ЧАСТЬ 1
Бабка стояла в коридоре, как робот из фильмов Камерона, расставив негнущиеся ноги, чуть наклонясь вперёд, и тихо то ли стонала, то ли жужжала. Она стояла перед дверью в туалет, и не могла подняться на крохотный приступочек. Бабка пыталась ухватиться за ручку двери, но старость давно согнула спину, а руки плохо слушались, и никак не могли подняться до высоко расположенной ручки. Даже её правнуки могли дотянуться до этой ручки двери, а она уже не могла. И она стояла, и мерно покачивалась на застылых ногах, и пыталась позвать кого-нибудь, свою внучку, или её мужа. И губы не слушались, и крикнуть она уже не могла, только изо рта вылетало какое-то гудение. Ноги не несли бабу Фейгу ни вперёд, ни назад. Правнуки, Светочка и Олежка, спали непробудным сном будущих богатырей, набегавшись во дворе вечером, поучившись в школе днём, натанцевавшись в балетных классах после обеда, и не могли прийти на помощь своей прабабке. Внучка Софочка, её надежда в этой незадавшейся жизни, тоже спала, как убитая, наработавшись в своём статуправлении, настоявшись в очередях за продуктами после работы, набегавшись по дому вечером, приведя дом в порядок, и получив уже глубокой ночью свою «хорошую порцию» любви от мужа. Да и муж её Сашка, тот ещё подарок, спал, только бабка, как встала, чтоб в туалет идти, слышала, как он что-то бормотал во сне.
-Вот так теперь стоять до утра придётся,-
думала старушка 92-ух лет,
-пока Софочка не встанет, чтобы всех выпроваживать в школу и на работу. И последней сама побежит, как всегда, забыв снять домашнюю юбку, в котором она выполняет утренние работы: поднять детей, сготовить завтрак, проследить, чтоб дети умылись и оделись. Расчесать головку Свете, бантики и косички не забыть, а то у Светы волосы-растрёпки, норовят во все стороны, но только не лечь на головку, как у всех прилизанных девочек. Ну, правнук Олег самостоятельный, солидный, маме помогает, сам и одевается, и ест. Последним Софочка разбудит своего мужа Сашку, он мигом поднимется, недаром в армии два года отбарабанил, правда, он не настоящий военный, а так, двухгодичником, офицером был. Этот Сашка меня не любит,-
с тоской подумала бабка,
-уж он-то не пожалеет. Даже Софочка на бабку покрикивает, и не любит, чтоб она осматривала свою внучку. А как же на неё не смотреть бабке, ведь это её кровинка, она её ещё маленькую по-своему лечила, любила и…-
Снова задумалась бабка Фейга, вспомнила, что имя её означает «птичка» на идиш, так её звала мать, когда ещё был жив отец. Отец служил в Тирасполе, небольшом городе в Молдавии, управляющим у помещика. Место это получил, выучившись за границей, в Германии. В России 19-го века евреи не могли учиться в университетах, и получить высшее образование они могли бы только за рубежом, были бы только деньги. Но Фейга знала лишь, что отец выучился в Германии, тяжело приходилось, но он смог. А как же иначе? Вымахал он нивроку, как говаривала её мать, да и стал на перепутьи: то ли в пропасть нищеты сползать потихоньку вместе со своей семьёй, то ли взлететь, выпорхнув из родного гнезда навсегда. И если крылья не обожжёшь, то можешь и человеком стать, по-человечески жить, а не в душных клоповниках-избах, которые ещё и периодически разоряли погромщики. Вот и стал он управляющим у одного украинского помещика, чьи земли располагались на левобережьи Днестра, и граничили с молдавскими землями правобережья. Украинский помещик захотел управлять после реформы Столыпина по-новому, взял себе образованного эконома, из-за границы только приехавшего Герша Бермана. Тот быстро наладил хозяйство, поднял запущенное виноделие, заменил не дававшие доход культуры на доходные, сократив площади под зерновыми в пользу овощных баклажанов и болгарского сладкого перца, и пошли доходы от имения уже в том же году. Такого управляющего маетком, как называл своё поместье помещик-украинец, можно было и оплачивать неплохо, чтоб другие не сманили. Вот и ездил управляющий на хозяйской бричке, и носил белые перчатки, чтоб с господами как должно встречаться. А господа не гнушались образованным человеком, хоть он и еврей был, к себе на обеды изредка приглашали, ведь он иностранные языки знал, пожалуй, и в богатеи выведет, и в уездные предводители дворянства потом можно будет попасть. А за обеденным столом прислуживала красавица Бася, служившая у помещика на кухне. Высокая, стройная, до пояса русая коса, голубые глаза – прямо русская красавица еврейского происхождения. А сестра её Эстер, тоже отменная красавица, после смерти их родителей была вынуждена пойти в услужение к господам из Бессарабии, прямо за речкой, в Бендерах, уже на румынской стороне. На обедах у помещика и обратил своё внимание на красавицу Басю управляющий Герш Берман, долго не стал ходить вокруг да около, и с согласия хозяина вскоре и женился на ней. На окраине города Тирасполя приобрёл Герш Берман участок земли, и построил для будущей своей семьи крестьянский дом, где полы были земляными, стены саманными, а крыша камышом крыта. А как в дом въехали, тут и пополнение подоспело, родилась дочь, первый ребёнок, птичкой назвали, Фейгой. А год тогда шёл 1895.
