Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Г.Г.Маркес
Привет, мне девятнадцать лет и я скоро умру. Дело все в том, у меня четвертая, неоперабельная стадия опухоли мозга. По идее это должно прозвучать, как приговор, как проклятье, больно резануть слух, но это скорее для вас. А для меня это уже просто ничего не значащая строчка. Я уже давно смирился. Смирился с тем, что моя жизнь, почти не успев начаться, стремительно заканчивается. И нет, я не исполняю свои заветные мечты: не рассекаю по свету на красном Porsche и не прыгаю с парашютом в компании красивых близняшек. Не занимаюсь фотографией и не ем сладкую вату с девушкой, катаясь на чертовом колесе. Я не засыпаю на лекциях в университете и не играю на гитаре в модной рок-группе. Я коротаю свои последние дни в белой палате онкологического центра и смотрю канал discovery, заедая бесконечными, кислыми апельсинами. Пульт, завернутый в полиэтилен, через раз принимает сигнал, а соседи постоянно воют от боли , пропитывая ночную палату обреченностью и страданием. Нет, я не жалуюсь, я уже устал это делать. Ведь в конце концов все мы когда-нибудь умрем, просто мне придется сделать это раньше. Так бывает, сегодня ты жив и здоров, а завтра ты уже лежишь вниз лицом и не дышишь. Так бывает, бутерброд тоже частенько падает маслом вниз.
Все это, конечно, замечательно, что я такой храбрый и сильный, но знаете, иногда, когда я лежу на спине и смотрю на тени, что отбрасывает улица на белый больничный потолок, мне кажется, что девятнадцать лет – это чертовски мало. Я представляю себе все то, что я уже не увижу, считаю, сколько ошибок не совершу, со сколькими людьми я никогда не познакомлюсь, и по моим бледным щекам, быстро выстрелив, начинают скатываться слёзы, но самое интересное, что я даже не чувствую их. Я уже практически не чувствую боли. Доктора говорят, что это симптом. Какая ирония, правда? Боль…Она только изредка пронзает меня, словно электрошоком через все тело, начиная с головы. Каждый раз после этого ко мне прибегают врачи, вводят что-то прозрачное в катетер, и я проваливаюсь в бездну больничной койки. Настолько глубоко, что свет гаснет, и губы жадно пытаются захватить последний глоток воздуха, до того как веки не выдержат и закрасят последнюю полоску реальности. А когда я прихожу в себя, то мне кажется, что я отсутствовал в жизни несколько дней. Все превращается в какое-то бесконечное deja vu. После этого всегда колит конечности, а глаза слишком резко реагируют на свет. Последнее время это случается все чаще, и мама плачет от этого все сильнее. Отец заезжает вечером после работы сильно уставший и серый. Он сначала долго стоит и смотрит куда-то в пустоту своими бесцветными зрачками, а потом спрашивает как у меня дела, быстро моргая и улыбаясь, образуя трещинки в уголках влажных глаз.
Иногда я удивляюсь тому, как люди могут так много плакать. Наверное, так им становится легче. Я бы тоже хотел, но у меня не получается. Сколько раз я не пытался отпустить свои слезы и дать им спокойно течь, но они могут только брызнуть порой сами по себе и так же быстро засохнуть, оставив соленые следы, стягивающие кожу на лице. Обидно. Даже мои собственные слезы не слушаются меня. Обида – вообще главное, что терзает меня до сих пор. Царапает изнутри. Мне обидно, что жизнь выбрала именно меня, чтобы я там не говорил. Ведь мне всегда казалось, что я не самый плохой парень на этой Земле. Да, не без грехов, но, черт возьми, я только и успел, что родиться, по хулиганить в детстве, побездельничать в школе, открыть глаза на этот белый свет и пару раз моргнуть. Обидно видеть родителей, которые как будто умирают вместе со мной, продолжая жить. Обидно за друзей, которых было так мало на мою короткую жизнь.
Жестокая штука – эта ваша статистика, но и ее надо принимать. Смерть, как и ее дату не выбирают, её записывают в некролог и забывают на задних сидениях такси и на исписанных креслах автобусов. Вот так всегда, тебя записывают и сразу же забывают, только бумага и чернила помнят тебя. Только ветхие свидетельства о рождении и смерти.
