Ежели правительство не будет стараться возбудить военный дух в государстве, то лучшие меры, принятые им для образования армии, будут тщетны.
Жомини, «Начертания военного искусства»
1. Ремонт и консервация
В Петропавловске нам зачитали приказ о распределении кораблей по соединениям Тихоокеанского флота. Два скр следовали в Совгаванскую ВМБ, два, в том числе и наш, – во Владимиро-Ольгинскую ВМБ. Два или три тральщика проекта 254, на которых служили мои товарищи по училищу Виктор Фролов и Слава Любанский, следовали в Советскую Гавань.
Было объявлено решение командующего Тихоокеанским флотом о постановке СКР-75 на модернизацию противолодочного вооружения в Дальзавод г. Владивостока.
Рано утром корабли дивизиона скр в количестве четырех единиц вышли из Авачинской бухты в свой последний совместный переход. После прохода пролива Лаперуза СКР-4 и СКР-10 должны были следовать в Советскую Гавань, а СКР-74 и СКР-75 – во Владивосток. Получили назначения дивизионные специалисты на новые должности ТОФ. Часть офицеров, в том числе дивизионный артиллерист Виктор Александрович Косинский, назначалась в Совгаванскую ВМБ.
Комдив капитан 2 ранга И. Попов шел на нашем скр во Владивосток. Погода стояла отличная, и поход представлялся спокойным. Однако тайфун, шедший со стороны Японии в северо-западном направлении, изменил наши прогнозы о спокойном плавании. Левым крылом тайфун задел Курильскую гряду.
Я не думаю, что гидрометеоцентр Петропавловска не анализировал и не прогнозировал обстановку в районе нашего перехода и не предупредил об этом командование. Видимо, командование решило, что корабли успеют пройти самый неблагоприятный район и через Четвертый Курильский пролив войдут в Охотское море. Возможно, начальство не хотело срывать намеченный график похода и переносить контрольное время прибытия во Владивосток. Но как бы то ни было, тайфун встретил нас в районе острова Парамушир. Объявленное штормовое предупреждение позволило привести корабли в готовность к плаванию в штормовых условиях. Ветер крепчал, громадные водяные валы накатывали на корабли. Весь личный состав с верхних боевых постов, кроме сигнальщиков, был отправлен вниз. Все имущество верхней палубы было закреплено, шлюпки закреплены дополнительно найтовыми, двери, выходящие на верхнюю палубу, задраены. У дверей выставлены вахтенные старшины, чтобы исключить несанкционированный выход личного состава на верхнюю палубу. В общем, были приняты все надлежащие меры, исключающие гибель личного состава и корабля в целом.
Мне приходилось за мою корабельную службу не раз бывать в сложных условиях плавания, но такого шторма я больше не встречал. Хорошо помню показания кренометра: максимальный крен на левый борт достигал 32°, на правый – 43°. Тайфун бил нас волной в левую скулу, и корабли шли с постоянным креном на правый борт. Вот тут мы смогли воочию оценить ходовые качества наших кораблей. Современные формы носовых обводов, седловатость в носовой части гладкопалубного корпуса обеспечивали кораблю выход на волну. Он не зарывался в нее, как эсминцы 30-бис, а, как утка, поднимался на волну. К вечеру мы прошли Четвертый Курильский пролив и вошли в Охотское море. Шторм слабел, тайфун уходил на северо-восток. После прохода пролива Лаперуза отряд «совгаванцев» последовал в свою базу, а мы во Владимир. В бухте Владимир мы простояли трое суток. Командир бригады ОВРа со своим штабом провел смотр кораблей, и мы официально были приняты в состав Владимиро-Ольгинской военно-морской базы. На третьи сутки убыли во Владивосток. Предстояло произвести модернизацию противолодочного оружия и провести текущий ремонт корабля.
Еще в Североморске все наши офицеры побывали в отпуске, я же попросил командира предоставить мне отпуск после перехода, мой дом был в 300 километрах от Владивостока. Я быстро оформил документы и в конце сентября выехал в Чернышевку к родителям. Для них мое появление рано утром (поезд приходит на станцию в 5 утра) было радостной неожиданностью.
Весь октябрь радовал отличной погодой – стояла чудесная дальневосточная осень. Я ходил на рыбалку, в тайгу за кедровыми орехами, общался с родными и со старыми товарищами.
В середине ноября возвратился из отпуска. Корабль стоял в заводе, проводились ремонт и модернизация. У меня вышел срок представления на звание старшего лейтенанта, но мой непосредственный начальник и командир корабля об этом подзабыли, поэтому пришлось напомнить. Представление было написано и отправлено по команде.
Пока я был в отпуске, с корабля во Владимир была отправлена команда, в которую вошли матросы и старшины, имевшие строительные специальности: плотники, штукатуры, каменщики и другие, всего 26 человек. Возглавил команду командир машинно-котельной группы Владимир Колесников. С началом ремонтных работ его присутствие на корабле стало служебной необходимостью, и я получил приказание следовать во Владимир и сменить Колесникова. Команда должна была построить «хозспособом» четырехквартирный дом для будущего проживания семей наших офицеров. В середине декабря мне присвоили звание старший лейтенант и отправили во Владимир. Пришлось осваивать специальность строителя, хотя, конечно, строительство курировал военный инженер-строитель, моя же роль была организационно-командирская – руководить личным составом.
Заканчивался второй год моей офицерской службы. Для начинающего службу флотского офицера эти два года были хорошей школой. О том, что дала мне служба на тральщике, я уже писал. Второй год службы на скр дал мне возможность пройти в роли вахтенного офицера Северным морским путем, получить знания и опыт плавания в условиях Арктики, в ледовой обстановке, принимать самостоятельно решения, исходя из условий плавания во льдах за ледоколами. У меня накопился солидный стаж плавания, не каждому офицеру могла выпасть такая возможность. «А кому это надо?» – можно было бы задать риторический вопрос…
У моего любимого писателя Валентина Пикуля я прочитал, что на царском флоте для получения очередного звания и повышения в должности надо было набрать определенный плавательный ценз. Поэтому выпускники Морского корпуса стремились попасть в Порт-Артурскую эскадру, где корабли плавали круглый год, в то время как на Балтике несколько месяцев были стояночными из-за ледовой обстановки. Эти месяцы в плавательный ценз не входили. Но это был царский флот. Там и очередность выбора вакантных должностей для выпускников была строго по списку, в порядке получения оценочных баллов по выпуску. И будь ты хоть трижды графом или князем, выбор будет за «кухаркиным сыном», имеющим более высокий выпускной балл, нежели «их сиятельства».
… Шел 1960 год. Это был год реорганизаций и сокращения Вооруженных Сил. В том году был создан новый вид войск – ракетный войска стратегического назначения. В 1960 году было принято решение ЦК КПСС и Советского правительства о сокращении Вооруженных Сил СССР на 1 миллион 200 тысяч, из которых 200 тысяч увольняемых в запас были офицеры. Я не историк, пишу только о своем видении, о своем отношении к событиям тех лет.
Шли на разделку крейсера проекта 68-бис, как новые, так и почти достроенные. На флотах расформировали эскадры надводных кораблей (Черноморскую и Тихоокеанскую), ряд дивизий преобразовались в бригады, ряд кораблей выводился в резерв (консервацию). В феврале 1960 г. стало известно о предстоящей консервации и нашего скр. Было ясно, что во Владимиро-Ольгинскую ВМБ мы уже не пойдем, да и сама ВМБ преобразовывалась в бригаду. Я с командой строителей возвратился во Владивосток. На корабле продолжались ремонт и модернизация.
К лету 1960 года в офицерских умах началось брожение. Что делать? Оставаться служить или уходить в запас? Многие написали рапорты об отставке. Трудно было офицерам, у кого до выхода на пенсию оставалось несколько лет. Я об увольнении не думал. И родители, и я сам для себя решил, что служить надо. Тем более, что корабельная служба мне нравилась.
Владивосток готовился отпраздновать 100-летие, в город завезли много отличных крымских вин и местные «бичи» распивали «Массандру» и «Южнобережный» на городских скамейках. В городе почти не было видно офицеров, одетых по форме. Наш неумный «Никита» на каком-то выступлении, войдя в раж, назвал флот «ангиной в горле государства». Общество очень чутко реагирует на то, как правительство и высшие руководящие чины относятся к той или иной проблеме. «Одобрямс» – это ведь не анекдот.
Как бы то ни было, но часть общества, и в первую очередь «плебс», на «ура» восприняла негативное отношение к военным. Основная масса народа всегда любила армию и флот. Но, выйдя в город в форме, можно было запросто нарваться на хамство какого-нибудь выродка. Офицеры стали одеваться в штатское. Носил штатское и я, хотя всегда любил флотскую форму морского офицера и гордился ею.
Во Владивостоке стояла типичная для этого города погода. Часто моросил мелкий дождь, было душно и сыро… Завод делал свое дело. Личный состав жил по заводскому распорядку. Я раз в месяц ездил к родителям на 3-4 дня. В конце июля убыл в отпуск, а после возвращения попал на швартовные, затем на ходовые испытания.
Госприемка с командиром БЧ-3 после отстрела РБУ приняла на вооружение противолодочную систему «Смерч-50», а корабль был поставлен на статическую консервацию. Консервация – это сохранение военной техники, в нашем случае – всего оружия и технических средств корабля от коррозии при выводе корабля из эксплуатации. Методы консервации основаны на изоляции техники и оружия от воздействия внешней среды. Это делается частичной герметизацией приборов, нанесением защитной смазки, пленки и покрытий. Для этого применяются специальные масла, смазочные материалы с ингибиторными присадками, селикагель и бумага, пленки и другое.
К октябрю 1960 г. экипаж законсервировал корабль. Он стоял, покрытый брезентовыми чехлами, с закрытыми трубами, помещениями, пустыми артиллерийскими и противолодочными погребами, снятым бегучим такелажем. Для зимней стоянки корабль был поставлен на остров Русский в бухту Новик. Осенью ушла основная часть офицеров.
В процессе консервации перевелся на Балтику штурман Леонид Заяц. Николай Буланов был назначен командиром БЧ-3 эсминца проекта 30-бис. Ушел в запас наш старый фельдшер, в систему ГИУ ГКС был назначен командир БЧ-5 Анатолий Овсянкин, был сокращен начальник интендантской службы мой друг Евгений Алексеев. Сократились должности помощника и командира БЧ-2. Они оба были назначены офицерами в горвоенкоматы где-то в Сибири.
Ушел в запас командир корабля Лев Николаевич Беликов, по состоянию здоровья, не дослужив до пенсии. Вместо него в командование кораблем вступил капитан-лейтенант В.А. Сажин. До этого назначения он был командиром тральщика, давно «перехаживал» в звании, командующий пошел ему навстречу, дав возможность получить звание старшего офицера. Сокращалась и моя должность.
В начале сентября, когда полным ходом шли работы по консервации, меня вызвали в отдел кадров. В кабинете кадровика-направленца по нашему дивизиону ремонтирующихся кораблей находился майор войск ПВО. Разговор начался с того, что наш кадровик напомнил о сокращении флота, и что в скором времени могу остаться без должности. Майор предложил мне перейти в новый развивающийся вид Вооруженных сил – Войска ПВО. Он назвал штатные должности, на которые я мог бы быть назначен, штатные категории, оклады. Перед назначением – учеба на специальных курсах переподготовки. Он подчеркнул, что флотские офицеры, в отличие от строевых офицеров Войск ПВО, имеют высшее образование и могут вне конкурса быть зачислены в Академию Войск ПВО.
Я ответил отказом, сказал, что люблю море, корабельную службу, что родился я в море и моя профессия – мечта детства. Разговор был долгий, но я оставался при своем мнении.
Через некоторое время я опять был вызван в отдел кадров, и теперь уже без представителя ПВО вел разговор наш кадровик. В конце беседы он сказал: «Ну, лейтенант, ты еще пожалеешь!». Больше меня не трогали.
Но я знаю, что многие флотские офицеры-артиллеристы были переведены в Войска ПВО страны. Перешел в ПВО наш ротный старшина и мой товарищ Геннадий Рыскин. Он быстро пошел на повышение, закончил академию, был командиром дивизиона, затем бригады ПВО, а в 36 лет стал генерал-майором – заместителем командующего Ленинградской армией ПВО страны. К сожалению, он рано ушел из жизни. На практических ракетных стрельбах где-то в Средней Азии он сильно простыл, но болезнь перенес на ногах, когда же болезнь вошла в критическую стадию, сердце не выдержало.
Я же вернусь к нашим событиям.
Мне нашли место там же в бригаде консервации на Русском острове. Я был назначен командиром группы управления главного калибра эсминца 30-бис.
Так складывалась судьба, что закончился третий год моей службы, а я все командир группы, уже в третий раз назначался на первичную офицерскую должность. Эсминец «Выразительный» стоял там же в бухте Новик Русского острова, офицерский состав и небольшая часть экипажа размещались на крейсере 68-бис, стоящем тоже в консервации.
Зима тянулась долго и скучно. Законсервированный эсминцы стояли под «динамической осушкой», помещения все закрыты и задраены, приборы контроля выведены в специальные рубки и вахта через определенное время (через 4 часа) записывала в журналы контроля температуру, влажность, давление в отсеках.
Командирской учебы как таковой не было, многие офицеры были в командировках, несли дежурства, патрульную и караульную службу. Развлечением был крейсерский бильярд и, изредка, выезды через замерзший пролив Босфор-Восточный во Владивосток. Женатые офицеры разбегались по своим семьям, а холостяки посещали рестораны. Одним словом, период был застойным, неинтересным и скучным.
Весной, в конце апреля, нас, командиров групп, отправили в поселок Промысловка, где базировалась в бухте Абрек дивизия ПЛО. Я не помню названия эсминца, куда я попал, но там все занимались своими делами, отрабатывали задачу К-1, готовились к летнему периоду, и никому до нас не было дела. На первомайские праздники я съездил к родителям.
В конце мая меня отозвали со стажировки и отправили в распоряжение командира СКР-75, на мой прежний корабль. Было принято решение произвести динамическую консервацию и поставить корабль в отстой без личного состава.
Отличие динамической консервации от статической состоит в том, что при динамической консервации заделываются все отверстия: и палубные, и подводные, и надводные. Герметизируются отсеки, «набивается» в них воздух до небольшого давления, что-то около 0,5 атмосферы, и через ФВУ (фильтро-вентиляционную установку), установленную на верхней палубе или на надстройке для каждого отсека, производится контроль за давлением, влажностью, температурой данного отсека. В таких условиях техника не подвергается коррозии и находится в готовности к эксплуатации. Процесс «наддува» корпуса очень трудоемкий. Надо заделать все отверстия вентиляторов, люков, горловин. Отремонтировать задраивающиеся устройства, заменить прокладки. Загерметизированные помещения и отсеки надуваются воздухом и через специальные манометры давление в отсеках контролируется. Конечно, личный состав выводится из отсеков.
Так как из офицеров на скр были только командир, замполит, командир БЧ-4-РТС и механик, мне пришлось исполнять обязанности командира БЧ-2 и помощника командира.
В конце августа силами экипажа и рабочими завода, занимающимися подготовкой корабля к консервации, работы были завершены. В течение определенного времени корпус держал давление, выводные приборы показывали температуру и влажность.
Командир капитан 3 ранга В.А. Сажин с командиром бригады ремонтирующихся кораблей был вызван в штаб флота. Мы решили: видно, с докладом о готовности. Прибыв из штаба, командир собрал весь немногочисленный экипаж и объявил: «Получен приказ о расконсервации. Корабль расконсервировать, провести швартовные и ходовые испытания, сдать задачу К-1, подготовить корабль к переходу в Советскую Гавань, срок… Время пошло», – закончил свою речь командир. И закипела работа по расконсервации.
То, что с таким трудом было достигнуто, теперь безжалостно рушилось. Есть специальный график последовательности и объем работ, определены ответственные лица. «Ломать – не строить!». Эту пословицу мы ощутили на себе. Начал прибывать личный состав «с бору по сосенке» для формирования экипажа. Были открыты штаты офицерского состава. Я был назначен командиром БЧ-2. Прибыли штурман старший лейтенант Игорь Крылов, помощник В.И. Анциферов, командир БЧ-3 старший лейтенант С. Лосев, фельдшер, интендант, все, кроме командира группы управления огнем. Так эта должность и не была введена в штат скр проекта 50. Я лишился помощника и заместителя, командира ГУАО. Его обязанности отныне исполнял старшина команды, старшина срочной службы. Огневая группа состояла из трехорудийной батареи и двух зенитных 37-мм спаренных установок В-11. И сразу на меня свалилась боевая часть, состоящая из 5 отделений комендоров, отделения визирщиков-дальномерщиков, отделения ЦАС (центрального автомата стрельбы) и отделения электриков-агрегатчиков. Итого – 49 человек. А я ведь не имел опыта подготовки и проведения артиллерийских стрельб! За три года корабль ни разу не выполнил ни одной артиллерийской стрельбы! То мы стояли и ждали перехода СМП, то переходили на ТОФ, то ремонтировались, то консервировались, и вот теперь надо было начинать все с нуля.
