Старлей ничего не боялся. Пыль слоями кипела на его лоснящемся лице, пока он терял себя в занесенных дешевым самолюбованием барах.
Если петь правильно, можно выглядеть красавчиком, думал Старлей. И ему было куда стремиться.
Я никакого черта не боюсь в этой мудацкой степи. Пусть он хоть сам, мать его, Дьявол! Так распалялся Старлей, когда по пятницам надирался до белых фигур в своих затасканных глазах.
На дансинге оставалась пара-тройка недобитых жирдяев, утиравших кровавые сопли, а небо занималось девственной зарей. Так начиналась суббота.
Переверните страницу, дери вас за ногу, я не могу уже тянуть эту лямку. Так распалялся Старлей, когда по воскресениям до рассвета оставался еще километровый отрез портянки часов, а в животе знобило от неизвестных чувств.
В забытых полках и затянутом плесенью холодильнике по ночам все еще чего-то искали похудевшие крысы. Грохот стоял невыносимый и какой-то даже жалобный.
Старлей не верил никому, даже искренне не мог понять, почему надо верить кому-то, чтобы тратить свои бесчисленные дни. Их нескончаемая конвейерная череда закончится еще не скоро, а если и скоро, то так тому и быть – даже лучше. По крайней мере, я потрепал нервы этому свету так, как никто, наверное, в округе, - думал Старлей, распинывая с прохода стекляшки.
- Добро пожаловать назад, красавчик! Мы завели твою пластинку, но тебя так долго не было. Угощайся, чем бог послал, да пристраивайся скорее за дверью – сейчас мы начнем.
На заднем фоне догорала лампа, а ставни закрывали от любопытных глаз то, что вот-вот должно было начаться. Старлей какой-то особой и невыразительной любовью любил именно этот момент: еще вроде бы ничего и не было, но так постепенно горячо становилось в животе, и так ласково тянуло жилы где-то между тазовыми костями. В ушах начинало тоскливо гудеть, а руки наливались приятной невесомостью.
Лги, чтобы умереть, скотина, и когда я тебя прикончу, ты же будешь самым счастливым подонком из всех, кто успел увидеть сияющий ствол моего «Магнума». Так думал Старлей, толкая дверь пикапа на себя и смачно сплевывая на землю. После всего ему всегда хотелось уснуть прямо в машине.
- Двигай же своими бедрами, неряха, пока я тебя не выпорола! Ха-ха-ха, я просто не могу спокойно смотреть, какой же ты нелепый, просто Человек-Невезение, клянусь небесами!
Старлей внутренне всегда пускал единственную горькую слезу именно на этом моменте. Скулы сводило судорогой, и приходилось раскрывать рот, чтобы немного отпустило нижнюю челюсть. Это помогало почти сразу и почти всегда. Все, теперь можно было вспоминать дальше и не отвлекаться.
О, брат, не умирай, мой капоэйро еще не раскрыл в тебе весеннего букета! Для счастливого конца такое раннее утро припасено. Двойственностью своей переписал ты когда-то мои мечты, заставив однажды поверить в силу золотых ворот на другой стороне туманного горизонта.
Какой-то коротышка пританцовывал внизу, сразу подле воинственно раскрашенной девки. Из-под его каблуков валили искры, а на голове этой единственной красотки аккуратно разместилась химическая промышленность Люксембурга.
Если я и пишу рок-баллады на лицах, пусть эти неудачники будут благодарны мне за шрамы. Так оправдывал себя Старлей, уже в кармане покрывая нежными поглаживаниями сточившийся складишок. На кого не упала любовь, того я найду и порешу. И это будет его последняя ночь, наполненная душой и светом до краев. Ночь страшных признаний и открытых глаз. Ночь страшных признаний…
Любовь как страх, что горел в кулаке, и теперь зажат до ломоты в ногах. Девчонка с химической развалиной на голове изогнулась как фонарный столб, наклонившись к карлику:
кажется я с ума чуть-чуть сошла
ну в хорошем смысле
у меня теперь с миром такое взаимопонимание
вроде бы и особенного ничего не произошло
уже вот сколько дней прошло
а у меня все так замечательно
и смешно так
с кем ни общалась
все говорят что я какая-то не такая
Из-под теплого пиджака коротышка пристрастно вытащил помятые розы. Спасибо, блин. Мои любимые, - завизжала сквозь музыку откуда-то сверху хранительница химического наследства.
Да уж, ассортимент тут невелик, - оправдался искрометатель.
В животе у Старлея постепенно зарождалась новая цивилизация или же, напротив, слишком резко оформилась какая-нибудь уникальная секта Хранителей Единственного Слова. Глаза его заполонила последняя ночь, невесомая рука ожила и небрежно потянулась во внутренний карман в поисках сточенного старого складишка. На дансинге оставалась пара-тройка потеющих тел, когда Старлей грузно поднялся, стряхивая с каблуков степной ковыль. Вот-вот на память должны были прийти забытые движения.
02.03.2010 г.