Глава восьмая. Алёша.
Яркий солнечный луч пробивался сквозь плотную ткань шторы, которой было занавешено окно самой маленькой комнаты в доме. Эта комната, хотя и была самой небольшой, отличалась каким-то особенным уютом. Стены были оклеены обоями нежно-голубого цвета. Под потолком весел синий абажур в виде глобуса, вдоль стен располагались деревянные стеллажи, уставленные игрушками и разными безделицами. Около окна, прямо под подоконником, стояла деревянная, детская кроватка. В кроватке, укрытый тонким, байковым одеяльцем, спал маленький мальчик. На спящем лице малыша была заметна улыбка. Что виделось ему во сне? Возможно, огромный, пластмассовый самосвал, который он увидел в большом магазине в райцентре, или плюшевый мишка – подарок старшей сестры.
Старшая сестра сидела здесь же, на маленьком диване, стоявшем возле двери. Перед ней стояла табуретка. На табуретке – большой, медный таз, доверху наполненный спелой малиной. Малина была крупная, спелая; по всей комнате от ягод распространялся дивный аромат. К приезду родителей Лена должна была перебрать все ягоды, отделив спелые и сочные от мятых и подгнивших. Еще надо было следить за братиком, который должен был вот-вот проснуться, а тогда первое, что надо было сделать – это дать ребенку лекарство.
С того момента, как Алёша появился на свет, микстура и таблетки стали неотъемлемой частью его жизни. Только лекарства поддерживали жизнь в этом маленьком, худеньком теле, которое было похоже на тонкую свечку, затухающую при малейшем дуновении ветра. При рождении Алёши врачи вообще давали прогнозы более, чем безрадужные. При самом благоприятном раскладе ребенку отпускалось не больше десяти лет жизни, если только где-нибудь не найдутся сто тысяч долларов на сложнейшую операцию.
Перебирая ягоды, Лена то и дело поглядывала на кроватку, прислушиваясь к каждому вздоху братишки. Алёшеньку она любила безмерно. Незнакомому человеку, глядя со стороны, вполне могло показаться, что именно Лена, а не Ольга, является матерью мальчика. Степенная и уравновешенная, Ольга, после рождения сына, стала скупа на проявление каких-либо чувств, тем более, когда речь заходила о будущем Алёши. Другое дело, Лена. Эта девочка, впечатлительная и эмоциональная, принимала близко к сердцу все, что касалось маленького Алёши. Порой ей казалось, что, если что-то случится с братишкой, в этот же момент умрет и она сама.
Лена была так увлечена своим занятием, что даже не заметила, как дверь в комнату отворилась, и на пороге появился крепкий мужчина, одетый в клетчатую безрукавку и вельветовые брюки.
— Ленка, а где родители? – спросил мужчина. – Я думал, они на виноградниках. Заехал туда, а там нет никого.
— Тише, дядя Прохор, – шепотом сказала Лена. – Алёша спит. Родители в Белореченск поехали. Обещали к вечеру вернуться.
— Так твой отец совсем недавно туда ездил, – встревоженным голосом произнес Прохор. – Что, что-то случилось?
— Не знаю, дядя Прохор, что там у них случилось, но только приехал к нам тут какой-то мужчина и сказал, что папе надо срочно быть в Белореченске. Там какие-то проблемы появились.
При этих словах Прохор, где стоял, там и сел. Ноги сами собой подкосились, а сердце стало учащенно биться. Воспринимая Алексея, как близкого для себя человека, Прохор искренне переживал за все его успехи и неудачи.
— Ну, вот говорил же ему, нельзя с этими фирмачами связываться. Не доведут они его добра, – причитал Прохор, не замечая ни удивления на лице Лены, ни хныканья проснувшегося Алёши.
Все, что происходило в семье Лариных, Прохор принимал близко к сердцу так, как, если бы это касалось непосредственно его. За те годы, что Алексей обосновался в «Калиновом ручье», он и его семья стали для Прохора близкими людьми. Как только на пороге дома Алексея появился этот напыщенный франт, Георгий Архипович, из Белореченска, Прохор сразу почувствовал неладное. Этот нувориш не понравился Мосолову, прежде всего, потому, что к Алексею его привел Белавин, а от этого князька местного значения ничего хорошего ждать не приходилось.
— Ты бы подождал пока бумаги подписывать, – не раз говорил Прохор Алексею. – Вот чувствует мое сердце: не все в этом Белореченске чисто. Георгий Архипович этот мутный какой-то. У него же на лице написано – прохиндей! Он тебя вокруг пальца обведет, а ты этого даже не заметишь.
— Прохор, мне деньги нужны. Понимаешь? – отвечал Алексей. – Знаешь, какой на мне долг висит? Как я его отдавать буду? Человек, у которого я взаймы брал, церемониться не будет.
— Ну, что, он тебя убьет что ли?
— Убить, может, и не убьет, а вот виноградники, скот, даже дом точно отнимет.
— А договориться с ним нельзя, чтобы подождал?
— Да, что ты! Это не тот человек, который будет о чем-либо договариваться. Он – коммерсант, деловой человек. Для него главное – прибыль. Сидеть и ждать у моря погоды, пока в Крымске сподобятся нормальную цену за виноград дать, он точно не будет. Так что, Прохор, сейчас Белореченск – мое единственное спасение.
— Ну, смотри, Лёшка! Я тебя предупредил: не к добру этот тип в твоем доме появился. Хлебнешь ты еще с ним горя.
Дурное предчувствие не обмануло Прохора. Алексей и Ольга вернулись из Белореченска даже не поздним вечером, а глубокой ночью, когда в окнах домов жителей «Калинового ручья» не было видно ни одного огонька. У вернувшегося из поездки Алексея вид был, мрачнее тучи; было понятно, что разговор в Белореченске не задался, а это означало, что для семейства Лариных наступают трудные времена.
Утром, ни свет, ни заря, к Алексею пришел Прохор. Всю ночь он не сомкнул глаз, рисуя в своем сознании самые безрадостные картины. То, что белореченские коммерсанты собираются обвести Алексея вокруг пальца, Прохор для себя решил уже давно. Теперь оставалось узнать подробности этой аферы. Алексея Прохор застал, как всегда, в гараже за очередным ремонтом развалюхи-автомобиля.
— Ну, что, путешественник ты наш, как съездил вчера? – спросил Прохор – По какому поводу тебя дергали?
— Лучше не спрашивай, – грустно ответил Алексей. – Представляешь, прихожу я вчера в их контору, а мне и заявляют: «Вы, Алексей Павлович, прислали нам гнилой виноград. Извольте возместить ущерб». Я так и ахнул! Ты же знаешь, я, когда товар отгружаю, сто раз все перепроверю. Ты же со мной последний раз виноград отвозил. Там же ягодка к ягодке… Ни одной червинки, ни одного жучка не было.
— Вот, знаешь, я, как знал, что вот этим все и закончится! – вздохнув, констатировал Прохор. – Мне этот Георгий Архипович сразу не понравился. По всему видно было: с гнильцой человек.
— Прохор, ну, что сейчас об этом говорить. Мне сейчас, в первую очередь, надо думать о том, где деньги достать.
Положение у Алексея складывалось, конечно, аховое. Мало того, что он должен был огромную сумму своему школьному приятелю, так теперь еще его партнеры из Белореченска требовали компенсацию за испорченный товар и ставили под сомнение его умение вообще выращивать виноград. Последнее было вдвойне обидно. Во-первых, даже в мыслях Алексей не мог допустить какой-либо непорядочности в делах, а во-вторых, сама постановка о непрофессионализме Алексея была немыслима.
— Так, и что ты теперь будешь делать? – настойчиво спросил Прохор.
— Вот даже ума не приложу, – растерянно ответил Алексей. – Понимаешь, и отдать долг, и выплатить компенсацию сразу я не смогу. Значит, надо договариваться о какой-то рассрочки, что ли.
Все, что говорил Алексей, легко было осуществить лишь на словах. Сам-то он неплохо научился разбираться в людях и хорошо понимал: для таких людей, как Георгий Архипович, ни о каких компромиссах не может идти и речи. То есть, перспектива стать банкротом, да еще оказаться без крыши над головой, стала прорисовываться перед Лариным довольно четко.
— А у кого ты деньги брал? – спросил у Алексея Прохор.
— У Германа.
— У какого Германа?
— Да, у Сапранова. Слышал, наверное, про него. Мы с ним раньше в один класс ходили, а сейчас он большим человеком в Москве стал. Огромными деньгами ворочает. Вот он меня по старой дружбе и проспонсировал.
Услышав такое признание, Прохор испытал шок. Имя Германа Сапранова, естественно, было у всех на слуху. Не слышать о нем, даже в таком забытом Богом уголке, как «Калинов ручей, было невозможно. Правда, популярностью среди людей этот воротила дикого капитализма не пользовался, поэтому Прохор тем более недоумевал: что может связывать такого трудягу, как Алексей, с такой акулой, как Герман Сапранов.
