Старый дом. часть первая. глава 1

      

      От автора.

Сюжет повести «Старый дом» взят из реальной жизни, естественно, применена художественная интерпретация. Замысел автора – показать, как бескорыстная, целомудренная, высокодуховная человеческая любовь возвышает личность до беспредельного уровня Божественного Порога. Герои повести созданы фантазией автора, но их прототипы – наши современники. Память человеческая – это Божий дар, помогающий нам вернуться во время прожитой жизни, вновь ощутить пережитое. Вымысел художника, естественно, не может быть убедительно красочным, если не основан на объективности.
Я попытался показать своих героев благородными и сильными людьми, которые жили до нас. Живут такие люди и сейчас. Но их, увы, мало…
Жизнь человеческая может быть вечной, если человек оставляет после смерти память о себе, о своих трудах, веру в своих потомков, особенно тех, которые носят имена ушедших предков. И только тогда душа обретает вечность.
Надеюсь, прочитав мою повесть, вы пройдёте вместе со своей памятью по собственной жизни и проживёте её вновь, но уже с рельефным видением и четким пониманием всего, что происходило с вами в прошлом.


Светлой памяти моих предков посвящаю эту повесть…




Жизнь – чередование смертей и возрождений.
Умрем, чтобы родиться вновь.
Ромен Ролан.               
               
***

Алихан вышел на балкон. Было раннее солнечное утро осеннего Баку. Он всегда вставал рано. Делал зарядку, принимал душ – привычка бывшего профессионального спортсмена. После ухода из большого спорта, в тридцать лет, он, юрист по образованию, сделал карьеру на дипломатическом поприще и считал, что утренняя зарядка - отличный способ для поддержания тонуса, бодрого настроения и ясности ума, которые так нужны в его нелёгкой, ответственной работе дипломата.
Он и детей своих, сына и дочь, внуков и внучек, приучил делать по утрам зарядку, принимать контрастный душ. При этом любил приговаривать: «Закаляйте душу и тело, по жизни пройдёте мудро и смело».
Алихан гордился своим статусом деда, но при этом не принимал собственный солидный возраст всерьёз. Он жил в соответствии со своим весенним душевным ритмом, был сильным, волевым, не утратившим жизненный заряд мужчиной. Но вот уже несколько дней его преследовало чувство глухой тоски, и режущая до боли душу грусть была почти физически ощутима. Завтра, двадцать первого сентября, Алихану исполнится семьдесят лет, но, по злой иронии судьбы, в этот же день коммерческая строительная компания запланировала снести его старый отчий дом, где прошли детство, юность, вся его насыщенная событиями жизнь. Алихан стоял на балконе нового дома и с высоты седьмого этажа обозревал город, который как-то странно молодел, вытянувшись ввысь новыми высотными домами, вытеснявшими старый, милый сердцу родной Баку. Вот уже три месяца как он с женой, Зариной-ханум, переехал в трёхкомнатную квартиру в новом восемнадцатиэтажном доме в центре города, находившемся всего в десяти минутах ходьбы от старого места жительства.
Новая квартира, светлая и большая, ещё пахла строительной свежестью, новизной отделки. Однако тоска и грусть переплелись в щемящую боль. Аура отчего дома не покидала душу Алихана, а новая квартира своей вызывающей новизной будила в старом бакинце отчуждение и раздражение.
– Старею, - подумал Алихан. – Судьба дала мне возможность перешагнуть из двадцатого века в двадцать первый, и завтра мне исполнится семьдесят. И завтра же будут сносить дом моего отца, деда, прадеда. Дом, где прошла почти вся моя жизнь, – он внутренне горько усмехнулся. – Кто же из классиков высказал справедливую мысль, – продолжал размышлять про себя Алихан, – что молодость есть чудесный подарок, который, к сожалению, отбирает время?
Алихан нервно выпрямился во весь свой высокий рост, и почему-то в голову ему пришла строка из рубаи Омар Хайяма: «Жизнь, ни мало, ни много, мгновение одно».