И вроде бы сейчас еще не вечер, а мои любимые сумерки, и вроде бы еще живой и меня частенько навещают близкие, но порой, глядя на календарь, приклеенный к стене, мне обидно до ужаса.
Я так долго пребываю в этой больнице, что, честно говоря, потерял счет времени. Наверное, это положительное упущение, учитывая мое состояние. Точнее я его не терял, я знаю, что оно куда-то утекает от меня, но вот куда и с какой скоростью мне неизвестно. А вообще, оглядываясь назад, я понимаю, что никогда особо не ценил время. Сколько себя помню, никогда не носил часов. Все эти секунды и цифры с самого детства страшно расстраивали меня. Ведь они постоянно нас куда-то торопят.
Стрелки на циферблате почему-то представлялись мне чем-то злым и опасным, какой-то непреодолимой силой, которая вечно звала меня домой, когда мне совершенно этого не хотелось.
Когда мне было шесть я часами копался с друзьями в песочнице. Строил тоннели и гаражи для своих игрушечных машин, возводил величественные замки и, конечно, воевал с девчонками по любому поводу. То самое, золотое время, когда такое понятие, как лень еще не посетило твой светлый разум и тело, когда ты похож на маленький генератор энергии, который никогда не устает носиться и излучать радость.
За нами, как это часто бывает, присматривали наши бабушки. Их головы все время были завернуты в яркие, разноцветные платки, а ноги обуты в смешные толстые ботинки. Я помню, что часто всматривался в их уставшие лица, которые были изрезаны морщинами, словно стрелками от часов, которые ходят по их жизни очень и очень давно. Я помню, как они часами обсуждали какие-то глупые сериалы и лузгали семечки, синхронно качая головами. Я видел, как жизнь потихоньку угасает в них, глаза с каждым годом тускнеют, и руки мерзнут все сильнее.
У моей бабушки были старые механические часы на тонком железном браслете, подарок от моего дедушки, который давно умер. Я его не знал, но бабушка часто рассказывала, какой он был красивый в молодости, показывала старые фотокарточки и даже иногда давала поиграться с его орденами и медалями. Эти часы он подарил ей на годовщину их свадьбы. После его смерти, она никогда не расставалась с ними, но в последнее время стала часто снимать их и класть рядом с собой на скамейке, видимо, браслет стал для нее тяжелым.
Это был конец осени, и солнце садилось за длинные многоэтажки все раньше и раньше, что совершенно меня не радовало. Как-то раз я додумался подлезть к скамейке со спины и перевести стрелки часов на час назад, чтобы погулять еще немного. И знаете? Получилось!
Я стягивал маленькие, бабушкины часы, ползая под лавочкой, пытаясь не издать ни звука. Я сдвигал время на час назад, каждый раз, пока вечер не начал опускаться на наш старый двор неприлично рано, а колючий снег не замел детскую площадку. Мне было шесть лет, а я уже играл со временем, совершенно безнаказанно. Двигал стрелочки вперед-назад. Вжик-вжик.
Видимо, только ощущая вращение стрелок на циферблате, мы можем говорить, что действительно существуем.
Как бы мне хотелось сейчас вернуть то время, как бы мне хотелось хотя бы просто повернуть стрелки на час назад. Вжик-вжик. Вжик-вжик.
Удивительно как активизируется твоя память, когда ты чувствуешь свой неизбежный конец. Вот так живешь на свете, проводишь день за днем без особых проблем и потом даже не можешь четко вспомнить: а что было в 2004ом, чем отличается 2006 от 2007 ого? Прошлое смешивается в кучу, и в сущности не важно в каком году что произошло. И я бы тоже не вспомнил, но не теперь. Теперь я помню, все четко, до мельчайших деталей. Стоит трудностям свалиться на твою голову, как ты сразу же впадаешь в ностальгический ступор по тем славным временам, когда мы были так легкомысленны и счастливы.
Странно, но чаще других передо мной встает одна картинка, родом из десятого класса. Довольно хорошего времени, надо сказать...