— Погоди, о каком Сапранове ты говоришь? – недоуменно спросил Прохор. – Это не тот, которого то и дело по ящику показывают?
— Ну, да. Он самый. Вот представь себе: раньше был обычным мальчишкой. Ничем от других не отличался. Так же, как все, в футбол гонял, по деревьям лазил, двойки получал. А сейчас, видишь, большим человеком стал. У него в подчинении столько людей, сколько у нас в Краснодаре не живет.
Школа, про которую говорил Алексей, и в которой судьба свела его с Германом Сапрановым, не была обычной. Отец Алексея, Павел Ларин, несмотря на свое пролетарское происхождение, успел-таки засветиться среди регионально партийной элиты. Будучи активным тружеником, передовиком производства, Павел Ларин был заброшен в качестве начальника строительства какого-то важного завода в Белую Калитву. В те годы царем и богом в этом городишке считался Федор Кузьмич Сапранов – первый секретарь местного райкома. Наличие партбилета в кармане давало, репутация сознательного и активного коммуниста давала Павлу право на кое-какие привилегии, в том числе и на посещение его сыном закрытой школы, предназначенной для детей партийных бонз.
В школе этой Алексея встретили, что называется, по одежке. Уж очень он выделялся среди гладковыглаженной, напыщенной публики деток высокопоставленных родителей. Сказывалось и отсутствие должных манер, и довольно простое, плебейское воспитание. Короче, насмешки, тычки и затрещины стали непременными атрибутами жизни Алексея. Продолжались бы эти унижения и издевательства до бесконечности, и сгинул бы наш Алексей в водовороте этой детской жестокости, если бы не встретился на его пути Герман Сапранов.
Слывший заводилой всех компаний, Герман почему-то проникся участием к этому худосочному, в общем-то, невзрачному мальчишке, каким был тогда Алексей, и вскоре взял его под свою опеку. Дружба между Алексеем и Германом казалась тем более странной, что Герман, будучи человеком заносчивым и чванливым, был очень разборчив к тем людям, которых допускал в свой круг общения. Алексей под эти стандарты явно не подходил, но вскоре они с Германом стали чуть ли не лучшими друзьями.
Позже судьба развела Алексея и Сапранова. Отец Германа, Федор Кузьмич, получил важный пост на каком-то производстве, и вся семья Сапрановых была вынуждена переехать в маленький провинциальный городок на Кубани. Алексей же остался в Белой Калитве, чтобы, как казалось, жить, трудиться и мирно умереть в этой тихой глуши. Пути Алексея и Германа, по всем законам логики, никогда не должны были пересечься, но капризы судьбы, как правило, непредсказуемы, и новая встреча старых приятелей произошла так же стремительно, как и непредсказуемо.
В «Калиновом ручье» Алексей оказался в то время, когда все в стране было поставлено с ног на голову. Ветер перемен, превратившись в безжалостный ураган, пронесся по российским городам и весям, сметая на своем пути и прежний уклад, и многолетние связи, и казавшийся нерушимым образ жизни. Особенно не поздоровилось русскому селу. И без того не жалуемое властями, тогда оно оказалось на грани жизни и смерти. Не обошла беда стороной и «Калинов ручей».
Молодежь, не желавшая копаться в земле, потянулась в город, а местные виноградники, прежде славившееся на всю округу, пришли в запустение так, что вполне определенно замаячила перспектива пустить всю лозу под топор. У Алексея, человека неравнодушного к происходящему, сердце кровью обливалось при одной мысли о таком безотрадном будущем. Вот и вздумалось ему забрать свой пай, полагавшейся каждому селянину, да и поднять хотя бы часть виноградников. Вот и явился он с этой идеей к местному председателю Белавину.
— Ой, ну, если хочешь найти приключений на свою голову, то давай, вперед и с песней, – почесав затылок, уверенно заявил Белавин. – Только если там какие-нибудь денежные проблемы возникнут, ты дорогу сюда, ко мне забудь.
— Ой! Уж очень ты мне нужен, – брезгливо бросил Алексей. – Что я, на земле никогда не работал? Не знаю, как виноград выращивать?
Самоуверенность и задор у Алексея мгновенно пропали, как только он столкнулся с жестокой реальностью. Большие угодья, доставшиеся Ларину, требовали больших вложений, а вот их-то как раз и не хватало. Не то, чтобы денег не было вообще. Нет, они были, но для того, чтобы поставить дело на широкую ногу и хоть оправдать нарождающееся фермерство в глазах того же Белавина, их явно не хватало. Вот и пришлось Алексею мыкаться по разным конторам, носящим гордое название «БАНК», в поисках кредита. Там Алексей наталкивался на стену глухого непонимания в виде вежливого отказа.
— Времена сейчас в стране тяжелые, – говорили ему. – Вкладывание денег в сельское хозяйство представляется невыгодным, а поэтому помочь мы вам ничем не можем.
Все эти мытарства продолжались довольно долго, и Алексей уже был близок к отчаянию, если бы не один случай.
Был солнечный, ясный день, когда Алексей вышел из дверей коричневого, массивного здания с красноречивой вывеской: «Кубанский земельный банк». Настроение было ниже среднего. Теребя в руках полупустую пачку сигарет, Алексей никак не мог выбросить из головы слова этого низкорослого, не в меру упитанного солдафона с лицом отнюдь не изуродованным интеллектом:
— Я вообще не понимаю, зачем вам это надо, – не глядя на Алексея, бубнил себе под нос банковский клерк. – Охота вам разгребать чужие ошибки? Вот я бы на вашем месте собрал бы шмотки, и заколотил бы дом и смотался бы в город. Благо, водилой там на автобус устроиться всегда можно, да и бабки за это неплохие платят. А в земле сейчас копаться абсолютно бессмысленно. Умирает деревня-матушка, да туда ей и дорога. Нас и заграница неплохо кормит.
Как Алексей сдержался, чтобы не съездить по физиономии этому представителю российского, сильно крутого бизнеса, он и сам не понимал. Наверное, сказались природная выдержка и закаленность характера в силу того, что подобных монологов Алексею за всю жизнь пришлось выслушать ни одну сотню. Ясно было одно: ловить в этих конторах, мнящих себя хозяевами всего и вся, совершенно нечего, а значит, все радужные мечты о фермерстве можно благополучно похоронить.
Такие грустные мысли одолевали Алексея, когда он стоял на остановки в ожидании автобуса. Закурив сигарету и предавшись грустным размышлениям, он даже не заметил, как около него остановилась иномарка, всем своим видом говорящая о своей претензионности. Стекло передней двери этого произведения автомобилестроения медленно опустилось, и из машины раздался зычный, басистый голос:
— Алло, Ларец, ты что ли? Это ж какими судьбами ты тут, в Краснодаре оказался? Что, в Белой Калитве дела совсем буксуют?
Несколько секунд Алексей простоял совершенно опешивший, внимательно всматриваясь в лицо пассажира иномарки. Черты лица казались ему очень знакомыми, но голос он узнать решительно не мог.
— Ну, чего стоишь, как вкопанный? Старых друзей не узнаешь? – проговорил незнакомец из иномарки. – А еще заставлял меня за «англичанкой» в учительской подглядывать.
Слова про англичанку прозвучали, как своеобразный пароль, на который Алексей просто не мог не прореагировать. Моментально в сознании возникли картины из детства.
— Герман, ты что ли!?! – радостно воскликнул Алексей. – Какими судьбами? Тебя ведь сто лет видно не было. Как уехал тогда из Белой Калитвы, так про тебя ни слуху, ни духу.
— Ну, так уж ни слуху, ни духу? – иронично спросил Прохор. – Лёшка, ты что, телевизор не смотришь?
— Знаешь, редко смотрю, – вздохнув, сказал Алексей. – Все дела, заботы. Хозяйство на мне большое. Пока со всем управишься, ночь на дворе.
— Понятно, а сюда-то, в банк, зачем тебя занесло? Бизнес свой решил открыть?
— Ну, бизнес не бизнес… - Алексей несколько замялся – Понимаешь, решил я тут фермерством заняться. У нас же виноградники чуть под топор не пустили. Так вот я решил свой пай забрать, чтобы часть лозы сохранить.
— Ну, и как успехи?
— Да, никак. Понимаешь, на то, чтобы все это дело поднять деньги нужны, а желающих в село вкладывать что-то немного. Я, вон, бегаю, пороги обиваю, а толку никакого. В глаза все смотрят, улыбаются, головой кивают, а как дело доходит до разговоров о деньгах – сразу в кусты.
— Так! Тут мы с тобой не о чем договориться не сможем, – решительно заявил Герман. – Давай вот как поступим: я здесь недалеко одно приличное место знаю. Сейчас мы с тобой поедем туда. Посидим, все обсудим. Может, я тебе чем-то и смогу помочь.