Алихан продолжал задумчиво смотреть на город, расстилающийся перед его взором; он пытался разглядеть среди новостроек – гигантов затерявшийся между ними отцовский дом.
Дом был построен в середине ХIХ века прадедом Алихана по отцовской линии после того, как в 1859 году Баку стал губернским центром с населением в семь тысяч жителей. С того времени его население стало увеличиваться день ото дня. Посреди редких, разбросанных за крепостной стеной построек начали расти новые дома, целые предместья.
Прадед был офицером привилегированной части гвардейской тяжёлой кавалерии, командовал кавалергардским полком. За личную храбрость и талант военачальника был награждён золотой георгиевской саблей с гравировкой «За храбрость» и орденом Святого Владимира четвертой степени, и в пятьдесят лет вышел в отставку в звании генерала от кавалерии. Сабля прославленного предка была помещена «на вечное хранение» на широком персидском ковре, охватывающем всю большую стену гостиной, и являлась семейной реликвией.
Корни именитого прадеда восходили к знатному древнему роду, из которого в XVI-XVII веках, как правило, назначались беглярбеки Азербайджана, совмещавшие свой пост с должностью главнокомандующего войсками Сефевидского государства. После подчинения независимых от Ирана азербайджанских ханств Российскому государству многие ханы отправили своих сыновей в Россию на учёбу или для прохождения воинской службы. И некоторые из них дослужились до генеральских чинов. Прадед Алихана был одним из достойных представителей этой славной когорты.
Глядя на город, Алихан совершал экскурс в далёкое прошлое.
- Трава растёт на корню, - часто говорил маленькому Алихану дед Амир, известный в городе хирург, полковник медицинской службы. – Наши корни восходят к самому шейху Сефи ад-Дину, родоначальнику Сефевидской династии. Человек должен знать, кто он, к какому роду принадлежит, знать и помнить очаг своих предков, будь то шах или простой пахарь. Это и есть человек от бога. Если человек не знает и не видит своих корней, то это бесплотная тень, которая при свете никчемно мелькает, не принося людям пользы. Нет в этой тени ни добра, ни любви...
Дед Амир всегда был категоричен в своих суждениях. Он очень любил Алихана, который был его младшим внуком и любимцем, но никогда не баловал его. Дед дружил с ним на равных и много интересного рассказывал ему – маленькому любознательному человечку.
Большая дружная семья Алихана, потомки древнего знатного рода, жила в старом доме. Дом, построенный прадедом, выделялся своей неординарной архитектурой. Был он каменный, трёхэтажный, с чердаком, с двумя большими закрытыми балконами, выходящими на улицу. Их поддерживали напрягшимися каменными плечами атланты с короткими курчавыми волосами на голове. Балконы были увиты диким виноградом, змейкой ползущим снизу вверх. Массивная деревянная дверь, обитая железом, открывала вход во двор, который затем был загорожен железной калиткой очень изящной работы. Внутренний дворик был уютным; весь второй этаж дома окружала широкая галерея-веранда, где обыкновенно в летние вечерние часы отдыхала семья, собирались гости. Посередине двора росло единственное высокое мощное тутовое дерево с густыми ветвями и, словно верный страж, вытянувшись на посту, охраняло дом. В углу двора под высоким деревянным навесом находился красиво обнесённый булыжниками колодец с кристально чистой питьевой водой, на редкость вкусной, словно из горного родника. Часто люди приходили брать у них воду, так как у многих жителей колодезная вода была очень жёсткой, с каким-то буровато-красным оттенком, неприятной на вкус и запах.
Место для строительства дома было выбрано удачно. Этот дом строил известный в ту пору архитектор Касумбек Гаджибабаев – один из первых зодчих нового времени. В Баку в то время интенсивно развивалось градостроительство. Дом прадеда был расположен за крепостной стеной, там, где через несколько десятков лет проложили улицу, растянувшуюся от центра города до новой мечети «Тезе Пир», строительство которой велось в течение девяти лет Набат–ханум Ашурбековой и было завершено в 1914 году.
