Глава 3
В тот же день, вечером Марина Николаевна пошла в читальный зал городской библиотеки. Она ничего не знала о той болезни, название которой услышала из уст врачей. Нет, она отнюдь не сомневалась в поставленном ими диагнозе, но должна была знать всё сама, и не ради праздного любопытства, а чтобы прямо посмотреть пришедшей беде в глаза.
Несколько томов медицинской энциклопедии, книги по детским болезням, справочники - он окунулась в этот океан информации, жадно впитывая строки. Прочитанное потрясло и ужаснуло её! Бесстрастные медицинские слова били наотмашь - болезнь опасная не только для здоровья, но и для жизни! параличи практически неизлечимы! улучшение наступает в очень редких случаях!
Сердце Марины Николаевны почти перестало биться, из зала, казалось, откачали весь воздух и в этом душном вакууме беззвучно шевелились её пересохшие губы. Так вот, оказывается, какая доля уготована судьбой её мальчику!
Теперь всё стало ясным. Растаял туман былой неосведомлённости и из него проступили контуры громадной беды. Такую махину не удастся ни объехать, ни обойти, не под силу ни отодвинуть, ни расколоть на куски. Она подавляла своим холодным безразличием к человеческим переживаниям, вселяла страх своей тупой неотвратимостью, своей безжалостной уверенностью в собственной непобедимости.
Марина Николаевна откинулась на спинку стула и, почувствовав опору, стала приходить в себя. Нет, не может такого быть, чтобы не нашлось средства против этой болезни! Как же так?! Неужели она, мать, не сможет помочь своему ребёнку?! Не-е-ет, не для того она выносила его под сердцем и в муках родила, чтобы позволить какой-то мерзкой козявке перечеркнуть всё светлое, которое ждало - она была уверена в этом - её сына в будущем. Да она в лепёшку разобьётся, жизнь положит, но вылечит Вадима! Он ещё потанцует на собственной свадьбе, да так, что никто и не догадается, каким нелёгким оказалось его детство!
Вадим играл во дворе и Марина Николаевна, вернувшись из библиотеки и стоя возле подъезда, напряжённо вглядывалась в него, пытаясь уловить хотя бы малейшие признаки поворота к лучшему. Но всё оставалось по-прежнему. Вот он поймал мяч и бросает его левой рукой, не сделав даже попытки прикоснуться к нему правой. Вот сел на качели и держится за перекладинку опять только одной рукой. Вот побежал с другими ребятишками, неловко, как-то боком, и так стала заметна его физическая убогость, что непрошенные слёзы снова защипали глаза. С трудом сглатывая горький комок в горле, Марина Николаевна подумала с непонятно на кого обидой: "Ничего, сынок, ничего, мы ещё побарахтаемся! Не всё, что пишут в книгах бывает правильным. Вот увидишь, будет и на нашей улице праздник!"
С этими мыслями она поднялась в квартиру и, готовя ужин, поведала мужу о том, что сказали ей врачи, что она узнала в библиотеке, и о том, что она сама думает обо всём этом.
Фёдор Павлович слушал жену, хмурясь и катая по клеёнке хлебный шарик. Его одолевали разноречивые чувства: какая-то смутная, совсем неуместная досада переплеталась с полной растерянностью, неприятным чувством собственного бессилия. Не отдавая себе отчёта, он досадовал на то, что теперь Вадим уже, вероятно, не станет ни выдающимся спортсменом, как он на то надеялся, ни, в крайнем случае, известным музыкантом, чтобы этим возвысить и прославить фамилию Восковых. И эта досада, и то, что он не видел выхода из создавшейся ситуации, не знал, как помочь сыну, усиливали его чувство беспомощности и он ощущал себя маленьким, тоненьким кустиком перед неостановимой тяжестью наезжающего асфальтового катка. А ведь он не был ни слабаком, ни закомплексованным хлюпиком. Хорошо сложенный, не обделённый природой ни силой, ни истинно мужской, неброской красотой, он всюду чувствовал себя в своей тарелке. На работе, держа руку на пульсе производства, - Фёдор Павлович работал начальником смены в механическом цехе -, решая за день десятки сложных, запутанных вопросов, он был как рыба в воде. На отдыхе, в кругу ли друзей, командуя ли шумным застольем, он всегда становился душой общества, неистощимым на выдумку и шутку. Он относился к жизни легко и беззаботно, и жизнь платила ему той же монетой. Но сейчас, когда в их дом ввалилась беда, куда подевалась былая лёгкость? Почему не может он, как всегда, отыскать правильное решение, дать верный совет?
