Глава 4
Целый день Вадим валялся в постели. Ничего не поделаешь - "лежачий" режим. Об этом говорил маячивший на спинке кровати красный кружок, своим извечным цветом запрещавший вставать, сидеть, выходить из палаты. Вадим отвёл от него взгляд, посмотрел на потолок, уже изрядно наскучивший своим неизменным однообразием, повернулся на бок, стал задумчиво рисовать пальцем на стене никому не видимые узоры. Он и не знал раньше, что подобный отдых может быть таким тоскливым и утомительным. Вся его натура, его живой и непоседливый характер с трудом мирились с бездействием, от которого, казалось, кровь закисала в жилах.
Вадим опечаленно вздохнул. Пытка неподвижностью усугублялась ещё и тем, что не с кем было перемолвиться словом. Он находился в больнице уже почти месяц и к этому времени все его соседи по палате давно выписались на волю. Последним покинул больничные стены Прокоп. Прощаясь с Вадимом, он пригласил того летом приехать к ним в село в гости, убеждённый, что свежий воздух, степное приволье и радушие хозяев не могут не помочь вернуть здоровье его новому знакомому.
И мама что-то вчера не пришла навестить его. Наверное, не смогла. Нет, Вадим не сердился на неё и не обижался. Ему было просто грустно.
Он протянул руку и взял с тумбочки свою любимую игрушку - фигурку собаки, сделанную из микропористой резины. Когда-то на этикетке игрушки значилось её имя - пес Антошка, но Вадим упрямо звал его Босик, с тех давних пор, когда будучи совсем малышом, он не мог выговорить труднопроизносимое для него слово "барбосик". За прошедшие годы краски на теле Босика почти не осталось и только по рельефу можно было угадать штанишки с лямками да кепку с пуговицей на макушке. Отсутствие краски на мордочке позволяло домысливать эмоции Босика в зависимости от настроения его хозяина. Вот и сейчас он печально улыбался Вадиму, преданно глядя выцветшими зрачками глаз, растопыренные лапы-руки словно стремились обнять и утешить, а залихватски торчащее вверх правое ухо выражало какое-то смятение и неуверенность.
Скрипнувший звук отворившейся двери отвлёк Вадима от Босика, заставил оглянуться через плечо. Сперва в образовавшуюся щель показалось чьё-то ухо, затем прядь волос и любопытствующий глаз и наконец весь пришелец целиком. Это была девочка из соседней палаты. Вадим несколько раз встречал её в коридоре, но знакомы друг с другом они не были.
Девочка внимательно оглядела комнату, неспешно прошла к кровати Вадима и встала возле спинки, взявшись за неё обеими руками.
Вадим молча разглядывал её. Девчонка как девчонка, ничего особенного. Негустые светлые волосы, серые глаза, чуть вздёрнутый носик, на острых плечах ситцевый халатик. Её можно было назвать даже миловидной, если бы не жуткая гримаса перекошенного в правую сторону рта, далеко, почти до самого уха поднятым уголком приоткрывающего белую полоску зубов.
Вадим с трудом оторвал взгляд от этого страшного оскала, посмотрел девочке в глаза и поразился. В них не было ни тени недовольства, обиды или озлобленности тем, что Вадим столь явно рассматривал её уродство. Напротив, глаза были полны дружелюбия, участливого внимания и поблёскивали искорками весёлого характера. Радость снова поселилась в сердце Вадима. Без слов он сразу почувствовал, что нашёл нового доброго, хорошего друга.
Они быстро познакомились. Девочку звали Таня Рыбакова, она была старше Вадима без малого на три года.
- Ну, чего лежишь? - лукаво спросила Таня. - Тихий час-то, поди, уже закончился. Вставай, пойдём на полдник.
- Нельзя мне вставать, - со вздохом ответил ей Вадим. - Видишь, - он показал на спинку кровати, - "лежачий" режим.
- А-а, - понимающе кивнула Таня. - Жалко... Хотя, постой, ты же вчера ещё вовсю носился по коридору, а теперь - "лежачий" режим. Ты что, Вадим, заболел?
"Как это - заболел? - недоуменно подумал мальчик. – А я, что, не в больнице лежу, что ли?" Но потом сообразил, что Таня имела ввиду нечто иное.