Алихан помнил свою улицу уже плотно населённой. Среди одноэтажных, двух-, трёх- и даже четырехэтажных жилых строений дом прадеда считался лучшим, будучи одним из первых домов, построенных на этой улице, и выделяясь своей оригинальной красотой.
- Я постарел, – Алихан мысленно продолжал разговаривать с самим собой. – Да, я постарел, и поэтому мне часто снится мой старый дом, тутовое дерево, и ещё почему-то во сне я чувствую аромат весеннего утра...
Увы, через 144 года старый дом потерял свою архитектурную респектабельность, былую вальяжность. Современный Баку разрастался многоэтажными новостройками. Эти прямоугольные исполины грозно вытесняли старые дома, и дом предков вдруг стал выглядеть маленьким, словно подавленное, хилое, слабое, отжившее свой век существо, хотя и выдержал страшное землетрясение в 2000 году. Он начал медленно чахнуть и умирать под бременем прожитых лет. Через почти полтора столетия его бытия настало время уйти в прошлое.
 – Завтра мне исполнится 70 лет, и завтра же будут сносить дом, где жили мои предки, где жила моя семья, – эта навязчивая мысль болезненно билась в его сознании. Алихан мысленно представил картину разрушения: груда битого кирпича, гусеничная машина, похожая на подъёмный кран, и страшный стальной шар на её крюке своими безжалостными ударами крушит стену, а она, как живая, задыхается и стонет от боли. Дом, корчась в муках, старается уйти от гибели, но стальной шар методично добивает его. Осколки гибнущих атлантов, разбросанные по земле, тонут во мраке чёрной пыли, висящей в воздухе …
Невольно застонав, Алихан закрыл глаза. Потом, глубоко вздохнув, открыл их. Утренний город, залитый неярким осенним солнцем, равнодушно смотрел на него, словно не замечая душевной боли пожилого мужчины. Алихан думал, что всегда будет понимать и чувствовать сердцебиение, дыхание родного города, который он знал, как свои пять пальцев. Но город быстро менялся; его новое дыхание приобрело незнакомый Алихану ритм.
- Да, старею, – уже в который раз с горечью подумал он. – Прошёл почти все возрастные этапы: детство, юность, из категории молодых мужчин перешёл в категорию моложавых, позади уже возраст пожилого мужчины, и вот я открываю двери в старость...
Алихан невольно содрогнулся от своих жутко пессимистических мыслей. Он понимал, что жизнь всегда предъявляет человеку свой счёт. Тому пример и его 70–летний юбилей, и снос старого отчего дома, и переезд в новую квартиру, да и вообще путь к жизненному финишу, незримому, но неумолимо чувствительному явлению. И человеческий разум, совместно с душой, всегда препятствуют, бунтуют, полностью осознавая свое бессилие перед этим незримым финишем.
- Алихан, иди завтракать, – раздался по-девичьи звонкий голос Зарины–ханум.
Он закрыл за собой балконную дверь и направился на кухню. Зарина–ханум приготовила его любимый завтрак – яичницу-глазунью. Он не переставал удивляться, как она умудрялась разбивать яйца и выпускать содержимое на разогретую сковороду так, что желток всегда оказывался целым. У него яичница обычно расползалась по сковородке.
- Зарина, я так и не научился готовить глазунью. - Алихан мягко обнял жену за плечи.
– Ещё не вечер. Какие твои годы? Научишься, – игриво улыбнулась мужу Зарина–ханум. Она любила возиться на кухне, была великолепным кулинаром, умела готовить все первые и вторые блюда, кондитерские изделия и сладости. Все родственники, знакомые восхищались её кулинарными способностями.
