Или чудо исцеления от Таинства соборования.
Чудеса и знамения – важнейшее для нас свидетельство бытия Божия. Вот почему так любим мы рассказывать, слушать и читать о чудесах. Укрепляется вера и упование на Силу свыше. Но необходимо помнить, что внимание человека к чудесам умело используется и потусторонними злыми силами для создания обольстительных эффектов. Об этом много сказано в Священном Писании. Например, Апостол Павел во втором послании к Фессалоникийцам говорит о том, что пришествие антихриста «по действию сатаны будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения». Поэтому человек, желающий спастись, должен заботиться о своем духовном возрастании, о приобретении опыта и быть очень осторожным с чудесами. Помнить, что главное чудо – наша вера, эта «вода жизни», которая дается нам даром. Предлагаемый вашему вниманию очерк свидетельствует сразу о многих чудесах – об исцеляющем действии Таинства на тело и душу, о преодолении по вере нестроений церковных, о чуде Любви. Интересен этот материал будет и тем, кого интересуют больные современные темы – церковь и деньги, взаимоотношения клира и прихожан. Эти вопросы также решаются здесь с позиции чуда и веры.
Случилось это Великим Постом 2000 года. Я собиралась впервые приступить к таинству соборования и привлечь к этому свою восьмилетнюю дочь. Надо сказать, что вся семья наша состоит из людей некрепкого здоровья, но приступить к таинству соборования в те времена нам препятствовала наша крайняя нищета и отсутствие как раз к Великому Посту денег, которые хоть как-то можно было бы выкроить и употребить на таинство. Кроме того, известно, что не всегда священники благословляют приступать к соборованию, особенно это касается детей. После долгих сомнений я приняла себе в руководство следующее рассуждение: если Господь не посылает средств, значит, не благословляет и собороваться.
Спросить прямо совета священника я не решалась по следующим мотивам. Во-первых, по отсутствию у нашей семьи в то время друга и доверенного лица среди духовенства. Во-вторых, по уверенности, исходя из нашего петербургского опыта и порядков, что буду вновь отослана со своим вопросом к «своему духовнику» без внятных объяснений, где его найти. В-третьих, мне казалось, что я поставлю и себя и священника в неловкое положение, ибо ответ на этот вопрос на самом деле известен, но исполнение воли Божией в этом деле представляет для нас некое испытание: меня – на простоту, батюшки – на бескорыстие. Я не хотела ни испытываться, ни быть орудием испытания.
Но в тот год случилось иначе. Неожиданно у дочки на внутренней стороне века буквально за одну ночь образовался какой-то нарост. Надо сказать, что когда я впервые взглянула на глаз дочери дома, то первая мысль была именно о великопостном искушении. Одновременно возникла уверенность, что за искушением последует и научение.
Врач офтальмологического отделения детской больницы, куда нас направили из районной поликлиники, выписала антибиотики и стероиды. Врач сказала, что если лекарства не помогут, надо будет готовиться и летом ложиться в больницу на операцию. Дочь моя уже перенесла четыре серьезные операции в младенчестве. Этот факт, а также явная неуверенность в диагнозе, написанная на лицах всех врачей, которым мы показывали глаз, ставили под сомнение целесообразность рекомендуемого вмешательства. Было чувство растерянности.
Лекарства, кстати, довольно дорогие, не помогли. Я решила прибегнуть к елеосвящению во что бы то ни стало.
В изумительно прекрасном и намоленном соборе в центре города, куда мы ходим постоянно, мне показалось слишком дорого. Я выбрала монастырское подворье, где меня заверил дежурный, что, подойдя накануне таинства к батюшке, можно попросить о снижении объявленной суммы пожертвования.
Наступил условленный день. Мы подошли в храм заранее, но священника нигде не было. С большим трудом, рискуя опоздать к началу. Я «поймала» молодого иеромонаха и уладила дело, заплатив за двоих как за одного человека. Мы едва успели занять места в самом конце приготовленных рядов.
Эти мелочные меркантильные хлопоты привели меня в крайне недуховное состояние. К моменту, когда зазвучали предначинательные молитвы, я была совершенно не готова ни к чему чудесному. Я стояла, холодная и деревянная, готовясь терпеливо перенести «процедуру» и уйти домой. Нарастало сомнение, что что-то может измениться в результате предполагаемых действий.
Неожиданно я почувствовала в одной их застарело недужных точек своего организма мгновенно прошедшую, горячую, прожигающую насквозь и одновременно несущую облегчение волну. Через минуту похожие волны прошли сквозь меня еще в нескольких местах, где тоже гнездились болезни. Точность диагноза и невозможность предположить какое-либо самовнушение были несомненны.
Сильное чувство присутствия Божия охватило меня. Вслед за этим чувством пришли спокойствие, радость, благодарность, сознание своего недостоинства и готовность все принять от руки Божией.
