(Быль)
Туз, или просто Тузик, был четвертой собакой в семье. А в семье всего-то двое – Иван Тимофеевич, да жена его Муся. Прожили они вместе без малого полвека, а детишек как-то не получилось. Вот и отдавали они свою нерастраченную родительскую любовь маленьким лохматым существам. Благодаря этой любви и великой заботе, те жили подолгу. Туз был самым талантливым из всех. Он летел навстречу Тимофеичу с тапочками в зубах, едва заслышав за дверью, как тот вставляет ключ в замок квартиры. Затем нес ему на диван очки и газету. Отчаянно лаял на Мусю, если та ругала Тимофеича за очередной запой. Казалось, Туз понимал душевное состояние своего безмерно любимого хозяина. Если Тимофеичу было плохо, он садился рядом и, молча, клал ему на колени свою лохматую голову. Когда Тимофеич радовался, то и Туз от счастья готов был оторвать свой собственный хвост. Они и старели вместе. Как-то одновременно в их черных головах, а у Тузика вообще по всему телу, появилась седина.
И вот уже месяц, как Туз слег. Он был очень стар по собачьим меркам – четырнадцать лет. Лапы перестали держать некогда упругое тело. Поначалу Тимофеич еще выносил его на руках на улицу, пока было тепло, и бережно укладывал на траву. В этих прогулках не было прежней необходимости, но Тимофеичу казалось, что Тузику так легче переносить свои страдания. Потом он поднимался в квартиру, передавал собаку жене и уходил на работу.
Работал Тимофеич в гараже. Спец он был отменный. Друзей было много, машины чинить всем надо, а деньги не всегда удобно брать. Вот частенько и расплачивались с ним по–старинке – кто водкой, кто коньяком, кто просто пивом. Да тут же и пробу снимали. Не было дня, чтобы Тимофеич трезвым домой пришел. Вот и сегодня он взял с клиентов две бутылки водки да два литра пива, но почему-то пить не стал. Утром, уходя на работу, видел, как Муся убивается над умирающей собакой. На душе было горько и тоскливо. Тимофеич понимал, что с этим существом уходит из его жизни радость, что ты кому-то нужен просто так, потому что ты есть. Больше заводить собаку не было смысла, возраст не позволял.
В два часа дня Муся позвонила, что Туз умер. Хоронил своих собак Тимофеич недалеко от дома. Город давно расширил свои границы до пригородных полей и садов. Вот и за домом Тимофеича был большой заброшенный яблоневый сад. Любимое место подростков, собачников и любителей выпить на природе.
Стоял конец сентября. День был теплым и солнечным. Неудивительно, что в саду в такую погоду было полно народа. Тимофеич с большим пакетом долго бродил по старым аллеям, так и не решаясь копать на глазах у всех. Мало ли, что подумают, еще и милицию вызовут. Ноги сами собой пошли в сторону железной дороги.
Уже на выходе из сада его окликнул Василий, старый приятель по двору и по бутылке. Тимофеич обрадовался, что будет с кем разделить его горе и позвал Василия собой. Тот согласился, услышав «…и помянем Тузика».
Наконец, нашли подходящее место и выкопали неглубокую яму. Тузика похоронили прямо в пакете. Закончив с холмиком, сорвали несколько осенних цветов и примостили их рядом с табличкой «Туз». Табличку Тимофеич сделал заранее, когда было понятно, что Тузику осталось недолго.
Помыв в канаве руки, приятели уселись на поваленное дерево.
- Помянем божью тварь,- предложил Тимофеич, доставая бутылку водки и пиво.
Со словами «Прощай, Тузик», он отпил из горлышка сразу четверть бутылки и передал ее Василию.
Запили пивом, и началась обычная мужская беседа. Вспоминали море. Шторма, чужие страны, вахты, тоска по дому и то, другое, что может понять только морская душа. Оба когда-то в молодости ходили в море. Тимофеич боцманом, а Василий гонялся за рыбными косяками.
Незаметно стемнело. Налетевший ветер нагнал осеннюю тучу и заморосил противный мелкий дождь. Резко похолодало. Запас спиртного иссяк.
- Пора,- решили приятели.
Толи от выпитого, толи от горя, но привычного к этому делу Тимофеича здорово развезло. Да и Василий был не лучше. Они долго возились, помогая друг другу подняться на ноги. Наконец, крепко обнявшись, двинулись домой.
