***
Через три дня после свадьбы, в субботу 21 июня 1941 года, рано утром вся семья на двух легковушках выехала на дачу дедушки Амира, расположенную недалеко от моря, в бакинском селении Новханы.
Золотистые лучи взошедшего солнца слились с бледным отблеском исчезающей луны, и землю затопило удивительное сияние проснувшегося неба.
Когда они подъехали к даче, взору Алихану представилась картина, которую он видел, когда ему было около трёх лет. Его детская память, к удивлению взрослых, почти детально воскресила, как дедушка Амир и бабушка Сария держали его за руки, а он, старательно семеня ножками, подходил к длинному высокому намертво слеплённому речными булыжниками забору с большими железными воротами. Когда все вышли из машин, Алихан побежал по узнанной им короткой дорожке, проложенной к даче, и, указывая на крышу дома, виднеющегося из-за забора, радостно закричал:
– Дядя Костя, тётя Марина, я всё вспомнил! Мама, я всё помню, это наша дача! Там много-много деревьев и большой дом. И собачку я вспомнил, такая маленькая-маленькая и толстенькая.
Алихан на бегу сдвинул руки близко друг к другу, показывая маленький размер собачки. Захлёбываясь от избытка охвативших его чувств, он вдруг остановился и с волнением обратился к отцу:
- Я тогда был совсем маленьким. Дедушка и бабушка взяли меня и маму на дачу. Тебя, батя, с нами тогда не было. Ты тогда с дядей Костей был на войне?
Алихан с сожалением посмотрел на Турала.
- Ничего, сынок, зато мы сейчас все вместе, - весело ответил Турал, с ласковым удивлением разглядывая смышленого сына.
Ворота им открыл нанятый дедушкой Амиром сторож, местный деревенский житель. Он круглый год жил в небольшой, но уютной сторожке и уже много лет добросовестно ухаживал за дачей. Это был высокий жилистый мужчина с порядочной сединой, которая рассеялась у него как по волосам на голове, так и по широким квадратным усам. Из-под густых чёрных бровей, не охваченных белизной времени, светились веселые доброжелательные глаза.
Увидев всех, он почтительно и в то же время приветливо поздоровался:
– Хош гялмисиз! (Добро пожаловать!).
- Салам, Ахмед, салам, гардаш (Здравствуй, Ахмед, здравствуй, брат), – дедушка Амир поздоровался с ним как равный с равным. - Вот приехали дня на два отдохнуть.
И, поощряюще смеясь, обращаясь к своим, сообщил:
- К сведению тех, кто не знает, уважаемый Ахмед великолепно готовит шашлыки.
Пока дедушка Амир разговаривал со сторожем и расхваливал его умение готовить шашлыки, Алихан внимательно его разглядывал. Сторож Ахмед, видя, как его внимательно разглядывает Алихан, с дружелюбной улыбкой обратился к нему:
- Не помнишь меня? Это же я, дядя Ахмед. Ты совсем маленьким был. Я брал тебя на руки и показывал тебе деревья, знакомил тебя с ними. И ты повторял за мной их имена: вот яблоня, вот груша, вот вишня…
Алихан, нахмурив брови, силился вспомнить то, что говорил ему сторож Ахмед. И вдруг заметил огромного пса, который до предела натянув свою длинную массивную цепь и высунув язык, прерывисто дыша, смотрел на Алихана. Это был уже зрелый кавказский волкодав–четырёхлетка, с широкой грудью, мощными высокими ногами. Пёс с немым молчаливым обожанием продолжал смотреть на Алихана. Его железные мускулы, словно тугие верёвки, нервно подёргивались под кожей.
- Вот и Дост встречает хозяев, – сказал сторож Ахмед, глядя на взволнованного пса, который продолжал смотреть на Алихана, виляя хвостом.
- Дост означает Друг, - пояснила Марина Косте.
- Дружок-то - мощный зверь. Вперился взглядом в Алихана, словно нас и нет здесь, – Костя с удивлением кивнул в сторону пса, а потом тихо рассмеялся. - Да вы посмотрите на его довольную морду, так и светится собачьей радостью.
- Неужели Дост узнал Алихана? - тихо шепнул дедушка Амир сторожу Ахмеду. - Алихану было два годика, когда он начал с нашей помощью кормить Доста, у которого тогда только-только открылись глаза.
