По ту сторону боли. глава 8

Владимир Осколков
                Глава 8


     Вокзал поразил Вадима людской толчеёй, шумом, атмосферой дальних дорог, встреч и расставаний. Восковы протолкались поближе к окну и, отыскав свободное местечко на диване и усадив Вадима, стали ожидать объявления о посадке.

    Шло время. Наконец динамик, висевший в углу зала ожидания, прокашлялся; все
обратились в напряжённый слух.

     "...Внимание! Поезд номер шестьсот сорок два, Ташкент – Красноярск, вышел с соседней станции и прибывает на первый путь. Нумерация вагонов - с головы поезда. Повторяю..."

     Людской муравейник пришёл в движение. Отъезжающие, подхватив свои чемоданы, сумки, узлы и баулы, потянулись к выходу из вокзала. Пройдя узкую горловину дверей, поток пассажиров растёкся по перрону, заполонив его от края и до края.

     С южной стороны показался поезд. Разгорячённый тепловоз, басовито рокоча дизелем, медленно протащил вагоны вдоль бетонного края платформы. Скрипнули тормоза, состав
замер.

     Плацкартный вагон номер восемь, в котором предстояло ехать Марине Николаевне и Вадиму остановился прямо напротив них, так что никуда бежать им было не надо. Фёдор Павлович помог жене и сыну взобраться по ступенькам лестницы в вагон, затащил в тамбур чемодан и они отправились по узкому проходу на поиски своих мест.

     Проходя по вагону, Вадим с жадным интересом осматривался вокруг. Ему всё было в диковинку: почему в каждом отсеке с одной стороны лавки были длинными, а с другой стороны - только два небольших сиденья; зачем на каждой стенке, разгораживающей соседние отсеки, сделаны небольшие блестящие лесенки; куда пассажиры убирают свои сумки и чемоданы, ведь их у каждого не меньше двух, а то и побольше. Он не решался спрашивать об этом маму или отца, видя их некоторую возбуждённость и напряжение. Ничего, дорога впереди долгая и он обо всём успеет расспросить маму.

     Стоянка поезда была недолгой. Немного посидев молча, Фёдор Павлович обнял и поцеловал жену, приподнял сына, пощекотав его колючей щекой, потом опустил и крепко пожал ему ручонку. Вернувшись на перрон, он стал что-то говорить, беззвучно шевеля губами и смешно разводя руки. Послышался приглушённый гудок. Толчка вагона не почувствовалось, просто вокзальные строения за окном медленно поплыли назад.

     Вадим восхищённо взглянул на маму: "Поехали!" Марина Николаевна, не отрываясь, смотрела в окно, туда, где по перрону вровень с вагоном шагал муж, махая им на прощание рукой. Вадим тоже помахал отцу в ответ.

     Поезд, набирая скорость, устремился к зелёному глазу семафора. Мимо запасных путей с грузовыми составами, мимо автомобильных переездов, мимо гаражей, расположившихся в полосе отчуждения, мимо заводов, построек, заборов... Родной город открывался взорам пассажиров с иной стороны, с рабочей, не парадной. Но вот остались позади последние приметы городского пейзажа и поезд покатил по привольным просторам полей, спокойно и степенно, словно непоседливая горная река, выбежавшая на равнину. Закатное солнце отбрасывало длинную тень, которая бежала наперегонки с вагонами и никак не могла их обогнать.

     Пришла проводник, взяла билеты и разложила их по карманчикам толстой кожаной сумки, пообещала минут через двадцать напоить всех чаем.

     - Мам, я там буду спать? - спросил Вадим, поглядывая на верхнюю полку.

     - Нет, сынок, ты ляжешь здесь, внизу, - твёрдо сказала мать. - Самому тебе туда не забраться, а я тебя под-ять не смогу.

     - Ух ты, хитренькая! А сама наверх полезешь? - в голосе мальчика слышались нотки укоризны.

     - Ну зачем же? - улыбнулась Марина Николаевна. - Я лягу вместе с тобой.

     Соседями по купе оказались молодые мужчина и женщина. Как это всегда бывает в дороге, попутчики легко познакомились. Молодые люди были мужем и женой. Он - офицер-пограничник, служивший в Средней Азии, а теперь получивший новое назначение, куда-то в Забайкайлье; она - по образованию педагог, преподаватель английского языка, как и подобает настоящей офицерской жене следовала вместе с мужем. Звали молодых супругов Игорь и Лена.