Первая задача – подготовить хотя бы один расчет комендоров и после расконсервации провести отстрел артустановок. Затем подготовить личный состав и сдать задачу А-1 – «Организация подготовки и приготовления артиллерийской части к стрельбе». Для корабля отрабатывалась в сокращенном варианте курсовая задача К-1, чтобы подготовить экипаж к выходу в море и переходу в Совгаванскую ВМБ. Прошли положенные проверки, замер магнитного поля, сделали контрольный выход и… с Богом!
20-21 октября 1961 года мы прибыли в Советскую Гавань.
2. Советская Гавань. Морской артиллерист
В 1853 году участником Амурской экспедиции (1851-1855 гг.) лейтенантом Н.И. Бошняком был открыт залив и назван Гаванью Императора Николая I (Императорской Гаванью). Постановлением ВЦИК в 1923 году залив был переименован в залив Советская Гавань.
Если посмотреть на Советскую Гавань с высоты птичьего полета, то кажется, что это устье какой-нибудь реки. Так не похожа она на залив. Вытянутая в юго-западном направлении, она состоит из нескольких бухт и небольших заливчиков, куда впадают многочисленные ручьи и речушки. Самые крупные бухты: Юго-Западная, Западная и Северная. Берега Советской Гавани крутые, обрывистые, но невысокие, покрытые, в основном, хвойным лесом. Вершины бухт мелководные, дно илистое, песчаное, много водорослей.
Юго-Западная бухта имеет ряд более мелких бухт: Лососина, Маячная, Курикша, Охоча. На берегу бухты Курикша раскинулся город-порт Советская Гавань. В бухтах Курикша и Охоча расположены судоремонтные заводы, а в бухте Лососина оборудованы большой рыбный порт и завод. Бухта Западная – удобная и закрытая от ветров всех направлений. На северном берегу ее расположен поселок с длинным названием Колхоз «Заветы Ильича». Там живут семьи военных моряков. В бухте Западной базируются военные корабли и подводные лодки. В Западную бухту вдается бухта Постовая, где покоятся остатки затонувшего в 1856 году фрегата «Паллада». Бухта Северная имеет отличный причал, к которому могут швартоваться все классы военных кораблей, в том числе и крейсера. Узкий каменистый перешеек отделяет бухту от Татарского пролива. Северная бухта вместе с Юго-Западной образуют полуостров Меньшиков. На полуострове находятся небольшой поселок катерников и база ракетных и торпедных катеров.
Климат в Советской Гавани суровый. В зимнее время он определяется азиатским максимумом с высоким давлением и алеутским минимумом низкого давления. Зимой стоит морозная, малооблачная погода с малым количеством осадков и северными и северо-западными ветрами. Летом влажные массы с океана несут на побережье туманы: лето сырое и прохладное. Самые туманные месяцы – апрель-август. Туманы густые, держатся по несколько дней, стоят сплошной стеной. Бывает так, что в заливе солнечно, штиль, а в Татарском проливе сплошная стена тумана. Лед в бухте появляется в начале ноября, а исчезает в конце апреля. Однако до начала января лед взламывают ледоколами и буксирами, и это дает возможность боевым кораблям выходить в пролив на боевую подготовку в начале зимы. С целью поддержания кораблей в боевой готовности имеет место практика перебазирования кораблей и подводных лодок на юг, в залив Владимира до середины апреля.
Базирование военных кораблей в заливе Советская Гавань началось со строительства береговых объектов в бухте Постовая в середине 1934 года. В мае 1935 года из Владивостока четырьмя тральщиками были доставлены на буксирах 12 торпедных катеров, и 1 августа 1935 года был создан отдельный дивизион торпедных катеров. В июле 1938 года в бухту Постовая перешел дивизион подводных лодок типа «Щ» в составе 4 единиц, а в 1939 году – дивизион из 4 подводных лодок типа «М». На базе двух дивизионов был сформирован отдельный морской отряд пл (командир – капитан 3 ранга С.Е. Чурсин). 31 июля 1939 года Постановлением Комитета Обороны при СНК создана Северная Тихоокеанская флотилия, в состав которой вошли все военные корабли, ранее базировавшиеся в бухте Де-Кастри, в г. Николаевск-на-Амуре, на северной части острова Сахалин. Соединения надводных кораблей и подводных лодок участвовали в войне с Японией. В 1947 году по инициативе И.В. Сталина Тихоокеанский флот был разделен на два флота: 5-й с главной базой во Владивостоке и 7-й с главной базой в Советской Гавани. Однако такое разделение флота оказалось нежизнеспособным, и 25 апреля 1953 года вместо 7-го флота была образована Совгаванская ВМБ.
Такова краткая характеристика Советской Гавани и история возникновения Совгаванской ВМБ, куда в октябре 1961 года прибыл после расконсервации наш СКР-75.
После осмотра корабля мы были приняты в состав 193-й бригады противолодочных кораблей. Командир бригады – капитан 1 ранга К.А. Бабанин, начальник штаба, прибывший после окончания академии, – капитан 2 ранга Виталий Александрович Чаркин. К моей радости, флагманским артиллеристом бригады оказался капитан 3 ранга В.А. Косинский, бывший дивизионный артиллерист ЭОН-63, знакомый нам по Североморску.
Нам предстояло, пожалуй, самое трудное время для экипажа – ввод корабля в состав боевых сил флота.
Начиналось это с первой курсовой задачи К-1:
• принять личный состав до полной штатной численности, изучить с каждым матросом, старшиной их функциональные обязанности, то есть изучить устройство своего заведования по специальности, отработать действия каждого по всем видам расписаний от боевых до повседневных, на тренировках и учениях добиться слаженности каждого боевого поста (БП), группы, корабля в целом;
• пополнить все виды запасов до полных: артиллерийский, противолодочный, торпедный, ГСМ, продовольствие, вода и т. п.;
• отработать приготовление каждой боевой части и корабля в целом к бою и походу.
На первую курсовую задачу отводилось 30-40 суток и заканчивалась она контрольным учением по приготовлению к выходу в море. Затем начиналась отработка второй курсовой задачи К-2. Смысл ее заключался в том, чтобы отработать плавание корабля в различных условиях обстановки и организацию применения всех видов оружия. Заканчивалась сдача задачи выполнением подготовительных боевых упражнений всех видов оружия.
Я остановлюсь на этих первых двух задачах, поскольку сроки их были определены до конца декабря 1961 года. За двадцать лет корабельной службы мне пришлось десятки раз принимать участие и руководить отработкой и сдачей курсовых задач, но отработку задачи К-1 в тот период я запомнил навсегда. В чем особенности и трудности той задачи?
Во-первых, командир и помощник, пришедшие один с тральщика, второй – со вспомогательного судна, были новичками на скр и не имели опыта службы на корабле этого проекта, не знали специфики сторожевого корабля и особенностей отработки элементов задачи.
Командиры боевых частей: штурман – Игорь Крылов, пришел с морского буксира, командир БЧ-2 – ваш покорный слуга, командир БЧ-3 – старший лейтенант Лосев, командир БЧ-1-4 – лейтенант Анатолий Ломоносов, призванный на три года с гражданской службы, самостоятельно отрабатывали свои специальные задачи также впервые.
Во-вторых, комплектование экипажа было беспрецедентным. Собирали со всех кораблей и береговых частей, как правило, не служивших на корабле данного проекта, так называемых «аккордников». Что такое «аккордник»? Объясняю: за два-три месяца до увольнения в запас увольняемых собирали в бригады для различных строительных, восстановительных работ, работ «хозспособом». Они строили дома, хозяйственные постройки, прокладывали водопроводы, кабели, то есть делали различную работу «хозспособом». Это было санкционировано свыше. За быстро сделанную работу, так называемую, «аккордную», им было обещано увольнение в запас в первую очередь. И люди старались, работая во внеурочное время, в выходные. Так как рабочей одежды не было, использовали свои робы, бушлаты, суконки, брюки, вдрызг разбивали обувь.
А в конце октября, когда в силу сложившейся международной обстановки началась мобилизация флота, вышел Указ правительства или приказ Министерства Обороны (я точно не помню) задержать увольнение в запас выслуживших срок в 1961 г. на неопределенное время. Этих «аккордников» начали распределять на недоукомплектованные корабли. Что творилось! На корабль прибывали целые команды, одетые во что попало. В строю стояли один в робе, другой в суконке, третий в тельняшке и бушлате, кто-то в шинели, и у всех разбитая обувь от хромовых ботинок до яловых сапог. Стояли злые, небритые, обиженные на начальство за допущенную несправедливость, возненавидевшие всех и вся. Их распределяли по боевым частям и службам, кое-как обмундировывали с миру по нитке, объясняли причину отсрочки увольнения, старались делать это спокойно, без крика: «Слушай приказ!», и постепенно обстановка в боевых частях стала спокойней, стабилизировалась. Ведь это были матросы и старшины, прослужившие 4 года, в большинстве своем отлично знавшие специальность и организацию службы, их не надо было обучать с азов.
Большую помощь мне как командиру БЧ-2 оказывали старшины и матросы – костяк боевой части, те, кто прошел со мной 2-3 года своей службы. Я до сих пор помню их лица, некоторые фамилии и очень жалею, что не подписывал совместные фотографии. Это были отличные парни, грамотные и надежные.
Старшины команд группы управления Володя Дворяжкин, Володя Ковалев, Александр Усов, дальномерщики-визирщики Донской, Воронин, Попов. А какие сильные и здоровые были комендоры! На тренировках команд заряжания они бросали тренировочные 30-килограммовые унитарные патроны, как пушинки. Ведь на флот тогда отбирали лучших призывников. В то время и было из кого выбирать!
Много ребят было из детдомов. Рожденные в конце 30-х – начале 40-х годов, многие из них потеряли родителей, малышами хватили лиха военных и послевоенных лет. У них были особая детдомовская спайка, коллективизм, чувство локтя и особое отношение к младшим. Защита младшего и слабого – один из главных принципов детдомовцев. В те годы такие слова, как «воровство», «годковщина», «дедовщина», «издевательство», на кораблях не слышали. В кубриках в рундучках для мелочей аккуратно лежали книги, тетради, письма родных и близких, документы, деньги. Два-три раза в неделю я обходил с осмотром жилые помещения своих артиллеристов и все это видел воочию. И не было жалоб на воровство. Это было одной из традиций морского флота, и царского, и советского, и времен войны.
Порядок и дисциплину поддерживали все эшелоны власти от младшего командира-старшины до командира корабля. Да, в то время был строгий Дисциплинарный устав. Ответственность за грубые проступки, воинские преступления действовала неотвратимо. Имели право объявить аресты с содержанием на гауптвахте командиры боевых частей (5 суток ареста), командир корабля (до 10 суток ареста). Но это не значило, что аресты раздавались направо и налево. Были и такие формы дисциплинарного воздействия, как внеочередные наряды, наряды на работу, производимую в личное время, неувольнение на берег, и другие. Большую роль в воспитании моряков играла партийно-политическая работа, проводимая комсоставом и, в первую очередь, политработниками корабля, а также партийной и комсомольской организациями. И если эта работа проводилась не для «галочки», не формально, то она давала положительные результаты.
Я же возвращусь к событиям октября-ноября 1961 года. С окончанием формирования экипажа начали отработку задачи К-1. Изучались обязанности согласно книжке «Боевой номер», инструкции по несению дежурств и вахт, боевые инструкции по боевому применению оружия и технических средств, все виды расписания, вопросы борьбы за живучесть корабля и технических средств. Все дни и вечерние часы были заняты до упора. На корабле был объявлен организационный период. После 22.00 офицеры могли сойти с корабля, как правило, семейные, но так как семьи наших женатых не приехали еще в Совгавань, то почти все сидели на корабле круглосуточно.
В начале декабря корабль сдал плановую задачу К-1. Надо было готовиться к сдаче очередной задачи К-2 «Плавание одиночного корабля и организация использования оружия».
После сдачи задачи К-1 офицерский коллектив корабля мог перевести дух. 5 декабря мы с моим другом Игорем Крыловым, наконец-то, получили возможность сойти на берег. В этот день в театре флота состоялось торжественное собрание, посвященное Дню Сталинской конституции, концерт, после него – танцы.
Там я познакомился со своей будущей женой – Инессой Леонидовной Чулковой. Инесса в 1958 году окончила Симферопольский педагогический институт, преподавала немецкий язык в Совгаванской школе, жила с родителями.
Отец, Леонид Дмитриевич Чулков – флотский офицер, служил в Совгавани, командовал дивизией надводных кораблей, весной 1961 г. получил назначение на новую должность командира дивизии противолодочных кораблей в Промысловку, под Владивостоком. Инессу уговорили поработать в школе еще год, и она осталась. После вечера я проводил Инессу домой. Следующая встреча произошла только в середине декабря.
После сдачи задачи К-1 на корабле началась отработка следующей курсовой задачи – «Плавание одиночного корабля и организация использования оружия». Выходы в море шли один за другим. Бухта замерзала, но лед не препятствовал выходу кораблей. Командование бригады во главе с комбригом капитаном 1 ранга К.А. Бабаниным торопилось. Задачу К-2 отрабатывало несколько кораблей бригады, и штаб не вылезал из моря – необходимо было подготовить корабли к переходу на зимнее базирование в бухту Владимир. Бухта Владимир не замерзала в зимний период, и можно было продолжать отработку и одиночных кораблей, и совместных действий в составе бригады.
До нового года мы с Инессой встречались несколько раз. Новый, 1962 год вместе отмечали в Доме офицеров.
4 января бригада в составе трех скр и двух эсминцев вышла к месту зимовки. 6 января ошвартовались у поселка Тимофеевка. В 1960-61 гг. Владимиро-Ольгинская ВМБ была расформирована, расформирован был и дивизион скр. Часть сторожевых кораблей дивизиона была передана в Советскую Гавань, часть – в Промысловку. Оставалась на базе ВМБ бригада ОВРа. Однако все системы базирования, коммуникации, жилой фонд, служебные помещения, помещения штаба базы, Дом офицеров, госпиталь, склады и хранилища бывшей ВМБ оставались, и все это легло на плечи командования бригады. Приход наших кораблей стал дополнительной «головной болью» местного начальства, ему надо было обеспечить корабли топливом, водой, продовольствием и т.п.
С приходом во Владимир началась интенсивная боевая подготовка с выходами в море. Отрабатывались курсовая задача К-3 одиночных кораблей и действия в составе поисково-ударной группы. Зимние штормы следовали один за другим, однако выходы в море не прекращались. Отработку противолодочных задач нам обеспечивали подводные лодки местной бригады подводных лодок, базирующиеся в бухте Ракушка, и несколько подводных лодок, перешедших из Советской Гавани на зимовку. Для меня период пребывания во Владимире стал периодом становления корабельным артиллеристом. Вся предыдущая служба – переход СМП, ремонт, консервация, переход в Советскую Гавань – не дала мне опыта в боевом применении артиллерии. С 1959 по 1962 год мне ни разу не пришлось принимать участие в артиллерийских стрельбах ни в роли командира группы, ни тем более в роли командира БЧ-2 – управляющего огнем. На зимовке мы должны были выполнить все подготовительные и зачетные артиллерийские стрельбы, как, впрочем, и другие боевые упражнения с применением противолодочного, торпедного и минного оружия.
… Прошло много лет, ушли на слом крейсера, эсминцы, сторожевые корабли, ушли давно в запас бывшие корабельные артиллеристы, многих уже нет среди нас, осталась только память о тех недолгих временах, когда главным оружием ударных сил флота была артиллерия… Новые корабли, пришедшие на смену, оснащены современными артиллерийскими системами, где роль управляющего артиллерийской стрельбой (огнем) сведена до нажатия кнопки, а высокая скорострельность исключила корректуру стрельбы. Достоянием истории стала классическая схема подготовки, пристрелки, управления стрельбой. Так называемые ныне военно-морские институты (кому мешало название «военно-морское училище»?) готовят специалистов-ракетчиков. Что касается артиллерии, то в программах остался краткий ознакомительный курс. Получила новое развитие тактика морского боя. В нем роль корабельной артиллерии сведена до уничтожения воздушных целей в общей системе ПВО соединения. Уже никогда не будет классических морских боев и сражений армад линкоров, крейсеров, где успех морского боя решала корабельная артиллерия, а управление артиллерийской стрельбой считалось искусством и профессиональной гордостью корабельного артиллериста.
