Короткий зимний день уже перевалил за половину, когда Кузьмич, закончив свои дела в заготконторе, начал собираться домой. Да и дел, собственно говоря, было немного – передать шкуры скота, заготовленные им за месяц в приемном пункте – в районную заготконтору, отчитаться за наличку, полученную в прошлый раз и взять на подотчет тысячи три рублей. Взял он на подотчет и кое-какой ширпотреб, в обмен на заготавливаемые товары. Да и что можно было взять в первый послевоенный год: пару пачек крючков разных размеров, десяток пачек пороха, пару сотен гильз двенадцатого и шестнадцатого калибров, да две пачки капсюлей. Здесь же ему отмерили метров двадцать ситца, дали десяток пачек иголок и десятка четыре катушек ниток разных размеров. Кузьмич поставил чемодан на большой конторский стол и аккуратно сложил туда все, что получил, положив сверху отрез, а на него десять пачек новеньких трехрублевок, как видно только что полученных кассиром из банка.
Чемодан был забит полностью, и чтоб не раскрылся по дороге, Кузьмич обвязал его по краям двумя рядами шпагата, затем снял его со стола, достал котомку, сшитую из плотной холстины, и выложил на стол содержимое: бутылку топленого молока, краюху серого хлеба да луковицу. Есть особенно не хотелось и он, пару раз откусив от краюхи, положил ее обратно, запив молоком. Затем туда же поставил бутылку, затянул шнурок и привязал ее тесемкой к ручке чемодана. Затем он одел полушубок, натянул шапку и, взяв в одну руку чемодан с котомкой, а в другую висевший в углу тулуп, вышел на крыльцо. Была уже вторая половина февраля и днем редко опускалось ниже десяти градусов мороза, хотя по ночам прижимало основательно. Подойдя к коновязи, где стоял его Серко, Кузьмич по привычке оглядел небо. Солнце уже клонилось к горизонту и до заката оставалось часа два, ровно столько, сколько нужно было, чтобы добраться до своей деревни. Он по-хозяйски обошел вокруг лошади, подтянул подпругу, снял с морды Серка мешочек с овсом, зануздал его и, расправив в кошевке тулуп, положил под облучок чемодан. Вытащив из карманов полушубка рукавицы, он бросил их на тулуп, взял Серко под уздцы и, сделав полукруг, вывел кошевку на дорогу.
Дорога начиналась от моста и, чтоб добраться до него, надо было километра три ехать в обратном направлении. Кузьмич, прежде чем сесть в сани, еще раз осмотрелся. Солнце уже отмерило третью четверть своего пути и только сейчас, он заметил, что снизу под солнцем начинает разрастаться небольшая тучка. «Как бы не завьюжило?» - подумал он, но тут же себя успокоил, так как ехать надо было всего часа два с небольшим, еще светло, а дорога накатанная, не собьешься. И, с этой мыслью, он ловко прыгнул в кошевку, понукнул лошадь и, с возгласом: «Гей, залетный!» - пустил мерина в рысь. Первые минут пять он правил без рукавиц и лишь затем, когда руки стали немного зябнуть, опустил их в ласкающее тепло собачьего меха. Дорога, сначала, шла на солнце, и уже перед мостом, он с удивлением заметил, что туча разрастается гораздо быстрее, чем он предполагал, а свернув на мост, увидел и первые робкие порывы ветра, срывающие с вершин сугробов искрящиеся снопы снега. «Будь она не ладная, эта погода!» - думал он. Но, поразмыслив про себя, решил продолжать путь дальше, так как возвращаться: во-первых - было не к добру, во-вторых – за перевыполнение плана по заготовки получил прогрессивку, чего вполне хватило бы на пяток метров ситца, что было хорошим подарком на платья двум его дочерям погодкам, и откладывать его никак не хотелось. «Должен успеть!» - рассуждал он про себя, так как ехать-то надо было километров пять до лога, в котором протекала река, дальше километровый подъем и оттуда уже рукой подать до растянувшегося змейкой, километра в три, села. И, куда с того пригорка не направишься, мимо него никак не проедешь. Мысли об этом его полностью успокоили и, несколько раз щелкнув кнутом, он пустил Серка быстрой рысью, на которую тот был только способен.