     - Давайте, я вашего мальчика подсажу на полку, - предложил Игорь Марине Николаевне.

     - Нет, нет, не надо! - отказалась она. - Я опасаюсь, что ночью он не удержится на ней и может упасть.

     Игорь с Леной переглянулись и женщина неуверенно спросила:

     - А... что с ним?

     Услышав рассказ Марины Николаевны о недуге, поразившем её Вадима, молодые люди искренне опечалились; у Лены даже слёзы навернулись на глаза. У них самих детей ещё не было и даже представить было страшно, что...

     Принесли чай. Это событие немного отвлекло всех от печальных дум, как-то подняло настроение и уже не было столь тягостно на душе. Лена достала съестные припасы, стала предлагать присоединиться к их ужину. Восковы отнекивались, объясняя, что они плотно покушали перед отъездом; лишь Вадим согласился взять к чаю предложенное печенье и теперь, попивая чаёк и хрустя печеньем, смотрел, как за окном в сгущающихся сумерках пролетают мимо рощи, дороги, разъезды, как неторопливо уплывают назад раскинувшиеся вдалеке поля и в его душе в такт перестуку вагонных колес звучала какая-то неясная, но бодрая мелодия.

     После чая стало совсем хорошо. Вадим перебрался на соседнюю полку и оттуда посматривал на маму лукавыми глазками. Лена учила его разным английским словам и он быстро усвоил, что, например, кошка по-английски будет "кэт", а собака - "дог"; что, когда люди здороваются, они говорят "Хэлло!", а при расставании "Гуд бай!". Игорь рассказывал ему об армейской жизни, об умных пограничных собаках и Вадим уже представлял себе, как он выходит в дозор и охраняет государственную границу от всяких вредных лазутчиков.

     Постепенно в вагоне стало совсем темно, зажглись под потолком тусклые фонари, голоса Игоря и Лены зазвучали глуше и отдалённей, перед глазами всё заволоклось туманной дымкой и Вадим, переполненный новыми впечатлениями, начал клевать носом, не находя сил поднимать странно отяжелевшую голову. Засыпая, он уже не чувствовал, как Игорь бережно переложил его на полку, застеленную Мариной Николаевной.

     Спал Вадим беспокойно, раскидисто, то и дело толкая маму локтем или коленкой, и шипел сквозь сон: "Тесно мне!"

     Поезд приходил в Барнаул в четвёртом часу утра и Вадим вышел на перрон сонный, вялый, зевая так, что хрустели челюсти. На улице накрапывал мелкий дождик и от того спать хотелось ещё сильнее.

     Трёхэтажное новое здание вокзала, казавшееся великаном рядом со старым одноэтажным, в котором теперь расположились кассы предварительной продажи билетов и пригородные кассы, было заполнено путешествующим людом, что называется, под самую завязку. Во всех трёх залах ожидания - двух в крыльях первого этажа и одном на втором этаже - было просто яблоку негде упасть. Не только все диванчики были заняты, но даже возле стен не отыскать свободного местечка.

     Марина Николаевна несколько раз обошла все залы, осторожно пробираясь по узким проходам и ведя за руку сонного Вадима, тщетно выискивая, куда бы пристроиться ей с сыном. Изредка освобождавшиеся места тут же захватывались более проворными и нахальными пассажирами. Наконец путь ей преградила старушка-уборщица. Ухватившись жилистой рукой за рукав пальто Марины Николаевны, она стала ей сердито выговаривать:

     - Ну, что ты, милая, маешься! Да ещё мальчишку с собой мучаешь? Ступай в комнату матери и ребёнка, там, поди, есть места.

     - А где такая комната? - растерялась Марина Николаевна.

     - Ну, как это где?! Где же ей ещё быть-то? На третьем этаже, конечно. Ты, прям, как будто ни разу на вокзале не была?

     - На вашем - ни разу, - улыбнулась Марина Николаевна.

     Она поблагодарила уборщицу, которая, ворча что-то насчёт недотёп-матерей, снова принялась елозить шваброй по мраморному полу, и поднялась по лестнице на третий этаж. И точно, вот дверь, на ней большая табличка: "Комната матери и ребёнка. Работает круглосуточно".