«Общепит города в твоём лице потерял гения кулинарного искусства», - часто шутил Алихан, наслаждаясь очередным кулинарным шедевром жены. Зарина-ханум отшучивалась: «Зато мой ненаглядный муж, наши дети и дети наших детей предпочтение отдают только моим блюдам и не признают ресторанные яства». И уже всерьёз замечала: «Алихан, не забывай, что у меня были отличные учителя, дорогие моему сердцу люди: твоя бабушка Сария, твоя мама Севиль и моя мама Марина». При этом в голосе Зарины-ханум звучали грустные нотки, и она украдкой вытирала повлажневшие от слёз глаза. Необыкновенно красивая в юности, Зарина-ханум с годами расцвела ещё больше, и, несмотря на солидный возраст (который никогда не скрывала), 63 года, красота её не увяла. Она стала более степенной, грациозной. Из-под чёрных, красиво изогнутых дугой бровей её большие миндалевидные карие глаза с длинными пушистыми ресницами всё ещё светились девичьей живостью. Её высокой стройной стати могли позавидовать многие молодые женщины. Ниспадающие на плечи золотистые от природы густые волнистые волосы, не тронутые сединой, придавали её нежному, строгому, красивому лицу то благородное выражение, перед которым невозможно было ни лицемерить, ни лгать, ни рисоваться. Она относилась к личностям той редкой категории, про которых говорят: «Этот человек святой». Её родители, славянского происхождения, дали ей восточное имя Зарина, что означает «золотинка».
Зарина-ханум была высоко эрудированным человеком. Школу она окончила с золотой медалью, поступила на филологический факультет университета. После окончания университета с красным дипломом она приняла предложение остаться на кафедре филологии и через три года успешно защитила диссертацию на тему «Расцвет азербайджанской национальной культуры в XVI веке. Поэзия Хатаи и Физули». Её диссертация произвела огромное впечатление на Учёный совет. И вот уже почти сорок лет профессор кафедры филологии и любимица своих студентов Зарина-ханум являлась чутким и отзывчивым педагогом. Она читала свои лекции на азербайджанском и русском языках и любила говорить, особенно студентам факультетов с русским языком обучения: «Люди разной национальности должны, помимо своего родного языка, знать, уважать и любить язык и историю страны, в которой они живут». И студенты боготворили её, любили её предмет и потому хорошо владели азербайджанским языком.
Как радовались её бывшие и настоящие студенты, когда она удостоилась звания заслуженного деятеля науки! Она тоже гордилась своими студентами. Все они после окончания университета нашли свое достойное место в различных сферах деятельности. Они не забывали её, и всегда поздравляли Зарину-ханум в праздничные дни. Она получала поздравительные телеграммы, письма, цветы. Сколько студентов прошли её школу…
Обо всём этом молча размышлял Алихан, глядя на родное лицо своей жены. Она иногда и с ним разговаривала назидательно, как с одним из своих студентов. Особенно в те минуты, когда у него было плохое настроение, говорила она ласково, с материнским чувством. Могла шуткой и ненавязчивым, но убедительным советом, своей доброй светлой аурой положительно повлиять на него, сильного, волевого мужчину, каким он, без ложной скромности, себя считал.
- Что бы я без тебя делал, моя Заринка? На душе у меня сегодня очень тоскливо, но вот посмотрел на тебя - и полегчало. Спокойно на сердце стало…
- Так смотри на меня с утра до вечера, и настроение у тебя всегда будет на самом высоком уровне, – звонко, по-девичьи рассмеялась Зарина-ханум, да так заразительно, что Алихан, не удержавшись, тоже рассмеялся.
Алихан сел завтракать. Зарина-ханум, как всегда, села напротив и, подперев обеими руками подбородок, ласково смотрела на мужа. Это вошло у неё привычку: она кормила мужа, детей, внучек, внуков и любила смотреть, как они с аппетитом едят приготовленное ею то или иное блюдо, готовая по первой же их просьбе добавить еще.
- Ты почему сама не завтракаешь? – спросил жену Алихан.
- Жду детей. Они должны скоро прийти, позавтракаю с ними.
Зарина-ханум подала мужу в грушевидном хрустальном стакане ароматный чай и розетку с инжировым вареньем и продолжила:
- Дети сегодня решили собраться у нас. Хотят ещё раз обсудить организационные вопросы завтрашнего дня. Они так усердно готовятся к твоему юбилею.