- Нет, я здоров. Просто сегодня утром мне сделали процедуру, а потом забинтовали и велели лежать в постели и никуда не выходить. Вот, посмотри!
Вадим отвернул угол одеяла и задрал полу рубашки. Живот и грудь были туго перетянуты широкими марлевыми полосами.
- О-о! - глаза Тани округлились и голосом, упавшим до шёпота, она спросила: - Что же это за процедура такая?
В это утро, после обычных и ставших уже привычными уколов и таблеток, после очередного сеанса массажа, медсестра повела Вадима на третий этаж. В небольшой комнатке, сразу за операционной, в середине стоял квадратный стол, самый обыкновенный, деревянный, на четырёх ногах, а в углу – два стеклянных медицинских шкафа, полных всякого блестящего инструмента; рядом на тумбочке стояла металлическая коробка, с ручками на торцах и на крышке, и тоже из блестящего металла.
Медсестра постелила на стол желтую клеёнку, накрыла её простыней и, отвернувшись к тумбочке, начала доставать из коробки что-то позвякивающее.
В комнату вошли две санитарки, обе внушительного вида, плотно сбитые. Одну из них Вадим знал - тётя Вера, черноглазая, смуглая, обликом слегка похожая на цыганку, со всегдашней лёгкой улыбкой на губах, но с грустным взглядом. Они встали около окна и повели между собой негромкую беседу. Медсестра, закончив свои приготовления, присоединилась к ним.
Сидя на единственном имеющимся в комнате стуле, Вадим в пол-уха прислушивался к их разговору.
- Слышь-ка, - спрашивала вторая санитарка тётю Веру, - ну, а сестра твоя что же? Что она-то по этому поводу говорит?
- Ну, что она говорит? Ходит по квартире, как в воду опущенная, всё из рук валится. Похудела, глаза ввалились, за пояс юбки кулак можно засунуть. Да и как ей не похудеть? Всё-таки, двенадцать лет прожили, дочка с сыном подрастают, квартиру хорошую получили, худо-бедно обставили её, недавно вот мотоцикл купили. А теперь, выходит, всё коту под хвост? Влюбился он, видишь ли...
- А та, змея, что ж она делает?! Неужто не понимает, что нельзя семью разрушать?
- Да никакая она не змея, - невесело говорила тётя Вера. - Ходила Маша к ней, разговаривала. Обыкновенная баба, такая же дурочка, как все мы. У неё у самой семья, да, видать, заморочил он ей голову своими россказнями, вот и затмило у той разум.
- А, может, у них, и в самом деле, любовь?..
- Да какая там любовь?! - резко оборвала спрашивавшую медсестра. - У всех этих кобелей только одно на уме... – и она матерно выругалась. - Все они на одну колодку пошиты: так и глядят по сторонам - за какой бы ещё юбкой поволочиться.
- Ну, зачем ты так, Зоя? - укоризненно покачала головой тётя Вера.
- А что? - запальчиво вскинула голову та. - Разве я не права? Будь моя воля, я бы всех мужиков кастрировала.
- Молодая ты, Зойка, а уже такая обозлённая. Видать, крепко тебя мужики обидели.
Девушка хотела, видимо, что-то резко возразить, но в это время в комнату вошла врач, не лечащий врач Вадима, а та самая, которая принимала его в больницу.
Разговор сразу угас, и все вернулись к своим обязанностям. Вадима раздели, уложили на стол на правый бок, затем согнули его дугой так, что голова упёрлась в ноги выше колен, да ещё санитарки навалились на ноги, на туловище, плотно прижимая к поверхности стола, не давая шелохнуться.
- Зоя Васильевна, напоминаю, - раздался голос врача, - сначала измеряем давление спинномозговой жидкости, а после этого берём её на анализ. Прошу вас, пункцию делать между шестым и седьмым позвонками.
Вадим почувствовал, как медсестра протёрла ваткой со спиртом участок спины между лопатками - кожа сразу же захолодела - и вслед за этим резкий болезненный укол иглы. Он было дёрнулся от неожиданности и боли, но сильные руки санитарок держали его в неподвижности.