     Марина Николаевна легонько постучалась, приоткрыла дверь, заглянула внутрь. На противоположной стороне небольшого коридорчика, в маленькой комнатке за столом сидела женщина и в свете настольной лампы читала книгу. Подняв голову, она посмотрела на вошедших.

     Марина Николаевна поставила перед собой совсем уснувшего Вадима и спросила:

     - Извините, можно мальчику поспать у вас до утра?

     Дежурная кивнула головой:

     - И не только мальчику. Вам тоже не помешает отдохнуть. Свободных мест сегодня много. У вас транзитные билеты?

     - Нет, мы приехали к врачу, по вызову. Вот, пожалуйста... - она протянула сложенную вдвое бумагу. - Нам бы только до утра...

     Женщина развернула листок, прочитала и бодро сказала:

     - Разумеется. Никаких проблем!

     Она встала из-за стола и, выходя из комнаты, обернулась:

     - Простите, у мальчика что-то серьёзное?

     - Да, - коротко ответила Марина Николаевна. Она понимала это людское сочувственное любопытство, но уже начала уставать от него. Чем могли помочь эти, в общем-то, неплохие люди? Ничем конкретно, только разбередить её душевную рану.

     Женщина вздохнула и, взяв фонарик из стоявшего в коридоре шкафа, повела их в большую тёмную спальню показывать места для ночлега.

     Утром Вадим проснулся в хорошем настроении. Он сладко зевнул, потянулся всём телом, открыл глаза и вдруг насторожённо замер. Где он находится?! Вокруг казённые стены, большие окна, множество кроватей... Неужели он опять попал в больничную палату? Испуганно оглядевшись, Вадим увидел маму, спавшую на кровати в ряду через проход, немного наискосок от его кроватки. Мама здесь! Облегчённо вздохнув, он спрыгнул на пол и, подбежав к маме, начал будить её, потряхивая за плечо.

     Марина Николаевна сонно промычала что-то, приоткрыла один глаз и посмотрела на сына: "Чего поднялся так рано?"

     - Мам, вставай, уже утро, - Вадим нетерпеливо пританцовывал на месте.

     Мать вытянула из-под одеяла руку, взглянула на часы:

     - Сынок, ещё только начало восьмого. Ложись, поспи ещё.

     Но Вадима было теперь не уложить. Он вспомнил всё: что они с мамой ехали на поезде, что их вызвала на приём профессор Платонова, а сейчас они, похоже, находятся на вокзале, потому что за окнами слышны были гудки локомотивов, лязг и стук проходящих составов да гулкое эхо радиосообщений о приходе и отправлении поездов.

     Марина Николаевна повернулась на другой бок и снова уснула. Ну и ладно, а он, Вадим, пойдёт сейчас и обследует помещение, куда их поселили. В этой, спальной, комнате стояло десять больших кроватей и столько же кроватей поменьше, детских. Причем детские кроватки сгрудились в центре комнаты, а взрослые расположились вдоль стен, с трёх сторон, как бы загораживая малышей от неприятностей и жестокости бурной жизни. В четвёртой стене была дверь с большим узорчатым стеклом, ведущая куда-то ещё.

     Вадим открыл её и тихонько ахнул. Соседняя комната оказалась игровой. На полу лежал большой пятнистый ковёр, возле одной стены стояли шкафчики с игрушками и книжками, у противоположной два низких столика со стульчиками.

     Вадим прошёлся по ковру, попытался посмотреть, что видно из окна, но подоконник, даже с подставленного стульчика, был для него слишком высок. Тогда он принялся рассматривать игрушки. Их было гораздо меньше, чем у них в группе в детском саду: несколько грузовых машин, маленьких и побольше, одна без кузова и с помятой кабиной; два самолета - железный с инерционной "жужжалкой" и деревянный, с которого облупилась почти вся краска; россыпь разноцветных и разномастных пластмассовых кубиков, из которых ещё можно было построить какую-никакую башню, но вот крепость, даже самую захудалую, уже нет. Были там ещё пять или шесть кукол и прочая девчоночья чепуха.