Алексей был человеком неупрямым, а поэтому долго его уговаривать не пришлось. Уже через две минуты он сидел в салоне роскошного авто, мчавшего его по серому асфальту в центр города.
Приличным местом, о котором говорил Герман, оказался довольно-таки дорогой ресторан, расположенный в самом центре Краснодара. Сидя за маленьким столиком под ветвями большой пальмы, Алексей и Герман придавались воспоминаниям о былом школьном прошлом и строили планы на ближайшие перспективы.
— Ты-то как? – спрашивал Алексей Германа. – Я смотрю, жизнь у тебя бьет ключом. Вон, на крутой тачке разъезжаешь. Одет с иголочки. Небось, большим человеком стал?
— Ну, большим человеком – это сильно сказано, – сказал Герман. – Просто я всегда умел правильно распоряжаться тем, что мне удалось заработать. Умел налаживать связи с нужными людьми, а отсюда и успех. – Герман осушил бокал темно-красного вина. – Ладно. Что мы все обо мне-то. Ты-то как? Семьей, я надеюсь, обзавелся.
— Ну, в этом плане мне пожаловаться не на что, – гордо произнес Алексей – С женой мы уже скоро двадцать лет, как вместе. Дочка замечательная растет. Вот второго ребенка ждем потихоньку.
С этими словами Алексей достал из партмане фотографию Лены и положил её перед Германом. Увидев фотографию Лены, Герман мгновенно изменился в лице. Мускулы лица сразу интенсивно задергались, а дыхание стало учащенным. На Лену он смотрел, как жирный, но голодный, кот на крынку со сметаной.
— Ты знаешь, – чуть ли не заикаясь, произнес Герман, – я бы, наверное, мог тебе помочь.
— Помочь? И каким же образом?
— Тебе нужны деньги? У меня они есть. Так что, в каком-то смысле, я бы мог тебя спонсировать.
— Слушай, ты это серьезно? – Алексей заметно оживился. – Герман, помоги мне, ну, пожалуйста. Ты ведь меня знаешь. Я тебе, когда надо будет, все до копейки отдам.
— То, что ты все вернешь, в этом я не сомневаюсь. Но, понимаешь, мне нужны гарантии. Я ведь деловой человек, и каждая копейка, которую я куда-то вкладываю, должна быть чем-то обеспечена. Вот чем ты сможешь обеспечить те деньги, которые я вложу в твое фермерское хозяйство?
— Герман, да, всем! – выпалил захмелевший Алексей. – Ты что, думаешь, я тебя подведу? Деньги не верну что ль? Напрасно ты так думаешь. Дело-то стопроцентное, Герман. Вот смотри: максимум через три года виноградники начнут приносить прибыль. Тогда-то я и смогу с тобой расплатиться. Ну, а если нет, тогда забирай все: землю, скот, дом, технику, жену, ребенка.
— Ну, жена-то мне твоя даром не нужна, а вот насчет дочери… - Герман нервно покусал ус. – Отдашь за меня Ленку замуж, если дело не заладится?
— Ради Бога! – брякнул Алексей, расценивший последнее предложение Германа, как шутку. – Ты – жених видный. Ленка через три года уже сама невестой на выданье будет. Так что я тут никаких проблем не вижу.
Услышав такой ответ, Герман заметно оживился. Глаза так и заблестели, а на лице расцвела радостная улыбка.
— Ну, вот и славно! – произнес он. – Значит, я сейчас звоню своему адвокату. Он привозит все необходимые бумаги. Ты их подписываешь, а после этого мы едем в банк, где ты и получишь деньги.
О таком удачном раскладе Алексей и мечтать не мог. Честно говоря, он уже находился на грани отчаяния в своих попытках найти хоть кого-то, кто бы согласился дать ему кредит не его прожекты. Знал бы он, во что выльется этот аттракцион неслыханной щедрости его школьного приятеля, он бы за версту постарался бы обойти Германа еще тогда, когда встретил его возле банка.
Деньги, как известно, имеют удивительное свойство заканчиваться. Причем, зачастую делают это в самый неподходящий момент. Так произошло и с Лариным. Ту сумму, которую ему ссудил Герман, Алексей освоил довольно быстро, и, казалось, дела у новоявленного фермера пошли в гору. Виноградники приносили хороший урожай, который он реализовывал на винном заводе в Крымске. Там, на этом заводе, Алексей очень быстро стал своим человеком. Все знали, что виноград у Алексея отменный; что во всей округе нет человека, более добросовестно выполнявшего взятые на себя обязательства. Одним словом, дела у Ларина были на подъеме, и, казалось, ничего не предвещало никаких неприятностей.
Черная полоса началась тогда, когда на заводе вдруг, ни с того, ни с сего, сменилось руководство. Новый директор не нашел ничего лучшего, как понизить закупочные цены на сырье, чем поставил на грань выживания не только сам завод, но и многих местных фермеров, перед которыми в одночасье замаячила перспектива банкротства. Не избежал этой участи и Алексей, и, если бы не Георгий Архипович с его так вовремя сделанным предложением, с мечтами о красивой жизни, полной достатка и беззаботности, пришлось бы попрощаться.
Три года пролетели быстро, как одно мгновение. Дела у Алексея складывались наилучшим образом до той злосчастной поездки в Белореченск. То, что под сомнение было поставлено качество винограда, - это еще полбеды. Георгий Архипович, ни минуты не сомневаясь, заломил такую сумму за якобы гнилой виноград, что Ларину было в пору идти по улице с протянутой рукой. К тому же неумолимо приближалось время, когда надо было возвращать долг, в случае невозвращения которого последствия могли быть самыми плачевными.
— Ну, что, твой Сапранов годик не подождет что ли? – спрашивал Алексея Прохор. – У него ведь денег столько, что дома стены вместо обоев оклеивать можно.
— Нет, Прохор. Не подождет, – уверенно отвечал Алексей. – Не тот это человек. Если Сапранову кто-то что-то должен, он все соки из этого человека выпьет, а свое получит.
— Погоди, а то, что тебе сына лечить надо, а на это ведь тоже деньги нужны – это что, все не в счет? Это что же, получается: иди побирайся, ребенка угробь, но деньги на бочку положи?
— Прохор, вот все эти наши проблемы Германа меньше всего волнуют. Он ведь коммерсант. Для него главное – это прибыль, чтобы денежки к деньгам были. А кто там болеет, какие там операции делать надо – это ему до лампочки.
— Ну, и какой выход из этой ситуации может быть?
— Если честно, ума не приложу. Я думаю так: грузовик, трактора, всех лошадей продавать придется. Этих денег должно хватить, чтобы хотя бы с этим Георгием Архиповичем расплатиться. Ну, а вот где деньги искать, чтобы Герману долг вернуть, сам, честно говоря, не знаю.
— Продам то, продам это! А сам-то на чем работать будешь? – вопрошал Прохор. - Нет, Лешка. Это не выход. Я так думаю: тебе надо собираться и ехать в Москву. Давай там уговаривай своего Сапранова, на коленях перед ним ползай, но всю эту ситуацию с твоим кредитом надо как-то разруливать. Иначе плохи твои дела будут.
— Ой, Прохор, только я боюсь, что это будет пустая трата времени. – Алексей тяжело вздохнул. – Нет, я, конечно, попробую… съезжу, но только шансов договориться о чем-либо с этим человеком ничтожно мало. Я тебя сейчас только об одном попрошу: не рассказывай ничего Отцу Николаю о моих проблемах. А то ведь сейчас пойдешь грузить человека, а у него итак своих забот выше крыши.
Последняя просьба Алексея была истолкована Прохором, как четкая инструкция: немедленно проинформировать батюшку обо всех жизненных невзгодах Ларина, что и было исполнено этим же вечером. Сидя в маленькой комнатке в доме Отца Николая и попивая чаек из блюдца, Прохор, на чем свет стоит, кастрошил Германа Сапранова и за то, что втянул в свои авантюры его лучшего друга, Алексея; и за то, что Сапранов скупил чуть ли не всю матушку-Россию; и за то, что Германа вообще угораздило стать олигархом, хотя, в принципе, он на это не имел абсолютно никакого права.
— Нет, кто такой, этот Герман Сапранов? – задавался вопросом Прохор и тут же давал на него вполне определенный ответ. – Прыщ на неприличном месте! Выскочка бесхребетная! Что он в своей жизни такого сделал, что ему даются такие привилегии? Он что, БАМ строил? В космос с Гагариным летал? Или, может, Днепрогэс возводил? Ведь палец о палец не ударил, а все туда же. Благо, что отец – шишка из парткома, а так сидел бы сейчас в солнечном Магадане, нары бы грел и не вякал!
