять бронетранспортёров прорвались сквозь огонь. В каждом из них были убитые и раненые. Смерть не пожалела детей. Двое малышей были поражены насмерть осколками гранаты взорвавшейся у края бойницы третьего БТРа. У пятого бронетранспортёра, ставшего последним в колонне, вышел из строя один из двух двигателей. Его проходимость упала, скорость снизилась, и он стал отставать от других машин. В этом БТРе находились Михалыч и Верная Маша.
В боевых машинах стояла вонь. Запах пороховых газов смешивался с запахом пота, крови, разорванной человеческой плоти. Но, находившиеся в стальных коробках люди не ощущали этой чудовищной вони. Во всех БТРах перезаряжали оружие. Непрерывное щёлканье вставляемых в магазины автоматов и пулемётов патронов было слышно, невзирая на гул двигателей, стук камней, отбрасываемых колёсами, по днищу машин. Боезапас стремительно пополнялся, а БТРы стали подходить к месту второй возможной засады.
Костя знал о сложностях БТРа, в котором находились Михалыч и Верная Маша. Это очень тревожило его. В предполагаемом месте засады, находилась, выходящая на поверхность дороги, песочная линза. Если бы пятый БТР шёл во главе колонны, он ещё мог бы достаточно легко преодолеть это препятствие даже с двумя парами ведущих колёс. Но последним…Когда песок будет раздавлен, перемешан передними бронетранспортёрами. Под огнём противника, отвлекающим внимание механика-водителя…Надо принять во внимание подъём, и воздействие жары, повышающих перегрузку двигателя до критической. И Костя принял решение пересадить всех людей из последнего БТРа в остальные машины. Двух минут остановки колонны должно было хватить на выполнение этого решения. При удачном раскладе должно было хватить…
Майор связался по УКВ со всеми БТРами, объяснив суть предстоящего действия. По его приказу колонна остановилась, двери задних люков открылись. Из последнего БТРа выскочили бойцы, взяв окружающее пространство под прицел автоматического оружия, и только затем появились женщины и дети, которым надо было пробежать всего восемь метров, хотя бы до боевой ближайшей машины, которая подходила задним ходом всё ближе. И в этот момент пули, выпущенные из снайперских винтовок, пробили тела двух бойцов, которые рухнули лицом в песок, и после короткой агонии замерли навсегда. «Назад! Назад!» - закричал капитан, который тоже находился в этом БТРе. Михалыч схватил стоящую рядом с ним женщину, и бросил её в десантное отделение машины, затем вторую. Солдаты открыли ответный огонь наугад, поливая свинцом склон холма, покрытой зеленью. Когда Михалыч нагнулся за ребёнком, пуля, пройдя по касательной, разрезала кожу на его голове. Кровь залила лицо прапорщика. А рядом с ним лежал уже третий убитый боец.
Колонна открыла прикрывающий огонь, чем дала возможность людям вернуться в БТР. Костя приказал продолжить движение вперёд, понимая, какая трудность возникает всё с большей очевидностью для последнего в колонне бронетранспортёра. Больше всего майора тревожила возможность минирования дороги. Он уже был удивлён тем, что первую засаду колонна миновала без подрыва на противотанковых минах, или фугасах. Много позже Костя узнает, что группа бандитов, перевозящая эти страшные элементы войны, столкнулась накануне ночью с рейдовиками спецназа ГРУ, и в коротком бою была полностью уничтожена.
Колонна неуклонно втягивалась во вторую волну зелёнки, подходя к месту засады, расположенному около песочной линзы. По приказу Кости, механики-водители начали уменьшать давление в шинах БТРов для того, чтобы увеличить площадь соприкосновения колёс с песком. В машинах чувствовалось напряжение перед новым боестолкновением. У женщин, прижимающих к себе детей, от страха застучали зубы, а потом их стало бить тяжёлым ознобом, как будто они оказались в пустыне изо льда, а не в окружении стали, где температура поднялась до сорока градусов.
Рита, сжимала автомат до боли в руках. Она не чувствовала страха. Молодая женщина, которую было легко представить на занятиях бальными танцами, загорающую на пляже в мини-бикини, с коктейлем в руке, мысленно подгоняла неотвратимость встречи со смертоносным огнём. Она устала от ожидания…Адреналин, волной накрывший её во время первого прорыва, закончился. Рита почувствовала упадок сил, и боялась, что не сможет ответить огнём на огонь, впадая в истерику. Она посмотрела по сторонам, и, увидев, ходящие желваки на лицах солдат и офицеров, пристальные взгляды, которые сквозь бойницы были устремлены вглубь зелёнки, неожиданно почувствовала, как адреналин вновь начал заполнять её тело.