В подготовке к предстоящим стрельбам я не мог рассчитывать на помощь командира корабля и помощника. Оба артиллерию не знали. Подготовку командиров БЧ-2 взял на себя, как положено, флагманский артиллерист капитан 3 ранга В.А. Косинский. Это был грамотный опытный артиллерист, имеющий опыт артиллерийской службы и практических стрельб. Мы «от и до» изучили документы, регламентирующие подготовку и выполнение артиллерийских стрельб. Главные из них:
• «Правила артиллерийской службы (ПАС-Б-2)». В этом документе собраны правила подготовки всех основных артиллерийских систем, всех основных калибров, все основные и дополнительные таблицы для ввода поправок в приборы управления стрельбой, расчеты вероятностных характеристик каждого выстрела на определенной дальности стрельбы каждого калибра.
Эти таблицы – результат многих тысяч отстрелов каждым артиллерийским комплексом на артиллерийских полигонах, прежде чем артсистема будет принята на корабль. В этом документе были изложены основные показатели, достигнутые при стрельбе, и правила составления отчетов и оценки стрельбы;
• «Правила артиллерийской стрельбы».
Это были боевые документы, регламентирующие ведение стрельбы от пристрелки до поражения: ПАС-В-2 – стрельба по морской цели, ПАС-В-6 – стрельба по воздушным целям, ПАС-В-3 – стрельба по береговой цели и другие правила, определяющие способы стрельбы в зависимости от приборного вооружения.
На практических занятиях отрабатывали подготовку боевой части к стрельбе, предварительные расчеты на ведение морского боя, выбор цели, расчет позиции стрельбы, организацию пристрелки, управления стрельбой. По чертежам флагарта был изготовлен прибор для тренировки управляющего огнем, где на фоне макета-корабля высвечивались всплески снарядов, и мы по замеренным отклонениям вводили корректуру. По очереди мы, командиры БЧ-2 эсминцев и сторожевых кораблей, подавали все положенные на открытие огня команды. После каждой тренировки флагарт делал разбор с оценкой и выводами.
Следующий этап подготовки к зачетной стрельбе по морской цели – выполнение «стволиковых» стрельб. Специальные 37-мм стволы, входящие в комплект ЗИПа, вставлялись в казенную часть ствола артустановки, крепились специальными приспособлениями, центровались точно по центру канала ствола. Для стрельбы применялись 37-мм унитарные патроны с практическими снарядами, то есть болванками. Вся организация стрельбы, подготовка группы управления, работа центрального визира, ЦАСа, РЛС «Якорь-М» происходила, как при стрельбе основным калибром, только дальности выбирались 20-30 кабельтовых, чтобы можно было наблюдать всплески снарядов визуально и радиолокацией. При этом использовался МКЩ (малый корабельный щит), его буксировал или выделенный буксир, или один из кораблей бригады. После нескольких «стволиковых» стрельб, выполненных отчетов и сделанных оценок корабль допускался к подготовительной артиллерийской стрельбе теперь уже главным калибром. Она выполнялась сокращенным количеством снарядов, оценивалась по всем показателям. При положительных показателях корабль допускался к зачетной стрельбе. Вот так скрупулезно и последовательно готовились корабли к зачетным стрельбам.
Конечно, к первой в своей жизни стрельбе я готовился тщательно, отрабатывал группу управления, расчеты орудий, группы записи, но волновался. Тем более, что командир бригады намекнул, что по результатам зимовки будет решаться вопрос дальнейшей службы, ведь у меня выходил в 1962 году срок на получение звания капитан-лейтенанта. В начале февраля закончились «стволиковые» стрельбы. Была выполнена часть противолодочных боевых упражнений.
В конце февраля пришел приказ об увольнении в запас военнослужащих, срок службы у которых истек еще осенью. Мы расстались с теми, кто изрядно попортил нам кровь, в то же время обеспечил боеготовность корабля и подготовку молодых матросов. 7 марта корабль выполнял подготовительную стрельбу и … завалил ее. Причина – не стреляло одно из трех орудий по вине заряжающего. Первый раз, первая стрельба и заряжающий растерялся, сделав пропуск, и … в общем, завалил стрельбу. Конечно, расстроились все: и я, и команда.
Стыдно было перед командиром и комбригом. Сделали разбор, проанализировали действия расчетов, провели тренировки, через сутки стрельбу повторили, и все прошло благополучно. Я сделал отчет и оценку по показателям, все было отлично, и комбриг принял решение стрелять зачетную стрельбу.
Я, пользуясь правом автора, не могу хотя бы кратко не остановиться на процессе подготовки и выполнения первой для меня артиллерийской стрельбы. Вряд ли кто-нибудь из пишущих ныне напишет об этом в своих воспоминаниях, я постараюсь это сделать. Задание на стрельбу по морской цели подписывает командир соединения – руководитель стрельбы в форме боевого распоряжения. На фоне учебной тактической обстановки указывается объект воздействия: транспорт из состава конвоя, или десантный корабль, или корабль охранения. Ставилась задача: уничтожить или вывести из строя противника. Командир корабля вместе с командиром БЧ-2, штурманом и другими офицерами оценивал обстановку, в которой будет проходить артиллерийский бой, и принимал решение. Оценивались объект боя, его ударные возможности, главное оружие, которым он будет воздействовать по нашему кораблю. Сравнивались боевые возможности противника и наши, особенно дальность стрельбы, скорострельность, вероятностные возможности артиллерии противника и наши. Выбиралась позиция начала и окончания стрельбы, причем дальность стрельбы должна была обеспечить ожидаемое число попаданий снарядов в цель. В то же время эта позиция должна была исключить или максимально уменьшить воздействие противника по нашему кораблю. Оценивался район боя, учитывались погодные условия, время суток, видимость, направление ветра, волнение моря и т.п.
В результате командир корабля принимал решение на выполнение стрельбы. Командир БЧ-1 рассчитывал на планшете позицию выхода корабля в исходную точку, выдачу ЦУ (целеуказания), начало и окончание стрельбы. Маневрирование с целью обнаружения цели и выход в позицию производились на карте. На карте оформлялось и решение командира на бой, которое утверждалось командиром соединения. Так я на первом году командования БЧ-2 усвоил азы методики принятия решения командиром.
Затем начинался этап предварительной подготовки боевой части к стрельбе. Все действия расчетов боевых постов БЧ-2 регламентируются инструкциями и графиками приготовления.
С выходом в район стрельбы производится запуск шар-пилота, и замеряется баллистический ветер, т. е. усредненный ветер от поверхности до максимальной высоты полета снаряда. Тогда же выставляются на приборах ЦАС все положенные поправки, влияющие на точность стрельбы. Корабль маневрирует, занимая позицию стрельбы, с обнаружением цели-щита производится опознание цели, и с занятием точки выдачи ЦУ дается команда на выдачу ЦУ и начало работы центрального аппарата стрельбы. Через 2 минуты ЦАС должен определить элементы движения цели (ЭДЦ), выработать полные углы вертикального и горизонтального наведения орудий, в автоматическом режиме орудия наводятся на цель, и управляющий огнем, убедившись, что все меры безопасности выполнены, дает команду: «Пристрелка, два залпа, огонь!». С темпом в 10 секунд между залпами по три снаряда в залпе несутся к цели. С падением этих двух залпов замеряются отклонения по дальности и по направлению от щита. По отклонениям вводится корректура, и продолжается стрельба на поражение. Управляющий огнем наблюдает за падением снарядов относительно цели-щита и вводит корректуру.
На стрельбу, как правило, отводится 12 залпов, после расхода боеприпасов дается команда: «Дробь!» и принимается доклад от командиров орудий: «Канал ствола чист!». Это исключает возможность произвести несанкционированный выстрел. Случаи, когда снаряд оставался в стволе, приводили к трагическим последствиям. Окончательная команда управляющего огнем: «Дробь, не наблюдать!» ставила орудия в походное положение. После выполнения стрельбы собирались группы записей, делались фотографии экранов РЛС «Якорь-М», с буксировщиков забирался акт осмотра щита с количеством пробоин, на основании групп записей составлялся отчет с окончательной оценкой.
11 марта 1962 года я выполнил первую зачетную стрельбу на отлично.
Зимний период нашего пребывания во Владимире продолжался. Все чаще корабли выходили в море для отработки противолодочных задач: поиск в заданном районе, слежение, т.е. поддержание контакта гидроакустическими станциями за маневрирующей подводной лодкой, использование противолодочного оружия. При отработке задач подводниками их обеспечивали наши корабли. Как правило, отряд кораблей проходил по позициям пл, которые выходили в торпедные атаки по кораблям. Все было бы не так сложно, если бы не надо было поднимать выстреливаемые торпеды. Дело в том, что море в зимний период всегда неспокойно. Волнение 3-4 балла – это обычное состояние моря. Торпедные стрельбы по правилам должны выполняться при волнении моря до 3 баллов. А так как сроки поджимали, комбриги – и наши, и подводников – принимали решения на торпедную стрельбу на пределе допуска. И вот после выполнения стрельб всплывшие торпеды надо было поднять на борт. Потерять торпеду – это ЧП. Потерянную торпеду ищут 2-3 суток. Каждая практическая торпеда имела средства обнаружения: при ее всплытии включался световой фонарь, который ночью при хорошей видимости был заметен за 20-30 кабельтовых.
Кроме того, торпеда имела устройство, излучающее акустические волны, так называемый «стукач», который можно было обнаружить с помощью акустической станции в режиме «шумопеленгования».
Я пишу об этом подробно, так как для меня подъем торпед стал «головной болью» за все время моей службы командиром БЧ-2. Обнаружив всплывшую торпеду, корабль подходил к ней, спускалась шлюпка с командой гребцов, с ними старшина команды торпедистов со специальным поясом (бугелем), который надевался на торпеду. Затем торпеду буксировали к борту корабля и подъемной стрелой или краном поднимали на борт. Подъем торпед по правилам обеспечения должен выполняться торпедоловами – специальными катерами, имеющими приспособления для подъема торпед с поверхности, но они для надводников, как правило, не выделялись, так как были в составе соединений подводных лодок в количестве 1-2 на бригаду, и зачастую мы поднимали торпеды не только свои, но и подводников. А так как командиром шлюпки был я, то мне и приходилось поднимать торпеды.
Сейчас я вспоминаю эти события, как кошмарный сон. Спускаешься в шлюпку и думаешь: «А вылезешь ли обратно?». Пока стреляли, волна была 3 балла, а пока искали торпеду, спускали шлюпку, волнение усиливалось до 4 баллов, а она, торпеда, в зависимости от предназначения и системы самонаведения всплывает или в горизонтальном, или в вертикальном положении. Надо было подойти к торпеде, завести пояс на нее и отбуксировать к борту корабля. Легче и безопаснее это делать, когда торпеда в горизонтальном положении. Когда же эта 6-7-метровая сигара плавает вертикально, уходя под воду на 2-3 метра, а затем на волне вылетает на 2 метра вверх (а шлюпка пляшет на волнах, как щепка), того и гляди: всплывая, торпеда врежет в борт или днище шлюпки. Если это случится, команду шлюпки уже никто не спасет, потому что спасательные жилеты были старой конструкции, и никто их не проверял так, как это делается в настоящее время на флоте. Вода в море 2-3 градуса тепла, и сколько можно продержаться в такой воде? Спасать плавающих с корабля – нереально, пока корабль будет маневрировать, пытаясь сбросить спасательные круги, кто при морозе 5-10 градусов удержится на воде, хватаясь за эти круги?
Как командир шлюпки я понимал, что от моих действий, от действий гребцов зависят наша жизнь и судьба торпеды. Но в этот момент все мысли и действия все-таки были подчинены одному – поднять торпеду. И только потом, когда торпеда уже на борту, шлюпка поднята, люди живы и здоровы, приходит обостренное чувство минувшей опасности. Приходилось поднимать на борт и две, и три торпеды. Вот тогда нервы на пределе, и после такой работы нет сил, особенно у гребцов. А ведь тогда все это воспринималось на корабле, как обычная работа. И командир ни разу не поблагодарил гребцов, командира шлюпки за выполненное задание. Такую работу мне пришлось выполнять десятки раз…
Я же вернусь к нашим событиям во Владимире. 13 апреля закончилось наше зимнее базирование. Три с половиной месяца мы были оторваны от семей, правда, за это время каждый офицер мог использовать десять суток отпуска. Те, у кого семьи были в Совгавани, слетали на побывку. Кроме отрыва от дома, в соответствии с «Положением о денежном довольствии» с нас, с офицеров, были сняты на время пребывания во Владимире дополнительный «северный» паек, надбавка (50%) к окладу и плавающие (20%), так как Владимир располагался южнее широты, от которой начинались надбавка и северные льготы. Какая несправедливость!
14 апреля корабли бригады возвратились в Советскую Гавань. На следующий день мы с Инессой подали заявление в ЗАГС. 25 апреля состоялась регистрация, а 29 апреля – свадьба. С моей стороны на свадьбу приехала мама, были офицеры корабля, со стороны Инессы были мама, соседи и коллеги по работе.
После майских праздников начался летний период обучения. Командиром военно-морской базы была сформирована поисково-ударная группа из сторожевых кораблей (КПУГ), которая согласно графику несла дежурство в общей системе ПЛО флота. Корабли КПУГ заступали в дежурство в пятницу сроком на неделю, затем две недели несли дежурство две другие группы, и потом опять заступали мы. И так на неделю через две. Во время дежурств увольнение личного состава прекращалось. Все сидели на корабле в часовой готовности к выходу. Кроме того, скр по графику несли в течение недели дежурство по ПВО в общей системе ПВО ВМБ. Во время этого дежурства безвылазно находился на корабле командир БЧ-2, остальные офицеры сходили на берег в соответствии с графиком схода.
Это была изматывающая система службы. Мало того, что корабли часто выходили в море, еще и в базе неделями сидели на кораблях то в одном, то в другом дежурстве. Больше всех доставалось командиру БЧ-2.
В июне кораблю была спланирована зачетная артиллерийская стрельба по воздушной цели. Мы не смогли ее выполнить в зимний период из-за отсутствия обеспечения. Дело в том, что конус-мишень, по которому ведется стрельба, буксируется самолетом-буксировщиком. Для этой цели использовался ИЛ-28 – фронтовой бомбардировщик. Очень надежный и любимый летчиками самолет. Но в хрущевский период реорганизации армии и флота решили, что фронтовые штурмовики не нужны, все решат ракеты. ИЛ-28 были разделаны на металлолом. Во всем Дальневосточном округе осталось всего несколько самолетов, которые оказались единственными буксировщиками мишеней, и были нарасхват и на флоте, и в армейских частях, где на вооружении была зенитная артиллерия. После выполнения стрельбы и сдачи отчетов по ней я стал готовиться к отпуску.
В начале июля 1962 года мы с Инессой вылетели в Москву в первый совместный отпуск. В Москве остановились у тетки Инессы, в течение недели знакомились с Москвой, побывали в основных музеях, в Третьяковке, сходили на концерт Майи Кристалинской. Затем наш путь лежал в Севастополь. Я был впервые в этом славном городе, для Инессы он был родным, там прошли ее школьные годы, в Симферополе – студенческие. Около двух недель мы прожили в Севастополе. Грелись на пляже, ели вкусные чебуреки, запивая их чудесным крымским вином. Я впервые попробовал абрикосы, персики, крымский виноград. Как-то на пляже возле памятника Затопленным кораблям далеко на внешнем рейде я увидел силуэт корабля. Он имел ажурные высокие мачты и не походил ни на один из известных мне крейсеров или эсминцев. Вечером я спросил у хозяина квартиры, где мы остановились с Инессой, что это за корабль. От него узнал, что в Севастополе проходит ходовые и государственные испытания новый проект «корабль ПЛО, ПВО». Так я впервые узнал о корабле проекта 61, которым впоследствии уже мне посчастливилось командовать несколько лет.
Осенний период плавания закончился для нашего корабля успешно. Пришла пора отправлять в запас наших «старичков». Осень же опять преподнесла командованию сюрприз. На корабли пришли новобранцы из среднеазиатских республик. Призывались 1942-44 годы рождения. Естественно, в годы войны рождаемость в стране в силу естественных причин была низкой. Вот и пришлось дефицит новобранцев пополнять за счет призывников из республик Средней Азии. Самые подготовленные ребята были из Казахстана, самые «дремучие» – туркмены. Большинство призывников не прошли учебные отряды из-за низкого образовательного уровня и слабого знания русского языка.
Служба комплектования приняла решение готовить новый набор по «второму виду», то есть на кораблях. Сколько сил, нервов, «фитилей» стоило нам это обучение! «Моя не понимай!» – это можно было слышать на каждом шагу. Какими только приемами и педагогическими, и дисциплинарными, не заставляли мы хоть как-то сделать эту массу моряками! Создали на корабле курсы изучения русского языка, причем педагогами были старшины и старшие специалисты. С помощью более грамотных «азиатов» перевели на их родной язык обязанности согласно книжке «Боевой номер», некоторые инструкции и правила обслуживания техники. В основном же учили практически – «делай, как я». Особенно старались старослужащие, уходящие в запас, – надо было подготовить замену.