Отец Николай выслушивал собеседника внимательно, не перебивая, лишь изредка покачивая головой. Было видно, что все, что происходит в семье Алексея, вызывает у него искренние переживание. За годы, прожитые в «Калиновом ручье», Отец Николай настолько сблизился с семьей Лариных, что они стали для него поистине близкими людьми. Сейчас, выслушивая рассказ Прохора, он возносил молитвы ко всем святым, каких только мог вспомнить, за то, чтобы все проблемы у Алексея благополучно разрешились.
— Вот я и говорю, Отец Николай, пусть Лешка в Москву едет, – тараторил Прохор. – Пусть с этим Сапрановым по душам поговорит. В конце концов, у него ребенок больной. Его лечить надо, на ноги ставить, а Сапранов этот, если еще годик-другой подождет, не обеднеет.
Реакция Отца Николая на этот пламенный монолог оказалась вовсе не такой, какой ожидал от него Прохор. Всегда мягкий, почти постоянно никому не возражавший, батюшка прямо на глазах Прохора ста совершенно другим. Лицо мгновенно приняло каменное выражение, взгляд потупился, а в глазах вдруг появилась грусть.
— Нет, Прохор Матвеевич, не пойдет Сапранов ни на какие уступки, – уверенно заявил Отец Николай. – Это не тот человек.
— Это еще почему? У него что, сердца нет? – спросил Прохор. – У него же денег – куры не клюют. Та сумма, которую ему Лешка должен, - это так, карманные расходы для него.
— Сердце-то у него, может, и есть, но только каменное оно, сердце это. Что такое жалость, сочувствие, этот человек вообще не знает. Если решил чью-то жизнь сломать, то обязательно это сделает.
— Откуда такая уверенность, Отец Николай?
— Ой, Прохор Матвеевич, вы уж мне поверьте. Я знаю, что говорю. Сапранов – это страшный человек. Если он поставил своей целью навредить Алексею Павловичу, он это обязательно сделает.
Отец Николай говорил все это с такой уверенностью и с таким чувством собственной правоты, что не поверить ему было невозможно. Откуда у батюшки возникла такая неприязнь к Сапранову, Прохор не спрашивал, да и в данный момент это было не важно. Сейчас главное – это помочь Алексею, не допустить, чтобы он остался без ничего, защитить от хитроумных интриг Германа.
Сам виновник переживаний Отца Николая и Прохора сидел в это время на террасе в своем доме и вместе с женой Ольгой обсуждал создавшуюся ситуацию. Сказать, что перспектива остаться на улице без крыши над головой, возмутила Ольгу, значит, ничего не сказать. Если до этого ни разу не видел свою жену в приступе гнева, то сейчас он смог оценить, какой бывает рассерженная женщина, в полной мере. Ольга метала громы и молнии. Больше всего её возмущало то, как Алексей вообще мог взять деньги у человека, никакого доверия к которому не может быть в принципе.
—Нет, чем ты думал, когда лез в это дело? – спрашивала мужа Ольга. - Там же, у этих богатеньких, бандюган на бандюгане сидит и таким же бандитом погоняет. Он же, этот твой школьный приятель, тебя теперь без штанов оставит, а ты этого даже не заметишь.
— А что мне надо было делать, если, кроме как от Германа, помощи ждать было не от кого, – оправдывался Алексей. – Не предложи тогда Герман свою помощь, все! Прощайте мечты о сколько-нибудь нормальной, достойной жизни. Или ты бы предпочла, чтобы я, как местные мужики, по всяким там Краснодарам, Ставрополям мотался в поисках, где бы лишнюю копейку заработать?
Ольга слушала мужа, а сама удивлялась его такому рвению и абсолютной уверенности в собственной правоте. Алексей говорил твердо, даже высокомерно, нисколько не сомневаясь в правильности всего того, что он сделал за последнее время.
— Да, лучше бы ты и в правду на какую-нибудь подработку ездил, чем мы все сейчас побираться пойдем, – говорила Ольга. – Ты знаешь, так бы всем намного спокойнее было.
— Ишь ты, какая быстрая! – воскликнул Алексей. – Тебе-то, может, и спокойнее, а вот мне – не очень. Ты не забывай, что у нас с тобой больной сын. Лекарства, которые мы ему покупаем, сама знаешь, какие дорогущие. Неужели ты считаешь, что тех грошей, которые мужики сшибают, на них бы хватило?
Последний аргумент был даже не железным, а железобетонным. Положение у Алеши было действительно более чем серьезным. Врачи в один голос заявляли, что болезнь, дабы избежать её прогрессирования, требует больших медикаментозных вливаний, что, в свою очередь, влекло за собой немалые денежные траты. Естественно, если бы не фермерство Алексея, Лариным таких бы расходов не потянуть. Тут Алексей был абсолютно прав. Другое дело, что теперь положение складывалось таким образом, что перед Алексеем и всей его семьей вполне реально замаячила перспектива нищеты.
— Ну, и что ты теперь делать собираешься? – спросила мужа Ольга. – Как будешь выбираться из этой долговой ямы?
— Не знаю я, что делать, если честно. – Алексей как-то моментально сник. Гонор и самомнение куда-то пропали, а в голосе стали заметны нотки неуверенности. – Наверное, придется в Москву ехать. Может, Герман сжалится над нами. Даст отсрочку. Подождет немножко.
— Лёшенька, ты езжай, если надо, – проговорила Ольга, которую всецело охватило отчаяние. – Постарайся уговорить там своего Германа. Ну, не зверь же он, в конце концов. Должен понимать, что у нас ребенок умереть может.
Поездку в Москву решили в долгий ящик не откладывать. Уже утром Алексей стоял на остановке, что находилась на окраине села, в ожидании автобуса, который должен был увезти его в Краснодар. Утро выдалось туманным и пасмурным, и настроение у Алексея было соответствующим. Какой-то внутренний голос неустанно твердил Алексею, что все это путешествие в столицу – пустая трата времени, и скорее полюса земли поменяются местами, чем Герман Сапранов пойдет на какие-либо уступки.
Автобус запаздывал, что в принципе случалось частенько, а Алексей заметно нервничал. Разные мысли, одна хуже другой, посещали его. Что будет, если автобус вообще не приедет. Тогда поездка отложится, как минимум, на неделю, а это значит, что драгоценное время будет упущено. Погруженный в раздумья, Алексей не заметил, как к остановке подошли двое – Прохор и Отец Николай.
— Ну, что же ты, собрался уезжать, а ни с кем не попрощался? – укоризненно спросил Прохор. – Хоть бы вечерком ко мне зашел или вон, к Отцу Николаю.
— Ой, Прохор, Отец Николай простите ради Бога. Я сам, честно говоря, не знал, что сегодня поеду, – оправдывался Алексей. – Вчера с Олей до поздна просидели, все разговаривали о делах наших скорбных. Думаем, делать нечего. Надо же искать какой-то выход из этого положения. Вот поеду, поговорю с Германом. Может, сжалится над нами.
— Ты там с ним особо не миндальничай, – порекомендовал Прохор. – Объясни этому, своему олигарху, какое у тебя положение складывается; что сыну лечение нужно; что тебе надо трудные времена пережить.
Отец Николай посмотрел на Прохора с плохо скрываемой иронией. Ему-то, как никому другому, было хорошо известно, что эта поездка вряд ли увенчается успехом. Вздохнув, подумав о чем-то своем, Отец Николай тихо произнес:
— Желаю вам удачи, Алексей Павлович. Главное, помните, что все в этой жизни в руках Божиих. Чтобы ни случилось, унывать не стоит.
Не успел Отец Николай произнести эти слова, как издалека послышался шум мотора, а из-за поворота показался маленький автобус. Остановившись прямо напротив Алексея, «Пазик» с грохотом открыл двери, как бы нехотя войти в салон пассажирам. Окинув Отца Николая и Прохора прощальным взглядом, Алексей поднялся по железным ступеням в салон автобуса, а на душе было неспокойно; что-то подсказывало ему, что путешествие в столицу – это только начало злоключений.
Поездка не задалась с самого начала. Мало того, что всю дорогу до Краснодара автобус трясло так, что не оставляло ощущение – еще минута и «чудо» машиностроения развалится на ходу, так еще водитель не пожелал ехать до конечной точки назначения – вокзала, и высадил немногочисленных пассажиров прямо на окраине города. Сервис городского транспорта оказался не намного лучше междугороднего. Подъехавший троллейбус оказался со сломанными дверьми так, что пришлось потратить пять минут просто для того, чтобы их открыть. Путь до вокзала оказался тоже не из легких. Краснодарские пробки ничуть не уступали московским, а поэтому троллейбус буквально не ехал, а плелся по запруженным машинами дорогам.