Зарина-ханум смотрела на Алихана с нежностью. Она любила его всеми фибрами души. Муж был для неё всем. За сорок четыре года совместной жизни, не считая периода их детской дружбы, она изучила его так хорошо, что могла до мелочей предугадать ход его мыслей. Она чувствовала все оттенки его настроения. Ей было известно, что завтра будут сносить дом, где он родился, рос, где жили его и её родители. Она тоже выросла в этом доме, и совсем юной, восемнадцатилетней девушкой соединила свою судьбу с любимым человеком, которого знала с малых лет, с сыном друга своего отца Алиханом, и прожила с ним счастливую, насыщенную жизнь. В старом доме появились на свет их дети, сын Саттар и дочь Нигяр. Зарине-ханум тоже было до слёз грустно на душе, но она не подавала виду, не хотела лишний раз расстраивать мужа.
- Зарина, ты же знаешь, я не люблю помпезности, торжественной шумихи. Нельзя ли моё семидесятилетие провести тихо, в кругу семьи и самых близких друзей? Да и не восемнадцать лет мне исполняется, чтобы радоваться, а семьдесят. Что радоваться тому, что жизнь идёт к завершению?
Алихан с несвойственными его мужественному характеру горечью и робостью посмотрел на жену, мало надеясь, что она согласится с ним. И он не ошибся. Зарина-ханум резко покачала головой. Её золотистые густые волосы волной всколыхнулись и мягко обволокли её красивые нежные плечи:
- Алихан, немедленно выкинь из головы пессимистические мысли. Не ожидала я от тебя этих слов. Прошу тебя, родной мой, не обижай детей. Они так стараются, чтобы этот день прошёл торжественно, празднично.
Зарина-ханум говорила торопливо, боясь, что муж остановит её на полуслове и властно, как он это умеет, настоит на своём.
- Алихан, миленький, ну не изводи себя, пожалуйста. Мне больно видеть тебя таким подавленным.
Зарина-ханум по-детски надула губы и готова была расплакаться. Алихан подошёл к жене, трепетно и нежно обнял её. Он вдруг увидел хрупкую, тоненькую, десятилетнюю Заринку, дочку дяди Кости и тёти Марины, которая со слезами на глазах просила его не лезть в драку с двумя отпетыми хулиганами, здоровыми парнями, которые были на несколько лет старше семнадцатилетнего Алихана. Тогда, как и сейчас, она просила его: «Алихан, миленький, не ходи к ним, прошу тебя. Все мальчики на улице боятся их. Не ходи к ним, прошу тебя, миленький». Алихан явственно вспомнил этот далёкий, почти забытый эпизод из своей юности.
 Эти парни, которых Зарина называла хулиганами, были родными братьями и жили на их улице, во дворе многоквартирного дома в полуподвальном помещении. Их звали Рубен и Хорен. Отца у них не было, их мать была сапожником, чинила обувь на дому. Они были беженцами из Ашхабада, после страшного землетрясения нашедшими пристанище в Баку. Соседи их жалели, помогали, чем могли. Но и мать, и сыновья были злыми и неблагодарными. Их вредный, жёлчный, неуживчивый характер оттолкнул от них всех порядочных людей. Братья Рубен и Хорен были задиристыми парнями и кичились своей физической силой. А сила была у них немалая. Бывало, вынесут двухпудовые гири на улицу и выжимают их каждой рукой по двадцать-тридцать раз, рисуясь перед дворовыми ребятами и одновременно наводя на них страх. Они были свирепыми драчунами, и парни не только с их улицы, но и с соседних старались не связываться с ними. Соседи говорили, что по ним тюрьма плачет.
Алихан шёл домой уставший после тренировки. Он уже лет пять, с двенадцатилетнего возраста, серьёзно занимался боксом и борьбой самбо, не считая индивидуальных занятий, которые с малых лет проводили с ним его отец Турал и друг отца дядя Костя, профессиональные знатоки рукопашного боя, прошедшие Испанскую войну 1936 года и войну с фашистской Германией 1941-1945 годов. Рубен и Хорен знали Алихана и избегали столкновения с ним. Да и у Алихана пока не было причин для разборки с ними, хотя обе стороны относились друг к другу с явной враждебностью.