     Покатав по ковру один из грузовиков, Вадим взял с полки деревянный истребитель и, кружась и подвывая голосом, начал выделывать фигуры высшего пилотажа: "мёртвые" петли, бочки, боевые развороты, пикирование. Налетавшись до легкого головокружения, он "посадил" самолет на его аэродром и подошёл к шкафчику с книгами. Книжки были разные, в основном тонкие, с картинками, большей частью изрядно затрёпанные, но одна из них, потолще и побольше форматом, привлекла внимание Вадима. Он вытащил её из плотного ряда и, усевшись за столик и поджав под стульчик обе ноги, положил перед собой.

     "Джанни Родари. Приключения Чипполино", - прочёл он на титульном листе, перевернул страницу и отправился в волшебную страну сказки, где можно познакомиться с весёлым мальчиком-луковкой Чипполино и его верными друзьями из Лукового посёлка, с добрым дядюшкой Тыквой и грустным принцем Вишенкой, с надменным и жестоким синьором Помидором.

     За чтением время летело быстро и, когда Вадиму пришлось с сожалением закрыть недочитанную книжку, Марина Николаевна уже встала и теперь беседовала с двумя женщинами, дети которых, незамеченные Вадимом, играли на ковре. Вадим подошёл к маме, молча прижался к ней. Она с ласковой улыбкой потрепала его по волосам:

     - Ну что, сынок, пойдём позавтракаем да отправимся в госпиталь.

     Она расспросила дежурную по комнате матери и ребёнка и узнала у той, что к госпиталю ветеранов войны им надо ехать на трамвае первого маршрута до остановки "Площадь Свободы", перейти на другую сторону площади и, свернув в маленькую улочку, пройти по ней метров триста, где напротив большого сквера и находится госпиталь.

     Ночной дождь, неприветливо встретивший Восковых на перроне, прекратился; набрякшее серыми тучами небо постепенно светлело. Остановка "Площадь Свободы" была по счету пятой, трамвай шёл полупустой и Вадим, устроившись возле окна, прилип к большому стеклу, во все глаза рассматривая незнакомый город. Ему почему-то казалось, что, раз уж это краевой центр, здесь всё должно быть каким-то необычным: и дома, и люди, и даже сам воздух. Но нет, обыкновенные автомобили мчались по обыкновенным дорогам, разбрызгивая обыкновенные лужи; такие же, как у них в городе, люди шагали по тротуарам, подняв воротники пальто; вот только дома были гораздо выше и разнообразнее по архитектуре: старые постройки – с какими-то башенками, колоннами, с лепными оградками балконов, а новые - строже по стилю, но также интересные по исполнению.

     С трудом перейдя широкую, с нескончаемым потоком транспорта, площадь, мать с сыном пошли по указанной улице.

     - Ой, мам, смотри! - воскликнул Вадим. - "Детский мир"!

     На противоположной стороне улицы, в двух нижних этажах жилого дома, манил яркими витринами магазин игрушек.

     - Давай зайдём? А? - Вадим тянул маму за рукав.

     - Нет, сынок, - покачала головой Марина Николаевна. - Мы же не знаем, когда профессор будет принимать. А на обратном пути - так и быть! - зайдём.

     В госпитале Марина Николаевна протянула в окошко регистратуры направление на консультацию. Медсестра прочитала его, взяла с полки толстую конторскую книгу, записа-а в неё что-то и велела подняться на третий этаж к кабинету №63 и ожидать вызова.

     Оставив верхнюю одежду в гардеробе и войдя в коридор третьего этажа, Восковы ещё издали увидели множество людей, которые, похоже, пришли на приём к профессору. Спрашивать крайнего в этой бесформенной очереди не стоило. Марина Николаевна поискала глазами свободный стул. Какой-то мужчина, поднявшись со своего места, предложил ей садиться. Поблагодарив его кивком головы, она села и посадила Вадима к себе на колени. Он прижался щекой к маминому плечу и незаметно для себя вскоре задремал.

     Долго ли, коротко ли, наконец из кабинета вышла миловидная женщина в отливающем голубизной белом халате и, призвав всех присутствующих к вниманию, объявила:

     - Профессор Платонова сегодня примет трёх человек: Анну Степановну Дорошину из села Баево, мальчика Воскова Вадима из Рубцовска и ветерана войны Ивана Семеновича Мамыкина. Всех остальных, кому на сегодня назначена консультация, примут ассистенты профессора.

     Народ недовольно загудел, но врач объяснила, что возмущаться не стоит: профессор просто физически не может их всех принять и что её ассистенты прекрасные специалисты и не доверять им нет никакой причины.