Мое любимое время года, самое начало апреля, когда по утрам еще холодно, а ближе к полудню Солнце прогревает сырой весенний воздух и прожигает лучами охры светло-серые облака. В то время я активно практиковал длинные утренние прогулки по парку, во время первых уроков химии, которую я просто терпеть не мог. Я покупал по дороге пару заварных булочек и сворачивал в старый, заросший временем, парк. Высокорослые деревья, что съежились над прудом, потихоньку оттаивали и выпрямляли голые кисти ветвей, а большие темные проталины у берега разламывались на длинные, изогнутые ручейки. Я очень любил бродить вдоль берега и кормить первых прилетевших уток, которые пугливо озираясь по сторонам, расхаживали по тонкому, тающему льду. Иногда я встречал молодых мам, осторожно раскачивающих взад-вперед коляски, иногда юных школьников, волочащих по земле рваные пакеты со сменкой, но чаще всего я был тут один. Только я и утки. Забавно, я всегда гулял там один, но никогда не был одинок. Наверное, в такие моменты молодые поэты писали свои первые несмелые стихи, те, что постарше поливали остатки таланта дешевым коньяком. Пылкие романтики должно быть терзали себя здесь безответными чувствами, кто-то, судя по маленьким частым следам, выгуливал собак, ну а я просто отрывал маленькие кусочки от булки и кидал их на мокрый, рыхлый снег и мечтал. Мечтал о чем-то простом, теплом и человеческом, и главное — был счастлив. Представлял как поступлю в университет, как буду искать работу и дарить девушкам на последние деньги цветы. Мечтал об отдыхе с друзьями где-нибудь на берегу моря или хотя бы искусанного комарами озера. Рисовал картинки будущего и развешивал в самых интимных уголках моей души. И вы знаете? Я и сейчас думаю, что люди счастливы, когда они мечтают. Однако, это работает, если в твоем ежедневнике есть уверенность на существование завтрашнего дня. Ну.. или хотя бы заварная булочка.
Мне часто говорят: главное — «не терять надежду», «продолжать бороться», «не опускать руки» - и прочие воодушевляющие вещи. Это, конечно, хорошо, я с ними согласен, хотя и знаю, что мне уже ничего не поможет. Надежда. Мне кажется это одна из трех главных штук, трех больших китов, на которых пытается выстоять твоя шаткая жизнь. Мечта, надежда и любовь. Мечта о будущем, надежда на ее исполнение и любовь к времени: к прошлому и настоящему со всеми вытекающими из него событиями.
Однажды в школе мы писали сочинение на тему: «Кем я хочу стать». Мы сидели за партами, жевали колпачки шариковых ручек и бережно выводили в тетрадках свои подростковые амбиции и весьма иллюзорные представления о тех или иных профессиях. Я помню как все пытались подглядеть друг у друга хоть строчку, но каждый надежно прикрывал ладонью написанный им текст. Сейчас мне хочется улыбаться, вспоминая эти мелочи, но тогда мне все это казалось важным. Я думал, что тогда, именно в тот момент решается моя судьба, что именно сегодня я пойму кем мне быть в этой жизни, куда идти, к чему стремиться. Я смотрел, как преподаватель ходит между рядами парт взад-вперед класса, и решал главный вопрос: чего я собственно хочу? А хотел я тогда весьма и весьма нескромного, я хотел стать писателем. Я представлял себя умным, успешным парнем с длинным шарфом на шее и ноутбуком в сумке, с интересной колонкой в журнале и парой известных романов. Я хотел бы изучать литературу и культуру речи, писать статьи и очерки и с умным видом ходить по книжным магазинам...
Моя соседка по парте мечтала стать дизайнером, хотя даже более менее ровный круг она рисовала с трудом. Мой друг написал, что хочет добиться успехов в атомной энергетике, другой хотел стать программистом, но кажется ни один из них даже не учится специальности, даже близкой к их школьной мечте. Писатель... сейчас, лежа на этой ненавистной койке, мне смешно. Смешно до боли в висках. Потому что в жизни почти никогда не происходит так, как ты задумал. Мир поразительно неустойчивое место, и даже когда все идет по твоему четко выверенному плану, обязательно найдется что-то, что пойдет не так, или ты оступишься и упадешь. Я - пока еще живой тому пример. Когда-то я хотел стать молодым писателем, я шел к этой цели, взбирался к мечте, надеялся на завтра и любил жизнь, а теперь я умираю и пишу это первое и последнее письмо в никуда, к аудитории, которой у меня никогда не было.
