Запах багульника.
Моему другу, с благодарностью за помощь в написании рассказа.
В Дудинку Николай попал, когда заканчивалась полярная ночь.
Федорыч договорился, его приняли рабочим в геологическую экспедицию, занимающуюся разведкой нефти.. Поселили в общежитие.
На работе быстро освоился, она была не очень сложная: необходимо было плести многометровые "косы" из упругих крепких проводов.
Отряд геофизиков состоял из пяти человек: начальник, он же геофизик, взрывник и трое рабочих. Пока всю работу делали вместе.
Николай пытался понять, чем занимается отряд, в чем заключалась их задача, но толком никто ничего не обьяснял, понял только будут взрывать и по взрывным волнам, записывать сейсмическое их прохождение через породу, и потом данные сейсмологических апаратов записываются и расшифровываются, и по ним можно определить, где возможно месторождение нефти.
Вечером, после работы, ходил по городу и не уставал удивляться вечной темноте- солнце не всходило даже днем. Время можно было определять только глядя на часы.
Город, холмы вокруг в сумраке казались лунным ландшафтом. Повезло увидеть Северное сияние.
Ощушение как в грозу, когда что –то вокруг тебя происходит, когда ты чувствуешь себя маленькой частицей, подвластной всему что происходит вокруг, охватывает восторг, который и описать то невозможно.
Как только световой день увеличился до несколько часов, засобирались в "поле".
На вертолете с палаткой, продуктами и оборудованием их выбросили где-то посреди тундры. Народ не особо разговорчивый. Понял только, что теперь им предстояло отрабатывать какие-то точки, за два дня. Прилетал вертолет и перебрасывал их на следующую точку, такой был график работы.
На точке вертолет зависал низко и из него выбрасывалось все снаряжение прямо в глубокий снег и выпрыгивали сами.
Потом, когда вихрь от лопастей стихал, утаптывали площадку для палатки, устанавливали ее, стелили брезент внутрь, сверху бросали толстый войлок, на него уже спальные мешки.
Печку-буржуйку устанавливал самый опытный Федорыч, отбарабанивший от звонка до звонка двадцать пять лет в лагерях, с ампутированной по локоть рукой.
Но, тем не менее, умевший быстрее всех завернуть самокрутку и, вообще, ловко управляться с любой работой.
Николай был самым молодым в отряде и Федорыч негласно его начал опекать. Он же отдал ему свой спальный мешок из верблюжьей шерсти.
Как не крути на улице минус пятьдесят. Ощущение - одно, - из палатки выходить страшно. даже если нужно. Нет, одежда-то тёплая, но если куда далеко - жуть. А пока все разбрелись на поиски дров, если так можно назвать редкие кусты.
Печь затапливали. Кто-то готовил обед из консервов, кто-то начинал растаскивать "косы" и присоединять к ним сейсмоприемники, взрывник закладывал взрывчатку.
Всем хватало работы, мороз подгонял.
На ночь Николай в мешок готов был залезть в валенках и телогрейке-так ему казалось можно только спастись от мороза.
Пока печка грела жить было можно, но стоило ей погаснуть, как мороз проникал во все уголки спального мешка и бесполезно было закрываться на молнию с головой.
Федорыч укладывал Николая в середине. Так было хоть немного теплее. Но самое неприятное начиналось утром, когда кому-то по очереди надо было вылезать из своего мешка и затапливать печь. Годились все способы растопки от бензина и до взрывчатки, лишь бы она быстрее разгорелась.
Запомнилось одно приключение.
В середине сезона, было объявлено штормовое предупреждение и отряд вывезли в ближайший поселок геофизиков Кочумдек.
Пока летели бортмеханик рассказал, что вблизи видели медведя. Медведь зимой? Шатун. Это опасно.
Но после встречи в поселке старых друзей и неожиданного отдыха этот разговор забылся.
Когда распогодилось и прилетел вертолет, командир вертолета объявил, что по пути этого медведя пристрелили, нужны были желающие слетать за ним, связать и подцепить к вертолету.
Николай вызвался первым, настолько ему все было интересно.
Взяли веревки, полетели.
Медведь, как показалось Николаю, лежал огромной черной горой или так показалось на девственно-белом снегу в ложбине.
Вертолет сел на ровной площадке вблизи овражка.
По глубокому снегу все дружно начали спускаться вниз. Не доходя несколько шагов до медведя увидели, что он, то ли из последних сил решил отомстить обидчикам, то ли у него началась агония, но он задергал задними лапами.
Если бы Николая там не было, он бы никогда не поверил, что по глубокому снегу, без лыж, на гору люди могут передвигаться с такой скоростью.
Даже,не запыхавшись, все оказались в один миг наверху около вертолета.
Наверное, от нервного стресса все начали хохотать, показывая друг на друга кто прибежал первым.
Но медведь больше не двигался. С опаской спустились опять, с еще большей опаской упаковали и подцепили к зависшему вертолету.
На базе опять не было шуткам конца.
А вечером был настоящий пир. Ох и вкусное же было мясо! Николай никогда не пробовал такого вкусного. Прихватили и с собой, пришла пора работать.
