«Эй, молодой, поддай-ка парку! А то весь пар эти салабоны выстудили!» «Салабоны» - три пузатых мужика лет пятидесяти, действительно, выстудили весь пар, пока выруливали из парилки. Польстило Гаврилову, что его дедушка молодым назвал (всё познаётся в сравнении). Приосанился и врубил на полную! Всем своим видом показал закалку многолетнюю и устойчивость к перепадам температур. Дед всучил ему веник берёзовый: - Жарь! - сказал,- Тока шкуру не сымай!»
Предложение жарить пожилого человека поставило Гаврилова в тупик. Постоял секунд пять в замешательстве. Дед тем временем вытянулся на скамейке в предвкушении. Не дождался - глаза открыл: Чё не жаришь - то? Жарь не жалей, что б пупырья пошли, твою мать!
До «пупырьев» Гаврилов сам чуть не дошёл, пока веником махал окладистым!
Разбежались от пара лютого уже все, кто пришёл в чистилище! А дедок лежит, покряхтывает: Хороша, едрёна мать, баня русская!
А потом уступил ещё место Гаврилову. Так сказать, алаверды приласкал его веничком! И с оттяжечкой и внахлёст, от души и с благодарностью!
Как живой тогда остался Гаврилов – загадка до сих пор. Ночью снилась далёкая Африка и пляшущие у костра чёрные человечки. В ритуальном огне догорал музыкант Гаврилов, а боли не чувствовал!
Пофиг стало всё после бани той…!