Где-то раз в неделю, я не знаю точно, мне делают снимок. Потом ко мне приходит врач, он долго стоит перед моей кроватью и разглядывает фотографию моего мозга, просвечивая ее через яркий оконный свет. Потом он как-то неодобрительно хмыкает. По идее он должен однажды сказать мне что-нибудь вроде: «Готовься к худшему, дружок», ну или хотя бы назвать примерный срок. В эти моменты мое сердце начинает больно стучать по грудной клетке, лоб потеть, а голова немного кружится. Но каждый раз он просто переводит на меня взгляд и спрашивает: «Ну как мы сегодня?» Я честно говоря не могу понять это привычку врачей всегда говорить «мы». Кто мы? Есть только я и мне ужасно плохо, мне невыносимо горько осознавать это все в трезвом рассудке. Я бы с удовольствием провел оставшееся время в какой-нибудь параллельной реальности, в другом мире, но их нет, ничего этого нет. Есть только одна действительность, одна реальность, один мир, одна капельница и одна жизнь. Я сбегаю только в воспоминания, они последние, что греют меня по вечерам, которые всегда здесь холодные, независимо от времени года...
И все же в моей жизни был момент, который заставил сердце колотиться намного сильнее, чем при ожидании этого дурацкого приговора. Возможно, это самое сильное переживание детства, по крайней мере мне так кажется.
Мне было где-то четырнадцать и я был страшно влюблён в одну девочку. В таком возрасте вместе с первыми прыщами на лбу и жиденькой растительностью под носом интерес к противоположному полу замещает все остальные и напрочь сбивает твои жизненные ориентиры, основанные на футболе, сигаретах и компьютерных играх. Так уж получается, что уткнувшись в ее большие карие глаза однажды, тебе кажется, что мир стремительно рушится: тебя никто не понимает (включая её), все кругом виноваты (особенно родители и учителя), и ты - никто иной, как просто еще одна жертва, среди таких же прокаженных неудачников. Все эти войны, безусловно, происходят только в твоей голове, потому как никаких действий ты, конечно же, не предпринимаешь. Но девочки, они на то и девочки, чтобы все понимать сразу,с первого взгляда. Именно поэтому она, естественно, все знала и постоянно загадочно улыбалась мне на переменах, находясь в окружении неприступной стены ее подруг. И все бы ничего, пострадал бы с месяц и забыл, но иногда жизнь все-таки преподносит сюрпризы.
Мы встретились как-то раз после очередной дискотеки, на которую я ввиду своей природной гордости не пошел, но исправно дежурил неподалеку от школьных ворот, пиная ногой пустую банку пива. Я заметил её силуэт в компании верных подруг, но не подал виду и продолжил избивать ни в чем неповинную банку клинского. Звонкие, заливистые смешки постепенно приближались, пока ее фигура не отделилась и не двинулась в мою сторону. Она подошла почти вплотную ко мне, подняла голову и посмотрела на меня с грустной улыбкой. Я стыдливо увел глаза и сказал, что-то совершенно несуразное и даже грубое. Казалось, в тот момент я проклял себя тысячу раз и, уже готовый принять очередное поражение, я начал разворачиваться на пятках, но именно в этот момент она впервые коснулась меня. Она схватила меня за руку и чуть подалась вперед. Я почувствовал ее теплое дыхание и резко подхватил её левую руку к себе. Наши ладони соприкасались секунд десять, но мне показалось, что прошло, как минимум, полчаса. Когда она опустила руки, мне сразу захотелось подобрать их снова, но она приникла к моему уху и быстро прошептала, что я тоже ей нравлюсь. Снова улыбка. Я закрыл глаза, а когда открыл, то девичий смех еле еле слышался за углом дома. Я стоял один и смотрел, как ветер толкает алюминиевую банку и также скрывается за домами.
Я помню эти ладони до сих пор. Маленькие и теплые. Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. Это была моя первая связь с девушкой через особенный ток, через высоко заряженные частицы первой, самой искренней, пусть и глупой любви.