Стало проблемой и питание. На флоте, как впрочем, и в армии, питаются из одного котла. А мусульмане свинину не едят! Отказываются. Тогда же на флоте впервые были озвучены такие слова, как «анаша», «план», «конопля». Вместе с сухофруктами, орехами, фисташками родители высылали своим сыновьям и «серые комочки», и «травку».
На кораблях усилили контроль содержимого посылок и бандеролей. Перед тем, как вручить посылку адресату, тот в присутствии дежурного по кораблю вскрывал ее, посылка осматривалась, и уже после осмотра содержимое вручалось получателю. От имени командования родителям посылали письма, в которых просили не посылать наркотики и спирт.
Все виды воспитательной работы командования корабля, партийной и комсомольской организаций, строевые собрания, политические занятия принесли определенные плоды. К счастью, количество выходцев из Средней Азии по отношению ко всему экипажу составляло меньшинство. Основные должности по ответственным специальностям были укомплектованы матросами и старшинами, окончившими учебные отряды. По мере пребывания их из «учебок» среднеазиатский контингент рассосался по береговым, строительным частям, но память об этом периоде службы осталась.
В ноябре стало известно, что и в этот зимний период бригада пойдет во Владимир. В декабре ударили сильные морозы, в бухтах образовался лед, ледокольный буксир едва успевал его взламывать, и корабли бригады в 20-х числах декабря вышли во Владимир. Новый год мы встретили в Тимофеевке на наших причалах. Местное командование совместно с женсоветом организовали встречу Нового года в Доме офицеров, были приглашены офицеры наших кораблей и штаба.
Январь начался со штормовой погоды. Радости было мало. Опять четырехмесячный отрыв от дома, бесконечное сидение на корабле, недостаток в обеспечении свежими продуктами, водой, электроэнергией. Для тыла местной бригады обеспечение наших кораблей опять стало дополнительной «головной болью». С нас снова северный паек, денежные надбавки и льготы.
Северо-восточный ветер и волнение моря заставили корабли бригады выйти на рейд – у пирса невозможно было стоять. Почти две недели мы не могли подойти заправиться котельной и питьевой водой, топливом, продовольствием, получить почту, сделать помывку экипажа, сменить белье.
15 января подошли к причалам, только заправились, как сыграли «боевую тревогу, экстренное приготовление». Было получено приказание следовать на поиск самолета ТУ-16 с семью членами экипажа, потерпевшего аварию в Татарском проливе севернее Владимира в районе Малой Кемы. На поиски вышло два скр, старшим на борту был начальник штаба бригады капитан 2 ранга В.А. Чаркин. Двое суток днем и ночью бороздили мы еще штормовое море в 20-градусный мороз со снежными зарядами.
Корабли осматривали прибрежные бухты, выходили мористее, рассчитали район поиска, учитывая ветер и течение. На кораблях неслась дополнительная вахта, наблюдение велось и сигнальщиками, и визирщиками с ВЦУЗов (визир целеуказания), и расчетами орудий, стоящими в готовности. Ночью море освещали прожекторами и ракетами. Волны заливали бак и шкафут, льдом покрывались леера и поручни. Я стоял ночную вахту, ветер проникал через теплое белье, свитер, меховой реглан, и я с содроганием представлял летчиков в ночном штормовом холодном море в утлой спасательной шлюпке, если бы им удалось сесть в нее. Изредка в лучах прожектора появлялся плавающий предмет, и все напрягались: вдруг человек? Оказывалось, то покрытая льдом доска, то ящик, то буек. На третьи сутки по приказанию сверху поиск был прекращен, и мы возвратились в базу.
В конце января штаб принял от корабля задачу К-1, и я 2 февраля по графику вылетел в Совгавань к семье. 10 дней отпуска пролетели, как один миг. 13 февраля я прибыл во Владимир, давая возможность очередному офицеру побывать в отпуске.
Я хорошо запомнил дату 20 февраля. Накануне Дня Советской Армии в Тимофеевку прибыла большая группа офицеров штаба Совгаванской ВМБ с проверкой. В тот же день офицерам кораблей и штабу бригады зачитали приказ командующего флотом о снятии с должности командира нашего корабля и назначении его на нижестоящую должность в г. Николаевск-на-Амуре. Был представлен и новый временно исполняющий обязанности командира, помощник с корабля консервации.
Мы были в полной растерянности! Почему? Своего командира капитана 3 ранга В.А. Сажина мы уважали за честность, порядочность, выдержанный характер, хорошие морские качества, за юмор. Правда, иногда его шутки были тяжеловесны и топорны, но без обиды, и мы прощали ему этот недостаток. Он много лет прослужил на тральщике, многие его однокашники по училищу были уже в высоких званиях. Он же относился к этому спокойно, получив звание капитана 3 ранга, думал со временем уйти в этом звании в запас. У него тяжело болел сын – после полиомиелита он не мог ходить, и жена постоянно проживала с ним где-то в городке в Средней Азии.
Причина снятия стала ясной, когда Василий Андреевич уже убыл к новому месту службы. На корабельных соединениях постоянно присутствовали оперуполномоченные особого отдела. Они не входили в штат управления соединения, подчиняясь своему начальству, были независимы в своих действиях, работали по своим планам. Главная задача у них была выявлять антисоветские настроения среди моряков, старшин и офицеров кораблей, исключать создание антисоветских групп, не допускать перебежчиков за кордон, захват кораблей и т.д. Находился и на нашем корабле такой оперуполномоченный, капитан-лейтенант. Он постоянно был среди нас и, конечно, присутствовал при разговорах, знал наше негативное отношение к зимовке, к обеспечению нас всеми видами довольствия, к тому, что офицеры долгое время оторваны от своих семей, постоянно находятся на корабле, нет возможности расслабиться. Иногда возникали ссоры, критиковались распоряжения, звучали злые шутки и анекдоты. Я уверен, что такие негативные моменты особист отражал в своих донесениях. Должен сказать, что оперуполномоченные имели свой шифр, используя его в своих донесениях, имели право с разрешения командира корабля передавать такие донесения по средствам корабельной связи.
Наш Василий Андреевич часто шутил, иногда его шутки были «плоскими». Например, заказывая в ресторане или в кафе люля-кебаб, обязательно добавлял: «Люля – поменьше, баб – побольше!». И сам смеялся своей шутке. Или такая его фраза: «Чем выше должность, тем легче командовать, пока разберутся, что дурак, уже и на пенсию можно отправлять». Вот он как-то после ужина в кают-компании, где на переборке висел портрет Карла Маркса, сказал: «Вот, дед, заварил кашу, а мы расхлебываем». Это было сказано в приватном разговоре, и мы просто посмеялись. Так бы и не вспомнил никто об этом разговоре, но среди нас было «око государево», и в результате через неделю – приказ комфлота, приезд комиссии, снятие командира, проверка качества политической подготовки. Я ведь с курсантских времен знал, что все, о чем говорится в военном коллективе, тем более в офицерской среде, не может быть тайной, всегда доходит до ушей тех, кто должен услышать.
Пишу об этом, и мне вспоминается случай, происшедший в Североморске в дни, когда мы ожидали перехода СМП. У нас на корабле также проживал особист, немолодой капитан 3 ранга. Он почему-то всегда опаздывал в кают-компанию на прием пищи. Приходил после командира, что, в общем-то, являлось признаком дурного тона и нарушением традиций кают-компании. Мало того, проходя к своему столу, он всегда выключал динамик – ему мешала музыка. Командир, видимо, не хотел связываться с ним, мы молчали, пока не произошло следующее. 22 апреля, в день рождения В.И. Ленина, по радио через корабельную трансляцию передавалась «Аппассионата» Бетховена – любимое произведение Ленина. Особист, как всегда опоздав, проходя к столу, выключил динамик. И здесь мой друг, начальник интендантской службы Евгений Алексеев, встал и громко заявил: «Товарищ командир! Что же это делается на корабле? Даже в день рождения Владимира Ильича невозможно послушать его любимую «Аппассионату»! Прошу разрешения выйти из-за стола!». И вышел. Мы смотрели на особиста. Он побелел, потом покрылся красными пятнами, пробормотал: «Простите» и вышел. Больше он у нас не появлялся, перешел на другой корабль. В дальнейшей моей службе мне ни раз приходилось иметь дело с представителями особого отдела, они делали свое дело, и среди них были разные люди…
Приближались сроки моей зачетной стрельбы по морской цели. Проверяющие штаба ВМБ продолжали работать на кораблях, создавая нервозность в обстановке, к тому же от сушеной картошки и консервов у меня обострился гастрит. Я перехаживал в звании больше года, комбриг К.А. Бабанин в беседе как-то намекнул, что состояние дел в боевой части, успешное выполнение стрельбы могут сыграть положительную роль в назначении на капитан-лейтенантскую должность. Я же очень переживал задержку в получении очередного звания, считая такое отношение ко мне несправедливым. Хотя ясно представлял, что все должности командиров БЧ-2 эсминцев и помощников были заняты, роста офицеров не было, как не было в тот момент строительства новых надводных кораблей.
Помня о «завале» подготовительной стрельбы в прошлом году, я «гонял» своих комендоров, ежедневно проводил РДУ (радиодальномерные учения), делал разборы тренировок, пытаясь исключить все негативные моменты, могущие возникнуть при стрельбе. Присутствие штабов базы и бригады нагнетало обстановку. Мне очень помогал флагманский артиллерист бригады капитан 3 ранга В.А. Косинский.
В середине марта корабль успешно выполнил вначале подготовительную, а затем через трое суток зачетную стрельбы. Было достигнуто 3 попадания в щит, все показатели стрельбы оценивались на отлично.
Так же успешно кораблем были выполнены противолодочные задачи с фактическим применением противолодочного и торпедного оружия. Нас хвалили. Обстановка на корабле, вызванная снятием командира и серией проверок, несколько стабилизировалась. Воздушную стрельбу мне перенесли на июнь, опять же по причине отсутствия обеспечения. Был утвержден график отпусков, мой отпуск планировался с 15 июня по 31 июля, время нас с женой устраивало, я сообщил об этом Инессе.
В Советскую Гавань мы возвращались в двадцатых числах апреля – Северная бухта, где мы базировались, была забита льдом, его никак не могли сломать буксиры, чтобы дать кораблям возможность швартоваться.
По итогам зимнего периода БЧ-2 была объявлена отличной и лучшей среди артиллерийских боевых частей бригады.
В отпуск с женой мы полетели во Владивосток. Инесса была на шестом месяце беременности, решили, что отпуск проведем в Приморье, у ее и моих родителей. Я же слетал в Москву на неделю, чтобы не терять проездные и 15 суток дополнительного отпуска. Лето 1963 года в Приморье было жарким, душным. Вернулись в Совгавань в начале августа, и я узнал, что сторожевые корабли нашей бригады идут на несколько недель в Петропавловск-Камчатский, где будут участвовать в поисковой противолодочной операции. Решили с Инессой, что ей надо ехать в Промысловку, к родителям, и рожать там – и мне спокойней, и ей надежней с мамой.
Наш помощник был отправлен в отпуск, и временно его обязанности легли на меня. После отъезда Инессы я не сходил с корабля, готовясь к переходу в Петропавловск. Переход и участие в поисковой операции заняли около трех недель. Я исполнял обязанности помощника успешно, почти месяц корабль был на ходу.
На операцию по поиску подводной лодки в районе Петропавловска были собраны значительные силы. Я, по своей должности, не был в курсе всего, что было спланировано и осуществлялось в ходе операции. Нам, т. е. совгаванскому ПУГ, был назначен район поиска, где по соседству с нами работали две поисково-ударные группы Промысловской дивизии, в их состав входило два или три скр проекта 159 с современными поисковыми ГАС «Титан» и «Вычегда». Участвовала авиация с выставлением поля гидроакустических буев самолетами БЕ-6.
Поиск также осуществлялся аэромагнитометрами и аппаратурой обнаружения кильватерного следа. Задействованы были и подводные лодки, осуществляя поиск в назначенных им районах. Развертывание сил поиска проводилось скрытно, поиск осуществлялся одновременно во всех назначенных районах и рубежах. Главная задача – обнаружить американскую пл, осуществляющую разведку в районе Камчатской флотилии, установить слежение в результате которого заставить лодку всплыть. Это была конечная цель поисковой операции. Руководил силами поиска командир 9-й дивизии контр-адмирал Л.Д. Чулков.
Уже в самом начале поиска начали поступать доклады о полученных контактах с пл. Однако после классификации контакты оказывались ложными. Дело в том, что в районе Авачинской бухты и подходов к ней осенью появлялась масса рыбных косяков. Вместе с рыбой там в большом количестве плавали киты. И косяки рыб, и киты, и скопления планктона, а также подводные складки дна, температурные скачки отображались на экранах ГАС и в наушниках гидроакустиков в виде контактных отметок и шумов. Так, пытаясь классифицировать полученный контакт, ударил кита СКР-61 нашей ПУГ. Возможно, были и действительно контакты с пл, но она смогла уклониться. Командиры, вначале резво докладывающие о контакте, оказавшемся впоследствии ложным, получали «втык» от непосредственного начальника, так что потом предпочитали лучше промолчать, на возможную отметку не обратить внимания и следовать в общем строю. Все мы знали, что на флоте «инициатива наказуема».
Результаты поисковой операции нам не объявляли. После окончания поисковой операции все задействованные силы начали возвращаться по местам своего базирования.
Мне этот поход дал много. Я выполнял обязанности помощника, подменял командира, давая ему возможность отдохнуть, получил практику руководства противолодочным расчетом при классификации контакта по основным признакам, а также хорошую практику в управлении кораблем, изучил методику проведения корабельных учений и тренировок, то есть освоил обязанности помощника в полном объеме. Я и ранее оставался за помощника в его отсутствие, но на этот раз исполнял его обязанности непосредственно в море.
Возвращаясь из поиска в район Курил, выполнили внезапную стрельбу по воздушной цели, и выполнили отлично. Тогда же, 23 сентября, на корабль пришла телеграмма в мой адрес с поздравлением с рождением сына. Сын родился 21 сентября и был назван в честь одного и другого дедов Леонидом. В конце октября я привез жену с сыном в Советскую Гавань.
После возвращения из похода командир бригады капитан 2 ранга Чаркин дал понять, что я буду назначен помощником на соседний СКР-61. Командир этого скр уходил с переводом, на его место назначался помощник. Я хорошо знал офицеров этого корабля, они знали меня, так что особого секрета в предстоящих перестановках не было. Я чувствовал, что служба налаживается, переходил я в звании только год, и вот неожиданность – на должность помощника прибыл офицер, окончивший Высшие классы совершенствования офицерского состава по курсу командиров противолодочных кораблей. Сказать, что я был расстроен, ничего не сказать. Офицерская служба предполагает в своей основе перспективу. Повышение в должности, в звании в зависимости от срока службы – это вполне логично. Служить младшим офицером в первичной должности шесть лет и не видеть перспективу в ближайший год, а это было действительно так, сидеть денно и нощно в разных видах дежурств, не видеть неделями семью, да кому нужна такая служба? Если бы не семья, не родившийся сын, я бы плюнул на все и ушел на «гражданку». Не важно как, по-хорошему или по-плохому. Скорее всего, по-плохому. Конечно, я остался служить, не мог же я оставить у разбитого корыта жену, ребенка, обречь их на лишения и неизвестность.
В 1964 году корабли бригады зимовали в б. Северная, в Советской Гавани. Видимо, на нервной почве обострился мой хронический гастрит. Им я мучился с курсантских лет, на кораблях у меня были постоянные обострения, сейчас же болезнь приобрела особенно острую форму. Ночью, лежа в каюте, я постоянно прокручивал в мыслях допущенную несправедливость в отношении меня, задавая вопрос: почему? Я хороший офицер, командир отличной боевой части, знаю службу, прошел сотни тысяч миль, Север, ТОФ, отлично правлю вахту, десятки раз рисковал на шлюпке, осенью 1963 года получил допуск на управление кораблем. Что еще надо, чтобы получить звание капитан-лейтенанта?
Зима прошла в Совгавани. Весной началась обычная боевая подготовка, выходы в море, стрельбы, выполнение противолодочных задач. Дела в боевой части шли хорошо, сказались отработанная организация и отлично подготовленные старшины.
С помощником командира взаимоотношения обострились, теперь каждое замечание его в адрес боевой части мною воспринималось в штыки. Командир корабля, пришедший вместо В.А. Сажина, капитан-лейтенант Геннадий Петрович Садовский, понимая мое состояние и положение, старался конфликты уладить. У меня с ним установились нормальные отношения. Видимо, он ценил положение в боевой части, меня как артиллериста, умение вахтенного офицера, мой допуск к управлению кораблем, исполнение обязанностей помощника во время отсутствия последнего, в общем, как надежного офицера.