Холода продолжались до мая, когда днем уже пригревало солнце и наступал полярный день.
Если днем солнце приносило тепло, то ночью от него никуда не было возможности деться. Оно казалось светило даже сквозь нахлобученную на голову ушанку. Радостное ощущение начала весны усиливалось сводившим с ума, запахом багульника, покрывшим розоватым цветом сопки.Этот горьковатый запах как будто и вправду звал в край где ни разу ты не был.
Николай был с детства наблюдательным, аккуратным и, как оказалось, не слабаком, поэтому достаточно быстро освоился и с такой жизнью, и с такой работой.
К этому времени ему уже доверяли даже закладывать взрывчатку.
Закончилась очередная „ точка“. На короткое время вернулись в Дудинку.
После работы он уже заново открывал город при солнечном свете.
Особенно он полюбил сидеть на высоком берегу Енисея, где и не видно противоположного берега, зато можно было наблюдать за работой порта. Почему то вспомнился фильм, теперь казавшимся из детства
„Дикая собака Динго“. Там тоже был Север. Вспомнил, как украдкой глотал слезы вместе с этой девчонкой на крыльце, когда она кормила пса пельменями.
Он стеснялся своей сентиментальности. Наверное, это и привело его к пацанам, которые казались сильными, ничего не боялись. Где жалость высмеивалась как слабость.
Теперь он понял, он такой какой есть. И сила не только в умении скрыть слабость. Сила – это когда не боишься быть самим собой. Видел каким был Федорыч , он умел жалеть, не обижая своей жалостью и очень сдержанно, без лишних слов, по полной нагружая работой и все его уважали.
На рейде стояли настоящие морские суда, которые Николай видел только на картинках, поражающие совершенством своей формы. Он даже написал стихотворение Конечно, о кораблях, о мощи Енисея, о смысле жизни.
Летний сезон прошел на берегах красивейшего озера Виви.
Работа мало чем отличалась от работы в зимнее время, хотя ее было больше. Но главное сейчас было уже тепло, а в середине июля даже можно было купаться недели две в озере.
Пришлось научиться водить моторную лодку, чинить сам мотор. Когда по техническим причинам или из-за непогоды, а работы велись только в безветренную погоду, поскольку начинались помехи в записи, выдавалось свободное время, Николай ловил рыбу сетями в озере или на красную нитку(оказывается это не рыбацкие байки) хариусов в быстрых речках.
Работяги его, как они себя сами уважительно называли, снисходительно усмехались, оставаясь играть в карты. Но нахваливали его уху.
Приключений хватало. Однажды даже пережил крушение вертолета, на борту которого он оказался.
А то еще как-то экипаж вертолета показал в какой стороне озера находится высоченный водопад. Дождавшись непогоды, когда работы не велись, желающие увидеть этот водопад и с ними Николай отправились посмотреть на это чудо.
Долго и трудно карабкались наверх. Когда добрались до террасы, перед ними недалеко открылась скала, с вершины которой низвергался с шумом водопад, никак не меньше тридцатиметровой высоты.
Зрелище было захватывающим. Внизу стояло облако из мельчайших брызг.
Стоило немного приблизиться и все оказались мокрыми до нитки. Все вели себя как дети..
Купались в бассейне, промытом водопадом, брызгались, пытались хоть чуток оказаться под падающей водой.
Вдоволь накупавшись, решили спускаться другой, более пологой дорогой к берегу.
Неожиданно оказались на ровной площадке.
Там стоял бревенчатый дом без окон. На двери не было замка и все вошли внутрь.
Посередине на возвышении была положена чугунная плита.
И на ней какая-то надпись, было темно и решили вытащить ее на свет.
Прочитали: здесь захоронен тунгусский князь Сукочаръ-Черный. 1914г.
Быстро, потому что все понимали это не шутки, сфотографировались(фотографии не получились, хотя было достаточно светло) и уложили плиту на место.
Возвращались молча, будто и не было веселья у водопада. А Федорыч еще и сказал, что могли бы местные и пристрелить за такое осквернение могилы.
Но что было, то уже было.
Но больше всего Николаю нравилось заплывать далеко от берега на резиновой лодке, ложиться и смотреть в небо, наблюдать за причудливыми облаками, за пролетающими клином лебедями и гусями.
Он осмысливал свою жизнь. И какой смешной, бесцельной и пустой ему казалась еще недавняя его жизнь с ровесниками, с наркотиками, с вечным поиском денег и иногда обманами.
В середине августа повалил снег. За день до этого снялись последние утки. Вот и заканчивался летний сезон.
Опять полюбившаяся уже Дудинка. Николая отпустили в отпуск. Домой он приехал с невиданными для этих мест огромными деньгами. И веткой багульника. Мама обрадованно обняла, а у отца глаза заблестели от слез,
- Дааа, не плачь, багульник надо мной…Много о нем лагерных песен было…Вот тебе и копченая луна. Ничего в жизни не зря. Если теперь подумать, может теперь то , что он был в лагере, теперь спасло сына.
А Николая ждала повестка из военкомата.