Когда я пришел домой, я еще долго сидел и думал о том, что порой всего одно прикосновение связывает людей крепкой нитью зависимости друг от друга. Всего одно касание заставляет тебя сидеть, смотреть на свои пустые ладони и думать: что же мне теперь делать без её рук?
Какая ерунда и мелочь — скажите вы и объективно будете правы. Конечно, потом были и другие истории: первые серьезные драки, первые подъездные пьянки, нежные романы с неумелым сексом, страшные экзамены, роковое попадание в больницу и так далее, но именно эти, казалось бы, пустяки почему-то первыми пришли мне на ум.
И ведь в действительности такие мелочи мало кто помнит, все это остается в детстве, между страницами дневников и пыльных школьных журналов. Наверное, в каком-то смысле мне повезло, что это мои последние сильные воспоминания, потому что, по большому счету, мое детство было счастливым. В детстве горести и печали ранят не так сильно как в зрелости, так мне часто говорит мама, улыбаясь сквозь слезы, и я ей верю. Мне хочется ей верить, это очень сильно успокаивает.
Я часто думаю: повезло ли мне? И вспоминая вот эти моменты, я все чаще думаю, что да. Мне все же повезло. Повезло прожить, пусть и недолгую, но хорошую жизнь. У меня было счастливое детство, хорошая юность как у всех, а зрелость познать мне не дано и иногда, когда я смотрю очередные новости, мне цинично кажется, что и не надо. Я хочу запомнить мир таким, какой он есть сейчас — неплохой и не хороший — удивительный, невероятный и в тоже время простой. Все его многообразие так или иначе упирается в простые истины и элементарные формулы. Я уже писал чуть выше: надежда, мечта и любовь. Вся наука посвящена именно этому.
На свете нет справедливости или судьбы — есть только математика. Математика событий. И мне довелось по ходу решения попасть в пустое множество. Ничего не поделаешь. Так бывает.
Пожалуйста, живите! Живите и чувствуйте жизнь в каждом глотке воздуха, в каждой беде и в каждом мгновении счастья, ведь в этом и есть жизнь. В этом и есть её смысл — чувствовать.
Все когда-то становится прошлым и остается там навсегда, вот и я ухожу туда с каждым написанным мной словом. И это не больно и не приятно, это просто решается еще одно уравнение, мое уравнение. И поверьте, жизнь стоит того, чтобы каждый день тянуться к небу, зная, что до него не достать, она стоит того, чтобы каждый год неистово ждать весны и каждый раз с головой бросаться в новую любовь, она стоит того, чтобы ошибаться и вставать, чтобы смеяться над собой и ценить отведенное тебе время. Я бы хотел сказать это каждому живущему на земле, зная что никто даже не захочет меня слушать, но я уже не успею. Я хочу сказать вам: возвращайтесь домой чаще, я туда уже не вернусь, но даже я помню, как там тепло, легко и безопасно. Исполняйте свои мечты или хотя бы стремитесь к этому, не ждите никакого диагноза или седьмого десятка, потому что на исходе жизни все мечты теряют свой вкус и яркость, тебя колют иголками врачи, а губы уже не способны расплываться в улыбке.
Пожалуйста, живите и каждый раз помните, что вокруг и так достаточно боли, её не стоит плодить. В конце концов, тут еще есть чем заняться, есть чему посвятить свое время, а ведь его не остановить, как нельзя остановить первый весенний дождь или первый октябрьский снег. Ну вот... снова предательски брызнули слезы, которые все еще живут сами по себе...
Да, я ухожу раньше, но это не значит, что я недоволен, мне просто немного обидно, только и всего. Мой бутерброд действительно падает маслом вниз. Но пока он еще не коснулся земли, есть еще несколько мгновений жизни, которые я хочу чувствовать, чувствовать, чувствовать...
______
3203 слова, я посчитал.. наверное слишком много для прощального письма человека, который ничего не добился в жизни и по сути ничего, кроме мусора после себя не оставил. Да Бог с ним, пусть это будет моим главным и последним произведением неудавшегося писателя, моей исповедью....
Я сохраняю файл и закрываю крышку ноутбука, в этот момент открывается дверь палаты. В помещение заходит доктор, в руке он держит снимок. Я делаю глоток и проваливаюсь в пропасть кровати....
*Все герои и события рассказа вымышлены и не имеют реальных аналогов.