- Да, щенку был месяц от роду, но Алихана он узнавал. Я помню, – обратился ко всем сторож Ахмед. - Увидев маленького Алихана, Дост всегда радостно скулил и, очень смешно виляя своим маленьким хвостиком, бежал к нему навстречу, переваливаясь на лапках, словно утёнок.
- Снимите с него цепь, – попросил Турал сторожа Ахмеда, вытянув руку в сторону пса. – Друзья должны встречаться без ограничения свободы.
Потом Турал посмотрел на сына, который с недоумением взирал на огромного волкодава:
- Ну что, сынок, не признал ты своего щенка? А он, как видишь, не забыл тебя, хотя и вырос в матёрого пса. Может, подойдёшь к нему, поздороваешься, погладишь?
- Турал, может, не надо Алихану близко подходить к нему. Смотри, какой свирепый вид у этого пса, - тихо прошептала мужу Севиль с тревогой в голосе.
- Не беспокойся, я рядом, – успокоил жену Турал.
Потом кивнул Косте и тихо, чтобы сын его не услышал, промолвил:
– Подстрахуем, Костя, Алихана. Мне не нравится его нерешительность.
Но Алихан услышал сказанное отцом и обиженным тоном начал оправдываться:
- Батя, дядя Костя, я не боюсь эту собаку, просто я его не помню. Только сейчас начинаю чуть-чуть вспоминать его. Наверное, я был совсем маленьким, поэтому его не помню.
Алихан огорчённо вздохнул. Сторож Ахмед освободил пса от цепи. Алихан медленно направился к собаке. Турал и Костя шли вплотную за Алиханом, готовые вмешаться в случае чего-то непредвиденного. Пёс тоже сделал несколько шагов и вдруг одним прыжком очутился возле Алихана, припал к земле брюхом, наклонил голову к его ногам, радостно завилял хвостом. Алихан начал гладить шею и плечи пса и, осторожно похлопывая его по спине, приговаривать:
- Дост, привет. Извини меня за то, что я тебя забыл. Я был совсем маленьким и поэтому тебя не запомнил. А ты молодец, не забыл меня. Ты настоящий Дост, настоящий Друг. Я уже большой, и поэтому больше тебя никогда не забуду. С тобой будем сильно-сильно дружить.
Слова Алихана подействовали на пса магически. Этот грозный на вид пёс, словно впав в свой щенячий возраст, начал прыгать и резвиться возле Алихана. Он обнюхивал его и, нежно рыча, выражал свою радость. В глазах пса было удивительное выражение: чувство глубокой любви светилось в них.
- Ну как после этого не верить в собачью преданность? – пробормотал себе под нос сторож Ахмед.
Этот субботний день 21 июня 1941 года семья Алихана и их друзья провели весело и радостно. Турал сдержал своё слово, данное сыну, по приезду в Баку искупаться с Алиханом в море. Отец, дядя Костя и тетя Марина - все дружно учили его плавать. Они поочередно катали его на своих спинах, а он визжал от восторга, закрывая глаза от набегающих на него морских волн. Мама сидела на берегу и весело махала ему рукой.
Алихан на всю жизнь запомнил этот аромат пьянящего восторга от своего детского счастья. Но в подсознании у маленького Алихана иногда вспыхивала искра, необъяснимая его детскому разуму тревога. Он инстинктивно боялся думать о том, что настанет день, когда отец и дядя Костя уедут. Он боялся разлуки.
***
Дождевая дробь прекратилась. Старый Алихан прислушивался к мертвой тишине старого дома. Лишь изредка был слышен стук дождевых капель. Они сиротливо, с размеренным интервалом скользили по раскуроченным рамам оголённых окон и, ударяясь об подоконники, рикошетили, куда-то вниз. Мысли Алихана продолжали лопатить его память и, подобно бурному речному потоку выхватывая самые волнующие события из прожитой жизни, мгновенно преподносили их его взору…
***
Рассвет 22 июня 1941 года принёс страшную беду. Без объявления войны, без предъявления каких-либо претензий фашистская Германия внезапно обрушила на нашу страну удар огромной силы. Это официальное информационное сообщение потрясло всех, в том числе, и семью маленького Алихана.
В гостиной дедушки Амира, где несколько дней тому назад отшумело свадебное веселье, собралась вся семья. Григорий Матвеевич, Александра Васильевна, их сын Дмитрий тоже были здесь. Стояла гнетущая, тревожная тишина, которую гневно разорвал мощный бас дедушки Амира:
– Фашисты варварски бомбят Молдавию, Белоруссию, Крым и Украину. Мерзавцы! Нелюди!