К вокзалу Алексей подъехал аккурат в полдень. Поезд на Москву отходил в шестнадцать часов, а до этого надо было еще купить билет. Выйдя из троллейбуса, Алексей направился к кассам и, увидев огромную очередь, растянувшуюся на несколько метров, подумал про себя: «Ну, все. О том, чтобы уехать сегодня, можно забыть. Дай Бог, взять билет на завтрашний поезд, а сегодня ночевать придется на вокзале, в зале ожидания».
Ночевать на вокзале не пришлось. Как только Алексей встал в очередь, сзади к нему пристроился низенький, коренастый мужичок с хитрющим выражением лица и быстро бегающими глазками. Осмотревшись по сторонам, мужичок похлопал Алексея по плечу, а когда тот обернулся, тихо, почти шепотом спросил:
— Ну, что, мужик, в первопрестольную собрался?
— Да, – растеряно ответил Алексей.
— Боюсь, сегодня тебе не уехать. Посмотри, сколько народу стоит, а билетов в кассе осталось столько, что, дай Бог, чтобы половине хватило.
— Ну, что ж. Буду тогда на вокзале ночевать, – невозмутимо произнес Алексей. – Может, завтра удастся уехать.
— Вот чудак-человек, зачем же ночевать-то? – крикнул мужичок, а потом, видя удивленные глаза Алексея, чуть ли не шепотом протараторил: - Можно и сегодня уехать. У меня как раз, как в кино, лишний билетик есть. Тебе отдам недорого, за полцены.
Оказалось, полцены – это ровно половина тех денег, которые Алексей взял с собой в дорогу. Однако деваться было некуда. Торчать всю ночь на вокзале ох, как не хотелось, а гарантии того, что на следующий день получится купить билет официально, через кассу, не было абсолютно никакой. Вручив мужику запрашиваемую им сумму, Алексей взял билет и отправился на перрон дожидаться прихода поезда.
Стоило Алексею выйти из здания вокзала, как его остановил милиционер с красным лицом и злющими, бегающими глазами.
— Ваши документы! – даже не попросил, а потребовал страж порядка таким тоном, что у Алексея невольно возникло ощущение того, что его подозревают в совершении какого-то преступления.
Алексей протянул постовому, возомнившему себя центром вселенной, паспорт. Милиционер со вниманием, достойным лучшего применения, тщательно стал просматривать каждую страничку коричневой книжки. Убедившись, что придраться абсолютно не к чему, детина скомандовал:
— Так, открываем чемодан и достаем из него все содержимое.
— Ну, а это еще зачем? – раздраженно спросил Алексей.
— Как зачем? Вдруг вы там наркотики провозите или взрывчатку.
Спорить в такой ситуации было бесполезно, и Алексею ничего другого не оставалось делать, кроме как подчиниться. Взглянув на то, что лежит в чемодане, страж порядка еле сдержал себя, чтобы скрыть разочарование. Для него этот день положительно не был днем милиции. Две рубашки, пара брюк, махровое полотенце, зубная щетка с пастой да электробритва – вот и весь багаж Алексея. Поняв, что с наркотиками и бомбой вышел облом, милиционер поспешно сделал под козырек и удалился восвояси. Алексей же поспешил к стоящему у перрона поезду.
Почти весь путь до Москвы Алексей провел, лежа на верхней, узкой полке в состоянии, близком к сонному. Он не обращал внимания ни на входившую в купе проводницу, ни на болтающих о чем-то своем попутчиков. Перед глазами были только Ольга, Лена и Алёша, и к ним были обращены все его мысли. Алексей даже не заметил, как солнечный день за окном сменился темной ночью, как на небосклоне появился бледный диск луны. Стоило только в вагоне погаснуть электрическому свету, как Алексея начала одолевать бессонница. Как столица встретит его? Удастся ли о чем-нибудь договориться с Германом? Каким будет будущее его детей? Да, ради детей Алексей готов был принести любые жертвы, но он даже не догадывался, какой тяжелой окажется жертва, которую потребуют от него принести во имя спасения сына.
Столица встретила Алексея серым, пасмурным небом и холодным, проливным дождем. Непогода показалась Ларину дурным предзнаменованием. Вообще интуиция подсказывала ему, что от этой поездки ничего хорошего ждать не стоит. Трудно было еще раз рассчитывать на помощь такого человека, как Герман Сапранов. Еще тогда, в Краснодаре, Алексей удивился тому, с какой легкостью Герман согласился дать ему в долг такую большую сумму денег. Ведь бережливость и даже некоторая скупость Германа были общеизвестны, а тут такой аттракцион неслыханной щедрости. Если бы Алексей только знал, чего будет стоить ему эта щедрость, он бы и руки не потянул для того, чтобы взять деньги.
Первое, что сделал Алексей, сойдя с поезда, - это пошел искать место, где бы можно было остановиться на ночлег. Место для постоя нашлось быстро. Прямо около поезда к Алексею стала приставать странного вида старуха, настойчиво предлагая снять у неё комнатку. Внешний вид старухи, та назойливость, с которой она предлагала гостям столицы поселиться именно у неё, не вызывали у Алексея никакого доверия, но деваться было некуда.
Настроение у Алексея испортилось еще больше, когда он увидел то место, где ему предстояло провести ночь. Это был грязный, вонючий клоповник, находившийся в старом, доживавшем свой век, доме, предназначенном под снос. Когда Алексей увидел комнату, в которую ему предстояло заселиться, его охватила оторопь. Меньше всего то помещение, называвшееся комнатой, подходило под то, чтобы в ней не то, что жил, а просто находился человек без риска для жизни. Гнилые половые доски так ходили ходуном под ногами. С потолка нещадно сыпалась штукатурка. Сырые стены были покрыты плесенью.
— Проходи, милок, не стесняйся, – старуха пригласила пройти в комнату робко застывшего на пороге Алексея. – Не хоромы, конечно, но жить можно. Ты не смотри, что тут такой видок не товарный. Знаешь, сколько до тебя здесь народа ночевало? Ведь никто не умер. Да и с тобой, касатик мой, ничего не случится.
Последние слова о том, что в этом помещении уже перебывала куча людей, еще больше усилили мондраж у Алексея, но деваться было некуда. Вообще все, что касалось бытового комфорта и удобств, его мало волновало. Сейчас все мысли были о том, как сложится разговор с Германом. Именно от этого человека зависела судьба Алексея, а главное, судьба его сына.
Сын был той главной мечтой Алексея, за которую он готов был отдать все. С тех пор, как в доме Лариных появилась Лена, именно она стала главным человеком в семье. И Алексей, и Ольга любили её безмерно; никогда не возникало того чувства, что эта девочка, найденная на пустыре среди искореженного железа, не родная дочь Алексея и Ольги. Алексей любил Лену безмерно, готов был пожертвовать всем ради неё, но мечта о сыне никогда не оставляла его. Можно представить себе ту радость, когда Ольга сообщила мужу, что ждет ребенка, а ультразвуковые обследования показали, что, скорее всего, родится мальчик. Алексей с Леной были на седьмом небе от счастья. Только счастье это оказалось с горьким привкусом. Болезнь, название которой и выговорить-то было трудно, беспощадно высасывала жизненные силы из мальчика, доводя несчастных родителей до отчаяния. Шансы на выздоровление, конечно, были, но стоили эти шансы очень дорого.
Чтобы не было изнурительных, болевых приступов, Алёша ежедневно должен был принимать целую горсть таблеток, покупать которые Алексей каждый месяц ездил в Ростов-на-Дону. Стоимость этих пилюль был соответствующая. Одна упаковка стоила не менее ста долларов. Вот и получалось, что, фермерствуя, Алексей больше работает не на себя, а на лекарства. Теперь, когда над Алексеем висел дамоклов меч банкротства, под угрозой оказывался и Алёша.
То, что жизнь его сына целиком находится в руках Германа, Алексей хорошо понимал, и от этого ему становилось еще страшнее. Конечно, можно было надеяться на то, что в Сапранове вдруг проснется сострадание, и он проникнется участием к больному ребенку, но надежда эта была уж слишком иллюзорной. Алексей хорошо знал – Герман человек практичный, непреклонный, а всякие там сентиментальные рыдания про больных детей и про тяжелое положение в семье – это вообще не про него. Скорее всего, с фермерством придется распрощаться, а это может означать только одно – денег, чтобы покупать дорогостоящие лекарства, просто не будет, и бедный Алёша окажется обреченным не медленную и мучительную гибель.
С такими грустными мыслями Алексей и провел ночь. Он даже не заметил, как за окном забрезжил рассвет. Лишь трель соловья за окном да шум приехавшего во двор мусоровоза заставили его вернуться в реальность. Взглянув на часы, Ларин понял – разлеживаться некогда, а надо вставать, одеваться и спешить на встречу с Германом.
Хотя Алексей ночью не сомкнул глаз ни одной минуты, чувствовал себя он довольно бодро. Быстро умывшись, приведя себя в порядок, он одел серый, изрядно поношенный, но вполне прилично выглядевший, костюм и отправился на встречу с Германом.