- Ну, вот и лог, - с облегчением, подумал Кузьмич, подъезжая к длинному, километровому спуску, в самой низине которого темнела черным накатом осиновых бревен переправа. Серко перед логом перешел на шаг и стал понемногу сдерживать воз. Хотя спуск и тянулся вдоль северной стороны лога, все же был довольно крут и, несмотря на незначительный вес поклажи, сани все же напирали на лошадь, немного нагружая шлеей круп и, стягивая хомут вперед, задирали вверх дугу и оглобли. Вот и река Белая позади. Теперь такой же подъем, а там совсем рядом, думалось ему. Но уже, на первых метрах подъема порывом ветра так бросило сноп снега в лицо, что ему пришлось приподняться и, вытянув из-под себя тулуп, облачиться в него. Метель уже разыгралась не на шутку и с каждой минутой порывы ее становились мощнее и продолжительнее. Кузьмич с надеждой бросил взгляд вверх. «Ну, слава Богу!», - подумал он, так как до конца подъема оставалось всего метров двести, да и дорога по краю склона просматривалась хорошо. Вот уже и последние метры подъема позади, и дорогу еще видно в свежих переметах снега. Да и сам Серко, видно почуяв близость родной конюшни, где тепло и не ветрено, сразу перешел на рысь, замедляя ход только в свежих переметах снега. Оставалось ехать километра три сплошной степью, которая только в недалеко от села переходила в небольшой березняк, в котором летом располагался полевой стан, с небольшим навесом от дождя и маленькой, сбитой из горбыля, кухней.
По одним только ему знакомым приметам Кузьмич чувствовал, что все самое тяжелое уже позади, и что сейчас, метров через триста, будет полевой стан, а там даже слепому можно добраться на ощупь. И тут резкий пронзительный вой, донесшийся справой стороны, вырвал его из размышлений. «Волки?», - пронеслось у него в голове, - «Вот, еще не хватало напасти.. Да и ехать то по-доброму минут пятнадцать». Резким взмахом кнута он хотел понужнуть лошадь, да не успел, выскочивший на дорогу волк, заставил Серка встать на дыбы и тот, резко дернувшись влево, опрокинул сани. Вывалившись из кошевки, Кузьмич резко вскочил на ноги и огляделся, рядом валялся чемодан и слышался, в завывающих порывах ветра, топот удалявшейся галопом лошади. В вихрях летящего снега, он сразу и не понял, с какой стороны беда, и только когда порывы немного стихли, узрел пять темнеющих силуэтов, с горящим десятком огоньков зеленых глаз. Мысли в голове летели одна за другой, ища выход из создавшегося положения. Волки стояли вереницей в шагах семи или восьми от него. По темневшим в сполохах снега контурам берез, Кузьмич определился, куда ему идти, и подхватив чемодан, с привязанной к ручке котомкой, потихоньку стал пятиться в сторону полевого стана. Сделав тройку шагов, он заметил, что и стая цепочкой двинулась за ним. Мысли лихорадили его голову. И вдруг его осенило. Схватив котомку, он распустил шнурок и вынул оставшуюся часть горбушки. Отломив кусок хлеба, Кузьмич бросил его в сторону стаи. Вожак, стоящий впереди, опустил голову, жадно втянул воздух, осторожно подошел к куску и, щелкнув пастью, проглотил. Он отломил хлеб опять и бросил уже дальше и немного в сторону, вожак тут же махнув в сугроб, в секунду порешил и его. А Кузьмич, радуясь, что нашел спасение, потихоньку пятился назад, разбрасывая по сторонам оставшиеся кусочки хлеба. Еще раз оглянувшись, он увидел, что до кухни осталось шагов двадцать. « Ничего,- думал он, - еще совсем немного, дверь на легкой щеколде, сорву ее, зайду в летник, там не достанут меня серые разбойники». И вдруг … земля разверзлась под ним и он устремился куда-то вниз. Вырвался из рук, зацепившись за что-то, чемодан, а он падал и слышался треск раздираемого тулупа, цеплявшегося за какие-то выступы. От резкого удара, о что-то головой, Кузьмич потерял сознание.
Прошло видно немало времени, когда он стал приходить в себя. Голова страшно болела и он, постепенно, шаг за шагом, пытался восстановить в памяти, что же случилось. Сколько прошло времени, было тоже не понятно. И, только ощупав себя с головы до ног, он понял, что с ним все в порядке, если не считать ставшей чугунной голову и изодранного в клочья тулупа, который и спас его, попавшего в заброшенный колодец. Он вспомнил, что его рыли когда разбивали стан, но, прокопав метров пятнадцать и опустив сруб, до воды не дошли. Решив бросить пустое дело завалили его сверху жердями с разным хламом, куда и попал Кузьмич. Видно ступил он на короткую дощечку, под которой раскатились жердочки, и оказался Кузьмич там, где оказался.
- Не бывает безвыходных положений, - думал он, и попытался, сбросив тулуп с полушубком, выбраться из колодца. Широко расставив ноги, и упираясь ими поочередно в еле заметные выступы звенья сруба, он потихоньку поднялся метров на пять вверх, но, дойдя до какого-то скользкого звена, не удержался и полетел вниз. И лежать бы ему там с переломанными конечностями, если бы не сброшенный тулуп с полушубком. На этом он не остановился, и попытался опять проделать то же самое, но, поднявшись на полметра выше, чем прошлый раз, сорвался снова, да только ударился уже так сильно, что больше лезть не захотелось.