В отпуск мы поехали в июле. Так сложилась традиция – отстреляв последнюю зачетную стрельбу, командир БЧ-2 оказывался свободным и мог использовать отпуск. Мы оставили сына у моих родителей в Чернышевке и на неделю слетали в Москву. Остальное время провели в Приморье. После возвращения в августе, меня вызвал на беседу командир бригады капитан 2 ранга В.А. Чаркин. Он сказал, что командир БЧ-2 эсминца «Видный» уходит старшим помощником, и мне предлагается должность командира БЧ-2. В случае согласия пишется представление на должность и звание. Однако есть еще вариант: помощник нашего скр В.И. Анциферов представляется на должность командира плавбазы, но это может произойти через два месяца.
В этом случае на должность помощника могу быть представлен я. С одной стороны – назначение состоится немедленно, с другой стороны – ожидание два месяца, и, главное, состоится ли новое назначение? Я это уже проходил. И все же должность помощника была для меня предпочтительней. Я отлично знал корабль, экипаж, имел допуск к управлению и, конечно, хотел стать в дальнейшем командиром. «Виталий Александрович, я два года перехаживаю в звании, перехожу еще два месяца, – сказал я комбригу, – если вы не против и поддержите меня, я согласен на должность помощника командира СКР-75». «Я не против, – в заключение беседы сказал комбриг, – ты решил правильно, из тебя получится хороший командир, а поддержку я тебе обещаю».
В октябре 1964 года состоялось мое назначение, а через месяц было присвоено звание капитан-лейтенанта. В старших лейтенантах я проходил 5 лет и 2 месяца. Старт к командирским телеграфам был, прямо сказать, не очень удачным.
Становление в должности помощника прошло без осложнений и срывов. Планирование боевой подготовки на следующий, 1965 год я закончил в срок и грамотно. Одной из задач, поставленных кораблю на год штабом ВМБ, была такая: «Подготовить корабль к несению боевой службы – боевому дежурству в составе КУГ Корсаковской бригады ОВРа». Так впервые для меня и для наших офицеров прозвучало словосочетание: «боевая служба». Эта задача заключалась в том, чтобы полностью боеготовому кораблю перейти в порт Корсаков и в течение 30 суток нести боевое дежурство в готовности к немедленному выходу в море для решения типовых задач в составе КУГ из 2-3 ракетных катеров.
Бригада в зиму 1965 года оставалась в Советской Гавани. В декабре закончилась наша навигация, и мы вмерзли в лед. После Нового года началась отработка задачи К-1. Отрабатывать организацию и содержание корабля, приготовление его к бою и походу в зимний период сложно. Морозы доходят до 25-30°С, снег заваливает пирсы, подъездные дороги и сами корабли заносит так, что иногда несколько дней уходит на то, чтобы все это расчистить. На кораблях Северного и Тихоокеанского флотов в отличие от Черноморского, существует дополнительное повседневное расписание, так называемое «снеговое». Для уборки снега с верхней палубы, пирсов, подъездных дорог выделяется личный состав с внутренних боевых постов. Утренний распорядок дня начинается с команды: «Приготовиться к приборке по снеговому расписанию». Сначала весь экипаж с внутренних БП, машинных, котельных и других отделений выходит на верхнюю палубу в назначенные расписанием места. Часть личного состава выходит на пирсы и дороги. Вся эта организация ложилась на плечи помощника, вместе с боцманской командой готовился уборочный материал: лопаты, скребки, деревянные грейдеры, метлы и др. Особую проблему представляла чистота за бортом. На белоснежном снегу выделялись каждая бумажка, кусок ветоши, разлитый мазут, окурки и пр.
Конечно, основной упор в специальной подготовке делался на изучение оружия, технических средств и приготовление их к бою и походу. Так в борьбе со снегом, мусором, ржавчиной, на фоне тренировок и учений прошла зима.
С началом навигации началась интенсивная боевая подготовка в море. Вместо меня командиром БЧ был назначен офицер, ранее служивший на мпк командиром БЧ-2-3, артиллерия там была представлена 85-мм пушкой и пулеметами. Никаких приборов управления не было, стрельба велась глазомерным способом. Очень трудно пришлось новому командиру БЧ-2, и в первую очередь в личной подготовке. Я оставил ему отлично подготовленную боевую часть. Оставались грамотные, знающие свое дело старшины. Они могли составить планы занятий по специальности, тренировок, одиночных боевых учений и провести эти мероприятия с личным составом своих отделений и команд. Первые стрельбы я выполнял вместе с ним, находясь в СВП. И все же командир корабля попросил меня выполнить зачетную стрельбу по морской цели в роли управляющего огнем. Командир капитан 3 ранга Г.П. Садовский должен был идти на повышение и не хотел, чтобы возможный завал стрельбы повлиял на его уход.
В 1965 году – первом году моей службы помощником произошло несколько событий, оставшихся в моей памяти.
Весной мы с экипажем организовали лов рыбы. Началось с того, что осенью 1964 года был объявлен приказ министра обороны, которым предписывалось в частях, соединениях, объединениях родов и видов Вооруженных Сил создавать подсобные хозяйства, фермы, совхозы, чтобы получать дополнительные продукты питания для армии и флота. Предписывалось делать заготовки ягод, орехов и других дикоросов, чтобы все это шло на дополнительное питание. Надо сказать, что в начале 60-х годов возникли определенные трудности с продовольствием в стране, это отразилось и на снабжении Вооруженных Сил.
Изучив этот вопрос, через шкиперскую службу ВМБ мы выписали на корабль около 120 метров рыболовной сети шириной 2,5 м, раскроили и сшили руками умельцев-рыбаков (а их оказалось на корабле более десятка) приличный невод. Он был сделан по все правилам: с мотней, был посажен на отличные шкаторины, имел выточенные поплавки и вылитые из свинца грузила. Корабль имел два шестивесельных яла, один из которых мы всегда могли спустить на воду.
Первая ловля, первый заброс невода превзошли все наши ожидания. За первую тоню мы вытащили на берег недалеко от пирса в бухте Северная два 20-литровых лагуна. Рыба была всякая: селедка, навага, камбала, бычки, корюшка и прочая разнорыбица. Как правило, ловлю возглавлял я – помощник в субботу и воскресенье всегда на корабле. Для рыбной ловли прихватывали иногда и вечер в среду. Мои «рыбаки» уже накануне ходили за мной и канючили: «Товарищ капитан-лейтенант, ну давайте запросим «добро» на спуск шлюпки». «Рыбаки» завалили камбуз и службу снабжения свежей рыбой. Пойманная рыба оприходовалась как экономия, проводилась по документам и в виде дополнительного питания выдавалась на камбуз. Каждое утро у нас была жареная или тушеная рыба, с удовольствием ели уху, в кают-компанию подавали и рыбные котлеты.
В начале июня была поставлена задача: встретить подводную лодку, переходящую из Комсомольска-на-Амуре в плавдоке, и сопроводить ее под буксирами до Большекаменского судоремонтного завода, что под Владивостоком.
Атомные подводные лодки закладывались на судостроительном заводе Комсомольска-на-Амуре. Корпус, энергетическая установка, электротехнические средства и приборное вооружение ставились в Комсомольске. Затем в плавучем доке лодка выводилась по Амуру в Амурский лиман и через самую узкую и мелководную часть Татарского пролива переходила на рейд залива Чихачева. Там док погружался, лодка под буксиром выходила из дока, проверялась герметичность корпуса, затем под буксиром следовала в завод поселка Большой Камень. Там ее «одевали» в специальное покрытие, окончательно достраивали, проводили заводские и государственные испытания, затем происходла сдача ВМФ. Протяженность маршрута перехода составляла более 800 миль. Буксировка проводилась со скоростью 6-8 узлов, продолжительность перехода более 4 суток.
Плавание было трудное и нудное. Особенно неблагоприятным оно было для электромеханической установки, для режима ее работы. Самый малый ход в течение продолжительного времени – далеко не самый лучший режим. Приходилось брать одну линию вала на тормоз, периодически менять очередность работы эшелонов и т.д.
В ожидании подхода плавдока мы стояли на внешнем рейде залива Чихачева. Берега в районе залива невысокие, покрыты хвойными лесами. Внутри залива каменная отмель. Вершина залива низменная, туда впадает речка Большой Сомон, в устье речки на северном берегу залива расположен поселок Де-Кастри с небольшим торговым портом по перевалке леса. Где-то там, на северном берегу залива, недалеко от поселка Де-Кастри, располагался пограничный пост, возможно, он был где-то у входа в залив в районе мыса Давыдова. Там в 1938-39 годах служил мой отец, там четырехлетним мальчишкой жил я. Так близко к своей родине я еще не был. Я пытался оптическими средствами рассмотреть побережье, однако видны были только какие-то строения. Но что это были за строения, было неясно.
У меня возникла мысль на шлюпке пройти в залив, все рассмотреть, возможно, кое-что узнать у местных жителей о тех временах. Однако корабль стал в назначенную точку якорной стоянки гораздо мористее входа в залив, погода была ветреная, неустойчивая. Из-за погоды задерживались буксиры с плавдоком. Был период туманов, когда туман мог стоять сплошной стеной. Я заикнулся командиру о высадке на берег, но он не дал согласия, да я и сам понимал, что рисковать не стоит. Так что я просто смотрел на места моего детства, вдыхал запах хвои, доносимый с берега, сожалел, что не могу там побывать.
В конце сентября перешли в Корсаков для несения боевого дежурства. Командир получил боевое распоряжение, в котором определялся состав корабельной ударной группы, состоящей из двух ракетных катеров и СКР-75. Командиром КУГ назначался командир скр. Ставились типовые задачи, определялась организация связи и взаимодействия с катерами и командованием бригады ОВРа, береговыми войсками, Войсками ПВО, устанавливалась готовность к выходу.
Более месяца продолжалось наше боевое дежурство. Это был один из самых тяжелых периодов моей деятельности в должности помощника. Осенью началась пора тайфунов и циклонов, они чередовались один за другим, объявленная штормовая готовность действовала почти постоянно. Корабль не мог оставаться у причала, который был открыт для всех ветров и волн, поэтому основным местом стоянки стал внешний рейд, где мы стояли на якоре или штормовали на ходу. В случае благоприятной погоды подходили к причалу, чтобы пополнить запасы топлива, воды, продовольствия.
Командир готовился к новому назначению, должен был прийти новый командир. Им был назначен капитан-лейтенант Валентин Егорович Селиванов, о чем 21 сентября было сообщено нам телеграммой. Селиванова я знал по училищу, он был младше меня по выпуску на год. Командир мпк, он, окончив курсы усовершенствования командиров противолодочных кораблей, был назначен к нам. В конце октября мы возвратились в Советскую Гавань. У меня с Селивановым установились нормальные служебные отношения, я не позволял себе панибратства и фамильярности. Он внес единственную поправку в мою деятельность помощника – освободил меня от планирования и ведения журнала боевой подготовки, сказал, что любит заниматься этим делом сам.
Задачи кораблю на 1965 год были определены: текущий ремонт на судоремонтном заводе в городе Советская Гавань. В декабре мы стали в завод. Ничего знаменательного за этот период не произошло. Ремонт разворачивался. В феврале я подал документы, прошел медицинскую комиссию для поступления на ВОКОС. Было ясно, что без курсов усовершенствования командирских должностей мне не видать. Учеба на курсах начиналась с 1 сентября. Отпуск мне был спланирован так, чтобы перед ним сдать дела и после отпуска следовать в Ленинград.
Жена с сыном выехали в конце мая во Владивосток. Я постоянно находился на корабле – дома меня никто не ждал, мне было спокойнее находиться на борту. В один из дней, еще до отпуска командира, мне передали приказание позвонить в Промысловку капитану 2 ранга Владимиру Сергеевичу Круглякову. Я позвонил, представился. В трубке хриплый голос ответил: «Здравствуйте, товарищ Кручинин. С вами говорит командир бригады противолодочных кораблей. Я предлагаю вам должность командира сторожевого корабля 159-го проекта. Ваше решение доложите завтра. Вопросы есть?». Первый, кому я сообщил о предложении, был Селиванов. «Иди, не задумывайся. Классы еще не дают гарантию быть назначенным на командирскую должность, здесь же реальное предложение, конкретная должность и конкретный корабль». Вечером переговорил с женой по телефону и принял решение. Позвонил В.С. Круглякову и доложил о своем решении. «Добро, жди приказа», – был ответ.
Начались сборы – во всех случаях надо было собирать вещи, сдавать квартиру, рассчитывать жену с работы. Чем я и занялся – Селиванов дал мне возможность заниматься своими делами, временно сдать свои обязанности командиру БЧ-3.
3. Промысловка. Командирская молодость
Подписанный командующим флотом приказ о моем назначении пришел в конце июля. К этому времени я сдал дела помощника, квартиру и рассчитал Инессу с работы. Вещи я собрал, особой сложности с этим не было. Мебель была «удосовская», весь скарб состоял из тахты, кровати сына и пианино да нескольких чемоданов. Все это я уложил в контейнер, который мне помог оформить и отправить мой друг Игорь Крылов, служивший в отделе воинских перевозок. Все сборы заняли 3-4 дня, и я убыл во Владивосток самолетом. Из Владивостока на автобусе доехал до Промысловки, далее – 4 километра пешком, к месту базирования дивизии противолодочных кораблей, в состав которой входила 202-я бригада противолодочных кораблей.
Состоялось мое знакомство с командиром бригады В.С. Кругляковым. Комбриг – коренастый, крепкий, с мощной шеей бывшего борца, загорелым, обветренным лицом и сипловатым голосом – был фигурой колоритной. Бывший начальник штаба эсминцев, он возглавил бригаду новых противолодочных кораблей проекта 159, начавших поступать от промышленности в начале 60-х годов. После хрущевского развала флота в конце 50-х в правительственных кругах, видимо, пришло отрезвление. Американские подводные лодки в открытую действовали с разведывательными целями у наших военно-морских баз и мест базирования флота. Они чувствовали себя безнаказанно. Дизельные подводные лодки проекта «Барбел», «Тэнг» могли развивать скорость до 18-25 узлов и быстро отрываться от наших кораблей в случае получения контакта. В разведсводках указывалось, что «Барбел» постоянно находится в районе главной базы ТОФ. Угрозу для нашего флота также представляли строящиеся торпедные атомные подводные лодки «вероятного противника»...
Создавшееся положение заставило правительство принять ряд программ по строительству надводных и, в частности, противолодочных кораблей.
Ранее строящиеся сторожевые корабли проекта 50 и «большие охотники» проекта 122 морально устарели из-за отсутствия эффективных противолодочных средств и недостаточной скорости хода. Наряду с разработками малых противолодочных кораблей проектировался проект 159. Он имел водоизмещение 1070 тонн, длину 82 м, ширину 9 м и осадку 2,8 м.
Впервые в мировой практике на корабле была применена комбинированная дизель-газотурбинная установка. Дизель мощностью 6000 л.с. работал на средний вал с ВРШ (винт регулируемого шага), а газотурбинная установка (ГТУ) – на бортовые валы, мощностью по 15000 л.с. на каждый вал. Таким образом, общая мощность энергетической установки составляла 36000 л.с. и обеспечивала скорость полного хода до 32 узлов. Кроме того, на первых кораблях устанавливались активные рули с водонагруженными электромоторами, которые могли обеспечить кораблю ход 2-3 узла и использовались как подруливающее устройство при швартовках.
Применялась система обесшумливания ГЭУ: подвод воздуха к гребным винтам, звукоизолирующая амортизация, вибродемпфирующие покрытия, гибкие патрубки на трубопроводах и т.п. Корабль имел активные успокоители качки с бортовыми управляемыми рулями. Артиллерийское вооружение состояло из двух спаренных 76-мм установок АК-726 с радиолокационной системой управления, получавшей целеуказания от РЛС «Фут-Н». Противолодочные средства включали новейшие по тем временам гидроакустические станции «Титан» (кругового обзора) и «Вычегда» (шагового поиска) с антенной в стационарном подкильном обтекателе. Обтекатель выступал под днищем на 3,05 метра.
Корабль имел мощное противолодочное вооружение: пятитрубный 400-мм торпедный аппарат с противолодочными самонаводящимися торпедами, четыре РБУ-2500, а также кормовые бомбосбрасыватели.
Экипаж состоял из 98 человек, из них 9 офицеров.
Таким образом, при меньшем водоизмещении скр проекта 159 по составу артиллерийского и противолодочного вооружения приближался к бпк проекта 61, имея превосходство над скр проекта 50 по противолодочному вооружению в два раза.
Все это мне вкратце изложил командир бригады в нашей первой беседе. В.С. Кругляков был первым противолодочником, кому пришлось осваивать эти новые корабли, развивать тактику и боевое применение как самостоятельно, так и во взаимодействии с другими классами кораблей, противолодочными подводными лодками и противолодочной авиацией. Последние два года бригада показывала отличные результаты при выполнении учебных противолодочных задач, а также при поиске и слежении за американской разведывательной подводной лодкой «Барбел» в районе главной базы ТОФ. Это заставило американцев действовать осмотрительней, на удалении, в общем, сбили немного с них спесь и наглость.
