«Недосказанность- мощнейший инструмент художника- исследователя, строящего модели нашей жизни. Да, именно модели,- так же как естествоиспытатель, исследуя материю, создает теории, описывающие ее структуру и свойства, процесс познания мира художником, выражающийся в виде творческого процесса, является не чем иным, как моделированием, а его продуктом- художественное произведение- модель»,- написал Виктор на клочке бумаги огрызком простого карандаша. Потом он отложил листок в сторону и, приняв позу Роденовского "Мыслителя", задумался.
К концу дня читальный зал опустел, и он остался один у подножья массивных аллюминиевых стеллажей, уходящих куда-то ввысь. Желтые полоски света от настольных ламп выхватывали из полумрака корешки книг, тускло мерцающие созвездиями полных собраний сочинений. Книги теснились на полках длинными очередями в надежде быть когда-нибудь востребованными, но хороших читателей было мало. Вся надежда была на студентов, но и они приходили сюда редко и лишь по крайней необходимости в конце семестра, чтобы, выхватив из той или иной книги случайную фразу или чье – либо высказывание, поскорее удалиться.
Он сам редко заказывал книги. Обычно он приходил сюда в конце рабочего дня отдохнуть и расслабиться после шести часов бдения над никому не нужными проектами, схемами и чертежами. Усталым и опустошенным проходил по длинному корридору, с завистью оглядываясь на двери университетских лабораторий, в самый его конец, где располагалась библиотека, садился за стол в глубине зала напротив стеллажей с художественной литературой и просто смотрел. Иногда он раскладывал перед собой листки бумаги и чертил на них кружки и волнистые линии.
Он с детства мечтал быть ученым, как его отец, но что- то не сложилось и мечта так и осталась мечтой. Остались книги, купленные во время учебы в институте, рукописи, непроверенные догадки, не реализованные идеи. Не то чтобы он не проявил должной настойчивости, или не захотел принести в жертву чего-то, что требовало от него продолжение занятия наукой,- нет,- просто слишком быстро промчалось время… И теперь, не сетуя на жизнь, ибо кого винить в быстротечности времени, он терпит насмешку судьбы, работая в строительной конторе, расположенной в двух шагах от «храма науки».
Не пытаясь разглядеть надписи на корешках книг, дающих имена тысячам миров, застывших в своей безвременности на пыльных стеллажах, он думал о несуразностях жизни- о счастливых удачах и запланированных провалах, о ненужных встречах и закономерных потерях. Какой ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК напишет жизнь, такой, как она есть - нелепой и странной?
В нашей жизни нет места однозначности и завершенности, которых мы часто ждем от рассказа, кинофильма или пьесы,- наша жизнь не логична и непредсказуема. В силу нашей естественной ограниченности нам не дано знать мысли и переживания всех персонажей нашей бытийной драмы. Мы никогда не сможем узнать скрытые мотивы даже своих собственных решений и поступков. Но и талантливый художник никогда не расставит все точки над «и» в своем произведении, превратив тем самым повесть в алгоритм, а картину в бездушный чертеж. Он всегда оставит свободу для фантазии читателя, лазейку для его воображения, точно так же как и реальная жизнь, скрывая от нас некоторые свои детали, предоставляет нам свободу домысливать их.
Виктора можно было бы назвать библиоманом, но он не любил читать. В студенческие годы он перечитал массу книг и не нашел в них ничего нового- того чего бы он не знал прежде. Он перечитал большую часть книг этой библиотеки и даже знал, где какая хранится, и понял, что мир даже самого гениального писателя беднее реальной жизни. За последние несколько лет он не прочитал ни одной книги, а приходя сюда, только разглядывал стелажи и о чем-то мечтал. Он заметил, что расположение книг на полках, как и звезд на небе с годами почти не меняется. Иногда, правда, появляются НОВЫЕ, но это бывает крайне редко. Как раз на прошлой неделе в третьем ряду сверху он заметил блестевший серебром корешок, которого не замечал раньше. Сегодня он вновь пытался его найти, но безуспешно. Он не придал этому случаю особого значения, списав это на свою близорукость, ибо знал, что то, что видел через толстые стекла своих очков, не всегда точно соответствовало действительности.
Покидая библиотеку, он все же подошел к пожилой женщине, ведущей картотеку и потому знающей здесь все или почти все, и поинтересовался новыми поступлениями, но с сожалением узнал, что за последние полтора года ничего кроме «периодики» библиотека не получала. Виктор вышел из зала, прошел полутемный корридор, завернул за угол и, уже спускаясь по широкой мраморной лестнице опустевшего вестибюля, услышал, как Анна Петровна, дождавшись, когда, наконец, уйдет последний посетитель, запирала библиотеку, гремя ключами.
Он толкнул тяжелую дубовую дверь и окунулся в синий летний вечер. И город принял его в свои душные объятия, обрушил на него децибеллы городского шума и повлек в свое ночное лоно. Виктор расправил плечи, вдохнул полной грудью «свежий» воздух с привкусом бензина и пыли и на душе у него стало легко и свободно.
Слепящие огни уличных фонарей, преломляясь в линзах очков, плыли перед ним желтыми и зелеными кругами, и этот эскорт «неопознанных летающих объектов» послушно сопровождал его на протяжении всего пути к станции метро. Виктор свернул на перекрестке и стал переходить на другую сторону улицы, не обратив внимания ни на красный свет, ни на тяжелый «форд», на огромной скорости приближающийся к нему, ни на крики прохожих, пытающихся предупредить его об опасности…
Вот Вы и попались, уважаемый читатель! Вы, наверное, уже слышите хруст костей нашего героя, и видите, как катятся по мостовой линзы из его очков! Но не буду более испытывать Ваше терпение и издеваться над Вашими чувствами, и скажу прямо, что Виктор вовсе не реальная личность, а персонаж повести, которую я однажды написал в качестве иллюстрации к моему литературно-критическому исследованию. И потому не стоит так волноваться. К тому же, вполне возможно, что наш герой отделался легким испугом и как не в чем не бывало продолжил свой путь по ночному городу.
Недосказанность действительно мощный художественный прием, но прием вынужденный. Власть писателя над его творением не безгранична, и Мир, который он сам же и создает, порой начинает диктовать ему свои правила игры. Так и Бог, сотворив Мир, вскоре заметил, что человек свободен и, что он утратил сиюминутную власть над ним.
В отличие от нашего несчастного мечтателя, я занимаюсь наукой всю свою жизнь, и потому, хорошо понимая сущность моделирования, с полной ответственностью заявляю, что творческий процесс отождествлять с моделированием можно лишь с большой натяжкой. Писатель или композитор вкладывает в свое произведение душу и тем одухотворяет его, превращая в целый мир, лежащий в слое искусственной с нашей точки зрения реальности, созданной гением ХУДОЖНИКА – ТВОРЦА.
В начале нашего Мира тоже было СЛОВО, и в этом смысле он ничем не отличается от тысяч и тысяч миров, застывших в своей безвременности на пыльных стеллажах библиотек.
Если Вы, уважаемый читатель, заинтересовались этим вопросом, то должен Вам сообщить, что эти идеи изложены мной в моногрфии «Топология мира художественного творчества», изданной небольшим тиражом университетским издательством отдельной книжкой в серебристой суперобложке. Возможно Вы и сейчас найдете ее на стелажах читального зала в третьем ряду сверху, если побываете в нашем городе и не поленитесь зайти в библиотеку.
17.01.00