Сейчас я могу сказать, что не будь этого чудесного предваряющего посещения, я не смогла бы без вреда перенести то искушение, что последовало далее.
Началось помазание. Пожилой, высокий, величественного вида священник из монашествующих двигался медленно мимо людских рядов под дивное пение «Услыши, ны, Боже…». Он помазал несколько детей, спрашивая каждый раз, кто чем болен, помазал одну то ли душевнобольную, то ли юродивую, про которую говорили, что она ходит помазываться на все соборования подряд. Дошел до меня. По раздраженной резкости его движений я поняла, что батюшка то ли недомогает, то ли гневается, то ли еще что-то не так. Затем он прошел мимо моей девочки, которая стояла, подставив лицо и протянув ручонки с растопыренными пальцами. Прошел к другому концу нашего ряда и стал помазывать женщин, которые признались, что не вносили денег. Батюшка попенял им, что не подошли заранее, потому что имена их теперь не вписаны и молитва не совершается за них. Потом он подошел к женщине, которая стояла с другой стороны от моей дочери, потом… повернулся спиной и пошел к аналою. Я растерялась, постояла в нерешительности, затем побежала за ним.
- Батюшка, вы не помазали девочку.
Старец обернулся ко мне и грозным голосом спросил
- Кто духовник?
- Я… э-э-э, то есть… мы ходим в –ский собор, - я назвала наш приходской храм.
- Вот пусть там и благословляют.
Мы с дочерью, которая увязалась за мной, вернулись на место. Я сказала ей одеваться. В душе была растущая боль и страх потерять терпение и погибнуть духовно. Каюсь, было жаль и денег, с таким трудом выделенных из скудного семейного бюджета. Внезапно решение переменилось. Мною овладела непонятно откуда взявшаяся решимость. Я скинула пальто и опять побежала за старцем.
- Батюшка, у нас нет духовника
Он обернулся и укоризненно покачал головой
- Поздравляю, - презрительный сарказм в голосе.
- Батюшка, мой ребенок – инвалид.
В ответ молчание и удаляющаяся спина. Вокруг было множество людей. Как обычно бывает в церкви, все старались делать вид, что ничего не замечают – единственно приемлемый способ поведения в таких случаях. Но несколько взглядов – недоуменно-горестных - я все же поймала невольно.
На помазание выходил второй священник – тот, с которым я разговаривала накануне. Я кинулась к нему, сбивчиво пытаясь объяснить случившееся.
- Успокойтесь, - ласково сказал он, - что вы так волнуетесь, идите на место спокойно.
С тех пор один священник помазывал мою дочь, другой нет. И вместо семи положенных по чину помазаний она получила четыре. Пожилой батюшка под конец все же заметно смягчился и уже водил кистью по моему лицу осторожнее. Потом вдруг спросил
- Читаешь дочке Библию?
- Да, и молитвы она знает, и причащается.
Что-то ему опять не понравилось во мне, потому что он посмотрел недоверчиво и опять с сарказмом сказал
- Ну конечно…
Странно, но наряду с наружным волнением было несвойственное мне внутреннее спокойствие. Я смотрела, что батюшка в теплый день обут в валенки, видно, очень страдает ногами, но вынужден служить. Было очень жаль его и совестно, что приходится утруждать. Чувство присутствия Божия не ослабевало. Была любовь к окружающим меня людям, уверенность, что все мы – Его дети любимые, хоть и бестолковые, и побеждаемые злом, но что у Него есть власть и сила утереть всякую слезу. Я стояла потрясенная, умиленная, масло стекало по лицу, попадало в глаза, смешивалось со слезами, ликование внутри едва вмещалось, уже казалось, не певчие – ангелы молили: «Услыши ны, Боже…».
Под конец батюшка сказал проповедь, где строго высказался о тех, которые «приводят соборовать детей, а что их соборовать, безгрешных, да еще фыркают, когда священник что-то сделает, по их мнению, не так».
- Истинно, истинно, - благочестивым тоном вздохнула стоявшая рядом женщина.
Благодушию, так неожиданно мне подаренному, не было, казалось, конца. Хотелось просить прощения, но батюшка на меня не смотрел, как ни старалась попасться ему на глаза.
Мы стали собираться домой. Моя дочь, до того терпеливо и с некоторым испугом переносившая все происходящее, решила, что можно уже и ей наконец высказаться.
- Мне понравилось, - вдруг громко сказала она, - теперь будем все время собороваться, да? Только батюшка какой-то зл…
- Тише! – шикнула я, оглядываясь вокруг. – Замолчи!
Посмотрела на ее глаз. Зловещий полип оставался на месте.
Мы вышли на улицу, Было чувство необыкновенной легкости. Хотелось тихо смеяться.
Зашли к знакомым, жившим поблизости. За чаем на кухне опять вспомнили про глаз. Мне показалось, нарост уменьшился, но решила, что выдаю желаемое за действительное.
В течение последовавшей недели болячка на глазу исчезла без следа.
М.БАЛУЕВА