Навстречу шла Зарина. Вся в слезах, она прижимала портфель двумя руками к груди, так как ручка от портфеля была оторвана. На вопрос Алихана, почему она заплаканная, кто её обидел, она сначала не хотела отвечать. Видно было, что она очень напугана. Но после настойчивых требований Алихана маленькая Заринка рассказала, что Рубен и Хорен стояли возле её школы и у всех девочек (в этой школе учились одни девочки) выбивали из рук портфели, издевательски смеясь при этом. Несколько старшеклассниц попытались урезонить их. Тогда Рубен так сильно толкнул одну из старшеклассниц, что та упала и больно ударилась коленкой об тротуар. А когда Зарина возмущенно крикнула, что пожалуется на них своим родителям, Хорен больно дёрнул её за косички и рассмеялся в лицо.
- Алихан, миленький, не ходи к ним, они страшные хулиганы, - продолжала отговаривать Алихана маленькая Заринка.
- Возьми мою сумку.
Алихан отдал свою спортивную сумку Зарине и торопливо, почти бегом, направился в сторону школы, недалеко от которой жили эти братья. Рубен и Хорен уже стояли возле ворот своего двора и грызли семечки, насмешливо наблюдая за приближающимся к ним Алиханом.
Он ещё издалека заметил, как Рубен надел на правый кулак литую свинчатку. Братья уже с некоторой опаской смотрели на бледное от гнева лицо Алихана, который, приблизившись, с яростью крикнул им в лицо:
- Эй вы, шакалы, зачем обижаете девочек?
Алихан весь трясся от гнева. Братья несколько опешили от гневного вызова Алихана.
- Шакал ты сам. И ты надолго запомнишь нас,– опомнился Рубен, кряжистый, с рыжей копной волос на несуразно большой голове
Он противно прищурился, вдруг резко бросился на Алихана и кулаком в свинчатке нанёс страшный удар ему в висок. Алихан ждал этого удара. Он молниеносно нырнул ему под руку, успел уйти от удара и встречным левым боковым сам нанёс в ответ мощнейший удар в челюсть, Рубен, как подкошенный, упал на землю. Его челюсть была сильно сдвинута на левую часть лица. Это был глубокий нокаут, с явным переломом челюсти. Правая рука со свинчаткой безжизненно вытянулась вдоль тела.
Хорен, высокий, ширококостный, жилистый, с длинным вороньим носом, круглыми, как у филина глазами, оторопело смотрел на происходящее.
Всё произошло мгновенно. Хорен несколько секунд непонимающе смотрел на Алихана, и его рука вдруг медленно поползла в карман пиджака. Алихан сразу понял, что он потянулся за ножом, и не ошибся. В руке Хорена щёлкнул кнопочный нож. Широкое блестящее лезвие было нацелено на Алихана, но он успел обеими руками обхватить кисть противника, потянуть резко на себя, а затем, с неуловимой быстротой присев, нырнуть ему подмышку и, стремительно выпрямившись, крутануть руку Хорена так, что хруст порванных сухожилий правого предплечья и дикий вопль Хорена слились воедино.
Алихан оглянулся. Маленькая Заринка стояла неподалёку. Одной рукой она прижимала свой портфель к груди, другой держала за ручку спортивную сумку Алихана, с ужасом глядя на поверженных братьев.
-Ты зачем здесь? - нервно спросил её Алихан, ещё не остывший от схватки. - Иди домой, тебе не надо смотреть на всё это. Видишь, собирается народ, милиция будет разбираться. Очень прошу тебя, иди домой, - продолжал он уговаривать Зарину.
- Я боялась за тебя. Я с тобой, миленький Алихан. Я всем расскажу, что ты защищал девочек. Я никуда от тебя не уйду.
Зарина упрямо продолжала стоять рядом с Алиханом. На шум начали собираться соседи. Словно из-под земли появился участковый инспектор старший лейтенант Орудж Кулиев, пожилой, среднего роста, худой, с редкими седыми волосами, торчащими из-под милицейской фуражки. Несмотря на его невзрачную внешность, он был грозой местной шпаны, но при этом все знали, что Орудж-киши (так за глаза называли участкового) хоть и строгий законник, но справедливый.