- Сколько же прошло времени? – подумал он и , опять посмотрев на верх понял, что просидел в яме часов восемнадцать, так как хотя на небе и были видны звезды, по отражению на верхних венцах солнечных бликов, понял, что уже день. Да и метель видно кончилась, только легкая поземка забрасывала сверху в проем снежок. Может быть, ему пришла бы еще какая- нибудь идея, как выбраться, но сверху послышался какой-то шум и он стал, что было мочи, орать.
Надо же было с утра пораньше, отправиться к летнему стану школьному завхозу – Фролычу. К утру метель стихла, только легкая поземка переносила с места на место снежные переметы. Да и нужно-то было всего привести оттуда буржуйку, для каких-то целей, а проще бочку с вырезанным проемом для топки и жестяной трубой. Дорога небольшая, Фролыч заложил дрожки, и, стоя на них, с удовольствием, посматривал по сторонам, на свежие сугробы. К стану вели две дороги, одна от села, и другая с большака. Фролыч направился от села напрямую, так как было короче. Подъехав к кухне, он сразу под навесом нашел печь, и, погрузив ее, может быть и направился бы обратно, если бы не заметил в метрах в десяти от себя, у края заваленного колодца, какой-то черный предмет.
У самого проема, Фролыч услышал крик, идущий из его глубины. «Кого это занесла туда, нелегкая?» - подумал он, подходя к зияющему провалу. «Эй, кто здесь?» - крикнул он, и, услышав знакомый голос, запричитал: «Это ты, что ли Кузьмич? Да как тебя угораздило?». Чувствуя, что от болтовни толку мало, Фролыч подбежал к своему Гнедку, снял с него вожжи, и опустил один конец в колодец. До рук Кузьмича не хватало метра два-три. Видя такое дело, Фролыч крикнул Кузьмичу: «Ты тут держись, а я быстренько в село смотаюсь, привезу подмогу и хорошую веревку».
Но Кузьмичу настолько было тошно и жутко находится в колодце, что он истошно завопил из этой ловушки: «Не надо, Фролыч, не оставляй меня, там наверху в чемодане, метров двадцать мануфактуры, довяжи к вожжам и вытащишь меня!». Фролыч, поразмыслив, решил так и сделать. В его голове родился дальнейший план действий: «Сейчас достану материал, довяжу, сколько надо к вожжам, и, чтоб было легче тянуть, подгоню Гнедка. Пристегну карабином вожжи к дрожкам, лошадка и вытянет ». Он взял чемодан, развязал шпагат, раскрыл его и, увидев свежие пачки трехрублевок, застыл от удивления. Перед ним в чемодане лежала его годовая зарплата. Его разом бросило в жар. Он снял с себя бекешу, затем рубаху и рукавами затянув узел вокруг воротника, сделал довольно вместительный мешочек, затем, скидав туда пахнущие краской пачки трехрублевок, завязал и его. Накинув на себя бекешу, немного поразмыслив, он спокойно положил деньги в сани под солому и скинул чемодан в колодец. Не слушая доносившийся оттуда крик, закрыл проем колодца, расправив сбившиеся в сторону жерди. Затем заткнул оставшиеся дыры, валявшимся рядом хламом, припорошив все снегом. Закончив свое дело, Фролыч, подошел к дрожкам, и, подождав на них часок, еще раз осмотрел на свою работу. Усилившаяся поземка, тут же затянула место трагедии, Убедившись, что здесь ничего не видно и не слышно, он понукнул мерина и через пятнадцать минут был дома.
Накануне вечером, домочадцы, увидев прибежавшего Серка, с пустой кошевкой, изрядно удивились, и, так как Кузьмич был основательным трезвенником, сначала подумали, что Серко, каким-то образом сбежал от него. Дома ожидали Кузьмича с ближайшей оказией весь следующий день. А когда он не дал о себе знать и к вечеру, пошли в правление колхоза и оттуда позвонили в район. Узнав, что он отбыл накануне, подняли на ноги всю деревню и суток трое его искали, пока, наконец, не сделали для себя вывод, что Кузьмича задрали волки, а оставшиеся вещи где-то всплывут по весне.
Наступила весна. Начались полевые работы. В бригаде опять оборудовали стан, только собаки, почему-то собравшись у заброшенного колодца, непрестанно выли. Его вскрыли, и оттуда понесло смрадом. Трактористы, спустившись туда, достали тело Кузьмича. В блокноте, который он всегда носил с собой, карандашом печатными буквами было написано: « Пятые сутки в колодце, умираю страшной смертью. Фролыч, забрал деньги и оставил…». На этом записка обрывалась.