Самое брезгливое отношение моего папы вызывали патетические крики и визги.
Он морщился, говоря,- опять этот голос «хриплой пионерки»...
Запомнилось с детства...
Октябрятский значок на черном фартуке особого отторжения не вызывал. Но галстук... Красный галстук завязался на моей, сопротивляющейся втихую шее тогда, когда моего папы уже не было...
И я ненавидела эту удавку, ещё не зная о том, что вкупе с коричневым школьным платьем, и черным фартуком, это красное пятно стало цветовой гаммой немецкого флага... Не думаю, что кто-то задумывался над этим ещё, да и до сих пор...
Вряд ли задумывалась сама. Просто мне всё это не нравилось. Вместе с пионерскими линейками, вместе с пионерскими клятвами, вместе со всем идиотизмом патриотической натаски...
А дальше, - дальше надо было вступать в комсомол.
Иначе путь к высшему образованию был закрыт. Собственно, для этого хватало и моей любимой папиной фамилии, но в сочетании...,- вообще не светило. И в последнем, одиннадцатом классе,- ну да, конечно,- я как раз угодила в первый год эксперимента по затягиванию среднего образования..., мне пришлось вступить в ряды ВЛКСМ.
Честно говоря, я туда не просилась. Но интересы школьных комсоргов и мои просто совпали. К процедуре торжественного посвящения в адепты я не готовилась.
Не знала и знать не хотела никаких дат комсомольских съездов и прочей муры...
Просто в назначенное время пришла в кабинет( он же,- свободный от посторонних класс), где сидела важная тройка( а как иначе? – тройки, они везде и давно были тройками) комсоргов, на вид – важная, на деле, – ни черта подобного...
Увидев безнадежно-унылое выражение моей физиономии, один из них стал делать вид, что задает мне вопросы невероятно важной значимости... Я задумалась,- при том так надолго, что не вытерпев, товарищ ответил на него сам, с чем я охотно согласилась. Он был счастлив моей лояльностью..., и, проделав этот финт ещё пару раз с тем же результатом, внезапно вдохновившись, обратился к сотоварищам с призывом принять эту девушку в ряды, - как вполне достойную звания комсомолки.
Расписались и, торжественно встав с насиженных мест, вручили мне с радостными поздравлениями комсомольский билет...
В институте мы платили комсомольские взносы автоматом,- эту мелочь просто изымали из стипендии... Собраний не помню, такое впечатление, что их просто не было. Единственное, что напоминало, и довольно ярко, о существовании этой организации,- это её активная роль в организации нашего несравненного КВНа...
А потом, после окончания интернатуры, уже как невролог (тогда, – невропатолог) я была распределена в неврологическое отделение больницы системы МВД, что на Новослободской,- работала взахлёб, учась профессии и взаимоотношениям с коллегами.
И думать не думала о комсомоле, пока он не нашел меня сам...
К ужасу моему выяснилось, что из тех, - не достигнувших 27-летнего возраста автоматического выбывания из рядов этого инкубатора коммунизма, я оказалась в этой больнице единственной, обладающей на мое несчастье, высшим образованием.
А потому из районного отдела ВЛКСМ поступило распоряжение о назначении меня комсоргом больницы...
Мне трудно описать всю гамму эмоций, которую пережила, - от отвращения до страха...
Но когда я пришла в райком комсомола за инструкциями, мне полегчало.
Инструктор Женя, что «вёл» медицинские учреждения района, оказался симпатичным и предельно циничным парнишей, которого мой испуг и отторжение весьма позабавили. Он успокоил меня мгновенно, сказав, что комсомольские собрания могу не проводить,-раз не знаю, как ЭТО делается, а просто заполнять раз в месяц формуляр с учётом посещений и обозначением темы, - темы эти он быстро набросал мне на бумажке, а кроме того, надо собирать взносы, доставляя их ему лично...
И всё на самом деле оказалось бы полной ерундой, если бы не выезд тем же удивительно жарким летом 1972 года на комсомольскую учёбу актива в лесное и цветущее Подмосковье...
К тому времени я и сама уже расцвела вовсю, расставшись с первым мужем и чувствуя себя свободной, как птица, уверенной и состоявшейся, не нуждавшейся ни в ком, и совсем не мечтающей о новой любви...
Но эти чертовы кувшинки в реке, эти огромные венки «гавайские», которые мы плели из них и загорелыми чертовками носились по берегу...,
эти июльские травяные волшебные ночи, песни Окуджавы, умные разговоры, - наконец-то о книгах, о кино..., о том, что совершенно было запретным в городе...
И этот, всё тонко понимающий, много знающий, умный и тогда ещё немного наивный, несмотря на профессиональный цинизм, несмотря на любовь к выпивке и спорту, второй секретарь райкома...,- у которого была куча прекрасных друзей, - почти диссидентов..., тот, который через полгода стал моим мужем...
И распрощался с комсомолом вместе со мной навсегда.
Ничего не бывает случайным.
И ничего не бывает бесследным...