Тётя Вера приблизила губы к уху Вадима и зашептала, щекоча горячим дыханием:
- Спокойно, малыш, спокойно. Ничего страшного. Сейчас это всё закончится. Только надо немножечко потерпеть. Сейчас, сейчас...
Вадим покорно терпел. Лежать было неудобно, сдавленная грудная клетка с трудом втягивала воздух, раскалённое жало иглы, казалось, пронзало насквозь всё тело. Тётиверино "сейчас, сейчас" тянулось... тянулось... тянулось... и не думало кончаться.
- Давление сто двадцать два миллиметра, - голос медсестры был каким-то глухим и бесцветным.
- Хорошо... Теперь начинайте забор жидкости для анализа. Пять "кубиков". И сразу же в стерильную пробирку, под пробку.
"Когда же это кончится?" - думал Вадим. Он уже устал лежать таким колесом, рёбра начинали болеть и всё тело ныло от невозможности пошевелиться.
- Готово!
Для слуха Вадима это прозвучало музыкой освобождения, он даже затаил дыхание в предвкушении близкой свободы. Санитарки также облегчённо выпрямились, ослабив давление на тело мальчика.
- Держать!! - током ударил по нервам возглас врача. - Держать! - в голосе звенел металл, заставивший санитарок с удвоенной силой вцепиться в Вадима. Врач обратилась к медсестре: - Контрольный забор жидкости. На этот раз между 15-м и 16-м позвонками. Зоя Васильевна, постарайтесь взять жидкость в подпаутинном пространстве, сразу за твёрдой оболочкой спинного мозга. И прошу вас, поспокойнее и повнимательней.
Медсестра молча кивнула в ответ и вновь ненасытная игла впилась в худенькое мальчишечье тело.
После того, как была взята вторая порция жидкости, после того, как Вадима осторожно распрямили и перетянули ему бинтами половину тела, врач ушла, захватив пробирки и распорядившись напоследок: "Постельный режим на три дня!" Тётя Вера подняла мальчика на руки и отнесла в палату.
Таня слушала рассказ Вадима, страдальчески приподняв брови. Вся её фигурка выражала сострадание.
Когда Вадим замолчал, она опечаленно вздохнула, потеребила свисающий с перекладины красный кружок, закрутила его на ниточке вдоль оси и, глядя, как он раскручивается в обратную сторону, засмеялась.
Вадим непонимающе посмотрел на неё: "Что тут она нашла смешного?"
- Хочешь выйти погулять во двор? Ну, хочешь?!
Мальчик только пожал плечами:
- Конечно, хочу, но мне же нельзя вставать.
Таню будто распирала бурная радость, она даже слегка пританцовывала на месте.
- Я кое-что придумала! Подожди, я скоро вернусь! - возбуждённо выкрикнула она и умчалась.
Вадим снова стал смотреть в потолок, не надеясь на скорое возвращение новой знакомой.
Но не прошло и пяти минут, как девочка влетела в палату, размахивая над головой каким-то предметом. Вадим приподнялся на локте, вглядываясь, что у неё в руке. Это был кружок зелёного цвета.
Подскочив к кровати, Таня бросила кружок на одеяло и начала отвязывать красный. Вадим уже обо всём догадался. Ну, конечно! Всё дело в кружке, показывающем, что у его обладателя режим "ходячий".
Он не стал спрашивать, где Таня раздобыла этот чудесный зелёный кружок. В конце концов, это не столь важно. Гораздо важнее другое - он мог теперь выйти в больничный дворик.
Вадим торопливо, с помощью Тани, оделся, влез в пальто, нахлобучил шапку. Таня убежала одеваться сама, но Вадиму ждать её было невмоготу. Он спустился в вестибюль, открыл тугую входную дверь и чуть было не задохнулся. Плотная струя холодного свежего воздуха ворвалась в лёгкие, сбив дыхание. От резкого контраста душного, пропахшего лекарствами и хлоркой, воздуха больницы и пьянящего шалого морозного воздуха воли слегка закружилась голова.
Вадим подошёл к скамье, стоявшей в палисаднике, отчистил от снега сиденье, присел. Ещё раз вдохнул полной грудью такой замечательный вкусный воздух и радостно засмеялся. Хорошо!