Москва Алексею не понравилась. Он вообще не любил большие города, не понимал их. Вечная сутолока, огромное количество народа, бесконечный шум – все это производило на Ларина гнетущее впечатление. Это не говоря уже о том, что Москва – город, в котором очень трудно что-либо найти. Вот и сейчас перед Алексеем стояла задача – разыскать головной офис концерна «Континент» - места, где Герман Сапранов в рабочее время дневал и ночевал. Задача оказалась простой и сложной одновременно. На удивление, о том, где располагается офис концерна «Континент», знали многие, но вот добраться до этого места оказалось задачей из задач.
Проехав половину красной ветки московского метро, Алексей вышел на «библиотеке», где надо было сделать пересадку на «Александровский сад». Дело это оказалось непростым из-за того, что Алексей совершенно не ориентировался в лабиринте многочисленных переходов и эскалаторов. Неизвестно сколько бы слонялся Ларин по подземному пространству, если бы не один милиционер, который заметил подозрительного вида мужчину, с озабоченным видом ходившего туда-сюда. Подойдя к Алексею, сержант вежливо попросил предъявить документы, а когда тот вручил ему для проверки паспорт, тихо, с подчеркнуто-отстраненным видом, спросил:
— Что, какие-то проблемы?
— Да, вот уже пятнадцать минут бегаю по вашему метро, никак не могу нужную мне станцию найти.
— А куда вам надо?
— Мне? В этот… как его… в Сити-то ваш, будь он неладен.
— Ну, это вам на филевскую линию надо, - сказал милиционер, немало удивленный ответом Алексея. ( В поношенном, сером пиджаке и клетчатой рубашке Ларин меньше всего был похож на делового человека.) – Давайте я вас провожу.
Все дальнейшее путешествие Алексея прошло в полном молчании и в размышлении о том, каким образом построить разговор с Германом. То, что разговор будет непростым, Ларин понимал хорошо. Герман был тем человеком, которому всегда, во всех обстоятельствах нужны были деньги, а вот денег у Алексея в данный момент как раз и не было. Реакцию Германа в такой ситуации предугадать было несложно: Ларин в одночасье должен был стать нищим. То есть, все виноградники, скот, техника, даже дом с мебелью автоматически переходили в собственность Германа. Можно было, конечно, попросить Германа об отсрочке, но рассчитывать на то, что Сапранов примет положительное решение по этому вопросу, не приходилось. В общем, из создавшегося положения Алексей видел только один выход – соглашаться на все, на любые условия, которые бы не предложил Герман, лишь бы не оказаться на улице.
В этих раздумьях Алексей сам не заметил, как доехал до конечной станции с весьма красноречивым названием – «Международная». Машинально Ларин вышел из поезда и побрел по направлению к эскалатору, не обращая внимания ни на людей, проходящих мимо, ни на грохот колес серебристых локомотивов. Когда Алексей поднялся на поверхность и вышел из вестибюля, он испытал шок.
То, что предстало перед глазами Ларина, трудно было назвать зданиями в привычном понимании этого слова. Это были настоящие монстры из стекла и бетона. Взметнувшиеся к небу железобетонные чудища давили своей массивностью, заставляя людей чувствовать себя жалкими существами на фоне этих исполинов. Рядом с этими монстрами соседствовал строительный беспорядок; тут и там возвышались горы песка и щебня; по асфальтовой дороге туда-сюда разъезжали грузовики, груженные всяким хламом, а за двумя башнями, расположенными прямо напротив входа в метро, виднелись стрелы строительных кранов.
В одну из этих башен и лежал путь Алексея. Миновав железный забор, перейдя дорогу, он оказался около четырнадцатиэтажного стилобата, на котором и возвышались небоскребы. Стоя вблизи от произведений этой больной архитектурной фантазии, у Алексея прямо-таки дух захватывало. Если бы не ежеминутные мысли о сыне, судьба которого во многом зависела от встречи Алексея с Германом, Ларин бы развернулся и бросился бы бежать от этого кошмара, куда глаза глядят.
Сердце Алексея колотилось так, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно вырвется из груди. Не описать словами тот страх, который испытывал Ларин, когда вошел во внутрь огромного пространства, скрывавшегося за громадными стеклянными воротами. То, что предстало перед его глазами, было так необычно и настолько помпезно, что у любого человека, впервые оказавшегося в подобном грандиозно-роскошном пространстве, невольно по телу бы побежали мурашки.
Прямо посередине огромного зала располагался зимний сад. Величественные пальмы своими кронами взметнулись ввысь, создавая иллюзию оазиса. Под деревьями журчали декоративные фонтаны. Откуда-то сверху раздавалось щебетание канареек. Пол был устлан белым мрамором, а стен как будто не было вообще; вместо них было прозрачное стекло.
К Алексею подошел молодой человек, всем своим видом напоминавший милиционера, но отличавшейся некоторой необычностью спецодежды. Черные брюки, синюю рубашку с короткими рукавами, серый галстук дополняла фуражка весьма необычной формы. Она напоминала головной убор, который обычно носят городовые в каком-нибудь Нью-Йорке или Чикаго.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? – вежливо спросил молодой человек у Алексея.
— Мне бы Германа Федоровича повидать.
— Простите, какого Германа Федоровича?
— Ну, как какого? Сапранова, конечно. Какого же еще?
Охранник был немало удивлен таким ответом Алексея. Уж никак не был похож этот простоватый мужичок в сером, потрепанном пиджаке на тех людей, что наносят визиты к Герману Сапранову.
— Подождите одну минуточку, – попросил охранник и достал из кармана портативную рацию, похожую на мобильный телефон.
В рации раздалось жуткое шипение, затем несколько щелчков, а потом Алексей и охранник услышали грубый, мужской бас:
— Ну, что там еще у тебя?
— Тут к Герману Федоровичу посетитель пришел, – почему-то с чувством вины произнес охранник.
— Это кого еще там нелегкая принесла? Слушай, ты имя хоть спроси, – инструктировал охранника неизвестный голос.
— Назовите ваше имя, пожалуйста.
— Алексей Ларин.
— Ларин какой-то, – доложил охранник неизвестному голосу.
— Так, подожди там. Я сейчас Герману Федоровичу доложу.
Пауза длилась две минуты. Этого времени оказалось достаточно для того, чтобы охранник мог детально, прямо-таки с нескрываемым любопытством рассмотреть Алексея. Уж слишком необычно выглядел Ларин для посетителя Германа Федоровича. От него за версту разило деревней, и было совершенно понятно, что к деловым кругам он не имеет абсолютно никакого отношения.
Вскоре к охраннику подошел мужчина, внешний вид которого поневоле вызвал у Алексея чувство страха. Густые, черные, как смоль, волосы с проседью, большие скулы, жидкая бородка, тонкий шрам на лице и, главное, пронзительный взгляд – все это предавало мужчине какой-то зловещий вид.
— Это этот что ли? – бросая пренебрежительный взгляд на Алексея, спросил мужчина у охранника.
— Да, Виктор Васильевич, – ответил охранник. - Говорит, срочно к Герману Федоровичу ему нужно.
Виктор Васильевич посмотрел на Алексея взглядом одновременно оценивающим и презрительным. В нем, в этом взгляде, читалось все: и злоба, и пренебрежение, и призрение за один только внешний вид Алексея.
— Ну, и по какому вопросу нам понадобился Герман Федорович? – надменно спросил Алексея Виктор Васильевич.
— По личному. – твердо ответил Алексей.
— По личному, – с ухмылкой произнес мужчина со шрамом. – Ну, что ж. Это даже интересно.
Вслед за этим последовала процедура, стандартная для организаций, где безопасность шефа и сотрудников всегда ставится на первое место. Алексей был ощупан Виктором Васильевичем с ног до головы с целью обнаружения предметов, которые могли бы нанести вред жизни и здоровью дорогого Германа Федоровича. Убедившись, что не то, что взрывчатки или пистолета, а даже перочинного ножика при Алексее не имеется, Виктор Васильевич процедил сквозь зубы:
— Следуйте за мной.
Алексей пошел за Виктором Васильевичем. Вместе он прошли в центральный холл, где прямо перед ними вверх-вниз поднимались и опускались кабины лифтов. Двери лифта распахнулись, и Виктор Васильевич с ироничной ухмылкой произнес:
— Прошу Вас!
Кабина стала медленно подниматься вверх, а так, как стены её были сделаны прозрачного стекла, то можно было наблюдать все пространство шахты. Секунд пятнадцать вокруг была только черная бездна, которая вдруг сменилась совершенно немыслимым пейзажем. Перед Алексеем показались утекающая вдаль Москва-река, золотые купола церквей, башни московского кремля. Сказать, конечно, что Алексей испытал при этом шок, значит, ничего не сказать. Подобные чудеса техники могли присниться Ларину, разве что, в каком-нибудь сне, да и то при условии принятия перед этим изрядного количества алкоголя.