Комбриг поставил мне задачу, познакомил с командирами кораблей, представил штабу. Все было новым и незнакомым. Новое командование, окружение, обстановка, место базирования. Начинать на новом месте всегда сложно, порой болезненно.
Ситуация осложнялась тем, что мой корабль стоял в доке в Большекаменском заводе под Владивостоком. В тот же день я выехал на рейсовом автобусе в поселок Большой Камень, где располагался завод. Напоследок комбриг сказал: «Представишься экипажу сам, командир о твоем назначении знает и ждет. Надо заканчивать затянувшийся доковый ремонт, успеха тебе».
На КПП завода мне выписали пропуск, и я пошел искать свой корабль. Все, кого я спрашивал по пути о доке, посылали меня почему-то в сторону, противоположную морю, к лесу. Кончились заводские цеха, постройки, подводные лодки на стапелях, и передо мной открылась большая поляна. Она была покрыта цветущим белым клевером, кашкой, зеленой травой и еще какими-то цветами. Чистое, высокое небо, яркое солнце уже склонялось к закату, за поляной – зеленый кустарник и березняк, в воздухе трескотня миллионов кузнечиков, и посреди этого зеленого царства стоит … корабль.
Оказалось, что сухой док – это целая система железной дороги: рельсов, шпал, переводных стрелок, лебедок и прочих устройств. Корабль вводится в заполненный водой док, при осушении дока становится на стапеля-катки, а затем по рельсам выводится в поле. Там с помощью упоров и стеллажей корпус корабля крепится к земле, ставятся леса, сходни, трапы, подключаются системы жизнеобеспечения, и начинаются доковые работы.
Я поднялся по деревянному трапу на верхнюю палубу, дежурный проводил меня к командиру. Я представился, мы обменялись приветствиями. Оказалось, что Иван Иванович, так звали командира, заканчивал на три года раньше меня второй факультет нашего училища. Он уходил на берег по состоянию здоровья – язва желудка.
Построили команду, и командир представил меня экипажу. Я коротко рассказал о себе, затем оставили офицеров, и я попросил их доложить о состоянии дел в подчиненных им подразделениях рапортами. На второй день был подготовлен акт приема-сдачи дел корабля, и через три дня после моего прибытия мы с Иваном Ивановичем убыли в Промысловку, вначале в тыл базы, чтобы сверить приходно-расходную книгу корабля, а затем к комбригу с окончательным докладом.
Вникая в суть затянувшегося докового ремонта, я узнал причину задержки.Корабль поставили в плановый доковый ремонт, рассчитанный на три недели.
При ревизии корпуса оказалось следующее. Обтекатель, где располагались антенны излучателей обеих ГАС, крепился к корпусу 24 специальными болтами. Он заполнялся внутри пресной водой, выступал ниже корпуса на 3,05 м, кстати, увеличивая осадку корабля до 5,85 м. Так вот, в районе соединения обтекателя (он изготовлен из титанового сплава) с обычным стальным корпусом в результате воздействия токов Фуко (электрические вихревые токи) корпус оказался изъеден глубокими бороздами общей площадью около 80-100 кв.м. Причиной оказалась слабая изоляция между корпусом и обтекателем в местах соединения болтов. Да и сами болты, как показала практика, должны были быть изготовлены из особого материала – диэлектрика. С обнаружением дефекта были вызваны специалисты-корпусники из завода-изготовителя, акустики, которые пришли к выводу о необходимости мощной изоляции и специальных креплений к корпусу. Все это потребовало дополнительного времени, что и затянуло доковый ремонт.
Кстати сказать, после этого случая все корабли проекта 159 прошли аналогичный ремонт на всех флотах.
После доклада комбригу я вступил в должность со всеми свалившимися на меня заботами и проблемами. Комбриг торопил. Корабль нужен был для участия в состязательном поиске атомной подводной лодки на приз Главкома. Я один раз выехал в Промысловку, чтобы в УДОС получить ордер на двухкомнатную квартиру, и отправил трех старшин сделать небольшой ремонт перед приездом семьи. Сам я заниматься ремонтом не мог, оставаясь все время на корабле.
Решая вопросы с администрацией завода, я начал изучать корабль, наставления по боевой деятельности противолодочных кораблей, пролез по всем помещениям, выгородкам, цистернам. Не стеснялся приглашать командиров БЧ, разбирал с ними неясные для меня вопросы. Если с артиллерией мне было в основном все ясно, как и с использованием противолодочного оружия, гидроакустические средства для меня были новыми и по устройству, и по их практическому применению. Новой для меня была дизель-газотурбинная установка. Особенно газотурбинная. В изучении ее мне оказал помощь командир БЧ-5 капитан-лейтенант Николай Музыченко.
К середине сентября ремонт был закончен. На всплытие и переход в бухту Абрек прибыли командир бригады и флагманский штурман. При заполнении дока волновались: не будет ли протечки воды в соединениях обтекателя и в швах замененной обшивки корпуса. Однако все оказалось сделано качественно. После всплытия на стенде корабль прошел замер и регулировку магнитного поля. К счастью, обошлось без обмотки корпуса специальным магнитным кабелем. На переходе проверили энергетическую установку с запуском газовых турбин. Так я впервые ощутил корабль в свисте его турбин и грохоте главного и вспомогательных дизелей. Проверив двигатели, вошли в залив Стрелок через восточный проход к причалу № 2, где стояли корабли 202-й бригады. С комбригом произошел короткий разговор:
– Сам будешь швартоваться?
– Да, с вашего разрешения.
– Добро!
В расчетной точке правым разворотом развернул корабль кормой к причалу, немного подправил активными рулями. «Средний назад!». Корабль начал набирать задний ход. Штурман: «Время отдачи якоря». Отдали якорь, застопорили двигатель. Корабль шел по инерции. Вращался средний вал, лопасти на «стоп». Однако, винт, имея вращение вправо, имел тенденцию чуть подавать корму вправо. Подправил активными рулями и выровнял корму. Командир БЧ-3 с юта докладывает о расстоянии до пирса. Чувствую, идем быстро. Комбриг крякнул. Командую: «Малый вперед! Прямо руль!». Через несколько секунд: «Средний вперед!» и «Стоп!». Корабль остановился в 6-8 м от пирса. Скомандовал: «Якорь-цепь не задерживать». Подали кормовые, поставили корабль на свое место.
После окончания аврала комбриг провел со мной разбор. Оценка моих действий на переходе была вполне удовлетворительной, а о швартовке сказал: «Хорошо, но слишком лихо». Конечно, надо привыкнуть к специфике использования технических средств, в частотности, главного двигателя.
При швартовке на кораблях с котлотурбинной установкой время реверса зависит от отработанности действий старшины, стоящего на маневровых клапанах. По сложившейся традиции на таких кораблях командиры знают своих маневровщиков в лицо, оказывают им всякое внимание, подчеркивая значимость этого специалиста при различных маневрах корабля. Здесь, на дизельной установке, электродвигатели разворачивают лопасти ВРШ, и их время отработки определено техническими параметрами.
Я подробно описал свою первую швартовку, так как она в памяти моей осталась навсегда, как первая в моей командирской ипостаси.
С возвращением к месту базирования началась подготовка к контрольной проверке задачи К-1. Время было ограничено, корабль был включен в состав сил на предстоящий состязательный поиск пл на приз Главкома.
Семья моя переехала в частично отремонтированную квартиру. Часть мебели была куплена у старого ее хозяина. Я постоянно находился на корабле. И для жены, и для меня квартира была какой-то чужой и вроде как временной. В общем, душа к ней не лежала. Сыну исполнилось 3 года, о работе жены не могло быть и речи, да и не было свободных вакансий учителей.
Очень сложной и неудобной была организация доставки офицеров и сверхсрочников из жилого поселка к месту стоянки кораблей, расстояние до которой составляло примерно 6 километров. Утром, в 7 часов, две автомашины типа ЗИЛ-130 с брезентовым верхом отправлялись из поселка к причалам. В середине дня машина доставляла почтальонов с кораблей и тех, кому необходимо было быть в тыловых организациях ВМБ. В 18.00 или в 18.30 обе машины доставляли офицеров в поселок. И был еще рейс в 21.00 и в 22.00 часа.
В остальное время, если не успел, то «ноги в руки» и 6 км пешком в гору. Молодые офицеры начали приобретать мотоциклы, но командир дивизии контр-адмирал Н.И. Ховрин жестоко преследовал мотоциклистов, наказывал и их, и их командиров (заботился, чтобы не произошло ЧП). В результате владельцы мотоциклов стали прятать свой транспорт в лесу, на подъезде к КПП части. В Советской Гавани тоже в основном ходили 2,5-3 км пешком до пирсов, но не 6!
Задачу К-1 мы сдали успешно, начались выходы в море для подготовки к состязательному поиску. Отрабатывали совместные действия в составе ПУГ, а также с авиацией. Штаб располагался у меня на корабле в первую очередь потому, что я не имел допуска к управлению кораблем, а также потому,что у меня был малый опыт плавания на данном корабле и работы с подводной лодкой. Сдача на допуск к управлению кораблем, к моему стыду, затянулась надолго.
Командиру, вновь назначенному на корабль, предоставляется, по-моему, два месяца для сдачи на самостоятельное управление кораблем. Причин, по которым я затянул сдачу на допуск, было много – и объективных, и субъективных. Два месяца я простоял в Большом Камне. Ни о какой сдаче не могло быть и речи из-за наличия других задач и оторванности от штаба. Сдавать на допуск необходимо флагманским специалистам дивизии. Меня никто из них не знал, не видел в работе и плавании. Я был для них чужим и незнакомым человеком. Впоследствии я убедился, как трудно бывает приходить в новый коллектив. Когда офицер с лейтенантских времен служит в одном соединении, со временем он воспринимается как свой. Любой воинский коллектив – организация корпоративная. Офицер, став командиром в коллективе, где его знают, зачастую сдает зачет на допуск у флагманского специалиста чисто формально.
Штаб дивизии размещался на крейсере у причала № 1. Пока найдешь того или иного флагманского специалиста, а его часто нет на месте (он или на кораблях, или на боевых постах крейсера), проходит уйма времени. Часто, потыкавшись полдня, возвращался «не солоно хлебавши». А когда найдешь, то возникал целый ряд вопросов, не имеющих отношения к допуску. Почему из Советской Гавани? Почему ваш помощник не был назначен? Почему вас назначили? Казалось бы, какое твое дело? Спроси командира по кругу вопросов твоего ведомства, объясни, если он что-то не понимает, побеседуй, как он будет действовать в той или иной обстановке, и прими решение, может он исполнять обязанности командира по твоей части или нет. В крайнем случае, назначь время повторной встречи.
Все у меня проходило трудно. Особенно «достал» меня флагманский механик расчетом непотопляемости, остойчивости и спрямления корабля. Часто его не было на крейсере, он то в тех-отделе, то в техупре, то в заводе. А время шло! Именно по линии флагманского механика у меня долгое время не был закрыт вопрос допуска. На одном из совещаний командир дивизии Н.И. Ховрин с присущей ему бестактностью высказался о способностях таких командиров, которые месяцами не могут сдать на допуск к управлению. И он, конечно, был прав. А вот как командир соединения он мог бы проанализировать, почему командиры не могут вовремя сдать зачеты, мог бы поручить отработать организацию экзаменов на допуск.
Что, казалось бы, сложного установить недельным распорядком день приема флагманскими специалистами помощников, старших помощников и командиров, сдающих на допуск, иметь в соединении список должностей и фамилий сдающих кандидатов, заслушивать еженедельно персонально того, у кого из кандидатов вышел срок? Спланировать показательный выход и швартовку корабля, собрав на этот выход командиров, старпомов и помощников, организовать ряд других мероприятий для оказания помощи командирам, сдающим на допуск. В моем случае вмешался комбриг, попросив флагманского механика выделить время для сдачи зачета, и сам присутствовал при этом. Допуск был получен, оформлен приказом, и я стал самостоятельно выходить в море на выполнение боевых упражнений и работу с пл.
Я же в своих воспоминаниях вернусь к осени 1966 года.
В период моего становления командиром корабля часто со мной в море выходил начальник штаба бригады капитан 2 ранга Александр Васильевич Ильичев. Он был первым командиром первого корабля проекта 159. Испытывал и осваивал новую противолодочную технику, знал корабли этого проекта в совершенстве. Это был спокойный, несколько флегматичный, полноватый человек. Он никогда не кричал, не суетился, а, если и «раздалбывал» за упущения, то делал это по-отечески, не злобно. Командиры его уважали, были довольны, если он выходил в море с ними, с ним было легко плавать. В 1968 году он поступил на академические классы при Военно-морской академии, через год назначен командиром бригады противолодочных кораблей проекта 159 на Черноморский флот и закончил службу начальником штаба Керченско-Феодосийской ВМБ.
Остановлюсь на нескольких событиях, происшедших в 1966 году. Не все шло гладко на корабле в первые дни и месяце моего командования. В начале октября, будучи в дежурстве в составе ПУГ, я по служебной необходимости уволил в дневное время старшину-продовольственника, почтальона и старшину трюмной команды. У всех были дела на берегу: надо было сделать всякие выписки, получить имущество, сверить документы и т.п. Инструкции запрещают дежурному кораблю любой сход с корабля личного состава без разрешения командира соединения. Я этого разрешения не запросил, комбрига в этот момент рядом не было, и я разрешил помощнику уволить эту группу. Все, может быть, и прошло бы незамеченным, но мои старшины отклонились от маршрута, забежали проведать своих подружек и были задержаны патрулем. Мало того, что скандал на все соединение, так еще нарушители с дежурного корабля! Виноват сам. И первый «фитиль»: строгий выговор в приказе по бригаде с формулировкой: «За увольнение личного состава с дежурного корабля без разрешения командира КПУГ, снижение боеготовности и низкую организацию увольнения в рабочее время». Конечно, я сделал вывод. Не все было благополучно и с экипажем, и со старшинским составом в частности.
В это же время продовольственная служба ВМБ в лице инспектора-майора проверила состояние дел в продслужбе корабля и выявила перерасход сливочного масла более 10 кг, томат-пасты 5 кг, сахара около 20 кг и другие недостачи. Дело в том, что на скр поекта 159 отсутствовал по штату начальник интендантской службы. Обязанности его выполнял старшина. Но так как сверхсрочника не было, был назначен старшина срочной службы. Сам «годок» заканчивал службу в конце года, его окружали такие же друзья-старослужащие, вот он им и устраивал дополнительное питание: вечерний чай пили с маслом, в жаркое время разводили томат водой и пили, как сок. Служба снабжения замыкалась на командира корабля, то есть на меня, и я нес финансовую ответственность за все недостачи в ее деятельности. Надо было в корне менять дело и со службой снабжения, и с поведением старшин. Я принял ряд мер.
Как разговаривать с «годками», как работать со старшинами я знал. У меня был большой опыт в этом деле. Я собрал всех старшин-«годков», их построили на юте. Начал разговор я, примерно так: «Кто из вас голодный? Кому не хватает жратвы? Кто хочет за счет командира жрать масло, сахар, в жаркое время пить разведенную томат-пасту? Поднять руку!». Я шел вдоль строя и обращался к каждому: «Тебе? Тебе?». Все стояли, опустив глаза.
Я продолжал: «Я мог бы съеденные вами продукты компенсировать за счет недодачи личному составу, но в этом случае я был бы недостоин быть командиром. Я заплатил за все, съеденное вами, своими деньгами». Затем вывел перед строем старшину – виновника «торжества», рядом поставил молодого старшину 2 статьи, прибывшего в августе из учебного отряда по специальности интенданта, и объявил следующее: «С сегодняшнего дня старшиной команды службы снабжения назначаю (я назвал фамилию)… Даю два дня для передачи дел. Командира БЧ-3 лейтенанта Прошина назначаю председателем комиссии по передаче. Если впредь кто-нибудь из вас (теперь я обращался к стоящим в строю) потребует у продовольственника дополнительно масло, сахар, тушенку или другие продукты, я перед строем накормлю этого голодного баклана своим пайком!». После этого случая и до конца моего пребывания в должности командира подобных происшествий не было.
Тогда же, где-то в конце октября 1966 года на Тихоокеанский флот прибыл с инспекцией маршал Кирилл Семенович Москаленко, дважды Герой Советского Союза, главный инспектор Министерства обороны, заместитель Министра обороны. Меня вызвал командир бригады: «Вы знаете, что на флоте работает маршал Москаленко?» – «Так точно, знаю!» – «Готовь корабль, перейдешь во Владивосток. Там к тебе прибудет большая группа офицеров и адмиралов во главе с маршалом, на переходе в Промысловку покажешь корабль и его возможности. Конкретные действия будут оговорены в плане».
