Виктор П. всегда напоминал мне бравого моряка, который плывёт в утлой лодке по бушующему океану – при этом выпивает и закусывает, выпивает и закусывает, ничуть не смущаясь густеющей тенью свинцовых валов, играющих друг с другом в чехарду. Собственно, Виктор и был моряком – и погиб соответствующим образом. Нет, не в море: в одном из припортовых городов.
Обычная ситуация: спящий городок, тёмный парк на набережной и выпуклый зрачок Луны, подёрнутый мутной плёнкой хмеля. Несколько теней, чёрные молнии кривых обезьяньих рук, ослепительные вспышки в голове. Потом – скамейка, оплывающие акварели последней ночи, блёклый фонарик Луны, пляшущий в застывшем зрачке.
Виктор был весёлым человеком, добрым парнем, душевным товарищем, хорошим рассказчиком – и феноменальным разгильдяем. Я снимал у него комнату на Васильевском, и раз в месяц общался с его подругой на предмет квартплаты. А Виктор звонил раз в полгода, по возвращении из плавания, и радостным пьяным голосом, напоминающим дуэт чайной ложечки и подстаканника в скором поезде, предлагал широкий ассортимент импортной контрабанды. Тряпки, велосипеды, запчасти, магнитофоны – бессмысленный мусор, заполняющий коридоры человеческой жизни, ехал в Петербург из солнечного океанского зарубежья.
Деньги за комнату лично Виктору я отдавал только два раза, причём в первый раз он был сравнительно трезв – возможно, потому, что это было раннее утро субботы, свежее и прозрачное, заполненное весенней пылью и приморским ветром. Мы встретились возле метро и пошли пить зелёный чай в турецкое кафе, где Виктор поведал мне несколько удивительных историй о своих плаваниях. Судя по этим рассказам, приверженностью к дионисийству отличалась вся команда судна, беспечного и опасного, как дрейфующий айсберг.
Заходя в один из зарубежных портов, расположенных на границах с другим государством, капитан вдруг понял, что несколько не вписывается в пространство. Было принято стратегическое решение сделать круг и подойти к причалу под другим углом. Во время сложного манёвра бравый капитан дерзко вторгся в воды соседнего государства. От берега оскорблённой державы немедленно стартовали пограничные суда. Похожие на кузнечиков блюстители границы раздували ноздри, готовясь отмстить за поруганную честь, однако капиталистам не удалось задержать и оштрафовать маленькое, но гордое судёнышко: оно успело вернуться в разрешённую акваторию.
(На этом месте Виктор удивлённо покосился на две чашки зелёного чая, принесённые официантом. Судя по выражению лица, его несколько смутил цвет почти безвкусной воды).
В другой раз бравый капитан лопухнулся при полной поддержке всей команды, так что можно сказать, что это было коллективное лопухание. Суть в следующем. Судно болталось, как маркитантская лодка, в каких-то невероятно зарубежных водах, и всё было хорошо до тех пор, пока не подкрался подозрительно агрессивный корабль, капитан которого проквакал на жвачном техасском: вы, мол, чьих будете? Наш капитан поднял своё харизматичное небритое лицо к небу и с некоторым удивлением констатировал отсутствие национального флага на мачте своего маленького, но гордого судёнышка. То ли ветром унесло трёхцветную тряпицу, то ли кто-то из своих в порту продал – всякое бывает! Капитан почесал волевой подбородок и приказал команде быстро, мать вашу, нарезать полосок из имеющейся ткани и сшить, сукины дети, расейский флаг, а то всем будет полундра. Команда понимающе ухмыльнулась и враскачку убежала выполнять полученный мессидж – а подозрительный иноземный корабль всё кружил и кружил вокруг нашего «Варяга», словно пчёлы вокруг Винни-Пуха. Приказ был выполнен удивительно быстро, и флаг гордо взлетел над судном, точно кошачий хвост, демонстрируемый почтальону Печкину. Впрочем, ни подозрительные пчёлы, ни Печкин не удовлетворились, ибо патриотичные русские моряки сшили разноцветные полоски не в том порядке.
В один из грустных осенних дней, ознаменованных оплатой квартиры, мы встретились в подземке. Щуплый и лохматый Виктор, пьяно покачиваясь, делал широкие неверные шаги и радостно кричал мне: «Ива-а-ан!!! А я тут людей давлю!!!» Люди и в самом деле брезгливо шарахались в сторону, стараясь не соприкасаться с неряшливым весёлым крикуном.
Была ещё история – краткий эпизод, штришок из жизни безбашенного экипажа, мелкая рыбёшка, чудом оставшаяся в утлых сетях моей памяти. Мне трудно воскресить подробности сюжета, просочившегося коньячным паром из чёрных дырочек старого телефона, а общая суть такова. Судно куда-то шло, команда по обыкновению была пьяна – и совсем неожиданно выяснилось, что на пути следования нашего дрейфующего айсберга находится другое судно, причём в пугающей близости. Моряки любой страны, оказавшись в подобной обстановке, впали бы в панику и стали бегать по палубе, что было бы вполне понятно. Наши морские волки повели себя иначе: столпились на носу и, размахивая руками, стали делать ставки: столкнутся суда или разойдутся? Пьяный фатализм не передался только капитану, который начал яростно выкручивать штурвал, словно руки буйного арестанта. Корабли благополучно разошлись, и мимо нашего развесёлого айсберга проплыли белые от ужаса лица неопытных зарубежных салаг...
Виктор весело и шумно попрощался и положил трубку.
Больше я никогда его не слышал.
Гибель Виктора наполнила новым смыслом убогую жизнь моей соседки, классической коммунальной шушеры в бигудях, со всей страстностью своего увядшего тела мечтавшей переехать в «мою» просторную светлую комнату из своего 6-метрового чулана с окном в «колодец». Я был в командировке, когда позвонила другая соседка, молоденькая девочка, и сообщила о несчастье: Виктор убит, и «старуха», увидев в этом шанс выжить меня, позвонила судебным приставам с просьбой опечатать жильё погибшего.
Я съехал с квартиры, захватив с собой чайную кружку и книжку Флобера, принадлежавшие хозяину – на память.
С тех пор, выполняя журналистские задания, я неоднократно общался с моряками, преимущественно представителями командного состава. Стармехи, каменея обветренными лицами, рассказывали мне про устройство судна, старпомы, часто мигая, жаловались на кадровый дефицит, капитаны, скрипя креслами, сетовали на то, что современные журналисты целенаправленно дискредитируют образ русского моряка, акцентируясь на пьянстве и контрабанде. И во время почти каждой такой встречи из омута моей памяти неожиданно появлялась тень Виктора. Эта тень с уважением разглядывала оборудование современных судов, с любопытством изучала торчащие повсюду рычаги и кнопки – и порой мне казалось, что я слышу знакомый дребезжащий смех и счастливый возглас: «Иван! Ты посмотри, чего тут понастроили!..»