Он бросил тревожный взгляд на Турала, Константина и Дмитрия. Всем было известно, что они втроем служили в Киевском военном округе, который, как и все приграничные округи, первым принял на себя массированные удары фашистов.
- Нам срочно нужно уезжать. В Киев вряд ли сможем попасть, поэтому доберёмся до Москвы. А там я знаю, куда следует обратиться. Наше место там, на фронте, среди наших солдат, – Турал, с горячей убеждённостью высказав своё мнение, оглянулся на жену и сына.
Севиль полными слёз глазами, обняв прижавшегося к ней Алихана, со страхом молча смотрела на мужа. Бабушка Сария, Александра Васильевна и Марина, тоже напуганные страшным известием о войне, растерянно затаив дыхание, ловили каждое слово мужчин. Неизвестное будущее, которое дышало смертью и несло человечеству вьюгу чёрного горя, болью кромсало их душу. Марина не выдержала тяжёлого душевного волнения и независимо от себя горько застонала:
– Это несправедливо, это несправедливо...
Константин обнял её за плечи и, нежно заглядывая ей в глаза, тихо сказал:
– Всё образуется, родная моя, не кручинься.
Вся родня пришла на вокзал провожать Турала, Константина и Дмитрия. Бабушка Сария, бабушка Анаханум, Александра Васильевна, Севиль и Марина, чтобы не огорчать Турала, Константина и Дмитрия, старались укротить свою душевную боль и не расплакаться. Марина, всегда весёлая, жизнерадостная, была неузнаваема. Она была бледна. Её крепко сжатые губы словно пытались сдержать рвущийся из её сердца крик отчаяния. Ёе можно было понять: всего несколько дней длилось её семейное счастье. И эта проклятая война угрожала её большой и светлой любви. Дедушка Амир и дедушка Мурад, чтобы как-то успокоить женщин, громко, нарочито весёлым бодрым тоном напутствовали Турала, Костю и Дмитрия.
- Вы, ребята, побыстрее сломайте хребет фашисткой гидре и возвращайтесь, а то не допили мы и не доели на даче вдоволь знаменитого Ахмедовского шашлыка, – дедушка Амир, несмотря на своё тягостное душевное состояние, пытался разрядить мрачную обстановку перед разлукой.
- Я тоже готовлю шашлыки не хуже сторожа Ахмеда. Так что быстрее возвращайтесь, устроим показательное соревнование, чьи шашлыки нежнее и вкуснее, мои или сторожа Ахмеда, – вторил дедушке Амиру дедушка Мурад.
Алихан с тревожным удивлением смотрел на бушующий людьми железнодорожный вокзал. Он всеми фибрами своей детской души реально воспринял степень страшной беды, нависшей над всеми этими людьми, а значит, и над ним, и над всеми его родными. Он видел страдальческое выражение бледного лица тёти Марины. Он видел исполосованные болью красивые и нежные глаза матери. При виде бабушек и Марининой мамы, Александры Васильевны, его детское сердце тоскливо сжималось от жалости к ним. Он своим не по-детски пытливым взором увидел, как горе состарило их в одно мгновение. Он почувствовал, как дедушка Амир и дедушка Мурад за шутками пытаются скрыть свою тревогу. И вдруг какая-то неведомая чудодейственная сила извне посоветовала его детскому разуму мысленно обратиться с мольбой к Великому Творцу всего сущего. И шестилетний Алихан, бросив взгляд на отца, а потом на дядю Костю и Дмитрия, вдруг резко поднял голову и устремил свой взор на небо, залитое лучами красного солнца, словно предвещающее ему долгую тревожную разлуку с отцом и дядей Костей и Дмитрием. Необыкновенный вид красного неба пронизал каждую клеточку тела маленького Алихана. Он уже не слышал горестно волнующий шум многолюдья. Его вдруг охватила странная, но не пугающая его душу тишина. Алихан не понимал своим детским умом, что происходит с ним. Но он чувствовал, осознавал и переживал своим детским целомудренным сердцем любовь ко всем дорогим его сердцу людям, без которых он не представлял себе жизни. И он впервые молился: «Всевышний, сохрани моего отца для моей мамы и для меня, и для моих бабушек, и для моих дедушек. Сохрани дядю Костю для тёти Марины, Дмитрия для дедушки Григория и для бабушки Саши. Сохрани нас всех друг для друга».