На кораблях Тихоокеанского флота редко бывают высокие гости, тем более в Советской Гавани, да и в других местах, где мне пришлось служить. Это не Черноморский флот, где первые руководители государства и Вооруженных сил часто прибывали на корабли и для проверки, и для ознакомления. Мы же в то время не были избалованы посещением высокого начальства. Почему выбор пал на меня? Видимо, из скр проекта 159, а именно этот проект хотел посмотреть Москаленко, мой был самым чистым и накануне покрашен. Из ремонта вышел с проверенной энергетической установкой, мог показать самый максимальный ход. Накануне был проверен отстрел РБУ, схема и установки были проверены и исправны.
В назначенный день в 7 часов утра с комбригом на борту я ошвартовался к причалу № 32 Владивостока. В 8.00 на пирс прибыл кортеж машин. Маршала сопровождали командующий флотом адмирал Н.Н. Амелько, член Военного совета Захаров и с ними группа из 8 человек. После моего рапорта о готовности корабля к выходу получил «добро» на съемку.
Прошли пролив Босфор-Восточный и вышли северным проходом на траверз острова Аскольд. Вся группа находилась на ходовом мостике – на нашем скр не очень развернешься, это, пожалуй, самый неудобный из всех классов и типов кораблей. Командующий что-то рассказывал маршалу, показывая на местности бухты и места базирования флота в районе главной базы. Погода благоприятствовала: ветер умеренный, температура около нуля, море 3-4 балла. После прохода острова Аскольд получил разрешение на запуск турбин. Через несколько минут дал ход 32 узла. Все гремело и свистело: грохотал главный дизель на полных оборотах, визжали газовые турбины, подобно самолету ТУ-104.
Сыграли «Боевую тревогу», зарядили носовую и кормовую установки РБУ по 16 бомб на каждой, с установкой взрывателя на глубину 10 м. С приходом в район стрельбы запросил разрешения у командующего флотом на производство залпа. Получив разрешение, выполнил залп по траверзу правого борта на дистанцию 5 кабельтовых. 32 реактивные глубинные бомбы с визгом знаменитых «катюш» с интервалом в 2 секунды понеслись к условленной цели. Взрывы сплошной стеной закрыли горизонт. Зрелище впечатляющее. Гости наблюдали происходящее в бинокли. «В базу», – сказал командующий.
За 30 минут дошли до Промысловки, выключили турбины, пошли под дизелем. Командующий пригласил маршала на чай. Стол в кают-компании был накрыт, продукты завезены заранее представителем тыла. В кают-компании хозяйничали кок-инструктор тыла и два официанта. Гости спустились в кают-компанию, а я перевел дух. Все пока шло по плану. Комбриг весь переход был на мостике, и я чувствовал себя уверенно. Перед швартовкой гости поднялись на ходовой. Ошвартовались, личный состав оставался по местам «Аврала», я провожал маршала. Прощаясь на юте, Москаленко сказал: «Спасибо, командир, все нормально, а вот гремит и гудит у тебя, как в танке». Гости убыли, вроде все прошло благополучно.
Через некоторое время ко мне зашел майор-интендант. Дело в том, что перед прибытием маршала и его группы, на корабль завезли 10 комплектов меховой одежды подводников. Это были отличные, сшитые из овчины, теплые и легкие меховые штаны под самую грудь и куртки с воротниками-капюшонами. В таких костюмах не страшен никакой мороз. Командование тыла решило, что, возможно, маршал наденет на выход куртку, одновременно хотело показать ему, в каком обмундировании ходят в море наши подводники. Но никто из гостей не воспользовался куртками, они пролежали в каюте помощника. Два комплекта я забрал в свою каюту. У меня произошел такой разговор с майором:
– Командир, а где еще два комплекта?
– Оставили себе, товарищ майор.
– Не пойдет, не положено по нормам вещевого довольствия.
– А я получил «добро» у начальника тыла контр-адмирала Чулкова. Не веришь, спроси у него!
Майор чертыхнулся, уточнять у заместителя командующего по тылу, дал ли он «добро», конечно, не пошел. Выписал он мне накладную на получение и ушел, расстроенный. Я же получил на корабль два отличных комплекта. Зимой в море я чувствовал себя прекрасно. Перед выходом надевал белье, форменные брюки, свитер, меховые штаны и куртку, валенки с калошами и мог сутками находиться на мостике на морозе. Я предложил начальнику штаба второй комплект, но он отказался. Так эти два комплекта я оставил после сдачи дел, один из которых был новым.
Осень первого года моего командирства была полна сюрпризов, неприятности приходили оттуда, откуда я их не ждал. Как-то утром на заслушивании командир бригады сказал: «Кручинин, тебя вызывают в военную прокуратуру к следователю (он назвал фамилию). Отправляйся, тебя подстрахует (корабль был дежурным) Александр Васильевич! Чем вы там провинились?». Действительно, первая мысль: что произошло? Просто так в прокуратуру не вызывают.
Прибыл я в прокуратуру, нашел следователя – капитана. Состоялся такой примерно разговор:
– Вы служили в Советской Гавани помощником?
– Да, я был помощником командира СКР-75 с 1964 по 1966 год, в июле сдал дела.
– Вы знали капитана 2 ранга (он назвал фамилию)?
– Не помню. А кто он?
– Он был военпредом в Совгаванском судоремонтном заводе.
Я вспомнил имя и отчество военпреда:
– Игнатия Ивановича? Да, знаю.
– Вы заверяли справку по составу его семьи?
И я все вспомнил. Игнатий Иванович много лет служил в военном представительстве. Имел двух взрослых дочерей, жену, которые проживали в Киеве. Жена иногда наезжала в Советскую Гавань, в основном же все время от отпуска до отпуска он жил один. Как только в декабре мы встали в завод, он часто бывал у нас на корабле. Мы приглашали его на обед и ужин, и он стал постоянным гостем. Летом, когда Селиванов отсутствовал, Игнатий Иванович пришел ко мне с просьбой: «Юрий Леонидович, вы не могли бы заверить печатью справку о составе моей семьи и моем должностном окладе?».
И он объяснил, что ежегодно в институт, где училась старшая дочь, он представляет справку по форме для получения стипендии. «Чтобы заверить эту справку, мне надо прибыть в штаб ВМБ в отдел кадров, где находится мое личное дело, а туда добираться автобусом более 2 часов». Он рассказал, что уже два раза ездил в отдел кадров, но не мог застать начальника отдела кадров. И я подписал и заверил эту справку. Оказалось, что справка должна заверяться более высокой инстанцией и только в кадровом органе. И оклад у него был гораздо выше, чем он указал в справке, и, в общем, все оказалось незаконным. В конце концов, все вернулось на круги своя. На меня вышли и стали разбираться, не имел ли я, кроме того, что как должностное лицо превысил свои полномочия, еще и корыстный интерес? Одним словом, уголовщина. Я рассказал все следователю, написал объяснительную записку, подписал протокол допроса и расстался со следователем. После возвращения доложил комбригу.
Комбриг был строг и не стеснялся в выражениях, он выдал мне по полной схеме все, что думал обо мне. «Я думал, ты серьезный офицер, а ты мальчишка! Ты хоть соображаешь, что такое корабельная печать? Это символ законности подписанного документа, какую же законность ты подтвердил?». И он сказал мне еще много слов, от которых я готов был провалиться сквозь палубу.
В заключение разговора протянул мне Корабельный устав: «Открой статью 133 «Командир обязан». Читай вслух!». Я открыл Устав, нашел статью, прочитал: «Командир обязан: пункт «ф». Хранить корабельную печать!». Это был урок на всю жизнь. Я всегда помнил этот случай, мой разговор с комбригом, не забыл этого и до сих пор. Комбриг позвонил в прокуратуру, о чем говорил со следователем, я не знаю. Через несколько дней был объявлен приказ о наказании меня за незаконные действия. Приказ отправили в прокуратуру. Больше меня туда не вызывали.
Перед ноябрьскими праздниками был проведен состязательный поиск атомной пл на приз Главкома. Наше командование всеми силами пыталось оттянуть срок проведения поиска на более поздний. С понижением температуры морской воды размывается слой температурного скачка и тем самым увеличивается дальность действия акустических станций. Однако дальше тянуть уже не было возможностей. На Северном флоте состязательный поиск прошел, были известны достигнутые результаты: время обнаружения с начала поиска, длительность поддержания контакта, результаты применения противолодочного оружия, время восстановления контакта и другие. На Балтийском и Черноморском флотах состязание проводили по поиску дизельной пл, они соревновались между собой. Нашими соперниками были северяне.
Во второй половине октября состязались мы. Я не помню точно состав сил, но основную роль должна была сыграть ПУГ четырех скр проекта 159. Участвовали также противолодочные пл на «нашей» стороне в назначенных им районах. Противолодочная авиация выставляла противолодочный барьер из радиогидроакустических буев. Самолеты БЕ-6 использовали аэромагнитометры и выставляли поле из буев обнаружения. Учение продолжалось более суток. Задача противолодочных сил была такова: обнаружить атомную подводную лодку вероятного противника, прорывающуюся в район базирования ударных сил флота, установить слежение за ней авиацией и надводными кораблями и с началом боевых действий уничтожить с применением всех видов противолодочного оружия. Командиром сил поиска был назначен комбриг 202-го бпк капитан 2 ранга В.С. Кругляков. Комбриг и штаб командира поиска располагались на флагманском корабле – бпк проекта 61. У меня на борту был начальник штаба с группой офицеров штаба, как запасной КП командира поиска.
Поиск получился классическим. Вначале атомную лодку обнаружила наша пл, о чем доложила на КП, авиация выставила отсекающий барьер буев, на барьере пл также была обнаружена. По данным авиации, наша ПУГ обнаружила подводную лодку. Вначале один из кораблей, затем все корабли «вцепились» в пл, каждый в своем секторе. Противник уклонялся, использовал приборы помех и имитаторы ложных целей. Были потери контакта, но всегда этот контакт восстанавливался.
Когда был получен сигнал на применение оружия, наши скр выполнили атаки реактивными глубинными бомбами (в инертном снаряжении, но с боевыми взрывателями), торпедные атаки выполнялись условно. Это было оговорено условиями состязания, чтобы не связывать корабли подъемом торпед. Мои акустики работали отлично. Неоднократно по их данным наводились корабли, потерявшие контакт. В общем, работой противолодочного расчета корабля и моими действиями комбриг был доволен.
После окончания поиска подвели итоги, посредники оценили действия. Все показатели были отправлены в Москву, в Главный штаб. Через несколько дней пришли результаты учения, по которым наша ПУГ и остальные участники были объявлены победителями состязаний. К ноябрьским праздникам был объявлен приказ Главкома с результатами поиска и с поощрением участников. Командиры кораблей были награждены часами «Командирские», командир бригады В.С. Кругляков представлен к ордену Красной Звезды, были грамоты, ценные подарки от командующего флотом, командира дивизии. Бригаде был вручен переходящий приз Главкома. Я пишу об этом событии подробно, так как это был первый в моей жизни состязательный поиск, где я выступал в роли командира корабля. Об этом значимом для меня событии я помню уже более 40 лет.
Подготовка и совершенствование боеготовности противолодочных кораблей предполагают непрерывность этого процесса в течение года. Причем этот цикл повторяется каждый раз с началом учебного года. К этому времени сменяется часть экипажа корабля и, в частности, корабельного противолодочного расчета. Вместо уволенных в запас подготовленных специалистов приходят молодые.
При отработке задачи К-2 отрабатывается как элемент задача ПЛО-1. Отработка начинается с самого простого: погруженная пл следует постоянным курсом и скоростью. Акустики устанавливают акустический контакт еще до погружении лодки. Командир корабля маневрирует так, чтобы акустики поддерживали контакт на различных курсовых углах корабля. Акустики получают практику в оценке акустического контакта, определяют тон эха, протяженность цели, четкость эха и другие характеристики.
При отработке последующей задачи ПЛО-2 работа акустиков усложняется. Подводная лодка начинает маневрировать изменением скорости, курса, использует имитационные патроны и имитаторы для отрыва. При задаче ПЛО-2 отрабатывается организация использования противолодочного оружия: реактивных глубинных бомб и противолодочных торпед одиночным кораблем. При отработке совместной задачи ПУГ отрабатывается и выполняется задача ПЛО-3. В этом случае поиск, поддержание контакта, взаимное наведение выполняется группой кораблей с использованием всего имеющегося на корабле противолодочного оружия. Следующая задача ПЛО-4 отрабатывается совместно с противолодочной авиацией, а задача ПЛО-5 – с противолодочными пл. Отработка взаимодействия с авиацией и пл – наиболее сложный этап в подготовке противолодочных сил.
Самый напряженный период подготовки приходится на зимний и весенний периоды плавания. В это время в Японском море и южной части Татарского пролива действует зимний муссон. Он определяется Азиатским максимумом и Алеутским минимумом. Холодный континентальный воздух с материка прорывается на океанские просторы с ветреной, морозной, малооблачной погодой. Северные и северо-западные ветры при температуре 10-20 градусов мороза вызывают волнение моря до 4-6 баллов. При такой погоде кораблям приходится отрабатывать основные задачи.
Почему же за 2-3 месяца в таких сложных условиях надо отработать все задачи? Дело в том, что с конца мая – начала июня в Японском море и южной части Татарского пролива начинается летний муссон, который определяется Алеутским максимумом и Азиатским минимумом. В это время теплые, влажные воздушные массы следуют с океана на материк. Летними месяцами туман густой пеленой стоит в море до самого побережья. Стена тумана начинается буквально в 2-3 кабельтовых от берега. В это время прекращается всякая боевая подготовка. Корабли и суда при такой погоде выходят только по необходимости, в крайнем случае. О работе с пл в районах боевой подготовки при нулевой видимости не может быть и речи. С конца августа туманы прекращаются, и есть возможность продолжать боевую подготовку, что и делается. Однако начинается период циклонов и тайфунов. По погодным условиям самыми благоприятными для подготовки противолодочников являются месяцы с марта по май. Хотя назвать благоприятными условиями при поиске волнение моря в 3-4 балла, ветре 8-10 м/сек, с морозом 5-10 градусов можно с натяжкой. А так как корабль при поиске маневрирует малыми и самыми малыми ходами, часто на «стопе», то качка при таком состоянии моря достигает 25-30 градусов на борт.
И этот поиск длится часами, выматывая душу, нервы и силы экипажа от матроса-первогодка до командира. Выход в море для работы с пл планировался, как правило, 2-3 раза в неделю.
Командир бригады В.С. Кругляков считался на флоте лучшим противолодочником. В его офицерской биографии был период, когда он исполнял должность старшего помощника командира подводной лодки, получил допуск к управлению подводной лодкой. Видимо, служба на пл позволила ему понять подводников, их психологию, освоить приемы уклонений от кораблей, обнаруживших пл. Поэтому при поиске и слежении он ставил себя на место командира подводной лодки и просчитывал его действия. Таким образом, комбриг действовал на опережение. Он расставлял корабли при преследовании подводной лодки так, чтобы она не смогла уклониться, и всегда 2-3 корабля поддерживали с ней контакт. После каждого поиска и учения он проводил доскональный разбор с командирами, давая оценку каждому из нас. Учеба продолжалась и на берегу в учебных кабинетах, на картах и планшетах. Командиры с каждым выходом набирались опыта, как, впрочем, и корабельные противолодочные расчеты: штурман, начальник РТС, акустики, помощник. Приобретал опыт и я, становясь противолодочником. Заканчивался 1966 год…
После Нового года ушел на повышение мой помощник. Вместо него пришел молодой старший лейтенант командир БЧ-3 соседнего корабля Леонтий Вакулович Кулик. Он оказался надежным помощником, единомышленником и порядочным офицером, и до моего ухода с корабля мы были хорошей командой. Я был доволен и другими офицерами. Все они были молодыми, вместе со мной набирались опыта: я – в командовании кораблем, они в командовании боевыми частями. Это были: штурман Эдик Горин, командир БЧ-3 лейтенант Владимир Пронин, начальник РТС, он же связист лейтенант Сергей Фокин, командир БЧ-5 капитан-лейтенант Николай Музыченко – один из лучших дизелистов-турбинистов соединения. К сожалению, не могу вспомнить фамилию замполита. Молодой капитан-лейтенант, он окончил факультет журналистики Львовского политического училища, пришел на корабль из флотской газеты и испытывал определенные трудности в работе с личным составом.
Постепенно дела на корабле выправлялись в лучшую сторону. Мы постоянно заступали в дежурство ПУГ, меняясь через каждую неделю с коллегами из бригады ОВР. Дома приходилось бывать редко. Я завидовал офицерам крейсеров, больших ракетных кораблей и эсминцев. У них был отработанный стабильный график схода на берег, 2-3 выходных дня в месяц, мы же, как проvклятые: то дежурство, то выходы в море, то еще и старшинство по бригаде.
При моем заступлении в дежурство, жена брала сына и уезжала во Владивосток, к родителям. Так и мне было спокойнее.