Солнце уже клонилось к закату, едва не касаясь крыш жилых домов, расположившихся тесной толпой поодаль. Снег, весь вчерашний день и всю ночь задумчиво падавший лохматыми хлопьями с набухшего тучами неба, к утру прекратился и теперь чистый, незапятнанный весело искрился на солнце крохотными серебристыми блёстками. Деревья стояли важные и строгие в белых киверах и эполетах. Крепчающий мороз довольно ощутимо покалывал щёки и нос, забирался в рукава пальто, холодил грудь.
Вышла Таня, одетая в шубку и белую заячью шапку. Она взяла Вадима за руку, отчего он смущённо зарделся, и они неторопливо пошли вокруг здания больницы по расчищенной дворником дорожке. Возле кухонного крыльца среди хлебных крошек, щедро рассыпанных сердобольной рукой повара, суетились голуби и прыгали мохнатые шарики - воробьи, жадно склёвывая угощение.
Дети шли молча. Не хотелось нарушать звуком голоса эту хрупкую морозную тишину. Даже тонкое поскрипывание снега под ногами только подчеркивало эту безмолвную сказку. Словно попали они в некое зачарованное, заколдованное королевство.
- Смотри, Таня, смотри - Белый Рыцарь! - Вадим показал на куст, который своей снеговой шапкой, действительно, напоминал всадника в доспехах верхом на коне. - Это он приехал сюда, чтобы спасти свою невесту, которую похитил у него злой колдун Снегомор.
Мальчик покрутил головой в поисках пленницы, но ничего похожего на неё не отыскивалось.
- Ну и выдумщик ты, Вадим! - воскликнула Таня. – Прямо фантазёр какой-то! Да никакой он не рыцарь, это же обыкновенный куст.
Она подбежала к нему, дёрнула за ветку и... исчез рыцарь, остался только голый куст сирени, сиротливо тянущий к небу десятки костлявых рук.
Вадим насупился. Он хотел уже обидеться на Таню за такое бесцеремонное разрушение сказочного образа, но радость, поселившаяся в его душе при виде такого пушистого снега, этих убелённых красавцев-деревьев, ослепительного солнца на чистом небесном полотне, была ещё велика. Она ещё текла в крови золотистыми струйками, щекотала в носу, словно газировка, шипучими пузырьками и потому колючий росток обиды, не успев разрастись, незаметно увял, засох и пропал окончательно.
Солнце неумолимо скатывалось к горизонту, на город опускались синие сумерки.
По сторонам дорожки, ведущей к центральному входу, высились снежные откосы, сооружённые дворником и умягчённые прошедшим снегопадом. Таня подошла к одному из них, раскинула руки в стороны и упала навзничь в глубокий рыхлый снег. Чуточку полежав и поглядев в темнеющее небо, она протянула к Вадиму руки: "Помоги подняться!"
Вадим ухватился, упёрся ногами в Танины сапожки и, откинувшись всем телом, помог девочке встать. Таня отошла шага на три, полюбовалась чётким контуром креста, отпечатанным в снегу, и предложила Вадиму:
- Теперь, давай, ты падай. Знаешь, как здорово получается!
- Не-е, я не хочу, - отказался Вадим.
Его внимание привлекла забежавшая на территорию больницы собачонка, насторожённо остановившаяся возле калитки. Небольшого росточка, светло-рыжая с чёрными подпалинами, на ногах будто надеты аккуратные белые носочки, кудлатая голова с одним ухом торчащим вверх, а другим вбок, совсем как у Босика, - это была общая любимица всей окрестной детворы. Порода у неё была никакая, обыкновенная дворняга, но она, явно не догадываясь об этом, держалась с таким достоинством и уверенностью, которые сделали бы честь любому медаленосцу. Постоянной клички у неё не было и, хотя всяк называл её на свой лад, она охотно откликалась на любое обращение.
- Белка, Белка, Белка... - ласково позвал Вадим, протягивая руку. - Иди ко мне!
Собака подбежала, дружелюбно помахивая хвостом, доверчиво ткнулась носом в раскрытую ладонь мальчика. Вадим присел на корточки, стал гладить собаку по голове, почёсывать за ушами. Та жмурилась от удовольствия и норовила лизнуть Вадима в нос.