В последнем БТРе Верная Маша перебинтовывала голову Михалыча. Он чувствовал себя плохо. Возраст, дикое напряжение последних суток, удар пули…Но прапорщик ощущал такую нежность в прикосновениях рук своей любимой жены, что готов был держаться и дальше, только бы вылезти из этого дерьмового переплёта вместе с ней. Вылезти и отпраздновать серебряную свадьбу.
Костя приказал по рации сократить расстояния между бронетранспортёрами, для увеличения плотности огня, и, как только его БТР вошёл в полосу песочной линзы, крикнул: «Огонь! Огонь!» Башни и бойницы боевых машин даже на ярком солнце осветились непрерывным огнём автоматического оружия. Бандиты, не ожидавшие превентивного открытия стрельбы проходившей колонны, были вынуждены залечь. БТРы, натужно ревя двигателями, один за другим проходили мимо них, ни на секунду не прерывая огня. Костя всё время говорил по рации с пятым БТР, отставшим от остальных машин.
Рита стреляла, не видя противника, перезаряжала автомат, и опять стреляла. Она уже не обращала внимания на летящие гильзы, на бойцов, окружающих её. Рита стала одним из винтиков того механизма, который возникает на войне не сразу, а после первого, или второго боя, когда ты уже познаёшь на себе смертоносный огонь врага, а желание победить и стремление выжить, сливается в одно целое.
Когда пятый БТР уже подбирался к концу песочной линзы, двигатель застучал и смолк. Механик попробовал запустить его снова - не вышло. Костя узнал об этом, но сделать ничего не мог. Остановить колонну – обречь её на смерть. И колонна ушла.
Одинокий БТР отстреливался некоторое время. Когда воспрявшие духом бандиты пристрелялись по бойницам, их захлопнули. В бронетранспортёре воцарился мрак и полная тишина. Через некоторое время по броне застучали приклады: «Урус, выходи! Плен брать будем!» Раздался голос легкораненого солдата: «Ага…Знаем этот плен. Как баранов резать будут…Капитан, у тебя там под ногами два ящика…» «Как два? – раздался голос Михалыча, – Я видел, как ты только один тащил…». «Это я один тащил – спокойно ответил капитан, – второй мой солдатик прихватил». «А я думал ещё для чего тебе тротил – сказал Михалыч, – Оказывается для этого…». «И для этого тоже» - проговорил капитан и закашлялся. Верная Маша прислушалась к кашлю: «Капитан, ранены? Перевязать?». «А надо?» - опять закашлявшись, но иронично ответил офицер. «Урус, выходи. А то жарить будем!» - застучали прикладами бандиты. «Итак зажаримся… - послышался голос солдата, - Капитан, решай быстрее. Помощи не будет. Всем помощи не будет» Военные поняли, на что намекнул солдат. Если бы в БТРе были одни бойцы…Две женщины с тремя детьми…Они попались в ловушку вместе со всеми. И все знали, что их ожидает, если они выйдут наружу….
«Значит так…- с трудом проговорил Михалыч, – Всё ясно здесь….Что ж, капитан, судьба наша такая…» Верная Маша прижалась к мужу, и взяла его за руку. Взяла, как тогда, чуть менее двадцати пяти лет назад, в маленьком зашарпанном автобусе, что так резко изменил всю её жизнь. И она, даже сейчас, не сожалела ни об одной минуте этой жизни с Михалычем. «Юра, ты помнишь?» - спросила она его. И его имя так странно прозвучало в тишине десантного отделения БТР. «Ха! – сказал солдат, – Значит – Юра…А то Михалыч, Михалыч…Юра…» А Михалыч – Юра, обнял Машу за плечи и поцеловал. Послышался треск отдираемой крышки ящика с тротилом, и кашель капитана. «Что вы делаете?! – раздался голос одной из женщин, – Что вы хотите сделать?!! Мы хотим жить! Выпустите нас отсюда! Это могила!». «Катенька…- назвала её по имени Верная Маша, – Катенька, у тебя не будет жизни…И у твоего сына не будет…Ты сама всё знаешь» Женщина заплакала навзрыд, ей стала вторить другая, с двумя детьми. Стали всхлипывать дети. «Капитан! – закричал солдат, – Ты нас в говно переводишь! Давай! По хренам всё уже!» Раздался звук отскочившей скобы предохранителя гранаты. Михалыч успел сжать руку жены, грохнул взрыв, и мгновенно детонировала взрывчатка в ящиках….