Фёдор Павлович глубоко вздохнул, расплющил хлебный мякиш о столешницу и поднял на жену глаза:
- Значит, говоришь, предлагают Вадима в больницу положить? А поможет ли ему лечение там?
- Откуда мне знать? - пожала плечами Марина Николаевна. - Хочется надеяться, что поможет. А что ещё остается делать?
Оба замолчали, каждый думая об одном и том же.
Прибежали со двора сыновья, возбуждённые, разгорячённые игрой и беготнёй. Руки мыли, перехихикиваясь, долго брызгаясь водой. Так и не угомонившись, сели за стол. Вадим уже привычно держал ложку в левой руке и ею же брал хлеб, кладя на это время ложку на стол. Марина Николаевна больше не делала ему замечаний, только скорбные складки резче обозначились вокруг её рта.
Несколько дней заняла подготовка к больнице: надо было сдавать анализы, собирать всевозможные справки, решить, какие игрушки и книжки взять с собой. Сдать анализы оказалось не так уж сложно, вот только взятие крови немного напугало Вадима. Нет, боли он не боялся, хотя медсестра предупредила его, что сейчас кольнёт иголкой пальчик. Ему было не по себе, когда он смотрел, как она через стеклянную трубочку высасывала из него кровь, словно ненасытный вурдалак из страшного фильма. "Вдруг она выпьет всю мою кровь? - со страхом думал Вадим. - Ведь я тогда умру..." Но всё обошлось благополучно, крови в нём осталось предостаточно, и справки были собраны, и любимые игрушки ждали хозяина, чтобы вместе с ним отправиться в неведомую больничную жизнь.
Накануне вечером Вадим попрощался с друзьями в детском саду. Они глядели на него с испугом и любопытством, в их глазах он был одновременно и мучеником, и, в какой-то мере, героем. Антонина Петровна расцеловала Вадима, не скрывая слёз, будто прощаясь с ним навсегда, и подарила книгу "Волшебник Изумрудного города".
Ранним утром, когда небо на востоке едва-едва порозовело, Марина Николаевна и Вадим подошли к зданию больницы. Трёхэтажное, П-образного плана, оно пряталось в глубине густого сквера, от калитки к крыльцу вела узкая асфальтированная дорожка.
"Летом здесь, должно быть, хорошо, - думал Вадим, обводя взглядом больничный дворик. - Много травы, зелёных кустов. Можно поиграть в прятки, поваляться на траве."
Всю дорогу, от дома до больницы, его точил малюсенький червячок беспокойства, как он останется здесь один, среди чужих людей. Но вида старался не подавать, зная, что маме тоже нелегко с ним расставаться, и нарочито-спокойным голосом спрашивал её, часто ли она будет его навещать.
- Ну, конечно, часто, моя радость, - успокаивала его Марина Николаевна. - Постараюсь приходить каждый день. Хорошо?
- Да, очень! - радовался Вадим и снова спрашивал с затаённой надеждой: - А два раза в день ты не сможешь?
- Нет, Вадим, что ты! - качала головой мама. - Кто же меня отпустит днем с работы? Вот в конце недели, может быть, смогу взять тебя домой на выходные.
И помрачневший было Вадим опять воспрянул духом.
В больнице врач внимательно прочла направление, ознакомилась с историей болезни, начатой невропатологом из поликлиники, заполнила необходимые бумаги и вызвала дежурную медсестру, совсем не дав времени на долгое прощание. Оно получилось таким коротким, что Марина Николаевна едва успела обнять сынишку и шепнуть ему: "Ну, будь умницей, не плачь!" И вот Вадим, помахав ей рукой, уже скрылся за дверями. Пожилая нянечка, мывшая в коридоре полы, успокаивающе похлопала Марину Николаевну по плечу и стала выпроваживать её, приговаривая: "Всё, мамаша, всё, ступайте и спокойно работайте."