В делах и заботах, дежурствах и выходах в море подошло первое лето моего командирства. В июле, в самое глухое время для боевой подготовки (к этому времени все боевые упражнения были выполнены), мне предоставили отпуск. Достали путевку в дом отдыха в Геленджик, и мы всей семьей выехали на юг. Сыну было 4 года, он был вполне самостоятельным. В те времена детей не разрешалось селить вместе с родителями в номере, и мы определили его к работнице дома отдыха. Она проживала на территории этого лечебного учреждения, так что особых проблем не было. Море было рядом, буквально у стен нашего домика, мы много купались, загорали, ели фрукты. 24 дня пролетели быстро, мы вернулись в Приморье, неделю пожили у моих родителей и вернулись в Промысловку.
Уже второй год я был командиром. Я, можно сказать, стал «своим среди своих», у меня установились хорошие отношения с флагманскими специалистами и командирами кораблей. Я постоянно «держал руку на пульсе» во взаимоотношениях с экипажем. По опыту зная, как важна роль старшин в жизни и боевой подготовке корабля, я постоянно собирал старшин, в коллективных и индивидуальных беседах с ними узнавал о взаимоотношениях среди экипажа, о его проблемах. Ведь иногда совсем незначительные, казалось бы, мелочи могли привести к возникновению серьезных проблем. Старался убедить командиров боевых частей в важности работы со старшинами и индивидуальной работе с личным составом. Важно, что результаты были налицо – срывов в воинской дисциплине не было.
Подошла осень, и опять началась подготовка к состязательному поиску. Он прошел в середине октября, снова наша ПУГ в составе четырех кораблей участвовала в нем, и снова мы были первыми. Приз Главкома остался у нас на второй год. Приказом Главкома ВМФ командиры были награждены именными цейсовскими биноклями, командир бригады получил звание капитана 1 ранга.
Мой СКР-46 за достигнутые успехи в социалистическом соревновании в честь 50-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции получил звание «Отличный корабль», а я был награжден Грамотой краевого комитета партии и краевого совета депутатов трудящихся.
Командир бригады по этому поводу сказал: «Юрий Леонидович, по моим сведениям, Главком ВМФ принял решение: в связи с переходом командного факультета академии на двухгодичное обучение разрешить учебу достойным командирам кораблей 3 ранга. Ты по всем требованиям подходишь кандидатом».
Так сложилась обстановка с командирами кораблей, что в дивизии кораблями 2 ранга командовали офицеры, не подходившие по возрасту. У нас в бригаде также кораблями командовали «старички», так что я мог быть потенциальным кандидатом. Но разговор был неофициальным, я не принял его всерьез. Были дела поважнее – мы готовились к морскому параду в честь 50-летия Октябрьской революции.
К тому времени обострились взаимоотношения с Китаем. Китайская официальная пропаганда, средства массовой информации перешли к прямой угрозе: «Советский Союз встретит 50-летие Октября в окопах». Готовясь к встрече и празднованию знаменательной даты, военное командование допускало попытку со стороны Китая устроить провокацию с использованием авиации. Поэтому были усилены и приведены в готовность средства противовоздушной обороны Приморского корпуса ПВО страны, противовоздушные средства флота. В частности, на всех кораблях, имеющих средства ПВО, были установлены дежурства.
Три наших скр участвовали в морском параде. На них в период участия в параде расчет одной из двух башен находился по местам «Боевой тревоги», в башни был подан 76-мм боевой запас, на РЛС «Фут-Б» находился расчет радиометристов. РЛС были «на подогреве», так что с объявлением «Боевой тревоги» сразу включались в работу. На кораблях были открыты радиосети управления артиллерией и приема воздушной обстановки. Чтобы флаги расцвечивания не мешали работе антенн РЛС в случае объявления тревоги, они быстро «рубились», для чего сигнальщик, который постоянно находился на ходовом мостике, немедленно отдавал фал крепления флагов расцвечивания.
7 ноября парад прошел согласно плану, успешно. 8 ноября к исходу дня корабли возвратились к месту базирования.
В ноябре мне предложили пройти медицинскую комиссию для поступления в академию. В ходе прохождения комиссии оказалось, что по состоянию здоровья я не удовлетворял требованиям слушателя академии. Это для меня было полной неожиданностью. Врач отоларинголог вынес заключение – хронический тонзиллит или ангина.
Я, действительно, часто болел ангиной – сказалось постоянное пребывание в сырой погоде Севера и Приморья, особенно в море, в дождь и снег, ворот кителя или реглана был постоянно мокрым. Мокрой были и шея, и горло. Гланды часто воспалялись, лечить, вернее, залечивать приходилось в корабельных условиях. Как результат – «не годен». Надо было делать операцию по удалению гланд. Операция несложная, но неприятная. Однако из-за постоянного воспалительного процесса горло было рыхлое, болезненное, операцию при таком состоянии делать было нельзя. Надо подлечить. А как подлечить? Нужен постельный или хотя бы щадящий режим, исключающий нахождение на сыром, холодном воздухе.
В соответствии с Уставом внутренней службы и Корабельным уставом ВМФ определяется порядок освобождения от исполнения обязанностей по состоянию здоровья. Ни один врач – ни корабельный, ни в военной поликлинике – не имеет права освободить военнослужащего от исполнения служебной обязанности при заболевании. Он имеет право написать заключение: «Нуждается в освобождении от служебных обязанностей на срок (не более трех суток)». Освободить же может только командир корабля (части). Как правило, командир делает заключение: пусть лечиться на корабле, в каюте. Отправить офицера лечиться домой – это исключение из общепринятых правил. В отношении командира корабля командир соединения, как правило, принимает такое же решение: лечится в каюте. А если выход в море, какой же командир будет лежать в каюте? Есть ли температура, нет ее, насморк, ангина ли – командир «лечится» на мостике.
Сколько же командиров кораблей перенесли простудные заболевания на ногах! Все это приводило к хроническим заболеваниям. С осложнениями на сердце, почки и другие органы. Пока офицер в сравнительно молодом возрасте, организм справляется с последствиями. Потом, в 40-50 лет, он уходит в запас с букетом хронических заболеваний. А, казалось бы, что проще? Дать освобождение больному на 3-4 дня, чтобы и он вылечился, и не заражал весь коллектив.
Я думаю, что уставные положения писались для думающих командиров и начальников. Однако, заведенный порядок «болеть на корабле» стал традицией. Мы так и болели! Лишь только тогда, когда болезнь прогрессирует, валит больного с ног, принимаются меры к госпитализации. Казалось бы, все, что касается сохранения, восстановления здоровья в Вооруженных Силах, в том числе в ВМФ, предусмотрено. Есть медицинская служба тыла ВС, предназначенная для медицинского обеспечения войск в мирное и в военное время.
Такая же служба есть и в ВМФ. Она имеет силы и средства, позволяющие осуществлять лечебно-профилактические, санитарно-гигиенические, противоэпидемические мероприятия, оказывать квалифицированную медицинскую помощь. Медицинское обеспечение является видом тылового обеспечения. Одним из основных мероприятий в системе контроля над состоянием здоровья является медицинское обследование. Оно проводится с целью оценки состояния здоровья и физического развития военнослужащего и своевременного выявления нуждающихся в лечении. Существуют комиссии для определения годности к военной службе и к поступлению в военно-учебное заведение. Вот и мне, после очередного посещения госпиталя, начальник лор-отделения сказал, что если я в ближайшее время не лягу на операцию, в выводах медкомиссии мне будет записано: «не годен». Вот парадокс: быть в плавсоставе, командовать кораблем с диагнозом «хронический тонзиллит» – годен, а учиться в академии – не годен! Врач-полковник посоветовал: «Идите домой, неделю полежите, пролечитесь, затем сделаем операцию!».
Пришел домой, позвонил дежурному и попросил доложить комбригу, что я болен и нахожусь дома. Вечером неожиданно пришел заместитель командира бригады по политчасти проверить, действительно ли я болен. Я рассказал ему о проблемах с медкомиссией, показал запись медика-специалиста в медицинской книжке.
После этого посещения меня не трогали. Операцию все равно делали на воспаленном горле, и хотя надо было бы еще полечиться, но времени для этого не было. В результате, после операции было сильное кровотечение, горло заживало долго, и потом я долго мучился уже с хроническим фарингитом. Но он не так страшен для сердца, как ангина. В общем, комиссию я прошел, оказался годным к учебе.
В декабре 1967 года подошел срок текущего ремонта корабля. Главным и определяющим в этом ремонте был регламент главного двигателя со вскрытием крышек цилиндров, замерами зазоров замены колец, частичной заменой топливной аппаратуры и т.п. Вместе с главным двигателем проходили ревизию все вспомогательные дизель-генераторы, электрические средства, главный распределительный щит, многочисленные коробки, разъемы, распределительные щиты. Газовые турбины ввиду их редкого использования моторесурс не выработали и требовали только осмотра.
Такой осмотр выполнялся во Владивостоке, в Дальзаводе. Я в душе радовался, представлял, как встану в завод, буду спокойно ходить домой (семья жила во Владивостоке), и хоть немного отдохну от комбрига, штаба, пирса и всего, что связано с хлопотной службой. Были составлены и подписаны ремонтные ведомости, механик уточнял детали, корабль был готов к переходу во Владивосток, когда в корне изменились все планы.
Мы с командиром БЧ-5 были вызваны к комбригу. Командир бригады в присутствии флагманского механика объявил нам следующее: по инициативе технического управления и с подачи командования дивизии было решено провести текущий ремонт без постановки в завод, прямо на пирсе в пункте базирования.
Положительным в этом ремонте с точки зрения боевой готовности является то, что:
• корабль остается в пункте базирования, не выходит из подчинения и постоянного контроля со стороны бригады, дивизии;
• кораблю объявляется навигационный ремонт, а объем работ фактически соответствует текущему ремонту;
• корабль не выводится из состава сил постоянной боевой готовности, в случае объявления повышенной боевой готовности корабль в течение 5 суток сворачивает ремонт, выходит на контрольный выход и готов к выполнению задач. Все положенные запасы постоянно пополняются и соответствуют запасам корабля постоянной готовности.
Если опыт с ремонтом пройдет организованно по срокам и качественно по исполнению, возможно и в дальнейшем использовать его для текущего ремонта однотипных кораблей. Конечно, кроме ремонта технических средств БЧ-5, в текущем ремонте проводятся проверка и ремонт в других боевых частях, но они не связаны с необходимостью перебазирования и проводятся местными ремонтными силами соответствующих отделов ВМБ.
Предложение по ремонту было доложено начальнику тыла флота – заместителю командующего по тылу. Оно было одобрено, и план ремонта утвердили. Бригады дизелистов и электриков Дальзавода разместили в общежитии в поселке, питание организовали на корабле, для доставки рабочих, необходимого ЗИП (запасных частей и принадлежностей) был выделен автотранспорт, и работа закипела.
Личный состав принимал активное участие в ремонтных работах. На корабле поставили поперечную перекладину, установили подъемный кран и грузовые тали, подняли съемные листы палубы для доступа к двигательной установке, вскрыли на главном дизеле крышки цилиндров, и ремонт начался. В ходе работ не все шло гладко, появлялись проблемы с запасными частями, необходимыми материалами, с наличием специалистов, с ремонтной базой. Однако ремонт был завершензав 1,5-2 месяца, норматив перекрыт в два с лишним раза. Все цели, поставленные на время ремонта, были достигнуты. Опыт работы на данном проекте корабля был обобщен и отправлен на другие флоты для использования на практике. Корабль вступил в весеннюю кампанию, как будто и не было перерыва, связанного с ремонтом.
Весной 1968 года командир бригады капитан 1 ранга В.С. Кругляков, мой строгий учитель, жесткий, требовательный, грамотный командир, был назначен начальником штаба дивизии противолодочных кораблей. Однако я оставался под его пристальным вниманием. Приближался май, я был утвержден кандидатом для поступления в академию. Начинался старт подготовки к экзаменам. Я написал рапорт с просьбой предоставить мне отпуск со второй половины мая.
Перед отпуском состоялся разговор с Владимиром Сергеевичем. Смысл разговора заключался в следующем: «У тебя есть возможность сдать экзамены и быть зачисленным в академию. У тебя есть опыт командования кораблем 3 ранга, опыт командира-противолодочника. Академия даст тебе знания тактики родов сил флота, организации взаимодействия между родами сил, методику принятия решения, математическое обеспечение принятия решения и других вопросов, необходимых командиру, начальнику штаба, офицеру оперативного отдела. Но у тебя нет опыта командования кораблем 1-2 ранга.
Все, на что ты можешь рассчитывать после окончания академии, это начальник штаба бригады ОВРа, командир корабля 2 ранга или офицер оперативного отдела. Большего тебе никто не предложит. Тебе надо покомандовать миноносцем. Освобождается должность командира (он назвал эсминец), ты мог бы быть назначен командиром эсминца, а через 2 года поступать в академию. В этом случае после окончания академии ты мог бы быть назначен начальником штаба бригады ударных или противолодочных кораблей 1-2 ранга. Подумай!».
Как оказалось в дальнейшем, он оказался прав. Но в тот момент я ему ответил: «Владимир Сергеевич! Коль мне представилась возможность поступать в академию, я попробую. Ну, а если не поступлю, тогда – как получится. Посчитаете достойным – приму ваше предложение».
В конце мая я пошел в отпуск, а с 1 июля на флоте были организованы сборы кандидатов для подготовки и сдачи экзаменов. И сборы, и прием экзаменов проводились выездной комиссией представителей академии. В нее входило четыре человека. Три капитана 1 ранга: представитель кафедры кораблестроения, представитель кафедры тактики надводных кораблей, представитель кафедры боевых средств флота. Четвертым членом комиссии была пожилая женщина – кандидат математических наук, преподаватель кафедры высшей математики. Председателем комиссии был инженер-механик.
К 1 июля нас собралось 15 человек. От надводников – двое: я и Лев Иванов, командир эсминца с Камчатской флотилии; один пограничник, остальные – командиры подводных лодок. В течение месяца с нами проводились занятия при Тихоокеанском ВВМУ им. С.О. Макарова.
Несколько лекций было прочитано по тактике, несколько занятий провел преподаватель по боевым средствам флота, по теории устройства и живучести корабля (подводной лодки).
Основное время наших сборов было посвящено высшей математике. Это был курс высшей математики дифференциального и интегрального исчисления и основы теории вероятностей. Тот курс, который преподается в высших военно-морских училищах и который так слабо усвоил я во время учебы.
Месяц в отпуске я занимался самостоятельно, пытаясь освоить толстый учебник «Дифференциальные и интегральные исчисления». Только для меня это оказалось сложным и каким-то абстрактным. Зависимые переменные величины (функции), приращение независимой величины (аргумента), дифференциальные уравнения, связывающие искомые функции с их производными и независимыми переменными, – все это было для меня дремучим лесом. Как, впрочем, и интегральные уравнения, связывающие неизвестную функцию при помощи интегралов.
В течение месяца Валентина Александровна Макогон по 4 часа в день учила нас высшей математике, теории вероятности, значению этих разделов для обеспечения боевых действий. И надо сказать, что она добилась определенных результатов. Во всяком случае, на экзаменах, которые принимала комиссия в составе преподавателей Высшего военно-морского училища им. С.О. Макарова, почти все мы показали неплохие знания.
Из 20 баллов я набрал 19, получив 4 балла по теории и живучести корабля. На экзамене мне попался вопрос, сформулированный примерно так: «Остойчивость подводной лодки при переходе из крейсерского положения в подводное». Вот я, надводник, и поплыл с ним…
В начале августа мы разъехались по своим местам службы в ожидании решения приемной комиссии академии. В двадцатых числах пришел приказ Главкома ВМФ о зачислении меня слушателем академии.
Я сдал корабль, попрощался с сослуживцами, собрал вещи, отправил контейнер и вылетел с семьей в Ленинград. Закончился десятилетний период моей офицерской службы. Последние два года я командовал кораблем. Здесь проходило мое становление командира-противолодочника. Я получил хорошую морскую практику в командовании и управлении кораблем 3 ранга, изучил и узнал Тихоокеанский театр. Мне приходилось бывать в сложных условиях.
У меня были требовательные, грамотные командиры-наставники. Я благодарен бывшим моим командирам капитану 3 ранга Л.Н. Беликову, капитану 3 ранга В.А. Сажину. У них я учился управлять кораблем. Благодарен своим комбригам капитанам 1 ранга К.А. Бабанину, В.А. Чаркину, В.С. Круглякову. Они учили меня командовать кораблем, работать с матросами, старшинами, офицерами.
Я покидал Тихоокеанский флот с надеждой вернуться сюда после академии, ибо здесь была моя родина, здесь жили мои родные и близкие. Здесь я нашел свою судьбу – близкого и верного мне человека, здесь родился мой сын. Впереди были Ленинград, учеба, новый образ жизни на ближайшие два года, новые заботы и проблемы.