Бандитам, окружившим БТР, показалось, что машина вздохнула, как огромное животное. А затем бронетранспортёр разорвало изнутри огромным давлением, и в них полетели сварные плиты брони, осколки гранаты, человеческих костей. И это всё стало резать тела бандитов на части, а взрывная волна раскидывала их, вминала в песок, развешивала на ветви кустов и деревьев. Через минуту тишина обволокла место гибели БТРа. Только потрескивание горящей сухой травы нарушало её.
Два боевых вертолёта возвращались на базу, после завершения операции. Это были те две «стрекозы», которые видел орёл, паривший в небе над пустыней. Отстреляв почти весь боезапас, лётчики стремились на аэродром, расположенный в Городе, который попал в тяжёлое положение из-за наступления бандформирований. Яркая вспышка взрыва привлекла внимание пилотов «вертушек». И они отклонились от маршрута, чтобы посмотреть, что это было. Подлетев к месту взрыва, и, заметив сверху разбросанные колёса БТРа, вырванные броневые плиты, лётчики сразу поняли, что случилось. Поднявшись выше, они заметили колонну, подходившую к Ущелью. «Вертушки» нагнали её, и, установив связь с Костей, рассказали об увиденном. Костя помолчал, а потом обратился к ним: «Ребята, просмотрите Ущелье, насколько сможете…» «Посмотреть – посмотрим, но боезапас почти отстрелян, так что, на огневую поддержку не рассчитывай, майор…Одна ракета, и двадцать снарядов у каждого, на три секунды боя…» «И за это спасибо!» - ответил Костя. Колонна вошла в Ущелье.
Ущелье пользовалось мрачной славой. Практически полностью контролируемое банформированиями, оно было естественным препятствием для передвижения войск. В некоторых местах крутизна подъёмов доходила до критической в тридцать градусов для бронемашин. С обеих сторон узкой петляющей по низу Ущелья дороги виднелись остовы сожжённой в боях техники. Отвесные стены скал, уходящих на большую высоту, нарушали радиосвязь, и не давали вести огонь по противнику, засевшему сверху дороги. «Вертушки» при пролёте Ущелья могли быть обстреляны в упор с небольших плато, или площадок перед пещерами, на уровне их полёта.
На одной из таких площадок около десятка бандитов сидели и ели говяжью трофейную тушёнку, доставая её из банок ножами. Им уже сообщили о входе колонны в Ущелье. Бронетранспортёры должны были подойти к линии огня часа через два. Базука, установленная на треноге, дожидалась своего торжества. Подбить первый БТР, и расстрелять остальные из РПГ, дело простое. Торопиться было некуда. Бандиты переговаривались со спокойствием охотников, чья жертва уже приготовлена загонщиками. После расстрела колонны они должны уйти к Городу. Они радовались предстоящему сражению, которое при победе, готовило им отличную добычу, и отменную резню. И тут поступило сообщение о двух, неизвестно откуда взявшихся «вертушках», влетевших в Ущелье. Это представляло опасность, и бандиты, быстро снявшись с места, перешли в небольшую пещеру, в которой лежали РПГ и заряды к ним. Лишь один из них, самый молодой, и ещё необстрелянный боец, остался на площадке, чтобы посмотреть, как под ним, или, совсем рядом, пролетят вертолёты. Такого он ещё не видел.
«Вертушки» летели в Ущелье, оглашая его рёвом двигателей. Лётчики всё время осматривали обе стороны, пытаясь обнаружить, что-либо, походящее на засаду. Но, ничего не обнаруживали. Бандит, не ушедший в пещеру, поднёс к глазам бинокль, пытаясь рассмотреть лица пилотов, появившихся в поле зрения вертолётов. И, как нередко бывает на войне, Его Величество Случай, дал удачу лётчикам. Редкий в этих местах солнечный луч ударил в линзу бинокля, и, отразившись в ней, мигнул пилоту одной из «вертушек». Реакция была мгновенной, и последняя ракета ушла с пилона в сторону площадки, на которой недавно пиршествовала банда. Ракета в считанные секунды преодолела расстояние до площадки, и влетела в пещеру. Лётчики увидели, как из неё вылетело пламя огня, затем взрывная волна, отразившись от скальной породы, вылетела на площадку, сорвав с креплений базуку, и та, кувыркаясь, полетела вниз. Внизу базука запрыгала по склону и легла, остановившись, поперёк дороги.