Он с удивлением, но не теряя строгости в голосе, обратился к Алихану:
- Кто их так отделал?
Алихан, несколько смутившись под его пристальным взглядом, ответил на вопрос участкового уклончиво:
- Они получили по заслугам.
Увидев кнопочный нож с открытым лезвием, валяющийся на земле возле скрюченного от боли Хорена, обхватившего левой рукой свою покалеченную правую руку, участковый спросил:
- Чья эта штука?
Вопрос явно был обращён к Хорену. Участковый знал, что представляют собой эти два брата. Они уже имели несколько приводов в милицию и состояли на учете, как хулиганы, представляющие оперативный интерес. Эти парни были явно с преступными наклонностями. Не услышав ответа на свой вопрос, участковый повернулся к Алихану:
- Может, ты скажешь, чей этот нож?
Алихан дипломатично буркнул:
- По крайней мере, не мой.
Тогда участковый вытащил из своего планшета несколько чистых писчих листов, аккуратно взяв нож за кончик лезвия, обернул его в них, положил в планшет и, сердито посмотрев на Хорена, многозначительно заметил:
- Ну, ничего, «пальчики» на рукоятке ножа укажут на его хозяина.
От этих слов Хорен ещё сильнее застонал, чем вызвал скупую понимающую улыбку участкового. Кто-то из соседей вызвал карету скорой помощи, Рубен, который еле начал приходить в сознание, глухо замычал, обеими руками прикоснулся к своей сломанной челюсти и от страшной боли снова потерял сознание. Только тогда участковый инспектор заметил свинчатку на правом кулаке бесчувственного Рубена и угрюмо заметил Алихану:
- А ты, оказывается, рисковый парень. Здорово их отделал. Видимо за дело?
Алихан угрюмо промолчал, а участковый снял с руки Хорена свинчатку, завернув в чистые писчие листы, положил ее тоже в планшет и лишь тогда разрешил поместить братьев в карету скорой помощи.
Алихан оглянулся вокруг. Зарины нигде не было. Он грустно и чуть разочарованно усмехнулся про себя: «Зарина послушалась меня и ушла домой. И мою спортивную сумку не забыла прихватить». Он не был в обиде на неё. Что можно ожидать от маленькой испуганной девочки?
Но вдруг, еле растолкав толпу людей, появилась группа четвероклашек и несколько старшеклассниц во главе с Зариной - всего их было двенадцать девочек.
- Дядя Орудж, Алихан не виноват, он защищал нас. Эти хулиганы выбивали из наших рук портфели и смеялись. Вот, посмотрите, - Зарина протянула участковому свой портфель с оторванной ручкой. - А её так толкнули, что она упала и поранила колено.
Зарина указала на одну из старшеклассниц, которая, прихрамывая, подошла к участковому и подтвердила слова Зарины.
- Мы все пойдём в милицию, дядя Орудж. Не забирайте Алихана, он не виноват. Они первыми напали на него и хотели ударить ножом. Они хотели его убить, – большие карие глаза Зарины были наполнены слезами.
Она загородила собой Алихана, и все девочки тоже встали рядом с ней.
- Я его одного не отпущу в милицию, - нежное красивое личико маленькой Зарины выражало не по возрасту твёрдую решимость.
- Мы все пойдём с ним, – загалдели девочки.
- Хорошие у тебя защитницы, Алихан, – с доброй усмешкой, но с уважением глядя на девочек, сказал участковый.
Он хорошо знал родителей Алихана и Зарины. Они были уважаемыми людьми в городе, и их дети были под стать им: воспитанные, уважительные в общении со старшими по возрасту и со своими сверстниками, образцовые учащиеся в школе. Алихан учился в десятом классе, Зарина - в четвёртом.
Участковый понимал, что справедливый гнев юного Алихана вызвали жестокие, оскорбительные поступки наглых братьев-хулиганов. Его злоба вырвалась, как у всякого доброго человека, когда он сталкивается с тёмной силой людского зверства. А мужественная солидарность маленькой Зарины и её подружек и отстаивание ими справедливости вызвали молчаливое удовлетворение и понимание участкового инспектора.