Да, на такую высоту Алексей не поднимался еще ни разу. Ощущение при этом он испытывал самое завораживающие. Находясь на уровне двадцать пятого этажа, Алексей видел, что у него под ногами находится целый город. Откуда-то сверху донесся приятный звук, похожий на фрагмент мелодии, и двери лифта распахнулись. Взору Алексея открылось громадное пространство, похожее на муравейник, полное людей, казалось, бесцельно бегающих туда-сюда.
— Следуйте за мной, – строго скомандовал Виктор Васильевич.
Алексей последовал за Виктором Васильевичем, а у самого сердце готово было вырваться из груди от волнения. С каждым шагом волнение становилось все сильнее и сильнее; в голове, как назло, путались мысли, а все слова, которые Алексей обдумывал загодя по сто раз, в одну секунду вылетели из головы. Ларин ловил на себе недоуменные взгляды проходивших мимо людей, и от этих взглядов ему хотелось провалиться сквозь землю. От растерянности, от необычности окружавшей его обстановки Алексей замедлил шаг, но тут же услышал нервный окрик Виктора Васильевича:
— Так! Ну, и чего замедлились-то. Давай поживее. Шеф ждать не любит.
— Простите, простите, – виновато пролепетал Алексей и последовал дальше.
Весь двадцать пятый этаж представлял собой нечто среднее между сельсоветом и вокзалом. Огромное пространство было поделено с помощью стеллажей, столов, перегородок на маленькие закутки, в каждом из которых проходила своя, весьма бурная и насыщенная, жизнь. Тут и там раздавались телефонные звонки, непонятные звуки, издаваемые диковинными машинами; была слышна зачастую нечленораздельная, но довольно-таки эмоциональная человеческая речь. Среди всей этой калготни и всеобщей суеты Алексей чувствовал себя неуютно. Его смущало все: и недоуменные взгляды проходящих мимо людей, и необычность той обстановки, в которую он попал, и даже такой степенный и лощеный Виктор Васильевич.
Алексею казалось, что он попал в сумасшедший дом. Все его мысли были только о разговоре с Германом, но все слова, заранее приготовленные, сами собой куда-то улетучились, и в голове вдруг возникла полная пустота. Ларин даже не заметил, как Виктор Васильевич подвел его к какой-то двери, обитой дорогой кожей.
— Так! – скомандовал Виктор Васильевич. – Ждите меня здесь, и не вздумайте куда-нибудь уйти.
Последние слова звучали так, как если бы Алексей был арестантом, сопровождаемый конвоем. Виктор Васильевич скрылся за дверью, но меньше, чем через минуту, вернулся, громогласно объявив:
— Проходите. Герман Федорович ждет вас.
Надо ли говорить, какое волнение испытывал при этом Алексей. Сейчас, за этой дверью, будет решаться его судьба и, главное, судьба его сына.
Переступив порог, Алексей оказался в помещении, в просторечии называемым предбанником. Ларин не заметил ни миловидной секретарши, приветливо улыбающийся ему, ни изысканной обстановки самого помещения, а прямиком даже не прошел, а пролетел непосредственно в кабинет Германа Сапранова.
Герман Федорович Сапранов прибывал в самом прекрасном настроении, что на работе с ним случалось нечасто. В тот момент, когда в кабинет вошел Алексей, он занимался очень важным и ответственным делом – кормил рыбок в аквариуме. Услышав, что в кабинет кто-то вошел, Сапранов обернулся и увидел стоящего перед ним Алексея, пребывавшего в полной растерянности.
— О, кого я вижу! – воскликнул Герман. – Лешка, какими судьбами? Давно в Москве?
Не успел Алексей раскрыть рот, как Сапранов схвати его за плечи и усадил в огромное, кожаное кресло, стоявшее прямо напротив письменного стола.
— Ну, как твои дела? – продолжил свои расспросы Герман. – Как жена? Как дочка? Как сын?
На все эти вопросы Алексей не мог дать однозначного ответа. Начинать разговор с постигших его проблем Ларину не хотелось, но и делать вид, что ничего не произошло, и все дела в порядке, тоже не было никакого смысла.
— Да, у нас все по-старому, Герман, – начал, не без чувства внутреннего мондража, рассказ Алексей – Ольга с утра до вечера по хозяйству хлопочет. Ленка, вон, в этом году школу заканчивает; вроде бы на серебряную медаль идет. Алёшка вот только неважно. Понимаешь, приступы у него очень часто случаются, а чтобы их не было нужны лекарства. Вот на них, считай, все деньги и уходят.
Того, что говорил Алексей, Герман как бы ни слышал, пропуска все его слова мимо ушей. Сейчас его одолевали другие мысли.
— Ну, а как там твой бизнес развивается? – продолжил свои расспросы Герман. – Как там наши виноградники?
И вот тут по телу Алексея пробежали мурашки. Последний вопрос Германа звучал так, будто виноградники являлись и его собственностью. Впрочем, сам Сапранов в этом не сомневался. Он вообще считал себя хозяином всего, что принадлежит Алексею. Раз он, Сапранов, ссудил Ларину столь большие деньги, значит, Алексей ответственен перед ним всем, что у него есть. Другими словами, всем своим имуществом.
— Вот с хозяйством дела обстоят не очень хорошо, – чуть замедлившись, произнес Алексей.
— Да, и почему же?
— Понимаешь, у меня тут с покупателями проблемы возникли. Сначала вроде бы все хорошо шло. Они и хорошую цену давали, и платили во время. А тут, было дело, отправил им партию винограда, а в ней, представляешь, все ягоды гнилыми оказались. Я уж не знаю, что у них там произошло. То ли виноград по дороге испортился, то ли сами они там что-то мухлюют, но неустойку с меня сейчас требуют астрономическую просто.
— Короче, я так понимаю, во время долг ты мне вернуть не сможешь? – сделал заключение Герман.
— Герман, смогу, но не сейчас. Мне время надо, чтобы со всем этим разобраться.
Герман многозначительно молчал, ходя по кабинету вперед-назад. Одному Богу известно, какие мысли роились в этот момент у него в голове, но всему было видно, что сообщением Алексея он крайне недоволен.
Алексею это молчание казалось вечным. За долгие годы Ларин хорошо изучил черты характера Германа, и хорошо понимал: такое молчание может означать только одно – жди беды. Наконец Герман произнес:
— Ну, что ж. Раз ты расписываешься в своей некредитоспособности, значит, будем действовать так, как подсказывает здравый смысл.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, как что? – лицо Германа приняло серьезный, даже угрожающий вид. – Есть закладные, где все черным по белому расписано: если ты во время не возвращаешь деньги, значит, все твое имущество переходит в мое распоряжение, – видя недоуменное лицо Алексея, Герман добавил: - Прости, Алексей, но это, в конце концов, бизнес. Ты, когда брал деньги, брал на себя определенные обязательства. Теперь, будь добр, выполни эти обязательства.
— Герман, я же не говорю, что отказываюсь возвращать долг. Я тебе его верну обязательно, но только немного позже.
Герман махнул рукой, выражая тем самым полное недоверие к словам Алексея.
— Ой, Лёш, ради Бога! – воскликнул он. – Слышал я уже эти сказки ни один раз. Сначала денег в долг возьмете, наобещаете семь верст до небес, а потом начинаете завтраками кормить.
Положение Алексея становилось все более отчаянным. Было понятно, что Герман останется непреклонным до конца, а в этом случае нищета Алексею и всей его семье была обеспечена. Алексей решил пустить в ход последний аргумент, правда, не очень надеясь на успех.
— Герман, да, пойми ты: у меня сын умирает! – голосом, полным отчаяния, воскликнул Ларин. – У тебя ж этих денег – куры не клюют. А у меня положение – хоть бери веревку и вешайся. Говорю тебе: разберусь с этим Белореченском – верну тебе все до копейки.
— Слушай, Лёх, ну, у меня же тут не благотворительный фонд. Я понимаю: у тебя сын больной, в семье положение тяжелое, но мне-то от этого не легче. У меня, знаешь ли, все деньги в дело вложены. Каждая копейка на счету. А ты собираешься меня элементарно кинуть. Ну, нельзя же так.
Для Алексея приговор бы вынесен окончательно и обжалованию не подлежал. Нет, с мечтой о достойной, сытой жизни он простился давно, но, вот, как быть с Ольгой, Леной, Алёшей? Им-то за что все это? Что же, получается, Алёша появился на свет только для того, чтобы страдать? Алексею было невыносимо смотреть на то, как страдает его ребенок, а уж если с ним случится что-либо страшное, он просто умрет в тот же день.
