Жила была букашечка. Малюсенькая-малюсенькая. У неё, наверное, были всякие лапки, усики… Крылышки… Только всё равно их никто не видел – уж очень букашечка была мелкая. Ужасно мелкая. До неприличия. Даже как-то неловко за неё. Звали её Жанна-Августа-Марионелла фон Биркофф. То есть не звали, а имя у неё было такое. Кто такую мелочь куда-нибудь позовёт? С ней вообще никто не разговаривал. Никогда. Она не страдала от этого, потому что не знала, как это бывает, когда кто-то с тобой разговаривает. Только вылупившись из куколки и осознав себя, она сама дала себе имя и сама с собой с удовольствием беседовала.
-Милая Жанна-Августа, Вы чем-то расстроены?
- Ах, пустое, я купалась в росинке и продрогла. Однако благодарю Вас за заботу, госпожа фон Биркофф!
И никогда ей не бывало одиноко или скучно – мир вокруг был так невообразимо велик и интересен. И собеседник у неё был самый лучший на свете.
- Марионеллочка, посмотри, какая очаровательная былинка!
- Ты находишь, Жаннет? Она, конечно мила, но несколько банальна, тебе не кажется?
- Ну что ты, взгляни на этот изгиб.
- Ну, разве что изгиб… Меня восхищает твоя способность видеть красивое в таких мелочах.
И букашечка играла в прятки с собственной тенью или в догонялки с собственным эхом. Иногда как вжикнет! В чаще вековых одуванчиков вжик повторялся многократно, и даже как-то страшновато становилось. И букашка – давай бог ноги – пускалась бежать и неслась во все лопатки, пока эхо не отстанет.
Однажды, в начале августа, я посреди рабочего дня вырубил комп, отключил телефоны и ушёл с работы нафиг. Набрёл в парке на весьма уютную поляночку и лёг на траву. Лежал это я с закрытыми глазами и услышал вдруг странные звуки. Тогда я самую чуточку приоткрыл левый глаз и сквозь щёлку увидел эту самую букашку. И наверное оттого, что я весь, по самую макушку был наполнен абсолютной, восхитительной тишиной, мне удалось её ещё и услышать. И я подслушал её разговоры, и увидел, как она играет, и это продолжалось целую вечность – минут десять.