Почему изысканные мерзости так легко срываются с языка, а простые тёплые слова даются с таким трудом, что проще обходиться вообще без слов?
Погруженная в полумрак квартира, и играющая громкими ударами музыка, что буквально разрывают голову пополам. Но находящимся здесь ребятам все равно, так как алкоголь льется рекой, и они трясутся в каких то конвульсиях тела, называя это танцами. Небольшая комната, в которой достаточно тесно, но все таки люди как то проталкиваются к столу, на котором расположены уже початые бутылки всякой жидкости, столько популярной в наши дни. Несколько бутылок водки, рядом со столом валяются опустошенные бутылки пива, жестко смятые, и с укором смотрящие на людей. Крошки стола хрустят под ногами танцующих, и судя по всему это безумие будут продолжаться еще довольно долго.
Медленно скрипит дверь, ведущая в другую, более мелкую каморку, из которой высовывается сонное, и поэтому немного помятое лицо юноши, что даже как то растерянно глядит на происходящее в зале, медленно закрывая дверь, и не подавая более признаков жизни. Видимо, что он уже привык к такому образу жизни. Через несколько минут комната распахнулась уже широко, врываясь в «ночное веселье» лучами света и мрачной физиономией одного из жильцов квартиры. Ничего не говоря отдыхающим, он пробился к коридору, мстительно усмехаясь, и слыша за собой негодующие крики, наподобие «выруби свет, ирод».
Со всех сторон давили мрачные стены здания, покрытые грязными разводами пыли и липких следов. Да и вообще здесь характерно пахло чем то давно умершим, или испорченным, что забыли выкинуть на помойку. Но он уже явно привык ко всему этому – устоявшему запаху спиртного в доме, пьяным воплям, и периодически истерическому смеху от очередной шутки, сказанной очередным непризнанным гением. Люди ко всему привыкают, пытаясь выжить. Привык и он, живя в своем собственно мире, которому не мешали выходки его брата, или периодические пьянки на квартире, и исповеди незнакомых людей, которые начинали приставать к нему. Это было столь мелочно, чтобы обижаться или таить в себе злобу, что он просто пропускал это мимо себя, стараясь понять такие поступки.
Но сейчас усталость и собственные переживания перевесили его привычное миролюбие к гостям, и чтобы не сорваться на грубости в сторону незнакомых людей он решил выйти на улицу, благо этому позволяла ранняя осень, что царила в городе. Раньше он пытался знакомиться со всеми ребятами, иногда даже выпивал несколько кружек пива, всегда отказываясь от водки. Но потом это начало ему надоедать. Люди и лица сменялись вместе с днями, но хриплые от постоянного курения голоса и истории почему то оставались неизменными. У парней вечно были проблемы с девушками, которая ах же сука, не хотела ему давать, из за чего приходилось расстаться. У девушек были вечно непонимающие их родители, которые не могли выделить несколько сотен рублей на тусовку с друзьями из за того, что болел младший брат. Бессмысленность и озлобленность людей пугала его, и первое время он пытался понять причины таких отношений между людьми. Внимательно выслушивал, и давал советы, никогда не оставаясь равнодушным.
Но все уходило.. Уходили эти порывы, и покидали квартиру люди, что найдя утешение в небольшой пьянки оставляли после себя изуродованную квартиру, которая бесшумно плакала, но не была никем услышана. Кроме парня, что каждый день пытался поддерживать в ней порядок, иногда просто сидя в коридоре на небольшой тумбочке, и слушая голос дома. Это было очень странное состояние отрешенности, во время которого он просто прикасался ладони к холодным стенам здания, чему то улыбаясь. И ему было абсолютно наплевать на то, что из туалета рядом несло рвотой, и мочой. Что в соседней комнате раздавалось пьяное похрапывание очередного гостя, которого выгнали из дома родители. В эти моменты это были такие смешные мелочи, которые даже не могли обратить на себя внимания.
Со временем квартира просто умирала, и каждый раз слышать ее голос становилось все труднее, и труднее. Иногда парень ворочался во сне, слыша как жалобно зовет его дом, прося помочь ему выжить, избавиться от этой язвы в данной квартире. Но просыпаясь, он ничего не помнил, кроме жуткого чувства усталости и едва заметных слез на щеках. О да.. Он весьма редко плакал, оставаясь в такие моменты один. Наверное, именно поэтому все окружающие его люди считали, что он очень волевая личность, не видя в нем простого человека, что хотел жить по совести.
Разве это могло кого-то волновать, если даже не волновало парня? Точнее он просто не думал, что такие порывы это нечто особенное, привыкнув к тому, что его считали не от мира сего. Разве все это было столь важно, чтобы пытаться доказывать что-то, или переубеждать людей?
И он продолжал жить так и дальше, улавливая агонию своего дома параллельно тому, как ночные гулянки набирали обороты. Запахи спирта и сигарет с каждым днем становились все больше, и квартира обрастала слоями грязи и новыми бутылками.
Мой незатейливый студен каждый день пытался бороться с этой грязью, но не мог ничего поделать. Почему до такой жизни опустился его брат? Он не знал, и не мог его понять, но видимо, что второго такой образ жизни полностью устраивал. И все таки он не судил своего старшего брата, понимая, что у него наверняка сложный этап в жизни, который он пытается залить алкоголем, и просто забыться в круговороте проблем.
Сам он пытался спасаться через молитвы, которые совершал по ночам, чтобы никого не смущать этим, и помня о том, что искреннюю молитву не должен видеть никто. Ночами он стоял на коленях перед иконами, страстно прося Бога помочь ему брату найти себя снова. Святые лики утещающе смотрели на него, видимо пытаясь успокоить, но он не замечал этого из за слез, что текли медленно по лицу, падая на ковер, и разбиваясь как его затаенные мечты. И медленно происходило неизбежное, и можно было только удивляться тому, как долго юноша смог выдержать данного груза, не сорвавшись на много раньше, и не потеряв голову. Сначала по чуть-чуть, но постепенно с каждым днем он все отчетливее начинал слышать странные голоса, что звали его из недр подвала. Иногда голоса перерастали в едва заметные тени, что похотливо изгибались перед ним, приглашая присоединиться к их пиру, и стать частью их. Ведь он не мог найти себя в этом мире, и не хотел видеть как разлагается его брат.
Он боялся этого, истошно крича, и старался как можно реже оказывать где либо один, но назойливые мысли не хотели его покидать. Теперь в родной квартире он боялся любого шороха, что заставлял его испуганно трястись, и бросаться куда нибудь в угол. Голоса становились все более назойливыми, а фигуры уже не боялись приходить к нему вместе с гостями. Они строили ему рожицы, ухмыляясь бестелесными улыбками, и смотрели пустыми глазницами, откуда выступала Тьма.
А потом все прекратилось. В один день он проснулся от собственно крика ужаса, и понял, что дома слишком тихо. Еще не понимая произошедшего, он поднялся на ноги, выйдя в общую комнату, и понял, что кроме него здесь никого не осталось. Вещи брата пропали, и на столе лежала лишь сиротливая записка с короткой фразой « я переехал. Потом свяжемся».
Дрожащие пальцы отказывались держать в руках этот мятый клочок бумаги, и на глаза парня застыли слезы, которые он не старался скрыть, стоя сейчас один посреди ужасного хлама и грязи, в прокуренной квартире, чувствуя как по телу растекается покой. Теперь здесь не будет ничего этого, и он сможет начать все заново, убрав дом, и наконец почувствовать покой.