— Ну, что? Неужели ничего нельзя сделать? – обреченным голосом спросил Алексей. – Герман, может быть можно как-то договориться.
Сапранов будто ждал подобного вопроса. Услышав его, он заметно оживился: глаза заблестели ярким, озорным огоньком, щеки порозовели, а на лице расцвела хитрая улыбка.
— Ну, почему же нельзя договориться? Договориться-то всегда можно, если есть на то добрая воля.
— Назови свои условия, – сухо произнес Алексей.
Герман выдержал минутную паузу. Он будто бы обдумывал то, что хочет сказать. Потом, глядя Алексею прямо в глаза, он спросил:
— Лёшка, а давай породнимся?
— Погоди, как породнимся? Что ты имеешь в виду?
— То и имею в виду. Давай станем родственниками, – сказал Герман, с усмешкой глядя удивленное лицо Алексея. – Помнишь, ты мне говорил, что, если надо будет, ты за меня Ленку замуж отдашь.
— Ну, Герман, я ведь это тогда не всерьез говорил. Ты же сам помнишь, сколько мы с тобой тогда выпили. По пьянке чего не ляпнешь. Да, и рано Ленке еще о замужестве думать. Она же – ребенок еще. Вон, только школу заканчивает.
— Ну, не такой уж она у тебя и ребенок, – спокойно сказал Герман. – Сам говоришь: скоро школу заканчивает. Ну, а дальше-то что? Ты вообще о её будущем серьезно задумывался?
— А что о нем задумываться-то? – искренне удивившись, спросил Алексей. – Закончит школу, потом в институт или, там, в техникум поступит. Ну, а там уж замуж выйдет, детей нарожает.
В ответ на это Герман разразился громким смехом, чем вызвал немалое удивление Алексея. С каждой секундой смех становился все сильнее, и переходил в истерику. Герман еле сдерживал себя в кресле, чтобы не упасть, издевательски показывая пальцем на растерянного Алексея. Наконец, немного упокоившись и переведя дыхание, Сапранов, вытирая носовым платком холодный пот со лба, произнес:
— Ну, Лешка, ну, повеселил! Ничего не скажешь! Нет, ты мне лучше скажи: в какой ты институт собираешься свою Ленку определить, и за кого ты её собираешься замуж отдавать?
— Ну, Герман, мало ли за кого… Это, вообще-то, уже не мне решать. Что Ленка, тварь какая бессловесная что ли? Сама найдет, с кем ей жизнь прожить.
— Вот и зря! – Сапранов с укоризной посмотрел на Алексея. – Ты что, нынешнюю молодежь не знаешь? За ними же глаз да глаз нужен. Вот приведет тебе твоя Ленка или пьяницу, или нищего, у которого ни кола, или еще какое-нибудь чудо в перьях. Что ты тогда делать будешь? Я же тебе дело предлагаю. Вот породнимся, и будешь ты со всей своей семьей, как сыр в масле, кататься. Главное, сына твоего на ноги поставим.
Предложение Германа стало для Алексея сколько неожиданным, столько и необычным. Вообще, когда он ехал в Москву, меньше всего думал о том, за кого бы родную дочку замуж пристроить. Вернее, о замужестве Лены он вообще не думал так, как это казалось ему слишком отдаленной перспективой. В других обстоятельствах послал бы Алексей Германа по всем известному адресу, и на этом весь бы разговор закончился, но Германом были произнесены ключевые слова – обещание вылечить маленького Алёшу. На что только не согласишься ради спасения больного ребенка. Именно так рассуждал про себя Алексей, хотя определенные сомнения все еще одолевали его.
— Герман, вы ведь с ней абсолютно не знакомы, – робко проговорил Ларин. – Ленка тебя совершенно не знает. Вот что я ей скажу: «Лена, выходи замуж за дядю из Москвы, который тебе в отцы годится, если не в дедушки».
— Да, ладно тебе! – Герман махнул рукой. – Тоже мне нашел проблему. Что же нам мешает познакомиться поближе. Вот она у тебя школу закончит, и привози-ка ты её сюда, в Москву. Пусть поживет, освоится, в столичную жизнь окунется. А я, так сказать, возьму её под свое крыло. В общем, не успеешь оглянуться, как она сама у тебя замуж начнет проситься.
Герман излучал такую уверенность в том, что дочь Алексея непременно согласится стать его женой, что Ларин сам невольно начинал в это верить. Причем, оснований для такого аттракциона неслыханного самомнения не было никаких. Сапранов уже два раза успел попробовать в роли законного мужа, но все два раза оказались, мягко говоря, малоудачными. Первая жена Германа, Полина, умерла, не прожив вместе с мужем и пяти лет, оставив на руках молодого отца трехлетнюю дочку Елизавету.
Второй брак даже было трудно назвать браком в привычном понимании этого слова. Это была, скорее, сделка, деловой контракт, выгодный, прежде всего, для Германа.
Ирина Львовна Френкель, дочь крупного торгового магната, если бы только знала, какими последствиями обернется для неё брак с Сапрановым, ни за что ни дала бы свое согласие на такое замужество. Десять лет брака закончились тем, что Ирина осталась без капиталов, накопленных её отцом в течение долгих лет, без родового дома, с потерей веры в людей вообще и в своего не в меру удачливого мужа в частности.
Все, что осталось у Ирины после развода с Германом, - это кареглазая дочка Эллочка; да и то дочка выросла, а вот дочерние чувства к матери у неё с возрастом куда-то улетучились. В общем, жила Ирина в своей трехкомнатной квартире на Садовом кольце, попутно проклиная судьбу и мечтая вернуть хотя бы часть того богатства, которое ей когда-то принадлежало.
Казалось бы, два неудачных брака должны были навсегда отбить у Германа желание обзаводиться семьей еще раз. Так бы оно и было, не покажи Алексей своему школьному другу фотографию своей дочери. Для себя Сапранов тогда твердо решил: сволочь он будет последняя, но станет эта румяная девочка с озорными глазами его женой, чего бы это ему не стоило. Тут еще, конечно, и обстоятельства сложились так, что сама судьба благоволила Герману. Планы Алексея стать фермером пришлись, как нельзя, кстати. Будучи большим мастером загонять людей в долговую каббалу, Герман с удовольствием ссудил Ларину крупную сумму денег, заведомо зная, какими последствиями для последнего это обернется.
Сейчас Алексей чувствовал себя, как провинившийся школьник. Будущее виделось ему серым и безрадостным. Либо он согласится на предложение Германа, тем саамы раз и навсегда сломав жизнь свое дочери, либо обречет на смерть маленького сына, чего допустить он ни в коем случае не мог. Оставалось одно: соглашаться на предложение Германа и становиться его тестем.
— Герман, ну, а что я Оле скажу? – спросил Алексей, как бы пытаясь привести последний аргумент, доказывающий абсурдность просьбы Сапранова. – Она-то такого сватовства уж точно не поймет. Для неё Ленка – ребенок. Она, вон, до сих пор ей на день рождения куклы покупает.
— Лёш, ну, ты что, с бабой не можешь справиться? Мужик ты или кто? Да, кулаком по столу ударил и сказал свое веское слово.
Герману, конечно, легко было говорить. Подобные методы в решении вопросов были для Сапранова делом привычным, но не таков был Алексей. За долгие годы, прожитые с Ольгой, он не то, что ей грубого слова не сказал, а даже голоса ни разу не повысил.
— Ладно, – сказал Герман, видя растерянное выражение лица Ларина. – Ты сейчас возвращайся домой. Расскажи обо всем жене. Ленку, так сказать, морально подготовь. А месяца через два привози её сюда.
Последнее пожелание Германа прозвучало, словно приказ, и Алексею ничего другого не оставалось, как неохотно согласить на предложение своего кредитора.
— Ладно, – грустно промолвил Ларин. – Посмотрю я, что можно сделать, но обещать ничего не обещаю. Сам понимаешь: Ленка тоже живой человек. Не могу же я насильно заставить её замуж выходить.
— Ты, главное, с этим делом не затягивай. Это же в твоих интересах. Не плохо бы было, чтоб в следующем году мы сыграли свадьбу.
Все, что происходило с Алексеем потом, было, как во сне. Он даже не помнил, как вышел из кабинета Германа совершенно опустошенный; как добрался до квартиры, где останавливался на ночлег; как собрал свои пожитки и отправился на вокзал. Он даже не помнил, как оказался в вагоне, забрался на верхнюю полку и предался раздумьям о том, что произошло с ним за последний день.
Под стук колес подумать было о чем. Алексей размышлял обо всем произошедшее и проклинал всех и вся: себя за то, ради спасения одного ребенка придется принести в жертву другого, тот день, когда угораздило его взять у Германа эти проклятые деньги; самого Германа за его вероломство и коварство. Наконец, Алексей проклинал всю эту жестокую, полную лжи и подстав, жизнь.