Орудж Кулиев по-отцовски доброжелательно и одновременно с удивлением продолжал смотреть на разгорячённые лица девочек, настойчиво защищающих Алихана. Особенно рьяной защитницей Алихана была Зарина, всегда тихая, скромная, стеснительная девочка. Видимо дали о себе знать гены её отца, Константина Николаевича Коваля, кавалера орденов Славы трёх степеней.
- Хорошо, пока идите домой, а завтра с родителями придёте в участок, - сказал участковый.
И уже потеплевшим голосом, ласково погладив по голове маленькую Заринку, добавил:
- А ты, храбрая защитница, бери своего Алихана и без оглядки беги прямо домой.
Алихан всё это время угрюмо молчал. Участковый мягко хлопнул ему по плечу:
- Топай домой, герой. Не горюй, всё обойдется. Ты защищал и защищался, я объясню всё твоим родителям. Ты не виноват Алихан.
- Спасибо, дядя Орудж.
Алихан взял у стоящей рядом Зарины её портфель и свою спортивную сумку. Девочки с восторгом смотрели на Алихана, особенно старшеклассницы. В их глазах он был героем. Зарина сердитым и ревнивым взглядом окинула девочек и нетерпеливо потянула Алихана за руку:
- Алихан, миленький, ну пойдём же домой.
Алихан с удивлением глядел на маленькую Заринку, бледную от пережитого, со следами слёз на лице. Эта девочка, которую он знал с пеленок и которая была любимицей в их семье, вдруг проявила твёрдый характер верного друга.
- Спасибо тебе, Заринка, – только и смог он сказать ей в знак благодарности.
Алиханом овладело странное, непонятное ему пока, тёплое, нежное чувство к этой чудной девчушке, которую он считал названной сестрёнкой. И с этого злополучного дня их детская дружба с годами переросла в большую неземную любовь. Через восемь лет приглашённый на их свадьбу бывший участковый инспектор Орудж Кулиев напомнил им свои слова, сказанные Зарине восемь лет назад, в день злополучной драки: «Бери своего Алихана и без оглядки беги прямо домой».
- Вот видите, мои слова были пророческими. И я, старый дядя Орудж, рад вашему счастью.
Ещё Алихан вспомнил, что лет через тридцать, летом 1981 года, он встретил Хорена в очень плачевном состоянии в Минеральных водах. Алихан возвращался из командировки домой. Поезд «Москва – Баку» остановился на станции «Минводы», и Алихан, забежав в привокзальное кафе купить мороженое, увидел замызганного, худого, небритого мужчину, подбирающего остатки еды со столов посетителей. Правый рукав его куцего пиджака был пуст и пришит к правому карману.
Несмотря на вид ужасно опустившегося Хорена, Алихан узнал его и подошёл. Между ними состоялся короткий разговор:
- Хорен, это ты?
Алихан не видел Хорена и Рубена все эти годы, но ничего не знал об их дальнейшей судьбе после той драки в юности. Поговаривали, что они сгинули где-то на севере, в местах лишения свободы.
- Да, Алихан, я это, я, – злобно процедил, обнажив гнилые зубы, Хорен. - Рука моя сгнила, пришлось ее отрезать. Моя судьба на твоей совести, Алихан, и судьба моего брата на твоей совести. Рубен так и не оправился от твоего удара в челюсть, несколько лет тому назад умер в тюрьме. Он не мог нормально есть, челюсть его не срослась, как положено. Все эти годы он мучился и умер от язвы желудка.
- Не я виноват в вашей судьбе. Вы сами выбрали ее. Бог вам судья, я на вас зла не держу.
Алихан засунул Хорену в левый карман пиджака сто рублей и стремительно вышел из кафе, не обратив внимания на проводивший его злобный и мстительный взгляд Хорена. «Что посеяли, то и пожали. Зло - это химера, поедающая себя. Вот вы и сожрали себя», - подумал об этих горе-братьях Алихан и заспешил к своему вагону, так и не купив мороженое.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...