По дороге на завод Марина Николаевна сама чуть было не расплакалась, вспомнив растерянное лицо сына. Её глаза были полны слёз и от этого улица и деревья, прохожие и автомобили дрожали и расплывались в искрящейся пелене. Внезапно резкий визг тормозов вернул её к действительности, заставил остановиться и оглядеться по сторонам. В каком-то метре от неё возвышалась кабина замызганного грузовика и красномордый водитель, высунувшись по пояс в окошко дверцы, размахивал рукой и что-то орал. Марина Николаевна непонимающе посмотрела на него. Словно щёлкнул выключатель и в уши ворвался поток ругани: "... как слепая! Вот собьешь такую... и в тюрьму сядешь ни за что! Ну чего гляделки пялишь?! Лучше бы так на дорогу смотрела!.." Видя, что женщина не отвечает, он распалялся ещё больше. На тротуаре уже начали собираться любопытствующие зеваки. Ничего не сказав, Марина Николаевна пошла дальше.
Судорожно сглатывая невылившиеся слёзы, она вошла в отдел. Начальник, несмотря на предупреждение, что сегодня она немного задержится, проводил её недовольным взглядом, однако промолчал. Остальные тоже молчали, видя расстроенное лицо своей сослуживицы и не решаясь бередить её свежую душевную рану. Марина Николаевна села за стол и невидящими глазами начала просматривать рабочие документы. В мыслях она всё ещё была в больнице, рядом с сыном.
Палата, в которую медсестра привела Вадима, была угловой комнатой. В ней стояли семь кроватей, из которых четыре были, похоже, занятыми, судя по подушкам, не стоявшими пирамидками, а лежавшими плашмя. Свободными оказывались место возле двери и на противоположной стороне, возле окна. Видя, что ему собираются отвести место в ближнем углу, Вадим умоляющим голосом спросил медсестру, можно ли ему лечь вон там, он показал рукой на кровать у окна. Та с безразличным видом пожала плечами и перенесла его вещи туда.
Когда медсестра вышла из палаты, Вадим уселся на кровати и с интересом стал оглядывать новую обстановку. Белый потолок, стены, до половины высоты выкрашенные светло-синей краской, возле каждой кровати стоит небольшая тумбочка. Особенно удивительным было то, что на занятых кроватях, на их спинках, висели картонные кружки разного цвета - зелёные и красные. "Зелёные" места пустовали, а на "красной" кровати крепко спал какой-то мальчишка, на несколько лет старше Вадима.
Вадим встал и подошёл к окну. Оно выходило в больничный сквер, слева виднелась та самая дорожка, по которой они с мамой только что прошли, казавшаяся ещё меньше с высоты второго этажа. Посмотрел вверх.
Высоко в небе серебристый крестик самолёта закладывал крутой разворот, неслышно рисуя меловой след на голубом полотне. Вадим представил себя в кабине, на месте лётчика. Фёдор Павлович, в армейскую юность служивший в авиации, часто рассказывал сыну о самолётах, так что представлять Вадиму было довольно просто.
Ровно гудит двигатель, чуть подрагивают стрелки приборов, а внизу, под самолётом, как бы красуясь перед ним, неторопливо проплывает земля. Хорошо! Но вот впереди показался враг. Ну, от такого аса никто не уйдет безнаказанно. Трах-тах-тах-тах - грохочут пушки, шших-х-х, шших-х-х - вырываются из-под крыльев стремительные ракеты. И враг повержен. В упоении победы самолёт устремляется ввысь, прямо к золотому диску солнца.
Размечтавшись, Вадим отвел было назад руки, будто крылья самолёта. Но - вот досада! - правое крыло ни в какую не хотело выпрямляться полностью. Придётся идти на посадку. Вадим огорчённо вздохнул и отошёл от окна.
Сев на свою койку, он взял с тумбочки книгу - вчерашний подарок воспитательницы. Начал листать страницы, разглядывая картинки. Картинок было много, все они были многокрасочными и это весьма обрадовало Вадима. Он не очень-то любил читать те книги, листы которых были сплошь заполнены сухим текстом.
С первых же слов книги началось погружение в удивительный мир сказки. С замиранием сердца следил Вадим за невероятными приключениями героев книги - девочки Элли и её друзей. Но насладиться чтением ему не дали. За дверью послышались голоса, чей-то смех. Это возвращались с утренних процедур обитатели палаты, его теперешние соседи и, возможно, новые друзья.
- О, гляньте, у нас новенький! - произнес высокий и худенький мальчик, лет одиннадцати-двенадцати, с озорными, чуть раскосыми, глазами. - Привет, дружок! Как тебя зовут?
Вадим назвал свое имя.
- А меня - Витя, - представился мальчик. - А это Генка, Сашка и Анатолий, - назвал он остальных и быстро махнул в их сторону рукой, настолько быстро, что Вадим не успел понять, кого же из них звали так по-взрослому - Анатолий.