В самый разгар прощания, к удивлению взрослых, Алихан быстро подошёл к старшине Константину Ковалю, который тихо и ласково что-то говорил Марине, видимо успокаивая её, и резко дернул его за руку:
- Дядя Костя, на минутку можно тебя?
Алихан виновато взглянул на Марину, словно прося у неё прощения за то, что помешал их расставанию.
- Я слушаю тебя, – старшина положил руку на плечо Алихана и приготовился внимательно выслушать его.
- Дядя Костя, это секрет, – тихо проговорил Алихан и, не отпуская руку старшины, потянул его в сторону.
- Секрет так секрет, – с удивлением произнёс старшина и взял маленького Алихана на руки. Тот, сразу обняв старшину за шею, прислонился губами к его уху и торопливым шёпотом, чуть ли не задыхаясь, начал говорить.
- Дядя Костя, помнишь, когда мы ехали на поезде в Баку, ты рассказал нам, мне, маме и тёте Марине, как фашист хотел выстрелить в спину моего бати, а ты убил этого фашиста и спас его, но сам ты чуть не умер. Пуля этого фашиста попала тебе в грудь. Я прошу тебя, не допускай, чтобы фашисты стреляли в батину спину, и сам под фашистские пули не попадай. Я тебя очень прошу, дядя Костя, защищай его спину. И за Дмитрием присмотри, он ещё салага. И себя береги ради нас всех, ради тёти Марины, – при последних словах Алихана старшина растроганно рассмеялся и, не выпуская Алихана из объятий, несколько раз крепко поцеловал его, пощекотав его лицо своими чапаевскими усами.
- О чём секретничаете, заговорщики? – Турал наигранно весёлым тоном обратился к старшине и сыну.
Он старался своим бодрым, лихим настроем как-то приободрить своих родных, успокоить и настроить их на оптимистичный лад. Турал видел, как женщины еле сдерживают свои слёзы, понимая, что не принято провожать мужчин со слезами в дорогу, особенно когда они идут на войну.
Старшина Константин Коваль, поддерживая боевой настрой Турала, с шиком поглаживая свои усы, громко воскликнул:
– Ждите нас с победой!
Потом подошёл к бабушке Сарие, обнял её и, взяв её руки в свои, с сыновней любовью глядя ей в глаза, прочувственно сказал:
- Родная наша мама Сария, обещайте нам, что когда мы вернёмся домой, вы приготовите всем нам ваш знаменитый царский неповторимый плов. Обещаю съесть целый казан.
Турал подошёл к матери и тоже обнял её:
- Второй казан плова я съем, а третий казан, думаю, Дмитрий одолеет.
Тут Алихан, глядя на отца и на старшину, немного развеселился и тоже вставил своё слово:
- А я съем половину казана с пловом, потому что я пока ещё маленький.
Несмотря на то, что у всех было грустное и тревожное состояние души, слова маленького Алихана вызвали смех.
- А кто съест оставшуюся половину казана с пловом? – с подвохом спросил Алихана старшина Константин Коваль.
- Кто-кто… – задумчиво пробормотал Алихан и, окинув всех взглядом, с хитрой улыбкой добавил, – я попрошу дедушку Амира и дедушку Мурада помочь мне доесть вторую половину казана.
Несмотря на громкий смех взрослых, весёлое настроение маленького Алихана вновь исчезло. Его детское сердце снова было охвачено тревожной грустью. Раздался гудок паровоза, предупреждающий о скорой отправке в путь. Колёса поезда загромыхали по рельсам стальным лязгом. Шум толпы усилился, люди бросились друг к другу. Они торопливо прощались. Воздух был насыщен людскими страстями. Все были охвачены тревогой и страхом перед неизвестностью. Все предчувствовали страшную беду, чёрное горе, исходящее от страшного слова «война».
Турал обнял поочерёдно свою маму, бабушку Сарию, потом тёщу, бабушку Анаханум. Подошёл к Александре Васильевне, которая, всё-таки не выдержав, всплакнула, обнимая сына Дмитрия.
