Запах никотина, масляных красок, нотка «Морозного каштана» и перечной мяты. Эти ароматы пропитали ее. Ее кожу, одежду. Все кто был с ней знаком, могли легко узнать её по мелодии запаха, которая была неизменна и неотделима от этой хрупкой девушки. Она была художницей (этим оправдывался запах масляный красок). Художницей в дипломе о высшем образовании, художницей в душе, художницей в каждом взгляде на предметы её окружающие. У многих даже создавалось впечатление, что она видит мир, разложенный на мазки красок, которые она запросто могла переносить на бумагу. Но переносила на бумагу она далеко не всё. Она видела особую красоту в коридорах маленьких улочек, в изгибах мостов, в черепичных крышах домов разного роста и разной архитектурной фантазии, (но с крыши дома по выше) кажущихся единым ансамблем. Но самой большой же её страстью были женщины. В жизни вообще, и на бумаге в частности. Рисуя их обнаженными, она как будто дотрагивалась до вселенского абсолюта. Исследуя пальцами изгибы тела, что бы лучше их прочувствовать и верно переложить на бумагу, она ощущала себя солнечным светом, ласкающим бархатную кожу Богини. Каждая обнаженная женщина, которую она хотела рисовать была для нее воплощением древней Богини, спустившейся с Олимпа на землю.
Их она находила в разных местах. Клубы, кафе, метро, улица. От их лиц шло едва уловимое сияние. Оно как будто было знаком, понятным только ей. Она считала, что в них, в каждой, подающей ей этот знак, было что-то от Евы. Что-то первородное и незыблемое. Она знакомилась исключительно с такими девушками. Они с улыбкой отвечали ей, как будто тоже о чем-то знали. Хотя они, конечно, не так тонко чувствовали, свою особенность, как наша художница, они лишь поддавались чарам ее обаяния, примагничивались её голосом.
В кого-то она влюблялась и тогда картины множились и повторяли одно лишь лицо. Ей не надоедало искать каждый раз что-то новое в знакомом до черточки теле. Но эти влюбленности были непродолжительными, чаще всего меньше месяца. Тому причиной была та, образ которой однажды попал на полотно её души и остался там надолго. И запомнилась во всех мелочах. Зелень глаз в темноте длинных ресниц. Тонкая манящая шея, на которой жил её запах, которым можно было легко насладится, наклонив голову. Четкая галка ключиц, томно переходящая в нежные округлости плеч. Изящная кисть с четкими линиями жилок. Тонкие длинные пальцы, которые так прекрасно играли на гитаре, позволяя любоваться их красотой и ловкостью. Идеальная грудь, приводящая к приятной ломоте при взгляде на неё. Упругая, налитая, с маленькими темными сосками. Гладкая чувствительная спина. И, конечно же, ноги! Длинные тонкие ноги. Им особенно шел золотисто-шоколадный цвет, которым природа наградила её кожу. А на внутренней стороне бедра, чуть выше колена, шрамик от ожога, совершенно не портящий эти безупречные ноги, а даже наоборот, делающий их еще более отличными от других.
С момента их расставания прошло много лет. Сотни сигарет выкурены, потрачены десятки тюбиков краски, но она продолжала до сих пор искать хоть намек на её черты в каждой.
В каждой, кто становился музой на один вечер. Они не были против. Они как завороженные приходили к ней домой и были рады, что вечер приятной беседы имеет продолжение. Дома, покрывая их поцелуями, она снимала с них одежду. Наблюдала за гибкими поворотами, исследовала пальцами шелковую кожу и усаживала их в нужную ей для рисования позу или укладывала. Они сидели послушно, не позволяли себе вставать, до тех пор пока не окончится таинство, участником и свидетелем которого они являлись. Наблюдая за её рукой, они молча изнывали от желания. Когда она изредка подходила к ним и поправляла прядь волос или поворот голову. Они втягивали шумно её запах и легкая дрожь удовольствия пробегала по их телу.
Утром она готовила им вкусный фруктовый чай, с лепестками роз и прощалась. Они все были готовы не уходить, с удовольствием отдали бы ей каждую свою ночь. Она улыбалась, целовала их в висок и говорила: «Ты же муза. А музе не позволительно баловать собой так долго». Они смирялись и вдохновленные, святящиеся уходили от неё. Через несколько дней они встречали новых девушек, которые предлагали им спокойную семейную жизнь. Они были рады этому предложению, но не одна из них не забыла, как когда-то была музой, а, может быть, даже до сих пор ей и осталась.
А наша художница продолжала рисовать, пытливо ища хоть намек на ту, которая была непреходящей музой в её душе.
Еще не было полуночи, а она, под руку со своей спутницей уже шла из клуба домой. Темная квартира обняла их уютным теплом. После мороза эти объятья особенно расслабляли. Она начала целовать её, сантиметр за сантиметром, постепенно снимая одежду. Когда она сняла футболку, сердце боль стукнулось о грудь. Не веря себе, она с дрожью в пальцах, начала снимать с неё джинсы. Да, она не обманулась…
Это были те самые ноги. Тонкие, золотисто-шоколадные. С маленьким шрамиком от ожога. Это была она. Та, повторение которой она искала в каждой. Слезы закапали огромными каплями. Знакомые руки, успокаивая, гладили её по голове.
Вокруг них разливалась тягучая осязаемая гармония.