- Это твоя книжка? - спросил Витя, увидев под рукой Вадима яркую обложку. - Дай мне её почитать?
- Но я сам ещё не прочитал.
- Ну, тогда давай читать по очереди. Идёт? - предложил Витя.
Вадим согласно кивнул головой.
- В каком ты классе учишься?
- Я ещё не учусь в школе. Мне только шесть лет.
- Шесть лет? И уже умеешь читать? А ты не врёшь? - засомневался один из мальчиков. - А ну-ка, прочитай что-нибудь.
Вадим раскрыл книгу и стал читать вслух. Ему это было привычно. Он не один раз занимал подобным образом своих товарищей по группе, когда воспитательнице нужно было куда-либо отлучиться. Демонстрацию его способностей прервал голос медсестры, позвавший всех на обед.
Освоился Вадим в больнице быстро. В тот же день он ближе познакомился со своими соседями. Всех их привели в больницу разные причины: у кого-то воспаление легких, кому-то удалили или только собирались вырезать аппендикс. Мальчика, который спал всё утро, часов до одиннадцати, звали чудно и непривычно - Прокоп. Его привезли вчера, поздно вечером из близлежащего села и врачи до самой ночи экстренно обследовали его, делали рентгеновские снимки и оказывали первую помощь. Оказывается, Прокопа лягнула лошадь и, если бы не толстая вязаная кофта и тёплая рубашка, которые смягчили силу удара, пацану пришлось бы совсем худо. Он задрал полу больничной пижамы, показывая всем след от копыта. Да-а, такого Вадиму ещё не приходилось видеть! Здоровенный, багрово-чёрный синячище, величиной с добрых две ладони взрослого мужчины, охватывал весь правый бок страдальца. На фоне этого несчастья собственная беда показалась Вадиму мелкой и несущественной. В самом деле, ведь сам он никакой боли ни в руке, ни в ноге не ощущал. Ну, не слушаются они его, но не болят же! А тут такое!...
- Очень больно? - жалобно спросил Вадим, не в силах отвести взгляд от кровоподтёка.
- Ничего, терпимо... - со скромным мужеством отозвался Прокоп.
Когда пришла очередь Вадима рассказывать о себе, мальчишки услышав незнакомое название болезни, уважительно притихли. Просто не верилось, что один укус невзрачного насекомого может до такой степени изуродовать человека. Каждый про себя подумал, что уж лучше переболеть незаметной, "внутренней" болезнью, чем вот так, когда всё на виду и ничего не спрячешь.
Вскоре Вадим узнал и расположение остальных палат и кабинетов. На другой стороне коридора, чуть наискосок, находилась палата девочек, прямо напротив неё были двери большой женской палаты. Далее находилась комната дежурной медсестры, потом шли разные процедурные и в самом конце длинного коридора располагались ещё одна женская и мужская палата, возле которой постоянно слоились пласты табачного дыма, несмотря на грозное запрещение курения в коридоре. Посередине здания коридор открывался в большой холл, с ковром, креслами и телевизором, где по вечерам, как на нейтральной территории, собирались все здешние жители.
Первый этаж занимали кухня, столовая, раздевалка, душевая, другие подсобные помещения. Здесь же были кабинеты главного врача и его заместителя. Но самым интересным и загадочным был третий этаж. От старожилов Вадим узнал, что именно там делали операции, просвечивали рентгеном и были ещё какие-то комнаты, в которые мало кого пускали.
Курс лечения, назначенный Вадиму, был большим и разнообразным. Ему должны были поставить двадцать уколов одного лекарства, а затем двадцать уколов другого, а если это не поможет, то не исключалось использование и третьего. Ему предстояло проглотить кучу всяких таблеток: маленьких и больших, белых и разноцветных. Ему делали массаж и было несказанно приятно, когда мягкие, тёплые руки массажистки поглаживали кожу, разминали мышцы и больная рука немного расслаблялась и выпрямлялась. Его лечили электрическим током, облепляя руку и ногу электродами, и колючие змейки разрядов вонзались в тело, вызывая нестерпимый зуд в костях. Ему проводили вибростимуляцию мышц, используя специальные аппараты, и он трясся мелкой дрожью, словно на лютом морозе. Несколько раз его водили на рентгеноскопию, пытаясь определить, не повлияла ли болезнь на внутренние органы. Если бы его стали крутить на центрифуге или испытывать в барокамере, как космонавта, Вадим не удивился бы и этому. Он полностью был в руках медиков.