Отслужив в пехоте чуть более двух лет, он вернулся домой с нездоровой привычкой пробегать ежедневно по шесть километров.
Не взирая на время года, он облачался в спортивный костюм и мчал по улицам словно троллейбус, с той лишь разницей, что никогда не делал остановок.
Как ни странно, но бег способствовал разнообразным размышлениям и, если быть до конца точным, то во время него внутренний диалог звучал особенно громко, подчас заглушая уличные шумы.
Ради возможности вдоволь наговориться с самим собой, он, вероятно, и бегал, тщательно камуфлируя это желание всяческими отговорками вроде привычки к бегу и поддержания определенной у себя выносливости.
Он, по сути, убегал от людей к себе, расширяя свою единичность до масштабов города.
Конечно, он рад был бы убежать к той единственной, каковая, может быть, спит сейчас где-то на другом конце земного шара, но пока что он никак не мог достичь пределов ее видимости.
Вероятно, потому что всё время возвращался домой, хотя, скорее всего, следовало бежать и бежать вперед без конца в одном направлении не останавливаясь.
В таком случае, судьба, могла и сжалиться над ним и, однажды, из тумана его абсурдной жизни, вдруг выплыла бы навстречу та, бег к которой стал средством для заглушки его тоски по ней же.
Чтобы не оплавилось сердце, он уговаривал себя, что ее просто нет.
Но что-то внутри, на дне его существа, продолжало мерцать и осторожно верить в противоположное.
Летом он бегал обнажив торс, однако, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, совершал свои легкоатлетические маневры поздним вечером, когда несносное солнце укладывалось спать и на смену космическому апельсину выплывала свежеочищенная картофелина Луны с червоточинами на бледной вампирской физиономии.
Грустно провожая его фигуру понимающим взором мертвых глаз, она, не отставая от него ни на шаг, плыла за ним по ночному небосводу, словно преданная фанатка, недавно, правда, как-будто благополучно скончавшаяся, но так и продолжавшая домогаться его снисходительности, пребывая уже в статусе жительницы иного мира.
Улицы и переулки были уже практически пустынны и он, опьяняясь собственным одиночеством и заигрываниями ветра, вплетавшего свежесть своих поцелуев в удушливые ласки южной ночи и слизывающего пот с его мускулистой спины, преодолевал квартал за кварталом, следуя своей нелепой цели с отрешенностью восточного аскета.
Пробегая по малоосвещенной улице и меланхолично сканируя пространство, он, не без удивления, уперся взглядом в довольно неожиданный пейзаж.
На перекрестке с уснувшими уже светофорами, стоял рейсовый автобус, мигавший одной единственной фарой на помятой желтой физиономии.
Метрах в пяти расположился покореженный мотоцикл с коляской, рыба из которой усеяла собою почти всё освещаемое одноглазым монстром пространство.
Бегун перешел на шаг и, аккуратно переступая через тушки распространявших запах моря и водорослей судаков и лещей, подошел вплотную к металлическому циклопу, бессмысленно моргающим темноте своим электрическим глазом.
Дверь автобуса была открыта, но водителя не было.
"Убежал", - кто-то сухо обронил внутри него.
А вот водитель мотоцикла лежал подле своего железного коня, и чешуя мертвых рыб в свете Луны отбрасывала сильвердолларовые блики на грязно-зеленый комбинезон, в который он был облачен.
Ноги были противоестественно вывернуты в суставах носками вовнутрь, а на стопе присутствовал лишь один ботинок - второй обретался на тротуаре метрах в пятнадцати от тела.
Ретировавшийся правый ботинок красноречиво давал показания о силе столкновения.
Серо-красный, с облупившейся краской, мотоциклетный шлем, имел прозрачное, нетонированное забрало, сквозь которое не составляло большого труда рассмотреть полузакрытые глаза с остановившимся на одной точке тусклым взором.
"Интересно, он видит сейчас иные картины, чем пойманные им рыбы?" - мелькнула странная мысль.
Он оглянулся.
Луна остановилась и тоже наблюдала за этим зрелищем.
Ее тусклый свет тянулся к нему, словно влюбленная и преисполненная печали женщина, готовая преподнести в дар сладкую горечь любви на подносе своих губ.
"Не много ли мёртвого для одной ночи?" - раздраженно подумал атлет.
А между тем, Луна погладила рыбака по бездыханной груди и, скользнув камамбером по бледным кистям рук, что-то забрала у него, утащив с собой ввысь, в синий чулан неба.
Оглядев напоследок этот странный натюрморт, и зачерпнув ноздрями тающий аромат морского прибоя, исходивший от живописно расположившейся на асфальте рыбы, спортсмен продолжил свою еженочную пробежку; ведь пора было возвращаться назад.
Он еще раз взглянул наверх.
Весьма довольная уловом, Луна смущённо мяла жёлтыми деснами свой краденый десерт.
Щёки ее лоснились маслом и придавали ей сытый вид.
Ближе к восходу солнца прибежав на городское кладбище, он без труда нашел свой последний приют на главной аллее, где, по соседству с его надгробием, покоились такие же "воины-интернационалисты", о чем и свидетельствовали соответствующие надписи на монументах.
С вытянувшегося перед ним по стойке "смирно" гранитного памятника, на него смотрело собственное улыбающееся лицо, а широкие плечи были сжаты тесным парадным кителем.
"Какая глупость! Можно подумать мне весело!", - подумал он по поводу того, что был изображен неведомым мастером будучи улыбающимся всем живым, дарующим всем проходящим открытую и лучезарную улыбку, словно рекламируя прелести посмертного существования.
"Каждый раз забываю, что я мертв. Наверное, потому, что и в жизни, и в смерти пустоты, примерно, поровну. Ведь почти ничего неизменилось для меня с переходом в иное состояние. И всё таже сила гонит меня непонятно куда....На поиски кого? На поиски чего?"
И, уже тая в лучах заново рождающегося ненавистного светила, медленно появляющегося из кровоточащего в предрассветных муках чрева неба, он, с тоской, подумал:
"А её я так и не нашел....Быть может, завтра...."
1.03.2010г.
http://www.youtube.com/watch?v=r5tW9fekzJo&feature=related