- Не беспокойтесь за Диму. Мы все будем вместе держаться. Я, Константин и ваш сын обязательно вернёмся живыми и здоровыми, – и, слегка приобняв Александру Васильевну за плечи, Турал добавил, – Дима погулял на свадьбе своей сестры, так и мы все хотим на его свадьбе погулять и обязательно погуляем. Так что к нашему возвращению найдите для сына невесту.
Старшина Константин Коваль тоже обнял Маринину маму. Она в ответ перекрестила его:
- Да хранит тебя Господь, сынок, - и, обернувшись к остальным, перекрестила и их. - Сынки наши, мы будем молиться за вас и ждать.
Дедушка Амир, дедушка Мурад и Григорий Матвеевич тоже были взволнованы и встревожены не меньше женщин. Но для поддержки их душевного состояния они старались выглядеть бодрыми и неунывающими.
У Севиль глаза были сухие. Едва появившиеся у неё слёзы сразу исчезли после того, как Алихан вдруг громко тоном взрослого сказал:
– Батя и дядя Костя, воюйте спокойно. За маму и за тётю Марину не беспокойтесь. Я всё время буду с ними. Я буду им помогать во всём и буду всегда их слушаться. За бабушек тоже не беспокойтесь. И дедушка Амир, и дедушка Мурад, и дедушка Григорий, и я их в обиду не дадим.
Потом он обратился к Марининому брату:
– Дима, ты не бойся, мой батя и дядя Костя научат тебя воевать, – и к изумлению всех Алихан подошел к Дмитрию и обнял его.
Удивительная тонкость и чувствительность Алихановской души потрясла всех.
- Спасибо, сынок, за твои мужественные слова. Мы обещаем тебе и всем вам вернуться с победой. Ты, Алихан, знаешь, я всегда выполняю свои обещания. Правда за нами, и потому нам поможет Великий Творец всего сущего.
Он крепко прижал сына к груди и тихо прошептал ему на ухо:
– Береги маму, совсем скоро она подарит тебе брата или сестрёнку. Ёй будет очень трудно. Я надеюсь на тебя, сынок, и знаю, что ты, как и я, можешь держать своё слово, потому что ты мой сын, моя кровь, моя надежда.
Алихан слушал отца с упоением, он вдыхал волшебный, родной, неповторимый, чудодейственный отцовский запах, тонкий аромат табака и одеколона. Когда к ним подошла Севиль, чтобы взять сына у Турала, Алихан, как в тот новогодний вечер, когда отец вернулся из Испании (ему тогда было три с лишним года), обнял их обоих за шею и дрожащим голосом проговорил:
- Батя, мы с мамой тебя очень сильно любим.
И, всхлипнув, но не заплакав, он с высоты отцовского роста сам так быстро спустился на землю, что Турал и Севиль даже не успели его подхватить.
Алихан взял руку матери и вложил её в руку отца. Он не по-детски твердым взглядом смотрел на своих родителей. Его глаза светились огромной любовью к ним.
- Мы всегда будем вместе, сынок, – губы Севиль подозрительно задрожали. Она на мгновение отвернулась, чтобы погасить блеснувшие в глазах слёзы.
Они все ещё долго стояли на перроне, глядя вслед уходящему поезду, который, быстро набирая скорость, скоро начал исчезать с поля зрения и далеко за поворотом полностью растаял в пространстве, издав всё ещё слышный прощальный гудок.
***
Дождь полностью прекратился. Старый дом, окутанный грустной тишиной, словно живое существо, тяжело дышало. Это осенний ветер, робко заглядывая в раскуроченные открытые окна и щели, трепал куски ободранных обоев, которые ещё цеплялись за оголённые стены, словно утопающие за соломинку, создавая иллюзию задыхающегося от нехватки воздуха старого дома. Старый Алихан горестно подумал: «А может и вправду старый дом задыхается от старческого удушья как живое существо».
На ум вдруг пришли строки из рубаи Омар Хайяма:
И пылинка живою частицей была,
Чёрным локоном, длинной ресницей была,
Пыль с лица вытирай осторожно и нежно:
Пыль, возможно, Зухрой яснолицей была!
Алихан любил этого поэта, математика и философа, жившего девять веков тому назад.
«Вся вселенная живая, в ней нет ничего неодушевлённого. Всевышний Творец Временем и Памятью создает Вечность и Бессмертье. Смена времён года объясняет нам и смену жизни, и её воскрешение», – философствуя, старый Алихан вновь окунулся в свои воспоминания. Его память выхватывала, самые волнующие моменты из пройденной жизни…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...