Лётчики связались с Костей. Он выслушал их, и сказал: «Спасибо…Буду надеяться на то, что больше никого нет! Спасибо от всех!» «Вертушки» улетели. Через час колонна подошла к месту падения базуки, и, увидев её, Костя понял, что сделали для них лётчики.
Ещё через час, колонна вышла из Ущелья, спустилась по пологому склону, и вышла на настоящую дорогу. Пусть в рытвинах и ямах, но это был асфальт, и БТРы развили максимальную скорость в восемьдесят километров в час, и в таком темпе устремились к Городу. Косте удалось связаться со штабом, и к его удивлению, ему выделили вертолёт для сопровождения. Колонна мчалась к Городу. Впереди бронетранспортёров, летела «вертушка», перелетая с одной стороны дороги на другую. Временами с её пилонов в сторону предгорий уходили ракеты, пушки изрыгали короткие языки пламени. БТРы начинали стрелять в те же цели, не представляя, что же на самом деле увидела там «вертушка». Наконец показался Город. И перед самым въездом в него на колонну обрушился огонь из стрелкового оружия. Но было поздно. Бронетранспортёры ответили плотной ответной стрельбой, и, когда уже были, в черте Города, во всех БТР кончился боезапас. «Спасибо тебе, Михалыч…» - подумал Костя.
Бронетранспортёры влетели на аэродром, когда последний транспортный самолёт ревел двигателями, готовясь поднять аппарель. Вертолёты прикрытия были подняты в воздух, и летели в сторону горной гряды, отстреливая тепловую защиту, открывая огонь по всему «что движется». БТРы остановились, из них стали выпадать люди. Солдаты и офицеры вытаскивали обессиленных женщин и детей, и тут же, подхватив под руки, или, взяв на руки, устремлялись к самолёту. Костя бежал рядом с Ритой, которая только и могла шептать: «Я останусь с тобой…Я никуда не полечу без тебя…» А он, молча, подталкивал её рукой в спину к самолёту, потому что не было ни сил, ни времени на возражения. И Рита поняла, что она ведёт себя, как последняя дура. Что оставшись, она только затруднит Костю, что ему будет совершенно не до неё…И, как подтверждение этому, на аэродроме начали рваться мины. И Рита молча вбежала по аппарели в самолёт, на ходу поцеловав Костю в щёку. А он, сразу развернулся, и побежал по направлению к бронетранспортёрам, за которыми укрылись от взрывов немногочисленные оставшиеся в живых солдаты и офицеры гарнизона, прошедшие с ним этот рейд.
Самолёт встретил Риту стонами раненых, криками контуженых, рыданиями женщин и детей. Она уселась на скамейку рядом с гамаком, в котором лежал молоденький лейтенант, с бледным иссохшим лицом, глазами с огромными зрачками. Но, когда транспортник начал разбегаться, не дожидаясь полного закрытия аппарели, когда двигатели взревели, форсируя мощность, вдруг наступила тишина…Со стуком закрылась аппарель. Потух свет. А самолёт всё не отрывался от бетонки, потом раздался удар шасси, и он оторвался с натужным рёвом от ВПП. Всем казалось, что сейчас гигант откажется подниматься, и опять опустится на землю. Но он упрямо набирал высоту, и всё это время недалеко от него вели огонь «вертушки», но это люди внутри транспортника могли только предполагать. Наконец зажёгся свет. В дверях кабины появился лётчик и помахал рукой: «Всё! Всё! Угрозы нет! Летим домой!» И самолёт снова наполнился стонами, криками, рыданиями.
Рита сидела, прижавшись к стенке самолёта. Перед её глазами проносились события этого дня, лица Михалыча, Верной Маши, Анечки, всех тех, которых она никогда больше не увидит. Никогда…Ей стало холодно. Она обхватила руками плечи. Кто-то накрыл её курткой. Она стала согреваться. И Рита увидела, уже засыпая, лицо Кости. Она улыбнулась ему, и …заснула…
.