-Мне сейчас 92 года,-
думала бабка Фейга, тщетно пытаясь ухватиться за ручку двери в туалет,
-скоро и уходить, а Софочка и её дети – вот и вся моя семья. Да, есть ещё мои братья, и сестра Соня. Но почти все братья разъехались по стране, а Соня перед войной осталась на румынской стороне, и эмигрировала в США, там замуж вышла за эмигранта из Польши, и пропала бесследно в годы маккартизма. Да брат Рафаил уехал в Израиль, на родину предков, но прожил там недолго. Спасибо брату Мише, он не забывает, и помогает мне регулярно деньгами, да и другие братья тоже, холодильник «Саратов» купили ещё вполне работоспособный, хоть и не новый.-
Послышались приближающиеся шаги, и бабка, с трудом повернув голову, увидала Сашку, лохматого со сна, который наладился туда же, куда и она, но остановившегося подле неё. Увидав, что бабка не может подняться на порог, Сашка молча взял её под руку, открыл дверь туалета и помог ей преодолеть порог. Фейга принимала отвар травы сенны, и горькую соль, чтобы опорожнять желудок, ставший в последнее время тяжёлым. Сашка стоял в коридоре, ожидая, и слушал пулемётные очереди бабки в туалете. Вообще-то бабка была зело чистоплотная, и обычно делала свои дела, когда Сашка с женой были на работе. Но в последнее время с ней что-то сталось, она с трудом ходила, на улицу не выходила, куталась в пальто даже прошлым летом. Но сегодня впервые она не смогла переступить через невысокий, в 6-8 см порожек из коридора в службы. И Сашка почувствовал неприязнь к этой старухе, так и не ставшей для него своей, такой уважаемой, как его бабушка Полина. А скоро предстоят хлопоты с её похоронами, и это угнетало Сашку ещё больше. Он представлял похороны сложным, большим делом, требующим многих усилий и денежных затрат. Недавно хоронили подряд, с интервалом в два дня двух матерей их подруг, одна Софьи, другая Сашкина ещё со школы. Обе старухи были тучные, и после смерти, несмотря на уколы формалина, быстро стали портиться, Сашка нёс с другими мужчинами оба гроба, и ощущал довольно сильную вонь, исходящую из гробов. Так что занятие это было и неприятным тоже. Но в тех похоронах он не хлопотал, всё устроили другие. А теперь предстояло самому что-то предпринимать. Ужас! В своих мыслях Сашка ушёл далеко, и не заметил, как дверь туалета отворилась, а бабка всё ещё сидела на унитазе, не могла встать. Он помог ей встать, она вытерла себя сама, натянула трусы, оправила платье, он снова помог ей через порог, и она с трудом прошла два шага, и снова стала колебаться на одном месте, широко рассавив ноги, согнувшись и полуприсев. Тогда Сашка подтолкнул её сзади, и она, как робот, пошла переставлять ноги мелкими шажками, прошла эти два метра, отделявшие её от двери в комнатку, повернулась неуверенно налево, вошла в комнатку, подошла к своему диванчику, села на постель. Затем она, повалившись, легла, медленно укрылась одеялом. И через две минуты она уже мирно дышала. Спала.