Шли долго. Дождь полил по–настоящему. Натянув свои куртки на головы, они смотрели только под ноги. Вот уже и сад. Слава Богу, почти пришли. Уткнулись в высокий забор. С трудом перебрались на другую сторону. У кого-то из приятелей вслух промелькнула мысль «Когда забор поставили? Ведь не было же». Но было не до того, потому что тут же появился другой забор, чуть пониже. Перелезли и через него. И опять уперлись в такой же забор. Перелезая снова и чертыхаясь, в темноте потеряли друг друга.
- Вася, ты где? – закричал сквозь шум деревьев Тимофеич.
- Здесь я, только зацепился за что-то, - ответил Василий.
- Я тебе сейчас помогу, держись друг, - Тимофеич пошел, как ему показалось, на голос.
В отсветах дождя он увидел приятеля. Тот стоял, не шатаясь, широко раскинув руки в стороны. Тимофеич подошел к нему и крепко обнял:
- Нашел! А ты боялся,- пошутил он. И внезапно ощутил металлический холод.
- Господи! Да это же крест!- он в страхе отпрянул в сторону и тут же, зацепившись за камень, грохнулся поперек могилы.
«Прощай, Тузик», почему-то промелькнуло в голове.
Сколько он так пролежал бы, неизвестно, но вдруг среди шума ветра послышался знакомый звонок телефона. Тимофеич машинально сунул руку в карман. Кармана не было, только болтался кусок ткани на его месте. И второй был разодран. Ни ключей, ни телефона. Долго пытался найти хотя бы телефон, ползая внутри ограды на одном месте, как в заколдованном круге. Раза два телефон еще позвал откуда-то из высокой травы, но тщетно.
- Тимофеич, Тимофеич, - услышал он слабый голос.
- Кто это? – севшим от страха голосом отозвался Тимофеич. Ему уже мерещилось, что смерть зовет его.
- Это я, Вася. Я в яму упал, не могу выбраться, скользкая зараза.
Тимофеич попытался встать. Ватные ноги не слушались.
- Вася, я встать не могу почему-то.
- Тимофеич, друг, не бросай!- взмолился Василий.
На четвереньках Тимофеич пошел на голос. Вдруг перед самым лицом мелькнула вскинутая прямо из-под земли рука и схватила его за шею. Тимофеич почувствовал, как теплая струйка потекла у него по ногам. Цепенея от ужаса, он сполз в могилу.
- Тимофеич, очнись! Да очнись ты, Иван!- Вася тряс приятеля.
- Я уже умер? – наконец, услышал он голос Тимофеича.
- Не-е, Тимофеич, мы просто с тобой в яму свалились.
- Вася, это не яма, это могила. Похоронят нас с тобой, как Тузиков, - возвращаясь в действительность, ответил Тимофеич. Он уже догадался, что в темноте забрели они на огромное старое кладбище.
- Если найдут,- мрачно добавил Вася, моментально трезвея, - Здесь давно не хоронят.
Помогая друг другу, в полном молчании, с трудом выбрались из ямы.
Такой длинной и страшной ночи еще никогда не было в жизни ни у одного из приятелей. Промокшие и протрезвевшие, всю ночь они перелезали через ограды, поминутно спотыкаясь и падая на памятники и надгробья. Не было конца этим невысоким заборам. Деревья недобро шумели под проливным дождем и скрипели от порывов ветра.
Стараясь не терять друг друга из вида, в темноте они казались себе привидениями или мертвецами, вставшими из могил. Окончательно заблудившись, они, тем не менее, упорно двигались вперед. Наконец, ограды кончились. Выбравшись на узкую дорожку, приятели долго не решались, в какую сторону идти.
- Давай уж до рассвета здесь переждем, - предложил, наконец, Тимофеич, увидев небольшую скамейку.
Плотно прижавшись друг к другу, забылись они от усталости дремой, когда все нипочем.
На этой скамейке, почти у самых кладбищенских ворот, и нашел их утром сторож.
Принял за обычных бомжей, да и погнал прочь.
Домой шли молча. Сухо попрощавшись с Васей у его подъезда, Тимофеич пытался проскочить мимо знакомой собачницы. Она изумленно смотрела на него, не проронив ни слова. Точно такое же молчаливое изумление он увидел и в глазах Муси, когда, наконец добрался до своей квартиры.
И вдруг Тимофеич увидел себя со стороны – в одежде с налипшими комьями грязи и изодранной длинными клочьями, как будто кто нарезал ее неровной лапшой,в синяках и ссадинах,с опухшим лицом и полубезумными от пережитого глазами.
- Прощай, Тузик,- отрешенно произнес он вслух неизвестно кому.
С тех пор Иван Тимофеевич не пьет. Ни грамма. Даже по праздникам.