Подошла Таня, которой быстро наскучило одной плюхаться в снег и самостоятельно подниматься. Она погладила Белку по спине, потрепала по загривку, потом предложила:
- Вадим, а давай её дрессировать?
- Давай! - обрадовано подхватил Вадим. - Чур, я первый!
- Ух ты, какой хитренький! Почему это ты первый? Я же придумала дрессировать!
- Ну и что? А я первый подозвал её!
- Ну ладно, - немного поколебавшись, великодушно уступила очередь Таня, - дрессируй. Посмотрим, как у тебя получится.
Вадим на мгновение задумался и строгим голосом скомандовал:
- Белка, дай лапу! Лапку дай!
Собака, преданно глядя на мальчика умными карими глазами, подняла переднюю правую лапу и положила ему на руку.
- Молодец, Белочка, молодец! - восхитился Вадим и победно взглянул на Таню: - Ну как, видела?
- И это и всё? - иронично хмыкнула та.
- Нет, нет, - поспешно воскликнул Вадим, - не всё. Сейчас ещё увидишь. Белка, дай другую лапку! Другую!
И, видя, что собака собирается снова подать правую, он легонько шлёпнул рукой по лапе:
- Я сказал - другую! Слышишь? Другую!
Собака переступила с лапы на лапу, не спуская глаз с дрессировщика, и послушно подала левую лапу.
Восторгу Вадима не было границ. Таню тоже растрогала собачья понятливость.
- Ах ты, моя умница! Хорошая собачка! Жалко, угостить-то тебя нечем, ничего вкусненького с собой нету.
И совсем покорила Белка детей, когда на просьбу Вадима: "А теперь дай носик", она, шумно выдохнув, положила мордочку прямо в сложенную "ковшиком" ладонь мальчика.
- Вадим! Сыночек!
Он поднял голову: Мама!
Марина Николаевна стояла на дорожке, протягивая к сыну обе руки. Вадим подскочил к ней, обнял, прижавшись щекой к маминому пальто. В глазах Марины Николаевны блеснули слёзы, она сморгнула их и дрогнувшим голосом сказала:
- Сыночка, родной мой, я так соскучилась по тебе!
Вадим поднял лицо вверх и спросил:
- Мамочка, почему вчера ты ко мне не приходила?
Марина Николаевна присела перед сыном на корточки и, поправляя ему шарфик и застёгивая верхнюю пуговицу пальто, поцеловала его.
- Понимаешь, Вадимушка, вчера было очень много работы. И Саша что-то немного захворал. А папа только сегодня должен вернуться из командировки.
Словно защищая сына от неприятностей окружающего мира, Марина Николаевна обняла Вадима за плечи, крепко прижала к себе: "Кровиночка моя! Горюшко мое и радость! Никому тебя не отдам! Веришь? Никаким болезням! Ты мой, только мой!" Сама того не замечая, она всё сильней и сильней сжимала, сжимала сына в объятиях.
Вадим болезненно поморщился и попытался высвободиться из маминых рук.
- Не надо, мама! Мне больно!
- Больно? - очнулась Марина Николаевна. - Где тебе больно, сынок?
- Спину больно, - мальчик слегка повёл плечами. - И шею маленько.
- Что ещё с тобой случилось? Ты нигде не ушибался? - руки Марины Николаевны осторожно, едва касаясь, поглаживали плечи сына.
Не успел Вадим раскрыть рта, чтобы объяснить маме всё происшедшее с ним, как стоявшая поблизости Таня одним духом выпалила:
- А у него сегодня жидкость забирали, вот!
- О чём ты говоришь, девочка? - в недоумении посмотрела на неё Марина Николаевна. - Какую ещё жидкость?
- Ну какую, какую? - всплеснула руками Таня. - В мозге, который в спине, есть какая-то жидкость. Вот её у него и забирали.
- Мам, врачиха называла это - пункция, - вставил, наконец, Вадим своё слово.
- О, Господи! Да что же они себе позволяют? Мало им обычных процедур, что ли? - Марина Николаевна растерянно оглянулась по сторонам, как бы ища чьей-либо поддержки.
Затем она глубоко вздохнула, в её глазах вспыхнул огонёк решимости, черты лица стали твёрже. Она решительно поднялась и взяла Вадима за руку.
- Пойдем, сын! Я должна узнать всё сама.