Фейге снилось, как она маленькой девочкой неверными шажками, держась за руку матери, вышла на порог их дома, и впервые увидала засеянное поле, их поле, а рядом с домом два деревца, яблоню и сливу, посаженных отцом для неё, их маленькой птички. И у её мамы уже большой живот, она с трудом ходит, а папа приезжает на бричке, и лошадь всё норовит зайти в посевы, и дожевик папы в пыли, и у него пробивается бородка, и почему-то рыжие усики. А потом она видит свою сестру Соню, большеглазую, весёлую, и братьев, их много, всего их у мамы было одиннадцать детей, но выжили не все. Бася рожала одного за другим, муж её был удачлив в работе, получал неплохое жалованье, на всех хватало, оставалось даже помочь брату Герша по имени Шимон. Когда Фейге было девятнадцать лет, и она стала почти такой же красивой, как некогда её мать, отец её Герш решил, что помочь его брату можно, взяв в приймы его сына мужем для Фейги. Тогда шёл уже 1914 год, и приближался тот страшный день, когда под хлынувшим ливнем сидящий на бричке преуспевающий управляющий имением Герш Берман пожалел бредущую под дождём крестьянку, взял её к себе в бричку, и отдал ей свой дождевик, а сам промок до нитки, простудился, затем простуда перешла в воспаление лёгких, и вскоре последовала смерть Герша в возрасте 42 лет. Потеряв кормильца, семья сразу же впала в нищету, подросших мальчиков пришлось отдавать в ученье сапожникам, столярам. Жившим в этом же доме Фейге с мужем Давидом пришлось взять на себя заботу о её матери, братьях и сёстрах, в особенности о младшем Мише, родившимся почти одновременно с первенцем Фейги, дочерью Женей. Давид, её муж, освоил виноделие, да так удачно, что его вино стало пользоваться спросом у новой власти после революции. Способный винодел работал под крылом НКВД, его артель поставляла вина в закрытые распределители Советской власти, однако зарплата была скромной. Впрочем, его миновали все советские репрессии: он был скромен, в начальство не лез, ничего от властей не требовал, так и жил в доме тестя, только постелил полы. В 1921 их с Фейгой дочь Женя умерла, и в том же году родилась вторая дочь Фейги, Таня. Так скромно дожили они до войны, выпустили в жизнь младших братьев Фейги, и вырастили дочь Таню. В первые дни Великой Отечественной войны артель была эвакуирована в Ташкент, с ней уехал один Давид. Мать Фейги Бася поехала в эвакуацию вместе с женой сына Бениамина нянчить их первенца, дочь Нелли, а сам Бениамин поехал на фронт защищать Родину, вернулся уже инвалидом. Ещё один Басин сын, Наум, воевал в Керчи, и погиб при отступлении: ему при бомбёжке оторвало обе ноги, и он истёк кровью. В возникшей панике оказалось не до него. У Наума была жена и двое детей, и вскоре после войны дети осиротели, их воспитывала мать их умершей матери.
Фейга помнила первую мировую войну, немцы в Тирасполе не безобразничали, на постое у них были вежливые офицеры, благодарили за услуги, платили за покупки. И она ни за что не хотела ехать в эвакуацию в 1941 году, но дочь Таня как-то в кинотеатре увидела документальные кадры о нацистском «решении еврейского вопроса» в странах Европы, и после этого с последним воинским эшелоном Фейга и её дочь успели уехать из уже почти захваченного Тирасполя, прячась во время вражеских налётов под танки. Не раз видели лица немецких лётчиков, пытавшихся с бреющего полёта расстрелять из пулемётов красноармейцев с эшелона, слышали, как цокают по броне пули. Но они с дочкой выжили, добрались до Ташкента, и встретились с главой семьи Давидом, по-прежнему производившим добротные вина. Там же, в Ташкенте Таня поступила в университет, где в ту пору читали лекции лучшие профессора из Москвы и Ленинграда. Она училась на факультете литературы, но диплом защитить в Ташкенте не удалось – требовалось знание узбекского языка, который она не учила.
После окончания войны Фейга с мужем и дочерью возвратилась в Тирасполь, а по возвращении нашли, что их дом занят проститутками, обслуживавшими немцев. Удаление девок и мусора из дома потребовало времени и помощи военной администрации.